Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц)

– Хайнэ, – спросила она, глядя на него пристально и грустно. – Ты уверен, что тебе нужно являться во дворец? Мы не могли не приехать в столицу на время свадебных церемоний, потому что это было бы неуважением, но сейчас ты вполне можешь отказаться.

– Мне кажется, это было бы некрасиво, – пробормотал Хайнэ. – В любом случае, уже поздно менять решение.

– Всё будет в порядке, – сказал Хатори, который единственный знал о причине беспокойства госпожи.

Закончив с нарядом брата, он вышел из комнаты: Хайнэ с раннего утра что-то писал и сейчас, стоило приладить к его волосам последнюю шпильку, вернулся к своему занятию, так что разговаривать с ним было решительно невозможно – он только мычал что-то невразумительное в ответ и явно не понимал ни слова.

Побродив немного по дому, Хатори, сам не зная, зачем, заглянул в соседнюю комнату. Формально она была приготовлена для него, но в действительности там только лежали его вещи – сам он предпочитал спать в одной комнате с Хайнэ. Так было с того момента, как он появился в доме, и все об этом знали, однако этикет не предусматривал подобного положения дел, и слуги упорно, на протяжении многих лет, продолжали готовить для Хатори отдельную комнату, которую тот так же упорно не удостаивал своим присутствием.

Он открыл дверцы шкафа и достал оттуда кинжал, который когда-то отдала ему Иннин – воспоминания об этом моменте были смутными, как из сна.

Вытащив клинок из ножен, Хатори зачем-то провёл пальцем по острому лезвию, а затем приладил ножны к поясу.

– Зачем тебе эта штука? – удивился Хайнэ, когда Хатори вернулся к нему. – Зачем ты вообще взял с собой этот кинжал в столицу?

– Не знаю, – сказал Хатори.

Он вообще не привык задумываться над мотивами своих поступков.

Просто захотелось – вот и всё.

Разве этого не достаточно?

– Духи и демоны в легендах часто носят с собой оружие. Ты что, хочешь быть похожим на одного из них? – улыбнулся Хайнэ. – Или ты решил сделать клинок своим талисманом?

– Может быть, – пожал плечами Хатори.

Хайнэ помолчал.

– А моим талисманом будет твоё кольцо, – вдруг сказал он, доставая из шкатулки перстень с кансийскими изумрудами. – Если ты не против, конечно.

– Хайнэ, не одевай это кольцо во дворце, – вдруг сказал Хатори.

– Почему? – удивился тот.

– Ну, так.

Хайнэ только вздохнул: если уж брат упирался в чём-то – например, не объяснять ему этих слов – то заставить его сделать по-своему было бы невозможно даже под пыткой.

– Ты меня пугаешь, – сказал он, однако кольцо с пальца снял. – На меня падёт какое-то страшное проклятье, если я принесу этот перстень во дворец?

– Ничего не знаю насчёт проклятья, но лучше, чтобы никто его там не видел.

– А если я сделаю вот так? – Хайнэ продел сквозь кольцо золотую цепочку и, повесив её на шею, спрятал под одеждой.

Хатори подумал.

– Наверное, можно. – И переменил тему: – Ты готов? Думаю, нам пора ехать.

Хайнэ как-то судорожно вздохнул и принялся собирать разбросанные по столу листы бумаги.

– Что это такое? – заинтересовался Хатори. – Что ты писал всё утро?

– Ну, я же не смогу просидеть весь вечер просто так… На приёме собирают людей, которые будут развлекать Онхонто.

– И ты собираешься?..

– Прочитать это вслух. – Голос у Хайнэ слегка дрогнул.

Он подумал, что станет всеобщим посмешищем – и из-за своей болезни, и из-за того, что собирался сделать. Наверняка в решающий момент у него дрогнет голос, он начнёт говорить сбивчиво, слишком тихо, или, наоборот, громко, а то и, чего доброго, заикаться. Гости станут насмешливо фыркать в раскрытые веера, а после обольют его грязью, как облили Энсенте Халию у Марик.

Но он всё равно собирался это сделать – ради неё.

