Текст книги "Возвращение домой (СИ)"

Автор книги: Александра Турлякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 62 страниц)

А Джейк смотрел на него, в это искажённое ненавистью лицо, и не слышал этот хриплый, сорванный крик человека, забывшего обо всём. Они, двое, никого больше не видели. Один кричал страшными словами и жуткими лагерными ругательствами, какие Джейк впервые за свою жизнь слышал. Он слушал, растерянно разомкнув губы, почти не улавливая сути; казалось, он ждал только крошечной передышки, чтоб успеть вставить слово, порывался сказать что‑то, но Яниса было не остановить и не перекричать. С этими криками он ослабел мгновенно, и солдаты поволокли его спиной вперёд, отчаянно цепляющегося, протестующего, упирающегося в землю каблуками обеих ног. Он в такой ярости и о боли своей забыл, но не сводил взгляда с Джейка:

– Сволочь! Дрянь!.. Да ты знаешь, чтом мы с такими делаем?! Трус! Ничего ты не знаешь!.. Слабак! Пацан сопливый!.. Ненавижу!.. Ненавижу!.. У‑убью! Увижу – убью!.. Руками!.. Голыми руками, только попадись мне однажды!..

Он кричал до тех пор, пока не закашлялся пересохшим сорванным горлом, но взгляд его выражал все его чувства, продолжал прожигать, продолжал ненавидеть, продолжал выражать то, что и голосовые связки сказать уже не могли.

А Джейк ещё долго стоял, глядя ему вслед, но ничего вокруг не видя и не слыша, и только в ушах всё ещё звенел раздирающий душу крик: „Ненавижу! Ненавижу! Убью!“ С такой ненавистью по отношению к себе он столкнулся впервые, и впечатления до сих пор холодили сердце до жуткого озноба. „Почему?! За что?! – готов был кричать он в оправдание, хоть и не чувствовал за собой никакой вины. – Что они сказали тебе?? Что? Что тебя так разъярило? Неужели ты не понял? Ничего не понял?! Где же твоя осторожность, Янис? Где твоя внимательность, твоё чутьё? Почему, Янис? Почему? Неужели ты поверил им? Ты, – никогда и никому, кроме себя, не доверявший! Что с тобой случилось? Что?!“

Джейк тряхнул головой вправо‑влево, моргнул несколько раз, каждый раз зажмуриваясь до боли в глазах. А потом повернулся идти. Но даже шага не сделал – будто натолкнулся на что‑то, увидев капитана на верхней ступеньке крыльца. Их взгляды встретились, и, хотя лицо Ламберта ничего не выражало, Джейк внутренне содрогнулся от ужаса: „Слышал!!! Он всё слышал! Всё! Хотя этот крик трудно было не услышать…“ А капитан, отшвырнув окурок, развернулся и мимо вытянувшегося по стойке „смирно“ часового прошёл в дом.

– Вы слышали? – Ламберт ворвался в комнату стремительно, пролетел от порога до стола и только там остановился, развернулся и, положив руки на пояс, уставился на лейтенанта. – Слышали?

– Спрашиваете! – Тот усмехнулся, заметно оживившись. – Такие крики! Столько ненависти… – Покачал головой, – Это псих!.. Но вы, по‑моему, ждали подобной реакции, капитан. Кто‑то из них должен был сдать первым…

– Да! – Ламберт задумчиво хмурился. – Но этот так называемый псих… Я думал, он окажется сдержаннее…

– А я думаю, нам на нём и нужно остановить свой выбор. Не всё ли равно?

Ламберт готов был возразить, такую небрежность в своей работе он не признавал, он считал себя мастером своего дела и не привык решать всё методом тыка. А вот и наш сообразительный врун, полдня пудривший нам мозги вполне правдоподобной чушью.

Джейк сразу же уловил напряжённую атмосферу комнаты, его уже ждали здесь и, как видно, с целой кучей вопросов. Он скрестил пальцы на удачу на обеих руках, перекрестился мысленно, а сам, будто и не было ничего, спокойно встретил взгляд капитана.

– Ну, что, теперь у нас и капитан появился… – Ламберт хмыкнул, растянув губы в недобрую фальшивую улыбку. – Может быть, ты расскажешь всю свою историю заново, но только с некоторыми существенными дополнениями? Мы даже послушать готовы…

– Капитан?! – Джейк изумился, но бледность его лица говорила всё и без слов, а от неё глаза ещё больше казались. – Да не было никакого капитана!..

