Текст книги "Будаг — мой современник"
Автор книги: Али Велиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 58 страниц)
СВАТОВСТВО ЗАДЕРЖИВАЕТСЯ
А тут меня неожиданно вызвали в Лачин. И я и Кеклик очень расстроились. Вечером встретились у родника, и Кеклик сказала:
– Боюсь, что тебя направят в какое-нибудь другое место.
– Из-за этого решительно не стоит волноваться.
– Что я буду делать, если ты уедешь?!
– Без тебя я никуда не уеду. Это всего на несколько дней.
– Каждый день будет мне казаться месяцем.
– Мы скоро будем навсегда вместе. – Я прижал ее голову к своей груди и погладил черные вьющиеся волосы. Но быстро отстранил ее от себя: не дай аллах, увидят еще!.. Пока официально ничего не закреплено, не надо лишних сплетен и разговоров.
Кеклик расплакалась.
– Чуяло мое сердце, я знала, обязательно что-нибудь случится и нам помешают.
– Если ты боишься, что нам помешают, я возьму тебя завтра с собой! – решил я ее успокоить.
– Куда?
– В Лачин.
– Разве отец согласится? А что скажут люди?
– Тогда потерпи два-три дня. Мне тоже будет трудно без тебя, но я постараюсь не задерживаться.
* * *
Абдулали Лютфалиев – председатель Пусьянского волостного Совета – оседлал для меня своего гнедого иноходца, и ранним утром, едва взошло солнце, я поскакал в Лачин, куда по указанию Рахмата Джумазаде меня вызвали на пленарное заседание уездного комитета партии.
Оказывается, в присутствии специально прибывшего из Баку представителя Центрального Комитета Компартии Азербайджана должно было рассматриваться коллективное заявление сторонников Аяза Сазагова, посланное в Баку.
В зале были все члены укома и ответственные работники исполкома и других городских организаций.
Управляющий делами укома прочел заявление.
– Кто его подписал? – выкрикнули из зала.
Управделами укома огласил имена подписавшихся и добавил, что перед подписью Будага Деде-киши оглы была какая-то приписка, но потом ее зачеркнули; возможно, он сам передумал и вычеркнул.
Я крикнул с места:
– Я ничего не передумал и ничего не вычеркивал!
Рахмат Джумазаде взял заявление из рук управляющего делами и протянул мне:
– Видишь, что зачеркнуто?
– Вижу, но я ничего не зачеркивал и, если мне разрешат, объясню, в чем дело.
Пока я шел к трибуне, встретил недоуменный взгляд Нури. Ханлар Баркушатлы укоризненно качал головой.
– Какая разница, что ты там приписал? – устало заметил Джумазаде. – Печально, что и тебя втянули в это дело!
– Я должен все объяснить! – начал я. – Буду говорить подробно потому, что под заявлением стоит моя подпись, а это явилось для многих полной неожиданностью, как, впрочем, и для меня самого. Должен сказать, что ко мне в Назикляр приехал Джабир и настоятельно просил поставить подпись под этим документом. Тогда я написал свое мнение по этому поводу и поставил подпись именно под этим мнением. А написал я дословно следующее: «Все, изложенное здесь, – сплошная ложь и клевета». Те, кто зачеркнул написанное мной, занялись обманом и использовали мое имя в своих целях! Пусть теперь перед всеми подтвердят это!
Я прямо посмотрел в лицо Джабира. Он нервничал. На лице Тахмаза Текджезаде была презрительная гримаса, а Сазагов даже не смотрел в мою сторону: мол, его это не касается.
– Я думаю, – сказал представитель ЦК, – что Будаг Деде-киши оглы поступил неправильно. Он достаточно опытный человек, чтобы ставить свою подпись под такого рода заявлением. Приписки и все прочее – это детские забавы! Согласен – подписываешь, а не согласен – нет. Но очень хорошо, что Будаг внес ясность в этот вопрос, хотя, повторяю, мне эти игры не нравятся. Но довольно об этом. Товарищи, – обратился он к залу, – прошу высказываться по существу вопроса: кто считает, что факты, изложенные в заявлении, имели место?
