Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 53 страниц)

Это было то, что она знала…

Тёплая вода успокаивала, аромат плывущих по ней лепестков расслаблял.

Иннин вытащила из воды ноги и руки, позволяя служанкам отмыть их от грязи.

Сама она в это время вернулась мыслями к девочке на площади.

Этот удар был, пожалуй, даже сильнее, чем то, что Верховная Жрица отказалась взять её во дворец и предпочла ей Хайнэ. Промучившись от чувства обиды, унижения и несправедливости весь вчерашний день, Иннин, в конце концов, преодолела их, сказав себе: «Я всё равно попаду во дворец, её благосклонность для этого не требуется! А когда-нибудь сама стану Верховной Жрицей, сместив её, и это и будет моя месть».

Это решение придало Иннин сил и даже какой-то новой отваги.

Но сегодня на площади…

Оказывается, всё то время, что она гордилась своей кровью Санья и мечтала стать самой могущественной жрицей в истории страны, где-то среди лачуг бедняков росла девочка, которая к такому же возрасту научилась тому, чего сама Иннин не умела, и научилась сама, без чьей-либо помощи, потому что ни одна из жриц не стала бы наставлять девочку неблагородного происхождения.

Иннин не то чтобы завидовала, она испытывала растерянность – как такое могло случиться? И, может быть, это знак, что она во всём ошибалась, и у неё ничего не получится?

Ей хотелось бы забыть обо всём, как будто она ничего не видела, но стоило закрыть глаза, как перед ними снова возникала девочка с развевающимися на ветру волосами, с белыми рукавами, как крыльями, которые она вскидывала, чтобы показать новые чудеса.

В груди мучительно заныло.

«Я так никогда не смогу…» – как будто нашёптывал кто-то на ухо.

Иннин даже рванулась из воды от переполнявших её эмоций, но купание всё равно было закончено, так что никто из служанок не заметил, что что-то не так.

Они накрыли свою маленькую госпожу полотенцем, а потом принялись натирать её кожу маслами и укладывать волосы в причёску.

Особенно старалась при этом Рису – судя по её виду, она испытывала почти восторг, помогая госпоже просунуть руки в рукава тончайшей белоснежной рубахи и следом надевая на неё ещё одну, шёлковую, цветную, унизывая её пальцы кольцами с драгоценными камнями и украшая волосы цветами. Примерно так же была увлечена младшая сестра Нита, занимаясь своими куклами и меняя им одним наряд за другим.

Сама Иннин этой игрой никогда не интересовалась, гораздо большее удовольствие ей доставляло забраться в постель с тяжеленным томом Великой Книги Толкования Символов и слышать вокруг удивлённые возгласы взрослых: «Ах, такая маленькая девочка, а уже читает такую сложную книгу!»

Впрочем, была и ещё одна книга, которая увлекала её даже больше  – единственная, которую они с Хайнэ буквально вырывали друг у друга из рук, не страшась признаваться, что читают одно и то же.

Это была история про удивительные приключения принцессы Амасты, в детстве украденной из дворца и потому ничего не знавшей о своём благородном происхождении. Преодолев тяжёлые испытания, победив всех врагов и пройдя через все четыре стихии – принцесса побывала в Подземном Мире, в волшебном лесу, который населяли живые деревья, в Стране Орлов, расположенной высоко в горах, и, наконец, пересекла океан – Амаста вернулась во дворец и заняла подобающее ей положение.

Иннин знала эту историю, занимавшую больше тысячи страниц, буквально наизусть и сейчас тоже вспомнила о ней.

«Всё это только испытания, – подумала она, глубоко вздохнув. – Как у Амасты. Я не сдамся! Ничто не заставит меня отступить».

И тут в купальню ворвалась другая служанка.

– Госпожа Иннин, – задыхаясь от быстрого бега, сказала она. – Приехали лекарь с госпожой из дворца, госпожа Ниси зовёт вас в зал собраний.

Иннин вскочила на ноги – так порывисто, что тонкая ткань полупрозрачной верхней накидки, которую Рису в этот момент завязывала на плечах у девочки, чуть было не порвалась.

