Текст книги "Будаг — мой современник"

Автор книги: Али Велиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 58 страниц)

– Что вообще происходит? О каких националистических разговорах вы толкуете?! – Я ничего не понимал.

– Вы что же, действительно не знаете, что против вас Кюран Балаев собирает компрометирующие материалы?

– Впервые слышу!

– Ну так знайте!

Видя, что я ошарашен, Аббасзаде успокоил меня:

– Но вы не пугайтесь, я стою за вами!..

– Но как возможно такое?! Я вас не понимаю!

– Я тоже не понимаю и не могу простить себе, что в приказном порядке не заставил вас стать начальником Кюрана Балаева!

ПОДГОТОВКА К ВСТРЕЧЕ

Все чаще ко мне приходили невеселые думы. На душе было тревожно и сумрачно. Я не мог найти объяснение тому, почему над честными людьми, которые добросовестно занимались воспитанием наших детей, нависла угроза ареста. Я чувствовал, что и Аббасзаде теряется в догадках о причинах, заставлявших Кюрана Балаева так злобствовать.

Однажды мне принесли записку от Керима.

«Браток! Хочу тебе сообщить, что Авез Шахмаров в прошлую ночь был в нашем селе. Он вооружен и скрывается. Напившись пьяным у своего родича, послал его ко мне, чтобы передать, что, если ему останется жить один час, все равно успеет убить меня. И обвиняет в том, что я разрушил его очаг, клянется оставить моих детей сиротами.

Хотел прийти к тебе сам – не удалось. Сегодня снова шесть человек из числа дружков Авеза не вышли на работу. Они каждый день выдумывают новые предлоги. Их наглости нет предела. Прошу тебя, поговори с Аббасзаде насчет оружия! Я не из трусливых, но Шахмаров и его дружки грозят мне расправой!

Твой брат Керим».

С письмом в руках я ворвался в кабинет к Аббасзаде. Не говоря ни слова, он тут же позвонил Балаеву и велел срочно явиться к нему.

– Предупреждал я твоего друга Нури Джамильзаде, чтобы поторопился арестовать в Гарадаглы проходимца счетовода, когда ты позвонил из Аскерана! Упустили мы его тогда из-под самого носа!

– Нури говорил, что Авеза спугнули нарочно люди Кюрана Балаева.

И тут в кабинет вошел Балаев.

– Что нового слышно о счетоводе Шахмарове? – спросил Аббасзаде, оставив без ответа его приветствие.

– Мне сообщили, что вчера его видели в Зардобе, но задержать не удалось.

– У вас ошибочные сведения, Балаев. Его видели сегодня ночью в колхозе «Инглаб», где он пьянствовал.

– Быть этого не может!

– По-вашему, не может быть, а по моим данным он там был.

– От кого исходят сведения?

Но Аббасзаде, не ответив, нахмурился и сердито задал новый вопрос:

– Выдали вы оружие председателю колхоза «Инглаб»? Я вам уже давно об этом говорил.

– К сожалению, еще нет.

– Почему?

– Я смогу это сделать дня через три, не раньше. Он у нас на очереди первый.

Я поднялся и закрыл дверь на крючок.

– Товарищ Аббасзаде, у меня есть кое-какие вопросы к Балаеву, хочу их задать при вас, а вы послушайте.

– Спрашивайте.

– Заместитель начальника районного отдела ГПУ утверждает, что я готовил учителей к националистической пропаганде. Есть ли у него доказательства, что это так?

– Есть!

– Пусть и товарищ Аббасзаде знает о них! Говорите же! – Вы помните, что рассказывали мне о Гасан-беке?

– Могу повторить!

– Вот-вот! Вы защищали и продолжаете упорно защищать человека, который был арестован как ярый националист и мусаватист!

– Какое это имеет отношение к учителям? Они о Гасан-беке не слышали, а я знал его, когда был мальчишкой, двенадцать лет назад!

Балаев не удостоил меня ответом. Мы переглянулись с Аббасзаде, и я снова накинулся на Балаева:

– Как это получается, что к вам обращается за оружием председатель колхоза, коммунист-двадцатипятитысячник для защиты от вооруженных до зубов бандитов, а вы отсылаете его ни с чем?! Ему угрожают убийством, известно, где прячутся бандиты, а вы палец о палец не ударите, чтобы обезвредить наш район.