Развернулась дискуссия, которая ясно показала, что сторонников Аяза Сазагова не так уж и много. Большинство на вопрос: «Чего именно хочет Аяз Сазагов?» – отвечали, что он мечтает стать секретарем укома. Несмотря на то что его активно защищал Тахмаз Текджезаде, все пришли к выводу, что, кроме карьеристских целей, у Сазагова никаких других побуждений нет. В зале стоял шум, многие выкрикивали с места.
– Прошу не бросать реплик, – крикнул Рахмат Джумазаде, – а дождаться очереди и выступить!
– Вот видите! – вспылил прокурор. – И вы будете отрицать, что Джумазаде не администрирует и не зажимает всем рты?! Мы требуем, чтобы из ЦК была прислана специальная комиссия!
– Как относятся товарищи к этому новому предложению? – спросил Джумазаде.
Слово попросил Нури Джамильзаде:
– А не довольно ли, что Центральный Комитет партии послал пресловутое заявление для разбирательства к нам? И, во-вторых, мы проводим это обсуждение при представителе Центрального Комитета! Разве этого недостаточно? Предложение считаю неприемлемым, затягивать разбирательство ни к чему! Сегодня же, не откладывая, мы должны рассмотреть заявление и высказаться по нему. Ни для кого не секрет, товарищи, что прокурор и председатель уездных профсоюзов мои близкие друзья. Но я должен сказать, что друзья мои – Джабир и Тахмаз – выбрали ложный путь интриги, и я согласен с Будагом Деде-киши оглы, что каждая фраза этого заявления является клеветой и ложью. И то, что они составили этот документ, подписали его да еще собирали всякими разными путями подписи, – все это говорит о том, что мои друзья неверно понимают свой партийный долг! И у Джумазаде, конечно, – продолжал Нури, – как у всякого активно работающего человека, могут быть просчеты и ошибки. На бюро укома мы не раз указывали Джумазаде на них. Я хочу отметить, что, вопреки мнению Сазагова и его единомышленников, Джумазаде всегда внимательно прислушивается к словам членов бюро укома и правильно реагирует на критику. Кому выгодно раздувать мелкие недостатки Джумазаде? Трудящимся Курдистана? Нашему общему делу? Отвечу: никому! Почему человек, занимающий ответственный пост заведующего отделом агитации и пропаганды, взялся за недостойное и грязное дело – пятнать честного, чистого человека? Говорят, что он мечтает стать секретарем. Но, во-первых, секретаря укома избирает пленум и утверждает Центральный Комитет. Как член пленума я хочу сказать, что аппетиты у Сазагова непомерные. Его никогда не изберут секретарем, потому что он за то время, что работает в Курдистане, проявил себя непринципиальным человеком, с маленьким, ограниченным запасом знаний. С людьми Сазагов не ладит, в отделе у него разброд. И самое главное – он любит интриги, в этом его настоящая жизнь. Он втянул в них и честных людей. Пусть каждый разберется, с кем он!.. Я думаю, что каждый, подписавший сфабрикованное Сазаговым заявление, должен встать на трибуну и ясно изложить свою позицию. С признавшими свои ошибки будет один разговор, а с теми, кто будет упорствовать, будем говорить по-иному…
Я увидел в зале Мансура Рустамзаде. Он внимательно слушал Нури, но выступать сам, наверно, не собирался. Уже прежде я не раз слышал от него: «Я беспартийный и не хочу, поучать партийных товарищей». Но собрание было открытым, и жаль, если он промолчит.
