Текст книги "Возвращение домой (СИ)"

Автор книги: Александра Турлякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 62 страниц)

– Я с кем разговариваю, рядовой?

– А пошли бы вы… – ответил чисто автоматически, так, как почти всегда отвечал когда‑то следователю в участке, и тут хлёсткий удар по губам вернул к действительности.

Голова дёрнулась в противоположную сторону, и в ушах зазвенело, а на губах и во рту – знакомый привкус крови. Она потекла вниз по подбородку, щекоча кожу, а Янис, сидел, уставившись на сионийца, и часто моргал, чувствуя отчаянную тупость собственного положения.

Он в своей жизни часто схлопатывал, и посильнее, но от этого ещё больше начинал злиться, укрепляясь в решимости, до упрямства, нечеловеческого упрямства. И тогда он многое мог стерпеть, очень многое…

– Бесполезно, капитан… – прошептал разбитыми губами. – От меня вы ничего не узнаете…

– А это мы ещё посмотрим! – Ламберт отвернулся, швырнул с места окурок в пепельницу. – Ещё хоть одно такое слово, и я тебя так отделаю, мамочка родная не узнает.

И тут Янис не сдержался, захохотал зло, прямо сионийцу в лицо. Это была его обычная реакция при упоминании о матери. Не запугать его такими словами. Не запугать и не заставить… От подобных слов только ещё больше растёт внутри яростная сила, готовая взорваться в любой момент.

Ламберт занёс руку для удара, раскрытую ладонь, готовую вот‑вот опуститься и прервать этот почти истеричный смех, наполненный мстительной радостью и злостью. Но ниобианин сам заткнулся, неожиданно и резко, словно захлебнулся, опустил голову и прикрыл глаза, будто и не видел этой руки – хотел видом своим подчеркнуть пренебрежение к возможной боли. И капитан сдержался, опустил руку, даже в карман её убрал, отошёл и присел на край стола.

– Вы зря упираетесь, молодой человек, – заговорил Ли дружелюбным, почти сочувствующим голосом. – Мы всё равно всё узнаем. Рано или поздно. Нам торопиться некуда. У нас времени масса. А вот вам необходима медицинская помощь. И чем быстрее, тем лучше будет для вас…

Он ещё что‑то подобное нёс, но Янис его не слушал, даже не вслушивался в слова, просто смотрел исподлобья, из‑под спадающих на лоб спутанных волос, и медленно слизывал с губ запекающуюся кровь. Смотрел и думал отвлечённо: «Интересно, и что ты за персона? Молчишь постоянно, с бумажками возишься. Ты ведь не военный, не армейский ты человек, хоть и в форме. Даром, что без знаков отличия… Ты же больше на адвоката похож… На тех, государственных, что появляются перед судом буквально за несколько дней… Фальшивое сочувствие и напускная забота. Тошнит аж! Нашёл себе „молодого человека“… Сам‑то лет на десять старше, от силы, а важности через край…»

– Вот и тратите вы его поэтому зря! – Янис усмехнулся. – Я же сразу сказал, что ничего вам не скажу… И уговоры эти ни к чему…

– Упрямство в твоём положении только агонию затягивает, – капитан снова потянулся за сигаретами, но сразу не закурил, долго мял сигарету пальцами, а Янис смотрел на его руки и улыбался странной неуловимой улыбкой. Пусть бесится, пусть злится – бесполезно! В себе он был уверен, как был уверен в себе всегда в подобных случаях. Его говорить не заставят!

– Тот человек, застрелившийся, ваш, да? – спросил Ламберт, поджигая сигарету.

– Не знаю, о ком вы! – Янис сразу ответил, не раздумывая, глядя на капитана, сидящего к нему боком. Красивый мужик. Породистый. Немолодой уже, хотя, нет, ему не больше сорока, пожалуй. Коротко остриженные, по‑военному, волосы, чёрные, плотные, высокий лоб, чуть нахмуренный, нос немного крупноватый, но правильный, и тонкие поджатые губы. Такие губы бывают у людей упрямых, сильных, решительных. И тот знакомый прищур в глазах, опасный, недобрый. Янис, глядя на сионийца, на этот чёткий, резкий профиль, подумал с невольной тоской: «Не повезло тебе на этот раз, дружище. Такие, как этот, не отступают легко и просто. Он, скорее, сам растопчет, чем позволит себе сдаться. Упорный, гад!»