Её зовут в зал собраний?!

В тех случаях, когда госпоже требовалось принять важное решение, она звала в зал собраний всех домочадцев, и, в первую очередь, старшую дочь, голос которой имел наибольшее значение после матери.

Но она ведь даже ещё не прошла церемонию взросления!

Значит, произошло что-то действительно серьёзное.

Иннин рванулась к дверям.

– Подождите, подождите, госпожа, куда вы! – запричитала Рису, пытаясь её удержать. – Так же нельзя, я ещё не закончила с вашей причёской! Приехала госпожа из дворца, вы не можете показаться перед ней в таком виде!

Иннин разозлилась.

Порой обязательное следование условностям – в этот день можно надеть одежду только таких цветов, господину Главному Астрологу нужно поклониться столько-то раз – невероятно выводило её из себя, и сдержаться никак не удавалось.

– Надоело, отстань! – раздражённо выкрикнула Иннин, и от злости специально выдернула из волос цветы и гребни, тем самым окончательно испортив причёску.

Освобождённые волосы рассыпались по плечам, а Рису, издав горестный стон, принялась подбирать покатившиеся по полу заколки.

Иннин выскочила из купальни, больше не обращая на неё внимания.

В зале собраний уже находились четверо – Ниси, Райко, пожилой мужчина-лекарь и незнакомая женщина в одежде жрицы.

Иннин притворила двери и посмотрела на присутствующих с вызовом – пусть, если хотят, отчитывают её за неподобающий вид, ей всё равно.

Впрочем, взглянув на мать, она несколько устыдилась. Каждый раз, когда её природное упрямство сталкивалось с мягкостью матери, она испытывала некоторое замешательство, и весь её пыл начинал угасать.

Но сейчас Ниси ничего ей не сказала и даже не ответила  взглядом, полным мягкого укора, как обычно.

– Господин говорит, что Хайнэ серьёзно болен, – сказала мать, как показалось Иннин, с некоторым трудом.

Иннин вздрогнула.

Серьёзно болен?! Но ещё с утра с братом всё было хорошо…

Тут она вспомнила, что Хайнэ жаловался на площади, что ему дурно, а она не поверила, посмеялась.

– Что с ним, что это за болезнь? – спросила она в замешательстве.

Лекарь почему-то опустил взгляд.

– Мы не можем быть до конца уверены, госпожа, но высыпания в виде разноцветных звездообразных пятен, жар, лихорадка, обморок...

– Это красная лихорадка, – вдруг перебила его жрица. – Чрезвычайно редкое и странное заболевание. В наших книгах хранятся записи обо всех таких случаях, их было не более десяти за последнюю сотню лет. Причины нам неизвестны, способы лечения – тоже. В половине описанных случаев развитие болезни приводило к смерти больного в течение нескольких месяцев от момента проявления первых симптомов. В остальных случаях – к серьёзным увечьям и неспособности продолжения рода.

От холодного и невозмутимого тона жрицы, которым она произносила этот приговор Хайнэ, Иннин прошиб ледяной пот.

– Но что, если это не так?! – закричала она.

– Надейтесь, что мы ошибаемся, – пожала плечами жрица.

В этот момент Иннин стало по-настоящему страшно.

– Что же делать? – спросила она.

– Ничего.

Иннин какое-то время молчала.

– А… обряд? – наконец, пробормотала она.

Она знала, что в тех случаях, когда методы лекарей не дают никакого результата, жрицы могут использовать свои способности для того, чтобы изгнать болезнь.

Конечно, они делают это не для каждого человека, но Хайнэ… он же Санья. В нём  течёт божественная кровь, как это возможно, чтобы он умер или не смог иметь детей?!

– Мы ничего не сможем сделать для человека, поражённого этой болезнью.

Иннин переводила растерянный взгляд с одного лица на другое.

– В некоторый случаях помогают чистый горный воздух и постоянные ванны, – жалостливо пробормотал старичок-лекарь. – Не излечиться от болезни, конечно, но хотя бы облегчить её течение. Вот то, что я сказал госпоже Ниси…

В этот момент до Иннин донёсся глухой голос матери.

