Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 53 страниц)

…Есть ли что-нибудь, чего бы хотелось господину, что-нибудь, что мы могли бы для него сделать?

– Дайте мне бумагу и тушь, – попросил Хайнэ.

Он остался в крестьянском доме до вечера – частично ради Хатори, частично ради вожделеющих взглядов старшей дочери, той самой, которая подарила ему в поле цветок.

«Она ничего от меня не получит, но решит, что это потому, что я счёл её недостаточно привлекательной. Она будет мучиться, желая меня. Может быть, она не забудет меня до конца жизни», – думал Хайнэ, и разрывался между болезненным удовлетворением и опустошающей тоской, вызванными этими мыслями.

Хайнэ-на-бумаге, здоровый, остроумный и изысканный, тоже разрывался, но по другому поводу: то ли всё-таки подарить красавице ночь любви, которую она желает, то ли отказать, храня верность своей единственной и ненаглядной возлюбленной, ждущей его где-то в столице.

– Опять пишешь свои рассказы? – мимоходом поинтересовался Хатори, давно знавший о том, чем занимался Хайнэ, однако не демонстрировавший желания узнать подробности.

Однажды Хайнэ строго-настрого запретил ему приближаться к его бумагам, и Хатори послушался.

Теперь Хайнэ уже не знал, то ли радоваться этому, то ли, наоборот, жалеть.

Они сидели на широкой открытой веранде, чуть приподнятой над землёй, и лёгкий ветер доносил из сада шелест травы, стрекот цикад и голоса людей – широкие ворота были отворены настежь, специально, чтобы благородный господин мог полюбоваться огненной потехой на центральной улице.

Среди извилистых ветвей то тут, то там мерцали таинственные зеленоватые огни – фонари в деревенском саду заменяли многочисленные светлячки, вьющиеся над деревьями.

Примерно через четверть часа снаружи совсем стемнело, и голоса неожиданно стихли.

Старшая девушка, всё это время безмолвно сидевшая в углу комнаты, поднялась на ноги и плавно приблизилась к гостям.

– Мы все хотим разделить в эту ночь счастье светлейшей госпожи, – произнесла она тихим, чарующим голосом, – её великое счастье в любви. Не хотите ли прогуляться со мной в сад?

И протянула руку.

Хатори.

Хайнэ с детства помнил, что такое удар тяжёлым предметом по голове – однажды во время «обеденных войн» Иннин случайно угодила бронзовой чашей ему по затылку, да так, что у него зазвенело в ушах и потемнело перед глазами.

Сейчас он почувствовал себя примерно так же.

«Так, значит, всё это время она смотрела на него. Не на меня. – Хайнэ отвернулся, побелев как полотно и безуспешно пытаясь скрыть свои чувства. – Наверное, она увидела мои пальцы и поняла… Великая Богиня, какой я глупец».

Кисть в его руке задрожала, и он едва успел сжать её сильнее, чтобы не уронить на бумагу.

Ещё через несколько мгновений, растянувшихся на целую вечность, Хайнэ удалось выбраться из пропасти, в которую его столкнули слова девушки и последовавший за ними жест.

«Это потому, что она считает его слугой, – как будто пролепетал кто-то маленький внутри него. – Мне бы она не решилась предложить…»

Хайнэ заставил себя снова повернуться к Хатори – раздавленный, оглушённый, но всё-таки живой.

И увидел, что тот отрицательно качает головой.

– Но почему, господин? – спросила девушка. – Или ваша любовь принадлежит кому-то другому?

– Любовь асталахан принадлежит тому, кому он служит, – улыбнулся Хатори.

Не самая лучшая отговорка, конечно, но девушка не стала больше настаивать. Она тоже улыбнулась, признавая своё поражение, поклонилась и пошла прочь.

Тёмное небо расцветилось золотисто-оранжевыми вспышками.

– Почему ты с ней не пошёл? – спросил Хайнэ, глядя в пол.

– Мне больше хотелось посмотреть на фейерверк, – просто ответил Хатори, не отрывая взгляда от неба.

Огненное колесо катилось по небу с запада на восток – как будто солнце, нарушая все законы природы, поднялось среди ночи и продолжило свой дневной путь, но с немыслимой скоростью и в неправильном направлении.

Хатори смотрел на зрелище завороженно.

