Текст книги "Возвращение домой (СИ)"

Автор книги: Александра Турлякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 62 страниц)

Скорее бы солнце взошло, что ли! Хотя, и оно не поможет, ему до земли лучами своими не достать, лишь к обеду вода эта превратится в пар, и снова дышать придётся не воздухом, а водой, как в парнике.

Над рекой ещё туман стлался, густой и вязкий, настолько плотный, что другой берег лишь смутно просматривался чуть заметными очертаниями.

Течение здесь, в заводи, почти не замечалось, даже плавающие листья с деревьев стояли в воде неподвижно. А вода чистая и прогретая, песок на дне видно у самого берега, а дальше глубоко – и там пугающая опасная чернота. Хорошая, должно быть, глубина.

Соседний берег был далеко, раза в три, наверное, шире того места, где они когда‑то переходили давно группой…

Джейк даже дыхание сбил, пока добрался до берега. Ухватился за свисавшую к самой воде ветку, расслабился, отдыхая, заодно и огляделся. А Чайна‑то прибавила. Вот здесь, на берегу, был небольшой песчаный пляжик, и солнцем весь день прогревался. Раньше ещё, когда начал в лес уходить, спускался к воде и смотрел всё, смотрел на соседний берег. Хотел переплыть, но боялся, слабый ещё был после ранения.

А сейчас вода здесь. Весь пляж с песком под воду ушёл, а дальше отвесная стена леса. Значит, опять по горам дожди прошли. Как Ариартис тогда говорил: «Река поднимется, отрежет от всех до самой зимы…» Выходит, ещё дожди будут, будет Чайна прибывать – наступит осень. Джейк невольно поёжился, зябко повёл плечами, вспомнив ветреную, сырую осень на Ниобе. А здесь, на Гриффите, совсем не то, намного теплее, и год короче.

Зябкость прошла, стоило в воду окунуться; тёплая вода слабо пахла листьями и сырой древесиной. Не было в ней той снеговой свежести и холода до ломоты в зубах.

Он поплыл вперёд вразмашку, далеко выкидывая руку и разрезая воду впереди себя ладонью. Аж плечи сладко заныли с непривычки. Последний раз‑то когда плавал? В бассейне! Когда нормативы по спортивной подготовке сдавали. Уже полгода как… Но тело подчинялось. Каждое движение было знакомым, это как умение ходить, не задумываешься же, когда ходишь. Так и умение плавать. Ничего сложного!

Вот он, и дальний берег.

Туман уже поднялся выше, рассеивался, потянулся под защиту прибрежных деревьев, а в воздухе оставались капельки воды. Они опускались вниз утренней росой. И роса эта была холодной, как настоящий осенний дождь. Джейк нырнул под воду, поплыл вниз по течению. Плыл до тех пор, пока лёгкие не обожгло, не заныло под рёбрами и чуть сбоку, там, где теперь были две ямочки от свежих шрамов. Видимо, вправду внутри ещё не всё зажило так хорошо, как казалось. Боль ещё давала о себе знать при каждом вдохе, но боль терпимая, привычная… Терпимая, а всё‑таки вселяющая тревогу. Радость от такого красивого утра, от купания и выздоровления прошла куда‑то. Сразу вспомнилось всё…

«Ерунда! Подумаешь!.. Ерунда это всё!» – Джейк тряхнул головой упрямо, сгрёб мокрые волосы со лба, загладил их ладонью назад, и вдруг улыбнулся. Почему‑то неожиданно вспомнилась Кайна. Но не такой, какой она была чаще всего: замкнутой и серьёзной до неприступности, как богиня, а той вчерашней, перед завтраком, у Ариартиса. Счастливой, радостной, особенно красивой!

Сердце забилось сильнее, чаще, с волнением, как обычно перед возможной и давно ожидаемой встречей. И Джейк заторопился, погрёб к берегу, забыв обо всём, о другом. Даже мысли нехорошие пропали, тревожные мысли. Не до них теперь! Не до них…

* * *

– Мама, я обошла всех, даже у Каридии была, – Кайна с усталым вздохом присела на среднюю ступеньку, – Но она не придёт, не сможет…

– Каридия? Почему? – А‑лата развешивала для просушки сырые простыни, но, задав вопрос, обернулась к дочери, – Опять болеет, да?

