Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 58 страниц)

МАСКА СОРВАНА

Оказалось, что Керим был из числа тех двадцатипятитысячников, которых послали работать на село. Он получил назначение в колхоз «Инглаб» («Революция») председателем. Четверо других, прибывших с Керимом, имели при себе назначения в другие колхозы. Их уже ждали с нетерпением на местах.

И Кериму, к сожалению, пришлось прервать учебу. Не помогла ему и многодетная семья. Как видно, у партии каждый преданный человек на учете.

Посовещавшись, мы решили, что до моего выздоровления Керим останется в Агдаме. Пока он был без семьи, мы с Кеклик уговорили его остановиться у нас.

Кеклик советовала мне сделать все, чтобы Керим остался на работе в райкоме партии, тогда бы она могла часто видеться с Мюлькджахан и ей не было бы так одиноко в городе.

Я тоже был не прочь: в Кериме я уверен, как в себе самом. Но партия крепила ряды председателей колхозов, так что Керима оставить в районном центре не удастся.

Позвонил Мадат Кесеменский из Баку и, узнав, что на меня совершено покушение, немедленно выехал в Агдам.

В первый же день у него в кабинете было созвано совещание всех ответственных работников райкома.

– Обстановка крайне обострилась. Там, где безнаказанно стреляют в заведующего отделом пропаганды и агитации и в течение двух недель органы милиции не могут обнаружить преступника, работать невозможно! – сказал Кесеменский.

Он решил сам провести выборы председателей, которых прислали из Баку. Первым было намечено утверждение Керима.

В колхозе «Инглаб» Мадат Кесеменский представил Керима и кратко, но ярко говорил о нем. Колхозники проголосовали за нового председателя. Ему выделили жилье, чтобы смог перевезти семью.

Когда Мюлькджахан с детьми приехала в Агдам, я уже снял повязку.

Однажды Мадат Кесеменский вызвал меня к себе:

– Кто такой Гасан-бек Эйвазханбейли, что ты так заинтересован в его судьбе?

Я объяснил.

– А Бике-ханум Эйвазханбейли, которую ты освободил от разнарядки по хлопку? Это что, тоже входит в твои обязанности?

– Она вдова родного брата Гасан-бека, но дело не в этом. У вдовы Саттар-бека нет даже клочка земли и тягловой силы, чтобы заниматься посадками хлопчатника.

– Какое тебе до этого дело?

Я рассказал, как Бике-ханум приходила в райком с жалобой на Юниса Фархадова, который в отместку за то, что она отказала ему в женитьбе на дочери, включил ее в разнарядку.

– А что за история с ковром?

Я объяснил секретарю, что Бике-ханум опознала свой ковер, но Кюран Балаев утверждает, что реквизировал его при аресте Гасан-бека в Геоктепе. Для того чтобы снова не возникли недоразумения с ковром, который числился в инвентарном списке хозяйства райкома, я велел переслать его в Баку, в музей народного творчества.

– Понимаешь, Будаг, слишком много у тебя за последнее время выявилось знакомств с чуждыми нам элементами. И кое-кто усматривает в этом определенную линию. Ты утверждаешь, что Гасан-бек – революционер и подпольщик, который помог твоему отцу в годы мусавата спрятаться от властей, а органы осудили его за контрреволюционную деятельность! Ты защищаешь бедную вдову, а факты говорят о том, что бекская жена не выполняет распоряжений земотдела. И так далее. Сейчас ты ведешь борьбу с председателем нашего райисполкома. В том, что ты критиковал его за перегибы, что он заставил крестьян перепахивать земли, засеянные зерном, я с тобой согласен. Но ты ведь на этом не успокоился! Ты поместил в районной газете карикатуру на него, не удовлетворившись статьей в газете «Коммунист», выставил его на посмешище! Добиваешься возбуждения против него судебного дела. Не слишком ли ты усердствуешь в этом вопросе? Ведь это можно расценить как дискредитацию Советской власти, которую он представляет!

– Председатель нашего райисполкома не олицетворяет собою Советскую власть!

– Говори яснее!

– Сначала надо выяснить, кто у нас в районе председатель райисполкома!