«Ей нужен решительный, смелый, дерзкий человек, – думал он. – Тот, кто не побоится ни насмешек, ни злых слов. Я должен использовать это приглашение, чтобы доказать ей, что я чего-то стою. И чтобы доказать это самому себе».

Однако сейчас, когда до момента появления во дворце оставалось всего ничего, решимость внезапно оставила его, и страх заполнил собой всё внутри.

Хайнэ смотрел на листы бумаги, и в душе его поднималось точно такое же чувство, как когда-то давно на вершине Срединной Стены – тоскливая обречённость.

Он не может, не умеет, он упадёт и разобьётся… но ничего не поделаешь, придётся прыгать.

– Послушай, но ведь Онхонто – чужеземец, – сказал, тем временем, Хатори. – Он умеет разговаривать по-нашему? Он поймёт вообще, о чём твой рассказ?

– Не знаю, – растерянно ответил Хайнэ. – Наверное, поймёт… Не знаю.

В глубине души ему не было до Онхонто особого дела. Он ведь не имел желания, как другие, попасть в его свиту; единственным человеком, который интересовал его на этом приёме, была Марик.

«Остальные меня не волнуют, – повторил себе Хайнэ, садясь в экипаж. – Только она. Марик в любом случае не станет смеяться над калекой, она прекрасна и великодушна. А, может быть, случится и так, что ей понравится моя повесть…»

Поначалу он пытался написать именно то, чего ей предположительно хотелось – решительных и смелых героев, бросающих вызов условностям, обнажающих пороки общества, смеющихся над знатью. И на этот раз никаких непристойностей.

Но перечитав то, что у него получилось, Хайнэ увидел никудышный, вымученный текст, картонных персонажей и нереальные ситуации.

«Это бесполезно. Я могу писать лишь то, о чём мечтаю, или что чувствую, – подумал он. – Но я не могу написать о чувствах калеки, который страдает, мечтая о недостижимом, потому что это будет равносильно публичному признанию Марик в любви. И просто будет слишком больно… Все они были правы, Энсенте Халия – бездарность, обязанная своим кратковременным успехом непристойным сценам».

Придя к такому выводу, Хайнэ совсем было впал в отчаяние и решил отказаться и от своей затеи ехать во дворец, и от попыток писать в целом.

Однако тем же вечером словно какая-то непреодолимая сила снова потянула его к тушечнице и кисти, и он полвечера ползал по комнате, собирая листы чистой бумаги, которые расшвырял по полу в припадке бессильной ярости, а потом писал.

Закончил повесть Хайнэ лишь сегодня утром  – это получилась странная вещь, не похожая на то, что он сочинял раньше.

Вероятно, сказались его размышления о принцессе Таик и свадебном ритуале в целом, потому что героями стали жених и невеста, влюблённые, однако вынужденные ждать, месяц за месяцем, пока будут закончены все церемонии, и они смогут впервые оказаться в объятиях друг друга.

Ничего близкого с положением калеки, который не способен стать чьим-либо мужем, однако Хайнэ смог, наконец, излить свои чувства – тоску от невозможности получить желаемое, и надежду, заставляющую сердце биться чаще, и любовь, и затаённую страсть, и сводящее с ума ожидание встречи.

Но понравится ли такой текст Марик?

Ведь там не было ни откровенных сцен, как в предыдущих романах Энсенте Халии, ни возмущения против условностей. Можно было бы, конечно, заставить героев негодовать против нелепых свадебных традиций… но они почему-то не негодовали, а терпеливо ждали, внутренне страдая, и у Хайнэ было странное ощущение, что он не может заставить их вести себя по-другому, не имеет права.

Оставалось только надеяться, что Марик рассказ понравится, несмотря ни на что.

«Поймёт ли она, что он написан для неё? – думал Хайнэ в экипаже, дрожа и комкая рукава. – Что в нём описаны мои чувства к ней? Сложно догадаться, ведь герои не похожи на нас с ней, и я ни о чём не говорю прямо, но, может быть, всё-таки…»

В этот момент ему вдруг вспомнилось давнишнее предсказание, которое ему сделали во дворце – ещё до того, как его жизнь рухнула.