– Да! – Кайна опустила голову, – У неё перед дождями кости ноют даже сильнее, чем обычно.

– А на праздник? Хотя бы на праздник?

– Тут она и сама ещё не знает. Но я просила, сильно просила, – Кайна поднялась, подошла, взяла из корзины вторую простынь, стала помогать развешивать.

– А остальные собираются все?

– Все…

– Ты предупредила, что сначала будет очищение? – А‑лата чуть отогнула край простыни, чтобы видеть лицо девушки, но Кайна только кивнула молча.

– Это хорошо, что завтра он уйдёт, – слова вырвались раньше, чем А‑лата успела сообразить, чтом за ними может последовать. Но Кайна только вздохнула, попросила с мольбой:

– Мама, я уже просила, кажется…

– «Мама»… Почему именно «мама»? Ведь так люди говорят! – сказала А‑лата, немного помолчав, – Почему не Лата, не А‑лата, как всегда? Почему «мама»? Ты же никогда раньше не говорила так…

Кайна пожала плечами в ответ, весь вид её выражал нежелание говорить хоть что‑то, или, скорее, сильную усталость.

– Кайна, ты даже плечами теперь дёргаешь совсем как он! – А‑лата недовольно нахмурилась, но Кайна этого не заметила, склонилась над корзиной.

– Он уже видел тебя сегодня? Спрашивал хоть о чём‑нибудь? Нет? Ты говорила ему про обряд? – А‑лата смотрела на дочь в ожидании ответа, но Кайна явно не спешила отвечать, расправляла влажную ткань, разглаживая руками каждую складочку.

– Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с тобой, ты замолкаешь, отказываешься. Кайна? Я же хочу помочь тебе! Ты ещё молодая, и с мужчинами у тебя никакого опыта, ты ничего не знаешь… А я вижу, камк он на тебя смотрит. Это не просто любопытство или интерес – это страсть! Или любовь! Называй, как хочешь… Это опасный взгляд… Что бы он к тебе ни испытывал, он сам прекрасно понимает, что это несерьёзно, всё это временно. Может, поэтому он и держится до сих пор. Но надолго ли… – А‑лата покачала головой, покусывая губы. Лица Кайны она не видела, девушка стояла по ту сторону развешанной простыни и стояла, опустив голову. А‑лата продолжила, – Люди… Все люди довольно опасны. А ещё я знаю, на что они могут быть способны. Ты же сама, помнишь, много чего рассказывала про них? Я боюсь… Боюсь, понимаешь? Только замечу: нет тебя, нет его – и сразу в панику. Значит, вы снова вместе! Снова где‑то одни… У меня сердце постоянно не на месте… Как ты одна, доченька?.. А если он груб с тобой? А если попробует пристать? Ты же можешь растеряться, не сумеешь вовремя остановить его?.. А вдруг на людей это не действует?.. Я боюсь за тебя, слышишь, Кайна?

Но Кайна и на этот раз промолчала.

– Конечно, тебе кажется, что я преувеличиваю, вижу в нём опасного и страшного зверя, – снова заговорила А‑лата почти умоляющим и оправдывающимся голосом, – Нет. С самого начала он понравился мне. Я ведь долго лечила его, выхаживала… Я люблю его даже… Но люблю, как сына, как одного из нас… А ведь он‑то человек. Чужак… Я как представлю его среди тех, среди солдат из города, мне страшно делается…

Да, я люблю его… – повторила А‑лата, встретив изумлённый взгляд дочери, – Никто так не радовался его выздоровлению. Я и сейчас им любуюсь, когда вижу… Когда у тебя будут свои дети, ты поймёшь…

Но сейчас, когда я знаю, что он может причинить тебе боль, лучше было бы, чтоб он ушёл отсюда. И побыстрее!..

Мне не хочется отпускать его ТУДА! Сильно не хочется!.. Если он уйдёт, то уйдёт навсегда. Но так будет лучше. Лучше для вас обоих, и для него, и для тебя особенно.

Кайна продолжала молчать и смотреть в землю. Слышала ли она вообще хоть что‑то? Голова её поднялась медленно‑медленно, и А‑лата встретила твёрдый, незнакомый ей взгляд дочери. Губы Кайны чуть дрогнули, вот‑вот – и скажет что‑то, но до этого не дошло: Кайна уже смотрела мимо А‑латы, и взгляд её и само лицо прямо засветились нескрываемой радостью. А‑лата поняла сразу, что к чему, но обернулась не сразу.