– Если это единственное, что я могу сделать, то я завтра же увезу Хайнэ в наш дом в Арне, – сказала она. – Иннин, я позвала тебя затем, чтобы ты решила, поедешь ты с нами или останешься в столице.

Иннин застыла, как громом поражённая.

В голове сразу же пронеслось: период, в течение которого жрицы принимают новую девочку на обучение, недолог, и составляет лишь полгода после церемонии взросления. Можно было бы надеяться на привилегии, но ведь Верховная Жрица ясно дала понять, что никаких привилегий не будет, показала, что родственная связь для неё ничего не значит…

«Нет, я не могу сейчас уехать обратно домой, я должна быть здесь!» – хотела было сказать Иннин и осеклась, вспомнив, что «в половине описанных случаев развитие болезни приводило к смерти больного в течение нескольких месяцев от момента проявления первых симптомов».

Она останется в столице, а Хайнэ в это время умрёт в Арне.

Они никогда не были дружны с братом, постоянно осыпали друг друга насмешками, воевали, но сейчас от этой мысли всё внутри как будто перевернулось.

Но если она поедет с Хайнэ, то потеряет возможность стать жрицей!..

– Я… я хотела бы немного подумать, – только и смогла вымолвить Иннин.

Мать кивнула ей, и девочка вышла из залы, придерживаясь за стену.

В голове всё перепуталось, картинка перед глазами тоже расплывалась.

С самого раннего детства Иннин привыкла добиваться своего, и препятствия её не пугали, наоборот, придавали сил, но то, что произошло, казалось совершенно непреодолимой преградой, вставшей на её пути.

Самое забавное, что в прямом смысле это преградой не было, мать ведь не запретила ей остаться в столице, не потребовала возвращаться в Арне вместе с ней и братом.

«Я не нужна Хайнэ, мы с ним всегда ссорились, – попробовала убедить себя Иннин. – Ему будет только лучше, если меня рядом не будет…»

И, вроде бы, так всё и было, но на душе от этих мыслей стало так же тошно, как в те моменты, когда окружающие люди откровенно лицемерили – в угоду условностям или для достижения каких-то своих целей.

Постояв немного в коридоре, Иннин развернулась и пошла в комнату брата.

Там всё было точно так же, как несколько часов назад, только светильники на этот раз были подвешены над всеми углами кровати и в определённом порядке. Пересчитав их количество, Иннин вздрогнула – постель Хайнэ в одночасье превратилась в место, где от тяжелобольного и умирающего отгоняют злых духов.

«Не может такого быть! Что, если это всё-таки ошибка?..» – снова пронеслось в голове Иннин.

Она вспомнила, как лекарь говорил что-то про звездообразные пятна. Где же они? Брат выглядит, как обычно, если бы он был так тяжело болен, то разве это не было бы заметно?

Дотронувшись до руки Хайнэ, лежавшей поверх одеял, Иннин чуть было не отдёрнула пальцы – таким горячим, почти обжигающим был брат. Поколебавшись, она раскидала в стороны многочисленные покрывала и, нависнув над Хайнэ, потянула в разные стороны полы его длинного шёлкового халата. Белоснежная ткань разошлась, открывая взгляду ещё более светлую кожу бёдер, испещрённую пятнами разных оттенков розового и багрового цветов.

Как будто кто-то пролил на чистый лист рисовой бумаги красноватый сок агуалы.

Значит, это правда.

Иннин хотела укрыть брата обратно, но в этот момент он, открыв глаза,  посмотрел на неё мутным взглядом, и она так и застыла с покрывалом в руках.

За двенадцать лет жизни и брат, и сестра ни разу не проявляли заботу друг о друге, и сделать, точнее, показать это теперь было сложно, почти невыносимо.

Пересилив себя, Иннин грубоватым движением прикрыла брата тканью и застыла, напряжённая, как стрела. Взгляд Хайнэ заскользил по подвешенным над кроватью светильникам.

«Пересчитывает», – поняла Иннин, невольно похолодев.

Каково это – проснуться и обнаружить, что над тобой уже почти что проводят похоронный ритуал?