«Твоя возлюбленная будет видеть тебя безо всех прикрас, очами Богини будет смотреть она, и обнимать взглядом твою душу со всеми её дольными вершинами и бездонными пропастями, и то, что сам в себе ты будешь считать уродством, будет значить для неё не больше, чем крохотная чёрная соринка на белоснежном одеянии божества. Она будет любить тебя, и никто другой не будет для неё существовать». 

Хайнэ старался не предаваться беспочвенным мечтаниям, основанным только на этом предсказании, тем более что оно было якобы получено от Богини, которую он не признавал, однако сейчас мысли его потянулись к этому пророчеству, как к спасительной нити.

«Может быть, Марик – та самая?.. – подумал он. – Её не смущает моё уродство. Внутреннее содержание важнее для неё, чем красота. Всё сходится…»

Чтобы отвлечься от волнения, он снова достал бумагу и принялся писать письмо Марик от Энсенте Халии.

Как ни странно, дело пошло легко – строчки как будто сами собой полились из-под его кисти, и Хайнэ почти не понимал, что именно он пишет. Перечитав письмо, он испытал странное ощущение, что видит его впервые в жизни, и что написал его совершенно другой человек – решительный, бесстрашный, не ведающий ни сомнений, ни колебаний.

Энсенте Халия, которого никогда не существовало, и не будет существовать.

«Вы можете решить, что это слишком рано, и глупо, и лицемерно, и как у всех. В самом деле, общаясь с разными людьми, я сделал вывод о двух причинах, по которым слова «Я люблю вас» произносят ещё даже до первого свидания. Первая из них – потворство своим страстям, когда человек жадно накидывается на первого встречного и пытается втиснуть его в рамки свой мечты. Вторая же – наоборот, осторожность, робость: человек боится искать того, с кем ему будет по-настоящему хорошо, и пугливо останавливается рядом с тем, кто первый проявил к нему внимание.

(Интриганство и сознательный обман я в расчёт не беру; знаю, что такое бывает, но не хочу думать об этом. Уход от действительности, скажете вы? Нет. Я не питаю иллюзий и замечаю в людях дурное, однако не желаю подозревать в каждом злодея. Знаете одну поговорку? «Мир подобен хорошо удобренному полю в весенний день: можно видеть кучи навоза и пару чахлых ростков, с трудом пробивающихся сквозь них, а можно – кучи навоза, которые подготовят почву для сильных, здоровых растений, и вскоре исчезнут под ярко зеленеющей травой»).

Впрочем, я, наверное, утомил вас своими философскими отступлениями.

Отбросьте их, отбросьте весь тот бред, который я порой начинаю нести, когда становлюсь слишком разговорчив – есть у меня такой недостаток.

И оставьте только три слова.

Я не побоюсь произнести их и не побоюсь поверить, что вы скажете их мне в ответ.

Может быть, всё это – лишь эфемерная игра моего воображения, ну так что ж. Мечта, разбившаяся о действительность, обогатит меня новым знанием жизни. Мечта, оказавшаяся реальностью – сделает самым счастливым человеком на земле».

– И откуда ты только взялся, такой умный? – пробормотал Хайнэ, перечитав это странное, своё-не своё письмо.

– А? – спросил Хатори, повернувшись к нему.

Хайнэ быстро помотал головой.

– Нет-нет, ничего. Не обращай внимания.

«Если всё пройдёт хорошо, я отдам Марик это письмо, и будь что будет», – пообещал себе он, откинувшись на заднюю спинку сиденья, и обрёл в этой мысли успокоение.

По пути во дворец они заехали в дом семьи Фурасаку, чтобы забрать с собой Ниту, которая также направлялась на приём.

Сестра вбежала в экипаж – нарядная, цветущая, благоухающая, весёлая и счастливая, как всегда.

