Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 53 страниц)

– Разве ты не мечтаешь, чтобы тебя увидели в обществе красивой женщины? – спросил Хатори с лёгкой улыбкой. – Чтобы все те, кто смотрел на тебя свысока или с жалостью, как на неравного им калеку, по-настоящему позавидовали тебе? Чтобы увидели, что женщина влюблена в тебя, и для неё не имеют значения ни твоя болезнь, ни твоя внешность?

– Хатори, все подумают, что она гонится за моими деньгами, – возразил Хайнэ, опустив голову.

– Ты сомневаешься в моей актёрской игре? – приподнял бровь Хатори. – Впрочем, я тоже в ней сомневался. Я был уверен, что актёр из меня никакой по определению, потому что я не люблю лгать, но, как ни странно, играть для меня оказалось легко, и, судя по реакции зрителей, я даже не бесталанен по этой части. Может быть, потому, что я не лгу, даже когда играю, и в результате моя игра выглядит правдоподобной.

– Зачем тебе это нужно? – спросил Хайнэ тихо. – Зачем тебе удовлетворять мои тщеславные тайные желания?

– Потому что иначе они будут преследовать тебя до конца жизни.

– Но ведь это же будет неправдой…

– А что из всех этих романтических любовных историй, о которых болтают в обществе – правда? – поморщился Хатори. – В большинстве случаев вся ваша любовь – это игра на публику или игра перед самими собой. Я не осуждаю. Я просто утверждаю, что «правда», если бы она случилась, имела бы точно такой же эффект. Значит, я могу дать тебе то, что ты хочешь.

– Ты думаешь, что это всё, чего я хочу? – глухо спросил Хайнэ. – Зависть уязвлённого Сорэ Саньи и прочих тщеславных аристократов?

– Остальное тебе даст кто-то другой.

Поправив одежду, Хатори опустился возле него на колени и посмотрел ему в глаза с мягкой улыбкой, не слишком сочетавшейся с его холодным тоном.

Хайнэ смотрел на него, не зная, что сказать, и только бессознательно дотронулся до одной из волнистых тёмно-красных прядей, рассыпавшихся по плечам брата.

– Нравится? – спросил Хатори. – Красивая из меня вышла госпожа?

– Прежний цвет нравился мне больше, – горько ответил Хайнэ.

– Зато так меня никто не узнает, ни Марик, ни Сорэ Санья. Раз уж даже ты не узнал… С сегодняшнего дня в их доме начинаются церемонии, посвящённые их  бракосочетанию. Ты ведь наверняка получил приглашение.

– Получил, разумеется, но это просто формальность, никто меня там не ждёт! – ошеломлённо возразил Хайнэ. – И я тоже не хочу этого. Не хочу этого видеть, и не хочу, чтобы Марик в день своей свадьбы видела в своём доме красавицу, с которой глаз не спустит её будущий муж! Не думаю, что она любит Сорэ, но это будет для неё унизительно…

– Мы можем поехать позже, тогда, когда жениха с невестой уже не будет среди гостей, – согласился Хатори. – Соглашайся, Хайнэ. Ты ведь этого хочешь.

Лицо у Хайнэ испуганно искривилось.

Доля правды в словах брата была, но в то же время он боялся толпы, боялся людей, боялся чужих взглядов.

Хатори прислонился лбом к его плечу, так что Хайнэ стали видны лишь раззолоченные шпильки с подвесками, украшавшие сооружение из тёмно-красных волос.

«Как же это возможно? – с тоской думал он. – Семь лет мы были вместе, а теперь всё кончено навсегда…»

– Я не могу в это поверить, – проговорил он в смятении. – Не могу поверить, что это последняя встреча.

– Но это так, – сказал Хатори. – В конечном счёте мне не за что на тебя обижаться. Я даже, наверное, должен тебя поблагодарить. Я начинаю новую жизнь, у меня появились какие-то интересы – сколько лет я не интересовался ничем. Поэтому давай расстанемся без взаимных обид. Живи, будь счастлив… Я тоже буду.

Хайнэ не мог заставить себя ничего сказать.

– Ты писал что-нибудь всё это время? Повести или стихотворения? – спросил Хатори, отстранившись. – Дай мне их с собой почитать в дороге, ну и на память о себе.