– Ваша цель? Каким был приказ? – Ламберт был пока спокоен, курил и даже не глядел на пленного, смотрел на носок своего высокого армейского ботинка, которым чуть покачивал, доставая до пола.

– Понятия не имею! – Янис вскинул голову, расправил плечи до боли в затёкших руках, и простреленное плечо заныло, жалуясь. Но от всей этой боли только в голове яснее мысли стали и больше уверенность, больше желание противоречить, не отступать от своих слов.

И капитан, легко и пластично двигаясь (и это при его‑то комплекции!), толкнулся вперёд, чуть наклонившись, и с левой руки по‑боксёрски, без замаха, закатал кулаком в лицо.

Удар получился сильным, но скользящим: по скуле, по носу костяшками пальцев. Но ниобианин как‑то сразу сник, ссутулился, и голова упала на грудь. Ламберт приблизился, так и держа тлеющую сигарету в правой руке, двумя пальцами за подбородок задрал голову вверх и, глядя в глаза, спросил:

– Ну, как? Продолжим?

– К чёрту! – Янис яростно сверкнул глазами, дёрнул головой, высвобождаясь.

– Другого ведите! – Капитан взмахнул рукой, взглянув на солдата у порога.

Они встретились у крыльца, и у Джейка невольно на сердце похолодело при мысли о том, что его ждёт. Мордобой! Начался мордобой… Без разговоров и бесед, без уговоров и прочих любезностей. И Алмаар уже успел получить: разбитые в кровь губы, ссадина свежая на правой скуле.

От сигаретного дыма аж в горле запершило. Джейк кашлянул несколько раз, уткнувшись в воротник комбинезона. А потом, не поднимая головы, перевёл взгляд на сионийца за столом. Всё так и сидит на прежнем месте, и всё с теми же бумагами. А ведь это он тогда прохаживался перед гриффитами. Офицер, сионийский офицер! Вот только почему без знаков? И не поймёшь, какого он звания. По возрасту не выше лейтенанта, но почему капитан ему подчиняется? Или мне так показалось только? Кто тогда из них за главного? Может, этот из Разведки?

Чёрт их разберёт, этих сионийцев!

Интересно, и что им Алмаар уже успел рассказать? Мало – сразу видно!

Капитан стоял, убрав руки в карманы комбинезона. Внешне спокойный и задумчивый, но по напряжённым плечам и по расставленным в стороны локтям было видно, что пальцы стиснуты в кулаки и готовы для удара. Только слово скажи. Или нет! Скорее, наоборот, – промолчать попробуй!

– Ну, что ТЫ нам скажешь? – спросил капитан довольно агрессивным голосом. Да, он был раздражён, и сильно. Джейк плечами пожал в ответ и сразу заметил, как посуровело лицо сионийца, как он наклонил голову, сощурив пронзительные чёрные глаза.

Что ему Алмаар сказал такое, чтоб так его разъярить? И что говорить сейчас, чтоб не схлопотать самому?

– Имя, рядовой? – гаркнул Ламберт.

– Дэвид Барклиф! – ответил Джейк, ни секунды не раздумывая. Почему именно это имя, он и сам не понял, это было первое, что пришло на ум, и первое, что сорвалось с языка. Это имя он хорошо знал и запомнил надолго. Лейтенант Барклиф! Это, как насмешка над ним. И как насмешка над этими двумя. Даже если они попытаются узнать об этом имени побольше через ОВИС, они вряд ли что дельное узнают, а вот Барклиф понервничает. И пусть! Это ему будет подарок от меня…

– Хорошо, дальше! Что дальше? – Ламберт с облегчением выдохнул. Уже легче. Это уже кое‑что. Это уже начало! А продолжение последует обязательно. Самое главное здесь – начать говорить! – Ваша цель?

Джейк помолчал немного, на этот раз уже задумался. Что говорить? Врать? Продолжать врать? А поможет ли? Ведь шансов никаких. Можно, конечно, попытаться, попробовать выкрутиться, но Алмаар… Чёрт возьми!

Что он уже сказал им, и что ещё скажет? Только бы минуту, хоть одну минуту, чтоб предупредить его, убедить молчать до вечера, до ночи. Не будут же они и ночью вести допрос! Они должны оставить их на ночь вместе! И тогда можно будет придумать что‑то одно, что‑то общее, что могло бы объяснить их появление здесь…

Боже! Господи! Помоги!!!

