Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц)

«Это же он, он!.. Он сейчас говорит моими устами, – встрепенулось откуда-то с глубины души. – Мой возлюбленный, мой единственный бог, душа моей души, Милосердный!»

Хайнэ затопили восторг и обожание.

И счастье – беспредельное, как небо, которое вдруг распростёрлось над ним и вокруг него.

Он говорил и говорил, взгляд его летал по строчкам, и строчки оживали, превращаясь в картины; муж и жена любили друг друга и ждали встречи, и это уже не они изливали чувства калеки, а Хайнэ был наполнен их чувствами – их ожиданием, их томлением, их желанием.

И, наконец, их счастьем, их торжеством, когда мучительное, долгое ожидание закончилось соединением.

– Теперь даже смерть не сможет разлучить нас, потому что я отправлюсь за тобой и в Подземный Мир.

Закончив читать, Хайнэ отложил листы в сторону и замер, очнувшись от своего сна. Небо снова стало раззолоченным сводом, а земля – мраморным полом зала, который назывался «Тысяча Шагов».

Вокруг царила немая тишина.

Медленно, очень медленно, Хайнэ поднял голову и посмотрел на Марик, преисполненный ужасом человека, который отсчитывает последние мгновения своей жизни.

Она плакала.

– О, Хайнэ, – сказала она, даже не пытаясь вытереть слёзы, текущие по лицу. – Это…

Голос её дрогнул и осёкся.

Хайнэ не мог поверить.

Тогда Марик подошла к нему, взяла его руку и, наклонившись, шепнула:

– Это же его строки, Энсенте Халии? Я узнала его стиль. Никогда бы не подумала, что он может написать такую вещь, и что она мне может понравиться, но… Но, Хайнэ, вы так это прочитали. Я думала, что Энсенте Халия – просто ваш знакомый, но теперь я понимаю, что ошибалась, вы близкие друзья. Вы видите его душу.

– Да, – только и смог ответить Хайнэ. – Мы с ним близки.

Он не знал, как относиться к этим словам Марик, но понимал одно – произошло то, о чём он и мечтать не мог.

Его слова затронули её чувства, вызвали отклик в её душе. Марик сама сказала, что подобные вещи не нравились ей раньше, но, несмотря на это, она плакала…

Это было счастье.

Хайнэ смотрел на неё снизу вверх, тихо улыбаясь, и точно знал, что для неё в этот момент так же, как и для него, не существует ни других гостей, ни Сорэ Саньи.

Наконец, Марик опомнилась, отпустила его руку и скользнула куда-то назад.

Но не успел Хайнэ оправиться от этого потрясения, как его ждало другое.

– Ан кайсе астариан, – произнёс кто-то рядом с ним певучим и мелодичным голосом, похожим на… Хайнэ даже не знал, на что был похож этот голос – он напоминал одновременно и соловьиную трель, и шумное журчание весеннего ручья, и звон колокольчиков на ветру.

Но от этого голоса дрожь бежала по телу.

Не только у него одного – восхищённый вздох прокатился по залу, как будто сотни человек на мгновение стали одним, испытавшим единый порыв благоговения и восторга.

Белая рука легла на плечо Хайнэ, и терпкий запах дерева абагаман заполнил всё вокруг, смешиваясь с уже привычным запахом роз.

Хайнэ растерянно принял из рук Онхонто тёмно-розовую ветвь.

– Ан тай ас, – продолжал взволнованно говорить тот. – Ирес стайсе… Хайнэ… это есть… мне чувствовать слёзы.

Хайнэ был настолько изумлён тем, что Онхонто произнёс его имя, что не смог вымолвить ни слова.

Тот же, взяв его руку, осторожно потянул к себе.

– Ирес стайсе… остайся, оставайся, – перебирал слова он, и голос его, нелепо коверкавший слова чужеземной речи, всё равно казался песней, льющейся откуда-то с небес. – Остайся со  мной, всегда.

По залу снова прокатился вздох – на этот раз завистливо-изумлённый, непонимающий.

Но прислужники уже разложили подушки возле возвышения и помогли Хайнэ опуститься на них.

Онхонто сел в своё кресло, всё ещё не выпуская его руки из своей; края его широких рукавов теперь касались лица Хайнэ, и тот ощущал, что ткань, из которой сшит наряд, тяжела и тверда от обильно усыпавших её драгоценных камней, как железо.