– Не писал, – покачал головой Хайнэ. – Я ничего без тебя делать не мог. И, наверное, никогда не смогу…

– Сможешь, – уверенно заявил Хатори. – В конце концов, у тебя остаётся Онхонто. Ты виделся с ним?

Хайнэ не смог солгать и только чуть кивнул, не глядя Хатори в глаза.

Тот, однако, не рассердился.

– Давай съездим к нему вместе, – вдруг предложил он. – Он ведь не откажется  принять и меня тоже?

Идея эта вызвала у Хайнэ противоречивые чувства, однако, помедлив, он всё же согласился.

«Что ты решишь, когда увидишь его лицо? – с трепетом думал он, усаживаясь в экипаж. – Ведь теперь он ходит без маски… Сможешь ли ты понять меня и простить мою любовь к нему?»

Во дворце Хатори пришлось назваться выдуманным именем; в записке к Онхонто Хайнэ написал, что вместе с ним приехала его невеста, которую он хочет ему представить.

Онхонто разрешил им обоим навестить его в его покоях.

Хайнэ с трепетом переступил порог огромной залы, убранной, как и всегда, многочисленными цветами; Хатори зашёл вслед за ним и, притворив двери, остановился на пороге.

Онхонто, отослав прислужников, поднялся им навстречу.

Они остались в комнате втроём.

– Здравствовать, Хайнэ, – с улыбкой сказал Онхонто.

Слова застряли у Хайнэ в горле – он понимал, что должен ответить что-то, как минимум, представить свою «невесту», но не мог заставить себя произнести эту ложь. Оглянуться на Хатори и увидеть выражение его лица он также боялся.

Что, если брат посчитает самое прекрасное в мире существо чем-то, совершенно не достойным внимания?

– Простите, – только и смог проговорить Хайнэ, низко опустив голову.

– Простить за то, что вы выдали своего брата за свою невесту, чтобы показать ему меня? – весело поинтересовался Онхонто. – Ах, Хайнэ, Хайнэ, конечно, прощу, но неужели вы считать меня настолько суровым? Я бы и так разрешить ему прийти, если бы вы попросить.

– Как вы догадались?! – ошеломлённо спросил Хайнэ.

– О, это быть не сложно, – со смехом ответил Онхонто. – Что он не женщина, понятно по его шее – вам следовать её прикрыть, чтобы замаскироваться лучше. А то, что он – ваш брат… Мне сразу прийти в голову эта идея, когда я увидеть, как он на вас смотрит. Обычно те, кто видеть меня впервые, всегда глядеть на меня во все глаза, ваш же брат смотреть с беспокойством на то, как вы передвигаться по комнате, опираясь на трость. Вы говорить когда-то, что Хатори очень заботиться о вас и носить вас на руках. Вот я и подумал, что это он, и его мучить, что он сейчас рядом с вами, но не может до вас прикоснуться и облегчить вам ходьбу. И, как получилось, я оказаться прав… Простите, что я так плохо говорить сейчас, – добавил он, помолчав. – Все утверждать, что мой язык становиться лучше, но почему-то я иногда… как говорить? Впадать в регрессию.

И он улыбнулся с некоторой печалью.

У Хайнэ защемило сердце.

– У меня не хватило бы слов, чтобы выразить своё восхищение вашей внимательностью, проницательностью и интуицией, – проговорил он. – Но гораздо больше меня мучает то, что вам, вероятно, надоело всё это восхищение… Хотел бы я сделать хоть что-нибудь, что доставило бы вам радость.

– Я рад познакомиться с вашим братом, – возразил Онхонто и посмотрел на Хатори. – Надеюсь, что это чувство может оказаться взаимным хотя бы в некоторой степени.

 «Значит, он понимает, что Хатори не питает к нему большой симпатии, – подумал Хайнэ. – Вероятно, это видно по его лицу».

– Мне было интересно взглянуть на человека, который отнял у меня брата, – ровно ответил Хатори.

Хайнэ похолодел.

«Пожалуйста, не говори того, что может его обидеть, – мысленно взмолился он. – Иначе я не смогу себя контролировать. Пожалуйста. Ради него… я и убить могу».

– И теперь я вижу, что это действительно выдающийся человек, – продолжил Хатори, чуть поклонившись. – Я думаю, Хайнэ хотелось бы поговорить с вами наедине.

С этими словами он вышел на балкон.

Онхонто проводил его долгим взглядом.

– Мне жаль, если я послужил причиной раздора между вами, – грустно сказал он.

