Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 53 страниц)

Она была уверена, что на губах Верховной Жрицы играет усмешка, однако ошиблась – лицо её оказалось совершенно спокойным, почти безмятежным.

Внезапно до безумия захотелось разозлить её.

Да что там – привести в ярость.

– Я была у твоего брата, – сказала Иннин, оставив заданный ей вопрос без ответа. – Ты помнишь о том, что у тебя есть брат?

Сказать такие слова, да ещё и назвать госпожу на «ты» было невероятным неуважением, величайшей дерзостью, но на лице Даран по-прежнему не отразилось и тени эмоций.

– Да, – просто сказала она.

Это слово поразило Иннин, уверенную в противоположном ответе, в самое сердце.

– Он тяжело болен, – сказала она дрожащим голосом.

Солгала.

И добавила, стиснув зубы:

– Тебе всё равно?!

Вокруг по-прежнему царила тишина.

На мгновение её прорезал крик птицы, парившей высоко над озером, и, как будто вторя ему, раздался плеск воды, но потом безмолвие словно вернулось в свои владения, как возвращается в берега река, побушевав во время весеннего разлива и успокоившись.

– А тебе? – негромко спросила Верховная Жрица.

Злость внезапно отпустила Иннин, уступая место бессилию.

Она оперлась на перила беседки, разглядывая в воде собственное отражение, которое так не часто приходилось видеть в обычной жизни – жрица  должна являть своим обликом совершенную красоту, однако об этом заботятся прислужницы, а самой ей не полагается интересоваться собственным внешним видом.

Даже зеркало иметь не разрешается.

– Почему ты ничему меня не учишь? – спросила Иннин безжизненно. – Пусть остальные не исполняют правила, пусть пытаются урвать у жизни и то, и это, и в результате не получают ничего, но я ведь не такая. Я сделала всё, что ты мне сказала, пусть даже мне было больно. И что я получила взамен?

– А почему я должна тебя учить? – был ответ.

Иннин непонимающе вскинула голову.

– Если кто-то очень хочет что-то получить, то он приходит и берёт это. – Голос Верховной Жрицы был всё таким же негромким и терпеливым. – Принесённые жертвы не являются гарантией приобретения, они всего лишь открывают ворота. Но прийти и взять ты должна сама. Те, кто ждут, что их чему-то научу я, будут ждать этого до конца жизни, и это их самая большая ошибка. Но ты права, они не делают даже необходимых вещей, и поэтому я не скажу им об этом. А тебе сказала.

Иннин потрясённо опустила голову.

Почему-то вспомнилась девочка на площади, которую она увидела восемь лет назад.

Девочка, которая научилась всему без учителей…

«Я сама во всём виновата. – У отражения в воде искривилось лицо. – Я бездарна. За столько лет я не смогла понять даже такой простой вещи».

– Что ты хочешь знать? – Голос Даран донёсся откуда-то издалека.

Иннин подняла голову, преодолевая горечь, унижение и болезненное желание развернуться и уйти, прокричав перед этим признание в собственном бессилии и никчёмности.

Ей вспомнился разговор с сестрой.

– Будущее, – сказала она безо всякого выражения.

– Сначала научись узнавать прошлое.

«Как?» – чуть было не вырвалось у Иннин, но она вовремя остановилась.

– Дай… намёк, – с усилием произнесла она. – Подтолкни мои мысли в верном направлении.

– Рисуй.

Рисовать?..

Иннин обернулась и увидела на столике в беседке две кисти, однако ни бумаги, ни туши не было.

Тогда как же…

Подумав, Иннин взяла кисть и, опустившись на деревянный настил беседки, наклонилась над водой. Движение рукой – и отражение в воде покрылось лёгкой рябью. На какое-то мгновение Иннин увидела вместо него другое лицо, чужое, но такое знакомое, непохожее и похожее одновременно.

А потом оно пропало.

Но основа для будущего «рисунка» уже была.

«Хайнэ, – подумала Иннин, закрыв глаза. Рука её шевелилась, кисть рисовала длинные пряди, обрамляющие лицо. Вода в озере тихо плескалась, будто отвечая на растревожившие её движения шумными вздохами. – Я не права. У меня есть брат, что бы кто ни говорил и ни думал по этому поводу. Я так хочу тебя увидеть, Хайнэ, и скоро это произойдёт».