– Ан тай… как у вас? Доволен, – всё-таки нашёл нужное слово Онхонто, и в голосе его прозвучала улыбка.

«Это уж, пожалуй, слишком, – подумал Хайнэ испуганно и почувствовал, как взмокла его рука в чужой ладони, узкой и приятно прохладной. – Мне было бы достаточно и того, что мой рассказ понравился Марик…»

Казалось бы, нужно было радоваться такому ошеломительному исходу, но он чувствовал только растерянность и страх.

– Сила божественной крови такова, что даже калеки из семьи Санья могут порой продемонстрировать таланты, – внезапно отчётливо услышал он голос Сорэ Саньи.

Хайнэ вспыхнул.

«Завидуй, павлин, – яростно подумал он. – Ты, наверное, привык всюду встречать успех, но сегодня не тебя выбрали из всех, не для тебя Онхонто произнёс свои первые слова за весь вечер!»

Тут он позабыл о Сорэ Санье и снова подумал о человеке, в чьей ладони покоились его маленькие, уродливые, влажные от волнения пальцы.

Хайнэ попытался скосить на него взгляд и внезапно замер, испытывая непонятную растерянность; он не смог этого сделать. Его охватило странное чувство, что он столкнулся с чем-то непостижимым, чем-то большим, чем он сам.

А представление, тем временем, продолжалось.

Онхонто больше не выглядел неподвижной статуей: он то и дело говорил что-то своим чарующим, певучим голосом, который звучал куда мелодичнее, чем самые совершенные музыкальные инструменты в руках у лучших музыкантов. Он хвалил гостей, и хотя смысл его слов можно было разобрать лишь с большим трудом, гости отходили от него обласканные, счастливые.

Однако он больше никого не отличил, не подозвал к себе.

«Неужели только меня? Как такое возможно?» – думал Хайнэ потрясённо и почти не хотел, чтобы это было так.

Один раз Онхонто рассмеялся, легко и звонко; рука его сжала пальцы Хайнэ, и тот пришёл в такое волнение, что почувствовал себя на грани обморока.

Успокоился он лишь тогда, когда случайно поймал взгляд Марик – она улыбалась ему; остальные смотрели неприветливо.

Хайнэ охватили ликование и восторг.

«Я отдам Марик то письмо, которое написал в экипаже, – твёрдо решил он. – Скажу, что люблю её. Напишу для неё ещё десяток, нет, сотню рассказов. Всё, что угодно, лишь бы она снова улыбнулась…»

Онхонто вдруг поднялся, выпустив его руку, и сказал что-то на своём языке.

Хайнэ испытал одновременно и облегчение – его ладонь была вся мокрая от пота и онемела, затекла, – и смутное сожаление.

– Господин хочет прогуляться, – объявил кто-то из прислужников. – Гости могут последовать его примеру.

Хайнэ тоже захотел встать, однако замешкался, пока искал свою трость, и, поднявшись на ноги, обнаружил, что остался один, без своего покровителя, который уже успел выйти вместе со свитой в сад.

На мгновение его охватил безотчётный страх, почти паника, как будто гости, охваченные завистью, могли кинуться на него и попытаться растерзать, как когда-то простолюдины на улице Нижнего Города.

Однако сквозь толпу к нему уже пробивался Астанико с весьма довольным видом.

– Давайте выйдем на балкон, – предложил он, протянув ему руку. – Там будет проще поговорить.

Хайнэ с благодарностью принял приглашение, позволив увести себя от столь пугавшей его толпы.

– Ну, Хайнэ, – сказал Астанико, когда они выбрались на свежий воздух. – Теперь вы видите, как правильно поступили, последовав моему совету явиться на приём? Искренне рад вашему успеху.

«Сомневаюсь, что кто-то из гостей может повторить эти слова», – подумал Хайнэ.

– Я, на самом деле, совсем не ожидал, – смущённо улыбнулся он. – До сих пор не могу поверить, кажется, будто это сон. Думаю, смогу прийти в себя только когда вернусь домой.

– Домой? – повторил Астанико резковатым голосом. – О чём вы говорите, Хайнэ? Забудьте о доме, вы остаётесь здесь. Вы разве не слышали, что сказал Онхонто?