– Не думайте так, – возразил Хайнэ. – Причина раздора – в моём характере, который я, увы, не в силах изменить. И всё же я очень рад, что Хатори смог вас увидеть… Вы действительно не сердитесь за этот обман?

Онхонто с улыбкой покачал головой.

– Только знаете что? – добавил он. – Поначалу, когда я получил вашу записку, я обрадоваться за вас, что вы нашли свою любовь. Жаль, что это оказалось не так.

– Что вы, как такое возможно, – усмехнулся Хайнэ. – Какая женщина свяжет свою судьбу с калекой, который не может дать ей детей? Я уже почти смирился с этим, но видите, даже вы считаете, что без возлюбленной счастье невозможно…

Он вздохнул.

– Я отнюдь не считаю так, – мягко возразил Онхонто. – Когда я жить в Крео, я не предполагать для себя ни возлюбленной, ни жены, хотя судьба распорядилась мной по-другому. Так или иначе, я сказал это лишь потому, что вы сами мечтаете о возлюбленной. Я был бы рад увидеть вашу мечту исполненной.

– Я уже не мечтаю об этом, – покачал головой Хайнэ и вдруг решился: – Ни одну женщину я не смог бы любить больше, чем люблю вас.

Но Онхонто ничего на это не ответил.

– Я думаю, мы не должны заставлять вашего брата мёрзнуть на балконе слишком долго, – заметил он некоторое время спустя. – Сегодня солнечно, но всё-таки это зима, а он, к тому же, без верхней одежды.

Хайнэ, весь багровый от стыда, кивнул.

Свидание с Онхонто, как и предыдущее, не продлилось слишком долго – вскоре Хатори с Хайнэ брели по занесённому снегом саду обратно.

Хайнэ остановился и, оглянувшись, посмотрел на золотившиеся под солнцем крыши павильонов.

– Может, возьмёшь меня с собой? – предложил он брату без какой-либо надежды на успех, просто, чтобы что-нибудь сказать.

Хатори приподнял брови.

– А как же Онхонто?

Хайнэ печально усмехнулся.

– Разве я нужен ему? Моя любовь для него точно такая же, как любовь остальных, она тяготит его. По сути, он относится ко мне так же, как относилась Марик. Всё всегда одинаково, ничего не меняется…

– Ты не сможешь со мной в провинции, – вернулся к предыдущему вопросу Хатори. – Я не собираюсь жить, как богатый аристократ.

– Не смогу, – согласился Хайнэ, кивнув. – Ты прав, это то же самое, как тогда, когда я уверял маму, что собираюсь стать мужем крестьянской девушки. Всё всегда одинаково, ничего не меняется… – повторил он, глядя остановившимся взглядом в снег. – Жизнь бессмысленна.

– Собираешься снова перерезать вены? – спросил Хатори, прищурившись.

– Ну, я же пообещал, что больше этого не сделаю, – возразил Хайнэ. – Но что от этого меняется? Знаешь, я теперь понимаю отца с его вечным безразличием… хоть и придумал для себя, что он не мой настоящий отец. Что это, судьба? Зачем я родился? Был ли в этом хоть какой-то смысл?

– Это не мне решать, – пожал плечами Хатори.

– В глубине души ты жестокий, – пробормотал Хайнэ.

– Возможно.

Хатори подхватил Хайнэ за руку и потащил его вперёд. И только уже в самом экипаже, помогая Хайнэ сесть внутрь, проговорил:

– Моя любовь нужна тебе ещё меньше, чем твоя – Онхонто. Что это? Я тоже не понимаю.

Лицо у Хайнэ искривилось.

– Жестокость, – ответил он, закрыв глаза и прислонившись к стене экипажа. – Жестокость создателя этого мира. Я столько лет притворялся, будто верю в Милосердного, но на самом деле это неправда. Я не верю ни в какое милосердие, ни в сострадание, ни в любовь. Всё, во что я верю – это то, что Бог, или Богиня, или оба сразу жестоки и ненавидят меня.

Он вытер катившиеся из-под прикрытых век слёзы и отвернулся.

Хатори приказал ехать к Марик.

Они оказались там уже ближе к вечеру, когда на город начали спускаться ранние зимние сумерки. Снег окрасился в голубовато-синие тона, в саду стали зажигаться фонари, ну а в доме, судя по всему, уже давно были зажжены огни – многочисленные тени гостей были видны через раздвижные летние стены, оклеенные плотной бумагой, которые почему-то не убрали и сейчас.