Первыми из подписавших выступили инструктор укома партии длинноносый Бейдулла и новый заведующий лесничеством Кадыр. Они признали ошибки и честно сказали, что их втравил в эту историю Аяз Сазагов. А настойчивые советы Джабира и прокурора, которые часто беседовали с ними, и подтолкнули к тому, что они без разговоров подписали письмо.
По настоянию президиума пленума на трибуну поднялся Аяз Сазагов. Слабым, едва слышным голосом он принялся объяснять, чем руководствовались он и другие товарищи, когда писали свое заявление и, сняв с него копии, разослали во все вышестоящие партийные инстанции. Он говорил путано, фразы его обычно начинались с длинных вступлений вроде: «Видите ли…», «Дело обстояло таким образом, что…», «Как бы получше сформулировать свою мысль…».
Сазагов выступал неубедительно, бездоказательно.
– Мы с вами ежедневно встречались по многу раз, – перебил его Рахмат Джумазаде, – часто говорили о делах укома, почему же вы ни разу не сказали мне хотя бы об одном из пунктов ваших обвинений?
И снова что-то неопределенное говорил Аяз Сазагов, и неясно было, то ли оправдывается, то ли признается в ошибках, и это раздражало всех, в том числе и друзей Аяза.
– Ну а все же, – перебил его заведующий земельным отделом, – понимаете вы свои ошибки? Признаете их?
– Товарищи утверждают, что мы допустили ошибку и должны ее признать, в связи с этим я бы хотел сказать вот что. Да, конечно, если посмотреть на это дело глазами тех, которым… В общем… – Он махнул рукой и, что-то еще бормоча под нос, пошел к своему месту.
И снова поднялся Нури Джамильзаде:
– Я ждал, что Аяз Сазагов чистосердечно раскается и попросит прощения у Рахмата Джумазаде и у товарищей, что отнял у нас необходимое для работы время. Увы, этого не произошло.
– Вопрос ясен, – подала голос заведующая женотделом укома, – надо о каждом из подписавших заявление отдельно принять решение.
– И я хотел в свою очередь предложить, – сказал Нури.
– Мы вас слушаем, – Рахмат Джумазаде с одобрением смотрел на него.
– Мне думается, что после всего случившегося, – продолжал Нури, – Аяз Сазагов не может оставаться заведующим отделом агитации и пропаганды, не той он агитацией занимается и не то, что нужно, пропагандирует!
В зале послышался смех. Джабир и Тахмаз взволнованно переглянулись. Они уже понимали, что их никто не поддержит, и оттого не произносили ни слова.
– Но это не все! – далее сказал Нури Джамильзаде. – Я предлагаю за насаждение беспринципной склоки в укоме и составление клеветнических писем в вышестоящие организации вынести Аязу Сазагову от имени пленума Строгий выговор, с предупреждением: если он и впредь будет заниматься подобными делами, ему придется покинуть ряды нашей партии… и, разумеется, освободить его от заведования отделом! – Нури выждал минуту, но никто не прерывал его, и он продолжил: – Что же касается уездного прокурора и председателя наших профсоюзов, то, думаю, мы можем ограничиться лишь выговором с предупреждением. Учитывая, что они хорошо справляются со своей работой, оставить их на своих должностях! Надо принять во внимание и то, что эти товарищи в свое время активно участвовали в нашей борьбе в Курдистанском уезде за проведение в жизнь линии партии.
– Может быть, у вас есть свои суждения? – обратился Джумазаде к Джабиру и Тахмазу.
Те виновато опустили головы.
– Продолжайте, – обратился Рахмат Джумазаде к Нури.
– Остальных товарищей, давших себя втянуть в эти интриги, – предупредить. Дел у нас в уезде по горло! Пора прекратить склоку и работать!
Предложения Нури Джамильзаде были поставлены на голосование. За исключением Сазагова, за него голосовали все участники, в том числе Джабир и Тахмаз.
* * *
После окончания заседания Рахмат Джумазаде задержал меня и Нури.
