Текст книги "Возвращение домой (СИ)"

Автор книги: Александра Турлякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 62 страниц)

– А если б ты сам хотел совершить покушение на своего Императора, как бы ты действовал?

Гвардеец думал недолго, ответ выдал краткий, по‑военному чёткий:

– Я бы опять пригласил Его Величество на Фрейю, а потом уничтожил бы Его корабль прямо в космосе. Но лучше всего при заходе на посадку… Тогда отключается защитное поле…

А мальчишка‑то с мозгами, несмотря ни на что, подумал Гервер с невольной улыбкой.

– А если не в космосе, если на земле? – спросил с выжидательной улыбкой, будто и вправду от советов пленного могло многое зависеть.

– Убить можно любого, если сильно захотеть. Даже Императора… Во время учений нам удавалось раза два… – Ниобианин как‑то странно поёжился, точно мёрз под горячим светом ламп, а может быть, вспомнил что‑то из своего прошлого. – Да, два раза наша группа выполняла такую задачу в условиях, фактически повторяющих реальность… Но я бы не советовал вам пробовать… Да и потери будут огромные… Ни один незнакомый человек не может приблизиться к Его Величеству. Просто не сможет… А действовать в таком случае нужно наверняка. Если наш Император останется жив после покушения, Он скорее сотрёт вашу планету в порошок, чем допустит повторение подобного… Он очень осторожен… Он – сын Императора Густава, осмелюсь напомнить… И они во многом схожи…

– Пытаешься шутить? – Гервер натянуто рассмеялся. Но его подопечный даже не улыбнулся, а потом произнёс:

– Это глупая затея! Смешно надеяться, что сменить государственный строй можно, убив Императора. Это глупо! Он не имеет сына, но есть герцог Ирвин, младший брат Его Величества. Он тоже из семьи Хорклаусов… Его многие не берут в расчёт. Он молод… Не если герцог придёт к власти, особенно после гибели Императора, то о правлении Густава вы вспомните как о «золотых временах» в истории наших отношений… Нас учили «читать» людей и, поверьте, я не ошибаюсь… Герцог Ирвин…

– Всё! – Гервер перебил его громким и резким окриком. – Тебе самому не кажется, что ты начинаешь слишком много рассуждать?

– Это вам кажется, что вы взяли ситуацию под контроль. Но это не так! Совсем не так!.. Это вы теряете свою планету. А здесь вы всегда будете лишь захватчиками… Так и передайте мои слова Марчеллу. Слово в слово! Ведь это он стоит за всем этим… За всеми этими допросами, за всей этой войной… Он и вы все – тоже! – окажетесь в проигрыше!..

– Заткнись, малыш! Не надо меня злить! Не надо! – Рука Гервера легла пленному на лицо, закрывая рот, не давая ни говорить, ни дышать. Ниобианин дёрнулся, пытаясь освободиться, а потом вдруг затих, сник, и даже глаза стали стекленеть.

Датчик, следивший за работой пульса, затенькал, подавая сигнал.

– Шеф, кажется, у нас передозировка!

– Вводи аруатин!.. И встряхни сердечко чем‑нибудь покрепче!.. Быстрее!.. – Гервер кинулся ассистенту на помощь, сам схватился за шприц. Следующие несколько минут им пришлось здорово понервничать. А потом Гервер долго смотрел на мони‑тор, на бегущую ниточку пульса, и думал. Он не любил, когда случались ситуации, подобные этой. Не в его привычке было терять доверенного ему человека. Для этого он очень сильно уважал в себе профессионала. Но сейчас… Сейчас пришлось понервничать…

Организм вынослив, но пределы его способностей никому не известны. Впредь надо быть поосторожнее… А пока дать ему передышку… Хотя бы до завтрашнего дня.

* * *

В это утро Гервер задержался, не по своей вине, конечно, и был неприятно удивлён, встретив в лаборатории Фереотти. Этот выскочка из Отдела военной разведки был приставлен к следствию без большого желания со стороны самого Гервера. Первую неделю он точно по времени отрабатывал положенные часы. Позднее стал появляться нерегулярно, ссылаясь на занятость в своём Отделе. Герверу было всё равно, он не являлся его начальником.