Хайнэ вдруг вспомнилась огненная казнь на площади – тогда Хатори точно так же смотрел – но он поспешно отогнал это воспоминание, одно из самых ужасных в своей жизни, и до сих пор преследовавшее его в ночных кошмарах.

Спустя какое-то время из сада донеслись недвусмысленные стоны – очевидно, дочка хозяйки быстро нашла замену неуступчивому асталахан.

Слышать это для Хайнэ было и тоскливо, и волнующе, и в то же время он был рад, что это не Хатори сейчас там, в саду.

На обратном пути домой он продолжал писать в неровном свете фонаря, подвешенного к потолку и раскачивавшегося в такт движениям повозки.

– Ты что, всё ещё пишешь? – удивился Хатори, открыв дверь экипажа, чтобы вынести Хайнэ наружу, и увидев целую стопку исписанных листов.

– Уже нет, – пробормотал Хайнэ и, внезапно решившись, протянул охапку бумаги брату. – Почитай… если хочешь. Я только что закончил.

В глазах Хатори отразилась обречённость.

«А я, глупец, ещё прятать от него что-то пытался», – обиженно подумал Хайнэ.

– Отдай, – проговорил он ледяным тоном и протянул к Хатори руку, однако тот оттолкнул её и, покачав головой, уселся читать.

Хайнэ забился в угол повозки, краснея и бледнея попеременно.

Смущаться было от чего: помимо того, что он впервые рискнул предъявить чужому взгляду свои фантазии, текст содержал описание весьма откровенной сцены –  подслушанные в саду сладострастные звуки не остались без последствий.

Хатори дочитал и отложил листы в сторону.

Хайнэ напряжённо ждал вердикта.

– Тебе понравилось? – не выдержал он, наконец.

Хатори подумал.

– Интересно, – лаконично ответил он.

Ну, хоть что-то.

– Хотя меня удивило, что ты так подробно всё описываешь, – добавил Хатори, улыбнувшись. – Любовные сцены.

Хайнэ побагровел.

– Скажи мне, а это… происходит именно так? Я ничего не приукрашиваю? – пробормотал он, стыдясь. – Я ведь никогда не… ты понимаешь, почему. Только на картинках видел.

– Откуда я знаю, – пожал плечами Хатори. – Я тоже никогда не.

– Как? – поразился Хайнэ. – Почему?

– Не знаю. Так получилось.

Больше Хатори ничего не сказал, а Хайнэ было слишком неловко продолжать тему.

В глубине души он был рад. Оставаться невинным в таком возрасте считалось весьма постыдным, как для женщин, так и для мужчин – Хайнэ давно смирился с этим, как смирился со всем остальным, но всё же неожиданно обнаружить, что кто-то разделяет с тобой бремя стыда, было приятно.

Вот только Хатори ничто не мешало исправить это маленькое недоразумение, и, вероятно, вскоре он так и сделает…

А потом найдёт себе жену и уйдёт к ней в дом, оставив его одного, беспомощного и никому не нужного.

Нечаянная радость сменилась приступом горькой тоски.

Ворота, тем временем, распахнулись.

В доме, как оказалось, хватились Хайнэ, и госпожа попеняла Хатори за то, что они вернулись так поздно. Они ездили на прогулку по окрестностям и раньше, но никогда не возвращались в тот час, когда луна уже заходит за облака… Весенняя ночь только кажется очень тёплой, это обманчивое впечатление, а Хайнэ ни в коем случае нельзя мёрзнуть!

В этот момент Хайнэ, которого сразу же усадили в кресло, подогревавшееся снизу при помощи мешков с раскалёнными камнями, подал голос.

– Я был в крестьянском доме, – глухо сообщил он. – Меня пригласила деревенская девушка.

Мать посмотрела на него с беспокойством, чувствуя, что он говорит это не просто так, но пока не понимая, зачем.

А Хайнэ как будто что-то подстегнуло, какой-то тёмный огонь, разгоревшийся внутри, хотя изначально он вовсе не планировал объяснений с матерью.

– Если я захочу стать её мужем, вы мне позволите? – осведомился он бесстрастным тоном.

Глаза матери округлились.

– Хайнэ… – растерянно сказала она. – Но… ты не можешь говорить это всерьёз.