Хайнэ по-прежнему не внушала энтузиазма затея Хатори, однако после встречи с Онхонто он стал совсем пассивным и безразличным ко всему и теперь только покорно приказал доложить о себе.

Хатори, последовавший совету Онхонто, прикрыл шею и часть лица веером, подхватил Хайнэ под локоть и повёл его в дом.

Двери перед ними распахнулись; все обернулись в их сторону.

Хайнэ, вне себя от ужаса, опустил взгляд, однако успел заметить отражение их с Хатори в зеркале – роскошно одетую, притягивающую взгляд женщину, держащую под руку сгорбленного тощего калеку, с трудом державшегося на ногах.

«Зачем я на это согласился? Что я делаю?» – мелькнуло в голове у Хайнэ, близкого к потере сознания.

Хатори стиснул его локоть – одновременно и более крепко, и более нежно, как могла бы сделать женщина.

– Вы не могли бы позволить нам пройти? – спросил он мягким, совершенно чужим голосом, и даже взгляд его переменился, подёрнувшись типичной женской поволокой.

Перед ними расступились, и «спутница» помогла Хайнэ устроиться на подушках, а после пододвинула к ним низкий столик и принялась сама кормить его, подливая в чашку вина и предлагая кусочки самых вкусных фруктов.

Хайнэ принимал все эти знаки внимания и нежности со смешанными чувствами ужаса и тоски.

– На нас все смотрят, – сказал он едва слышно, поворачиваясь так, чтобы самому не видеть лиц гостей.

– Так и должно быть, – ответил Хатори. – Они завидуют.

– Мне? – пробормотал Хайнэ.

– Мне.

Хайнэ вскинул голову.

– Тебе? – повторил он, чуть не расхохотавшись. – Чему именно? Что у тебя в предполагаемых возлюбленных – урод и калека?

– Да, – кивнул Хатори и, подхватив палочками с тарелки очередной кусочек фрукта, протянул ему.

Хайнэ наклонился, чтобы съесть его, с трудом сдерживая нервный смех.

– Ты понимаешь, какой это бред? – проговорил он дрожащим голосом, стиснув его запястье. – Зачем ты это мне говоришь?

– Потому что это правда, – ответил Хатори негромко, положив на его руку свою. – Завидовать человеку, которого полюбила красивая женщина, можно, но завидовать женщине, которая полюбила калеку, будут гораздо больше, хоть и не признаются в этом даже себе. Думаешь, все хотят быть любимыми? Думаешь, это приносит счастье? Пример твоего Онхонто подтверждает, что это не так. На самом деле каждому хотелось бы любить так, чтобы сила его любви была сильнее всего на свете, чтобы для неё не имели значение ни внешность, ни отношение окружающих. Но ведь признать, что ты не умеешь любить, гораздо больнее, чем то, что тебя никто не любит, правда? Поэтому все говорят себе, что хотят быть любимыми. Но сейчас они завидуют именно мне.

Хайнэ молчал, глядя на него потрясённым взглядом.

Хатори оторвал его руку от своего запястья и взял её в обе ладони.

– Заставим их завидовать ещё больше? – спросил он тихо.

– Не надо, – едва смог выговорить Хайнэ, догадавшись, что он собирается сделать.

Но Хатори, не послушав его, задрал его рукав до самого локтя и, приложив ладонь Хайнэ к своей щеке, принялся покрывать уродливую кисть поцелуями.

Время для Хайнэ остановилось; потонуло в бездонном ужасе, хлынувшем на него, накрывшем с головой вместе с лавиной чужих взглядов, устремлённых на его обнажённую руку.

Хатори, очевидно, увидел этот ужас в его остановившемся взгляде.

– Знаю, что это жестоко, – проговорил он. – Но ты был прав. В глубине души я жесток.

Он снова вернулся к руке Хайнэ, на этот раз целуя скрюченные и искривлённые пальцы.