Возможно, как разведчик Фереотти был неплох, но на допросах он выставлял себя не с лучшей стороны. Вот и сейчас он сидел, развалясь в кресле, придвинутом к самому столу, небрежно перекидывал листы отчёта и, копируя самого Гервера, спрашивал пленного о чём‑то. В первые минуты Гервер не слушал его, голова была занята своими мыслями, но потом до него стали доходить отрывки фраз:

– …Ты не показал этой птичке, как должен вести себя человек в подобных случаях?.. Ты позоришь человечество… А как у неё фигура?.. Ах, все гриффиты совершенны… А ты сам в состоянии сравнить?.. А как она…

Фереотти не договорил, его перебил ниобианин, выкрикнул с ненавистью:

– Ненавижу!.. Убью, гад!!..

Фереотти захихикал в ответ, он кайфовал, издеваясь и унижая себе подобных.

– Ты ещё и угрожаешь мне?! Ты – недочеловек?! Тебе помочь унять твои дикарские замашки? – Фереотти привстал и тут встретился с Гервером глазами. Растерялся, залепетал, оправдываясь: – Он отказывается отвечать на вопросы…

– Да, я так и понял. – Гервер кивнул, проходя к столу. – А тебя, как я вижу, сегодня в Отдел не вызывают.

– Ну, вообще‑то там… Они, если что, пришлют за мной… – попытался придать своему лицу вид сверхзанятого человека. Не договорил, Гервер довольно небрежно перебил его:

– А где Дэмьен?

Фереотти заозирался по сторонам, будто только сейчас заметил, что до прихода Гервера он находился в лаборатории один на один с пленным ниобианином. Позволил бы ему Дэмьен подобную выходку, будь он здесь!

– Я и забыл вам сразу сказать, – ответил, пожимая плечами. – Он, вроде как, вышел куда‑то… Там приехали какие‑то… Вот его и вызвали, наверно…

Гервер снова кивнул. Он вообще‑то не любил размытые, неясные ответы, но что с этого возьмёшь?

Дэмьен появился позднее. Но пришёл не один, с ним был незнакомый Герверу военный, судя по нашивкам, полковник.

– Шеф, это к вам! – Дэмьен лёгким движением головы указал на гостя, не стал ничего объяснять, а просто прошёл к мониторам.

– Я хотел бы видеть Амдама Гервера, – заговорил незнакомец, в знак приветствия склонив седую голову. Гервер тоже ответил кивком на это приветствие, добавил довольно сдержанно, будто неприятностей ждал:

– Чем обязан, господин…?

– Полковник Барклиф, 119‑я пехотная дивизия, – представился гость и снова кивнул, а потом добавил уже не так официально: – Я из‑под Марвилла, господин Гервер, из передвижного госпиталя… Ричард Хансен… Вам что‑нибудь говорит эта фамилия?

Гервер медленно кивнул, словно всё ещё обдумывал услышанное.

– Он мой друг, мы учились вместе в Медицинской Академии. Хирург… Он, что, тоже здесь?

– Здесь! В госпитале, в пятнадцати километрах от Марвилла…

– Он жив? Вы его лично видели, господин Барклиф? – Гервер интуитивно чувствовал, что новость ему этот гость принёс нехорошую. – Почему он сам не связался со мной?

– Там, где мы стоим, не очень хорошие условия для надёжной связи. – Полковник не походил на разговорчивого человека, держался с достоинством. Уже немолодой, но точного возраста сейчас, после агеронтации, на глаз не определить. – Но два дня назад, когда я его видел, он был жив и здоров. Он знает, что вы здесь, господин Гервер, в этом городе, в этом Центре…

– Ну, секрета я в принципе не делал… – чуть слышно себе под нос произнёс Гервер.

– Он передаёт вам «привет» и ещё… ещё он просил сообщить одну фразу. Сказал, когда вы услышите, вы поймёте. «Юлиус был ранен. После операции направлен во Флорену на протезирование. Состояние вполне стабильное, но навестить не мешало бы. И, может, помочь кое‑чем…»

Я передаю вам слово в слово. Доктор Хансен сказал, вы знаете, о ком это.

– Да, я знаю… – Гервер сразу задумался, нахмурился, опустил голову. Новость и вправду совсем неприятная. Чутьё не подвело, как и всегда…

Опомнившись через минуту, снова взглянул на полковника, поблагодарил:

– Спасибо, господин Барклиф. Пойдёмте, я провожу вас.