– Цель, я сказал?! – заорал вдруг капитан, схватив Джейка за грудки, встряхнул несколько раз, грубо и сильно, а потом залепил несильную пощёчину, отрезвляющую мозги.

– Да не было никакой цели… Не было! – прошептал Джейк. Страх в его глазах и на его лице казался неподдельным, но боялся он не боли, не следующего удара, он об одном лишь думал: «Прокатит или не прокатит? И что им вообще говорить, чтоб поверили? Не „раскусили“ сразу?.. Только бы время до вечера дотянуть, а там с Алмааром придумали бы…» – Я вообще не знаю, о чём вы, сэр! – Смотрел на Ламберта честнейшими глазами, в которых стоял настоящий страх. – Цель? Группа? – Пожал плечами, улыбнулся одними лишь уголками губ. – Ничего не понимаю, господин капитан! – Эти все обращения типа «сэр» и «господин» были, в принципе, здесь не уместны, но Джейк знал, что это понравится любому в погонах. И не только. Понравится, расслабит, затуманит ум, и, следовательно, отвлечёт от главного. Мелочь, конечно, но она помогала во время службы в Элитном Отряде… У Джейка опыта практического было маловато, но и имеющегося хватало, чтобы знать: против лести, пусть даже и мелкой, никому не устоять.

– Хватит врать! – Сиониец хоть и насторожился, нахмурился, но уже без прежней злости. Продолжил деловым тоном: – Куда вы направлялись?

– В город! – Джейк соврал, даже не моргнув, и сам себе удивился: «Понесло тебя, однако, всё дальше, всё страшней… Не запутаться бы самому…»

«Я так и знал! – воскликнул про себя Ламберт. – Так и знал… На заводы… Устроить экологическую катастрофу и этим отвлечь от главной цели, сволочи!» Он прошёлся взад‑вперёд, опять убрав в карманы руки, остановился, в задумчивости глядя на лейтенанта. Тот уже записывал что‑то у себя на листах, строчил, головы не поднимая. А ведь точно ещё ничего не известно. Всё нужно проверять. Каждое сказанное этим парнем слово. А Ли оказался прав: он заговорил раньше. Я меньше всего на него думал. Неужели чутьё подвело? Странно…

– В город… В город… – повторил в задумчивости. Он чувствовал какую‑то нестыковку, какое‑то несовпадение с уже имеющимися фактами, и вопрос родился в уме не сразу, зато озарением, как это иногда бывает. – Если вы шли во Флорену, к чему было переходить тогда дорогу? Да ещё так настойчиво, несколько раз!

– Дорогу? – Джейк заставил себя рассмеяться, и хоть смех и получился хриплым, в нём чувствовалось искреннее удивление. – Вы ошибаетесь, господин капитан. Ни о какой дороге и речи быть не могло. Это в нашем‑то положении… – Ещё одна порция лжи. На первый взгляд, что‑то бессвязное и малопонятное. Но выкладывать всё сразу нельзя. Нельзя! Ведь главное, для чего все эти заморочки – это возможность потянуть время, дождаться ночи…

– Ну‑ка, поподробнее, пожалуйста! – Капитан недоверчиво сощурился и даже улыбнулся. – И в каком это положении?

– Нам вообще было опасно хоть кому‑то попадаться на глаза, – сказал Джейк после долгого молчания. На лице его и во взгляде было столько растерянности, какого‑то по‑мальчишески взволнованного испуга, что заподозрить обман было трудно. Джейк тщательно следил за собой: за каждым своим словом, интонацией голоса, за мимикой лица, за взглядом, – за всем тем, что могло бы вызвать подозрение. Справлялся он или нет, сам ещё не знал, важно, чтобы эти люди ему поверили. И потому он понёс, понёс быстро, сбиваясь и волнуясь уже натурально, так как не знал, поверят ли в его слова: – Ни нашим, ни вашим, господин капитан! Нам вообще было опасно встречаться с кем бы то ни было… Одни гриффиты могли принять нас, ведь они не подчиняются законам… Никаким законам, господин капитан, вы же знаете…

– Стой! Хватит молоть! – воскликнул Ламберт, – Что за чушь ты несёшь? По порядку, я сказал! При чём тут гриффиты, если вы шли в город?

