Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 58 страниц)

– Ты пожалеешь о сказанном. Я не всегда такой незначительный и неумелый, как в разговоре с тобой. Впрочем, я доволен, что высказался. Буду знать.

– А ты учти: чем выше прыгнешь, тем больнее будет падать!

– Не становись пророком, Деде-киши оглы!

Я вышел, хлопнув за собой дверью. И тут же прошел к кабинету Рахмата Джумазаде.

КУРСЫ ГРАМОТЫ

– Мне жаль, что ты решил не оставаться здесь, – сказал Рахмат Джумазаде. И, будто проверяя меня, еще раз вернулся к своему предложению: – А может, все-таки передумаешь, а? Вернешься в Политпросвет?

– Зачем повторять то, что я уже говорил вам?

– Твердо решил стать учителем?

– Да.

– А потом?

– Постараюсь поступить в вуз.

– В конце концов, хорошие работники нужны в волостях так же, как и в центре. Ты, кажется, хотел поехать в Кубатлы?

– Да.

– Я уже переговорил с товарищами, там тебя ждут. Раз ты так тверд в своих намерениях, мы тебя поддержим.

Секретарь позвонил заведующему отделом народного образования и дал указание подготовить мне документы, а сам вызвал бухгалтера и попросил выписать мне двести рублей (из фонда безвозмездной помощи).

Я поблагодарил Рахмата Джумазаде и распрощался с ним. Первым делом направился на старую квартиру, чтобы собрать вещи и постель. Джабир сказал, что в Кубатлы будут трудности с квартирой, поэтому лучше мне остановиться у его родных в Назикляре, что неподалеку от Кубатлы. Это совет дельный.

Я быстро уложил вещи в чемодан, узлом связал постель и был готов в путь.

Когда я зашел проститься, Мансур Рустамзаде явно огорчился. Он надеялся, что я все-таки останусь в уездном центре и мы будем вместе.

– Жаль, жаль, не смогли тебя уговорить… – покачал он головой и вышел меня проводить.

Заведующий наробразом Ханлар Баркушатлы (тот, который когда-то предлагал мне занять его место) прислал коня. Перед самым моим отъездом к дому Рустамзаде подошел Тахмаз Текджезаде. Прощаясь со мной, он с обидой сказал:

– Чужой зачастит – своим станет, родной заходить перестанет – чужим станет…

* * *

В Назикляре меня, как всегда, хорошо встретили в семье Джабира; на этот раз мне отвели постоянное место для жилья – крохотную комнатку с узким, как щель, окошком, выходившим в сад.

Село Назикляр Пусьянской волости раскинулось на пологом склоне горы Ялма, что на левом берегу реки Баркушат, недалеко от центра Пусьянской волости Кубатлы.

Дома в селе разбросаны в беспорядке чуть выше берега реки. На неплодородной, каменистой почве с трудом выживали чахлые деревца. В селе не было питьевой воды. Несколько родников давали соленую, не пригодную для питья воду. Целый день от реки Баркушат шли люди, гнали ослов, навьюченных хурджинами, в которых были установлены кувшины с водой. Кто доставлял воду на ослах, а кто и на собственных плечах. Я иногда задумывался: почему первые назиклярцы выбрали именно это место для поселения? Очень уж неудобное оно.

Школы в селе не было. Дети рано утром шли в Кубатлы и возвращались оттуда только вечером. И среди взрослого населения было еще очень много неграмотных.

По вечерам тоска наваливалась на меня. У всех дом, семья, братья или сестры, а я один, никак не приткнусь к какому-нибудь очагу. И такая охватывала беспросветная печаль, что я не находил себе места. Но со временем, когда я поближе сошелся с местной молодежью и уже знал, кто чем дышит, я решил, что открою курсы для ликвидации неграмотности: и мне веселей будет жить, и пользу принесу немалую! Занятый уроками в кубатлинской школе, я не оставлял мечту о курсах в Назикляре.

Рис был уже убран. На токах веяли зерно. С эйлагов гнали стада и отары в низинные районы республики. Заканчивался осенний сев. Молодежь часто собиралась теперь на окраине потанцевать, повеселиться. А потом зарядили дожди, но в селе не было подходящего помещения, где бы молодые могли собираться.

Я уговорил местного сельчанина высвободить одну комнату в его доме, чтобы там открыть курсы для ликвидации неграмотности. После недолгих уговоров он согласился.

