Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 53 страниц)

Но тени ползли…

«Возможно, в этот момент я потеряла последнее, что ещё оставалось от моей души», – пронеслось в голове Верховной Жрицы.

Но она тут же переборола себя и усмехнулась этой мысли.

Слова. Всё это только слова.

«Как бы то ни было, я сделала это ради тебя», – подумала Даран, глядя куда-то вверх, туда, где высокие дворцовые своды терялись в зеленоватой мгле.

После этого она развернулась в сторону дверей, противоположных тем, в которые вышла принцесса, быстрым шагом пересекла коридор и потребовала себе экипаж.

К тому времени, когда луна осветила своим мерцающим светом безоблачное и беззвёздное небо, как будто нарисованное чёрной тушью, Верховная Жрица снова появилась в доме своей сестры.

Там было темно и холодно – все выходы в сад закрыты или занавешены тканью, все жаровни и большинство светильников потушены, чтобы не привлекать ещё больше огонь Подземного Мира к умирающему.

Запах особых благовоний, которыми обильно окуривали комнату тяжелобольного, висел в остальных помещениях лёгкой дымкой.

Запах горя, слёз и безнадёжности.

– Госпожа!.. – кто-то бросился к Даран в темноте, и она скорее поняла умом, чем догадалась по голосу: сестра. – Вы узнали о нашем несчастье, вы пришли!.. Есть ли какой-то способ помочь Хайнэ?

Верховная Жрица никогда не считала жалость полезным чувством, а сейчас, помимо этого, она была слишком опустошена для каких-либо эмоций.

– Я пришла не за этим, – отрезала она.

Сестра отпрянула, как от удара.

– Помочь ему невозможно, – так же жёстко продолжила Даран. – Думаю, это следствие совершённых ошибок. Пришло время расплачиваться.

– Госпожа, госпожа… – дыхание Ниси внезапно как будто оборвалось, а потом она проговорила каким-то странным тоном: – Разве это были мои ошибки, госпожа?!

Даран бы даже решила, что в голосе её младшей сестры прозвучал гнев, если бы она не знала, что Ниси гневаться не умеет.

– Мои тоже не окажутся безнаказанны, будь спокойна, – холодно пообещала она. – В своё время я расплачусь за всё.

Ниси как-то странно дёрнулась, а потом застыла на месте, чуть наклонив голову.

В темноте, окружавшей сестёр, лицо младшей казалось похожим на маску, на которой умелой рукой художника были изображены чувства – смирение и скорбь.

Даран решила, что, пожалуй, всё же переборщила с жестокостью, и заговорила о другом.

– Сегодня утром ты в очередной раз попросила меня о невозможном, – напомнила она. – Ты захотела себе в мужья простолюдина, и я позволила это, теперь ты хочешь простолюдина в сыновья, и я снова готова добиться для тебя соизволения. И после всего этого ты ещё меня упрекаешь? Тогда как ты даже не соизволила мне объяснить, откуда у тебя взялись это безумное желание и этот мальчишка-простолюдин.

Cегодня утром Верховная Жрица была порядочно зла на сестру за эту сумасшедшую просьбу и даже не думала о том, чтобы исполнить её, однако теперь она порадовалась, что не ответила резким отказом сразу же. Что ж, это будет сложно, но не невозможно, а после этого сестра как следует подумает, прежде чем сделать или сказать что-нибудь… неправильное.

– Я… встретила его в лесу и не смогла… – пробормотала Ниси, запинаясь. Брови её жалостно сошлись у переносицы, лицо отражало искреннее раскаяние. – Да, вы правы, госпожа. Во всём виновата я, это мои ошибки. Я благодарна за всё, что вы делаете для нас.

Даран не относилась к тем, кому униженное покаяние доставляет удовольствие, поэтому она снова переменила тему.

– Я забираю Иннин во дворец, – сказала она.

Ниси изумлённо вскинула голову.

– Как, госпожа? Разве вы переменили своё мнение? Я думала, вы…

– Я не отказывалась от неё, – возразила Даран. – Я не взяла её с собой сразу – по многим причинам. Можешь считать, что это было испытание. В каком настроении она находится сейчас?

Сестра помолчала.

– Я думаю, она смирилась, – наконец, тихо сказала она.