– Что там тебе сказал Онхонто? – спросил Хатори. – Что ты не уродлив? Это неправда, и ты это сам знаешь, поэтому не можешь поверить ему. Так вот, ты уродлив, Хайнэ. Но мне на это совершенно плевать. Думаешь, я буду любить чьё-то тело, чьи-то руки, будь они даже воплощением красоты и совершенства, больше, чем твои? Сколько лет я носил тебя в купальню по несколько раз в день, раздевал и одевал, помогал тебе вдеть эти уродливые руки в рукава, носил на руках, чтобы твои искалеченные, безжизненные ноги не касались земли. Семь лет. Ты, кажется, презирал меня за то, что я ничем, кроме этого, не занимаюсь, что я не читаю книжек, ничего не хочу добиться, но правда в том, что я и так был счастлив. Мне доставляло удовольствие быть с тобой каждую минуту и помогать тебе. Я не могу сказать, что был счастлив от того, что ты урод и калека, но раз уж случилось так, то мне хотелось сделать всё возможное, чтобы ты меньше страдал от этого. Мне казалось, что будет лучше, если я буду меньше об этом говорить, напоминать тебе о том, что тебе самому больно и неприятно, вести себя так, как будто ты самый обычный человек, по каким-то причинам больше нуждающийся в помощи слуги, чем остальные. Но, видимо, я был не прав. Наверное, мне нужно было каждый день говорить тебе о том, как ты уродлив, и как сильно я люблю тебя, несмотря на это. Да нет, не несмотря. Это слово подразумевает, что мне нужно было приложить какое-то усилие, чтобы любить урода. Но это не так. Я не буду говорить, что не вижу твоего уродства, как не буду говорить, что оно – красота. Ты не прекрасен для меня, Хайнэ, не прекрасен и не уродлив, ты просто такой, какого я люблю. И буду любить, даже если ты каким-то чудом превратишься в прекрасное божество наподобие Онхонто или, наоборот, станешь ещё уродливее.

Он замолчал и, отпустив руку Хайнэ, посмотрел куда-то в пол.

– Обдумать всё это стоило мне некоторого труда, – добавил Хатори, помолчав. – Потому что я, вероятно, не слишком умён. Но всё же я сделал над собой усилие, чтобы сказать тебе это на прощание.

Хайнэ вдруг начал как-то заваливаться вперёд.

На мгновение Хатори испугался, что он теряет сознание, но Хайнэ упал ему на грудь и затрясся от беззвучных рыданий.

Хатори обнял его и посмотрел куда-то вдаль поверх устремлённых на них взглядов.

Разговора этого гости слышать не могли, но, очевидно, понимали, что между «влюблёнными» произошла то ли ссора, то ли страстное признание и глядели на них с удвоенным любопытством.

Впрочем, дальнейшее внимание к их персонам в планы Хатори не входило.

– Пойдём отсюда, – шепнул он Хайнэ, помогая ему подняться.

Сообщив гостям о том, что господин плохо себя чувствует, и они вынуждены будут удалиться, он повёл брата к дверям.

Хайнэ дал слезам волю ещё на улице.

– Как ты можешь? – с трудом проговорил он, оказавшись в экипаже. – Как ты можешь уехать после того, что сказал мне только что?

– Могу и уеду, – ответил Хатори. – Это не отменяет того, что я сказал.

Ехали они в молчании.

– Ну хоть обними меня на прощание, – наконец, проговорил Хайнэ, всё ещё пребывавший в состоянии, близком к шоку. – Ещё раз…

– Это можно, – согласился Хатори и притянул его к себе.

Хайнэ прижался к его груди, вдыхая незнакомый, сладковатый аромат женских духов. Запах этот дурманил – Хатори никогда не любил благовоний и не пользовался ими, однако ради маскарада пошёл наперекор собственным принципам, и Хайнэ, всегда питавший особенную слабость к ароматам, чувствовал себя странно.

Хатори держал его руку в своей, и Хайнэ вдруг вспомнилось, как он покрывал её поцелуями на глазах у всех. Тогда, остолбеневший от ужаса, он почти ничего не чувствовал, но сейчас воспоминание принесло смутный трепет.

– Можешь… сделать так… ещё раз?.. – запинаясь, произнёс Хайнэ, сам не вполне сознавая, что говорит.

– Как?

– Как там… в зале…

На этот раз Хатори понял и, взяв его запястье, осторожно коснулся губами раскрытой ладони.

Хайнэ задрожал.

– На самом деле это просто такое странное ощущение, – попытался объяснить он своё желание. – Никто никогда… А иногда мне очень сильно хотелось хотя бы как-то… Сколько я писал про это на бумаге. Но всё, что мне оставалось – это самому себя целовать, – закончил он и заплакал от унижения.