– Кого из вас назначить заведующим отделом агитации и пропаганды? – начал он сразу.
– Более подходящего человека, чем Будаг, не найти, – быстро ответил Нури.
– Ну, а что скажешь ты? – спросил Джумазаде меня.
– Впервые в жизни я занят любимым делом; чем дольше я преподаю, тем больше мне это нравится! Но если уком примет решение, то я, конечно, подчинюсь.
– Учителем можно быть и в городе, – мягко сказал Джумазаде.
– Мне бы хотелось продолжить учебу. Мечтаю поступить в университет…
– Подать заявление в университет можно и из Лачина! – быстро вставил Нури.
Я с мольбой уставился на него. Наверно, вид у меня был очень странный. Нури не выдержал и расхохотался.
Джумазаде недоуменно посмотрел сначала на него, а потом на меня. А я продолжал настаивать, чтобы меня до поры до времени не отзывали в Лачин. Понимая, что таким образом мне от работы здесь не освободиться, я предложил Джумазаде:
– Вот уж сколько времени Джамильзаде работает секретарем уездного комсомола, он является и членом укома. Вот кто смог бы успешно заведовать отделом агитации и пропаганды!
Рахмат Джумазаде строго взглянул на меня:
– Комсомол не менее ответственный участок нашей партийной работы, и его оголять мы не имеем права. Только в том случае, если Нури найдет себе замену!
– Если уездный комитет партии сочтет необходимым назначить меня, я не стану отказываться, – сказал Нури, – хотя я по-прежнему считаю, что Будаг самый лучший кандидат на это место!
Я поднялся.
– Спасибо вам за доверие. Только прошу вас немного повременить. Дело в том, что на днях я женюсь… и вас обоих приглашаю на свадьбу!
– Вот, оказывается, в чем дело! – рассмеялся Джумазаде.
Пользуясь случаем, я решил напомнить и о наших неотложных заботах:
– Как вам известно, у нас в Назикляре плохо с питьевой водой. Есть скала, откуда пробивается родниковая вода. Но для того чтобы ею могли пользоваться люди, надо провести дополнительные работы, расширить и благоустроить родник, а для этого нужны средства, помощь исполнительного комитета уезда. Я не могу уехать из села, если этого не сделаю для сельчан, я обещал им поставить этот вопрос перед вами.
Рахмат Джумазаде покачал головой:
– Ведь Джабир родом из Назикляра! Хотя бы для своих односельчан постарался организовать геологическую разработку. У него в подчинении на строительстве в Истису несколько инженеров. Один даже из Москвы! – Он умолк, а потом добавил: – Обязательно пошлем в Назикляр инженера! – И сделал у себя пометки. – Давай еще свои просьбы! Я вижу, у тебя они есть.
– Да, вы правы. Нужно построить в Назикляре школу. Детям трудно ежедневно ходить в Кубатлы, да и там уже стало тесно для своих кубатлинских!
– Изложи соображения и передай в отдел народного образования, мы поддержим. Еще что?
– Достаточно и этого!
– Надо серьезно заняться геологоразведочными работами в Курдистане, – мечтательно сказал в заключение нашего разговора Рахмат Джумазаде. – В целебных источниках кроется наше богатство и наша прибыль в общенародную казну после бакинской нефти!
Ночевать я решил пойти к Джабиру. После всего того, что произошло, я не мог оставить его одного. Когда открыл дверь, в комнате было темно. «Неужели он сейчас у Сазагова?» – подумал я с огорчением. Но когда зажег лампу, то сразу же увидел Джабира. Одетый, он лежал на постели, повернувшись лицом к стене. Я не знал, как он отнесется к тому, что я пришел, но уходить не собирался. Во мне крепло чувство, что он раскаивается в содеянном, но признаться в этом ему, явно было, не так-то просто. Я хорошо помнил, как он говорил: «У нас в Курдистане…» Чтобы сразу показать, для чего я пришел, громко сказал:
– Приглашаю тебя и Тахмаза на свадьбу. Передай, пожалуйста, ему мое приглашение.