– А почему нет? – спросил Хайнэ, начиная дрожать. – Вы что, рассчитываете, что меня ждёт блестящий брак? Что меня возьмёт к себе в дом какая-нибудь знатная столичная госпожа? Хотя, может, и возьмёт, конечно. – Он ядовито рассмеялся. – Каким-нибудь десятым мужем, ради моей благородной фамилии и ваших денег, госпожа. Вот только я на это не согласен.

– Хайнэ, подожди. Ты любишь эту девушку? Из деревни?

– Какая разница, госпожа?! Главное, что она любит меня! Любит вот таким, ей всё равно, что я калека и урод! – выкрикнул Хайнэ, сверкая глазами. – И потом, как вы можете мне запрещать, вы, которая сделала то же самое!

«Главное теперь, чтобы Хатори не сказал, что всё это – ложь, бред и мои сумасшедшие фантазии», – промелькнуло у него в голове, и по спине скатились капли ледяного пота.

Но Хатори молчал.

Какое-то время молчала и Ниси.

– Хайнэ, – наконец, осторожно начала она. – Я сделала то же самое, но не совсем. Я взяла человека из деревни в свой дом, а тебе придётся уйти к ней. Ты это понимаешь? Деревенский дом. Тебе нужны уход и забота. Ты попросту не привык к такому. Ты не сможешь.

– Смогу, – упрямо заявил Хайнэ.

И вспомнил, как сидел на деревенской веранде на покрывале из чистейшего белоснежного шёлка – вероятно, самой дорогой вещи в доме –  и еле мог преодолеть брезгливость, еле мог заставить себя дотронуться до кисти, которую до этого держали в руках грязные бедняки.

Его охватило бессилие.

Он не понимал, зачем устроил эту идиотскую сцену.

Чужая ладонь коснулась его плеча.

– Я думаю, Хайнэ надо лечь спать, – сказал Хатори, подхватывая его на руки.

Хайнэ прикрыл глаза, но успел увидеть сквозь ресницы, как мать и брат обменялись понимающими взглядами.

Мгновение назад это бы вызвало у него приступ ярости, но сейчас все чувства как будто отрезало.

– Мне хотелось посмотреть, что мама на такое скажет, – заявил он, натянуто рассмеявшись, когда Хатори принёс его в комнату и уложил в постель. – Просто скучно было. И потом, может быть, я опишу такую ситуацию в новой повести. Хотя кому она нужна, конечно. Её даже никто не увидит, кроме тебя.

Он закрыл глаза и завернулся в покрывало.

Хатори сел рядом с ним.

– Хочешь почитать свою книгу? – предложил он, достав припрятанное в укромном месте учение Милосердного. – Или я тебе почитаю.

Хайнэ, помедлив, протянул руку, и раскрыл книгу на любимом отрывке.

«Если ты спросишь меня, почему всё так несправедливо, то я ничего не отвечу тебе. Но я обниму тебя и утешу, и дам всю мою любовь…»

– Нет, не хочу, – сказал Хайнэ, закрыв глаза, чтобы не заплакать. – Убери.

Когда он проснулся на следующее утро, в комнате не было ни Хатори, ни стопки исписанной за вчерашний день бумаги – зато тремя днями позже они появились в столице, в издательстве.

Таким образом Хатори проявил свою самодеятельность, и Хайнэ поначалу убить его был готов за это, но чуть позже, когда до него дошло известие о том, что его анонимная повесть имела шумный успех, он сменил гнев на милость.

Тогда же он решился отправить в столицу и прочие свои рассказы, и столица узнала имя нового писателя, не стыдившегося вставлять в тексты непристойные сцены.

Это был, конечно же, псевдоним – помимо того, что Хайнэ никогда бы не решился открыть своё реальное имя, ему хотелось придумать что-нибудь красивое, внушающее восхищение и противопоставленное его реальному уродству.

Главным человеком, перед которым он испытывал благоговение, и которого почти обожествлял, был автор найденной в Нижнем Городе книги, пророк Милосердного, но информации о нём было удручающе мало, и раздобыть её в условиях официальных гонений не представлялось возможным. Всё, что знал Хайнэ – это то, что одни называли его Энсаро, другие – Хаалиа, а уж какое из этих двух имён было настоящим…

В конце концов Хайнэ решил дилемму, использовав оба из них. Вот так вот и появился Энсенте Халия – искажённое Энсаро Хаалия – известный писатель, чья загадочная личность успела обрасти множеством слухов, ни один из которых не был правдивым.