– Наглая ложь!

Аббасзаде протянул Балаеву письмо Керима:

– Вот, прочитайте!

– У страха глаза велики! Кериму кажется, что Шахмаров вчера был в «Инглабе». Но повторяю, что именно вчера Шахмарова видели в Зардобе, сведения надежные.

Я не выдержал:

– Предупреждаю вас при секретаре райкома: если хоть волосок упадет с головы Керима, отвечать будете вы лично!

Даже не посмотрев в мою сторону, Балаев поднялся:

– Разрешите идти?

– Вы не ответили Деде-киши оглы.

– Хотел бы я знать, что от меня надо заведующему агитпропа?

– А разве не ясно?

– Не понимаю!

– Так уж трудно понять?

– Наше учреждение автономно!

– Да будет вам известно, что ваше так называемое автономное учреждение верный помощник партии!

– Вот именно! И никто не смеет подвергать нас какому бы то ни было допросу!

Хотя Аббасзаде понимал, что разговор с Балаевым ни к чему не привел, он резко сказал:

– Вы правы, но с вами говорит секретарь райкома! Вместо того чтобы отвечать по существу, вы спешите уйти, товарищ Балаев.

– Я не люблю споров, товарищ Аббасзаде. И непременно учту ваши пожелания. – И ушел.

* * *

Чтобы поднять боевой дух районной интеллигенции, мы решили провести обсуждение пьесы Джафара Джабарлы «Алмас», запланированное еще совместно с директором педагогического техникума. К сожалению, проводить обсуждение пришлось в отсутствие директора.

В газете «Колхоз седасы» («Голос колхоза») мы поместили объявление о предстоящей встрече с писателем. Доклад о творчестве Джафара Джабарлы поручили сделать Ясемен. У нас было намерение за два дня до показа пьесы дать телеграмму Джабарлы и, встретив его в Евлахе, привезти на машине в Агдам. В селах и колхозах заранее объявили, что к ним едет писатель, создавший пьесу о матером кулаке Гаджи Ахмеде.

Имя Джабарлы было, пожалуй, самым популярным в народе. Не было семьи (и это я говорю не ради красного словца!), в которой бы новорожденного не нарекли именем героев Джабарлы. И мы с Кеклик нашу дочку назвали Алмас – по имени героини его одноименной пьесы. В предвкушении радостной встречи с писателем, которого я лично знал, в приподнятом настроении я проводил собрания в низовых партячейках. Однажды, возвращаясь с очередного собрания в Геоктепе, мы проезжали по дороге, ведущей в Эйвазханбейли. Я увидел бредущую по дороге женщину со слезами на глазах. Желая помочь ей, фаэтонщик придержал лошадей и с моего согласия предложил ей место в фаэтоне. Она подняла голову, и я узнал Бике-ханум. На мой вопрос, что с ней, она расстегнула ворот кофты и достала клочок бумаги, который протянула мне: кто-то сообщал Бике-ханум, что ее деверь Гасан-бек скончался от разрыва сердца.

Я помог Бике-ханум взобраться в фаэтон, и мы поехали в Эйвазханбейли. Я узнавал знакомые места, где часто проходил, гоня перед собой коров и буйволиц Алимардан-бека.

Фаэтон остановился у бекского дома. Я взбежал на второй этаж, где была комната Гасан-бека. Постоял на пороге, вспоминая былые годы; не смог сдержаться – заплакал.

Распрощавшись с Бике-ханум и не найдя слов, чтобы утешить ее, вернулся в Агдам.

И дома я неожиданно увидел Багбани. Не застав меня, он терпеливо дожидался моего возвращения. Обычно улыбчивый, на этот раз он выглядел хмурым и озабоченным.

– Что случилось, уважаемый поэт?

– Я хотел тебе сказать, что меня вот уже третий раз вызывают в город.

– Кто и с какой целью?

– На допрос к Балаеву.

– И чего он добивается?