– Как кто? Салим Чеперли!

– А может быть, Ясин-бек Гюрзали?

– Кто этот человек?

– Тот, кто называет себя Салимом Чеперли!

– Откуда тебе это известно?

Я встал, подошел к двери и закрыл ее на ключ, а потом выложил Кесеменскому все, что знал, подробно невразумительно. В конце я высказал некоторые предположения о связи тех событий, которые происходят за последнее время в районе, с деятельностью человека, который по неизвестным нам причинам изменил свое имя и прикрывается партийным билетом, добытым непонятно, каким путем. «В то самое время, когда мы агитируем крестьян вступать в колхозы, Чеперли проводит на селе такую политику, которая озлобляет крестьян против Советской власти!..» – говорил я.

По мере моего рассказа лицо секретаря райкома мрачнело.

– У меня нет оснований не верить тебе, Деде-киши оглы. Но ты должен понять, что необходимы убедительные доказательства и свидетельства людей, знавших Ясин-бека Гюрзали в прошлом. Если таковых не будет, то ты окажешься в роли клеветника. Учти, что Чеперли написал жалобу на тебя с приведением тех фактов, о которых я тебе говорил в начале нашей беседы, в ЦК АКП(б), а также в Закавказский краевой комитет.

– Что ж, я проверки не боюсь, а свои слова докажу. Есть люди, которые отлично знали его раньше. Я думаю, они подтвердят мои слова.

– В Центральном Комитете есть решение послать сюда проверочную комиссию.

– Я буду рад, если комиссия немедленно начнет проверку. Но откровенно говоря, я удивлен наглостью и бесстрашием этого человека.

– Будаг! Уж не переоцениваешь ли ты свои силы? А вдруг тебе не удастся собрать необходимые свидетельства и доказательства?

– Тогда исключайте меня из партии!

* * *

Неожиданно к нам нагрянул мой старый знакомый. Отец Керима, колодезник Теймур-киши, после длительной разлуки решил навестить родного сына и повидать внуков. Он не рискнул сразу отправиться к сыну, потому что чувствовал свою вину перед ним за долгое молчание, и попросил кого-нибудь из нас помирить его с сыном. Кеклик с радостью взялась за это.

Мы наняли фаэтон и втроем поехали к Кериму. Я держал на руках Ильгара.

Мюлькджахан приняла свекра холодно. Керим поцеловал отцу руки, а Теймур-киши – глаза сына и внуков. Чувствовалось, что он готов расплакаться. То одного внука, то другого брал на руки и дарил им подарки, которые привез с собой.

Теймур-киши до сих пор не бросил свою профессию, и работы у него всегда хватало. Он был по-прежнему моложавым и подвижным. От новой жены у него уже четверо детей.

– Силу вороного коня не так легко истощить, – пошутил он.

Но Мюлькджахан его шутка не понравилась. Она вместе с моей Кеклик удалилась на кухню, чтобы не мешать мужскому разговору.

Мы вспоминали прошлые годы, и я как бы невзначай спросил Теймура-киши, не помнит ли он Ясин-бека Гюрзали?

– Почему ты с этим вопросом обращаешься ко мне? Спросил бы лучше Бахшали, ведь он был в доме Вели-бека своим человеком и знал там каждую собаку.

– Придется – спрошу.

– В Гиндархе был сотник Черкез, – начал Теймур-киши издалека. – Ты знал его?

– Нет.

– У Гюрзали-бека от временного брака был сын. А сотник Черкез женился на женщине, которая до того состояла во временном браке с Гюрзали-беком. Поэтому сын Черкеза Авез и Ясин-бек – сводные братья. Он и сейчас в Гиндархе живет. Авез Шахмаров, точно.

– Так зовут счетовода нашего колхоза, – сказал вдруг Керим. – Не он ли это?

Хоть я и не собирался раскрывать, почему интересуюсь Ясин-беком, но пришлось рассказать Кериму все, что я узнал за последнее время.

– Да, брат, попал ты в мясорубку.

– Надо утроить бдительность.

– Между прочим, этот счетовод – коварный тип, я сразу уловил!

– Не спускай с него глаз!

– А если мне попросить оружие в милиции? – в раздумье проговорил Керим.