– Вот и прекрасно, – удовлетворённо отозвалась Даран.

Этот опыт будет полезен для будущей Верховной Жрицы.

Она поднялась на второй этаж, безошибочно нашла комнату Иннин, зашла в неё и притворила за собой двери.

– Собирайся, мы едем, – сказала самым будничным тоном.

Иннин зашевелилась в постели.

Даран впервые получила возможность – а, точнее, позволила себе – внимательно разглядеть её, изучить внешность. Глаза у девочки казались чуть светлее, чем у брата, скорее, тёмно-тёмно-серыми, чем чёрными, а кожа, наоборот, менее бледной. Тёмные волосы были такого же оттенка, как у Хайнэ, но у него они были тяжёлыми, густыми, совершенно прямыми и длиной до середины бедра, а у сестры падали волнами и сейчас, распущенные, даже не доставали ей до пояса.

Даран внезапно представилась картина: Иннин тайком укорачивает себе причёску, назло всем тем, кто внушает ей, что чем длиннее волосы, тем это красивее для благородных господина и госпожи, или просто чтобы посмеяться над ужасом наставницы, или на спор с братом, который на такое святотатство, конечно, не смог решиться.

Может быть, всё было именно так?

Что ж, этого никогда не узнать.

– Собирайся, – повторила Верховная Жрица. – И попрощайся с родными, ты не увидишь их в течение ближайших нескольких лет.

Иннин метнула в её сторону короткий изумлённый взгляд, но ничего не спросила.

Поняла.

Однако по тому, как побелело её лицо, Даран вдруг поняла: не согласится.

Не то чтобы она не подозревала такой исход, конечно.

– Назло мне откажешься от того, что было мечтой твоей жизни? – чуть усмехнулась она. – Очень умно.

Иннин долго молчала.

– Я пообещала Хайнэ, что останусь с ним, – наконец, произнесла она полузадушенным тоном.

Даран вздрогнула.

Вот этих слов она не ожидала совершенно, и это стало для неё серьёзным ударом – обнаружить, что она так ошиблась.

«Я слишком недооцениваю её чувства, – пронеслось в её голове. – Она – не я. Ей всего двенадцать лет…»

– Кровные узы перестают иметь для жрицы какое-либо значение, – вслух произнесла она. – Любовные – тоже. Если ты желаешь стать жрицей, то должна освободить себя от всего, что тебя наполняет, чтобы другое могло войти в тебя. Твои желания и чувства перестают существовать. И это – справедливая цена за ту силу, которую ты обретаешь. Ничто не даётся бесплатно. Если ты не готова платить, что ж. Но я даю тебе время подумать. Я останусь в вашем доме до утра.

Не добавив больше ни слова, Верховная Жрица вышла в коридор.

Она хотела, как и обещала, спокойно ждать до утра, а после уехать – с Иннин или же без неё – но вдруг почувствовала в себе какой-то надлом.

Что же, после того, что она сделала сегодня, она позволит судьбе, или, точнее, непоследовательным чувствам двенадцатилетней девочки, решить всё?!

Она до боли стиснула кулаки под широкими длинными рукавами, пошла вперёд, почти не разбирая дороги. Нужную комнату Даран нашла по тягучему, тяжёлому аромату благовоний, лившемуся из-под дверей.

Зайдя внутрь, она быстрым шагом подошла к кровати больного.

Тот не спал – лежал среди кома смятых простыней и покрывал, опутанный собственными длинными волосами, липнущими к взмокшему телу. Мучился от сжигающей изнутри лихорадки.

В чёрных глазах при виде Верховной Жрицы мелькнула надежда, которой не суждено было сбыться.

– В такой момент тебе следует думать о том, какая судьба ожидает тебя после ухода в другой мир, – жёстко проговорила Даран. – Если ты сейчас проявишь смирение, то будешь вознаграждён. Родишься в следующей жизни женщиной и получишь то, о чём просил сегодня утром. Яви собой покорность. Говорят, что дети, которые появились на свет одновременно, близнецы, делят одну душу на двоих, поэтому нет ничего удивительного в том, что сестра забрала твои силы, они по справедливости должны были достаться ей. Не мешай ей выполнить своё предназначение! Ты своё выполнить уже не сможешь, даже если останешься в живых, у тебя никогда не будет ни жены, ни детей. Так пожелай, чтобы хотя бы сестра сделала то, что велено ей судьбой и Богиней!  Не пытайся удерживать её возле себя, запрети ей поступать так! Вот то, что ты должен сделать. Найди в себе силы!