– Да, мы во Флорену шли, – ответил Джейк и даже головой кивнул, соглашаясь. – Но мы не думали, что она так далеко. Мы пять дней блуждали в этих джунглях, сэр… Пять дней, пока не вышли к посёлку, к этому посёлку… Нам нечего было есть, мы попали под дождь… Нам ничего не оставалось… Выбора не было, сэр… А потом сюда вы пришли, вы и ваши солдаты…

– Мы? Кто такие, «мы»? – перебил Ламберт. – Сколько вас было? Сколько, отвечай?

– Двое! – коротко отозвался Джейк. – Я и этот, второй, я даже не знаю его фамилию… Мы и познакомились‑то уже в лесу… После бомбёжки нас много таких было, господин капитан… И мы тоже рванули подальше от всего этого… от войны, от самолётов…

– Дезертиры! – Ламберт скривился презрительно, недоверчиво вскинув брови. Этот парень ниобианин казался ему жалким, напуганным, беспомощным. Так мог выглядеть человек, нарушивший закон, наказание для которого в военное время одно, – расстрел. Да, им было от чего прятаться, а уж при виде людей в форме у любого бы нервы не выдержали.

Правдоподобная история, ничего не скажешь. Слишком правдоподобная в своей простоте, чтобы быть правдой. Зато как легко всё объясняется! Как легко!

Ламберт даже рассмеялся от досады или разочарования – сам не понял. Посмотрел через плечо на пленного. Мальчишка! Напуганный до смерти мальчишка! Даже губы дрожат, и глаза эти огромные, синие‑синие, вот‑вот расплачется, как ребёнок…

– Уведите!

Один раунд выигран!

Джейк ликовал в душе, радовался этой своей крошечной победе. Чуть не смеялся про себя, хотя смог улыбнуться только на улице, спускаясь вниз по ступеням. Солнечный свет бил прямо в лицо, слепил, заставлял жмуриться, и это помогало скрыть радостную улыбку. Правда, он сумел оборвать себя сразу: «Рано, рано ты радуешься, лукавая ты душа. До вечера ещё далеко, солнце даже не в зените… Рано! Ещё слишком рано. Да и Алмаар сейчас… Его очередь. Что он ещё скажет?

Только бы поверили! Пусть не всему и не сразу, но хоть немного времени получить. Пусть бы хоть засомневались… Оттянуть всё самое страшное, что ждёт в финале… И ребята, Кордуэлл и Моретти, за это время должны далеко уйти. Только бы набрались смелости сунуться в реку. Помогай им, Бог!.. Ну, хоть эта выучка в Элитном Отряде пригодилась. Не хватало смелости врать на балах и всяких вечеринках, так сейчас, зато. Без зазрения совести, прямо в глаза, не краснея…

Какой стыд!

И кто сказал бы раньше, не поверил бы, никому не поверил. Уверен был, уверен в том, что не способен на ложь, никогда и никому… Ни в детстве, ни в Гвардии, и даже во время службы в Отряде всегда уходил от лживых ответов, заведомо лживых, искал любой повод, но не мог через неправду перешагнуть, через себя самого – не мог… А всё здесь началось, с того момента, когда выгораживал Алмаара перед Дюпрейном, перед капитаном. Капитаном! – При мысли об этом человеке, душа тоскливо заныла. – Он бы никогда такого не допустил. Он всё сделал, чтоб не случилось этого. А наши ошибки и моя неосторожность в первую очередь – всему виной. И Алмаар этот злосчастный, неприятность ходячая. Не потащился бы за приключениями, мы бы уже далеко были бы, за Чайной, на своей земле, на ниобианской. А так…»

– Оно настолько же невероятно, насколько правдоподобно, – заговорил первым Ли, пробегая исписанный лист глазами. – Просто диву даёшься.

– Вы ему верите? – Ламберт повернулся к столу, мельком взглянул на лейтенанта, а сам потянулся к сигаретам.

– А вы – нет? – отозвался тот и вдруг, поморщившись, добавил с досадой: – Знаете, капитан, здесь уже дышать нечем! Дикая природа – куда ни глянь, а я вынужден дышать этим табачищем. Хуже некуда! Вы же прекрасно знаете, как это вредно… О вреде табака с детских лет твердят. А в общественных местах курение уголовно наказуемо… А на Ниобе даже с конфискацией…

– Как видите, эта привычка вредит только мне! – усмехнулся Ламберт, чиркая зажигалкой.