– Я… пришла попрощаться, – внезапно вырывалось у неё. – Мама увезёт тебя обратно в Арне, а я останусь здесь. Ты ведь всё равно не хочешь, чтобы я ехала с тобой, так?

Хайнэ ничего не ответил.

Иннин вдруг показалось, что изменения в его внешности происходят прямо у неё на глазах: скулы заостряются, щёки бледнеют, глаза западают.

В голове пронеслось: он был таким красивым. Иннин частенько дразнила его этой красотой, но в глубине души гордилась тем, что её брата захотят себе в мужья самые знатные девушки столицы.

И что теперь?

Если слова жрицы – правда, то даже если Хайнэ не умрёт…

 – Я стану жрицей и вылечу тебя. – Иннин сама не ожидала от себя этих слов, но она произнесла их, и её вдруг охватило невозможное облегчение, такое сильное, что из глаз чуть было не хлынули слёзы. – Да, да. Они говорят, что ничего не могут сделать, но я смогу.

Взгляд Хайнэ оставался всё таким же – мутноватым, но осмысленным, и совершенно лишённым каких-либо тёплых эмоций. Иннин даже почудилось в этом взгляде презрение.

– Ты что же, думаешь, что это отговорка? – дрожа, произнесла она. – Чтобы успокоить свою совесть?

Хайнэ, по-прежнему ничего не отвечая, зашевелился. Когда он переворачивался на бок, широкий рукав его халата задрался, и Иннин увидела, что всё его предплечье густо усыпано такими же пятнами, что и бёдра. Вздрогнув, она соскочила с кровати и бросилась к дверям.

Лишь в коридоре она упокоилась и побрела вперёд, как во сне.

Толкнув первые попавшиеся двери, Иннин зашла в какую-то залу, чтобы побыть в одиночестве, не видеть никого, и чтобы никто не смог увидеть её.

Она остановилась посреди комнаты, уставилась невидящим взглядом в пол.

«Как же моя мечта? – колотилось у неё в висках. – Мой путь? Испытания…»

На этот раз сдержаться не удалось – слёзы бессилия, отчаяния и обречённости хлынули по её щекам. Иннин подняла руки, чтобы вытереть их, и внезапно увидела сквозь пелену, застлавшую глаза, что-то яркое, сверкнувшее, словно пламя факела.

Она замерла в той позе, в которой была, точно обращённая на месте в камень.

Он. Рыжеволосый Хатори.

Как она только могла его не заметить.

Иннин попыталась было продумать варианты отступления – незаметно вытереть лицо, быстро развернуться и уйти, но в ней как будто вдруг что-то надломилось, и из глаз хлынул новый поток слёз.

Эта неспособность совладать с собственным телом вызывала в ней глубочайшую растерянность, и она замерла на месте, больше не пытаясь ничего сделать, только широко распахнув глаза, из которых продолжали литься слёзы, уже как будто сами по себе.

– Что ты на меня смотришь? – наконец, проговорила Иннин.

Из-за слёз, стоявших в глазах, она не видела лица мальчишки – только смутный силуэт и пламя, яркое пламя волос, но знала, что он стоит на месте и не отрывает от неё взгляда.

Смотрит, как она плачет.

Она, которая в течение нескольких последних лет не показывала слёз никому, даже матери. Не плакала вообще…

– Я плачу… – каждое слово давалось с большим трудом. – Я плачу, потому что мой брат умирает, а меня гораздо больше волнует, что из-за этого я не смогу попасть во дворец и стать жрицей. Вот поэтому.

Проговорив это, Иннин потеряла последние остатки сил и рухнула на колени.

Слава Великой Богине, мальчишка не стал подходить к ней, утешать, что-то говорить – Иннин была безмерно ему за это благодарна.

А, впрочем, он же был немой…

Так или иначе, но поток слёз в конце концов иссяк.

Выплакавшись – впервые за несколько лет – Иннин почувствовала себя лучше и поднялась на ноги. Сил как будто прибавилось, отчаяние тоже куда-то ушло, хотя ситуация и трудный выбор, который ей предстоял, оставались всё теми же.