«Остайся со  мной, всегда», – вспомнил Хайнэ, и сердце у него оглушительно заколотилось, к лицу прилила волна крови.

– Вам оказали величайшую честь. – Голос у Главного Астролога внезапно стал властным, повелительным. – Вы не можете отказаться.

– У меня и в мыслях не было отказываться, – растерянно возразил Хайнэ. – Но я не понимаю… разве я должен остаться во дворце уже сегодня? На ночь?

– Разумеется, – прохладно сказал Астанико. – Если хотите, за вашими вещами можно послать слуг, но не думаю, что вам что-то понадобится. Здесь у вас всё будет. К вам благоволят звёзды, Хайнэ, так что лучше порадуйтесь своему счастью. И помните, что удачу легко спугнуть – например, таким испуганным видом.

Он чуть улыбнулся.

Хайнэ какое-то время изумлённо молчал.

Нет, не то чтобы он был против такого непредсказуемого поворота событий, совсем нет, но…

– Вы ведь не хотите огорчить Онхонто, не так ли? – спросил Астанико требовательно.

– Огорчить? – переспросил Хайнэ и, вздрогнув, отвернулся. – Но ведь останусь ли я здесь сегодня на ночь или нет – это такая мелочь. Разве может она иметь для него значение?

– Вы ведёте себя как маленький ребёнок, Хайнэ, – строго сказал Астанико. – По-моему, Онхонто ясно показал вам своё расположение, только вам одному. Какие ещё доказательства требуются? Откуда такая неуверенность в себе? Вы были совсем другим в начале вечера.

Хайнэ пристыженно опустил взгляд.

– Возвращайтесь, – повелел Главный Астролог. – Для вас приготовят комнату и покажут, куда идти. Думаю, Онхонто ещё захочет поговорить с вами перед сном.

Эти слова одновременно испугали и обрадовали Хайнэ.

А потом он вспомнил, что во дворце у него будет гораздо больше возможностей видеть Марик, и сердце у него затрепетало.

Он почти готов уже был последовать данным ему указаниям, как вспомнил про Хатори и замер на месте.

– Подождите! – воскликнул он. – Мне сначала нужно увидеться с братом, он ждёт меня у ворот.

– Хайнэ, не говорите глупостей, – перебил его Астанико. – Уже слишком поздно для свиданий. Возвращайтесь! Вашим родным всё сообщат, завтра сами напишете им письмо.

– Нет, я не могу, – настаивал Хайнэ. – Я должен сказать ему, прямо сейчас.

– Хорошо, я пошлю к нему слугу, – в голосе Астанико прозвучало заметное нетерпение.

– Вы не понимаете! Он сказал, что будет ждать меня, значит, будет ждать до последнего, сколько бы слуг вы к нему ни посылали, будет ждать до утра.

– В таком случае он промокнет ночью под проливным дождём, и поделом ему будет за это глупое упрямство! Ни ума, ни приличий у вашего брата! – вскричал Астанико, окончательно выходя из себя. – Идите обратно, вы что, не поняли?

– Не говорите так о нём! – воскликнул Хайнэ, растерянный и возмущённый его напором. – И прекратите разговаривать со мной таким тоном!

Астанико отступил на шаг назад; лицо его, раскрасневшееся от злобы, стало медленно белеть, приобретая привычный болезненно-бледный оттенок.

– Прошу меня извинить, – нехотя сказал он. – Дело, я скажу вам, вот в чём… Моя мать была весьма решительной, я бы даже сказал, резкой натурой, и мне, по всей видимости, достался её характер. По крайней мере, отчасти. Так что иногда я забываюсь и становлюсь, гм, чересчур властным. Видимо, поэтому у меня до сих пор нет жены и, наверное, никогда не будет. – Он рассмеялся, всё ещё несколько напряжённо, и развёл руками. – Редкая женщина потерпит мужчину, который будет указывать ей, как поступать. Впрочем, я не оставляю надежды, что рано или поздно приятная моему сердцу особа…

Он осёкся и посмотрел куда-то вдаль.

Хайнэ молчал, не зная, как на всё это реагировать.