– Вы ждёте второго? – Капитан кивнул в ответ, выпуская струю дыма в потолок. – А как же завтрак? Мы и так уже потеряли столько времени…

– Ничего, пообедаем с аппетитом. – Ламберт небрежно повёл плечом. В правой руке, у самого лица, он держал сигарету, а левой рукой поддерживал правую под локоть, стоял, опираясь о стол. Ли вздохнул в ответ, но к этой теме больше не возвратился, заговорил о другом:

– Не знаю, был ли в тот день вылет наших самолётов, сейчас это проверить сложно, но в остальном рассказ парня довольно правдоподобен.

Кто он там у нас? – взглянул в лист, – Рядовой Барклиф… Редкая фамилия. Хотя, нет! Я однажды слышал про одного Барклифа, нашего, сионийца… Из генералитетета. Но тот полковник из нашего Отдела… Интересно‑интересно, а они, случаем, не родня? – Он захихикал себе под нос довольно, словно сам развеселился или понял нелепость собственных мыслей. Глянул на капитана, слышал тот или нет. Но Ламберт стоял неподвижно, погрузившись в собственные размышления, даже про потухшую сигарету в руке забыл. – Вы сомневаетесь, капитан? – угадал Ли и сразу нахмурился, посерьёзнел.

– Я бы не сомневался, возможно, если б не было того упрямца, – ответил Ламберт, продолжая глядеть куда‑то в сторону отвлечённым взглядом. Он хоть и ответил на вопрос, но сам в это время продолжал обдумывать что‑то важное. Коротким взмахом руки попросил не отвлекать и вдруг спросил сам: – Вы, лейтенант, по долгу своей службы много кого должны были допрашивать. У вас должен быть богатый опыт. Так неужели вас ничто не смущает? Не беспокоит?

– Вообще‑то, если честно, это не по моей специальности. Я выполнял всегда только секретарскую работу. Вы же сами знаете, – Ли неприятно было признаваться в своей неопытности, да и самому ему его профессия мало нравилась. Он не любил копаться с бумагами. Мечтал о чём‑то более интересном, захватывающем, о том, о чем приятно будет вспомнить самому и другим рассказать.

А тут, когда понадобился штабной специалист из Отдела, он вызвался сразу, добровольцем, хоть и знал, что придётся с простыми солдатами тащиться невесть куда, по сырым, раскисшим джунглям, ловить диверсантов и расследовать их деятельность на месте, не теряя оперативного времени.

Но и тут опять пришлось заполнять анкеты, строчить рапорты, приказы, ещё какие‑то документы. Скука, конечно, но лишь в этом деле Ли и разбирался хорошо, знал, что и как заполняется, где в какой графе расписываться нужно, чтоб потом все эти бумаги имели силу документа. Каждому своё!

А этот капитан, будто специально, делает всё, чтоб подчеркнуть свою собственную опытность, мастерство, знания.

– Если б вы были дезертиром, – всего лишь дезертиром! – вы бы отпирались так упорно? – перефразировал свой вопрос Ламберт. – Тот‑то, первый, молчит с завидным упорством… Что ему скрывать? Чего бояться? Мы никогда не выдадим дезертиров своим врагам, и расстреливать их тоже ни к чему.

– Вы думаете, кто‑то из них может врать? – начал наконец понимать Ли.

– Не может, а уже врёт! И мастерски! – Ламберт ухмыльнулся. – Или же наш хромой друг знает то, что не известно второму.

– Всё бы ничего, но я не пойму, имеют ли эти двое хоть какое‑то отношение к основной группе? Ради которой, мы, собственно, здесь и находимся.

– А вы их об этом лучше сами спросите! – Ламберт рассмеялся, но замолчал сразу же, как только в комнату ввели другого пленного.

Так оно и продолжалось. А время уже перевалило далеко за полдень. Капитан психовал, бушевал, кричал, пускал в ход кулаки, а лейтенант Ли откровенно скучал и, проголодавшись, думал только об одном: о еде.