– И чем же он знаменит, этот писатель? – спросил теперь, полгода спустя, у сестры Хайнэ, стараясь говорить как можно более равнодушным тоном. – Его рассказы в самом деле настолько хороши? Я пока ещё не читал, – добавил он на всякий случай. – Вот, раздумываю, стоит ли потратить на это время.

– Ты как раз сможешь расспросить об этом наших друзей, – хитро улыбнулась Нита. – Что касается меня, то я тоже пока что не читала, но собираюсь. Хочу почитать про любовь…

– Младшая сестра влюбилась и хочет почитать про те чувства, которые испытывает сама? – снова вклинился в разговор Хатори.

– Нет, наоборот, – весело возразила Нита, чуть покраснев. – Все уговаривают меня как можно скорее завести с кем-нибудь любовные отношения, но я пока жду. Говорят, что любовь – это самое прекрасное чувство на земле, и мне бы очень хотелось испытать его самой, но когда я представляю  себя с кем-нибудь из знакомых, то не чувствую никакого волнения. А мне хочется чего-нибудь особенного… Человека, который заставил бы моё сердце затрепетать, чьи письма я бы ждала как самое большое чудо на свете. Надеюсь, что я его когда-нибудь встречу.

Взгляд девушки наполнился мечтательной грустью.

– Наверняка встретишь, – сказал Хайнэ сдержанно.

Слышать излияния сестры было больно – когда-то и он мечтал о любви, вот только жизнь жестоко посмеялась над его надеждами. У Ниты всё, конечно же, сложится более удачно… но, желательно, не на его глазах.

– Я надеюсь… – сказала Нита и тут же вернула разговор к прежней теме: – Хайнэ, но ты ведь поедешь со мной, да? Поехали прямо сейчас!

– Что?! – испугался Хайнэ.

– А почему нет? – сестра потянула его за руку. – Мой экипаж готов, поехали! Поедешь?

– Нет, я…

– Поедет, – вдруг перебил Хатори.

Хайнэ чуть не подскочил на месте и метнул в его сторону разгневанный взгляд.

– За отсутствием старшей сестры её обязанности в нашем доме выполняю я, – невозмутимо заявил названный брат. – И я говорю, что Хайнэ поедет.

– За отсутствием старшей сестры её обязанности, вообще-то, должна выполнять я! Но Хайнэ в любом случае не отвертеться, – подхватила Нита.

Хайнэ испуганно переводил с сестры на брата взгляд.

– Мне нужно… мне нужно хотя бы переодеться, – проговорил он быстро, чувствуя, что ещё немного, и его поволокут к экипажу без его согласия, а он не сможет совершенно ничего сделать.

– Хорошо, я подожду тебя здесь, – легко согласилась Нита, и глаза её весело сверкнули. – Оденься понаряднее, братец, ты будешь там прекраснее всех.

Хайнэ знал, что это не намеренная насмешка с желанием его унизить, но слышать это было примерно так же тяжело, как сравнение его красоты с красотой Онхонто в крестьянском доме.

– О, наш брат знает толк в нарядах, – усмехнулся Хатори, подхватив его на руки.

Оказавшись с ним наедине, Хайнэ дал волю гневу.

– Почему ты постоянно пытаешься куда-нибудь меня затащить?! – закричал он, прикрыв двери комнаты. – В Нижний Город, в столицу, во дворец, теперь ещё в дом Марик Фурасаку, которой ты никогда в жизни не видел! Тебе просто нравится надо мной издеваться, да? Впрочем, я это понял ещё вчера, когда ты устроил ту безобразную сцену в дворцовом саду, сделав меня посмешищем в глазах всех гостей!

Хатори, казалось, слегка растерялся под градом посыпавшихся на него упрёков.

Не самых справедливых, конечно – Хайнэ это понимал, однако заставить себя остановиться не мог.

Хатори действительно уговаривал его поехать вместе с ним в Аста Энур, но в глубине души Хайнэ и сам этого хотел – его искушала возможность послушать, что говорят в столичных домах об «открытии» сезона – писателе Энсенте Халии.