Она взглянула на Хатори прямо и решительно, взглядом, которым говорила: «Да, я плакала перед тобой, ну и что?»

Тот смотрел на неё как-то странно, но интуиция подсказала Иннин, что дело не в пролитых ею слезах.

Тогда в чём?

Взгляд её вдруг упал на собственные рукава, расшитые цветами, и она поняла ответ: сегодня утром Хатори видел перед собой взлохмаченную девчонку в исподних штанах и рубахе, мало чем отличающуюся от оборванок в Нижнем Городе. А теперь перед ним госпожа в шёлковых одеждах, вся унизанная драгоценностями.

Хорошо хоть причёску она растрепала…

Или не хорошо?

Иннин вдруг захотелось, чтобы он увидел её во всём парадном облачении – многослойных накидках и роскошном головном уборе – и это желание ей не понравилось, почти испугало. Кто он такой? Вор, оборванец… Правда, Хатори, не побоявшись наказания, принёс Хайнэ обратно, и это говорило о том, что он, по крайней мере, не подлец, но всё равно. Нет никакой разницы, как она будет выглядеть перед ним.

Звук хлопающих крыльев отвлёк Иннин от этих мыслей.

Она вскинула голову и увидела белоснежную птицу – ту самую, которую Хайнэ привёз из дворца. Наверное, клетку унесли из его комнаты, чтобы брата не разбудили громкие звуки…

Иннин подошла ближе.

До чего же несчастной выглядела эта птица – слишком большая для своей клетки, вынужденная свернуть крылья, изогнуть длинную шею, чтобы хоть как-то в ней поместиться. Зачем она Хайнэ? Он всё равно не будет в состоянии о ней заботиться…

Закусив губу, так, что самой стало больно, Иннин схватила клетку, раздвинула перегородки, выводящие на террасу, и, не дав себе времени опомниться, выпустила птицу на волю.

Та выбиралась из клетки как будто даже неохотно – и никуда не полетела, а перепрыгнула к Иннин на плечо.

Шелест её больших белых крыльев чем-то напоминал долгий печальный вздох.

– Он болен и умирает, – прошептала Иннин. – Лети.

Тогда птица, как будто поняв её речь, тяжело взмахнула крыльями и полетела – сначала немного неуклюже, но постепенно приноравливаясь и взмывая всё выше.

Иннин проводила её взглядом, и к глазам снова подступили жгучие слёзы, но на этот раз она смогла сдержаться. Вернувшись в зал и поставив пустую клетку на пол, она вдруг заметила на её дне небольшой свёрток.

Развернув его, Иннин обнаружила семена – уже наполовину проросшие.

Что это было такое, она не знала, но понимала: если их сейчас не посадить, они погибнут. Умрут, как…

– Принеси мне горшок с землёй и воды, – скомандовала Иннин. – Быстро!

Хатори безмолвно исчез за дверями зала, и тут только она поняла свою ошибку: он же не слуга, он вообще первый раз в этом доме, где он всё это найдёт?

Но у неё почему-то появилась странная, противоречащая логике уверенность: найдёт и принесёт.

И так оно и оказалось.

Мальчишка принёс всё, что было нужно, через четверть часа, не больше.

Стараясь не задумываться о том, как это ему удалось, Иннин опустилась на колени и принялась выкапывать ямку в земле. Занятие, подобающее служанке – но Иннин почему-то хотелось сделать это сейчас самой.

Она хотела было приказать Хатори полить сверху воды, но он неожиданно сделал это сам, без её слов. А после взял несколько семян и опустил их в землю.

Иннин вздрогнула: что он себе позволяет, она ведь хотела сделать это сама! И почему он взял не все семена, а только половину?

Она хотела было возмутиться дерзостью мальчишки, но вместо этого взяла оставшиеся семена и повторила его действие, случайно соприкоснувшись с его рукой, оказавшейся удивительно тёплой. Замерев на мгновение, Иннин принялась утрамбовывать землю, и в этот момент у неё вдруг помутилось в глазах.