Тот кивнул в ответ с явным сочувствием, но вслух ничего не сказал, повернулся уходить, но тут вдруг заговорил Дэмьен. Он следил за мониторами, а рядом, чувствуя себя лишним, топтался Фереотти:

– Шеф, у нас здесь какая‑то странная реакция… На сбои не похоже… Кривая эмоционального состояния скачет… Он же у нас так напичкан сейчас, что не должен ничего чувствовать…

– Да? – Гервер подошёл, опёрся локтем на спинку кресла, поверх плеча ассистента взглянул на экран. – Да всё нормально же! Опять ты со своей излишней осторожностью… – Выпрямился, повернулся к полковнику. – Ничего важного, господин Барклиф. Пойдёмте!

– Вот, сейчас! Смотрите же, док! – выкрикнул Дэмьен, схватив Гервера за рукав халата. – Вы видели? Такой сильный всплеск!.. Он реагирует на наши голоса. Он отлично слышит их…

– Ты считаешь это открытием века? – Гервер сейчас был не в настроении, он всё ещё обдумывал полученное известие. – Для нашего допроса это обычное дело…

– Господин полковник, он реагирует на звучание вашей фамилии, – Фереотти сказал то, над чем Дэмьен ещё думал, и то, что он вряд ли решился бы сказать. – У вас нет знакомых или родственников среди ниобиан или среди Императорских гвардейцев?

Полковник при этом вопросе, не очень‑то этичном (впрочем, как и всё, что делал Фереотти), нахмурил брови, поджал губы, как будто оскорбился, но ответил всё тем же спокойным, приятно рокочущим голосом:

– Если вы применяете психоастимуляторы, то в этом нет ничего странного. И вправду, господин Гервер, это обычное дело… Астимуляторы вскрывают глубокие слои памяти… Не думаю, что я единственный Барклиф в этой солнечной системе. Однофамильцы могут быть у каждого…

Спросите его об этом, если вам так интересно. – И тут спросил сам, глянув на подследственного: – Тебе знакома эта фамилия? Барклиф?

Ниобианин медленно кивнул, но потом, словно опомнившись, произнёс почти беззвучно:

– Да!.. Дэвид Барклиф… Лейтенант… военнопленный…

Эти слова, как случайная бредовая смесь срывались с его губ, но никто не слушал их так внимательно, как полковник. Внимательно и с интересом, совсем непонятным.

– Он уже сильно истощён. Не стоит его слушать… Уже больше бредит, чем отвечает… Никакой связи, никакой логики, – Гервер отвёл гостя в сторону. – А вы, я вижу, имеете в этом деле толк… – Кивнул в сторону операционного стола. Полковник что‑то ответил ему, но они к тому времени уже скрылись за дверью.

Дэмьен и Фереотти переглянулись и одновременно пожали плечами…

Гервер вернулся через полчаса, заговорил с порога:

– Всё, закругляемся! Хватит! Пора и отдохнуть!.. Последние наши дни распечатаешь, положишь мне на стол в кабинете… Отчёт я напишу попозже, вечером, наверное…

Гервер остановился посреди комнаты, стоял, глубоко засунув руки в карманы халата. Несколько минут в молчании смотрел в лицо спящему пленному.

– Спит… Счастливчик… – а потом вдруг добавил, глянув на ассистента: – Я уезжаю сейчас во Флорену… За всем проследишь сам… Когда приеду, назначу курс реабилитации… А ты пока дай ему какое‑нибудь снотворное посильнее… Лучше барбутал. Пусть спит…

– А вы надолго? – Дэмьен немного растерялся. Таким своего шефа он ещё ни разу не видел. – Так серьёзно, да?

– Мой племянник, Юлиус Гервер, бестолковый мальчишка… – ответил Гервер, немного помолчав, обдумывая что‑то. – Хотел романтики… Потащился сюда, добровольцем… Здесь, на фронте, романтику искать? Разве есть мозги? В пехоте? Где там романтика? В грязи? В окопах?.. Он уже во Флорене… Я только что с пункта связи… Готовят к операции… Надо ехать! Надо!.. Что я потом его матери скажу?