Он стоял очень близко – подошёл бесшумно, как ларимн, поздоровался с Кайной, на А‑лату же взглянул коротко, из вежливости. Сам только после купания, весь в чистом, в том, что она приготовила ему для обряда.

А‑лата подхватила пустую корзину, отошла на несколько шагов по направлению к дому. Да, они теперь её не замечали. Стояли друг против друга, ничего и никого вокруг не видя. Только простынь на верёвке между ними тяжело покачивалась на утреннем сквозняке.

А‑лата вздохнула с отчаянной бессильной мольбой: «Всесильное светило!.. И почему она не хочет меня слушать?! Все слова, все просьбы – всё напрасно!.. Что делать? Что ещё я могу сделать?!..»

* * *

Джейк ничего не понимал из того, что происходило вокруг. Ему оставалось только подчиняться; молча, не задавая вопросов, ни о чём не спрашивая, он прошёл за А‑латой между двумя разожжёнными кострами и сел на землю там, где ему указали.

Теперь огонь был немного впереди него и с обеих сторон: справа и слева. Свет слепил глаза, но он мог видеть других гриффитов, так же рассевшихся на земле двумя небольшими группами. Между ним и дикарями были костры и огонь, но лица некоторых Джейк узнавал сразу. Аирка, Ариартис, А‑лата. А Кайна? Где она? Она должна быть где‑то здесь. Джейк чувствовал на себе её взгляд, её близкое присутствие. Он обеспокоенно крутанул головой, даже чуть привстал, но затих, ощутив на плече чью‑то ладонь, и успокаивающий голос, незнакомый, на гриффитском: «Тихо, тихо, не двигайся…»

Чуть скосил глаза: за спиной стояла женщина, немолодая уже, красивая, как и все гриффитки, но Джейк её видел впервые, хоть и прожил в посёлке никак не меньше месяца.

Женщина держала в руках чашу, и Джейк спиной чувствовал движение этих рук, плавные и неторопливые. Гриффитка без слов, одним голосом, затянула какую‑то мелодию, что‑то торжественное. Слова в песне этой стали различаться тогда лишь, когда чаша в руках гриффитки остановилась над головой Джейка. Это была незнакомая, должно быть, очень древняя форма гриффитского, давно уже вышедшая из употребления. Джейк с трудом смог перевести несколько часто повторяющихся словосочетаний, в основном они были обращениями к солнцу, к огню, к воде, ещё к чему‑то непереводимому. Но суть была одна – молитва.

Пение опять стало чуть слышимым, когда гриффитка, сделав круг с чашей вокруг Джейка, прошла между кострами к остальным гриффитам. Что было там, Джейк не видел, но, вернувшись, женщина выплеснула что‑то из чаши в один из костров. Пламя полыхнуло так, если бы в него налили масло, но мгновенно опало, выбрасывая синие искры.

Джейк прищурился, прикрыл глаза от яркого света, а гриффитка уже запела другую песню с новой чашей в руках.

Сколько раз это повторялось, Джейк не считал, но за это время стемнело окончательно. В сумрачных отблесках лес казался плотной стеной. Там, впереди, под деревьями, были все гриффиты. Где‑то там же была и Кайна. Её взгляд, её присутствие чувствовалось особенно сильно. Под этим взглядом Джейк начинал испытывать страх за то, что по незнанию он может сделать что‑то не так, нарушить какие‑то правила во всём этом довольно странном обряде. Сам он понимал только одно: весь этот обряд со всеми молитвами, хождениями и кострами – примитивная попытка проведения дезинфекции после лечения. Гриффиты верили в то, что солнечный свет излечивает, даёт жизнь всему живому (и в этом они были недалеки от истины), поэтому обряд начали засветло, а всю основную подготовку – с утра.

Они верили также и в то, что огонь и вода участвуют в сотворении жизни, как и солнечный свет, помогают при выздоровлении, забирают с собой болезни и хвори. Огонь и вода – главные стихии жизни. Дающие эту жизнь, и довольно легко лишающие её. Они требуют бережного к себе обращения. Бережного и уважительного. Может быть, поэтому гриффиты никогда не выбрасывали мусор в огонь, не гасили пламя в своих очагах.