– Хватит врать!!! – Ламберт грохнул кулаком по столу, и Ли вскинулся, выронив лист из рук, взглянул на капитана сердито. А пленный только глаза чуть‑чуть прикрыл, отвёл взгляд, тот взгляд, под которым Ламберт терял всю свою решимость, жёсткость, настойчивость. В глазах парня не было ни злости, ни ненависти, как у маленького ребёнка, на которого и руку‑то поднять грех. Но всё это впечатление оказалось обманом, наглым, циничным, уловкой профессионального и, должно быть, опытного обманщика. – Вам обоим, и тебе в частности, будет лучше, если ты расскажешь всё по‑хорошему. И честно, – Ламберт отвернулся, глядя в окно, мимо Ли, поверх его головы. – Мне ведь не всё равно, что с вами двумя будет. Я потому и потерял столько времени… Ну, не только поэтому, конечно… – Усмехнулся.

– Знаешь, что вас ждёт? – он снова глянул на Джейка. – Ни черта ты не знаешь, сопляк! Если б знал, давно бы всё выложил, без всякого геройства и прочей чепухи! – Злой, напряжённый, и эта злость росла в нём с каждым сказанным словом.

Он рывком приблизился к Джейку, чуть склонился, глянул ему в лицо, в глаза, и прошептал: – Ты ведь врал нам! – без вопроса – одно утверждение. – Врал! А теперь скажи, как всё на самом деле было! Ну?! Вы – диверсионная группа, ваш командир – капитан, и вы не справились с приказом. Вы вообще ни с чем не справились, детвора несчастная! Вы же совсем не подготовлены к такой работе, и это не только я понял, – ваше командование в курсе, пожалуй, побольше моего. Так что, рядовой Барклиф, или как там тебя? – вас на верную смерть отправляли. Вот, она, плата за патриотизм, за верность своему государству! Так к чему вся эта игра?

Джейк выдержал его взгляд, сидел, не шелохнувшись, почти физически ощущая неотвратимость надвигающейся смерти. И ничего не мог изменить. Ничего! Всё, что было в его силах, он уже сделал.

„Эх, Янис!.. Янис, Янис… И что они тебе сказали? Что так легко заставило тебя изменить своим привычкам? Кинуться с таким криком, с такими словами? Поверить им?! Или ты уже рассказал им что‑то сам, навёл на мысль? Раз этот капитан так упорно отказывается мне верить. Он и раньше‑то сомневался, но не заявлял вот так, открыто, не имея возможности опровергнуть мои слова. А сейчас же…

Он ждёт, смотрит так, словно в душу заглянуть пытается. Он не отступится, если я буду и дальше молчать, а на новую ложь у меня нет уже ни сил, ни времени, а у капитана – терпения. Что же делать? Оставить всё как есть, пусть бьёт? Не всё ли равно теперь?

Пусть бьёт, пусть кричит – я выдержу, а расстрела они не допустят, ведь мы же военнопленные. Пусть! А потом посмотрим.

Если переживу эту ночь, я расскажу им всё, всё, что они захотят узнать. Какая теперь разница? Главное, что Кордуэлл и Моретти к этому времени будут на нашей земле. А капитан, он бы понял, да и всё равно ему теперь, мёртвому. Он и так сделал для нас всё, что мог, отвлёк их своей смертью от нас, дал нам целый день на спасение, а всё остальное – наша беспечность и безрассудство Яниса… И моя слабость! Моя, как главного, как ответственного за них всех по приказу капитана… И я не справился… Не смог…

Поэтому, Янис, ты прав, прав как никогда, я твоей ненависти и презрения достоин. И единственное, что может оправдать меня в моих же глазах и в глазах Алмаара, – это смерть, моя смерть, расстрел то есть. Так что пусть, пусть приказывают!“

Джейк думал о своём, силой воли и с помощью выучки заставляя себя не воспринимать слова капитана. А тот всё это время ещё говорил что‑то и говорил, не глядя в сторону пленного. И все его слова проходили мимо сознания, даже в памяти не задерживаясь. И Ламберт почувствовал это, понял, что ничего его слова не значат, и заорал часовому:

– Увести! Увести, к чёртовой матери!!!