Я выпросил у завхоза кубатлинской школы старую грифельную доску и двенадцать оструганных досок во временное пользование. С помощью молодых парней эти доски мы уложили на камни, которые загодя приволокли с берега Баркушат. Класс был готов к занятиям.

У своих кубатлинских учеников я попросил старые учебники, оставшиеся у них с прошлых лет. А на свои деньги купил тетради и карандаши. Оставалось только сообщить в уездный наробраз, что в селе Назикляр начинает свою работу на общественных началах вечерняя школа.

Однажды вечером я направился на околицу села, где веселилась молодежь, и во всеуслышание объявил, что желающие могут записаться на курсы по ликвидации неграмотности и что занятия буду проводить я сам. Каково же было мое удивление, когда записались пятьдесят человек, а в моем классе могли усесться лишь двадцать четыре человека. Пришлось желающих разделить на две группы.

Теперь мой день был до отказа загружен. К девяти утра я приезжал в Кубатлы и до трех часов дня вел занятия. Сразу же после окончания уроков я возвращался в Назикляр, где позволял себе отдохнуть полтора часа. Потом – занятия первой смены неграмотных назиклярцев, а через два часа – вторая смена. Только к девяти вечера я освобождался.

И занятия в дневной школе, и работа на вечерних курсах шли хорошо, дети и взрослые с удовольствием учились, и это наполняло меня огромной радостью.

Я очень уставал, но сознание, что мой труд приносит видимую пользу, придавало мне утроенные силы.

Должен сказать, что написание слов арабским алфавитом затрудняло учебу; много времени требовалось, чтобы научить тройному написанию букв: в начале, в середине и в конце. И потому я с радостью встретил весть, что готовится реформа алфавита – перевод письма на латинский шрифт. И надеялся, что тогда учителям будет значительно легче обучать своих учеников письму и чтению. А пока я занимался, вспоминая, с каким трудом сам одолел премудрости арабского алфавита.

Но наконец пришел тот день, когда мои ученики смогли написать целое предложение. Это им давалось с огромными усилиями, но все же они уже писали!..

Со мной поддерживали добрые отношения учителя и директор кубатлинской школы. Иногда я заходил домой к директору, и его мать тотчас приглашала меня к обеденному столу, стараясь получше накормить. Директор Гашим Гилалзаде и учитель Эйваз (который поддержал меня во время предвыборной кампании в волости в борьбе против беков) бывали и у меня в Назикляре. Все мы были неженатыми и часто говорили о том, что хорошо бы обзавестись семьей, но дальше разговоров дело не шло. Я с нетерпением ждал приезда Джабира, надеясь, что он сосватает мне какую-нибудь девушку из Назикляра.

И вот однажды в Назикляр приехал Джабир, назначенный в Пусьянскую волость лектором в связи с приближающимися Октябрьскими торжествами. Мы крепко обнялись. Хоть последняя наша встреча в Лачине оставила во мне горький осадок, но я любил его как брата. Джабир посмеялся над моей жизнью, похожей на добровольное заточение вдали от бурного течения жизни.

На следующий день я проснулся чуть свет и с полотенцем отправился к роднику. Было прохладно, воздух уже настоян на запахах прелых листьев и сухого сена.

Возле родника я застал девушку, которая сноровисто терла песком медный кувшин. Ее черные курчавые волосы дыбились из-под платка и падали на полное смуглое лицо. Проворным движением она отбрасывала их со лба, но они снова закрывали ей глаза. Стараясь не спугнуть ее, я остановился поодаль, не переставая любоваться ею.

Девушка несколько раз ополоснула кувшин, наполнила его водой и осторожно поставила в сторону, а потом начала умываться, чуть слышно что-то напевая. Умывшись, подняла кувшин на плечо и выпрямилась. И только тут увидела меня. Я поздоровался. Она тотчас опустила ресницы и слегка покраснела. Меня поразила ее удивительная красота. Сердце мое гулко забилось.

– Ты не знаешь меня? – спросил я в волнении.

– Знаю. Ты учитель и приехал из города. – Она посмотрела на меня и улыбнулась, приоткрыв белоснежные блестящие зубки. – Говорят, что ты разговорчивый парень.

Неожиданно для меня самого я вдруг сказал:

– А ты мне нравишься.