Он сразу же повернулся и взглянул на меня блестящими глазами:
– Не может быть!.. Значит, Агил-киши дал согласие на вашу свадьбу!
– По-моему, каждый, кто породнился бы с таким парнем, как я, должен подкидывать свою папаху от радости раз десять на дню!
– Это ты должен ежечасно благодарить аллаха, что тебе досталась такая девушка! – улыбнулся Джабир и неожиданно спросил: – Есть будешь?
– А чем можешь угостить в такой поздний час?
– Есть яйца, сыр, масло.
– Спасибо. Давай все, что найдешь!
Он быстро накрыл на стол, а когда я уже ел, сказал тихо:
– Я очень рад за тебя… С женихом поговорил?
– Да.
– И что же?
– Убедил его, что не стоит шуметь!
– А где свадьбу будешь играть?
– У вас, а потом увезу в свой дом.
– И дом уже есть?
– Да, купил Агил-киши на мои деньги.
– Эх, думал я, вместе сыграем наши свадьбы, но ты не дождался меня! Что ж, буду догонять!
– Ты слишком тянешь! Это надо делать сразу. Я теперь понял это. Увидел, поговорил, решил! И ей не томиться, и тебе не мучиться!
Джабир молчал. Чтобы развеять тягостное молчание, я попросил:
– Позвони Кериму и сообщи ему. Пусть тоже приезжает на свадьбу!
Утром я повидался с Мансуром Рустамзаде. И с Тахмазом решил сам поговорить. И обоих пригласил на свадьбу.
Только поздним вечером я вернулся в Назикляр.
ДВА ГОДА В КУБАТЛИНСКОЙ ШКОЛЕ
Да, уже много времени я работал в кубатлинской школе, а забот не убавлялось: одних начинал учить, других, готовил, к выпуску, для третьих организовывал дополнительные занятия.
Я готовился к свадьбе, но занятия шли своим чередом.
Наробраз решил превратить нашу школу в образцово-показательную. Это означало, что педагоги, помимо занятий с учениками, должны были проводить методические уроки с учителями всех школ волости. Должен честно сказать, что и директор школы в Кубатлы Гашим Гилалзаде, и учитель Эйваз Ахундов, и я ничего не жалели для школы: ни времени, ни знаний, ни энергии. И все же сказывался уровень нашей подготовки. Мы старательно готовились к методическим занятиям с учителями по учебной и воспитательной работе со школьниками (хотя не мешало бы проводить эти методические занятия и с нами!).
Эйваз Ахундов вел в школе русский язык и географию, Гашим Гилалзаде – математику, физику и химию, а я – литературу и историю. Кроме того, в этом году меня выбрали секретарем кубатлинской партийной ячейки. Каждый из нас два раза в неделю давал консультации по своим предметам учителям сельских школ. Время от времени мы сами ездили с показательными уроками в сельские школы. Кто-то из нас придумал выпускать рукописный журнал «В помощь учителю». Он пользовался большой популярностью среди сельских учителей. За два года выпустили восемнадцать номеров. Наше начинание поддержали в Лачине, а номера журнала послужили объектом обсуждения в Народном комиссариате просвещения в Баку. Товарищи из наробраза дали хорошую оценку нашей работе.
За это время я много раз добрым словом вспоминал Ханлара Баркушатлы – заведующего отделом народного образования исполкома. Он помогал нам советами и не терпел равнодушия и безразличия в работе учителей. Выступая перед нами, он говорил кратко, но его лекции-беседы были содержательными. А советы он давал лаконичные и доступные для понимания таких не очень образованных педагогов, какими были мы.