Джейк не сопротивлялся, даже обрадовался этой короткой передышке, возможности отдалить приближающийся финал…

– Вы знаете, я уже так устал от всего этого, – признался Ли, как только они остались одни. Откинулся назад, положив локоть расслабленной правой руки на подоконник. – Одно и то же весь день! Без отдыха. Вы сами не устали?

При этом вопросе Ламберт, меривший комнату шагами, остановился вдруг и свирепо глянул на лейтенанта, в этом взгляде читался ответ, ясный без слов. А Ли хохотнул себе под нос, а потом продолжил с откровенной до жути рассудительностью типичного штабного офицера:

– У нас всего два человека, из которых нам нужно выбрать одного для допроса. Мы наверняка знаем, что оба они в курсе дела, каждый из них может дать нам нужную информацию. Так вот, мы берём любого – любого, капитан! – и делаем ему укольчик. Он ничего не поймёт в сознательной жизни, а потом ему уже будет всё едино… Мне важен отчёт о проделанной работе, я уже даже набросал тут кое‑что, пока вы там… беседовали, – усмехнулся с иронией над своими же словами, но лицо Ламберта оставалось безучастным, словно камень, он и на эту ироничность внимания не обратил, он будто с трудом пытался вникнуть в суть сказанных лейтенантом слов. И Ли продолжил: – Это вполне безболезненная процедура, подумаешь, на одного психа в лечебнице станет больше. Всё равно ведь ниобианин, их и так много… – улыбнулся проникновенно. – Как вы думаете насчёт того, первого? Он здорово орал про наш строй, видимо, хорошо историю учил в своё время, отличником был, не дурак, должен быть… Должен побольше знать, чем этот наш рассказчик… Он и так нас утомил… Я, сколько ни слушал его, как ни старался, даже специально пытался хоть что‑то запомнить, – усмехнулся. – Ноль! Ничего дельного! Вокруг одного и того же! Уснуть можно. А вы представляете, если после „Триаксида“ он вообще с катушек сойдёт?! Страшное дело!

– Он, может быть, и трепло, но трепло от большого ума, а этот ваш умник, лейтенант, в отличие от него, – раскрытая книга: бери и читай! – Ламберт отозвался неохотно, заговорил, обдумывая каждое слово. – Попался на такую уловку. Разве это не глупо? Такому бы я вряд ли доверил что‑то важное, а уж тем более командовать остальными… Он с собой‑то справиться не в силах…

– Хм! – хмыкнул, раздумывая, лейтенант, уставился на разжатые пальцы руки, лежавшей на столе, помолчал немного, а потом продолжил, взглянув исподлобья на Ламберта: – Так вы согласны, что тянуть время глупо? В остальном же…

– К чёрту остальное, лейтенант! – оборвал его Ламберт.

– Тогда вам попросту жалко этих мальчишек! – заключил Ли довольно дерзко. И сам понял, что не далёк от истины: капитан разразился потоком ругательств, нет, скорее, праведным гневом:

– Я?! Жалеть?! Жалеть ниобиан?! Как вы могли даже подумать о таком?! Вы оскорбляете меня такими мыслями! Меня, офицера сионийской армии!.. О какой жалости может вообще идти речь на войне?! Вы сами‑то хоть понимаете это, вы, штабной писака?! Вам хоть раз доводилось стрелять в человека? А видеть убитого вашими же руками?

– А вот это к делу не относится! – оборвал его Ли. – Все мы воюем так, как умеем… – Ламберт почему‑то даже не возразил, опять заходил, полез за сигаретами, вспомнив о недовольстве Ли на этот счёт, опустил руку. Опять идти курить на улицу не хотелось.

– Ладно, пусть ведут этого; допросим, подлечим и в лечебницу, – Ли, помолчав в ожидании, когда Ламберт первым проявит инициативу, был вынужден отдать приказ сам.

– Нет! – Капитан взмахом руки остановил часового. – Верните того назад! – сказал он, намеренно не глядя в сторону Ли, чувствуя его недовольный взгляд спиной.

– Нет уж! Я хочу, чтобы мы допросили того, с переломом! – Ли, до этого довольно равнодушный, показал вдруг в своем голосе такую твёрдость, какой Ламберт от него совсем не ожидал, и она заставляла с ней считаться. – Он лучше подходит для допроса, я знаю…

– Вы сами сказали, „любого“! Так вот, я хочу видеть Барклифа. Я от него – именно от него! – хочу услышать всю правду. Все ответы на вопросы… На каждый мой вопрос!..