Плеск воды внезапно стал иным, более глубоким – движения кисти не могли бы произвести таких звуков.

Чужая рука коснулась плеча Иннин, но она не стала открывать глаз, чувствуя, что главное, что от неё сейчас требуется – это сохранить с таким трудом найденное спокойствие.

Потому что это спокойствие и было тем, что позволяло Верховной Жрице всегда одерживать над своей ученицей верх – но Иннин больше не держала на неё зла.

По крайней мере, сейчас.

Осознав это, она как будто отдёрнула полог, скрывавший от неё какую-то часть мира, и этот мир, невиданный, необыкновенный распростёрся перед ней во всей своей полноте – но распростёрся не как перед владелицей, а как перед путешественницей, гостеприимно распахивая объятия.

Чей-то чужой мир.

Чьи-то чужие воспоминания.

Душный, сладкий запах невиданных цветов.

Воздух насыщен этим медовым ароматом, аромат падает с мокрых листьев вместе с каплями дождевой воды, ласкает лицо вместе с порывами тёплого южного ветра.

Этот аромат прекрасен и невыносим одновременно.

Невыносимо прекрасен.

Воздух жаркий и влажный, чувствуется близость моря, вдалеке слышится рокот волн, с грохотом набегающих на скалы.

Как-то странно кричат птицы, вернее, этот крик так же странен, как сладкий аромат роз, как краски экзотического пейзажа, открывшегося усталым путешественникам.

– Кто этот мальчик, Инесс? – произносит чей-то мягкий, глубокий голос. Мужской. – Я не могу передать тебе, что ощутил, когда увидел его. Могу сказать одно: я чувствую, что отдал бы жизнь, чтобы увидеть его снова. И в то же время рад, что этого не произойдёт.

– Ты всегда всё понимаешь верно, – отвечает другой голос, женский. – Тебе достаточно одного взгляда, чтобы узнать то, на что другим не хватит ни сотен жизней, ни сотни сотен книг.

– О, я понимаю, на кого ты намекаешь, – смеётся мужчина. – Но не будь так строга. Ему всего семнадцать лет.

– Ты просто любишь этого зануду, как любишь всех, а я хорошо разбираюсь в человеческой природе и вижу, что он таким и останется. Ну да ладно. Я отвечу на твой вопрос про мальчика… Это счастье, что мы его больше никогда не увидим, потому что в противном случае мы умрём. Умрём от любви, Ранко.

Иннин внезапно почувствовала невыносимую тяжесть на сердце – и невыносимое желание увидеть тех, чей разговор пронёсся в её голове подобно дуновению ветра, морского и тёплого. Одного порыва такого ветра достаточно, чтобы перед тобой открылся целый мир – волны и утёсы, раковины и морские звёзды, корабли и бездонная синева глубин – даже если ты никогда не видел моря.

Иннин пыталась открыть глаза, одновременно не открывая их, и, в конце концов, ей это удалось.

Она открыла глаза в том, чужом мире, и чужим взглядом скользнула по лицу собеседника, молодого черноволосого мужчины с тёплым взглядом тёмно-синих глаз.

Сердце болезненно затрепетало.

– Ты ведь знаешь, что самые красивые растения обычно бывают ядовитыми, а самые красивые бабочки считаются  посланницами из Подземного Мира и таят погибель для тех, кто прельстится на свет их крыльев? – продолжала женщина. – Под листьями прекрасной розы скрываются шипы. Самая глубокая любовь причиняет самые невыносимые страдания.

– Но ведь верно и обратное. – Улыбка мужчины была тёплой, как лучи вечернего солнца, и в то же время таила в себе ту же печаль, что таит закат. – Пройдя через невыносимые страдания, человек учится со-страданию и, значит, учится настоящей  любви.

– Ранко, ты мудрец и философ. Никто не умеет говорить так складно, как ты. И порой это совершенно невыносимо! Скажу тебе честно: твоё совершенство раздражает.

Мужчина рассмеялся. 