Но Хатори, взяв его одной рукой за подбородок, второй рукой вытер слёзы.

– Хочешь попробовать? – спросил он серьёзно.

Слова его, слишком конкретно выразившие то, что Хайнэ ощущал лишь как смутный трепет, заставили его вздрогнуть и похолодеть от ужаса, смешанного с лихорадочным волнением.

Это было безумно, но, в то же время, разум после произошедшего уступил свои права чему-то инстинктивному.

– А ты что… думал об этом? – после долгого молчания спросил Хайнэ, весь напрягшись.

– Думал, – кивнул Хатори. – Думал, что тебе это может быть нужно. Поэтому и нарядился так. Вряд ли, конечно, я хорошая замена, но…

Он замолчал.

Глаза его, ставшие на время зелёными, мерцали в темноте, будто кошачьи, и смутно белевшее лицо казалось совсем близко.

Отступать было некуда – да и не то чтобы Хайнэ этого хотел.

Экипаж катился куда-то в темноту; каждый раз, когда колеса подскакивали на ухабе, его прижимало к Хатори теснее, и незнакомый запах кружил голову.

– Ну так… – с трудом проговорил Хайнэ, закрыв глаза. Он чувствовал, как от волнения у него проступает пот на лбу, а лицо начинает гореть. – Я просто хотел бы узнать…

– Не оправдывайся, – сказал Хатори и, прижав его к стене экипажа, поцеловал в губы.

– М-м, – всхлипнул Хайнэ, инстинктивно обхватив его за шею.

Сколько раз он описывал поцелуи, нежные и страстные, на бумаге, но в действительности даже позабыл приоткрыть рот, и даже не сразу понял, когда его губ коснулись чужие губы.

И всё же его сердце, поначалу провалившееся вниз, подскочило куда-то к горлу и чуть не разорвало ему грудь.

Тело стала заливать какая-то тёплая волна, как будто он медленно падал в парную воду горячего источника.

В первое мгновение застыв и оцепенев, Хайнэ сделал было попытку ответить на поцелуй, но в этот момент Хатори отстранился.

– Ну вот, теперь ты сможешь описывать это, исходя из собственного опыта, – проговорил он с каким-то грустным смешком. – Если когда-нибудь решишь возродить Энсенте Халию к жизни.

Хайнэ чувствовал только одно: ему хотелось ещё. Поцелуев, прикосновений, ласки – желание, долгие годы сдерживаемое и изливаемое только на бумагу, выплеснулось на свободу во всей своей невероятной силе.

– А можешь, – выдохнул Хайнэ. – Можешь…

Он не решался сказать ничего конкретного, да и не знал, чего именно хотел, лишь пытался как-то выразить переполнявшие его чувства.

Хатори устроил его поудобнее и, подложив ему под шею подушку, снова поцеловал.

На этот раз Хайнэ ответил, и это принесло ему ещё больше ощущений.

– А мы… куда? – задыхаясь, выговорил он. – Домой? Прямо сейчас?

Одна мысль о том, что экипаж остановится, и всё это закончится, вызывала в нём такое отчаяние и ужас, с какими мало что могло сравниться.

Хатори отстранился, и несколько мгновений, пока длилось молчание, чуть не довели Хайнэ до сумасшествия.

Потом Хатори пересел на противоположную скамью и, обратившись к вознице, приказал ему ехать длинной дорогой.

Хайнэ, испытавший при этих словах одновременно облегчение и страх, сполз на скамейке ещё ниже.

– Вернись… – робко позвал он.

Хатори пересел обратно, но не поцеловал его больше, а только обнял одной рукой и притянул к себе; Хайнэ уткнулся лицом ему в грудь и замер, вновь обретя желанное тепло чужого тела.

Момент передышки помог ему прийти в себя, и больше до конца поездки он головы не поднимал.

«Какая это была красивая и печальная иллюзия, – в смятении думал он. – Не знаю, хорошо или плохо, что он позволил мне это испытать, но на какое-то мгновение я почти поверил, что всё по-настоящему. Прекрасная госпожа, полюбившая и возжелавшая калеку. Видимо, это моя судьба – создавать самому себе иллюзии и пытаться верить в них, одновременно зная, что это неправда. Печальная судьба… уж лучше верить в заблуждение, не зная об этом, но, кажется, я больше никогда не смогу по-настоящему себя обмануть. Наверное, это подарок господина Маньюсарьи. А, может, его проклятие».