– Здесь уже не необходимость, капитан, как я вижу, а одно только упрямство, и мстительность. Офицер должен быть беспристрастным! Я, конечно, понимаю ваши чувства… Этот обман, наглый, циничный, но… извините… Для нас главное – цель! У нас одна только ампула, и мы не можем тратить попусту…

– Я хочу видеть его! – с нажимом на каждом слове повторил Ламберт, глядя на Ли сверху и щуря тёмные опасные глаза.

– А я не хочу! Я и так весь день его только и слушал, хватит! – воскликнул Ли, оттолкнув от себя папку, будто в ней была какая‑то вина.

И они оба – Ли и Ламберт – долго, ни слова не говоря, смотрели в глаза друг другу, и было ясно: никто из них уступать не собирается.

– Я понимаю, капитан, вы верите своему чутью, своему опыту, а я же – своему! – Ли всё‑таки не выдержал, в его голосе появились просительные оправдывающиеся нотки. – Кто‑то же из нас должен уступить, и чем быстрее, тем лучше для нас самих. Мы и так потеряли целый день, а результат – ноль!

Ламберт опять промолчал, ни слова не сказал, но челюсти стискивал так, что Ли мог бы поклясться, что слышит скрежет зубов.

– Хорошо! Мы сделаем по‑другому! – Выход пришёл неожиданно, сам собой. Простой до безумия. И главное – справедливый, без обид. Порывшись в карманах, Ли извлёк на свет монетку, привезённую сюда ещё с Сионы и так и оставшуюся по забывчивости, а потом превратившуюся в напоминание о доме, о холодной маленькой, но родной Сионе. – „Орёл“ и „решка“! Играли когда‑нибудь? – Ли подкинул монетку на ладони; серебристый кругляшок блеснул ослепительной каплей, привлёк к себе внимание. Ламберт проследил его полёт, а потом перевёл глаза на Ли. Тот улыбался, чуть щуря левый глаз, как будто спрашивал: „Ну?“ И в его улыбке, в этом прищуре было что‑то мальчишеское, простое, словно не человеческая жизнь предлагалась вместо ставки, а выбор решался при помощи какой‑то мелочи, на которую здесь, на Гриффите, даже пачки сигарет не купить. Такие деньги лишь на Сионе в ходу, только там они чеканятся. У Ниобы уже не тот уровень жизни, чтобы привязывать свою экономику к металлическим деньгам.

– Это глупо, выбирать вот так, – нахмурился Ламберт. – Ведь они же люди…

– Ну, я же говорил, вы их жалеете, капитан! – Ли смотрел на Ламберта, подбросил монету в воздух, поймал, не глядя, сжал кулак с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

– Что за бред?! – взорвался капитан, со злостью выдернув руки из карманов. – Жалость!!! Да, но это жалость не к врагу, а к двадцатилетним мальчишкам!

– Ой, хватит, капитан! Всё! У меня „орёл“! – Ли перебил его и потряс кулаком в воздухе, подначивая Ламберта. – Ваша – „решка“! „Решка“, капитан!

Ламберт ничем не выразил своего согласия: ни словом, ни взглядом – наоборот! – он был недоволен, смотрел с осуждением и не скрывал своего отношения. Но когда Ли подбросил монету снова, поймал и положил на стол – как раз точно на середину, – Ламберт всё же не сдержал нетерпения и любопытства, наклонился вперёд, и они чуть головами не столкнулись.

– „Орёл“! – Ли издал победный возглас, рассмеялся даже, откидываясь назад. – Так угодно судьбе, капитан! – попытался утешить, но на губах – довольная, радостная улыбка, словно он одержал важнейшую в своей жизни победу.

„Орёл“! Да, это был „орёл“, герб Сионы: продолговатый кристалл горного хрусталя, усечённый наискосок от середины и ниже, увитый лентой. Когда‑то, до принятия независимости, лента была пурпурная – напоминание об императорской власти и покровительстве, но потом она стала алой и получила надпись‑девиз „Свобода и равенство!“ Вот он, и весь „орёл“! А ведь на него поставили человеческую жизнь, пусть даже и ниобианина, но человека!