Хайнэ зашевелился, глаза его жутковато и болезненно сверкнули, воспалённые и потрескавшиеся губы искривились.

– Нет!!! – закричал он, с трудом приподнявшись на подушках.

Верховная Жрица вздрогнула.

Вторая ошибка за этот вечер. Или третья?

Всё как будто валилось из рук, все планы рассыпались, привычное чутьё изменило ей.

– Да, – проговорила она с холодной яростью. – Ты всё равно не сможешь ничего изменить. Тебе вообще не следовало рождаться.

Развернувшись, Даран вышла из комнаты, не оглядываясь, и в коридоре столкнулась с мальчишкой, чьи волосы ярко сверкнули в царившей вокруг полутьме.

«Тот самый, которого привела Ниси», – сразу же догадалась она.

И почему-то быстро и гулко, как будто от страха, заколотилось сердце.

Мальчишка смотрел на неё снизу вверх, но смотрел прямо, и взгляд у него был чуть прищуренный и холодный, совсем не детский.

Впрочем, возможно, она опять ошиблась в своей оценке, неправильно поняла тёмный блеск багряно-алых, как осенние листья, глаз.

Сегодня всё было неправильно.

«Полнолуние, разгул стихийных сил», – вспомнились Даран собственные слова.

И обступившие со всех сторон тени.

Глава 5

Ближе к полуночи Хайнэ почувствовал, что температура начинает спадать. Измученный страхом и неизвестностью даже больше, чем лихорадкой, он откинул промокшие покрывала, и попытался подняться на ноги.

Никто ничего не сказал ему прямо, но тени – тени лекаря, жрицы, родителей и слуг, заходивших в комнату, чтобы раскурить новые благовония и поменять светильники – шептались над его кроватью, и из обрывков их разговоров Хайнэ выловил жуткие слова: красная лихорадка.

Эти слова сказали ему гораздо больше, чем предполагали те, кто их произносил.

И пусть сведения, почёрпнутые из любовных романов, не обладали большой достоверностью, они внушали куда больше ужаса, чем мог бы вызвать обстоятельный рассказ лекаря.

Хайнэ открывал глаза, видел пятна на своих руках и вспоминал уродца Касари из книги – бесполого горбатого карлика, перенёсшего в детстве такую же болезнь и вынужденного всю жизнь ходить обмотанным бинтами, чтобы окружающие не пугались вида его гниющей кожи.

Хайнэ закрывал глаза, проваливаясь в жаркую тьму, и ему чудился костёр на площади в Нижнем Городе, и чудилось, что это он стоит, привязанный к столбу, и кричит от невыносимой боли.

Смерть, которой его пыталась напугать Верховная Жрица, казалась в этой ситуации не самым худшим вариантом.

Впрочем, сейчас её тень, порой подступавшая близко-близко, казалось, отступила.

Хайнэ сполз с кровати и заковылял к дверям.

Идти было больно и тяжело: к ногам как будто подвесили свинцовые гири. Кожа на внутренней стороне бёдер и сгибах локтей – участки, покрытые пятнами – горела и саднила, как от ожогов.

Но, по крайней мере, в коридоре стало легче дышать  – там невыносимо душный аромат благовоний ощущался не так сильно.

Постояв какое-то время на месте, Хайнэ развернулся и пополз в библиотеку, цепляясь рукой за стену. Никому из домочадцев нельзя было находиться возле кровати тяжелобольного, пока не закончен ритуал изгнания злых духов, но книга могла бы отвлечь от жутких мыслей, помочь скоротать время до рассвета.

Переступив через порог, Хайнэ вздрогнул и замер на месте, вцепившись в стену: слабое пламя свечи, мерцавшее возле стопки книг на столе, выхватило из темноты бледное, меланхоличное лицо отца.

Хайнэ не ожидал его увидеть, хотя, казалось бы, должен был: библиотека была в большей степени комнатой Райко, чем его спальня или любой другой из залов. В первый момент мальчика вдруг пронзило отчаянное желание броситься к отцу, вцепиться в него, умолять посидеть с ним в комнате до утра, закричать: «Спаси меня, спаси!»