– Спасибо, мне приятно услышать от тебя этот комплимент. Возражать не стану, я и сам считаю, что я весьма умён и мил. Может, и не совершенство, но весьма к нему близок.

– О, Богиня, от скромности ты не умрёшь!

– Конечно же, нет. – Ранко хмыкнул, а потом поднял голову, разглядывая огромные звёзды, сияющие в черноте южного неба, и в глазах его сверкнули весёлые искры. – Предпочитаю умереть от любви.

Иннин содрогнулась всем телом, как будто кто-то дотронулся до груди ледяными пальцами.

Лицо мужчины, его разговоры с невидимой собеседницей и экзотические пейзажи пропали, однако сладкий цветочный аромат остался.

И он становился всё сильнее и сильнее, тесня грудь, обступая удушливой волной.

Иннин открыла рот, хватая ртом воздух, и на мгновение показалось, будто она вынырнула из воды.

Ей сразу же полегчало, однако аромат никуда не исчез.

Благоухание розы после дождя…

Иннин медленно открыла глаза и увидела, что они с Верховной Жрицей больше не находятся в одиночестве.

Берег озера был полон людей – их ярко-жёлтые и тёмно-зелёные одежды отражались в прохладе воды беспорядочными мазками.

Неужели пожаловал кто-то из императорской семьи?

Но как же так… сегодня совсем не подходящий день…

Не зная, что и думать, Иннин всё же поднялась с колен, положила мокрую кисть обратно на столик и прошла по мосткам на берег.

Впереди толпы придворных стоял высокий мужчина, одетый в тёмно-зелёное одеяние, поверх которого была наброшена светлая накидка цвета осенних листьев и лёгкий шарф с коричневыми полосами. Лицо мужчины было закрыто маской…

Озарение, настигшее Иннин, было отчасти болезненным, как чей-то резкий толчок в спину.

Онхонто!

Конечно же, это он.

В знак почтения Иннин низко склонила голову, увидев перед собой светло-коричневые кисти шарфа и концы длинных, чуть волнистых волос, рассыпавшихся по накидке. Они были тёмными, но не чёрными, а, скорее, красноватыми – такого цвета бывают ветки редкого дерева морено, как будто покрытые лаком, когда на них падает яркий солнечный луч.

От благоухания роз кружилась голова.

Онхонто произнёс что-то на незнакомом языке – голос у него был глубоким и мелодичным, и от него трепетало в груди, как во время самых красивых музыкальных представлений, когда душа возносится куда-то высоко, в самые глубины звёздного океана – а потом развернулся и ушёл, уводя за собой толпу сопровождающих, которые потянулись за ним, как яркий разноцветный шлейф.

– Что он сказал? – пробормотала Иннин, когда процессия отошла достаточно далеко.

– Поприветствовал тебя, – ответила Верховная Жрица, стоявшая позади девушки.

– Он так прекрасен.

– Иногда народная молва не обманывает.

Иннин молчала, глядя вслед удалявшемуся Онхонто.

Да… её брат и в подмётки не годился будущему супругу принцессы, даже если бы не был изуродован болезнью.

– Я хочу присутствовать в главном зале в тот день, когда приехавшие из провинций семьи придут во дворец, чтобы выразить Светлейшей Госпоже своё почтение, – решительно сказала Иннин, повернувшись к Верховной Жрице.

«Я хочу увидеть моего брата». – Этого она вслух не произнесла.

– А почему ты считаешь, что заслужила такую честь? – пожала плечами Даран.

Подобные замечания всегда заставляли Иннин испытывать болезненное ощущение, похожее на боль от ссадины, но сейчас было всё равно.

– Потому что я твоя лучшая ученица, – без тени сомнений сказала она. – Потому что сегодня я добилась того, чего хотела, я видела прошлое, и это только начало.

Солнечный луч заскользил по лицу Даран, и на миг Иннин  показалось, что оно побледнело, но губы Верховной Жрицы улыбались.

То ли насмешливо, то ли с гордостью.

***

Церемония приёма гостей растянулась на несколько дней, и всё это время в предназначенном для визитов павильоне было не протолкнуться.

Иннин сидела в главном зале с раннего утра до позднего вечера, выслушивая однообразные слова приветствия, и отчаянно скучала, но придворным дамам приходилось ещё хуже: в своём парадном облачении и роскошных головных уборах они едва могли пошевелиться.