– Волнуешься, Хайнэ? – заговорщически спросила она, стиснув его локоть. – Честно говоря, я так удивилась, что ты тоже собрался на приём…

– Нет, я в полном порядке, – небрежно ответил Хайнэ, успевший к этому времени, под влиянием собственного письма, прочно вжиться в роль Энсенте Халии. – Мне случайно досталось приглашение, и я решил, что грех упустить шанс поглядеть на нынешний цвет общества. Сама понимаешь, в провинции у меня не было таких возможностей. Прочитаю им пару отрывков из отцовской книги… Конечно, не бог весть что, ну так я и не претендую быть выбранным в свиту Онхонто. Но вот скажи мне, что собралась делать ты?

Сестра быстро оглянулась, как будто опасаясь, что их могут подслушать, а потом быстро наклонилась к его уху.

– Ничего, – шепнула она.

Хайнэ невольно распахнул глаза.

– Как это?

Нита засмеялась.

– Знаешь, мне тоже нет дела до Онхонто с его свитой. Дело просто-напросто в том, что я поспорила с Тиэко… Он утверждает, что в дворцовых книгохранилищах имеется множество рукописей о прежнем государстве, Сантья, и я заявила, что сумею достать хотя бы одну из них. Для этого мне всего лишь нужно проникнуть во дворец. Марик сказала мне, что там сейчас царит страшный переполох, и никто ни за чем не следит. Другой такой прекрасной возможности не представится вплоть до следующей свадьбы Императрицы с кем-нибудь, а кто знает, случится ли она вообще. Ну вот, – лукаво улыбнулась девушка. – Теперь ты всё знаешь. Думаешь, я сумасбродка? А, ну и пусть. Я всё равно сумею это сделать, я уже раздобыла планы расположения книгохранилищ. А Тиэко останется с носом.

Хайнэ смотрел на сестру со смесью испуга и благоговения.

В его понимании дворец был неприступной крепостью, где на каждом шагу стояли стражники и жрицы, готовые за любую малозначительную провинность поволочь виновного на площадь и привязать его к столбу казни. А сестра была готова так рисковать ради какого-то пустячного спора… Страшно.

Однако он всё ещё старался соответствовать образу Энсенте Халии.

– Ну ты даёшь, – сказал он. – Я в восхищении. Если ты сумеешь так ловко провести этих напыщенных идиотов, то тебе нужно будет посвятить поэму.

Сестра, довольная, засмеялась.

– Ты какой-то странный, – всё же заметила она. – Не такой, как обычно.

– Ты просто многого обо мне ещё не знаешь, – усмехнулся Хайнэ.

– Это он от волнения, – сказал Хатори, обернувшись к ним. – Полчаса назад был белый, как полотно.

«Ну спасибо, – мрачно подумал Хайнэ. – Спасибо, брат».

Однако в этот момент экипаж подъехал к дворцу.

Огромные широкие ворота были распахнуты и уводили, казалось бы, в темноту туннеля, но на самом деле в ярко освещённый сад.

Проходить через них можно было только поодиночке.

Пройдя через ряды стражников, Нита скрылась в проёме, и Хайнэ на мгновение перестал притворяться решительным и смелым – голова у него закружилась, ноги подкосились.

– Плевать мне на все традиции, я отнесу тебя на руках, – услышал он откуда-то издалека голос Хатори, обхватившего его за пояс. – Ты не в состоянии сделать и шага.

– Нет, нет! – опомнился Хайнэ. – Ты с ума сошёл, это будет страшный скандал. И нас всё равно не пропустят. Не надо, пожалуйста. Я могу пройти и гораздо большее расстояние – главное, что в зале мне не придётся всё время стоять на ногах.

Он обернулся и, взяв ладонь Хатори в обе руки, сжал её.

Сердце его на мгновение сдавила тоска – не хотелось уходить от него, не хотелось оказаться по разные стороны ворот, разделёнными высоченной, непреодолимой стеной.

Но, помимо того, что у Хатори отсутствовало приглашение, Хайнэ всё ещё боялся его более близкого знакомства с Марик, так что в чём-то это было к лучшему.

– Я буду ждать тебя здесь, – сказал Хатори.

– Но это может надолго затянуться…

– Не важно.

Хайнэ отпустил его руку и, опираясь на трость, заковылял вперёд.