* * *

Да, выглядел он, конечно, не лучшим образом. Уже неделя прошла после всех допросов, а на человека он всё ещё мало походил. Слабое подобие себя прежнего, с сожалением и некоторым разочарованием думал полковник Барклиф, вспоминая фото, приложенное к делу. Сейчас же того недавнего бравого холёного гвардейца было не узнать. Куда подевалась та совсем ещё юная красота и затаившаяся улыбка в широкораспахнутых глазах?

Перед Барклифом сидел предельно ослабевший, похудевший мальчишка в мятой несвежей пижаме. Светлые, давно не чесаные волосы сосульками падали на лоб. Резко обострившиеся скулы, впалые щёки, сухие растрескавшиеся губы и пустые, ничего не выражающие равнодушные глаза.

Он выглядел так, как выглядит каждый после долгой изнурительной, очень тяжёлой болезни. А вообще‑то, он выглядел так, как и должен был выглядеть после двадцати дней допросов, после глубокого допроса и психоастимуляторов. Людей после подобных процедур Барклиф видел, и не раз. Опыт у него в этом деле был немаленький.

Несколько минут он стоял у порога, изучая комнату и пленного. Комнатка, конечно, как камера‑одиночка. Четыре стены, койка в углу, справа от входа раковина и туалет. Да, скромно, как в тюрьме. Даже сесть некуда.

Барклиф прошёл вперёд, сел на край кровати, спросил ещё, стараясь сохранять вежливое отношение к хозяину:

– Ты не против?

Тот никак не отреагировал на этот вопрос, но вторжение в личное пространство воспринял негативно: отстранился, отполз в самый дальний угол койки, ещё ближе подтянул к груди колени, обхватил их руками. Следил за Барклифом исподлобья, но без любопытства, с прежним равнодушием. Минут пять сидел, совсем не шевелясь, будто и не замечая гостя, казалось, спал с открытыми глазами. А потом вдруг сорвался, резко, с места. Мимо Барклифа. В два прыжка – и к раковине.

Его рвало мучительно долго, но сам Барклиф, сидя к умывальнику спиной, даже не шевельнулся, даже не взглянул в ту сторону.

– Ломка, да? Паршивое состояние…

– Слушайте, что вам надо? – Парень тяжело повалился на кровать, оттолкнул подушку, уселся, подогнув одну ногу под себя, сел так, что они с Барклифом смотрели теперь друг на друга почти в упор. Глаза ниобианина светились раздражением, но зато в них не было больше равнодушия и пустоты. Сам ещё бледный, до зелени, после приступа тошноты, но держится вполне сносно. Можно и поговорить.

– Тебя восстанавливают по ускоренной программе. С сегодняшнего дня инъекции будут проводиться с шестичасовым интервалом вместо вчерашнего трёхчасового. Пока втянешься, будет особенно тяжело…

– Вы пришли, чтоб рассказать мне это? – Парень усмехнулся, скривив губы, отвыкшие за последнее время улыбаться. – Спасибо, мне сразу полегчало…

Барклиф хмыкнул, проглотил иронию молча. Гвардеец оживал, и это радовало.

– Нет! Мне нужна твоя помощь… Поговорить кое о чём…

– Нет уж! Спасибо! Я уже всем здорово помог! Хватит! Наговорились уже!.. До тошноты… – Парень попытался рассмеяться, а голос у самого сорванный, хриплый, севший, как после долгого крика. Замолчал, отвернулся.

– Я – Барклиф. Тебе что‑нибудь говорит эта фамилия? – представился полковник, с минуту помолчав. – На допросе ты называл Дэвида Барклифа…

– Я многих называл. Ну и что? Смотрите отчёты. – Гвардеец смотрел куда‑то в сторону, мимо гостя, поверх его плеча. – Я больше никому ничего рассказывать не собираюсь…

– Того, что мне нужно, в отчётах нет. – Голос Барклифа сохранял терпеливые нотки, но чувствовалось, что это спокойствие – результат больших усилий.