И сейчас эти костры, как непременные атрибуты очистительного обряда, эти всполохи огня и жертвы, воздаваемые гриффиткой после каждого обхода по кругу, были так же важны для них, как для других обработка раны антисептическим раствором.

Женщина подошла к Джейку с наполненной чашей, наверное, последней, потому что на этот раз её оставили полной. Так же держа чашу в обеих руках, гриффитка опустилась перед ним на землю и, выговаривая что‑то на гриффитском, поставила чашу перед собой. Слова были более знакомыми, и Джейк невольно переводил их для себя, а сам смотрел на женщину не отрываясь, прямо ей в глаза.

– …Свет вечно светел, всесилен и всемогущ… Каков он, спрашиваем мы всякий раз? Свет? Огонь – его подобие!.. – это уже не песня была, а какой‑то необычный рассказ. – Свет солнца и огонь земли – они управляют жизнью… Что может быть сильнее жизни? Что может быть важнее жизни? Ничто!!! Сущее вечно и неуничтожимо!

Жизнь личная и жизнь чужая не могут быть подчинены кому‑то. Каждый сам себе хозяин! Это главный закон! Главный?

В последнем слове угадывался вопрос, не утверждение. Джейк кивнул головой, соглашаясь, но потом, словно опомнившись, добавил на гриффитском:

– И! (Да!)

Женщина чуть заметно улыбнулась, подбадривая, окунула вдруг правую руку в чашу и, беззвучно нашёптывая что‑то, провела подушечками пальцев Джейку по губам, от одного уголка до другого, справа налево.

– Знай и помни всегда! – добавила громче.

Джейк давно хотел пить и сейчас постарался как можно незаметнее облизать губы. Незнакомый чуть сладковатый вкус с горечью. Аромат как у ночных цветов с хищно‑алыми язычками. Да, он часто видел такие цветы в этом лесу, но не знал их названия. Но помнил их аромат, сильный, остро‑терпкий запах, от которого тяжелели веки, наваливался сон, а в движениях появлялась ленивая оцепенелость. Наркотик. Довольно сильный психотропный препарат.

– …Вода земли – кровь тела – сок растения… – слова доходили как сквозь вату, обрывки фраз, и головокружение от неожиданной слабости. Джейк моргнул несколько раз с усилием, справился с этой слабостью, чётко различил окончание, – …От крови пришло, к крови и вернётся!

Он и согласиться не успел, а уже почувствовал прикосновение к губам и снова – горчащий вкус. Сильно захотелось утереться, невыносимо, до нервного зуда в руках. Он ни о чём другом и думать не мог, лишь об этом.

Весь обряд начал тяготить. Раньше он хоть что‑то понимал в происходящем, видел какую‑то логику, но теперь разнервничался. Применение незнакомого наркотика, к которому у него не было искусственного иммунитета, рождало страх, желание отказаться от всего, и только нормы приличия и уважение удерживали на месте. В конце концов гриффитка вложила чашу Джейку в руки, заставила подняться, и, придерживая его за запястье, повела за собой к костру.

Он видел всё вокруг себя, как сквозь пелену тумана. Видел, как гриффитка сама, но его руками, вылила чашу во вспучившееся, вечно голодное пламя. Как со стороны смотрел на то, как женщина тонким жертвенным ножом делает надрез по внутренней стороне его руки от локтя и до запястья. Боль совсем не ощущалась, только в памяти шевельнулись смутные воспоминания.

Первая ночь в казарме!

Слабое подобие этого ритуала, но суть та же: принять, ввести в круг «своих». Штучки Колина и его приспешников. Как в таких случаях говорил Крис: «Гриффитов эти дураки считают отсталыми дикарями, но сами при этом перенимают от них всё, что можно, вплоть до всех этих шуток с „посвящением в свои ряды“.»

Кровь пришельца сделала нечистым весь посёлок, и только эта же кровь могла очистить всех его жителей. Вот она! Тонкой живой струйкой стекающая вниз по ямочке полусогнутой ладони, пробирающаяся сквозь пальцы и с шипением падающая в костёр, на искрящиеся жаром угли.