Она изумленно взглянула на меня:

– Ну и что?.. Про тебя говорят, что ты никогда не женишься. – И медленно пошла по тропинке мимо меня.

– Я никого не находил, кто был бы мне по сердцу, куропатка! – крикнул я ей вслед (и как это вырвалось?).

Она взглянула на меня через плечо и, ничего не сказав, ушла. Я простоял довольно долго, раздумывая над тем, что произошло. Лучше девушки я в жизни не видел и, наверно, никогда не увижу. «Хорошо бы узнать, кто она, где ее искать… А может, она уже замужем или помолвлена? – пронеслось у меня в голове.

Хорошо, что завтра нерабочий день и не надо ехать в Кубатлы. Приехал Джабир, может быть, он что-нибудь знает о ней?.. Заодно расспрошу, что произошло в Лачине за время моего отсутствия.

Но в этот день с Джабиром поговорить по душам не удалось: очень много было желающих поздороваться и перемолвиться словом с Джабиром.

Вечером сам Джабир начал разговор.

– Все-таки хороший парень Аяз Сазагов, а Рахмат Джумазаде старается рассредоточить партийные кадры, безрассудно тратит государственные деньги.

– Не надоело?

– Что?

– Возиться с этим и интриговать?

– А ты все так же упрямишься?

– Противно смотреть на вашу мышиную возню!

– Это борьба, Будаг, и мы, твои искренние друзья, очень огорчены, что ты заперся здесь и отошел в сторону.

– Легко быть плохим, трудно быть хорошим!

– Послушай, мы написали коллективное письмо в Москву. Я привез его, чтобы ты подписал.

– Завтра поговорим об этом, Джабир.

– Почему завтра, лучше все делать сразу же. Вот, возьми и подпиши!

Я сказал, что мне не хочется искать в темноте карандаш. Тогда Джабир вышел, чтобы найти его в своем портфеле. Тем временем я прочел письмо и, возмущенный его содержанием, решил, что сыграю с клеветниками злую шутку. Я приписал в конце письма такие слова: «Все, изложенное здесь, – сплошная ложь и клевета!» А когда Джабир принес свой карандаш, я расписался рядом со словами, которые приписал.

– Зря я на тебя зло держал, – радостно проговорил Джабир. – Ты все-таки парень что надо! – И спрятал письмо.

На следующее утро мы с Джабиром решили пройтись. Поднялись с ним на Черную скалу, возвышающуюся над селом, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. Внизу серебристой лентой извивалась река Баркушат, к противоположному берегу сплошной стеной подступали леса. Теперь мне стало понятно, почему наши предки выбрали именно это место для поселения, – суровая и строгая красота края имела удивительное свойство притягивать сердца.

Джабир огляделся и показал мне на дом, возле которого высился пирамидальный тополь:

– Вот в этот дом месяца через два я пришлю сватов, а потом сыграю свадьбу.

– Давно пора!

– А потом женим и тебя. Обещаю подыскать для тебя хорошую невесту!

Я хотел сказать ему, что уже присмотрел для себя девушку, но что-то удержало меня от откровенности.

– После того как мы выгоним из Курдистана Рахмата Джумазаде, назначим тебя заведующим уездным отделом народного образования!..

– Это мне не по душе, – сказал я твердо.

– Почему? Приглядел для себя что-нибудь другое?

– Ничего я не приглядел. Ханлар Баркушатлы сидит на своем месте, никто другой не сможет работать так хорошо, как он.

– Но ведь он из беков, с которыми ты сам воевал!

– Он преданный партии человек! А я недостаточно подготовлен для этого дела!

– Там посмотрим… – многозначительно подмигнул он мне.

– Как я погляжу, вы все уже распределили. Только должностей у вас маловато, а желающих занять их слишком много!

– Мы все обдумали!

– Если к чистому прибавить нечистое, говорят в народе, – все загрязнится! Слишком разные люди собрались вокруг Аяза Сазагова!

– Открою тебе одну тайну, может быть, тогда ты поймешь, как серьезны наши намерения. Мы хотим потребовать автономии для Курдистана! Ну как? – Он долго изучающе смотрел на меня, ожидая, как я встречу его слова.

– Аппетиты у вас не по вашим зубам! Курды в нашем уезде составляют всего десять процентов населения. Для кого вы требуете автономии?