В дни школьных каникул он собирал в Лачине учителей, занимался с ними. Я навсегда запомнил текст телефонограмм, присылаемых отделом народного образования за подписью Баркушатлы. В них обычно говорилось: «Такого-то числа приезжайте в Лачин. Занятия будут продолжаться неделю. Постели с собой не привозите. Жилье и путевые расходы оплачиваем мы. Не опаздывайте! Баркушатлы». И сам встречал приезжающих. Знал в подробностях все дела уездных школ. У одного учителя он интересовался списками детей школьного возраста; у другого спрашивал, почему не вывезли из горхоза скамейки и доски, выделенные для них; третьего упрекал, что в школе у них часто меняются уборщицы; четвертых укорял, что не сберегли гербарий, собранный учениками в прошлом году.
Он начинал свои лекции без всякого предисловия и никогда не заглядывал в конспекты. Казалось, что вся его жизнь проходит в школах. Стремился получить средства для открытия новых школ в Курдистане. Заботился о том, чтобы и девочки учились в школах. Он был так страстно увлечен своей работой, что и всех вокруг заражал энтузиазмом.
Мы добром вспоминали и местного Гасан-бека, который в старые времена преподавал в кубатлинской пятиклассной школе. Он окончил в свое время горийскую семинарию, по-видимому, был прирожденным педагогом. Возле мельничного арыка разбил школьный сад, в котором насадил вместе со своими учениками превосходные сорта яблонь и груш, персиков и орехов. Прекрасно понимая местные особенности, выбирал самые урожайные для Кубатлы сорта. Уже по нашей инициативе рядом с садом был разбит огород, на котором работали школьники. Весь доход от урожая шел на нужды школы и в фонд помощи ученикам из многодетных семей.
Чтобы рассказать о том, как мы были несведущи во многих вопросах, вспомню случай, происшедший с нами, когда в школу привезли оборудование для физического и химического кабинетов.
Мы с Эйвазом разбирали ящики, чтобы записать в особую тетрадь все, что получили.
Из очередного ящика я вынул сосуд странной формы и показал Эйвазу.
– Пиши: стеклянная посуда – пять штук.
– Так тут во всех ящиках стеклянная посуда; каждая, очевидно, имеет свое название.
– Ты химик, ты и называй!
– А для чего тогда ты стоишь?
– Хорошо, пиши: стеклянная посуда, широкая, высокая, края горлышка загнутые.
Эйваз засмеялся:
– У них у всех края горлышка загнутые!
Решили вообще ничего не писать, пока не узнаем, как что называется.
Зато мы не испытывали трудностей на уроках по сельскому хозяйству. Наши ученики знали все не хуже, чем мы.
Никогда не забуду инспектора Народного комиссариата просвещения Али Джабара Исмайлова, который, приезжая из Баку в Лачин, обязательно заезжал к нам в Кубатлы. Несмотря на преклонный возраст, он активно помогал школе своими советами. Очень болел за молодых педагогов, старался, чтобы они учились сами, прежде чем передавать знания деревенским ребятишкам. Ему уже было не по возрасту садиться на коня, но он не стеснялся этого. Его не страшили ни холод, ни зной, когда нужно было поехать в отдаленное село, где нуждались в его помощи учителя.
Однажды в Кубатлы была созвана учительская конференция, на ней присутствовал Али Джабар Исмайлов. Меня избрали в секретариат конференции. Когда я записывал очередное выступление, Али Джабар подошел ко мне и заглянул через мое плечо в протокол. Не сказав ни слова, он сел на свое место, внимательно слушая выступления учителей.
Когда слово предоставили Али Джабару, он начал с того, что призвал всех учителей стремиться говорить правильно и грамотно, тогда и ученики будут следовать их примеру.