Они никогда не были близки, хотя и похожи (в чем именно – Хайнэ не знал, но внутреннее чутьё подсказывало ему, что это так), но сейчас на какое-то мгновение показалось, что разделяющая их преграда может быть снесена, что на пороге смерти или жизни, которая немногим лучше смерти, всё остальное перестанет иметь значение.

И, возможно, так бы и случилось, но что-то всё-таки удержало Хайнэ от безудержного порыва, от искреннего признания в своих страхах и мольбы о помощи, а в следующую минуту он понял, что уже не сможет на это решиться, нет.

– Тебе лучше? – спросил отец ничего не выражающим голосом.

– Да, – пробормотал Хайнэ.

– Хорошо. – Отец смотрел куда-то сквозь него. – А, может быть, и ничего хорошего. Кто знает, какой исход был бы для тебя лучшим. Хотя, пожалуй, я в какой-то степени даже рад за тебя, что всё случилось именно так. Говорят, эта болезнь отнимает мужскую силу и возможность продолжить род, ну так это даже к лучшему. Я бы хотел, чтобы в своё время такое произошло со мной. Тогда бы у меня не было никакой жены и никаких детей, я бы остался в столице и писал книги. Ты можешь поступить сейчас точно так же. Ты счастливый. Я тебе завидую.

Отец чуть вздохнул и, подперев локтём голову, принялся скользить бездумным взглядом по полкам с книгами.

Свеча догорела, истекая последними каплями воска на богато разукрашенные переплёты книг, и библиотека погрузилась в темноту.

– Правда, мать всё равно собирается увезти тебя обратно в Арне, якобы это чем-то поможет, – задумчиво добавил отец. – Но тут уж я не помощник. Я права голоса не имею.

Хайнэ постоял какое-то время на пороге, придавленный этими словами, как каменной плитой, а потом развернулся и пошёл обратно.

Иннин поедет во дворец и станет жрицей, а он поедет обратно в Арне и, если выживет, станет уродливым калекой.

«Смирись, – прозвучал в голове жёсткий голос Верховной Жрицы. – Это – божественная справедливость!»

«Ты счастливый», – как будто насмехаясь, заявил отец.

Хайнэ задрожал и схватился руками за голову.

Изнутри поднималась волна злости, протеста, ненависти против всего сущего.

Почему, почему, почему он?!

Почему только вчера он был во дворце, ему подарили птицу…

«А где же Энике?!» – молнией вспыхнуло в голове.

Хайнэ схватился за эту мысль, как утопающий – за соломинку и, позабыв о боли в ногах, бросился разыскивать коху. Он смутно помнил, что слуги унесли птицу из его комнаты, вот только куда?..

Наконец, распахнув двери в один из залов, Хайнэ обнаружил клетку, вот только она была пуста. Он подошёл ближе, не веря своим глазам.

Дверца была распахнута настежь, коху, очевидно, улетела. Свёртка с семенами божественного дерева, который Хайнэ, уезжая из дворца, положил на дно клетки, а потом позабыл переложить в другое место, тоже нигде не было. По всей видимости, его просто выкинули, не разобравшись.

Губы у Хайнэ задрожали.

«Как же так? Как же так? – подумал он, комкая рукава. – Почему у меня ничего не осталось, почему у меня отобрали всё?..»

И что-то словно разорвалось внутри от этой мысли, как будто в грудь по самую рукоять вонзили кинжал, и его лезвие пробило преграду, доселе сдерживавшую самые сильные эмоции – отчаяние, страх, ненависть, боль.

Хайнэ снова развернулся, пошёл куда-то как в бреду, почти не разбирая дороги.

Посередине коридора он остановился.

Может быть, пойти к кому-то, попросить о помощи? Отца? О да, отец подберёт  для него хорошие слова утешения. Иннин?

Запрокинув голову, Хайнэ зашёлся в приступе беззвучного, злого смеха.

Иннин сейчас, должно быть, очень счастлива! О, как она счастлива, как предвкушает, что совсем скоро попадёт во дворец, её мечта исполнена, сама Верховная Жрица приехала за ней!

Хайнэ снова вспомнил слова, которые ему сказала сестра матери, и на мгновение замер, а потом лицо его исказила гримаса ненависти.