Он снисходительно улыбнулся:

– Какой процент составляют курды, не имеет ровным счетом никакого значения. Наш уезд называется Курдистанским.

– Когда-то назвали, вот и осталось!

– И если мы добьемся автономии, то курды из других мест начнут стекаться к нам.

– Из каких? Каким образом? Как можно искусственно собирать население?

– А вот увидишь!

– И вы создадите Великий Курдистан?

– А почему это кажется тебе странным?

– Я вспоминаю, что когда мы бежали от дашнаков и пришли во владения Эйвазханбейли, то каждый встречный называл нас курдами. Это звучало как ругательство. Постепенно мы привыкли не обижаться на людей, желавших унизить нас. Почему-то твои разговоры напомнили мне те времена, но и на этот раз твои слова звучат для меня так же оскорбительно, как тогда!

Джабир насупился. Его сердило, что я не поддаюсь его уговорам, хотя именно для разговора со мной он приехал в Назикляр.

– Ты стал здесь каким-то злым, Будаг!

– Твое поведение вызывает мою злость!

– Время покажет, кто из нас прав!

– Как бы тебе, Джабир, не пришлось раскаиваться в своих словах!

Мы долго молчали, думая каждый о своем, и только на обратном пути к дому, когда я заспешил впереди него, он вдруг меня окликнул:

– Товарищ учитель!

Я притворился, что не услышал его.

– Товарищ корреспондент!

Я невольно улыбнулся, и он понял это как желание помириться.

– И все-таки тебя надо женить, Будаг! Может быть, тогда ты станешь подобрее! Дай мне недельный срок, и я подыщу тебе невесту!

– Не трудись, я сам уже нашел!

– Нашел? Что ж ты молчал?!

– У тебя голова другим была занята.

– Где нашел? Когда?

Я рассказал ему о встрече у родника.

– Если я тебя правильно понял, та, которую ты встретил, пока не замужем…

– Что значит «пока»?

– А то значит, что у нее есть жених.

– Но…

– Не забывай, что здесь немало курдов! Знаешь, что они могут сделать с человеком, который соблазнит чужую невесту?

– Но я хочу на ней жениться!

– Слушай, давай я сосватаю тебе другую девушку!

– Только ее! Я знаю, как поступлю!

– Как?

– Пошлю тебя сватом к ее отцу.

– А какими глазами я посмотрю в глаза ее жениху?

– Пусть выбирает она сама!

– Сразу видно, что ты поэт… Конечно, ты можешь приглянуться ей своей городской одеждой, ботинками, аккуратно подстриженными волосами. К тому же уважаемый человек – учитель! Только решать все будет ее отец.

– Но ведь есть новые законы!

– Законы оставь для себя, Будаг!.. А знаешь, – вдруг загорелся он моей идеей, – если ты женишься на ней, тебе крупно повезет! Она золотой человек, добрый, спокойный. Но я бы поостерегся…

– Опять ты за свое! Я ведь собираюсь сватать ее и жениться! Лучше скажи, как ее зовут?

– Кеклик ее зовут, куропатка.

Значит, решил я, сама судьба: недаром, не зная ее имени, я назвал ее куропаткой!

КЕКЛИК

Думы о ней не давали мне покоя. Только на работе я забывался, целиком отдаваясь занятиям с учениками. Но как только оставался один, тут же возвращался мыслями к ней.

Теперь, когда по утрам я направлялся в кубатлинскую школу, ноги сами собой вели меня к роднику. И, возвращаясь в село, я специально делал круг, чтобы пройти мимо поляны, на которой обыкновенно собирались деревенские девушки. Мне всюду чудилась она. Всего два раза я действительно видел ее, но она была с кем-то, и я не рискнул приблизиться. Постепенно я стал остывать и к занятиям на вечерних курсах. Порой забывал есть и пить.

Я уже узнал, что дом ее родителей находится в верхней части села, поэтому все, что происходило у них во дворе, было видно как на ладони. Я устроил для себя нечто вроде наблюдательного пункта и часто следил за тем, кто входит и кто выходит из их дома.

Однажды утром я увидел ее. Взяв на руки своего маленького брата, она спускалась к роднику. Я бросился туда же. Когда она была уже у родника, я подошел к ней.

– Здравствуй, Кеклик!

– Здравствуй. – Голос у нее дрожал. Она спустила мальчика с рук.