Больная императрица давно уже не удостаивала своим посещением ни одного важного, а уж тем более формального собрания, и вместо неё был установлен муляж, к которому и обращались, как к живому человеку, гости.

«Как же это всё-таки глупо, – думала Иннин, глядя, как вошедшие рассыпаются торжественными речами перед раскрашенной куклой. – Принцесса Таик уже несколько лет отдаёт приказания  вместо своей матери, так почему бы и гостей не принять тоже ей?»

Судя по всему, эти мысли приходили в голову не ей одной.

Пожилые матери семейств почтительно кланялись кукольной императрице, добросовестно соблюдая традицию, однако их дочери, сыновья и внуки нет-нет, да и вскидывали утомлённый взор к потолку, и красивые лица их раздражённо кривились.

«Сумасшедшая императрица слишком долго пробыла у власти. – Обронённые кем-то слова, подхваченные эхом чужих голосов, летели по коридорам дворца шёпотом невидимых теней. – Уже успело вырасти поколение, не питающее должного уважения к царственной семье и божественной крови. Это будет дорого всем нам стоить».

Впрочем, кое-кто придерживался прямо противоположного мнения.

Иннин однажды довелось услышать обрывок разговора между принцессой Таик и её наставницей, бледной Агайей, чьё лицо в обрамлении светлых волос походило на луну в туманную, призрачную ночь.

– О, не беспокойтесь, моя госпожа, – вкрадчиво шептала Агайя. – Может, они и не питают должного уважения, но это не должно вас тревожить. Всё, что занимает этих юношей и девушек – это собственные любовные приключения. Они не знают и не хотят ничего, кроме развлечений. Слово «заговор» означает для них лишь избитый поворот сюжета в какой-нибудь книге. Они не будут представлять для вас угрозы.

Рядом раздался звон гонга, возвещающий о том, что время, отведённое для визита, подошло к концу.

Старая мать ещё раз почтительно поклонилась, а во взгляде её взрослой дочери промелькнуло жадное предвкушение – теперь-то для неё и начиналось самое интересное, то, ради чего не жалко было потратить время на скучное представление в павильоне. Столько новых людей в столице, столько юных красавцев в дворцовом саду!

Сын какой-нибудь провинциальной госпожи – может быть, и не самое перспективное знакомство, но как захватывающее любовное приключение на одну ночь вполне сойдёт.

А потом, когда юноша уедет обратно, можно будет писать ему слёзоточивые письма и страдать… ах, как страдать в разлуке! Все подруги обзавидуются, и печальная история Никевии Фурасаку-младшего померкнет на фоне этой трагедии.

Вот какие мысли Иннин прочитала во взгляде юной госпожи, радостно устремившейся в сад.

На мгновение в зале воцарилась тишина, прерываемая лишь тяжкими вздохами дам, обливавшихся потом под слоями роскошных одежд.

А потом провозгласили имена новых гостей:

– Госпожа Ниси Санья с сыном.

Иннин стиснула подлокотник низкой скамьи, не отрывая взгляда от входа.

Тяжёлые двери медленно растворились, и меж ними блеснуло что-то яркое, совершенно не соответствующее по цветовой гамме убранству помещения.

В главном павильоне полным ходом шла подготовка к свадебным церемониям, и поэтому принимать гостей пришлось здесь, под сумрачными сводами огромного зала, отделанного тёмно-синим мрамором – всё великолепие ярких, расшитых золотом одежд совершенно терялось в освещении многочисленных, но почти не разгоняющих холодную темноту зала светильников.

Однако золотисто-рыжие волосы гостя, появившегося в дверях, сверкнули ярче, чем шёлковые и парчовые одежды – вероятно, всё дело было в лучах солнца, светившего прямо в западные окна коридора, расположенные напротив дверей.

За мгновение до того, как узнать вошедшего, Иннин ощутила пустоту в груди – так бывает, когда смотришь вниз с большой высоты. Так было семь с половиной лет назад, когда она спрыгнула со Срединной Стены прямо на площадь Нижнего Города… сначала всё внутри леденеет от ужаса, а потом, когда ноги уже коснулись мостовой, испытываешь облегчение, но и лёгкое разочарование, потому что всё закончилось, и исчезло головокружительное чувство неизвестности.