Когда экипаж подъехал к дому, и Хатори, выпрыгнув из него, подхватил брата на руки.

– Как в старые добрые времена, – усмехнулся он.

Он вошёл в дом через задние двери, чтобы не встретиться ненароком с госпожой Ниси, и поднялся вместе с Хайнэ на второй этаж.

– Останусь с тобой на ночь, – сообщил Хатори, заходя в спальню, и, усадив брата в кресло, принялся расстилать на полу постели. – Уйду с рассветом.

Закончив с этим, он, как прежде, помог Хайнэ переодеться и заплёл его волосы в косу. Тот, сквозь пелену, заставшую глаза, смотрел в зеркало на отражение женщины, возившейся с ним.

– Зачем ты устроил этот маскарад? – наконец, проговорил он с трудом и вытащил одну из шпилек из причёски Хатори. – Ты и вправду думал, что это мне поможет?

– Не только, – сказал Хатори. – Знаешь, Хайнэ, я не хотел, чтобы однажды тебе пришла в голову идея купить себе ночь любви за деньги. Поэтому я решил, что уж лучше это буду я. Тебе так и так будет плохо потом, но в том случае, если ты заплатишь – хуже.

Шпилька выпала у Хайнэ из руки и со звоном покатилась по полу.

– Купить ночь любви за деньги? – переспросил он ошеломлённо. – Почему ты решил, что я этого захочу?

– А я не прав?

– Не прав, конечно! – закричал Хайнэ. – Ты ведь знаешь, что я верю в Милосердного, что я хочу хранить невинность и чистоту! – он вспомнил произошедшее в экипаже и осёкся. – В любом случае… в любом случае, я никогда бы не стал платить за такие вещи деньги!

Он закрыл лицо дрожащими руками.

– Сейчас ты думаешь так, – сказал Хатори. – Но кто знает, что будет с тобой через несколько лет. Люди часто меняются. А меня к тому же не будет рядом, и я об этом ничего не узнаю. Но всё же я надеюсь, что теперь такая идея тебе в голову точно не придёт.

– Тебе Иннин сказала, да? – спросил Хайнэ, отняв руки от лица. – Сказала, что я вас видел, и из-за этого ты сделал такой вывод? Решил, что из-за этого я тебя прогнал, потому что сам в глубине души мечтаю о том же самом?

– Видел? – переспросил Хатори. – О чём ты?

По его удивлённому тону Хайнэ понял, что ошибся, причём ошибся роковым образом – одновременно выдав себя.

Он побледнел, потом побагровел от жгучего стыда.

– Если хочешь помочь мне, то убей, – едва дыша, выговорил он. – Потому что ничто другое мне помочь не может.

Рухнув на постель, он уткнулся лицом в подушку и замер неподвижно.

Хатори также не двигался с места и ощущал себя странно.

«Почему я так безжалостен? – даже промелькнуло у него в голове в какой-то момент. – Ему плохо и больно сейчас, а я ничего не чувствую. Почему мне всё равно?»

Не то чтобы он когда-либо отличался особенной чувствительностью, но и подобное полное безразличие было для него внове, особенно после того, что он сказал и сделал для Хайнэ в этот день.

Наконец, он поднялся на ноги, задёрнул занавеси, погасил светильники.

Помедлив, вернулся к Хайнэ и, притянув его к себе, уложил лицом к себе на грудь. Хайнэ позволил сделать это без особых возражений, и Хатори, обняв его, уставился неподвижным взглядом в потолок.

Брат вскоре заснул, а он так и лежал, наблюдая за лунными пятнами, скользившими по потолку.

«Накидка на груди намокла. Это значит, что у Хайнэ мокрое от слёз лицо, – всё с тем же равнодушием подумал он. – Надо было снять её… но мне же вставать с рассветом, я не смогу тратить время на то, чтобы переодеться».

Хатори вытащил из рукава свиток с морским пейзажем, подаренным Кансой, и развернул его, держа перед собой в вытянутой руке.

«Завтра я поеду туда, – напомнил себе он, глядя на нарисованные волны, набегающие друг на друга. – Завтра меня ждёт свобода».

И вдруг что-то словно обрушилось на него.