– Ах, Хайнэ, Хайнэ, что же мне с вами делать, – в конце концов, задумчиво произнёс Главный Астролог, постучав костяшками пальцев по ограждению. – Для того, чтобы покинуть пределы дворца, нужно специальное разрешение. Никто не подпишет его вам в столь поздний час.

– А как же остальные гости?! Ведь никто из них не останется здесь до утра!

– Гости – это гости, – чуть снисходительно пояснил Астанико. – А вы теперь живёте во дворце.

«И что же, это значит, что отныне я заперт здесь, как в клетке?» – поражённо  подумал Хайнэ, обводя взглядом окрестности.

Дворцовый сад, простиравшийся под его ногами и занимавший площадь в по меньшей мере полторы провинции Арне, утопал в голубовато-золотистых огнях фонарей.

– Во всём есть свои плюсы и минусы, – сказал Главный Астролог, как будто угадав его мысли. – Поверьте мне, Хайнэ, плюсов больше.

Хайнэ подумал о Марик и Онхонто.

Потом о Хатори.

– Ладно, пойдёмте. Я помогу вам увидеться с братом, – внезапно решился Астанико. – Только помните, что для меня это большой риск, так что никому ни слова.

Хайнэ судорожно кивнул, вцепившись ему в локоть.

Они пересекли балкон, прошли через крытую галерею и спустились вниз по какой-то длинной, неосвещённой лестнице.

– Передай господину, который ждёт у Великих Ворот, чтобы шёл к южной части стены, туда, где он увидит статую женщины с головой птицы, – сказал Астанико, подозвав к себе мальчика-слугу. – Пусть вложит ей в пасть вот этот камень, а после спускается по открывшейся лестнице. Такой господин… с ярко-рыжими волосами. Ты легко узнаешь его.

В голосе его прозвучала сдержанная неприязнь.

– Актёр? – осведомился мальчишка со знанием дела.

– Нет, – раздражённо ответил Астанико. – Что за глупые вопросы? Иди и делай, что тебе говорят!

Он потащил Хайнэ по аллее, уходящей в темноту.

Какими-то кружными путями он провёл его в один из внутренних дворов;  ещё несколько раз пришлось спуститься по лестнице, а потом скрипнула железная дверь, лязгнули засовы, провернулся в замке ключ – один раз, два, три.

Хайнэ вздрогнул, озираясь, и обнаружил себя на небольшом пятачке земли, окружённом со всем сторон глухими кирпичным стенами.

Где-то очень-очень высоко над головой поблескивала крыша одного из высоких, многоэтажных павильонов, больше похожего на башню; ещё выше разливалось иссиня-чёрное, беззвёздное в этот день небо.

Хайнэ смотрел в него с каким-то безотчётным тревожным чувством.

– Когда глядишь с большой высоты в пропасть, кружится голова. Но я  первый раз сталкиваюсь с тем, что такое чувство можно испытать, глядя на небо снизу вверх, – признался он.

Астанико как-то неприятно засмеялся.

– Знаете, что это за место, Хайнэ? Видите вон ту башню высоко вверху? В давние времена с неё сбрасывали преступников и неугодных – это называлось Казнь Ветра. А тайный ход, который я подсказал вашему брату, был придуман для тех, кому не терпелось забрать тела своих возлюбленных или родичей, и кто был готов заплатить за это немаленькую сумму.

Хайнэ на мгновение онемел.

– Казнь Ветра? – переспросил он, когда вновь обрёл дар речи.

– Ну да. Понимаете, Хайнэ, убивать тоже нужно с умом. Это сейчас всех казнят как ни попадя, но это неправильно. Наша жизнь определена стихиями, и смерть должна быть определена ими тоже.

– То есть, если моя стихия Вода, то я должен быть казнён через утопление? – уточнил Хайнэ недоверчиво.

– Как раз наоборот, – усмехнулся Главный Астролог. – Даёт жизнь одна стихия, убивает – противоположная ей. Идеальная казнь для вас – сожжение заживо.

Хайнэ отшатнулся.

Перед глазами его снова замаячил призрак воспоминания, самого ужасного в жизни.

– Нет, – не помня себя, прошептал он. – Нет, только не это.