Джейк стоял до тех пор, пока его не отвели в сторону. Вокруг толпились люди. Гриффиты со всего посёлка. Каждый без спешки и суеты разжигал из жертвенного костра сухой мох в горшочках. В них ларимны уносили в свои дома «чистый» и всё очищающий собой огонь, огонь, очищенный теперь божественной жертвой, получивший силу и способность противостоять всем ночным нехорошим духам.

Джейк тупо смотрел на эту безмолвную, беззвучную очередь. Знакомые серьёзные, сосредоточенные лица.

Кайна?! Кайна?! Где Кайна?!!

С губ сорвался глухой отчаянный стон, сердце откликнулось болью. Стала возвращаться чувствительность и понимание происходящего. Джейк зажал пальцами порез на запястье, опустил голову. Всё, он сделал всё, что от него хотели. Вряд ли его удостоят теперь хоть взглядом. Но он ошибся. Дальше начался какой‑то праздник, и его пригласили как почётного гостя, как равного себе.

А главное – потом был танец!

Кайна появилась совсем неожиданно.

Джейк даже не смотрел по сторонам, сидел, склонив голову, ни на кого не глядя, лишь краем уха улавливая негромкий рассказ Ариартиса. Что‑то малопонятное, много незнакомых слов. Джейк слушал из уважения и молчал, не перебивая и не переспрашивая. Но, когда вокруг стало тихо, когда сердце забилось громче, предсказывая ЕЁ появление ещё раньше чем глаза, – Джейк вскинул голову, заметался взглядом – и наткнулся на неё.

Все они расселись полукругом, так, что каждый мог её видеть. Кайна стояла в самом центре. Прямая, стройная, с расправленными плечами, опущенными руками, поднятым подбородком и неподвижным взглядом. Встретив этот взгляд, Джейк чуть заметно улыбнулся, но девушка будто и не заметила этой улыбки. А ведь она предназначалась ей. Только ей!

Но Джейк не расстроился, он понял, что сейчас Кайна не принадлежит себе, она теперь лишь Та, Кто Исполняет Танец. Сама природа, в облике молодой прекрасной женщины, представшей перед немыми зрителями.

Кайна стояла, не шевелясь и даже не моргая, точно для того, чтоб её можно было рассмотреть всю, с головы до ног. И Джейк смотрел, смотрел жадно, никого больше не видя, кроме её одной, единственной. Это была та, но ожившая статуэтка, которую он видел в доме Ариартиса.

Длинный, до косточек щиколоток кусок ткани, стянутый на боку в узел, цветы двумя гирляндами на груди. И не поймёшь, есть ли там, под ними, ещё что‑нибудь из одежды. Венок из белейших крошечных орхидей на темноволосой голове, особенно ярких в контрасте.

Статуэтка! Один к одному! И даже то ощущение замершего готовящегося движения, – оно тоже было здесь. «А дальше? Что будет дальше вслед за этой неподвижностью?» – Вопрос готов был сорваться с губ.

Напряжённая тишина нарастала. Казалось, в мире не было больше ничего, кроме освещённого кострами круга, тонкой, затвердевшей, как та ямса, фигурки и бледных лиц, глядящих на неё. Лес умер, умерла ночь, и только здесь осталось ещё присутствие жизни.

От этого ощущения почему‑то стало страшно, холод, как чьи‑то пальцы, коснулся затылка, побежал по позвоночнику. В это мгновение Джейк уловил, скорее кожей почувствовал чуть слышимые ритмические удары. Откуда этот звук? Пошевелиться он боялся, только взглядом повёл: у всех сидящих гриффитов ладони рук лежали на земле, а на подушечках пальцев – пластинки из дерева. Несильное похлопывание по земле – и рождался звук. Низкий, идущий будто из‑под земли, но от него веяло чем‑то мистическим, чуждым всем прежним представлениям о музыке. Он то нарастал, как волна, и тогда ритм учащался, как нервная дрожь, то затихал до еле различимого шелеста.