Это продолжалось секунду, не более, а потом самочувствие пришло в норму, но вместе с тем Иннин охватило какое-то новое, странное, никогда ещё не испытанное ощущение. Ей почудилось, что она как будто плывёт по волнам, расслабившись и отпустив от себя всё то напряжение, которое перед этим помогало двигаться вперёд. Раньше ей казалось, что она должна что есть силы карабкаться вверх, преодолевая все преграды. И вот теперь перед ней встало последнее препятствие, но она, вместо того, чтобы перешагнуть через него, как будто отступила в сторону.

И это было грустно, но в то же время принесло умиротворение.

– Ладно, – прошептала Иннин. – Я поеду с Хайнэ домой, я останусь с ним. Пусть даже это будет означать, что я никогда не попаду во дворец…

Она вздохнула и, закончив с посадкой семян, поднялась на ноги.

Руки её были в земле и в грязи, роскошные одежды тоже выпачкались, но на душе было хорошо.

***

Принцесса Таик ворвалась в покои своей матери, как ураган, растолкав стражу и наплевав на все правила приличия.

– Госпожа, вы слышали о том, что произошло сегодня на площади, и до сих пор ничего не предприняли?! – закричала она. – Вы собираетесь что-нибудь сделать?!

Императрица, которая со вчерашнего дня пребывала в спокойном расположении духа и не выпускала из своих рук белых бус, полученных от «посланницы», подняла на неё взгляд.

– Нет, – сказала она.

Из груди принцессы вырвался полустон-полурычание.

Потом она сумела взять себя в руки.

– Госпожа, мне сказали, что это снова были белые птицы. Вы понимаете, что это значит? Это заговор! Вчерашнее событие и сегодняшнее имеют между собой связь! Помимо того, что это дерзкая, отвратительная насмешка, это ещё и опасно!  Эти люди, кем бы они ни были, сеют в народе семена недоверия к императорской семье и религии, они подговаривают народ к восстанию! Как вы можете быть так равнодушны?! Неужели вы хотите всех нас уничтожить?!

– Я хочу всех спасти, – сказала Императрица.

Даран, всё это время сидевшая на подушках возле её ложа, прикрыла глаза.

Неистовство и безрассудство принцессы Таик, её желание, не думая ни о чём, перейти к крайним мерам, вызывали у неё раздражение, однако воодушевление, охватившее Императрицу, было не многим лучше.

Госпожа обрела своё успокоение, но, позабыв о мучавших её прежде страхах, она перестала видеть и реальную опасность.

Произошедшее на площади внушало Верховной Жрице самые серьёзные опасения: если в простонародье появилась девочка, обладающая феноменальными способностями, то это очень, очень плохо. Простые люди должны быть уверены в том, что силой, необходимой жрице, потенциально обладают лишь женщины знатного происхождения. Даран прекрасно знала о том, что в действительности эти способности могут быть у каждого, но до сих пор никому не удавалось реализовать их без помощи наставницы и определённых условий, возможных лишь во дворце и в Храме. Но если это каким-то чудом произошло…

Всё это грозило обернуться ситуацией, схожей с тем, когда бурные воды реки, долго сдерживаемые плотиной, наконец, её прорывают.

Следовало что-то предпринять, чтобы не допустить наводнения.

Самым простым выходом представлялось разыскать новоявленную волшебницу и либо подкупить, либо уничтожить. Но, во-первых, до того момента, как удастся это сделать, может пройти слишком много времени, а во-вторых…. Где одна, там и две.

Даран опасалась, что даже если эта странная девочка замолчит навсегда, вслед за ней появится ещё одна, а потом ещё, и тогда всё будет кончено.

– Возможно, нам действительно следует пойти на некоторые уступки, – проговорила она. – Дать женщинам из простонародья надежду на то, что для них возможен путь жрицы. Одна-две девочки в год, не больше, это не будет нам многого стоить. И в то же время каждая будет надеяться на то, что именно она, или её дочь, станет избранной, и не позволит себе предосудительных толков и мыслей.

Губы принцессы Таик скривились в нехорошей улыбке.