– Раз уж вам так не повезло, капитан, то решите тогда сами, как нам быть со вторым военнопленным… Я не хочу вносить его данные в протокол – возня только лишняя. Там заикнись – и начнут допытываться, что и как… А так, одного в больницу сплавим потом – и всё! И кто узнает, сколько их было: один или двое?

– Всё! – эхом повторил изумлённо Ламберт. – А куда его теперь по‑вашему?

Ли в ответ плечами пожал, ни о чём этом он уже не думал: пустое! Главное – обезвредить диверсантов, заработать премию от ОВИС, если повезёт, конечно, но это уже предел мечтаний…

* * *

Они сидели в разных углах, но друг против друга. Не разговаривали, даже и не пытались заговорить, и не смотрели друг на друга. И тяготились этой встречей.

Джейк и сам не понимал, почему? Он же так хотел остаться с Янисом наедине, поговорить с ним, поделиться мыслями, чувствами, впечатлениями. Конечно, они не друзья и почти не товарищи, но здесь, в лагере сионийцев, они одни – ниобиане, и это должно было хоть как‑то сближать их… Одна общая судьба, один скорый конец, так к чему тогда все эти обиды?

Но Алмаар! Этот Алмаар одним лишь взглядом дал понять, что та ненависть, которая рвалась из него в последний раз, не заглохла, не стихла в нём. Нет, она продолжала тлеть, готовая превратиться в пожар при любом сказанном слове, при неосторожном взгляде.

„Ну, вот и сиди теперь, – с какой‑то странной обидой подумал Джейк, невольно улавливая обрывки мыслей, мечущихся сейчас в голове Алмаара. Нет! Он даже мысли эти знать не хочет! – К чёрту тебя, дурака! Ведь ты же выдал нас обоих, вон, как капитан сейчас орал… И слушать больше не хочет… А ты, идиот, хоть бы слово сказал! Сказал бы, что они теперь знают… Нет ведь! Так и будет теперь дуться… Хуже ребёнка, ей‑богу! Детей хоть слушать можно заставить, а этот в драку кинется, только рот открой… И угораздило же связаться на свою голову!.. Что за тип! Никогда не поймёшь, что выкинет в следующий момент, сплошная непредсказуемость… Не мысли же твои читать, в конце концов! Не люблю я это дело… Он‑то творит, что хочет, а остальным потом достаётся. Не расхлебать, как ни старайся…

Ничего, главное, что они нас в покое оставили. Кто его знает, к чему оно? Может, и не тронут больше, а то нет сил уже ни слушать, ни говорить, ни отпираться. Всё! Сколько можно этот цирк терпеть? Знают же всё и так! Спасибо Алмаару…“

„Сидит, ещё и обиделся, сволочь проклятая, – думал Янис, чуть не скрипя зубами от бессильной злости. – Трус! Предатель! Вон, какой беззаботный… Интересно, и чего они тебе наобещали? Шкуру, наверно, целенькую?.. И морда‑то совсем даже не битая… Ты же у нас интеллигентный, гвардеец… – при мысли об этом Янис плечом дёрнул, выражая этим жестом всё своё презрение к подобным людям, ко всем этим умникам, ломающим из себя чёрт знает что, а на деле: чуть прижали – и выложил всё без остатка… Сволочь! Наверно, и про капитана им всё рассказал… А он ведь тебе доверял, больше нас всех доверял. Да я бы за одно это доверие под нож лёг, хоть щипцами дери, – ни слова бы не услышали… А этот же! Дерьмо! – Янис дёрнул головой, будто плюнуть хотел, но нечем – всё пересохло. За весь день хоть бы капельку воды предложили, а тот… второй, что с капитаном, всё к кувшинчику с таканой прикладывался, на нервах играл, сволочь… А нашему‑то гвардейцу небось попить‑то предложили… Вон какой бравенький, ему‑то что? Нас и посадили, верно, вместе, чтобы поболтали напоследок, авось по‑хорошему договориться получится? Ну, уж нет! Не на того напали! Знаем мы ваши фокусы.

А ты – шестёрка мелкая! – Янис глядел на Джейка исподлобья, унижал его как мог в мыслях, так как считал недостойным своей ненависти за такое предательство, но не мог себя изменить – злился ещё больше, уже прикидывал в уме, как бы так одним махом подскочить да в глотку вцепиться, хоть зубами, а придавить эту гадину… – Уже и вперёд наклонился, ногу левую к груди подтянул, собрался для прыжка, секунда – и кинется, а этот олух, точно не замечает ничего, сидит себе, откинувшись, дремлет от безделья, устал, видите ли… сволочь! Да не заговорю я с тобой первый – не жди! Дался ты мне со всем этим офицерьём сионийским!