– Что бы тебе хотелось: ружье или пистолет? – спросил я.

– Что дадут.

– Надо поговорить с секретарем, я тоже думаю, что тебе надо иметь при себе оружие… Кстати, а на чем ты ездишь в Агдам?

– Чаще всего добираюсь пешком.

– Обзаведись конем или договорись, чтобы выделили колхозу бричку.

– Ты знаешь, Будаг, у меня еще одна просьба. Наш колхоз объединил в единое целое четыре деревни. Раньше жители всех сел брали воду из девяти колодцев, но осталось только три действующих, остальные засорены, завалены камнями. Если бы мне разрешили, я бы пригласил сюда на работу моего отца, благо сейчас можно с ним договориться.

– Послушай меня, Керим. Напиши в райком официальное заявление и укажи, что твой отец колодезник.

– А разве недостаточно, что об этом знаешь ты? – удивился Керим.

– Работа в нашем районе оставила седые волосы на моих висках, поэтому можешь мне верить. Я знаю, что говорю.

– Жизнь многому научила? – улыбнулся Керим.

– И продолжает учить!

Мы долго молчали, а потом Керим с горечью пожаловался:

– Остались мы с тобой без дипломов!

– Еще успеешь получить, – возразил я ему.

– Боюсь, что ни я, ни ты уже не вернемся на учебу…

* * *

Жизнь продолжалась, но район лихорадило. Кулаки и их подпевалы вели активную агитацию против колхозов, распуская клеветнические слухи о будущем тех, кто вступит в коллективное хозяйство. Кулацким элементам удавалось замаскироваться под сторонников Советской власти. Это давало им возможность проникать в советские учреждения. Так в Бойахмедлинском сельсовете председателем стал бывший кулак, который освобождал от обложений своего брата-кулака. Его сняли и отдали под суд, а через несколько дней новый председатель сельсовета, из числа тех двадцатипятитысячников, которые приехали нам в помощь из Баку, был зверски убит приспешниками бывшего председателя сельсовета. На этот раз убийце не удалось скрыться. Им оказался сын кулака, которого прикрывал бывший председатель.

Несмотря на угрозы и запугивания, середняки все больше склонялись на сторону Советской власти и вступали в колхозы.

Новые убийства всколыхнули район. Преступники как в воду канули и на этот раз.

Повсеместно начались поджоги. Во вновь созданных машинно-тракторных станциях неизвестные выводили из строя трактора. Они засыпали в баки с горючим сахарный песок, и машины внезапно останавливались: обгоревший сахар забивал двигатели.

В райком приходили информационные сводки с мест, говорящие о том, что подобные вещи происходят и в других районах республики.

Классовый враг поднял голову не только на селе. И в городах, на крупных промышленных предприятиях, строительных объектах внезапно возникали пожары, гремели взрывы, выходили из строя станки.

О происках буржуазных элементов говорили информационные сводки, приходящие из Баку.

Газеты (бакинские, тифлисские и московские) пестрели заголовками: «Враг поднимает голову», «Никакой пощады врагу!», «Убийцам – расстрел!». Гневные отклики вызвало разоблачение контрреволюционной деятельности «Промпартии».

В Агдаме собрали митинг, на который вызвали представителей всех сел – председателей сельсоветов и колхозов, секретарей партийных и комсомольских ячеек. Народ собрался на площади перед городской гостиницей «Имдад» («Содействие»). Ораторам предстояло выступать с балкона. Ждали председателя Закавказского Совнаркома Газанфара Мусабекова: утром он выехал из Барды. Всех беспокоило, почему он запаздывает. Секретарь райкома Мадат Кесеменский уже трижды звонил в Барду, и ему неизменно отвечали: «Полчаса назад товарищ Мусабеков выехал к вам с инструктором Заккрайкома».

Но вот наконец гости появились, и Мадат Кесеменский открыл митинг.

От имени председателей колхозов выступил Керим, из председателей сельских Советов для выступления избрали Бахшали, от местной интеллигенции – меня. В заключение с большой речью обратился к собравшимся Газанфар Мусабеков.