– А что тогда вам ещё от меня надо? – Пленный вскочил, заходил по комнате, сжимая ладонями пульсирующие болью виски, неслышно ступая босыми ногами по пластиковому покрытию пола. Три шага до умывальника – и обратно! Едва не касаясь плеча Барклифа. Полковника начало раздражать это движение, он порывисто выпрямился, так, что ниобианин чуть не толкнулся ему в грудь. Остановился, опустил руки, опять начал:

– Я больше не…

– Что – ты?! – перебил его Барклиф. – Ты теперь ничто! Ты предал свою Родину… Хотел ты этого или не хотел, это мало кому интересно… Думаешь, кто‑то когда‑то спросит, добровольно ли ты «раскололся» или после препаратов? Нет! Нет… И ты сам это понимаешь… А сейчас ты после всего пытаешься показать свою независимость? Её у тебя больше нет! – он выкрикнул эти слова мальчишке в лицо. Тот смотрел на него с немым отчаянием и мукой. Бледный, растерянный, совсем жалкий. С влажных волос, прилипших ко лбу, вниз стекали капельки воды, а пленный смотрел на Барклифа, не моргая. – Ты лишился всего! Даже жизнь твоя больше тебе не принадлежит… Раньше надо было думать… И показывать свой характер. А сейчас… сейчас это просто смешно…

Ниобианин медленно опустился на кровать, сгорбился устало, спрятав стиснутые кулаки в коленях. Спросил, наконец:

– Что вам от меня нужно? Когда‑нибудь меня оставят в покое? – Взгляд на Барклифа снизу вверх. – Я им уже всё давно рассказал… Всё, что знал… Всё, что нужно было этим… этим людям. – Повёл плечами зябко, будто вспомнил что‑то неприятное. – А вы, вы были среди них? Я помню ваш голос…

– Сейчас у меня к тебе личный вопрос, понятно? – Твёрдость в голосе Барклифа требовала беспрекословного подчинения. Это был голос военного, привыкшего отдавать приказы. – Это совсем не относится к тем допросам…

– Я больше не помогаю сионийцам! – Ниобианин упрямо повёл подбородком, выдержал взгляд полковника. – Хотите что‑то узнать – колите! Добровольно я вам ничего не скажу. Тащите свои наркотики! Я не добровольный предатель, ясно вам?! – Яростный блеск глаз немного удивил Барклифа. Он совсем не ожидал этой ярости и такого отпора. Дело‑то для этого пацана пустячное, его совсем не касается, а упёрся, упёрся так, будто от этого зависит судьба Империи.

– Да не собираюсь я тебя колоть! И бить не собираюсь!.. – Барклиф рассмеялся, опять сел на кровать рядом с настороженно подобравшимся ниобианином. – Я к тебе с просьбой, с личной просьбой о помощи, а ты сразу в крик.

– А я сказал, что не помогаю сионийцам. – Упрямый мальчишка, он смотрел на Барклифа исподлобья в ожидании подвоха или ещё чего похуже. Барклиф молчал несколько минут. Он вообще‑то, когда шёл сюда, не думал объяснять хоть что‑то, но сейчас заговорил, непонятно почему, доверился этому парню:

– В принципе, твоя реакция вполне понятна, и я бы так же вёл себя на твоём месте. Ты – гражданин Ниобы, и это всё объясняет. Сионийцы – твои враги. Не только из‑за войны, но и потому, что мы ничего хорошего лично тебе не сделали. Одни проблемы, правда? Признаю, допросы и спецпрепараты – вещь неприятная. Но ты и сам понимаешь, попади к вам сионийский солдат, вы, ниобиане, поступили бы с ним точно так же. Значит, наше обращение с тобой – это не присущая лишь нам национальная жестокость, да? – Ниобианин никак не отозвался, но и не перебил. – Мы ничем друг от друга не отличаемся. Уж поверь мне… Я был не намного старше тебя, когда меня выслали на Сиону. Я был от рождения ниобианином, так же, как и ты. Возможно, подробности Нортарианского заговора тебе мало интересны. Всё произошло за много лет до твоего рождения…

А я служил в Нортариане, как раз в том полку, и попал под расформирование, как и все. Правда, в отношении со мной Императору Густаву этого показалось мало. В ходе следствия выяснили, что я был знаком, лично знаком с Шервилом, с другими, кто стоял во главе… Да, – Барклиф не сдержал грустного вздоха, – сейчас мало, кто знает, как всё было на самом деле… Может, архивы только и хранят, а участников и свидетелей мало осталось… Густав умел расправляться с неугодными ему людьми.