Напугали! Расстрелом напугали!

Да знали б вы, сколько раз я уже мог сдохнуть за эту проклятую жизнь… Так пусть хоть один раз до конца дело дойдёт…“

Солдаты, уже порядком уставшие таскать пленных туда‑сюда, ввалились с шумом и грохотом в сарайчик, заговорили громко:

– Ну что, кого на этот раз?

– И когда они разберутся, наконец, кого им надо?.. А то ведь то одного, то другого… Да побыстрее ещё…

„Опять Тайлера повели… Вон как, чуть ли не под ручки. Он у нас теперь персона важная, – Янис, не поворачивая головы, проводил его до дверей сколько мог, а потом посмотрел на часового, топтавшегося на пороге, – Ну, и чё он тянет? Получил приказ – действуй! Стрелять, так стрелять! – подумал с досадой: – Или тебе побольше моего страшно?“ Усмехнулся этим мыслям, но не вслух – про себя. А сиониец отошёл, захлопнул скрипучие двери, подпёр снаружи, снова заходил по улице. Звук его ботинок, однообразный и шаркающий, доводил Яниса чуть ли не до безумия. Сколько можно это слушать? Что они там все? Пока я помирать готов.

…Сесть на этот раз не дали. Джейк так и остался стоять, чувствуя спиной присутствие часового. А так всё, в принципе, осталось как всегда: те же люди, та же обстановка, за исключением предложенного стула.

Нет! Не как всегда! Совсем не так!

И Джейк это почувствовал. А стул – начало. Подготовка к серьёзному разговору, когда тебе сразу дают понять: никто с тобой больше миндальничать не собирается. Всё, поиграли, хватит! Сейчас начинается самое серьёзное! Такая беседа, какой она и должна была быть с самого начала.

– Ну, что, рядовой? – Ламберт усмехнулся, повернувшись к пленному.

– Что? – вырвалось у Джейка против воли.

– Продолжим рассказывать сказки? Или как? – Джейк в ответ только моргнул, не понимая, к чему клонит капитан. – Что толку отпираться? И так всё давно ясно.

Джейк промолчал и на этот раз, но ничего другого Ламберт от него и не ждал. Парень этот не глуп и не так наивен, как это кажется на первый взгляд, поэтому и отпираться вряд ли будет. Сам понимает, что глупо это и бессмысленно. Так, может, сам всё расскажет? И обойдётся дело без „Триаксида“ и без расстрела. Хотя Ли на нём настаивает, аж из кожи лезет. Ему не хочется лишний раз всю документацию заполнять. Его можно понять, но лень эта никак не сравнима с человеческой жизнью. – Ты, конечно, неплохую историю придумал, неплохо выложил, вполне правдоподобно, – похвалил Ламберт. – Но… Но плохо то, что вас двое. Двое! Ты позаботился о себе, много для этого сделал, но даже ты не смог бы заставить мыслить своего напарника так, как тебе было нужно. Вы потому и не справились, не смогли…

Лицо парня было неподвижным, словно слова эти не доходили до его сознания, и глаза, странно остекленевшие, смотрели в одну точку, где‑то у Ламберта за спиной, над левым плечом. И Ламберт, глядя в это бледное, ничего не выражающее лицо, подумал, сердясь на самого себя: „Не надо было его тащить сейчас. Какой с этого прок? Допросить сначала второго, а потом уже решать, как быть с этим… Расстрелять? Этого и хочет Ли. Но с расстрелом всегда успеется… А вдруг это тот самый, за которого „информаторы“ из ОВИС обещают премию? Мне‑то, конечно, ничто не светит при всяком раскладе, но лейтенант‑то должен был допускать и такую возможность…“

– Сколько вас было? Меньше десятка – это точно! – заговорил Ламберт, заходя откуда‑то издалека, сам ещё не до конца не понимая, о чём пойдёт разговор. Он просто очень сильно хотел, чтобы этот парень понял, что беседа эта – последняя попытка, предпринятая для его спасения. Только дай знать, что ты был связан когда‑то с ОВИС, что именно ты можешь и знаешь, как сломать индикатор, и ты останешься жить, даже глубокого допроса проводить не будем, просто передадим в целости и сохранности „овисовцам“ – и всё. А там они пусть сами решают, как с тобой быть… – Ты должен знать, кто из вас когда‑то состоял в штате ОВИС, – уже открыто заговорил об этом Ламберт. – Кто из вас сумел это сделать?