Мне довелось слышать многих ораторов, но еще никогда я не был так восхищен речью, в которой столько искренности и сердечности. Председатель Закавказского Совнаркома говорил так понятно, интересно о самых наболевших вопросах, что люди его слушали, боясь пропустить хоть слово. Его выступление длилось около часа и касалось положения дел в Азербайджане, стране и во всем мире.

Он говорил о том, что Советская власть выдвинула в состав руководящих работников бывших батраков и рабочих, упомянув при этом меня и Керима, поэтому она тесно связана с широкими народными массами, и никакая сила извне не может ее одолеть и разрушить изнутри.

Мусабеков приводил факты саботажа на предприятиях, убийств из-за угла активистов, преданных социализму партийцев, комсомольцев, передовых женщин, учителей школ, говорил о поджогах, порче дорогостоящей техники, крушениях на железной дороге. И что за всем этим видится вражья рука.

После митинга Газанфар Мусабеков обменялся рукопожатиями со всеми ответственными работниками райкома и районными активистами. А с Бахшали даже перекинулся парой фраз (очевидно, они были раньше знакомы), поинтересовался его здоровьем.

Прощаясь с Мадатом Кесеменский, Мусабеков поручил ему особым вниманием окружить старых коммунистов, заботиться о них.

Митинг давно закончился, а народ с площади не расходился.

* * *

Закрытое заседание бюро длилось долго. Обсуждалось заявление Чеперли в Закавказский крайком. Специально приехал инструктор Заккрайкома. Он и открыл заседание, предложив, чтобы сначала выступил Чеперли, а потом я.

– И тогда, – сказал он, – послушаем членов бюро и их предложения.

После митинга, на котором мы выступали, я пригласил Бахшали зайти к нам. Керим, как всегда, остановился у нас, поэтому для него особого приглашения не требовалось.

Бахшали обрадовался моему приглашению – после ссоры в доме Багбани мы с ним не виделись.

Когда мы сидели за столом, я заговорил о том, что меня волновало в эти дни больше всего:

– Дядя Бахшали, ты хорошо помнишь Ясин-бека, сына Гюрзали-бека из Гиндарха?

Он внимательно взглянул на меня:

– Того, кто сватался к родственнице Вели-бека?

– Того самого.

– А что это ты вдруг вспомнил о нем?

– Ты сам знаешь, дядя Бахшали.

Бахшали отвел взгляд. Кеклик с Ильгаром затихли в соседней комнате, Керим еще не пришел. Я решил не торопить Бахшали, терпеливо ждал.

– Ты храбрый, сильный человек, Будаг, я уже не такой, годы дают знать… В мое время следует думать: прежде чем войти, как выйти.

– Знаешь, дядя Бахшали, как говорят у нас в народе: одни живут для того, чтобы есть, а другие едят для того, чтобы жить! Нельзя быть для всех хорошим! И нет такой вещи, которая была бы хороша для всех!

– Тебе легко рассуждать, Будаг, – грустно сказал он, – а я хочу умереть в собственной постели от старости.

– Как тебе не совестно, дядя Бахшали! Все не можешь забыть щедрот Вели-бека? Не можешь забыть хлеб из его рук? Но ведь ты за этот хлеб работал не покладая рук!

– И вовсе не поэтому. Огонь нельзя потушить огнем, Будаг!

– По-твоему, надо поручить базар вору и смотреть, что из этого выйдет?!

Он молчал, опустив голову.

– Дядя Бахшали! Вспомни моего отца, который всегда бросался в бой за справедливость! Если бы не ты и не Гасан-бек, он бы ушел из жизни на два года раньше!

– А где теперь Гасан-бек, ты знаешь?

– Конечно, знаю и не могу себе простить, что пока никак ему не помог! Но придет время, и я доберусь до тех, кому он мешал!

– А знаешь ли ты, почему арестовали Гасан-бека?

– Скажи, дядя Бахшали, если можешь!

– Он первым узнал Ясин-бека, когда тот появился в наших краях под именем Чеперли. Но он ничего не мог доказать, зато его обвинили в национализме и связи с мусаватом. И тогда же намекнули всем, кто мог узнать Ясин-бека, что им грозит расправа.