– Очень часто у псевдокультурных знатоков нового времени наблюдается манерничанье в стиле старолитературного османского языка. Зачем нам слова, принесенные османскими эфенди? Или еще пример. – Али Джабар подошел к доске и написал слово «ярдым» («помощь») латинскими буквами, а потом это же слово написал по-арабски – «ианэ». – Почему мы не можем использовать слова, существующие в нашем языке, уже давно вошедшие в наш обиход, а прибегаем к тем, которым принесли нам арабские завоеватели? Запомните мои слова, дорогие учителя! Защищать и беречь чистоту родного языка задача не только учителей, но и всего нашего народа!
Вечером, после окончания конференции, мы собрались в доме у Эйваза Ахундова. И конечно, был приглашен Али Джабар Исмайлов.
Мы ели, пили чай, но никто не взял в рот ни капли спиртного. И не только потому, что стеснялись это делать в присутствии старшего, уважаемого человека, но просто ни у кого из нас не было потребности в каких-либо напитках, кроме чая.
* * *
На партийной ячейке в Кубатлы лежали важные обязанности. Мы руководили работой всех волостных организаций: проводили общие собрания, обсуждали заявления и просьбы трудящихся, старались помочь нуждам сельских тружеников.
Особое значение придавалось вступлению в партию новых членов и работе с молодыми коммунистами.
Председатель сельсовета Байрамов вступил в партию в двадцатом году. Это был малограмотный, но способный и трудолюбивый человек. Так мне, во всяком случае, казалось. И вот однажды я вдруг узнал, что на него работает батрак.
– Знаешь ли ты, – спросил я Байрамова, – что коммунисты борются с миром эксплуатации и угнетения?
– Почему же не знаю? Но какое это имеет отношение ко мне? – Он искренне не понимал моего вопроса.
– А почему же ты сам эксплуатируешь людей?
– Кого я эксплуатирую?
– Ты держишь батрака, который работает на тебя!
– Он работает на себя… ведь я плачу ему деньги…
– Коммунист не должен держать батрака.
– А кто же будет смотреть за скотом?
– У тебя две дочери и сын. Все они уже выросли.
– Они учатся в школе.
– Тогда жена.
– Жена будет пасти скот? Тебе не кажется это странным?
– Тогда сам паси.
– А кто же будет заниматься делами сельсовета?
– Батрак, который сейчас пасет твой скот!
– Слушай, сразу бы начал с того, что мое место кому-то понадобилось! Мой батрак приходится тебе родственником? Так бы и сказал!
– Да не родственник он мне! Предупреждаю тебя: если и дальше будешь держать батрака, то заключи с ним трудовой договор.
– Для чего?
– Повторяю: если не заключишь с ним договор, тебя исключат из партии! Есть батрак – плати налог государству за использование рабочей силы!
– Не ты меня принимал в партию, – возразил он со злостью, – и не тебе меня исключать!
– Я тебя предупредил! В течение трех дней отметь свой договорил комитете бедноты.
– Послушай! А записано где-нибудь то, что ты мне приказываешь сделать, или это ты сам придумал? – Его мясистое лицо покраснело, он сердито попыхивал дымящейся папиросой, вставленной в мундштук.
Я ничего ему не ответил и ушел в школу.
– Была бы луна со мной, а без звезд я как-нибудь обойдусь! – услышал я слова Байрамова, брошенные мне вдогонку.
* * *
Партийная ячейка дважды в месяц выпускала стенгазету. В ней мы помещали сообщения из окрестных сел. В одном из номеров опубликовали письмо под названием «Назикляру необходима вода!». Копию письма отослали Рахмату Джумазаде. Спустя три дня в Кубатлы приехал инженер и обследовал окрестности Назикляра. Вернувшись в Кубатлы, он зашел в партячейку и рассказал, как обстоят дела с пресной водой. Оказывается, нет резона бурить на пробу скальную породу в Назикляре, затраты будут большие, а результат неизвестен. Лучше расширить и расчистить действующий родник и установить водонапорный кран. Он подробно мне объяснил, Что и как делать.