Хатори. Это его назвали сыном госпожи Санья.

А Хайнэ рядом с ним не было…

Впрочем, Иннин довольно быстро справилась со своими чувствами и стала внимательно разглядывать вошедших, таких знакомых-незнакомых.

Мать её почти не постарела. Осталась всё той же: лицо с едва заметными признаками макияжа, мягкая улыбка, тяжёлая чёрная коса, обёрнутая вокруг головы и закреплённая заколками в виде бабочек. Это была довольно старомодная причёска, которую в столице уже никто не делал, но к маминой ненавязчивой красоте она очень шла.

А вот Хатори, названный брат – старший или младший?.. – изменился до неузнаваемости. Мальчишка, присвоивший себе имя демона и чуть было не попавшийся на воровстве, немой оборванец с причёской простолюдина… Сейчас он выглядел, как и полагалось отпрыску знатного семейства: длинные, до пояса, волосы были  зачёсаны назад, распущены по плечам и перехвачены на лбу тонкой лентой.

И только одежда была чёрной… вся – штаны, высокие сапоги, туника длиной до середины бедра, плотно облегающая тело и подпоясанная широким кушаком. Судя по всему, Хатори получил имя Санья, однако в привилегии надевать цветную одежду во время торжественных церемоний ему было отказано, и теперь среди облачённых в шелка придворных он выглядел вороной, попавшей в сад с экзотическими птицами.

Однако, как ни странно, это ему даже шло.

Он не был слишком красив, по крайней мере, той красотой, которая ценилась в столице – чересчур высокий и не особенно хрупкий, хотя и стройный – однако отвести от него взгляд было трудно.

Хотя, возможно, всё дело было в слишком ярком, непривычном цвете волос.

«Новый указ! – вдруг вспомнила Иннин. – Так, значит, это его природный цвет… как странно».

Мать её обратилась, как и было положено, к кукольной императрице, однако Хатори даже глядеть в сторону муляжа не хотел, как будто не замечал. Неужели ему не объяснили традицию?

Взгляд его вишнёво-красных глаз, пылавших в полумраке зала, как гранаты, заскользил по придворным дамам и остановился на Иннин.

Её как будто обдало жаром, но она не подала виду.

«Вряд ли он меня узнаёт, – подумала она. – Я бы его не узнала, если бы не цвет волос».

Почти восемь лет…

Иннин вспомнила, как сажала вместе с ним зёрна в горшок, и какой тёплой была его рука, с которой она случайно соприкоснулась.

Жар в груди стал сильнее.

«…твоё тело холодно, как лёд, а душа тверда, как камень», – пронеслись в голове слова Латены, и Иннин захотелось весело усмехнуться.

Как бы не так.

Впрочем, это всё равно было невозможно и не имело никакого значения.

Госпожа Ниси, тем временем, произнесла свою речь, поднесла символические дары и низко поклонилась. Теперь сказать надлежащие слова предстояло сыну.

А тот никак не желал поворачиваться в сторону куклы.

И даже глаз не опускал, как положено. Если и было в нём что-то, что осталось прежним, так это взгляд – прямой, самоуверенный, дерзкий.

– Мой брат, который должен был стоять сейчас рядом со мной, не смог попасть в этот зал и остался в саду, – внезапно сказал Хатори, и Иннин похолодела.

Что он делает, он с ума сошёл?!

Разве можно начинать приветственную речь с таких слов?

Судя по растерянному взгляду Ниси, она была удивлена и напугана не меньше.

В зале поднялся шёпот, однако Хатори как будто ничего не замечал.

– И поэтому я хотел бы говорить от имени нас обоих, своего и Хайнэ Саньи.

Только когда Хатори произнёс это имя, Иннин в полной мере осознала смысл его предыдущей фразы: Хайнэ здесь, он в саду!

Помедлив секунду, она обвела взглядом зал и, пользуясь тем, что всеобщее внимание было приковано к дерзкому юноше, незаметно поднялась на ноги и выскользнула через боковые двери.