– Ну уж нет, – яростно прошептал он в темноту. – Ни за что! Никогда! Пусть, если уедет, мучается угрызениями совести, пусть страдает, я сделаю для этого всё. Если надо, я притащусь умирать к ней во дворец, чтобы она увидела мой гниющий труп, и это воспоминание осталось с ней до конца жизни! Пусть видит его в кошмарных снах, как я теперь вижу… вижу…

Злобная улыбка сползла с его лица.

Он вспомнил о кошмарном зрелище огненной казни, а также о рыжеволосом мальчишке, который потащил его в Нижний Город… что, если именно там он подхватил свою болезнь?!

Хайнэ как будто ошпарило этой мыслью.

Он подскочил на месте, а потом, дрожа, бросился обратно в библиотеку, к отцу, потому что не знал, где найти кого-то другого, а поделиться тем, что он понял, нужно было сейчас же, как можно быстрее.

– Я знаю!.. Я знаю, кто виноват!.. – в отчаянии закричал он, распахнув двери. – Это он, наш новый слуга, это из-за него всё случилось!

Хайнэ видел сквозь полузабытье рыжую шевелюру мальчишки, мелькавшую у коридоре, когда двери открывались и кто-то заходил в комнату, и ещё успел подумать, что изначально был прав – это всё-таки новый слуга, иначе что бы Хатори делал сейчас в их доме?

– Слуга? – бесцветно повторил отец. – Ну так высеки его.

– Высечь?.. – повторил Хайнэ растерянно.

– Ну да. – Голос отца внезапно как будто слегка оживился. – Хочешь, я даже дам тебе кнут? Знаешь, иногда это очень помогает. Тебе плохо, но, по крайней мере, кому-то другому ещё хуже. Ты слаб и беспомощен, но кто-то другой ещё более слаб и беспомощен, чем ты.

Хайнэ на мгновение пробрала ледяная дрожь: он понял, что слухи, ходившие об отце, что тот частенько собирает слуг и служанок и собственноручно избивает их до полусмерти просто так, ради удовольствия – правда.

А он не хотел в это верить…

Отец прошёл куда-то мимо него и вернулся, а потом вложил в правую руку сына холодную рукоять плётки.

– Давай, – равнодушно подбодрил он.

Перед глазами Хайнэ всё плыло.

Ему вдруг показалось, что он очутился в ловушке, попался в какую-то западню, запутался словно в водорослях, или в рыболовных сетях, но выбираться не было ни сил, ни желания.

А вот если отдаться на волю волн… по крайней мере, станет легче.

«Это он во всём виноват, – мысленно повторил Хайнэ, чтобы воскресить в себе утихшую было злобу. – Это по его вине я стану калекой и уродом!..»

Его снова охватил жар, то ли вернувшейся лихорадки, то ли ярости, но было уже не до этого, главным стало – отомстить.

Выплеснуть наружу разрывавшую изнутри ненависть, причинить боль большую, чем причинили ему, убить, уничтожить!

О, как бы он был счастлив, если бы смог разрушить это ненавистный, несправедливый, не принимавший его мир, разрушить его до основания!..

Стиснув в руке кнут, Хайнэ бросился разыскивать рыжеволосого мальчишку, в одну секунду превратившегося в виновника всех несчастий.

И судьба будто помогала ему – ярко-золотистое пламя волос почти сразу же сверкнуло в конце коридора.

– Ты-ы-ы-ы!.. – закричал Хайнэ, затрясшись от бешенства.

Но не успел закончить: Хатори протянул ему что-то, невидимое в темноте, и сказал:

– Вот. – Чуть помолчав, он добавил: – Твоя книга. Твоя?

Хайнэ смотрел на него, так широко раскрыв глаза, что было даже больно.

Сердце пропустило несколько ударов и как будто рухнуло вниз, куда-то в темноту, безмолвие и небытие.

Небытие.

Пустота.

Да, вот что он вдруг почувствовал после своей головокружительной вспышки ярости, как будто демон Хатори-Онто рассёк мир своим громадным мечом напополам, отделив тьму от света и жизнь от смерти.

А, может быть, это и есть смерть, вдруг пронеслось в голове.

Что если это Хатори убил его, а не наоборот?