– О, не стоит так переживать, для меня всё обстоит точно так же, – заявил Астанико. – Я родился во втором месяце Воды, под созвездием Убийцы… И по мне так уж лучше огонь, чем быть, к примеру, закопанным в землю и медленно умирать в течение недели. А вот утопление подойдёт для вашего брата, – внезапно добавил он, и глаза его сверкнули. – Так что если вы оба станете государственными преступниками, то казнить вас будут по-разному, вас в огне, его в воде, как подобает. Уж я-то об этом позабочусь.

Хайнэ нащупал рукой стену и медленно отступил на шаг назад.

– Шутка, – добавил Главный Астролог и рассмеялся.

– Я… не знаю, в какой день родился Хатори, – сказал Хайнэ, преодолев оторопь. – Соответственно, неизвестно, какая у него стихия.

– Огонь, разумеется, – сказал Астанико флегматично. – Или вы думаете, что хорошему астрологу обязательно необходима натальная карта, чтобы увидеть ведущую стихию?

– Не знаю. – Хайнэ отвернулся.

– Хайнэ, что с вами? – Чужая рука легла ему на плечо. – Я напугал вас этими рассказами? Простите меня, я не хотел. Я говорил вам, что мать таскала меня по различным деревням в детстве, я много общался с простонародьем. А у них подобные истории в ходу. Когда твоя жизнь не особенно много стоит, приучаешься не страшиться смерти. Я тоже перестал её бояться и в чём-то даже полюбил.

В этот момент у стены справа раздался какой-то шорох.

– А, вот и ваш брат, – догадался Астанико и, протянув к стене руку, принялся что-то нащупывать.

Снова лязгнули засовы, и в стене образовался светлый проём – Хатори, появившийся по другую сторону, раздобыл где-то фонарь, и его яркий свет полыхнул, разгоняя темноту, точно взошедшее посреди ночи солнце.

Хайнэ кинулся к брату, однако наткнулся на прутья решётки, которую поначалу не разглядел, ослеплённый ярким светом.

– От решётки у меня ключей нет, – развёл руками Астанико.

Лицо у Хатори перекосилось.

– Что всё это значит? – спросил он. – Что ты здесь делаешь? С ним?

Хайнэ почему-то не нашёл, что сказать – только протянул сквозь решётку руку и вцепился в его рукав.

– Я остаюсь здесь, – наконец, собрался с силами он. – Так получилось…

– Как это остаёшься? На сколько? До утра?

– Надолго, господин Санья, – холодно сказал Астанико. – Онхонто хочет, чтобы ваш брат остался с ним и был в числе его свиты. Это большая честь. Так что порадуйтесь за Хайнэ и идите домой спать.

– Я вас не спрашивал, – отрезал Хатори. – Хайнэ?

– Я не могу отказаться… – бессильно проговорил тот, чувствуя себя всё больше и больше виноватым, сам не понимая, в чём.

– Не можешь или не хочешь? – Голос у Хатори был резким.

Хайнэ вскинул голову.

– А если даже и не хочу, что в этом плохого?

Тёмно-алые глаза брата скользнули по его лицу.

– Быстро же ты меняешь своё мнение, – холодно сказал он.

«Почему ты на меня злишься?!» – хотелось спросить Хайнэ, но он не мог.

Вместо этого он ещё сильнее вцепился в рукав Хатори и, подтянув его к себе, попытался обнять через решётку.

Железные прутья неприятно обожгли кожу холодом.

– Я не хочу, чтобы ты здесь оставался, – сказал Хатори.

«Не позволяйте вашему брату давить на вас», – прошелестел Астанико над ухом Хайнэ.

Он сказал это достаточно тихо, однако Хатори, вероятно, что-то услышал, а, может быть, его возмутил сам факт таинственных перешёптываний.

– Ты не мог, по крайней мере, прийти без него? – громко спросил он, нимало не смущаясь присутствия господина Астанико.

– Нет, не мог, господин Санья, – ответил за Хайнэ Главный Астролог. – Без меня вы бы проторчали на улице перед воротами до самого утра, ничего не зная о вашем брате. Это если вы действительно, как он говорит, настолько упрямы, чтобы вести себя подобным глупым и безрассудным образом.

В голосе его послышалось затаённое злорадство.

Хатори, разумеется, не мог удержаться от того, чтобы не вступить в перепалку.

– Если вам нужна моя благодарность, то могу предложить вам мой кошелёк, – пожал плечами он. – Сколько вам нужно, чтобы привести себя в порядок и понравиться хоть одной даме? Судя по всему, вам не хватает именно этого.