…А меня пожалели… Да! – Барклиф улыбнулся, опять с грустью. – В память о былых заслугах семьи… Просто сослали на Сиону без права на возвращение… Каково это, в двадцать пять лет полностью лишиться всего? Семьи, дома, любимой работы, привычного окружения – всего, к чему привык с рождения!.. Наши миры слишком разные для того, чтоб быстро привыкнуть к новым условиям. Ниоба – и Сиона!.. Они слишком разные… – Барклиф замолчал, задумался надолго. Можно ли в нескольких фразах, в обыденных простых словах рассказать кому‑то своё прошлое, встающее перед глазами в ярких, многоцветных картинках? Способны разве любые известные людям слова передать чувства, передать эмоции? Нет! Конечно же, нет!.. Начинаешь говорить, вспоминать – и прошлое оживает, повторяется снова и снова. Правда, уже без той боли, притупившейся с годами… Но всё же не легче от этого…

А первые годы на Сионе! Кому их расскажешь? И расскажешь ли вообще? Когда надеялся на возвращение, жил только этой надеждой… Писал горы писем в Апелляционную Комиссию, и лично Императору. А потом с приходом Императора Рихарда – и ему.

Даже стал сотрудничать с Отделом Государственной Безопасности, с самой разведкой. Они обещали перевезти семью на Сиону. Знали, на каких струнах играть…

Всё это, всё осталось в прошлом… Без всякой возможности хоть что‑то изменить или исправить. И ведь ни единой весточки за столько лет! Прежнюю ниобианскую жизнь как ножом отрезало, только воспоминания и остались.

Ниобианин сидел молча, глядя прямо перед собой, такой же, как был в самом начале. «Неужели зря?! Опять всё зря, как всегда!!» Барклиф поднялся, взглянул на часы:

– Ну, всё! Пора мне…

И ушёл. Думалось, навсегда после такого‑то разговора. А минут через пять после его ухода пришла медсестра с очередной дозой…

А после укола никаких мыслей в голове уже не осталось. Одна пустота…

* * *

Но он пришёл, пришёл снова. И Джейк, глядя на этого человека, понял вдруг совсем неожиданно, что рад его приходу. Рад тому, что в том мире, оставшемся за дверью камеры, есть ещё кто‑то, кто помнит забытого всеми пленника. Кто‑то, с кем можно поговорить. Что толку с медсестёр? Приходят всегда разные, и ни одна из них ни слова за всё время не сказала.

Гость снова был в форме, как и в прошлый раз. Полковничьи нашивки. Судя по всему, птица высокого полёта. Из состоятельных, видать. Мало кому по средствам провести агеронтацию. Операция по омоложению – дорогая штука. А этот полковник – ничего. Если он проходил по Нортарианскому делу, ему никак не меньше шестидесяти, а по виду не скажешь. Лет на сорок тянет, не больше. Тёмноглазый, темнобровый, довольно красивый, даже в свои годы, он очень сильно напоминал кого‑то. Кого‑то, кого Джейк видел не так давно. А седина – последствие омолаживающей операции – добавляла лицу сионийца какую‑то малоприметную, уловимую лишь женщинами породистую красоту.

Он был вежлив, этот странный гость, и держался с достоинством, как человек, знающий себе цену. Поздоровался первым, сел на койку, внимательно оглядел Джейка, сжавшегося в углу напротив.

– Ну, что, как самочувствие? – Вполне обычный вопрос, даже с неподдельным участием в голосе. Джейк не ответил, промолчал, а потом вдруг сам спросил:

– Вы долго собираетесь ко мне ходить?

Полковник повёл плечами, смутился немного от такой прямоты, но ответил чётко, сильным, приятно звучащим голосом:

– У меня есть цель! И до её выполнения ещё далеко. Я буду приходить сюда до тех пор, пока ты не ответишь на мой вопрос.

– Вы хотите знать о сыне? – Джейк не сдержал усмешки. Он вспомнил фамилию этого полковника, он называл её в прошлый раз. Барклиф! Теперь‑то ясно, на кого он похож! – О Барклифе, лейтенанте Барклифе! Да? – губы Джейка тронула недобрая, какая‑то издевательская усмешка. Он даже сам удивился этому злорадству. Он никогда не радовался, видя страдания других. И сейчас он больше за себя самого обрадовался, что сумел угадать предстоящий вопрос. И угадать правильно, связав факты из прошлого и настоящего. Мозги работали, несмотря ни на что…

А полковник побледнел разом, задохнулся и аж отшатнулся назад, выглядел он так, будто его водой холодной окатили. Растерянный, немного испуганный, потерявший дар речи.