Но в то же время Хайнэ продолжал всё видеть, и слышать, и даже ощутил тяжесть книги в своей руке, и смог, поднеся её к глазам, разглядеть слова, написанные на обложке.

«Кто бы ты ни был, приди ко мне, и я дам тебе то, в чём ты нуждаешься».

Хайнэ вспомнил, что это та книга, которую он нашёл утром в Нижнем Городе и по случайности захватил с собой.

Вспомнил девочку-птицу, вспомнил призрака с лучистыми фиолетовыми глазами.

– Моя, – прошептал он едва слышно.

К глазам подступили жгучие слёзы.

– Ты обронила её на площади, – продолжил Хатори. – Перед тем, как убежать.

– Обронил, – машинально поправил Хайнэ и вскинул на него растерянный, изумлённый взгляд. – А я думал, ты немой…

– Я не умела говорить по-вашему, – объяснил мальчишка, снова ошибившись в окончании. – Но я научусь. Я быстро учусь.

– Не умел, – снова поправил Хайнэ. – Надо говорить «не умел». Ты ведь не девочка, нет?

– Не умел, – послушно повторил Хатори. – Не знаю.

Хайнэ понял, что «не знаю» относится к вопросу о половой принадлежности и не смог сдержать улыбку. На насмешку это не походило, наверное, Хатори просто неправильно понял вопрос.

Он подошёл ближе, на какую-то секунду вдруг усомнившись: а вдруг он на самом деле не мальчик, а девочка?

Протянул руку, дотронулся до груди, прикрытой единственным слоем ткани – грудь была совершенно плоской.

«Да нет, какая девочка, – пронеслось в голове у Хайнэ. – Даже близко не похож…»

– Ты сильно болеешь, – вдруг сказал Хатори, поймав его руку.

Хайнэ замер на месте.

– Да, – пробормотал он, и лицо его жалко искривилось.

– Так лежи. Тебе надо лежать.

В глазах снова защипало, и одна слезинка даже скатилась по щеке, но Хайнэ успел незаметно её вытереть, благо, вокруг было по-прежнему темно.

Хатори был прав, нужно было возвращаться в спальню, с её кошмарами и удушающим ароматом благовоний, со взмокшими сбитыми простынями и невыносимым одиночеством.

– Мне страшно… – Хайнэ сам не понял, как, и самое главное, почему произнёс то, чего не смог открыть собственному отцу.

Он испугался логичного вопроса: «Чего ты боишься?», но Хатори, ничего не спросив и не отпуская его руку, повёл его по коридору вперёд. В спальню.

Хайнэ расправил смятые простыни и покорно опустился на подушки.

Хатори обошёл вокруг кровати и вдруг, подпрыгнув, сорвал с крючка один из покачивавшихся над постелью светильников, а вслед за ним ещё один, и ещё. Собрав так же методично все зажжённые в чашах курительные палочки, он резким движением отодвинул перегородку, ведущую на террасу, и выбросил всё, что держал в руке, на улицу, как ненужный хлам.

Хайнэ следил за ним изумлённым взглядом.

– Что ты делаешь?.. – пролепетал он. – Нельзя прерывать ритуал изгнания злых духов, я же умру из-за этого…

В комнату ворвались свежий воздух и лунный свет.

– Нельзя… – бессильно повторил Хайнэ и вдруг понял, что уже ничего не исправишь. – Ну тогда хоть останься со мной до утра.

Хатори сел рядом с ним на постель.

Лучи лунного света скользили по его лицу и волосам, скрадывая их кричаще яркий цвет, и Хайнэ вдруг пришло в голову, что он красивый.

«Я тоже был красивым, – пронеслось у него в голове. – А теперь стану уродом, как Касари…»

Он стыдливо прикрыл голые ноги покрывалом и спрятал руки за спиной, не желая показывать изуродовавших его кожу пятен, но добился этим совершенно противоположного эффекта – Хатори заинтересовался его действиями и, схватив его руку, задрал рукав.

Хайнэ попытался было сопротивляться, но надолго его не хватило.

– Ты думаешь, это пройдёт?.. – дрожащим голосом спросил он у Хатори, внимательно разглядывавшего пятна на сгибе его локтя. – Я не стану гниющим, обмотанным бинтами карликом, как Касари?..

Хатори молчал, но по выражению его лица можно было догадаться: не понял вопроса.