– Это и мне интересно узнать!

– Ну, а все же?

– Интересуется прошлым Бахшали, был ли он близок с Вели-беком.

– Что еще?

– Сам аллах не знает, какая болячка ноет у них в животе!.. Говорят, что в моих стихах есть политические ошибки.

– Спасибо, что пришли ко мне. Но вам надо немедленно отправиться в райком к товарищу Аббасзаде!

– А кто он?

– Самый главный человек в нашем районе, секретарь райкома.

– И что я ему скажу?

– То, что мне сказали… Не медлите!

* * *

Алмас хорошела день ото дня, становясь похожей на Кеклик. Когда я смотрел на ее личико, нежность приливала к моему сердцу. Ильгар уже не играл игрушками, а разбирал их, чтобы увидеть, из чего они сделаны.

Я показывал ему, как нужно заводить машину, когда зазвонил телефон. Снял трубку. Говорила сестра Мансура Рустамзаде, приехавшая погостить к брату.

– Что-что? – Я не сразу понял, о чем она говорит.

– Только что увели профессора.

Взволнованный сообщением, я окликнул Кеклик, чтобы она смотрела за детьми, и заспешил в райком.

– Объясните мне, товарищ Аббасзаде, как опытный партийный работник и настоящий большевик, что у нас творится в районе?

– Что ты имеешь в виду?

– Преследование честных и ни в чем не повинных работников!

Он сухо ответил:

– Советская власть таких не преследует.

– Советская власть здесь ни при чем, я говорю о заместителе начальника районного отделения ГПУ Кюране Балаеве!..

Он перебил меня:

– Разберутся и выпустят, как только подозрение отпадет.

– Товарищ Аббасзаде, – я упрямо гнул свое, – а если завтра меня арестуют, вы так же будете рассуждать?

Аббасзаде вздрогнул и посмотрел с тревогой на меня, явно волнуясь.

– А что опять случилось?

– Вы все знаете.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Вам известно, что сегодня забрали профессора Рустамзаде?

– Не может быть!

– Товарищ Аббасзаде, я могу поклясться своим партбилетом, что Рустамзаде чистейший и светлейший человек! Однажды его делом уже занимались, но разобрались и отпустили.

– Как? – Аббасзаде заинтересованно глянул на меня. – Что же вы раньше мне об этом не говорили?

– Это было в Курдистане. Кто-то оклеветал тогда Рустамзаде, но потом поняли, что это был поклеп на хорошего человека.

Секретарь расстегнул воротник рубашки, встал из-за стола, подошел к окну и закурил.

– Ну, а все же, за что именно?

– Подоплека была такая, что он во времена мусавата закончил медицинский факультет и работал врачом. Что же он, не должен был лечить людей, если они жили при мусавате?!

Аббасзаде ходил по комнате, потирая виски (еще как заболит голова от всего, что приходится выслушивать!).

– Товарищ Аббасзаде! Приходил к вам поэт Багбани?

– Нет. А что ему нужно?

– Его третий раз вызывают в Агдам и допрашивают.

– А его за что? – Секретарь глубоко вздохнул.

– Допытываются о прошлом Бахшали.

– А вы Бахшали давно знаете?

– Давно.

– Будаг, пока я могу вам дать только один совет: сохраняйте спокойствие и выдержку.

– Не могу я сохранять спокойствие, когда кругом творится такое!

– Этим вы навредите самому себе.

– Что же делать?

– Терпеть, ждать. Честно делать свое дело. Бороться за чистоту наших взглядов.

– И ежедневно терять одного верного друга за другим?

– Таков характер классовой борьбы.

– Нет, это неправильно. Бороться надо с врагами, а не с честными тружениками.

Аббасзаде опустился в свое кресло, уперся локтями о стол и закрыл ладонями лицо. Так он сидел минуту. А потом я услышал:

– Ты думаешь, я сам не ломаю голову над этим? – И тут же переменил тему: – Когда намечено у вас обсуждение пьесы «Алмас»?

– Через неделю.

– Нужно повременить… – Он что-то вспоминал. – Через неделю заседание бюро райкома. Перенесите обсуждение хотя бы на три дня.