– Как зовут твоего брата?

– Герай.

– Сколько ему?

– Скоро два года.

– Красивый мальчик.

– Что в нем красивого? Черный как уголь!

– Он такой же красивый, как его сестра.

– Сестра у него тоже не особенно красивая! – сказала она, не глядя на меня, и начала умывать мальчика. Она так терла лицо и шею мальчика, что он от обиды и боли кричал во весь голос.

– Это правда, что у тебя есть жених?

– Кто тебе сказал?

– Люди говорят…

– Кто говорит, тот не может быть тебе другом.

Я обрадовался.

– Значит, ты не обручена? – спросил я с надеждой.

– Я не обручена, но отец хочет выдать меня замуж.

Она поднялась, взяла мальчика на руки и отошла под деревья, чтобы укрыться от любопытных взглядов. Не глядя на меня, она заговорила:

– У моего отца были сыновья, но, едва родившись, они умирали. Из всех детей выжила я одна. Только два года назад родился Герай, но ведь он еще очень маленький, а отцу нужен помощник в доме. Он выдаст меня за того, кто будет жить у нас в доме и станет отцу и зятем и сыном… – Она помолчала. – Парень, за которого меня хотят выдать, хороший человек, но мне он не по душе.

– Почему?

– Я и сама не знаю, но только не по мне он.

– Если ты не возражаешь, я поговорю с твоим отцом.

Она не отвечала. Послышался чей-то голос, звавший кого-то.

– Это мама зовет меня, – сказала она тихо, но не откликнулась и больше ничего не добавила, словно ждала, когда заговорю я.

– Кеклик! Ты единственная девушка на свете, которая нравится мне. Если ты согласна стать моей женой, я поговорю с твоим отцом. Без твоего слова я делать этого не буду. – В душе я удивлялся своей смелости.

Она несколько раз глубоко вздохнула и, смущаясь, сказала:

– Я согласна, но боюсь.

– Кого ты боишься?

– Отца.

– Но почему?

– Боюсь, что он не разрешит.

– Если ты согласишься, отец не сможет запретить тебе.

– Ты, может быть, думаешь, что я из тех, которые ходят в коротких юбках и не слушают своих отцов? – И вдруг она заплакала.

Я растерялся.

– Ну что ты, не плачь! Я как раз такой парень, который нужен твоему отцу. У меня никого нет. Я буду ему и сыном и зятем.

Она подняла ресницы, и из-под черных бровей на меня взглянули полные слез глаза. С трудом переводя дыхание, она сказала:

– Если ты скажешь отцу все, что говорил мне только что, возможно, он не будет возражать.

Малышу было холодно, он дрожал. Снова послышался голос матери Кеклик, которая звала ее, но мы молча стояли, и я видел, что у нее нет желания уйти, и я не хотел, чтобы она уходила.

– Я сегодня же постараюсь поговорить с твоим отцом.

– Поступай так, как считаешь правильным, – сказала она тихо и поспешно стала подниматься по тропинке. Журчал родник, заглушая ее шаги.

* * *

В тот же день, улучив момент, я словно случайно встретил отца Кеклик и сказал, что хочу поговорить с ним. Он тотчас согласился. Мы вышли из села, чтобы спокойно поговорить.

Когда он услышал мою просьбу, то не удивился и не стал допытываться, кто я и откуда и почему остановил свой выбор на его дочери. Он попросил меня ответить сразу же на три вопроса:

– Где твое постоянное место жительства? Это раз. Если ты думаешь поехать учиться, где будет жить твоя жена? Это два. И третий мой вопрос: в будущем ты хочешь стать горожанином или будешь жить в селе?

– С какой целью вы задаете эти вопросы? – решил я уточнить.

– У меня единственная дочь, сынок. Я приложил немало труда, чтобы выйти в люди. Заслужил уважение односельчан. Не покидая села, научился грамоте в моллахане, умею, читать и писать. Мне бы хотелось выдать единственную дочь за такого человека, который станет хозяином в доме.

– Но у вас, слава аллаху, есть Герай!

– Герай еще очень мал!

– Я мог бы сказать неправду, дядя Агил, но не стану кривить душой. Нет у меня пока ни постоянного, ни временного жилья. Если поеду учиться, то жену взять с собой не смогу, ей негде будет там жить. А о том, где я буду жить в будущем, тоже неизвестно, время покажет. Судьба превыше человека, – решил я приноровиться к его житейскому опыту.