Хайнэ почувствовал, как пальцы Астанико, чья рука до сих пор лежала на его плече, с яростной силой впились в его кожу.

Ему показалось, что его пытаются разорвать на две части.

«Ну хватит уже, хватит!» – в отчаянии подумал он, вцепившись в решётку.

Хатори отступил первым. Вероятно, потому, что не мог не понимать:  на стороне Главного Астролога был перевес, и немаленький – как минимум, толщиной в железную решётку, по одну сторону которой находились Хайнэ и Астанико, а по другую он сам.

Отпустив руку Хайнэ, он развернулся и быстро пошёл прочь.

Свёт фонаря замигал и растворился во вновь нахлынувшей темноте.

– Ваш брат не слишком-то ласков с вами, – заметил господин Астанико. – Он даже не попрощался.

– Он просто обижен, – устало сказал Хайнэ, сам нередко обижавшийся на Хатори. – Что касается прощаний, то он всегда так…

– Обижен? – удивлённо переспросил Главный Астролог. – Это, простите меня, на что? На то, что вам в кои-то веки повезло больше, а его даже не пригласили на приём? Хороший же он вам брат, скажу я!

Хайнэ прикрыл глаза.

«Хатори сам всё время пытался куда-то меня вытащить – в столицу, в этот самый дворец, в гости к Марик… Но как только у меня что-то начинает получаться, он злится», – невольно подумал он, чувствуя, как сомнения, однажды зарождённые, начинают расти и крепнуть.

– Пойдёмте обратно, – сказал Астанико. – Полагаю, что гости уже разошлись, а Онхонто вас ждёт.

И Хайнэ оставалось только последовать за ним.

Глава 10

После того, как Хайнэ вернулся, его сразу же отвели в другой павильон – очевидно, тот, в котором поселили Онхонто после его торжественного въезда во дворец.

На этот раз его, не спрашивая, усадили на носилки, и это было большим облегчением.

Слуги пронесли их по коридорам – не таким широким, как в главном павильоне, однако отделанным с ещё большей роскошью. Стены, в основном, состояли из разноцветного стекла, которое подсвечивалось откуда-то изнутри, и в результате каждый зал сиял оттенками нового цвета, однако больше всего здесь было золота. Оно блестело повсюду: в нитях ковров, в позолоте мебели, на узорах шёлковых занавесей.

Окон в павильоне не было, однако светильников, которые горели, судя по всему, круглые сутки, было так много, что от их яркого, неестественного, золотого света болели глаза.

А слуги проходили всё новые и новые коридоры. В какой-то момент Хайнэ показалось, что в павильоне построен настоящий лабиринт, он запутался и прикрыл глаза, а когда открыл их спустя несколько минут, то увидел, что Онхонто идёт впереди носилок.

Тот появился неслышно, как кошка, и так же неслышно продолжил идти, мягко ступая по золотому ковру – только чуть шелестела дорогая, тяжёлая, расшитая драгоценностями ткань, волочившаяся следом за ним. Парадную накидку, подол которой растянулся бы по полу на десять сян или больше, Онхонто снял, однако под ней, как оказалось, было несколько нижних платьев, не менее богато украшенных.

Хайнэ подумал, что если бы обрядить в подобные одеяния его собственное, худое, слабое и изувеченное тело, то он попросту не выдержал бы их тяжести и рухнул на пол.

Однако походка Онхонто была такой лёгкой, как будто он был в одной рубашке.

Наконец, путешествие по длинным, запутанным, слепящим роскошью коридорам закончилось, и Хайнэ внесли в большую, изящно обставленную комнату.

Золота здесь не было, зато было большое окно, распахнутое во всю ширь, и Хайнэ с наслаждением вдохнул ночной прохлады.

Слуги помогли ему спуститься с носилок, усадили в кресло и, поклонившись, молча выскользнули из комнаты.

Онхонто, до этого стоявший неподвижно, внезапно взмахнул рукой.

– Моя… опочив… – он остановился, явно силясь вспомнить нужное слово, и, так и не вспомнив, продолжил по-другому: – Мы здесь спать.