Выйдя из павильона, Иннин с наслаждением глотнула свежего воздуха. Лёгкий осенний ветер, ласково коснувшийся её лица, напомнил о порывах другого ветра, тёплого, морского и напоенного благоуханием роз.

Инесс и Ранко…

Кем они могли быть?

Что-то подсказывало Иннин, что люди с этими именами уже умерли, и она не была уверена, что хочет узнавать их историю – в прошлый раз это было больно.

Она торопливо спустилась по малой лестнице в пятьсот ступеней – большая, в две тысячи, ведущая к главному павильону, осталась по правую руку, сияя разостланным на ней полоном с узором из золотых нитей.

Кленовые аллеи, тонувшие в осеннем багрянце, были, вопреки обыкновению, полны людей.

Как найти среди них брата?

«Он изуродован болезнью, – вдруг вспомнила Иннин и замедлила шаг. – Поэтому и не появился в зале».

Её охватило замешательство.

Каково будет увидеть его таким?

Она не боялась вида уродства, но…

Преодолев оцепенение, Иннин сделала шаг вперёд, но прежняя уверенность покинула её, и она сворачивала с аллеи на аллею, уже не вглядываясь в посетителей и не пытаясь догадаться, где может обнаружить брата.

Но, как оказалось, интуиция вела её лучше, чем до этого вёл рассудок.

«Вот он!» – кольнуло в сердце.

Иннин остановилась позади человека, сидевшего на скамье к ней спиной.

Волосы, очень длинные, иссиня-чёрные – волосы Санья! только божественная кровь даёт такой чистейший оттенок, без малейшей примеси золота, каштана или красного дерева – были, по последней моде, распущены и лишь у самых концов едва перехвачены широкой лентой с украшениями.

Ветер слабо шевелил более короткие пряди, не захваченные в причёску.

Несколько мгновений Иннин не могла заставить себя пошевелиться.

Что она увидит, обогнув скамью и посмотрев на брата? Лицо, когда-то красивое, а теперь покрытое уродливой коркой?

Думать об этом было невыносимо.

Поэтому оставалось только сделать.

И снова вспомнился прыжок со Срединной Стены… вот она ползёт по ней, обдирая  локти, стирая пальцы в кровь, в груди – пустота, в ушах – звенящая тишина, и страшно-страшно-страшно, но что-то словно толкает вперёд, потому что нужно успеть быстрее, пока её отсутствие не обнаружили, не догнали, не вернули назад. Потому что нужно, она должна это сделать, она хочет этого больше всего на свете! А ноги, тем временем, не находят под собой очередной опоры… всё, дальше нет никакого возврата, остаётся только прыгнуть.

Сидевший на скамье юноша повернул голову.

Солнечные лучи заскользили по совершенно белой, не тронутой даже каплей румянца коже, по длинноватому носу, по чётко очерченным бледным губам. Заскользили и утонули в глубокой черноте глаз, как в бездонном колодце.

Нет, он не был изуродован.

«О Великая Богиня, так это были только пустые слухи, а я, как глупая простолюдинка, поверила им!» – Облегчение волной прокатилось по телу Иннин, и только выдержка, закреплённая многолетними испытаниями, позволила ей не задрожать и не засмеяться.

Она позволила себе лёгкую улыбку.

– Ну здравствуй, – проговорила без излишнего волнения в голосе, но тепло.

Хайнэ молчал.

«Неужели не узнаёт?!» – уже успела изумиться Иннин, когда брат всё-таки подал голос.

– Рад видеть, – пробормотал он и опустил взгляд.

Такая реакция поначалу привела Иннин в недоумение, а потом она вспомнила детство, их всегдашние ссоры с братом, лютую ненависть друг к другу. Теперь вспоминать об этом было смешно, но это для неё, а, может быть, для Хайнэ всё осталось по-прежнему?

Впрочем, не важно.

Она всегда задавала тон в их отношениях, а Хайнэ оставалось следовать выбранной линии поведения. Всё-таки он младший брат, он родился на целый час позже неё… Она первая начала с ним препираться, скорее, забавы ради, чем от искренней неприязни, она же и положит этому конец сейчас, спустя шестнадцать – или сколько там прошло с момента первой ссоры? – лет.