– Каким же образом вы объясните людям такую возможность? – спросила она. – Скажете, что всё это время, три тысячи лет, Великая Богиня ошибалась, утверждая, что людям, рождённым в низшей среде, не может быть дано права приближаться к ней?

На это Даран пока не знала, что ответить.

Она поклонилась.

– Каковы ваши предложения, Госпожа?

– Я уже говорила об этом, – отрывисто произнесла принцесса. – Сильнее всего на людей действует страх. Власть должна внушать благоговение и ужас! Никаких уступок, даже в малейшем. За любое слово, направленное против императорской семьи, жриц, или же богини, полагается смертная казнь. И нужно сделать так, чтобы у нас было больше осведомителей. Пусть каждый второй в этом городе и в этой стране станет доносчиком и шпионом, на это я не пожалею денег и драгоценностей!

– Хватит, – перебила Императрица. – Выйди отсюда. У меня нет больше сил слушать твои исполненные злобы слова.

Принцесса Таик стиснула зубы, но ослушаться не посмела.

– Как ты думаешь, если она полюбит кого-нибудь, это смягчит её сердце? – спросила Императрица, когда дочь покинула зал. – Или же она вовсе не способна на любовь? В кого она такая? Не в своего отца. И разве в меня?

Даран опустила взгляд.

– Я не думаю, что любовь недоступна принцессе, – поколебавшись, ответила она. – Вот только её любовь будет… неистовой. Вряд ли она сможет смягчить её сердце.

– И всё-таки я надеюсь на это, – возразила Госпожа. Какое-то время она молчала, рассеянно перебирая в руке белые бусы, а потом продолжила: – Для неё уже подходит то время, когда пора вступать в первый брак. Но я собираюсь дать ей ещё времени. Столько, сколько потребуется… чтобы найти того человека, которого она полюбит. Пусть возьмёт в мужья кого угодно, пусть даже человека не самого подобающего происхождения, но того, к кому она будет испытывать искренние чувства.

Даран снова прикрыла глаза.

Ещё одна совершенно невозможная идея, неужели Госпожа сама этого не понимает?

Разве можно принцессе вступать в первый брак, от которого у неё будут наследники, повинуясь простой сердечной прихоти? Да и, самое главное, зачем это нужно? Если принцесса полюбит кого-то, она всегда сможет вступить с этим человеком во второй брак или попросту взять его в любовники.

Оставалось надеяться, что сама принцесса Таик, несмотря на её безрассудство, всё-таки не вдохновится такой идеей.

Как хорошо бы было, если бы она вступила в первый брак с Хайнэ Саньей! Так было бы лучше для всех.

Но теперь эта возможность утеряна окончательно и бесповоротно.

Несколькими часами ранее Даран получила известие о том, что её племянник болен красной лихорадкой, и только покачала головой: несчастный мальчик, но теперь уже ничего не поделаешь, с ним всё кончено.

– Я хочу остаться одна, Даран, – сказала Императрица. – Не потому, что я сержусь на тебя. Просто я так устала…

– Как вам будет угодно, Госпожа.

Даран поднялась, поклонилась и вышла из зала.

Она и сама чувствовала себя очень уставшей: события и разговоры последних дней привели её в такое состояние, что даже молитва стало невозможной. Прошлым вечером она долго находилась в одиночестве, в полной темноте Зала Уединения в Храме, пытаясь получить ответ: что это была за женщина, и что за магия? Но так ничего и не услышала…

Хотелось надеяться, что дело было лишь в сильной физической усталости, только в ней.

– Аста Даран, – внезапно послышался голос принцессы Таик.

Верховная Жрица напряглась.

Принцесса назвала её полным именем… почему-то казалось, что это не сулит ничего хорошего.

Она медленно обернулась.

– Да, Госпожа?

– Давай поговорим так, чтобы нас никто не услышал. Впрочем, нас здесь и так никто не услышит, не правда ли? – Принцесса криво усмехнулась и взмахнула рукой, как бы поясняя, что она имеет в виду: огромный коридор был пуст. Где-то далеко, у входа и выхода, толпились стражники, но отсюда невозможно было различить даже золотой рисунок, змеящийся по периметру дверей. – А ведь я ещё помню времена, когда всё было не так… Когда дворец не был наполовину пуст, когда все мои братья и сёстры были со мной, когда каждый день устраивались пышные представления и состязания в искусстве. Мне грустно, когда я думаю об этом.