Джейк смотрел вниз, на руки Ариартиса, и чуть не пропустил начало танца. А оно совпало с моментом, когда удары стихли до еле слышимого далёкого эха. Плавное – по‑птичьи – движение выброшенной вперёд и вверх руки, украшенной по запястью перевитыми цветами. Раскрытая ладонь и разведённые пальцы в просящем, почти молитвенном жесте. Опять секундная неподвижность, а за ней – совсем неожиданная резкость в подьёме второй руки и – хлопок над головой. Громкий, неожиданный звук. Сопроводительные удары стали громче, накатили волной. Почувствовался свой особый ритм: две короткие, громкие волны, как два удара, за ними – три коротких, раскатистых, а потом – пауза. Пауза во всём. Даже фигура в центре площадки замирала.

Джейк смотрел не дыша с немым, восторженным стоном, застывшим на полуоткрытых пересохших губах. Смотрел на Кайну, ловил каждое, даже совсем незаметное её движение. Гибкая фигура, руки и пальцы, придающие законченность движениям тела и неповторимую красоту. Он следил за руками, но успевал уловить даже взмах ресниц, движение подбородка, появляющуюся и исчезающую улыбку на губах. Он сглатывал всухую всякий раз, когда разрез до самого узла на боку открывал взору каждого стройную ногу во всей её красе от ступни до пояса.

Боже! Разве можно описать этот танец?!

А запомнить?! А повторить?!

Джейк видел только её. Обожал каждую чёрточку этого тела, каждую линию, гордился ею. Не видел ничего, кроме её взгляда, кроме её тёмных глаз. И хотя глаза эти всем казались отсутствующими. А взгляд – неподвижным, он видел в них то, что ни один из них двоих не решался сказать вслух…

Сколько он длился, этот танец? Не так уж и долго, но за эти минуты Джейк успел пережить целую бурю эмоций, таких чувств, какие он не мог даже представить в себе и своей довольно бедной на события жизни.

Любовь! Он познал любовь!

Одно лишь это чувство без телесной близости, возможно, без взаимности, но душе хотелось плакать от счастья. От радости, от ощущения прикосновения к этой сокровенной мечте, мечте каждого.

Пережить это… Ничего не требуя, ни на что не рассчитывая… Всего лишь пережить, испытать на себе то, о чём говорят другие…

Это даже не восторг, не опьянение. Не радость. И даже слово «счастье» вряд ли вместит в себя все пережитые ощущения.

Танец кончился. Все исполнители мелодии и участники этого представления стали подниматься со своих мест. Жертвенный танец, проводимый два раза в год, весной и осенью, завершился. Каждый спешил прикоснуться к той, что наделена особым даром: благодарить природу и весь мир своим танцем.

Кайна ещё сидела на земле, на том месте, где завершила танец, сидела, подогнув под себя ногу, обхватив колено другой ноги руками и низко‑низко опустив голову, так, что волосы, скользящие по спине и плечам, рассыпаясь, закрывали её лицо от всех.

Джейк видел, как её обступили со всех сторон, загомонили радостно. И это гриффиты, обычно сдержанные в своих чувствах! Рядом Ариартис всё повторял с вос‑торгом и с гордостью в голосе:

– Ты видел… видел её? Правде же, прелесть?! Видел?.. И ведь она же в городе жила, в городе… Где она могла видеть такое?.. Столько жизни, правда? Ты же видел… Ты всё видел… Я заметил, как ты на неё смотрел…

Джейк только кивал головой, соглашаясь, почти не слушая этот восторженный шёпот, чувствуя лишь, как старик тянет его за руку, он тянет подойти вслед за всеми. Он не упирался, но и не сделал ни одного шага вперёд, не пытался стряхнуть руку Ариартиса, ему было не до него, да и один старый гриффит вряд ли мог сдвинуть его с места тогда, когда он сам не хотел этого. Нет, он хотел подойти, подойти поближе, чтобы снова увидеть Кайну такой, какой она была минуту назад. Хотел больше всего на свете, хотел – и не мог. Потому что понимал: если я подойду, хоть шаг сделаю ей навстречу, то потом уже никогда не смогу заставить себя уйти отсюда.

Сейчас ещё чувствовалась та тонкая нить, связывающая его, заставляющая делать то, что приказывает разум, а не сердце. Пока ещё он может выбирать между тем, что он хочет делать, и тем, что он должен делать. Но ещё шаг – и всё. Контроль над собой будет потерян, потерян безвозвратно.