– Просто скажи «да», – прошептал Хайнэ.

– Да.

И это прозвучало так хорошо, так умиротворяющее, пусть даже и не являлось правдой, что Хайнэ захотелось испытать это чувство ещё раз.

– Отвечай «да» на все мои следующие вопросы, ладно? Пожалуйста, – попросил он и, дождавшись кивка головой, продолжил: – Я не умру и скоро выздоровею?

– Да.

– Я найду девочку с белыми волосами, и она полюбит меня?

– Да.

– И принцесса Таик тоже полюбит?

– Да.

– Я стану гниющим, обмотанным бинтами карликом, как Касари?

Хатори поднял голову и заскользил взглядом по его лицу.

Хайнэ смотрел прямо перед собой, ничем не выдавая своих чувств.

Молчание тянулось невыносимо долго.

– Нет, – наконец, сказал Хатори.

Хайнэ всхлипнул и, уткнувшись ему в грудь лицом, заплакал. Он плакал долго, и на мгновение его охватил ужас – что он делает, рыдает на груди у простолюдина!.. – но, как и в случае с выброшенными светильниками, исправить что-то было уже невозможно. Поэтому Хайнэ только вжимался в Хатори сильнее, как будто пытаясь спрятаться от осуждающих взглядов, и продолжал выплакивать своё горе.

Мальчишка не шевелился – не успокаивал его и ничего не говорил, и, не открывая глаз, можно было постараться убедить себя, что свидетелем постыдных рыданий стала всего лишь подушка, а не живой человек.

Наконец, слёзы иссякли.

Хайнэ отстранился от Хатори, испытывая облегчение, усталость и неловкость одновременно.

Ему было стыдно, и из-за этого хотелось выгнать мальчишку из своей комнаты и из дома, чтобы не видеть его больше никогда, и в то же время какое-то новое чувство – родившееся доверие – требовало прямо противоположного.

Он был благодарен Хатори, однако не понимал, как и о чём дальше разговаривать с ним.

Взгляд его упал на книгу, которую он до сих пор держал в руке.

– Хочешь, я тебе почитаю? – спросил он робко.

– Да.

Хайнэ не был уверен в том, что Хатори выказывает своё истинное желание, а не продолжает следовать указанию отвечать «да» на каждый вопрос, однако открыл книгу на первой попавшейся странице и поднёс её к глазам, стараясь разглядеть строчки в неровном лунном свете.

– Без любви нет жизни, и жизнь зародилась из любви.

Хайнэ замолчал, смутившись. Нет, конечно, с Хатори можно было говорить о любви, и он уже это сделал, тем самым нарушив собственное табу, но если в книге дальше будут любовные сцены…

Раньше он жадно выискивал подобные описания в романах из отцовской библиотеки, однако даже признаться в этом было бы стыдно, не то что прочитать такое вслух.

Он перелистнул на всякий случай страницу и продолжил читать с другого места:

– Если ты спросишь меня, почему всё так несправедливо, то я ничего не отвечу тебе. Но я обниму тебя и утешу, и дам всю мою любовь, даже если остальные скажут, что ты её не заслуживаешь, и даже если ты сам будешь думать так. Потому что, каким бы тебя ни считали все остальные, для меня ты светел, и чист, и достоин любви. Так же и ты относись к другим людям, и давай свою любовь тем, кто в ней нуждается. Скажи им эти слова, от моего имени или от своего, и обними, и утешь, и дай своё милосердие. В минуты самой сильной боли помни о том, что есть те, кому ещё больнее, и помогай им, не думая о себе. Тогда и тебе кто-то поможет, потому что это закон, на котором построен мир – отдавая, ты получаешь взамен. Не сомневайся, что так и произойдёт, а если кто-то скажет, что он годами давал другим любовь, и милосердие, и утешение, а в ответ получал лишь безразличие и поношения, не говори ему, что, значит, его любовь была плоха. Скажи, что закона ничто не изменит, и если никто не хочет отплатить ему тем добром, которое от него получил, то я приду к нему сам, и отдам в десять раз больше, чем он отдавал другим, и скажу, что он – мой самый любимый сын.

Хайнэ снова замолчал, опустив взгляд.