Ворота он преодолел, однако это было ещё полбеды – впереди его ожидала гигантская лестница, а Нита, как назло, куда-то убежала. Вероятно, искать свои книгохранилища…

Хайнэ двинулся вперёд, обливаясь потом.

Кости у него ломило, руки дрожали и болели от напряжения, но он силился придать себе непринуждённый вид и изобразить на лице улыбку.

«Ну помоги же мне, Энсенте Халия, – взмолился он, стиснув зубы. – Тебе ведь было бы всё равно».

Откуда-то из глубины памяти вдруг всплыло воспоминание о сказке, которую он любил в детстве: морской юноша с рыбьим хвостом пожелал жить среди людей и для этого попросил волшебницу дать ему ноги вместо хвоста. Та выполнила его желание, однако сказала, что каждый шаг отныне будет даваться ему такой болью, как будто он идёт по осколкам и острым камням.

Было, правда, две разных версии этой сказки; в первой юноша совершил этот поступок потому, что хотел быть ближе к принцессе, в которую влюбился, когда она приходила на берег купаться с подругами.

«– Почему мне должно быть больно? – спросил он у волшебницы.

– Потому что истинное счастье даётся ценой больших страданий, и ты будешь ценить его больше после того, как прошёл долгий и трудный путь».

А во второй версии сказки никакой принцессы не было; юноша пришёл к волшебнице и сказал, что хочет узнать мир и понять, что такое жизнь.

«– Почему мне так больно? – спросил он, когда та превратила его в человека, и он сделал свой первый шаг.

– Потому что я выполнила твоё желание, – ответила та».

Маленький Хайнэ очень любил первый вариант сказки и ненавидел, а к тому же совершенно не понимал второй.

«Принцесса в сказке поначалу отвергла юношу, узнав о том, кем он был раньше: недоброжелатели нашептали ей, что он на самом деле оборотень, морское чудище. Но потом, когда она узнала о его страданиях, то полюбила его за боль, которую он претерпел ради неё. И юноша, который не мог простить волшебницу за то, что она поступила с ним так жестоко, понял, что она была совершенно права…» – подумал Хайнэ.

Примерно на полпути его нагнал господин Астанико и, предупредительно обхватив за пояс, помог идти дальше.

Хайнэ испытал такое невыразимое облегчение, что готов был отныне любить его до конца жизни.

«Какое всё-таки жалкое создание – человек, – подумал он, поймав себя на этом. – Физическая боль заставляет его позабыть обо всём, меняет все чувства. Тело куда важнее души».

– О, я был уверен, что вы всё-таки придёте, Хайнэ, – заявил Главный Астролог с довольной улыбкой. – Я очень рад. Как ваше настроение?

– Было бы совершенно прекрасным, если бы не проклятые увечные ноги, – усмехнулся Хайнэ, точнее, всё ещё Энсенте Халия, который с лёгкостью мог потешаться над собственной болезнью.

– Так почему же вы не попросили себе носилки? – озадачился Астанико. – Давайте я…

– Нет-нет, – махнул рукой Хайнэ. – Не нужно. Можете считать меня чудаком, но в чём-то эти адские прогулки, подобные ходьбе по осколкам или раскалённым камням, мне даже нравятся. В это время меня часто посещают интересные философские размышления.

– В самом деле? – Астанико приподнял брови. – Надеюсь, в следующий раз вы не преминёте поделиться ими со мной. Люблю побеседовать об отвлечённых материях.

Так, разговаривая, они поднялись к главному павильону и вошли внутрь.

Хайнэ, продолжавший вдохновенно исполнять роль Энсенте Халии, внезапно обнаружил себя в центре небольшой толпы. Он шутил, смеялся, рассказывал что-то, сам не всегда понимая собственные слова, и, странное дело, окружившие его люди смеялись тоже, и во взглядах их не было жалости или пренебрежения к убогому калеке.

Он был такой же, как они, и он был интересен им.

«Поразительно! – подумал Хайнэ в какой-то момент, вынырнув на мгновение из своей роли, как из воды, и сердце у него быстро заколотилось от удивления и радости. – Я могу быть таким! Если бы Марик увидела меня сейчас… Где же она?»