– Что? – Ниобианин удивился искренне и даже перевёл глаза на капитана, глянул прямо в лицо.

– Сломать индикатор, вот что! – Эта непонятливость стала раздражать Ламберта, хоть он и старался держать себя в руках.

– Индикатор? Индикатор личности? – переспросил Джейк, лихорадочно соображая, к чему весь этот разговор. Неужели Алмаар и про это успел рассказать? Почему же тогда не рассказал, что это он сам такой умелец? Уж ему‑то точно было бы приятно похвастаться своим мастерством. Такое ведь не всякому под силу. Да, это он мог бы, пожалуй… Или?.. или сионийцы нашли капитана? Вот это прыть! Уже и обследование провели! Даже если и так, зачем он им нужен, этот человек из ОВИС, бывший?.. – Да не знаю я ничего, не знаю! – устало ответил Джейк и снова отвёл взгляд, и зря – сразу стало ясно, что он соврал. Он и сам понял свою ошибку, как только заметил, как похолодел взгляд капитана.

– Всё ты знаешь! Всё!!! – выкрикнул со злостью Ламберт. Он стремительно шагнул вперёд Джейку навстречу, будто хотел ударить или хорошенько встряхнуть. Но пленный не шевельнулся, не отступил, не попятился и даже защититься не попытался, лишь встретил его взглядом, глядящим в упор.

– Если он всё уже рассказал вам, он и про это расскажет… – сказал всё тем же усталым, севшим голосом, но сам внутренне подобрался, приготовился дать отпор, и расправил плечи.

– Да ничего он нам не рассказывал! – с какой‑то не по‑хорошему мстительной и злой усмешкой произнёс Ламберт. – Неужели ты так ничего и не понял, дурак? Вы оба попались на одном очень простом приёме, о котором даже дети знают… Твой дружок не врал и не отпирался, – При этих словах Ламберт улыбнулся с сарказмом, ясно давая понять, на кого он намекает, – он вообще ничего не говорил! Но легко поверил в то, что проболтался ты…

– Я?!! – Джейк даже отшатнулся, так резко, словно его ударили. Эта чудовищная откровенность была для него куда болезненнее любого удара.

– А ты, зато, так же легко поверил в то, что он оказался слабее тебя! – продолжал Ламберт, напирая. – Вы оба – дураки! Сопляки безмозглые! И вы ведь даже не товарищи друг другу! Вы не можете полностью доверять не только своему напарнику, но и самому себе! И это не спецгруппа при таком отношении, это какой‑то дешёвый балаган!..

При такой взаимовыручке даже поверить сложно, что ты вернулся за ним, и там, в канаве, не бросил… Это просто смешно и глупо! А я считал тебя умнее, чем ты есть на самом деле. Ошибался, значит… А теперь, знаешь, что вас ждёт? Одного допрос с „Триаксидом“, а другого – расстрел! – Лицо пленного ниобианина при этих словах стало ещё белее, он даже дышать перестал, но слышал всё, каждое слово, и уже, видимо, догадался, для чего притащили именно его. – И мне же вас даже пожалеть не хочется! Не могу я этого сделать! Противно потому что! Потому, что вы не солдаты… Вы вообще непонятно кто!.. Таких, как вы, учить надо, и учить жестоко, добрым щелчком по носу, – Ламберт замолчал, он был рассержен, почти разъярён, и эта ярость перехватывала горло, не дала договорить, хотя и так всё было ясно.

А мальчишка этот залепетал растерянно:

– Но ведь „Триаксид“… это незаконно… незаконно…

– А кто тебе сказал, что ТЫ пойдёшь на допрос, а не второй? – Ламберт чуть повернул голову, удивлённо поднял правую бровь. – Это уже не тебе решать, а нам… И знаешь, что мы решили? – Он чуть качнулся с пяток на носки, и в повисшей тишине было слышно, как скрипнула кожа ботинок. – Тебя мы больше допрашивать не будем. Радуйся! Потому, что это твоя последняя радость в жизни…

– Но ведь… – Голос у Джейка сорвался, он несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, но так и не смог ни слова сказать, лишь кашлянул хрипло.