Это был смуглый мужчина лет пятидесяти, с умным, решительным лицом. Он внимательно посмотрел на меня. Поглаживая черные усы, спокойно сказал:

– Ты, наверно, слышал, что девушка обручена?

– Мне говорили, что не обручена, а обещана.

Он недовольно посмотрел на меня.

– Не знаю, как в городах, но в селах прерывать старших неприлично.

– Прости, дядя Агил, мою неразумность и не отказывай мне.

Он не слушал меня.

– В народе говорят не зря, что девушка – словно ореховое дерево, каждый прохожий пытается запустить в него палку, чтобы сбить орехи.

– Я не из тех, кто пытается сбить орехи с чужого дерева! Я намерен стать тебе сыном и зятем, дядя Агил! Как говорится, чужого не трогай, но и своего не упускай!

– Знаешь, сынок, мы живем в селе на виду у всех. И если сегодня обещать дочь одному, а завтра другому, то тебя сочтут несерьезным, а то и вовсе нечестным человеком.

То, что я слышал, казалось, должно было меня огорчить, но мне все больше нравился этот спокойный, рассудительный человек. Я даже подумал, что ему очень кстати его имя, ведь Агил по-арабски означает «разумный». Он и дочери своей удачно имя нашел: мне с первой минуты она не случайно казалась похожей на куропатку, кеклик.

– Дядя Агил! Разреши мне говорить с тобой открыто, не сочти это за дерзость или невоспитанность… А любит ли твоя дочь парня, которого ты ей выбрал в женихи?

– Об этом у нас не принято спрашивать, но согласие свое она дала.

– Но, наверно, под твоим нажимом?

– Что значит «под нажимом»? – возразил он. – Я прекрасно знаю законы новой власти.

– А ты спроси ее еще раз.

Он улыбнулся.

– Сдается мне, что ты успел с ней повидаться и переговорить?

Я промолчал. А отец Кеклик неодобрительно покачал головой:

– Что же ты молчишь, отвечай мне!

В горле у меня пересохло, я не мог вымолвить ни слова. А он не отставал:

– Если вы обо всем договорились, что ты морочишь мне голову?

Я снова молчал, а отец Кеклик стал не на шутку сердиться:

– Сварили плов, а ты предлагаешь мне перебрать рис?

– Не буду скрывать от тебя, дядя Агил, я виделся с Кеклик и разговаривал с ней. Но она сказала, что без твоего разрешения никогда не даст согласия.

Он перестал хмуриться и с гордостью произнес:

– Моя дочь не могла ответить иначе.

– Так же, как вы верите дочери, поверьте и мне.

– Почему я должен верить тебе?

– Ведь я мог солгать и не признаться, что разговаривал с Кеклик, но лучше самая горькая правда, чем сладкая ложь.

– Откуда ты? – спросил он неожиданно.

– Из села Вюгарлы.

– А родители где?

Я коротко рассказал.

– Ты, я вижу, все уже решил твердо? Стараешься побыстрей со всем управиться?

Я в унынии опустил голову: действительно, я очень торопил события, и теперь ее отец решит, что имеет дело с несерьезным и дерзким человеком.

Мы долго молчали, идя рядом по тропинке.

– Я ничего тебе заранее не обещаю, сынок. Поспешность, с которой ты захотел решить важное дело всей жизни, тебе не в укор. Это свойственно молодым. Пойди и еще раз взвесь, обдумай как следует…

– Я уже все взвесил! – перебил я его.

– А ты слушай и не перебивай!.. Вернусь домой, соберу семью, родственников, и мы обсудим твое предложение. Ты просил меня спросить у дочери ее согласие. Что ж, дельная просьба, я обязательно поговорю с ней. А через неделю мы с тобой встретимся. А теперь скажи мне: не обидел я тебя?

– Неделя длинна, но я терпеливый, дядя Агил.

* * *

По селу сразу пошли слухи, что я собираюсь жениться. Узнали об этом и мои ученики из вечерней школы. Они ничего не говорили мне, но по их улыбающимся лицам я понял, что им все известно. Теперь на поляну, где по вечерам собирались девушки, Кеклик не приходила, и я ни разу не бывал в тех местах, где веселилась молодежь.

Рано утром у родника меня поджидала Кеклик.