– И ты молчишь? Знаешь и молчишь?! Я всегда считал тебя честным человеком, дядя Бахшали…

Он молчал.

– Если эти твои слова – правда и если ты относишься ко мне как к сыну, то знай: через некоторое время тебе придется доказать это. Чеперли написал на меня жалобу, и если я не докажу, кто он такой, то из-за твоей трусости меня выгонят из партии!

– Хорошо, сынок, когда надо будет, я скажу всю правду.

– И о Гасан-беке тоже!

Когда в тот вечер пришел Керим, Бахшали уже не было. Я передал Кериму подробно свой разговор с Бахшали и попросил побыстрее выяснить все о колхозном счетоводе Авезе – сводном брате Ясин-бека.

* * *

– Мы слушаем вас, товарищ Чеперли! – обратился инструктор Заккрайкома к председателю райисполкома, который приехал в Агдам перед самым началом заседания бюро райкома.

– Меня зовут Салим Чеперли. Фамилию Чеперли я взял по названию деревни, из которой родом моя мать. Жил в селе и учился в моллахане.

Чеперли, наверно, заранее отрепетировал свою речь: говорил гладко, словно по написанному читал. Свое выступление он построил так, чтобы поменьше говорить о себе, а весь удар сосредоточить на моих промахах и недочетах. Он четко перечислил все то, что мне когда-то поставил в укор Мадат Кесеменский в том памятном разговоре (о моих связях с бывшими беками).

– Я прошу, чтобы члены бюро оградили меня от клеветнических наскоков Будага Деде-киши оглы, который, используя служебное положение, оскорбляет и унижает достоинство председателя райисполкома, – закончил он свое выступление.

Потом слово предоставили мне. Я начал так:

– Выступавший до меня сообщил членам бюро в присутствии инструктора Заккрайкома, что он учился в деревенской моллахане. Прошу его прочесть хотя бы одну суру из Корана.

– Здесь заседание бюро, а не мечеть, где выдают удостоверение моллы, – бросил со злостью Чеперли.

– Это мелочь, Чеперли, не цепляйся к словам, а лучше побыстрей читай какую-нибудь суру Корана, – посоветовал инструктор крайкома.

– С тех пор прошло много лет, я не помню, что вчера говорил, а Коран забыл и подавно!

– Я тоже учился в моллахане, но суры Корана помню, если даже меня разбудить ночью! – продолжил я. – А теперь пусть выступавший до меня скажет, когда и где вступил в партию и кто давал ему рекомендации?

Чеперли недоуменно взглянул на инструктора, но тот не сказал ни слова в его поддержку. Бросив на меня злобный взгляд, Чеперли всем своим видом демонстрировал, что вспоминает. Но я-то знал, что вспомнить ему нечего.

– В партию я вступил в подполье, когда служил в мусаватской армии. Имен рекомендовавших меня людей с ходу назвать не могу, надо вспомнить… По-моему, кого-то из них убили в Гяндже, – промямлил он.

– Я думаю, товарищи коммунисты, что каждый из вас помнит тех людей, которые ручались за него перед нашей партией!.. А теперь я хочу спросить у выступавшего до меня, знакомо ли ему имя Ясин-бека Гюрзали? И когда он решил сменить это имя на имя Салима Чеперли? И какова причина этой перемены?

В зале поднялся шум. Члены бюро недоуменно пожимали плечами; другие, наклонившись к уху соседа, что-то горячо доказывали. Нури подмигнул мне, что не укрылось от глаз инструктора Заккрайкома. Он поднял руку, призывая присутствующих к тишине.

– Товарищ Чеперли, – сказал Мадат Кесеменский спокойным тоном, – вы слышали вопросы Будага Деде-киши оглы? Что вы на это скажете нам?

– Это надо еще доказать! – крикнул Чеперли и обратился к инструктору: – Я бы хотел на пять минут поговорить с вами наедине.