– С дружком, конечно, забот побольше будет, – заговорил Ламберт, глядя на пленного в упор, – но мы уж позаботимся, место в лечебнице и для него найдётся…

И тут при этих словах Джейка словно прорвало:

– Вы не имеете права! – выкрикнул он Ламберту в лицо и сам не узнал собственного голоса, хриплого, срывающегося на звонкий, почти мальчишеский крик. – „Триаксид“ запрещён… Межпланетной Комиссией… Вы знаете, что вам за это будет?! Вам всем!.. И расстрел этот!.. Это тоже незаконно!.. Все ваши действия незаконны!.. Даже применение силы по отношению к военнопленным… Это нарушение прав человека!.. Нам даже пить не давали!.. За весь день ни разу…

Ламберт не перебивал, дал знак рукой солдату у порога, и Джейк сам замолчал, почувствовал, как сильные руки вцепились ему в локти. Он вырвался, сделал шаг вперёд, чуть не толкнувшись Ламберту в грудь, и произнёс уже без крика, но таким голосом, от которого холодом продрало между лопатками: что‑то пророческое было в этих словах:

– Вы ещё пожалеете! Вам даже расстрел этот не поможет! Все узнают про это! Все! Вас судить будут… За нас, военнопленных… Вы ещё вспомните моё имя, капитан…

– Вы оба дезертиры! Вы даже не военнопленные! Вы даже без знаков отличия! Вы никакой армии не принадлежите! – Ламберт рассвирепел. Его ещё никто ни разу в жизни судом не пугал, и такое он стерпеть не смог. Обе его руки, выброшенные вперёд, ударом в грудь оттолкнули ниобианина назад, к двери. И удар был настолько сильным, что Джейк задохнулся, хватая воздух ртом, еле устоял на ногах, но продолжал смотреть Ламберту прямо в глаза и видел в них ненависть и ярость, те же чувства, с какими смотрел на него Янис пятнадцать минут назад.

– Расстрелять! – прошептал Ламберт одними губами, на Джейка это слово обрушилось так, что в ушах зазвенело, как тогда, после бомбёжки. Но, видимо, самому Ламберту тон приказа показался неубедительным, да и часовой что‑то медлил с его выполнением, поэтому он и повторил, крикнул: – Расстрелять!!!

Под этот крик они, Джейк и двое солдат‑караульных, переступили порог. Этот крик услыхал и Янис, но не удивился, даже невольно обрадовался. Он ждал этого приказа, понял сразу, куда его потащили через несколько минут после Тайлера. Уж если гвардейца после всех передряг – на отдых, то его не иначе, как под пули… Он еле тащился по улице, довольно грубо поддерживаемый под вывернутые локти, и думал с сожалением лишь об одном: Тайлер после всего, что сделал, останется жить, а ведь так хотелось свернуть ему шею… Хоть бы встретиться напоследок, хоть слово ему своё последнее сказать, раз уж так…

Они и встретились на ступенях крыльца, у распахнутых настежь дверей.

– Предатель! – прошипел Янис, встретив взгляд Тайлера, странный какой‑то, пустой взгляд остекленевших пронзительно синих глаз. Хотел добавить ещё что‑то, но осёкся, смолк, подавился словом, застрявшим в горле. Понял, понял сразу, куда это повели Тайлера в сопровождении двух сионийских солдат‑автоматчиков. Нет, не так дают свободу, не так платят за предательство, за нужную информацию…

– Да вы что?!! Ведь меня же… меня!!! – прошептал Янис растерянно, провожая уходящего Тайлера глазами, глядя, как он медленно спускается по ступенькам, по скрипучим деревянным ступенькам…

– Тайлер!!! Джейк! – крикнул Янис, дёрнувшись вперёд, почти высвобождаясь из рук солдат. Он впервые за всё время назвал его по имени, но даже сам внимания на это не обратил. А вот Джейк попытался обернуться на его голос, но ему не дали, грубо толкнули вниз ударом приклада в спину. – Но ведь меня же… – снова прошептал Янис, медленно и неожиданно вдруг понимая, что будет дальше и что уже успело произойти, понимая свою ошибку и свои заблуждения… Неужели же поздно, опять слишком поздно?! Он опять и всюду не успел…