– Я думал, тебе будет интересно, – наконец, сказал Хатори. – Хотел, чтобы ты увидел дворец.

– Хотел, чтобы я увидел дворец! – возмущённо повторил Хайнэ. – Я ненавижу всё, что связано с дворцом и Храмом, ненавижу лютой ненавистью, больше всего в жизни! Ты прожил рядом со мной почти восемь лет, однако не знаешь даже этого! Что ты вообще обо мне знаешь? Что можешь обо мне сказать?

Хатори, как обычно, воспринял вопрос буквально.

– Например, что ты и Энсенте Халия – одно лицо, – сказал он. – Это знаю один лишь я.

– Ха! – фыркнул Хайнэ. – А есть ли у тебя хоть малейшее представление, почему я выбрал именно такой псевдоним?

Названный брат молчал.

Хайнэ внезапно почувствовал себя виноватым: может, Хатори и не знал, что Энсенте Халия – это искажённое Энсаро Хаалиа, однако без него «знаменитого писателя» бы не существовало. Некому бы было раз за разом отвозить рукописи в столицу и договариваться с издателями, да что там – никто бы никогда не увидел этих рукописей вообще.

– Тебе просто самому нравится ездить по разным местам, вот и всё. Ты слишком любишь смотреть по сторонам, и это единственное, что занимает тебя в жизни, – тем не менее, пробормотал Хайнэ, хотя и уже без прежнего запала. – Тебе не интересно собственное прошлое, ты даже не задумываешься о будущем, ты живёшь, как бабочка, одним днём. Я не против, конечно – делай со своей жизнью, что хочешь. Только оставь меня в покое.

Хайнэ отвернулся и закрыл глаза.

На мгновение ему стало страшно: а что, если Хатори сейчас возьмёт и последует этому совету?

Потом стыдно: Милосердный учил прощать людям то, что не нравится в них, относиться к ним с терпением и добротой. А он…

Несколько минут Хайнэ боролся с собой, пытаясь заставить себя пойти на попятную. Не извиниться, нет – не будет он перед ним извиняться! – но найти какой-то предлог для того, чтобы помириться.

Молчание затягивалось.

В тот момент, когда Хайнэ, не выдержав, уже почти решился повернуться, он почувствовал на своих плечах чужие руки.

– Переодевайся давай, – сказал Хатори. – Что хочешь надеть?

Как будто бы ничего и не было.

«Слава Богине, – с облегчением подумал Хайнэ. – Мне не придётся ничего говорить самому…»

Однако словно какая-то злая сила заставляла его продолжать строить из себя обиженного.

– Я же сказал, что не поеду, – проворчал он. – Тебе всё равно, что я говорю.

– Чего ты боишься? – спросил Хатори, доставая из шкафа вчерашнее одеяние, то, что было приготовлено для приёма во дворце.

Хайнэ вздрогнул, заново переживая своё унижение: он был уверен, что всё выдержит, однако после того, как ему пришлось самостоятельно пройти через Великие Ворота, он понял, что не сможет выстоять на собственных ногах отведённое для визита время, а держать его на руках в церемониальном зале Хатори, разумеется, не мог.

А потом ещё случилась эта ужасная сцена…

– Надо мной будут насмехаться, – сказал Хайнэ горько. – И злословить. В лучшем случае, не в лицо, а за спиной.

– Брось, Хайнэ. – Хатори ловко развязал его пояс и стащил с него верхние накидки, оставив его в одной только шёлковой сорочке. – Обо мне будут злословить куда больше. Наверняка есть люди, которые знают, что я тебе не родной брат, сплетни об этом просочатся, и следующие полгода все будут обсуждать, чей я на самом деле побочный сын или любовник. Или хочешь, я надену цветной наряд. – Наклонившись через плечо Хайнэ, Хатори посмотрел ему в лицо и улыбнулся. – Тогда все сочтут, что я актёр, нахально заявившийся в знатный дом, поднимется страшный скандал, меня засыплют оскорблениями, и никто и не вспомнит о твоей болезни.

В груди у Хайнэ что-то дрогнуло, как тогда, когда брат вручил ему охапку цветов посреди поля.

Он осторожно дотронулся до руки Хатори, чуть сжал его запястье и пробормотал, отведя взгляд:

– Но ведь правда всё равно выяснится. Что этот цвет волос у тебя от природы, и ты никакой не актёр.