Я разозлился; не ожидая, что ответит инструктор Чеперли, продолжил:

– Приобретя подложным путем партийный билет на имя Салима Чеперли, Ясин-бек Гюрзали сумел, пользуясь доверчивостью наших людей, занять руководящий пост, чтобы мстить за то, что его бекский род уже не может пользоваться привилегиями, которые были у него в старые времена. Но Ясину Гюрзали никогда не спрятать истинное свое лицо, тем более что жизнь оставила на нем свою отметину! Смотрите сами! – Я рассказал о ране, нанесенной Ясин-беку женихом сестры Вели-бека, и о шраме, который навсегда украсил его лоб.

– Ложь! Клевета! Нет доказательств! – выкрикнул Чеперли.

Инструктор Заккрайкома перевел взгляд с Чеперли на меня.

– Доказательства? Пожалуйста! Пригласите людей, сидящих в моем кабинете, и у вас будут доказательства.

Мадат Кесеменский через стол наклонился к Гиязу Шихбабалы и попросил его пойти в мой кабинет. Через две минуты Гияз вернулся с Бахшали и Теймуром-киши.

– Товарищ инструктор! Можете сами спросить у Бахшали!

Чеперли впился взглядом в лицо Бахшали, но тот стоял опустив голову. И тогда тихим голосом заговорил Теймур-киши. Он рассказал о Черкезе-сотнике и его сыне, у которого есть сводный брат Ясин-бек Гюрзали. И что рожден этот самый Авез женщиной, которая состояла во временном браке (сийгя) с Гюрзали-беком – отцом Ясин-бека.

В зале стоял такой шум, что не слышно было, о чем спрашивал Бахшали инструктор Заккрайкома.

Мадата Кесеменского и инструктора вывело из себя молчание Чеперли.

– В случае, если у вас не будет опровержений этих обвинений, придется проститься с партийным билетом! – сказал Кесеменский.

– Если бы только с ним! – наклонился ко мне Нури.

Был объявлен перерыв. Председателя райисполкома инструктор попросил остаться. Задержал и секретаря. Они вместе с Мадатом Кесеменским о чем-то говорили с Чеперли.

Остальные вышли в коридор. Меня окружили Нури, Гияз, Бадал. Бахшали и Теймур-киши как-то незаметно исчезли.

– Ты так вывалял в грязи Ясин-бека, что не хватит вод Аракса и Куры, чтобы отмыть его! – хлопнул меня по плечу Бадал Сеидов.

– Смотри, как батраки стоят друг за друга! – Гияз был искренне рад моей победе.

– Не радуйся раньше времени, сейчас перейдем к разбору ошибок самого Будага Деде-киши оглы, – подзадорил меня Нури.

Наши шутки, по-видимому, привлекли внимание Кяхрабы-ханум, которая во время бюро сидела примолкнувшая и испуганная. Но никто из нас не захотел продолжить разговор при ней. А тут всех пригласили в зал.

Мадат Кесеменский сказал, глядя в лицо Чеперли:

– Салим Чеперли член Центрального Комитета и Закавказского краевого исполкома. Есть предложение передать его дела в вышестоящие организации, чтобы там были сделаны оргвыводы.

– По-моему, все ясно! – бросил с места Нури Джамильзаде.

– Два часа мы слушали, вопрос очевидный, к чему еще раз возвращаться к нему? – недовольно проговорил Гияз Шихбабалы.

– Вопрос щепетильный, – поднялся инструктор крайкома. – Им надо основательно заняться. Речь идет о человеке, который два года был председателем вашего райисполкома.

Почувствовав, что чаша весов чуть сдвинулась, заговорила Кяхраба:

– А по-моему, не надо смешивать два вопроса: одно дело – Чеперли, а другое – обвинения, выдвинутые против Будага Деде-киши оглы!

Поднялся Нури:

– То, что мы здесь узнали о Чеперли, не может быть опровергнуто, ибо это правда. Если обвинения Будага справедливы, то жалоба Чеперли снимается с повестки дня автоматически.

– Как это – автоматически? А его статья в газете «Коммунист», в которой он опозорил наш район? А заступничество за жену бека? А потворство молле Багбани?

– Осталось только одно! – в тон ей продолжил Нури.

– Что еще, чего я не знаю? – запальчиво спросила Кяхраба.

– Осталось повесить Будага!

– Товарищи, здесь не место для подобных шуток! – сердито оборвал секретарь райкома.