То, как он произносил слова чужой речи – с акцентом, нарушая правила языка, коверкая окончания – вызывало у Хайнэ улыбку и какой-то непонятный трепет.

Но не успел он подумать, что ему хочется слушать этот странный выговор и дальше, как двери снова распахнулись, и на пороге появились две девушки в одеяниях жриц.

– Это Лу, – бесстрастным голосом произнесла первая. – Она будет переводить для вас слова Господина.

Вторая девушка поклонилась с таким же равнодушным видом.

Хайнэ поймал себя на том, что испытывает разочарование, однако Онхонто явно обрадовался тому, что отпала необходимость вспоминать чужеземные слова, и быстро, певуче заговорил на своём языке.

Вероятно, это какой-то древний язык, почему-то подумал Хайнэ.

Древний и удивительно красивый. Язык, в котором каждое слово как песня, а каждая песня – как хор небесных духов, деймонов, жителей Звёздного Океана, прославляющих красоту и величие мироздания.

– Господин спрашивает, хотите ли вы остаться в этой комнате с ним или будете ночевать в соседней, – перевела девушка.

Хайнэ, пребывавший в уверенности, что всё уже решено за него, замер в растерянности.

Онхонто подождал какое-то время, а потом заговорил, и в голосе его звучала, как раньше, улыбка.

– Господин говорит, что если вы не можете решить, то оставайтесь здесь, пока вам хочется. Слуги приготовят для вас соседнюю комнату, вы сможете уйти туда, как только пожелаете.

«Выходит, я вовсе не заперт здесь, как в клетке, и могу делать то, что хочу», – подумал Хайнэ.

Он поклонился – вышло чересчур поспешно и неуклюже, и Онхонто рассмеялся, но смех его не был обидным.

– Вы… не бойтесь меня, – ласково произнёс он, снова переходя на чужой для него язык.

Хайнэ подумал: какой между ними всё-таки контраст. Калека, которому каждый шаг даётся с трудом, и который даже поклониться непринуждённо не может, и этот чужеземный принц, чьи движения легки и грациозны, как у божества, и чья речь льётся, словно песня, сколько бы он ни запинался и ни коверкал слова.

Однако в этот момент двери, растворившись, впустили новых слуг, и Онхонто снова замер, как будто кто-то невидимый произнёс волшебное слово, вмиг обратившее его в статую.

Прислужники обступили его толпой и принялись ловкими движениями освобождать от одного платья за другим, снимать кольца, расплетать волосы, вынимая из них украшения.

Онхонто стоял неподвижно, чуть приподняв руки, и за всё время, что его переодевали – а оно заняло не меньше часа – не то что не шевельнулся ни разу, но даже, казалось, и не вздохнул.

«Мне позволено видеть, как его готовят ко сну?» – удивлённо думал Хайнэ.

Однако никто не обращал на него внимания, не выгонял из комнаты, и он только забился вглубь кресла, глядя на зрелище с некоторым смущением.

В последний момент, перед тем, как Онхонто подали ночную одежду, его всё-таки загородили ширмой, но Хайнэ успел увидеть, как волосы упали ему на спину каштаново-красным водопадом, и как одна из служанок передала другой что-то яркое, украшенное тканью и перьями.

Драгоценные камни ярко сверкнули при свете ламп.

«Это же его маска! – с изумлением понял Хайнэ. – Не может быть… Нет, наверное, сейчас ему подадут другую».

Наконец, всё было закончено.

Многочисленные слуги, проворные и незаметные, оттащили ширму в сторону и покинули комнату так же тихо, как появились.

Онхонто остался стоять посреди комнаты спиной к Хайнэ; волосы, отливавшие тёмно-красным оттенком лакированного дерева морено, струились по светлой ткани ночного одеяния, укрывая его, как плащом.

– Хайнэ, – внезапно сказал Онхонто и добавил какую-то фразу на своём языке.

Голос его прозвучал весело.

– Господин говорит, что испросил разрешение появляться перед вами без маски, – монотонно проговорила жрица.

Хайнэ вздрогнул, вцепившись в подлокотники, и невольно подался вперёд.

Неужели?!

Мысль о том, что лицо Онхонто всё-таки может оказаться уродливым, принесла ему одновременно и ужас, и затаённое желание, чтобы это было так.

На несколько мгновений время для него замерло.