Уже к обеду они знали в мельчайших подробностях о налёте на базу во время учений (тут уж Джейку и придумывать ничего не пришлось, он скрыл лишь кое‑что); знали и представляли каждый пройденный ими километр джунглей и представляли так, словно сами были вместе с ними. Джейк тянул время, а так как все его рассказы слушали почти не перебивая, ему приходилось пускать в ход весь свой талант и гвардейскую выучку: он врал, изворачивался, намеренно запутывался и повторял тогда целые эпизоды, чем выводил Ли из себя. Говорил много и долго, с чувствами совершенно неподдельными, не поверить ему было невозможно. Много добавлял, вспоминал и пересказывал, толково и обстоятельно отвечал на редкие уточняющие вопросы капитана, которые тот с трудом умудрялся вставлять в этот бесконечный, изматывающий всех рассказ.

Как вёл себя Алмаар, Джейк не знал, но догадывался и радовался каждый раз, переступая порог, когда видел сверкающие ненавистью глаза капитана, его стиснутые кулаки, и лицо второго офицера, играющего желваками.

Просто каждый из них защищался и спасал себя так, как умел. Цель‑то была одна, хоть и шли они к ней разными путями.

Это могло продолжаться бесконечно, и даже Ламберт (жуткий упрямец, решивший‑таки переупрямить пленников и дождаться, когда один из них «проколется» и выдаст не себя, так товарища) сдался и сделал то, что должен был сделать давно, ещё в самом начале допроса. Он решил блефовать!

Янис – в который раз за этот день? – устроился на табуретке, стиснув зубы до звона в ушах, осторожно вытянул ногу, расслабился, как мог, опустил плечи и глаза прикрыл. Сейчас он слушал только свою боль: болела сломанная кость, болела невыносимо, хоть криком кричи; на фоне этой боли простреленная рука почти не чувствовалась, о ней Янис даже не думал – пустяк, можно и потерпеть!

И капитан этот глаза мозолил, слонялся вперёд‑назад с крайне задумчивым видом и, проходя мимо, постукивал костяшками согнутых пальцев по полированной крышке стола. Развернулся вдруг на месте, и взгляд его упёрся пленному в лицо. Но Яниса, украдкой следившего за сионийцем, не смутил этот упорный, разглядывающий, изучающий взгляд, он даже улыбнулся, насмешливо щуря глаза. Улыбка эта бросала вызов, дерзкий при его‑то положении, но Ламберт подумал, мысленно отвечая на этот вызов: «Глупец! Сколько же в тебе этого глупого, неразумного упрямства! Но ничем оно, это упрямство, тебе не поможет. Скажешь ты что‑нибудь или упрёшься – не главное! Я же ведь только выбираю одного из вас, одного из двоих… Одного для инъекции… Того, кто знает больше. Того, кто лидер в вашей компании. Если он, конечно, есть, этот лидер… На кого из вас сделать ставку, чтоб потом не пожалеть о потраченном времени и силах?

Вот ты: от тебя ни слова пока не удалось выколотить, хотя… Если б я только захотел, куда бы ты делся? Но какой смысл вас калечить? Один так и так пригодится потом для инъекции. Вот он и ответит на все вопросы, на все интересующие нас вопросы…»

– Ну, надумал что дельное? – Ламберт улыбнулся довольно дружелюбно.

– Я уже давно вам всё сказал, капитан. Больше мне добавить нечего, – Пленный раз десятый за день повторил всё те же слова, но сейчас он был уже настолько уставшим и измотанным, что отвечал равнодушным бесцветным голосом. Эта катавасия с постоянными «Увести!» – «Привести!» кого угодно уже вывела бы, а когда ещё и нога сломана – и подавно.

– Зря упираешься, – Он снова заходил по комнате, убрав руки за спину. Заботливый и сочувствующий голос настораживал, и Янис ждал продолжения. До этого сиониец не был так терпелив и сдержан: чуть что не так: не то слово, резкий голос, затянувшееся молчание, протестующий или насмешливый взгляд – и тогда только успевай огребать по счёту и без сдачи.

Как же угнетала Яниса такая беспомощность! Она давила на него сильнее, чем боль, больше, чем усталость. Если бы не наручники, он бы вцепился этому типу в горло, только бы пальцы на шее сомкнуть, а там, пусть, что хотят, то и делают, им его не оторвать.