– Я слышала, как отец разговаривал с матерью, – сказала она. – Мать вначале никак не давала своего согласия, а когда отец подробно передал ей разговор с тобой, она смягчилась. Но пока у них есть какие-то сомнения.

– Если ты согласишься, они не станут упорствовать.

– А что я должна сказать?

– Скажи, что не любишь того парня, за которого тебя хотели выдать.

– Мне стыдно перед отцом.

– Чего тебе стыдиться? Скажи, и все!

– Тебе что, ты парень! А я не смею с ним открыто говорить.

– Ты не должна бояться. Он у тебя добрый!

Она улыбнулась.

– Ты учился, видел разные города и людей и ничего не боишься, а я как птица с завязанными глазами.

– Ты и есть куропатка, которая свила гнездо в моем сердце.

– Лучше думай, где мы вместе с тобой будем вить гнездо, ведь отец спросит тебя об этом.

– Кроме постели, у меня ничего нет, Кеклик. Может быть, ты скажешь матери, и если она согласится, то я дам денег, чтобы она купила нам все необходимое…

– Ты легкомысленный человек, Будаг. Еще ничего не решено, а ты даешь поручения моей матери, как зять теще!

Я схватил ее руку и прижал к своей груди.

– Напрасно ты обижаешься на меня. Я сейчас сам не знаю, что говорю. И вообще я не всегда догадываюсь, что надо делать в том или другом случае, надо мной даже ученики подшучивают.

– Да, да, о тебе сейчас все село говорит.

– Наверно, не только обо мне, а о нас с тобой. Она высвободила руку и заторопилась домой.

– Это все из-за тебя, раньше меня никто никогда не вспоминал, а теперь и обо мне судачат.

– Это такая тайна, которую все скоро узнают, Кеклик, так что не переживай.

* * *

Прошла неделя.

В назначенный день я встретился с, отцом Кеклик. На этот раз он совсем не хмурился, а был настроен доброжелательно. И еще: он сказал, что неподалеку от них продается небольшой домик с садом, который он советует мне купить, и я понял, что дела мои идут на лад. Тогда я осмелел.

– Дядя Агил, а вы не поможете мне купить кое-какие вещи для дома. Вот деньги, я боюсь, что… Опыта у меня нет.

– Ты, я вижу, твердо решил.

– Да.

– Ты из чьих будешь?

– Я из Вюгарлы.

– Кто людям известен из вашего рода?

– А кого вы из вюгарлинцев знаете? – спросил в свою очередь я.

– В годы бегства у нас в доме жили две семьи. Они говорили, что дети Сахиба.

– Сахиба? – обрадовался я. – Их мать моя двоюродная сестра.

– Они сейчас живут в селе Гамзали, что на берегу Акери. Один из той семьи мельник на гамзалинской мельнице. Короче говоря, в будущую пятницу пришли сватов! – А потом вдруг задумался и посоветовал мне, чтобы я непременно поговорил с тем парнем.

«Почему я, а не вы?» – хотел я возразить, но вовремя осекся: еще, чего доброго, сочтет меня трусом!.. Я согласился. К тому же от отца Кеклик я узнал, что парень, оказывается, учится на моих курсах. То-то в последние дни он не ходил на занятия!..

* * *

Когда на село опустился вечер, я пошел к роднику. Я чувствовал, что Кеклик придет сюда обязательно. И она пришла.

Я сразу же сказал, что в следующую пятницу пришлю сватов.

Она улыбнулась:

– Ну и настойчивый ты человек! За несколько дней всю мою жизнь перевернул!

– Это еще что! – расхвастался я. – Я дал деньги твоему отцу, чтобы он купил нам дом и все необходимое для хозяйства. Видишь, как все хорошо складывается!

– А мне почему-то тревожно…

– Это от радости. – Я крепко прижал ее к груди, и она доверчиво прильнула ко мне.

– И все-таки я чего-то боюсь. Какое-то предчувствие нашептывает мне, что нам помешают.

– Успокойся, все будет в порядке. Я завтра поговорю с твоим бывшим женихом и все ему объясню.

– А что ты ему скажешь? – испуганно спросила она.

– Как есть, так и скажу. «Айдын, скажу я ему, девушка любит меня, а я люблю ее. Не обижайся на нас!»

– И все?

– А что еще говорить. Все справедливо и честно.