Онхонто повернулся к нему; посмотрел с улыбкой.

Хайнэ судорожно вздохнул.

«Нет, так и должно было быть, – подумал он, не зная, что чувствовать – разочарование, облегчение или благоговение. – По-другому быть не могло».

Глупые предположения об уродстве, которое скрывает маска, не подтвердились – если в мире существовала красота, столь совершенная,  что ни один самый строгий критик не смог бы найти в ней изъяна, то сейчас перед Хайнэ стояло существо, наделённое ею.

«Он вообще человек? – подумал он с какой-то тоской, глядя в большие глаза совершенно удивительного цвета – изумрудно-зелёные, как морская вода в лагуне, яркие и мерцающие. У Онхонто была молочно-белая кожа, ровная и матовая, как слоновая кость, тонкие, чётко очерченные брови вразлёт и точёные, очень выразительные черты лица. Подобная яркая красота часто встречалась у людей из рода Санья, но ни у одного из Санья никогда не было такой улыбки – мягкой, заставлявшей всё лицо светиться и пронизывавшей изумрудные глаза тёплыми искрами. – Разве люди бывают такими?»

Неземное существо, тем временем, легко шагнуло к постели – хотя Хайнэ, скорее, сказал бы «полетело» или «проплыло».

– Господин хочет, чтобы вы почитали ему на ночь, – перевела Лу очередную певуче-сладостную фразу.

Хайнэ неуклюже сполз с кресла, перебрался на кровать, завертел головой в поисках книги.

Онхонто сказал что-то.

– Господин хочет, чтобы вы читали ему то же самое, что и во время приёма, –  произнесла жрица.

Хайнэ смотрел то на неё, то на Онхонто, не зная, с кем из них заговорить и на кого смотреть.

Наконец, он сообразил, что от него требуется, и, досадуя на свою глупую растерянность, вытащил из рукава листы рукописи.

– А ему не наскучит слушать одно и то же? – Он робко улыбнулся, решившись, наконец, произнести слова, чуть ли не первые за вечер – и уж точно первые, косвенно обращённые к Онхонто.

Жрица перевела его вопрос и тут же получила ответ.

– Господин говорит, что всё равно не понимает, о чём эта история, но это даже к лучшему, потому что он каждый раз будет представлять себе разное.

«Тогда какая ему разница, что именно я буду читать? И почему он вообще выбрал меня, если ничего не понял?» – подумал Хайнэ, ощутив на мгновение укол обиды.

Однако обижаться долго на столь прекрасное существо было совершенно невозможно.

Хайнэ начал читать, но то и дело запинался и терял нить повествования. Он стеснялся откровенно разглядывать Онхонто, однако взгляд неудержимо тянуло к его лицу, к его глубоким изумрудным глазам, сейчас подёрнутым лёгкой дымкой, и Хайнэ то и дело ловил себя на том, что смотрит не в лист бумаги, а на него, и вздрагивал, и снова пытался вернуться к чтению.

В конце концов, Онхонто не выдержал.

– Вы так плохо читать сейчас, – честно сказал он, решив не прибегать к помощи переводчицы. – Вечером было сильно… немного… намного? лучше. Что случиться?  Хотите спать?

Он на посмотрел, и тот выронил свою рукопись, вдруг осознав, что придётся в первый раз отвечать ему – напрямую, глядя в глаза.

А потом вдруг неожиданно для себя признался:

– Вы так удивительно красивы, – пробормотал он, краснея и стараясь не отводить взгляд. – Я так восхищён вашей красотой, что не могу не…

Он осёкся, заметив, что по лицу Онхонто пробежала какая-то тень.

– Ан тай ассе, – сказал он, и в голосе его прозвучала странная печаль. – Ирес астай ансантин ассе… най… грустно.

У Хайнэ в груди всё перевернулось.

Он чем-то обидел его?! Но чем?

– Господин говорит, что слишком часто слышал эти слова и устал от них, – с невыносимым равнодушием, как заводная, перевела жрица.

Хайнэ побагровел.

Конечно, он мог бы и догадаться: вся страна называет принца Прекрасным, и это даже не видя его лица. Поклонение приелось ему, как Марик – любовные развлечения, оба жаждут чего-то иного.

Но тут Онхонто добавил что-то, и голос его вновь прозвучал весело.