Как же он ненавидел этого человека! Только эта ненависть и питала его силы, увеличивала жажду противоречия, отчаянного, упрямого упорства. Янис даже на смерть был готов. Выводить этих людей, пока не прибьют. Пусть! На что другое ещё надеяться? В его‑то положении! Да и Тайлеру в глаза смотреть не придётся. Янис опять подвёл их всех, а Тайлера особенно. И зачем он вернулся? От излишнего благородства? Неужели такие ещё бывают в этой жизни?

– А вот твой друг оказался куда сговорчивее, – При этих словах Янис всё же не удержался от вздоха сквозь стиснутые зубы. Он потому и показался всем настолько громким, что оба сионийца глянули в одну сторону.

«Предал! Предал! Предал! – громко забилась в висках кровь, и в глазах потемнело. Комната, стол и бревенчатые стены поплыли, удаляясь, расплываясь в розовом тумане, и все мысли в голове смешались, разлетелись кусочками, обрывками: „Рассказал! Что он мог рассказать?! Он – гвардеец! Неужели, испугался, струсил? Боли испугался? Сволочь! Я же уверен был в тебе… Как в себе самом…“

Он заставил себя шевельнуть пальцами больной ноги. Против воли заставил! Ничего из этого не вышло, но боль была адской, отрезвляющей, как ледяной душ, возвращающей в реальный мир.

А эти двое во все глаза пялились, глаз с лица не сводили. Интересно, что они хотели увидеть? Или услышать? Нет уж, от меня вам ничего не узнать!

– Ты зря упорствуешь. Он уже и так рассказал всё. Всё про вас, и про тебя, в частности, – продолжал Ламберт, довольный произведённым эффектом. Однако сдал этот парень, и сильно. Я и не ожидал от тебя такой слабости, весь день ты прекрасно держался… Ни слова, ни одной ошибочки! А здесь дрогнул, выдал себя. Нервы‑то и у тебя не стальные… Вот только для лидера ты не так силён, и довольно предсказуем. Я даже могу угадать, о чём ты сейчас думаешь, весь ход твоих мыслей… Как судорожно пытаешься ты хоть за что‑то зацепиться, успеть что‑нибудь придумать, какое‑нибудь объяснение, чтобы выложить его нам. Придумываешь и боишься ошибиться, а вдруг твой дружок рассказал совсем не ту историю, которую сейчас лихорадочно пытаешься придумать ты…

Слабаки! Какие же вы оба слабаки! Даже сговориться заранее не смогли. И доверия у вас друг к другу нет ни капельки! И не друзья вы, совсем не друзья! Хоть и вернулся один на выручку. Может быть, по приказу вернулся, подчинялись же вы кому‑то, какому‑то командиру в своей группе…

Но Ламберт всё же ошибался в своих догадках. Нет, совсем не о спасении думал Янис, сейчас он вообще ни о чём не думал, кроме одного: только бы Тайлера увидеть, предателя. Сволочь эту… Он и сам ещё не знал, что бы он мог сделать, встреться они один на один, но ярость и ненависть, теснившиеся в груди, требовали выхода.

А сам же Янис был внешне спокоен и как прежде вызывающе нагл. Прежний Янис. Такой же, как всегда, знакомый всем, кто его знал по жизни, если был знаком хоть немного.

– Да что вы знаете? – Янис повёл плечами, пытаясь хоть как‑то расшевелить затёкшие до бесчувствия руки. – Что вы вообще можете знать? Если б вы всю правду знали, вам бы уже не до меня было. У вас бы дела поважнее появились…

– А куда нам спешить, молодой человек? – заговорил тот офицер, что всё время сидел за столом. – Мы‑то на своей земле…

– Ваша земля на Сионе! – выкрикнул вдруг Янис с такой злостью, какой от него никто не ожидал. Да он и сам краем сознания чувствовал, что теряет контроль над собой, над своими чувствами, и говорит совсем не то и не к месту, а это вырывались наружу ярость и отчаяние. Отчаяние за безысходность собственного положения, за то, что его жизнь опять была подчинена кому‑то, и не просто кому‑то, а сионийцам. А их‑то Янис ненавидел всем сердцем, ненавидел за начатую войну, за возникшие перемены и вообще за всё, что с ним происходило.