Он мог только смотреть, смотреть на неё издалека, не упуская из виду её светящееся улыбкой лицо и венок из цветов на волосах. Видеть, как к ней подходят со словами благодарности, говорят что‑то, а она улыбается и, прощаясь с каждым, прикасается к губам ногтями указательного и среднего пальцев. Непривычное глазу, но удивительно красивое движение… Джейк бы полжизни отдал не раздумывая за эту улыбку, за то, чтобы видеть, как она прикоснётся своими пальцами к губам, как она улыбнётся так же искренне и по‑доброму не кому‑то, а ему.

Боль, отчаяние и даже ревность – они травили душу сильнее и больнее любой кислоты. Хоть плачь. Но он всё равно не сходил с места.

Гриффиты расходились по домам с просветлёнными счастливыми лицами. Народу становилось всё меньше. Всё сплошь свои, родные лица. Но Кайна не их совсем сейчас хотела видеть, хоть и держалась подобающе, отвечала на поздравления, прощалась с каждым, а сама всё искала, искала глазами. Вот он! Вот, он стоит, и Ариартис рядом. Почему так? Почему не подходит? Боится? Не решается? Не знает, как быть! Он же чужой среди нас…

Придерживая обеими руками у самого горла накидку, кем‑то накинутую ей на плечи, она подошла к Джейку. Заговорила первой, сходу, не давая опомниться ни ему, ни себе.

– Ты не торопишься? Нет? Мне поговорить с тобой нужно…

– Прямо сейчас? – Такого напора Джейк совсем не ожидал. Да и вид у Кайны был очень серьёзный, будто и вправду дело шло о чём‑то важном.

– Да. Да, сейчас. – Ответила она уже находу, видимо, сразу поняла, что он не откажется. Шла, слыша за спиной его очень тихие шаги, чувствуя лопатками и затылком его заинтересованный взгляд. «Только бы не спрашивал ни о чём… Если спросит первым, у меня не хватит сил, не хватит решимости…»

Они остановились в тени дома, нежилого, заброшенного, одного из тех, что строили люди. Кайна пропустила Джейка немного вперёд, сама осталась стоять так, что лицо её и вся фигура были в тени.

Она ещё раз и ещё рассматривала его лицо: эти резкие тени в глазницах, делающие его строже, старше; глубина, не скрывающая в себе какое‑то совсем мальчишеское любопытство и ожидание; плотно сжатые губы, без намёка на улыбку; затвердевшие скулы, и строго хмурящиеся брови. Он на самом деле старше, чем показался ей в самый первый раз. Старше и серьёзнее при всей своей улыбчивости.

«Как сказать? С чего начинать начинать‑то вообще?.. А если он только посмеётся в ответ?.. Ведь я же совсем, совсем его не знаю!!..»

Молчание затягивалось. Джейк видел, как под его взглядом Кайна начала нервничать. Видел, что она хочет сказать что‑то и не решается. Только губы дрожат, как будто вот‑вот – и расплачется.

Момент был такой, что они оба понимали, о чём, собственно, должна идти речь. Понимали, что сейчас должны признаться друг перед другом во всех своих чувствах. Признаться – и тогда всё встанет на свои места. Исчезнет скованность, недосказанность, это напряжение и боязнь быть непонятым.

Понимать‑то они понимали, но никто не решался сделать первый шаг.

За спиной Джейка была жизнь, был свет костров, были голоса, а здесь они вдвоём стояли в полной тишине и почему‑то избегали смотреть в глаза друг другу.

– Кайна! – Знакомый окрик А‑латы оттуда же, из‑за спины, вырвал их обоих из оцепенелости. Кайна дёрнулась уйти, но скорее неосознанно, потом разомкнула губы, собираясь откликнуться на зов, но не сделала ни того, ни другого, а наоборот – встала, прячась за спину Джейка.

– Кай‑на‑а!! – видимо, было что‑то срочное, или А‑лата опять встревожилась, видя, что дочь её и «этот ненадёжный тип да ещё и человек к тому же» куда‑то пропали, пропали вместе.

Джейк посмотрел в ту сторону, но саму А‑лату среди гриффитов не заметил, обернулся к Кайне и увидел, что она, привстав на носочки, смотрит туда же через его плечо. В этот момент их взгляды встретились. Кайна смутилась, опустила голову, стыдясь того, что ей приходится прятаться от матери и обманывать её.