– Дэвид Барклиф. Лейтенант. Командир нашей третьей бригады. Ваш сын, господин полковник. Оставленный вами на Ниобе. Ниобианин. Лейтенант вражеской армии… Вы про него хотите знать? Так ведь?

– Ты неплохо соображаешь… – с невольным уважением прошептал Барклиф в ответ. Голос его потерял звучание: потрясение было очень сильным, лишило его на миг прежней уверенности и силы. А Джейк хрипло рассмеялся, подался чуть вперёд, глядя на полковника чуть снизу:

– Неплохо для наркомана, так вы хотели сказать? – А потом вдруг резко сменил тему: – Так я даже имя своего командира упоминал на том проклятом допросе? Боже мой! Да, я и вправду достоин лишь казни после такого предательства…

– Он здесь? В этом городе? Когда ты видел его последний раз? – Полковник так резко придвинулся вперёд, что Джейк отпрянул. Барклиф, казалось, хотел схватить его за воротник пижамы.

– Он сейчас среди военнопленных, этот ваш сын… И вы вряд ли чем‑то поможете ему, господин полковник. – Джейк всеми силами пытался подавить издёвку в своём голосе, но не мог с собой справиться, слишком уж ненавидел он сионийцев. Они причинили ему так много боли, и теперь невозможно было быстро забыть это. – Интересно, правда? Отец и сын – и оба враги! Здорово! Вы хотите увидеть своего Дэвида, а захочет ли он видеть своего отца? Сионийца? Предателя, не меньшего, чем я?

Он засмеялся хриплым резким, почти истеричным смехом. Этот смех остановила звонкая отрезвляющая пощёчина. Барклиф встряхнул Джейка, вцепившись пальцами ему в ворот пижамы. А потом отпустил, оттолкнул, больно ударив спиной о спинку кровати.

– Ты ведёшь себя, как последний неврастеник… – отвернулся, презрительно и жёстко процедив эти слова сквозь стиснутые зубы.

– Идите, ищите его… Он среди пленных, занятых на расчистке города… Всего в квартале отсюда… Там я видел его последний раз… Вы узнаете его, сразу узнаете: он там один такой… – Джейк осторожно коснулся покрасневшей после удара щеки, добавил усталым голосом: – Идите, я хочу побыть один… У меня болит голова… Мне плохо…

Барклиф стоял к нему спиной, заложив пальцы за ремень пояса. Это была поза глубоко задумавшегося человека. И Джейк, решив, что полковник не расслышал его слова, повторил снова, уже настойчиво и требовательно:

– Ну, идите же! Я ведь рассказал вам, где его найти… – и добавил в надежде позлить полковника: – Желаю вам найти его живым, что маловероятно…

Барклиф повернулся к нему одним стремительным движением, быстрым и по‑кошачьи ловким. В один миг очутился перед Джейком, наклонился вперёд, уперевшись коленом левой ноги в матрас, а правой рукой – в спинку кровати, приблизив своё лицо к лицу Джейка настолько, что тот увидел своё отражение в зрачках полковника, в зрачках, горящих живой, уничтожающей всякое непокорство яростью. Прошептал, обжигая дыханием:

– И ты поможешь мне, так ведь?!.. Поможешь, и никуда не денешься… Поможешь распознать его…

Джейк ждал удара, как продолжение этого движения, внутренне сжался, напряг мышцы, готовясь к отпору. А сам испугался, испугался этого человека и возможной боли. Но при этом совсем не подал виду, даже не моргнул, не отвёл глаз, выдержал яростный, уничтожающий взгляд полковника и даже произнёс с нескрываемым протестом:

– Я и так уже достаточно помог вам, полковник Барклиф. Ваши семейные дела – ваши дела! К тому же вам меня отсюда не выдернуть, это не в вашей власти.

– Ну, это мы ещё посмотрим! – Барклиф выпрямился, поправил ремень, китель, взглянул на часы на левом запястье, сказал, направляясь к выходу: – Я приду ещё…

«Ну, конечно! Будем ждать с нетерпением!» – подумал Джейк с ироничной усмешкой, проводив гостя глазами.