– А через десять дней учительская конференций.

– Вот и хорошо! Как раз будут собраны сельские учителя, и мы организуем их встречу с Джафаром Джабарлы. А потом повезем по колхозам.

– Мы посвящаем ему целую страницу в нашей газете.

– Правильно делаете, газету прочтут все.

– Я дам информацию в республиканскую газету «Коммунист» об обсуждении у нас пьесы.

– Непременно, непременно… – Он задумался.

– Так много хочется сделать, но не дают работать! – вспылил я.

Аббасзаде только вздыхал.

* * *

Увидеться с Мансуром Рустамзаде не позволили (только дважды в неделю разрешены передачи). Я зашел к Нури.

– Ты же прокурор, помоги!

Его ответ меня поразил:

– Ты хочешь, чтобы я сидел с ним?

Что же делать? Кеклик не знала, как меня успокоить, а я старался не подать виду, что мне тяжело. Потерял сон и аппетит.

– Напрасно мы приехали в Агдам, – сказал я как-то. – Только теряем верных друзей. Балаев вытворяет все, что хочет. И нет человека, который мог бы поставить его на место!

– Каждый старается для своей семьи. Только ты готов горло перегрызть за друга.

– Хорошее сделать трудно, плохое – легко. – Я прижал ее голову к груди. – Кеклик, родная, если пятнают мои идеалы, что мне моя жизнь?!

* * *

Вскоре я снова отправился по колхозам. Посетил колхоз «Инглаб», куда собирались привезти Джафара Джабарлы. При въезде в село уже висел транспарант, приветствующий писателя.

Колхозники готовились. Побелили здание правления колхоза. На площади красовался новый клуб, а рядом с ним врачебный пункт. Село заметно изменило свой облик.

Керим познакомил меня со своими планами: колхозники торжественно встретят Джафара Джабарлы у моста, проведут его по улицам села, а потом пригласят на праздничный обед в гранатовом саду. Я посоветовал сократить число выступающих: вместо семи в списке оставили четырех. «Лучше познакомить с колхозом, – сказал я Кериму, – чем занимать драгоценное время разговорами!»

Потом сели в фаэтон и поехали по бригадам, чтобы подготовить колхозников к встрече.

На участке одной бригады работали тракторы. Трактористы, увидев нас, заглушили моторы и спрыгнули на землю. Мы с Керимом подошли к ним. Один из трактористов, самый молодой, обратился ко мне с просьбой:

– У нас по вечерам в клубе скучно. Прислали бы артистов!

– Непременно договорюсь, – пообещал я. – А вам не уставать пахать!

В хлопководческих бригадах наступила горячая пора: сбор хлопка. Казалось, поля покрыты только что выпавшим снегом. Кусты усыпаны коробочками, но не все еще раскрылись. Уборка шла выборочная. Издали женщины на хлопковом поле напоминали стаю больших белых птиц. Взмахивая широкими белыми рукавами, они срывали раскрывшиеся коробочки и складывали в свои фартуки. Потом высыпали из фартуков в огромные мешки и укладывали на арбу.

Горой возвышающиеся над арбой мешки прихватывали веревками, чтобы довезти до сборочного пункта. Там мешки взвешивались на больших весах.

Вереница арб тянулась по всей видимой части дороги.

– Как в этом году с урожаем? – спросил я у Керима.

– Урожая такого, говорят, давно не было, не сглазить бы! Но, к сожалению, есть поля, где и коробочки меньше, и кусты чахлые. И все же очень много хлопка, чтобы убрать такой урожай. Нужны руки, а их все-таки мало!

– Почему?

– Как почему? Вот, к примеру, сегодня в Кузанлы свадьба, и большинство работоспособных мужчин отправилось туда.

– А на что смотрят звеньевые?

– Они сами первыми и пошли! – Кериму было неловко, и он старался на меня не смотреть.

Едва фаэтон выбрался на проезжую дорогу, как с нами поравнялась машина секретаря райкома, из нее выглянул Аббасзаде.

– Как успехи, председатель?

– По-всякому. Есть хорошие участки, а есть неважные. – Керим по-прежнему избегал моего взгляда.