– Вы – потомки „умрок“ и всякого сброда, всех тех, от кого отказалось наше общество! – продолжал он, глядя офицеру в глаза, видя в них растерянность и удивление. – И сейчас, как истинные дети своих отцов, вы готовы залить эту землю кровью, потому что другого способа решать свои проблемы вы не видите и не знаете!

Жалко всё‑таки, что когда‑то давно вам позволили назвать себя государством. Демократическим государством! Это же насмешка, издевательство! – Он рассмеялся холодным неприятным, почти истеричным смехом, рассмеялся этому сионийцу в лицо, в глаза, в эти ошалевшие широкораспахнутые глаза, наполненные изумлением. – Да любой из вас в десять раз хуже меня! Хуже! Потому что все вы – дети преступников и изгоев! Потому что вы… – договорить ему не дали: Ламберт, стоявший у него за спиной, и на этот раз не растерялся. Ладонь его выброшенной вперёд руки легла пленному ниобианину на шею и на затылок – резкий толчок вперёд и вниз – и мальчишка этот разговорчивый ударился лицом о стол.

Сообразил быстро, вывернулся из‑под руки, выпрямился и главное – заткнулся. Чуть повернул голову, пытаясь посмотреть назад, на капитана, но тот, проходя вперёд, прикрикнул:

– Сидеть!

Но ниобианин, медленно поворачивая голову, проводил его глазами, пылающим ненавидящим взглядом. Из рассечённого лба от виска по скуле на щеку стекала тоненькая струйка крови, и, когда добралась до подбородка, пленный, наконец, отвёл взгляд, тиранул щекой о расстёгнутый ворот комбинезона на левом плече.

Сидел, глядя на вздрагивающую на сквозняке штору, отделяющую кровать, и никого больше не замечал, но твёрдо сжатые губы и чуть суженые глаза выдавали хорошо скрываемую ярость. Да, от такого больше ничего не добиться. Он сорвался раз и больше такой ошибки не допустит, не позволит себе. Но Ламберт понял другое, чему он был особенно рад: дезертирство – это всё глупости! Не похож этот тип на дезертира. Нисколько не похож! Ни страха, ни слабости, ни малодушия! И знает он куда больше, а всё остальное – чушь! Конечно, пока он злится, разговорить его было бы легче. Придави только – и сболтнёт что‑нибудь. Нервишки‑то разболтанные, хоть и держался вначале неплохо. Да, момент терять не охота, но и терпеть эту насмешку и презрение в его глазах уже надоело. Измотали тебя эти ребятки, измучили изрядно своими выходками, да ещё на ногах с утра, без завтрака, без обеда, без отдыха. Но ничего: развязка уже близко! Какие‑то несколько минут. Сейчас бы только глаза того вруна увидеть! Что он нам скажет?

– Второго – сюда! А этого… назад! – Кивком головы отдал приказ.

…Они столкнулись на улице, и Джейк обрадовался этой встрече. Частью сознания отметил состояние Яниса: держится, вроде, неплохо, но вот свежая ссадина на лбу над левой бровью, и глаза, злые, яростные, – досталось, опять досталось. Приободрить бы хоть словом, хоть взглядом: держись, дружище. Нас здесь только двое, или вместе выберемся, друг друга прикрывая, или не выберемся вовсе.

– Радуешься, да?! Зубы сушишь, сволочь! – заговорил Алмаар, не успели они приблизиться друг к другу. Голос был негромким, но в глазах плясали искорки ненависти, презрения и злости, такой искренней и живой, что Джейк невольно растерялся, остановился даже. И Янис остановился, рванулся вперёд и, если бы не скованные наручниками руки, ударил бы сходу, без предупреждения, а так лишь попытался плечом сбить с ног, но не удержался сам, наступил на повреждённую ногу и взвыл от боли, лицом побелел. А потом закричал, не сдерживаясь: – Продался, да?! Слюнтяй!! Трус паршивый!! Ну, что они тебе пообещали?! Много?! Жизнь? Свободу? Звание? Деньги? Ну, говори же!!

Алмаара держали под руки двое солдат, пытались тащить, но он упирался в землю одной только ногой, вырывался с удивительной силой, с ним даже справиться не могли. И кричал, уничтожая Джейка взглядом: – Ты же всех нас предал! Всех!!! А капитан?! Как же капитан?! У‑у, ненавижу!! Убью, только подойди! Убью!!! Предатель! Трус!!!