Они с медсестрой опять буквально разминулись. Барклиф вышел, а через считанные минуты пришла медсестра с обедом и со шприцем. Эта странная скрытность полковника заставила Джейка задуматься, но думал он не долго, до тех пор, пока не стал действовать наркотик, а после укола хочется лишь одного: спать…

_________________

– На территории города занято восемь групп пленных. Мы обойдём с тобой всех. – Говорил полковник таким голосом, будто он уже всё рассчитал наперёд, не дожидаясь согласия Джейка. – За тот шестичасовой перерыв между дозами мы многое успеем…

– Мы? – переспросил Джейк с таким видом, будто не понял, о чём речь.

– Мы! Я и ты! Ты, Тайлер, едешь со мной! Это не обсуждается! – Барклиф совсем не удивился этому вопросу.

– Никуда я не поеду! – Джейк вскочил на ноги, так, чтоб видеть глаза полковника. – Я уже говорил вам, вы и так его узнаете, без моей помощи. Должны узнать… – добавил с сомнением. Понял, что может и ошибаться. Если восемь бригад военнопленных, это же сколько народу. И там, среди них, нужно отыскать всего одного человека. Одного! Но, как на зло, того, кого ещё раз видеть Джейк совсем не хотел. Лейтенанта Барклифа… Достаточно и той, последней встречи… Опять ещё одно напоминание о прошлой жизни. Нехорошее, вызывающее недобрые воспоминания, тяжёлые до боли…

– Поедешь! – Барклиф выдохнул это слово сквозь стиснутые зубы, яростно сверкнул глазами, но всё же остался сидеть на краю кровати.

– Никаким распоряжением меня отсюда не выпустят. Это боксированная камера. Уверен, что сам Марчелл своим приказом упёк меня в эту клетку.

– Я в состоянии всё устроить! Никто ничего не заметит! Я могу… – Барклиф не договорил, осёкся, понял, что говорит что‑то запретное.

– Вот именно, не заметит! – выкрикнул Джейк со смешком. – Каждый раз вы приходите так, чтоб о вас не знала ни одна медсестра. Тайно, да?! Все ваши действия – тайна! «Никто ничего не заметит!» Так, да!? Вы скрываете от всех, что ваш сын – ниобианин… Есть чего стыдиться! Да и ко мне запрещены все посещения. Я знаю об этом! Знаю! Все ваши визиты – тайна! Уверен, вас‑то не накажут. Вы, господин полковник, всё предусмотрели. Если что случится, крайним останусь я один. А попытка к бегству – это расстрел на месте, без суда и следствия…

– Да никто тебя не тронет! Я же сказал, никто ничего не узнает! – Спокойствие Барклифа было на грани срыва. Ещё немного – и вскипит. Упрямство Джейка его раздражало. – Разве ты не хочешь покататься по городу, отдохнуть от этой камеры? Возможно, это будет последний выходной в твоей жизни… И ты отказываешься от него с упрямством барана…

– О, так это единственное, что вы обещаете мне взамен за мою помощь? – Джейк хмыкнул разочарованно, двинул подбородком, будто сказать хотел: «Вот это да!»

– А чего ты ещё хочешь? Свободы? – Барклиф рывком выпрямился, видимо, устал смотреть на Джейка снизу вверх.

– А почему бы и нет? – Джейк был одного роста с полковником, смотрел ему прямо в глаза, старательно скрывая волнительную дрожь слабо промелькнувшей надежды. Это был шанс, крошечный шанс выбраться отсюда. Ведь от полковника можно сбежать в любой момент, главное – вырваться отсюда, из этой проклятой камеры, из этого Центра. Подальше от врачей, от допросов, от уколов. Ради этой надежды, ради этого шанса можно пойти на многое, и многим рискнуть…

– Ну и замашки у тебя, сынок! – Барклиф впервые за всё время их знакомства улыбнулся, улыбнулся с уважением и даже без иронии. – Я могу сделать кое‑что, у меня среди обслуживающего персонала немало знакомых, но об организации твоего побега и речи быть не может. Максимум, что я могу сделать, – это шестичасовая прогулка по городу. Больше ничего! И не мечтай! – Он угадал тайные, ещё призрачные мысли Джейка, остановил его разом помрачневшим взглядом.

– А чем вы рискуете? Тёплым местечком в Отделе? Оно стоит жизни близкого вам человека? – Джейк снова стал резким, каким был в первые дни их знакомства. Резким, с мстительным блеском в глазах, и острым на язык.