Даран сдержала желание поморщиться: нотки меланхолии в голосе принцессы были невыносимо наигранными, лицедейство явно не относилось к числу её талантов.

– Мне жаль, что воспоминания детства ранили вашу душу, Госпожа, – произнесла она, стараясь не допустить уж слишком откровенной насмешки в голосе.

– А потом всё изменилось, – продолжила принцесса. – Ты помнишь, как это было, Даран? Как Госпожа распустила половину людей во дворце, как отослала от себя всех своих детей, как её начали тревожить призраки и злые духи? Во дворец пришли  упадок и запустение, неудивительно, что подданные растеряли всё своё уважение! – выдержав определённую паузу, Таик вскинула голову и воскликнула: – Но я хочу вернуть всё, как было, и сделаю это! Я хочу, чтобы мой дом и моё имя снова были осиянны величием, чтобы ни один человек в этой стране не мог подумать о них без благоговения!

– Не сомневаюсь, что вы сможете это сделать, Госпожа.

– Так помоги мне в этом!

Даран чуть вздрогнула.

Принцесса просит её о помощи?

– Мы не должны быть врагами, Даран, – произнесла принцесса, отвернувшись и стиснув зубы. Очевидно, эти слова дались ей с трудом. – Моя мать доверяет тебе, ты – единственная, кто сможет убедить её в ошибочности её новой политики. Сделай это, и я не останусь в долгу. Я буду твоим другом, а это немало значит, не правда ли?

«Да, немало», – отстранённо подумала Даран.

А в реальности даже гораздо больше, чем подразумевала сама принцесса.

Смена фигуры, олицетворяющей божественную власть, всегда болезненно отражалась на силе Верховной Жрицы, и Даран понимала, что окажется наиболее уязвимой в тот момент, когда новая Императрица взойдёт на престол. И после этого тоже, если не удастся наладить с Госпожой достаточно крепкую связь…

– Вы понимаете, что просите меня о предательстве моей Госпожи и вашей матери, принцесса? – ровно произнесла она.

– О предательстве? Кто говорит о предательстве? – быстро спросила Таик. – Речь идёт лишь о том, чтобы помочь Госпоже принять верное решение! Послушай меня, Даран, ты ведь сама всё понимаешь! Это воодушевление продлится, в лучшем случае, несколько месяцев, за время которых Госпожа совершит непоправимые ошибки, а потом на неё нахлынут прежние тоска, апатия и страх, а мы все погибнем!

«Шанс, что всё произойдёт именно так, велик», – подумала Даран по-прежнему отстранённо.

А она так и не получила никакого ответа…

– Я готова исполнить любое твоё желание, – внезапно произнесла принцесса. – В знак своего благорасположения и нашей будущей дружбы. Скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю, сейчас, или тогда, когда передо мной будут открыты более широкие возможности. Я дам тебе священную клятву, поклянусь своей кровью, что не нарушу этого обещания. Ну?

«Принцесса слишком горда, чтобы повторить это предложение дважды, – отчётливо поняла Верховная Жрица. – А мой план с Хайнэ не удался, и другого у меня нет».

– Я… – голос всё-таки на мгновение дрогнул. – Я хочу, чтобы мне самой было дозволено выбрать свою преемницу. И чтобы над той, кого я выберу, не были властны те вещи, которые обычно становятся препятствием на пути Верховной Жрицы.

– Да будет так, – с облегчением сказала принцесса.

И произнесла слова священной клятвы.

В тот момент, когда она удалялась, шелестя тканью накидок, Даран вдруг показалось, что темнота, царящая в обоих концах огромного коридора, начинает сгущаться, ползёт к ней, что тени обступают её так же, как обступили бессилие и усталость, несмотря на то, что в этот момент исполнилось самое сильное её желание.

Слова принцессы были разумны, сделка была взаимовыгодна и не то чтобы бесчестна.