– Хайнэ! – Она подошла ближе, обхватила его за плечи, сдавила в объятиях. – Я так сильно по тебе скучала, здесь оказалось совсем не так, как я думала, мне было трудно!

Великая Богиня, если кто-нибудь сейчас это услышит, то ей конец…

А, всё равно не важно.

Хайнэ, явно не ожидавший такого порыва, поначалу не шевелился, но потом поднял руку в неуклюжей и довольно безуспешной попытке ответить на объятие. Однако прикосновение его было очень осторожным, едва ощутимым, и Иннин чувствовала сквозь несколько слоёв шёлковой одежды, как сильно напряжены его худые, даже костлявые спина и плечи.

Вот глупый.

Иннин отстранилась, не убирая рук с плеч брата, и заглянула ему в лицо.

– Мне нужно было запустить в тебя куском агуалы, чтобы ты почувствовал себя более непринуждённо? Поверь, я могла бы, но сейчас осень, где я возьму агуалу?! – Добившись лёгкой улыбки в ответ, Иннин сильнее стиснула плечи Хайнэ. – Какими же идиотами мы оба были, правда?

– Да, да. – Хайнэ засмеялся, но как-то принужденно, и по-прежнему избегая смотреть сестре в глаза.

Иннин предпочла списать это на особенности характера – он всегда был довольно робок с чужими людьми, а они восемь лет провели в разлуке.

– Как там моя любимая книга про принцессу Амасту? – весело спросила она, усаживаясь рядом с Хайнэ на скамейку. – Я велела тебе хорошо заботиться о моих вещах! Надеюсь, ты выполнил наказ старшей сестры?

– Всё в целости и сохранности. Я… – Хайнэ осёкся, посмотрел куда-то в сторону, а потом всё-таки продолжил: – Что касается книги, то я потом хотел раздобыть себе второй экземпляр, но Хатори не смог найти его ни в одной лавке столицы. Пришлось переписывать самому, но если бы ты мне её не оставила, то переписывать было бы не с чего. Даже странно, что у отца в библиотеке не оказалось такой же… В любом случае, спасибо. – Он помолчал, потом чуть улыбнулся. – Не думал, что когда-нибудь скажу это тебе.

Иннин во второй раз почувствовала волну облегчения, более слабую, но не менее приятную: наконец-то Хайнэ начал говорить сам, а не только реагировать на её фразы.

– Ничего не странно, – фыркнула она. – Вся книга наполнена прославлениями принцессы и её достоинств, размышлениями об особом пути женщины, а для отца это как кость в горле!

– Да нет, там больше про любовь.

– Про любовь?! – изумилась Иннин. – Хайнэ, прости меня, но ты несёшь чепуху! Где ты там такое увидел? Ну ладно, у Амасты было множество возлюбленных, но ни один не значил для неё больше, чем её главная цель. Эта книга –  про чудеса, про возвращение того, что отняли несправедливым путём, про долгий путь домой!

– Нет, она про любовь, – упрямо возразил Хайнэ и наконец-то вскинул на сестру взгляд. – Что ты мне тут доказываешь, ты в последний раз читала её восемь лет назад!

– Я и в двенадцать лет понимала, что к чему, а вот насчёт тебя не знаю! – запальчиво сказала Иннин.

Какое-то время оба смотрели друг на друга, сверкая глазами.

Потом Иннин рассмеялась.

Ещё немного – и вернутся «обеденные войны», если только им доведётся снова вместе пообедать… и как же это хорошо.

– Кстати, почему ты не появился в зале вместе с мамой и Хатори? – поинтересовалась Иннин и весело добавила: – Вот только не вздумай называть его при мне братом, меня это ужасно злит, сама не знаю, почему!

Хайнэ ничего не ответил и как будто бы побледнел.

Иннин решила оставить эту тему – мало ли, какие у него отношения с Хатори.

– Пойдём погуляем, – предложила она вместо этого, стиснув локоть брата.

Взгляд у Хайнэ внезапно стал каким-то растерянным и беспомощным, и он побледнел ещё сильнее.

– Ну пойдём же, – настаивала Иннин.

– Да, – ответил Хайнэ деревянным голосом.