Партийная ячейка призвала население Назикляра провести субботник. Все откликнулись на этот призыв. С водой в Назикляре стало лучше.
Вскоре в Назикляр с инспекцией приехал Ханлар Баркушатлы. Я не удержался, чтобы не похвастаться перед ним, как работают курсы по ликвидации неграмотности.
– Ты молодец, Будаг! – сказал он, ознакомившись с постановкой дела. – Научить грамоте пятьдесят человек – это большое дело! Почему ты раньше не говорил, что занимаешься с таким количеством людей?
– Я справлялся.
Он с пристрастием проверял грамотность моих учеников. А когда окончившим курда вручал удостоверения, сказал:
– Не забывайте трудов своего учителя Будага!
Я напомнил Ханлару Баркушатлы, что мы просили открыть в Назикляре школу, так как детям тяжело ежедневно ходить в Кубатлы.
Спустя неделю после его отъезда из лачинского наробраза мне прислали зарплату за два года работы на курсах по ликвидации неграмотности и письменную благодарность от укома партии.
Кроме повседневных дел много времени отнимала у меня подготовка к проведению выборов в сельские Советы. Партийная ячейка должна была лишить кулаков и их прихлебателей избирательных прав. Мы, по примеру других волостей, создали «группу бедноты», чтобы опираться на нее в предвыборной кампании. Самые большие затруднения были связаны с тем, что часто в сознании самих бедняков еще цепко держались представления и привычки прошлого: бедняки порой не смели или не хотели выступать против богатеев, старались сохранять добрососедские отношения со всеми сельчанами, вовсе не задумываясь о классовой принадлежности родственника или соседа.
Членам партийной ячейки приходилось ездить по селам и разъяснять беднякам их права и обязанности. Даже в самом Кубатлы можно было услышать такой разговор:
– Те, кто держит батраков, лишаются голоса?
– Да, конечно.
– Но батрак за свою работу получает кров, пищу, деньги… Почему его хозяина нужно лишать избирательных прав? Какая разница, где работать?
Но самое удивительное произошло с тем батраком, о котором я неустанно пекся, – с батраком председателя сельсовета Байрамовым. На предвыборном собрании он поднялся и обратился ко мне с такими словами:
– Учитель Будаг, я очень доволен своим дядей. Он относится ко мне как к сыну, даже обещал усыновить меня официально. Прошу не причинять ему зла.
Байрамов пробурчал:
– Дайте мне только один день. Если я не принесу документ об усыновлении своего батрака, можете делать со мной что хотите.
На собраниях вместе с тем я решительно выступал и против тех, которые предлагали лишать голоса бывших владельцев мельниц. Хотя после революции они отказались от собственности в пользу государства, оставаясь, правда, мельниками, но работали наравне с остальными рабочими мельницы.
– Здесь, – говорил я, – надо проявлять осторожность и чуткость! Могут проявиться старые обиды, а ими нельзя руководствоваться. Лишение права голоса – это тяжелый урок для человека. Из-за мелких распрей и обид нельзя пятнать людей и выводить из наших рядов. Мы не должны проходить мимо тех людей, которые поставили себя своими действиями вне нашего общего дела.
Прежде всего надо было открыть глаза беднякам. И не забывать про середняков, которые рассуждали частенько так: мол, каждая неудача прибавляет ума.
Обо всех наших победах, сомнениях и начинаниях я систематически писал в газеты «Коммунист», «Новое время», «Женщина Востока», в журнал «Молла Насреддин». Не проходило недели, чтобы мои материалы и корреспонденции не публиковались в печати.
Дел, как видите, было невпроворот, но я исподволь готовился к свадьбе: оформил покупку дома, привел его в порядок, чистил и благоустраивал дворик.
На первых порах купил самовар, лампу, палас, которым сразу же застелил пол. В стенах домика были удобные ниши, куда поставил купленную посуду. Короче говоря, готовился к семейной жизни.