Что-то такое, от чего всё тело сдавило и перекорёжило, от чего стало трудно дышать, а в груди заболело.

Хатори уже не помнил того, как Канса спросила однажды, почему он плачет, а он заметил, что и в самом деле плачет, только поднеся руку к щеке, но теперь произошло то же самое – он почувствовал, что подушка мокрая, и только тогда обнаружил, что лицо его залито слезами.

Но он по-прежнему упрямо сопротивлялся, не желая изменять своему правилу не думать о собственных чувствах.

«Мне просто очень больно, – сдался он, наконец. – Какая разница, отчего? Это и так понятно. Какой смысл об этом думать?»

Картинка с нарисованными волнами выпала у него из руки.

«Какая это была красивая и печальная иллюзия, – подумал Хатори, закрыв глаза. – Ты бы, наверное, сказал так, Хайнэ».

***

Хайнэ проснулся в одиночестве поздним утром следующего дня.

Прикрыв лицо рукой от солнца, ярко светившего сквозь раздвинутые занавески, он какое-то время лежал на спине, смахивая слёзы, постоянно набегавшие на глаза, и не пытаясь их остановить.

«Я даже не проснулся, когда он ушёл, – подумал он. – Мы даже не попрощались».

Наконец, обессиленный и опустошённый, он набросил на плечи верхнюю накидку и подполз к окну.

«Солнце бывает особенно ярким именно в те дни, когда хочется умереть, – думал он, глядя на искрящийся снег. – Почему это так?»

Взгляд его вдруг привлекло что-то яркое, блеснувшее в лучах солнца гораздо сильнее, чем белоснежные кристаллики снега.

В первое мгновение Хайнэ не поверил своим глазам.

Но глаза не обманывали его – это действительно был Хатори, вернувший себе прежний облик, Хатори с его ярко-рыжими волосами, пламенеющими от солнечных лучей.

Вслед за первой, инстинктивной радостью, Хайнэ ощутил испуг – солнце стояло в небе высоко, и, судя по всему, время близилось к полудню.

Он запахнул поплотнее накидку, нашёл свою трость и поспешно заковылял вниз.

– Почему ты до сих пор здесь? – взволнованно спросил он, добравшись до брата, сидевшего в беседке. – Разве ты не должен был уйти с рассветом? Во сколько вы уезжаете? Ты говорил, что это сегодня. Ты не опоздаешь?

Хатори молчал и только смотрел на ветви дерева абагаман, росшего неподалёку, каким-то странным, отрешённым взглядом.

Хайнэ никогда не видел его таким и вконец испугался.

– Что с тобой?! – спросил он, схватив Хатори за плечи и попытавшись повернуть его к себе. – Что с тобой такое, а?

Хатори, наконец, ответил.

– Ничего, – сказал он. – Ничего страшного. Хайнэ, иди в дом, а? Я бы сам тебя отнёс, но мне хочется побыть здесь какое-то время. Хорошо?

Слова и движения как будто давались ему с усилием, но, по крайней мере, он заговорил, и это принесло Хайнэ некоторое облегчение.

– Конечно, – сказал он и повторил в беспокойстве свой вопрос: – Но ты не опоздаешь?

– Не знаю, – как-то меланхолично сказал Хатори. – Может, и опоздаю.

– Но тебя дождутся?

– Не знаю, – ответил брат всё тем же голосом и с тем же выражением на лице. – Может, и дождутся.

Хайнэ пришёл от его вялости в откровенный ужас – Хатори мог быть каким угодно, но только не таким безжизненным.

– Ну так поехали быстрее, – в отчаянии предложил он. – Может быть, ещё не поздно!

Хатори молчал, никак не реагируя, и Хайнэ, подозвав слугу, велел спешно готовить экипаж.

– Пойдём, ну пожалуйста, пойдём, – чуть не плача, начал он уговаривать Хатори, вообразив, что тот не станет соглашаться.

Но Хатори поднялся с места, подхватил Хайнэ на руки и, действительно, пошёл к экипажу.

– Скажи, куда ехать, – попросил Хайнэ.

Хатори сказал, но легче от этого не стало – он по-прежнему оставался чужим, движения его казались какими-то замедленными.

Хайнэ ощущал свою вину за эту чудовищную, по его меркам, перемену – то, каким неожиданно стал Хатори, казалось ему свидетельством сильнейшего внутреннего надлома.