– Не прибедняйся! Тебе удалось перегнать многие хозяйства!

Керим обрадовался, но тревога не покидала его.

– Ну как, все готово к приему гостя? – спросил секретарь.

– Ждем.

– Можно давать телеграмму?

– Да, я дам ему сам.

– А вы с ним знакомы?

– Как же! Четыре его героя живут в моей семье!

– Молодец! – Он обвел взглядом раскинувшиеся перед нами поля и показал на вереницу груженных мешками арб. – Ты этими успехами заткнул глотку своим врагам!

– Будем живы – в будущем году получим еще больше хлопка.

Мы зашли в сельскую чайхану.

– И что вы собираетесь показать Джафару Джабарлы? – поинтересовался Аббасзаде.

– Прежде всего познакомим с лучшими нашими людьми. Потом покажем новые дома, которые успели построить, и нашу гордость – тракторы!

– А о чем просить будете?

Аббасзаде будто присутствовал при разговоре Мюлькджахан со мной и Керимом. Я думал, Керим сейчас скажет, что устал, издергался, может, с помощью Джабарлы ему удастся уехать отсюда… Но Керим вовсе не думал об отъезде.

– Попросим, чтоб долго жил и писал для своего народа! – сказал он.

– Что ж, мудрое пожелание! – довольно произнес Аббасзаде.

Мы вышли из чайханы, попрощались с Керимом и поехали в Агдам.

Я часто сожалел о том, что не судьба нам с Керимом жить рядом, в одном городе. Встречались бы ежедневно, говорили, мечтали.

Каждое расставание, пусть и ненадолго, – новая грусть.

ТЯЖЕЛАЯ УТРАТА

Я сидел в редакции газеты «Колхоз седасы» и просматривал макет полосы, посвященной Джафару Джабарлы. На видном месте будет групповой портрет семьи Керима с Джафаром Джабарлы: автор и его герои. Потом статья Керима о неотложных задачах и ближайших планах электрификации колхоза «Инглаб».

Когда я познакомил с макетом номера Аббасзаде, он вдруг сказал:

– А самое главное мы забыли.

– Что именно? – спросил я.

– Что же подарим Джабарлы?

– По-моему, хорошо бы подарить карабахский ковер.

– Этого мало! – заколебался Аббасзаде.

– Может, карабахского скакуна? – предложил я.

– Если бы удалось достать!

– Попросим в коневодческом совхозе, чтобы доставили к нам в Агдам, когда Джабарлы будет здесь.

– А где ему в Баку держать карабахского скакуна?

– И это верно, – согласился я.

– Кстати, звонил Балаев. Сообщи Кериму, пусть приезжает за оружием.

– Я, между прочим, трижды сегодня пытался дозвониться в «Инглаб», говорят: линия испорчена.

Мы продолжали заниматься макетом, как вдруг в редакцию вбежал новый счетовод колхоза «Инглаб» и с ходу выпалил:

– Керима убили!

Аббасзаде вскочил и закричал на счетовода:

– Как убили?! Кто убил?!

У меня перехватило горло, я не мог вымолвить ни слова, душили слезы. Выскочил во двор, сел в фаэтон и молча кивнул фаэтонщику, который уже обо всем знал.

Когда примчался в колхоз, здесь уже собрались все жители села. Вскоре пришла машина с секретарем райкома партии и прокурором. Аббасзаде был бледен.

– Да, – сказал он, – враг оказался расторопнее нас. Он превратил нашу праздничную встречу в траур!

Нури Джамильзаде куда-то отлучился, а когда вернулся, шепнул мне и Аббасзаде:

– Пятеро родственников Авеза исчезли из села.

Увидев только что прибывшего в село Балаева, секретарь райкома гневно проговорил:

– Не найдешь убийц – пеняй на себя!

Балаев молчал.

А народ все прибывал и прибывал.

Я все еще не мог прийти в себя. Мой самый старый, мой самый верный друг юности, деливший со мной последний кусок хлеба, первые горести и радости, убит предательской рукой.

Сердце сжимала боль, когда я переступил порог его дома, где было тесно от столпившихся там людей. Женщины плакали в голос.