– Знаешь, Джейк, я слышала, ты знаком со многими нашими обрядами. Я не знаю, правда, знаешь ли ты этот… – до этого Кайна всего лишь несколько раз обращалась к нему по имени и всегда только тогда, когда хотела сказать о чём‑то важном или спросить у него что‑то важное для себя. Джейк почувствовал, что против воли улыбается, подбадривая девушку этой улыбкой. А Кайна дрожащими несмелыми руками протянула ему какой‑то плетёный вручную шнур из цветных нитей. Джейк отстранился невольно. Подарок? Подарок на прощание? Что мне с ним делать? А как поступают сами гриффиты в таких случаях? Он ещё не успел решить, брать или не брать этот подарок, а Кайна сама уже делала так, как знала. Накинула шнур на шею, стала завязывать его сложным узором у Джейка на груди.

– Не надо! – перехватил её руки, сжал её пальцы в своих, а потом, будто испугавшись этого прикосновения или, может быть, возможной боли, приносимой этим пожатием, отпустил, заговорил с отчаянием и с болью, встретив её огромные в полумраке глаза с ошарашенным, изумлённым взглядом.

– Я ведь не знаю… не знаю, для чего это… Не стоит, наверно… К тому же, я ухожу завтра, завтра утром…

Кайна отшатнулась, как от удара в грудь, вдохнула воздух с шумом, вот‑вот и заговорит. Но промолчала. Под её взглядом Джейк сразу понял, что делает что‑то не так, совсем не так, как надо. Но как надо, чёрт возьми?!

Он нервно пригладил волосы на затылке, глянул по сторонам, интуитивно ища защиты или помощи.

– Мне никто ничего не объяснял… Что можно, что нельзя… Но я же не дурак, я понимаю… А‑лата правильно говорит, между нами мало общего. Поэтому… – вздохнул тяжело, с мукой, понимая, как убийственно звучат его слова. – Нам так легче будет… Я уйду, и всё забудется… И подарок этот… Если на память, то я и так никогда этого не забуду… – Он говорил, стараясь не глядеть на Кайну, её взгляда он вынести не мог. И так чувствовал его силу кожей. Слов не хватало, ни сил, ни решимости. Как бы рассчитывая на её поддержку или хотя бы понимание, Джейк перевёл глаза – и обомлел.

Кайны не было!

Исчезла! Испарилась! Пропала!

Так, же, как делала это всегда. Своей лёгкой скользящей походкой. Походкой профессиональной танцовщицы.

Со стоном отчаяния Джейк схватился за голову, крутанулся на месте.

А‑лата возникла неожиданно, – и что у них за манеры, у этих гриффитов? – спросила встревоженно:

– Ты видел Кайну? Только не ври, я видела, как вы вдвоём уходили. Где она? – Джейк рассеянно пожал плечами, слова А‑латы до него доходили с трудом, он ещё переваривал произошедшее, а голова и так уже шла кругом от всех этих впечатлений и от всего увиденного.

– Она ушла куда‑то… Не знаю… – Джейк попытался отвернуться, он никого сейчас не хотел видеть. Никого, кроме НЕЁ…

– Не знаешь? – А‑лата переспросила медленно, словно ещё обдумывала ответ, – Не знаешь?! А это что?!! Что?!! – она дёрнула шнур с такой силой, что не завязанный до конца узел развязался. – Это её рук дело?!

Джейк кивнул, слабо‑слабо двинул подбородком. Такой разъярённой А‑лату он ещё ни разу не видел, но всё происходящее казалось каким‑то нереальным, может, поэтому ему и не было так страшно.

– И это ОНА повязала тебя парузом? – Джейк снова кивнул, хотя и чувствовал, что понимает всё меньше и меньше. – Всесильный Свет! – А‑лата всплеснула руками с мольбой и отчаянием, – И где же она теперь? Где теперь твоя жена? Почему ты не с ней?

– Какая жена? Вы о чём? – Джейк моргнул несколько раз оторопело.

– А это что, по‑твоему? – А‑лата дёрнула шнур на себя, будто пыталась сорвать его совсем, – Это же венчальная лента! Парумз, по‑нашему! Вы теперь женаты. Женаты, понимаешь ты это?! До тех пор, пока она сама тебя не отпустит. Ведь детей‑то у вас быть не может.