Сестра потянула его за руку, он поднялся – и рухнул на землю.

Иннин от неожиданности дёрнулась в сторону и отпустила его запястье, а Хайнэ помог встать другой человек, по случайности шедший следом.

Он же дал ему в руки трость, которая – Иннин заметила это только сейчас – лежала рядом с Хайнэ на скамье.

– Благодарю вас, – пробормотал тот, не глядя на незнакомца.

Он вцепился обеими руками в трость и замер, опираясь на неё.

Иннин смотрела на брата, широко открыв глаза. То, что оставалось скрыто от неё, пока Хайнэ сидел на скамье, теперь стало очевидно – слухи о его болезни оказались совсем не пустыми, нет.

Только изуродовано было не лицо Хайнэ, а его тело.

Он стоял, сильно ссутулившись, перенеся почти весь свой вес на руки – очевидно, ноги едва держали его – и благодаря этому выглядел совсем невысоким, на полголовы ниже сестры.

Под широкими тёмно-зелёными рукавами Иннин видела пальцы брата – кривые, бледные и тонкие, почти прозрачные.

– Не стоит благодарности, – сказал, тем временем, человек, который помог Хайнэ подняться на ноги. – Однако будьте осторожны, сегодняшний день располагает к падениям и разного рода несчастным случаям. Я немного разбираюсь в этих вещах.

Он улыбнулся, как будто бы благожелательно, но что-то в этой улыбке Иннин не понравилось.

Она пригляделась к мужчине внимательнее.

Тот был очень бледен, но бледность его, в отличие от белизны кожи Санья, казалась какой-то нездоровой. Тёмные, глубоко посаженные глаза, окружённые тенями, говорили о том, что этот человек или действительно болен, или же слишком много времени проводит взаперти, при свете ламп. Тонкие губы были окружены бородкой, тёмные волосы, слегка завивающиеся на концах – обрезаны чуть выше плеч.

«Простолюдин?! – изумилась Иннин, обратив внимание на причёску. – Здесь?!»

– Как ваше имя? – спросила она, чтобы подтвердить или опровергнуть своё предположение.

– Можете звать меня Астанико. – Это имя Иннин ни о чём не сказало, а мужчина, повернувшись к ней, прожёг её взглядом своих небольших глаз. – Могу ли я рассчитывать на ответную любезность?

Он по-прежнему улыбался, и эта улыбка по-прежнему внушала Иннин неприятное чувство.

– Я та, у кого больше нет имени, – холодно сказала она.

– Вот как.

Астанико чинно поклонился и снова повернулся к Хайнэ, по-видимому, ожидая ответа и от него.

– Хайнэ Санья, – представился тот.

Лицо у него было напряжено, руки дрожали всё сильнее – очевидно, брату было трудно стоять на ногах столько времени, и он держался из последних сил, однако превозмогал себя из гордости и нежелания показывать свою слабость.

Иннин было жалко на него смотреть.

Она отвернулась, чтобы не мучить себя и его – и вздрогнула, увидев ярко вспыхнувшие в лучах полуденного солнца рыжие волосы.

Невесть откуда появившийся Хатори метнулся к ним так быстро, что на мгновение показалось, будто это не человек, а вспышка молнии.

– Ты что творишь, идиот?! – заорал он издалека. – С ума сошёл? Ты сказал, что тебе плохо, и ты не сможешь простоять в зале полчаса на ногах, а сам что делаешь?

Подскочив к Хайнэ, он сгрёб его в охапку и силой усадил на скамейку.

Тот побелел как полотно и низко опустил голову.

– Вам следовало бы поучиться хорошим манерам, господин, – внезапно подал голос Астанико. –  Я слышал ваши слова в зале, так вот позвольте мне сказать, что если вы действительно так заботитесь о благе своего брата, как изволили всех нас убеждать, то вам не стоит прилюдно оскорблять и унижать его.

Хатори посмотрел на него так, как смотрят на насекомое, неожиданно залетевшее в комнату и вьющееся над головой – с досадой, но без особого интереса.

– А мне позвольте обойтись без ваших советов, – равнодушно сказал он.

– Не стоит так опрометчиво отказываться от ценных советов, если хотите научиться жизни, молодой господин.