Аббасзаде сказал, что торжественная панихида состоится на агдамском кладбище. Тело убитого положили в машину, и траурная процессия двинулась в сторону Агдама.

На кладбище Мурадбейли открыли траурный митинг. Первым выступил Аббасзаде. Я был как в тумане, когда назвали мое имя. Что говорить? О чем? Как выразить горе, утешить несчастную Мюлькджахан, поддержать маленьких детей?..

Великим напряжением воли я собрался и начал говорить о том, как жил Керим, как болел за общее дело… «Он вышел из народа, жил для народа и навсегда останется в сердце народном! Прощай, друг! Прощай, брат!»

Гияс Шихбабалы сообщил, что трудящиеся Агдама в связи с тяжелой утратой решили ближайшие два дня работать на полях колхоза «Инглаб», чтобы помочь с уборкой хлопка.

Секретарь райкома комсомола сообщил, что отныне пионерская организация села будет носить имя убитого председателя.

Заведующий земотделом Фархадов предложил назвать именем Керима и колхоз, где он председательствовал.

Могилу вырыли у гранатового куста, чтобы красные гранаты напоминали о крови, пролитой моим другом.

После похорон я отвез Мюлькджахан с детьми к нам домой. Аббасзаде велел тут же выделить для семьи Керима квартиру в Агдаме, чтобы они не возвращались в село, где он был убит.

Я дал телеграмму Джафару Джабарлы:

«Председатель колхоза «Инглаб», ваш друг и почитатель Керим, предательски убит классовыми врагами».

Вскоре пришла ответная телеграмма Джафара Джабарлы, адресованная семье, а следом – подробное письмо, которое мы потом поместили в газете «Колхоз седасы».

Джабарлы писал:

«Я вздрогнул от выстрела, направленного в Керима. Это сильнее удара, нанесенного Давлет-беком Айдыну. Это трагичнее тех невзгод, которые выпали на долю Октая. Если услышит Алмас, она заплачет кровавыми слезами… Как я теперь вступлю в дом, где жил Керим? Какими глазами взгляну на его детей, названных именами моих героев?

Я хочу разделить горе с сестрой своей Мюлькджахан. Считайте, что и мое плечо несло гроб с телом нашего незабвенного друга.

Брат Керима Джафар».

Джафар Джабарлы прислал крупную денежную сумму семье Керима и обещал помогать детям, пока они не встанут на ноги.

* * *

Аббасзаде сдержал слово. Не знаю, куда и кому он пожаловался на Балаева, но того спешно вызвали в Баку. Больше я его не видел.

Вскоре после убийства Керима произошли некоторые изменения в районе.

Из Центрального Комитета был прислан новый председатель райисполкома. Раньше этот товарищ был заместителем заведующего отделом ЦК. Нашего молодого заведующего земотделом Юниса Фархадова избрали председателем колхоза «Инглаб». Нури Джамильзаде назначили прокурором города Гянджи, что было явным повышением: из маленького Агдама в Гянджу!.. Председателя ревизионной комиссии перевели на работу в город Барду. Секретарь райкома комсомола стал начальником отдела ГПУ в Агдаме. Завженотделом Ясемен проявила себя активным и боевым товарищем, и ее назначили заворготделом.

Были проведены существенные кадровые изменения, и партийная работа от этого только выиграла. В районе установилась некоторая стабильность и спокойствие. И это было результатом работы райкома партии и райисполкома. Аббасзаде дружески сошелся с новым председателем райисполкома, которого я знал по печати.

Первоначально и мои взаимоотношения с новым председателем райисполкома Ильясом Исмайловым сложились хорошо. Это был деятельный человек, я бы сказал – с переизбытком энергии, которую он и направил на благоустройство города, новое строительство и реконструкцию старых зданий. Много внимания уделял восстановлению садового хозяйства в районе: на месте вырубленных садов производились посадки. Ему, как никому до него прежде, удалось получать в центре кредиты под новое строительство и озеленение. Его организаторскими способностями восхищались многие партийные работники.