От прочитанного щемило сердце. Оно причиняло боль, но не такую, как жестокие слова Верховной Жрицы о смирении и предназначении, которые вызывали лишь протест и ярость и ничего похожего на желание покориться божественной воле, даже если это сулило блага в следующем перерождении.

Кто же написал эту книгу?

Хайнэ открыл её на первой странице, внимательно изучил титульный лист и фразу, написанную выцветшей фиолетовой тушью: «Эти слова принадлежат не мне, но тому, кто за мной и выше меня, тому, чья любовь и милосердие не знают границ».

И внезапно догадался, что это такое – запрещённая книга, учение Милосердного, о котором ему рассказывала Верховная Жрица во дворце.

На мгновение его охватил ужас, как будто прямо сейчас, из ниоткуда, могли появиться стражники и жрицы, схватить его, отвести на площадь и сжечь живьём, как того простолюдина, повинного в краже и оскорблении госпожи.

«Я прочитал вслух запрещённую книгу!.. – похолодев, подумал Хайнэ. – Что, если он расскажет кому-нибудь об этом?!»

– Ты понял что-нибудь из того, что я прочитал? – осторожно спросил он Хатори.

– Любовь, – сказал тот. – Это ты написал?

«Нет, он не понял, что это такое было», – подумал Хайнэ с облегчением.

– Может быть, и я, – на всякий случай сказал он. – Но лучше забудь про это вообще.

Он откинулся назад, закрыл глаза и постепенно успокоился, снова ощутив то же самое умиротворение, которое охватило его в помещении, где утром он обнаружил учение Милосердного.

А мысли, тем временем, возвращали его всё раньше и раньше в события прошедшего дня, к девочке с развевающимися волосами, летящей по крыше, к чудесам, которые она показала на площади, к призраку с лучистыми глазами.

Какой же чудесный у него был взгляд…

Этот взгляд был полон любви и сострадания, поэтому он и протянул к нему руки, и упал перед ним на колени, мечтая припасть к его груди и остаться в его объятиях навечно…

«Я обниму тебя и утешу, и дам всю мою любовь»…

«Они верили в своего бога, мужчину, которого называли Милосердным, – вспомнил Хайнэ слова Верховной Жрицы, и сердце его учащённо забилось. – Неужели это был он?.. Неужели я видел его?..»

И что-то внутри как будто ответило:

 «Да, да! Это правда, кто бы что ни сказал».

Хайнэ приложил руку к груди и тихонько заплакал.

– Тебе больно? – спросил Хатори.

– Нет, мне хорошо, – пробормотал Хайнэ, не открывая глаз. – Я просто кое-что понял… и всё встало на свои места.

Значит, Верховная Жрица была права.

Ему действительно нет места во дворце и в Храме, и он не хочет там быть, потому что ему не нужна Великая Богиня и сила стихий. У него есть он, которого он увидел собственными глазами, от слов которого хочется плакать, и ничто другое не имеет значения. Ни дворец, ни Храм, ни Алай-Хо.

Но всё же думать об этом было больно, и Хайнэ захотел поскорее заснуть. К тому же, лихорадка возвращалась, он снова чувствовал жар, жжение и тошноту.

Закутавшись в покрывало, он свернулся калачиком и прижал к себе драгоценную запретную книгу. Её ни в коем случае не должны были обнаружить, но придумать надёжное место, куда можно её спрятать, Хайнэ сейчас был не в силах.

– Не позволяй никому ко мне прикасаться и снимать покрывало, пока я не проснусь, – пробормотал он. – Даже лекарю.

И почувствовал сквозь сон, как что-то навалилось на него, тяжёлое и мягкое, тёплое.

Чужое тело.

– Что ты делаешь? – из последних сил спросил Хайнэ.

– Не позволяю никому прикасаться, – сказал Хатори. И подумав, пояснил: – Я тоже хочу спать. Если кто-то к тебе придёт и уберёт покрывало, он должен будет сначала разбудить меня.

Длинная фраза далась ему с некоторым трудом, но Хайнэ легко понял смысл.

– А-а-а…

Спать в объятиях слуги-простолюдина – хуже не придумаешь, но объяснение звучало достаточно убедительно. И, к тому же, было так тепло и хорошо…

Наплевав на всё, Хайнэ прижался к Хатори, обхватив его обеими руками, и провалился в темноту.