– Да, но до того, как это произойдёт, ты вдоволь наслушаешься, как расхваливают Энсенте Халию. – Хатори продолжал улыбаться.

Хайнэ не смог найти, что ответить, но лицо у него горело.

Опустив голову, он медленно поднял правую руку и позволил Хатори вдеть её в широкий рукав тёмно-зелёного, расшитого золотом одеяния.

Меньше, чем через полтора часа экипаж летел по улицам Аста Энур к дому Марик Фурасаку.

Хайнэ до сих пор не был уверен, что это правильное решение, однако отступать было поздно, и он пытался отвлечься, глядя в окно.

Столица изменилась за восемь лет – правы были те, кто утверждал, что Императрица, или, точнее, распоряжающаяся за неё принцесса не жалеет денег на прославление своего величества: Аста Энур стал ещё более нарядным и роскошным, а изображённая повсюду священная мандала императорского дома не позволяла забывать, кого нужно за это благодарить. Правда, то была средняя часть столицы, а что происходило в Нижнем Городе – исчезли ли оттуда вонь и грязь – Хайнэ не знал, но думать об этом не хотелось.

А ещё везде в воздухе был разлит аромат роз, такой же, как в Арне…

Хайнэ подумал было, что его преследует галлюцинация, но потом его взгляд упал на верхние этажи домов, и он понял, что то, что он принял за жёлтую черепицу, было чайными розами, покрывавшими крыши плотным настилом.

А экипаж летел всё дальше, мимо одного из столичных храмов.

Хайнэ хотел было отвернуться, но в этот момент внимание его кое-что привлекло, и он почти инстинктивно вскрикнул, схватив Хатори за руку:

– Останови!

Хатори приказал слугам остановить экипаж, спрыгнул на улицу и открыл дверь.

– Что случилось?

Хайнэ с тоской глядел на деревья, окружающие храм.

– Я увидел птицу. И мне вдруг показалось, что это та самая, – пробормотал он. – Мне подарили её во дворце, когда мне было двенадцать. Белоснежная коху с единственным золотым пером в хвосте, но потом кто-то выпустил её из клетки, и она улетела. Глупо, конечно, предполагать, что это она…

Он осёкся.

Хатори молча вытащил его из экипажа и понёс к храму.

– Хайнэ, ты что, решил зайти? – крикнула Нита, высунувшись из другого экипажа. – С ума сошёл, никто тебя не пропустит просто так!

– Знаю, – хмуро ответил тот. – Я… хочу полюбоваться, подойдя поближе.

Любоваться было чем: многочисленные павильоны храма были выстроены в таком порядке, что напоминали длинное тело дракона, свернувшегося в кольцо. Волнообразные крыши, крытые изумрудно-зелёной черепицей, вздымались и опускались, подобно набегающим на берег морским валам; колонны у входа были позолочены, мозаика над дверьми, изображающая всю ту же императорскую мандалу – четыре цвета: красный, зелёный, жёлтый, синий – была выполнена из драгоценных камней.

Вся эта красота была столь ослепляющей, что от неё становилось больно, как когда-то во дворце.

– Великая Богиня любит роскошь, – сказал Хайнэ очень тихо. – И чтобы её прославляли на все лады. Чтобы никто не мог к ней подступиться. Милосердный не такой. Он говорил, что нужно жить просто и непритязательно. Что каждый, вне зависимости от происхождения, может получить его любовь. Что для общения с ним не требуются ни храмы, ни жрицы, ни церемонии…

Он вздохнул, обняв Хатори за шею и положив голову ему на плечо.

Ещё Милосердный говорил, что нужно любить друг друга, но ему любить было некого, кроме, разве что, названного брата. А тому не было дела ни до религии, ни до книг, ни до чего-либо ещё, что было важно для него самого.

– Знаешь, что я думаю иногда? – прошептал Хайнэ, пряча лицо в тёмную ткань платья брата. – Что то, что со мной случилось – это кара Богини за мою ересь. Но я всё равно не отступлюсь от моей веры, никогда.

Он вздохнул и переменил тему.

– Пойдём, – сказал он. – Конечно же, это другая птица. Надо быть совсем идиотом, чтобы предполагать, что я смогу найти её спустя восемь лет.