С первых же дней в Агдаме он стал активно сотрудничать в местной газете «Колхоз седасы». Он отлично владел пером: статьи его были полны иронии, он бичевал перестраховщиков, бюрократов, чинуш. Яд его выступлений не оставлял в покое ленивых и равнодушных.

Но однажды в одной из статей я прочел фразу, которая заставила меня насторожиться: «Мы должны радоваться тому, что классовая борьба идет на убыль, сходит на нет». Как редактор, я снял эту фразу, потому что она никак не соответствовала действительности.

На следующее утро, сразу после выхода газеты, мне позвонил недовольный Исмайлов. Не вняв моим объяснениям, он пожаловался секретарю райкома. Аббасзаде вызвал меня и предложил в его присутствии переговорить с автором. Я согласился.

Исмайлов с первой же минуты отверг мою критику и редактуру статьи. Я предложил отправить текст вместе с первоначальным вариантом в редакцию газеты «Коммунист»: пусть там решат, кто прав.

– Вы меня не пугайте газетой «Коммунист»! – обиделся Исмайлов. – Я сам пошлю все в Центральный Комитет.

– Ну и прекрасно, – согласился я.

Отношения между нами испортились. От Аббасзаде я узнал, что Исмайлов требует моего освобождения от обязанностей редактора.

Я ответил секретарю, что ничего не выгадываю, занимая две должности: зарплату получаю одну, в райкоме, а времени редакторская работа отнимает много, я бы за это время написал рассказ или повесть.

Не знаю, как бы сложились наши отношения, если бы в районе оставался Аббасзаде. Но его отозвали в Баку, где назначили секретарем Азербайджанского Центрального Исполнительного Комитета. А на его место избрали Ильяса Исмайлова. К этому времени из ЦК пришел ответ по поводу статьи Исмайлова, где подтверждалась моя правота. Наши отношения стали еще более натянутыми. И хотя Аббасзаде, прощаясь, бросил фразу: мол, «ты победил», я решил, что будет лучше, если мы с Исмайловым дружески расстанемся как можно скорее, чтобы не страдать от дыма костра, который я сам и разжег.

Я тут же, едва уехал Аббасзаде, подал заявление на бюро райкома с просьбой освободить меня от занимаемых должностей и послать на учебу в институт красной профессуры.

Через два дня Исмайлов принял меня в своем секретарском кабинете. Встретил очень приветливо.

– По твоему пожеланию я дважды звонил в Центральный Комитет. Там возражали, но я все же настоял.

Я выразил ему свою признательность.

Он прервал меня:

– Но-братски прошу откровенно сказать, чем я могу тебе быть еще полезен?

– Я премного благодарен!

– Я попросил в инстанциях, чтобы тебе выдали помощь в размере месячного оклада.

– Большое спасибо!

– Приготовил для тебя такую характеристику, что с нею пройдешь через огонь и воду!

– Спасибо!

– Сегодня на заседании бюро утвердим тебе благодарность в связи с освобождением от обязанностей и дальнейшей учебой.

– Как знаешь.

– А семья останется здесь? – спросил он.

– Нет, отвезу в Назикляр, к родителям жены.

– Когда решишь ехать, скажи, дам машину.

– Если можно, завтра.

– Что ж, утром шофер будет у вас… А под тем, что было между нами, подведем жирную черту, идет?

– Я давно выкинул из головы!

– Будаг! Если что – сообщи, считай меня родным братом!

– Если так, то у меня две просьбы.

– Слушаю.

– У Керима остались дети, я уезжаю, помни о них!

– Непременно.

– Не позволяй, чтоб хоть в чем-то ущемляли мать и сестру профессора Рустамзаде. С ним еще вопрос не решен, но я добьюсь пересмотра!

– Будь спокоен. Еще что? Говори, не стесняйся!

– Бюро райкома приняло решение установить надгробье и ограду на могиле Керима.

– Решение бюро райкома будет выполнено.

– И последнее. Возможно, удастся переименовать колхоз. Если назовут именем Керима, сообщи мне.

– Буду знать твой адрес, сообщу непременно.

Я встал и крепко пожал ему на прощанье руку.

Но когда возвращался домой, беспокойство и тревога не оставляли меня.