Они вернулись в экипаж и продолжили путь.

– Не надо нести меня на руках, я пойду сам, – едва слышно пробормотал Хайнэ, когда они въехали в ворота дома. – И только попробуй устроить мне такую же отповедь, как во дворце – дома я оболью тебя кипящим маслом, клянусь! – прибавил он, стараясь говорить устрашающим тоном.

Хатори посмеялся над этой угрозой, однако просьбу выполнил: позволил Хайнэ самому выбраться из экипажа и обхватил за пояс, помогая идти.

Не то чтобы это выглядело менее жалко, чем калека, которого несут на руках, конечно.

Хозяева, которым успели доложить о приезде гостей, вышли на порог.

Побочного дядю – Никевию Фурасаку – Хайнэ видел впервые. Коренастый, довольно невысокий мужчина с длинными волосами и бородой, он был не слишком красив, однако удивительно тёплый взгляд располагал в его пользу. Он сразу же шагнул  навстречу Хайнэ, улыбнулся, крепко обнял.

Хайнэ растерялся и испугался.

Отец никогда не обнимал его так, не обнимал вообще.

Их последняя встреча перед расставанием была не слишком приятной. Сопровождать жену в столицу Райко отказался, сказал: «В прошлый раз мы собирались туда на месяц, и что? Вернулись через неделю. Во время перевозки пострадали мои книги. Нет, нет».

А потом он нашёл на книжной полке роман Энсенте Халии, который Хайнэ, после долгих сомнений, всё-таки подложил на видное место, проглядел, поморщился и попросил сына больше не загромождать библиотеку таким барахлом.

Хайнэ не очень расстроился. Он знал, что отец ненавидит любовные романы, предвидел такую реакцию и не вполне понимал сам, что его заставило совершить такой глупый поступок. Тем более что мнение отца уже не имело для него большой ценности – в детстве он болезненно любил Райко, переживал за его чувства, однако после того, как отец, узнав о его недуге, назвал его «счастьем», всё это как будто умерло. Не за один день, конечно, но любовь постепенно сменилась безразличием, а на невнимание Хайнэ стал отвечать таким же невниманием, с каким относились к Райко и остальные его дети.

Однако сейчас, в объятиях впервые увиденного дядюшки, детские переживания на мгновение воскресли, отозвавшись в груди болезненным эхом.

– Проходи, проходи, Хайнэ, – тепло приветствовал его господин Никевия. – Твоя мать много писала мне о тебе, я очень рад, что мы, наконец, повидались. Наша семья большая, но вспоминаем мы друг о друге обычно лишь тогда, когда необходимо сыграть очередную свадьбу между двумя Санья. Я считаю, это неправильно, мы должны чаще навещать друг друга…

Странно было слышать это от человека, который был Саньей лишь наполовину.   Мало того, что побочный сын, так ещё и от любовника, не от мужа… Частица крови Санья всё равно делала его происхождение благородным в глазах других людей, но не в глазах более «чистокровных» родственников, которые могли относиться к нему разве что со снисхождением – а он всё равно желал их видеть, называл своей семьей.

Или это только слова?

Тем временем, Нита, первым делом убежавшая куда-то вглубь дома, чтобы доложить о приезде гостей подруге, вернулась.

– Пойдём, Марик тебя ждёт, – сказала она, схватив брата за руку.

– Она сейчас одна? – осторожно спросил тот.

Время было довольно позднее, и Хайнэ малодушно надеялся, что никаких гостей в доме не окажется – хоть ему и хотелось послушать, что они скажут об Энсенте Халии, страх перевешивал.

– Одна? – Нита рассмеялась. – Хайнэ, Марик никогда не бывает одна. Наш дом полон гостей, и днём, и ночью. Я понимаю, после Арне трудно поверить, что так бывает.

У Хайнэ ноги подкосились от страха. Впрочем, здесь болезнь сыграла ему только на руку – никто ни о чём не догадался, только Хатори крепче обхватил его за пояс, а сестра  стиснула локоть.

Оказалось, что старшая дочь четы Фурасаку занимает отдельный дом.

– У нас всё время гости и музыка, господин с госпожой не возражают, но сами любят тишину, поэтому Марик пришлось выселить, – пояснила Нита, смеясь. – Но недалеко. Госпожа предлагала ей переехать в седьмой квартал, где дом побольше, но Марик сама отказалась. Сказала, что ей всё равно придётся бегать сюда каждый день, чтобы повидать отца, так что уж лучше она довольствуется домом попроще. И я её понимаю! Я тоже очень люблю господина Никевию, он такой добрый. Жаль, что наш отец совсем другой.

– Да… – согласился Хайнэ, вздохнув.

Слуги, между тем, распахнули перед ним двери, и глазам Хайнэ предстал просторный, изящно обставленный дом, из главного зала которого неслись голоса, смех и  музыка.

– Вот он, – провозгласила Нита, появляясь на пороге.

Хайнэ проклял всё на свете и, обливаясь ледяным потом, склонил голову в неуклюжем поклоне.

Хозяйка вышла ему навстречу, вся ослепительно-сверкающая в шелках и драгоценностях, взяла его руку и, дотронувшись до кончиков пальцев, чуть сжала их.

– Вы с Иннин совсем не похожи, – заявила она, улыбаясь.

Хайнэ робко поднял на неё взгляд. Первым, что бросилось ему в глаза, была своеобразная причёска Марик – большая часть прямых светло-каштановых волос была обрезана выше линии подбородка, и лишь несколько задних прядей оставались, как и положено, длинными. Даже простолюдины не стригли волос так коротко, однако столичной королеве мод, судя по всему, сошла с рук и эта эксцентричная выходка.

Впрочем, надо было признать, что даже такая причёска ничуть не портила её красоты...

А взгляд больших янтарно-карих глаз казался тёплым, как у отца.

Марик проводила Хайнэ в дальний угол залы и, усадив на подушки, пообещала вернуться к нему чуть позже. Тот смог вздохнуть с облегчением: кажется, никто не собирался над ним смеяться или разглядывать, как диковинного уродца. А вот на Хатори смотрели – похоже, необычный цвет его волос привлекал гораздо большее внимание, чем странная походка сгорбленного калеки.

Хайнэ внезапно похолодел, заподозрив, что повторится случай в деревенском доме.

Здесь столько дам…

Что, если одной из них понравится рыжеволосый Санья? Вряд ли она столь легко смирится с отказом, как крестьянская девушка, да и зачем Хатори отказываться? Он заведёт здесь множество знакомств, найдёт себе жену и уйдёт к ней, а он, Хайнэ, сам в этом виноват, потому что сам же привёл его сюда.

Мысль об этом вызывала у Хайнэ одновременно ревность, зависть, ужас от осознания будущего одиночества и прочую гамму не самых благородных чувств, совладать с которыми он так и не смог.

– Послушай, – пробормотал он, наклонившись к уху Хатори. – Я, кажется, забыл выпить настойку корней кацинии. Ну, помнишь, ту самую, которую мне сказали пить каждый вечер, ни в коем случае не пропуская часов приёма.

Хатори поморщился.

– Хайнэ, ты…

– Да, я идиот, сам знаю, – быстро перебил его Хайнэ. – Но пожалуйста, не мог бы ты привезти её мне прямо сейчас? Очень тебя прошу. А дома можешь облить меня кипящим маслом, я разрешаю.

Он заискивающе улыбнулся.

Хатори покачал головой и, поднявшись на ноги, пошёл к дверям.

Разумеется, ни с кем не попрощавшись – это вообще было не в его стиле.

«Может, они увидят, какой он невежливый и совершенно бесцеремонный, и ни одна дама не захочет иметь с ним дело? – думал Хайнэ с постыдной надеждой. – Я не вынесу, если он найдёт себе возлюбленную…»

Однако в то же время он ясно видел, что обманывает сам себя: во взглядах, устремлённых в спину Хатори, читался интерес, но не осуждение.

«Когда он вернется, я смогу сказать, что пора ехать обратно, и он не успеет завести никаких знакомств. По крайней мере, в этот раз», – подумал Хайнэ со вздохом и совсем забился в угол залы, незаметно пододвинув к себе расписанную хризантемами ширму и спрятавшись за ней.

Без Хатори он ощущал себя совсем беспомощным и беззащитным; теперь даже представить было сложно, что когда-то он  мог жить без него. Впрочем, это было до того, как он заболел – а, значит, в другой жизни.