В этот момент двери снова распахнулись, и Хайнэ повернулся к ним, страстно желая, чтобы это была Марик.

Но вошла не она.

Высокий красивый юноша в роскошной одежде прошёл по залу, сложив руки на груди, и глядя на собравшихся с заинтересованным и в то же время несколько надменным видом. На губах его играла лёгкая улыбка, показавшаяся Хайнэ самодовольной, и весь вид говорил о сознании собственного превосходства и упоении им.

Судя по шёпоту, раздавшемуся среди гостей, юноша был незнаком большинству из них, однако он тут же начал вести себя по-свойски – разговаривать с дамами, шутить, всячески привлекать к себе внимание.

Точнее, он не старался делать этого специально, но все взгляды как по какому-то наитию устремились к нему – брызжущему своей роскошью, красотой и энергией, как фонтан с волшебной разноцветной водой.

Не прошло и десяти минут, как люди, окружавшие Хайнэ, перетекли в другой конец зала, поближе к импозантному красавцу, и они с Главным Астрологом остались одни.

Хайнэ растерянно смотрел на лицо гостя, так легко, играючи отнявшего у него те жалкие крохи чужого интереса, которые достались ему впервые с тех пор, как он семь лет назад покинул Аста Энур калекой.

Внешность незнакомца казалась ему странно знакомой – белоснежно-матовая, как лунный свет, кожа, жгучие, большие, чуть раскосые чёрно-синие глаза, такого же цвета волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам…

Где он видел его?

– Сорэ Санья, – шепнул Астанико, проследив направление его взгляда. – Я так понимаю, это какой-то ваш дальний родственник, Хайнэ? В каком вы родстве?

И тут Хайнэ понял, где видел незнакомца раньше.

В зеркале.

В зеркале, потому что они были заметно похожи внешне.

Его охватила странное чувство: он как будто видел перед собой самого себя, такого, каким мечтал быть и каким мог бы стать, если бы не болезнь. Какая насмешка судьбы…

– Не знаю. В первый раз о нём слышу, – мрачно ответил Хайнэ на вопрос Астанико.

А тот, тем временем, улучил момент, когда новоявленный герой приёма проходил мимо, и подозвал его к себе.

– Господин Сорэ, – он улыбнулся какой-то неподражаемой улыбкой, и льстивой, и неприязненной одновременно. – Готов поспорить, вы не ожидали встретить здесь родственника?

Господин Сорэ Санья посмотрел на Хайнэ, снова согнувшегося в три погибели и превратившегося в неприметного калеку, с высоты своего роста и величия.

– Я знал, что у нас в столице есть какие-то дальние родственники, – с неохотой ответил он. – Однако, надо признаться, всегда ленился на занятиях по истории нашей семьи и не особенно внимательно изучал генеалогическое древо. По крайней мере, побочные ветви. Ох, и порола же меня наставница! – добавил он, смеясь. – И сёстры тоже пороли, но на самом деле у нас прекрасные отношения. Ладно, Хайнэ так Хайнэ… Постараюсь запомнить, хотя сомневаюсь, что мне это удастся. Память на малозначительные вещи у меня никудышная.

Сказав эти слова, Сорэ удалился, более не питая к новоявленному родственнику ни малейшего интереса.

«Ублюдок, – подумал Хайнэ, которого высокомерный взгляд и обидные слова обожгли, точно пощёчина. – Занятия по истории семьи, побочные ветви генеалогического древа… Самодовольный, расфуфыренный павлин. Чтоб ты наступил на подол своего роскошного одеяния и свалился кому-нибудь под ноги!»

Однако несмотря на всё это, им владело странное чувство обречённости и какой-то роковой справедливости. Да, это было справедливо, что пришёл человек, который от рождения обладал тем, что Хайнэ пытался из себя изобразить – самоуверенностью, дерзостью, умением привлекать внимание – и все люди тотчас отвернулись от него и повернулись к истинному обладателю этих качеств.

«А если и Марик поступит точно так же?» – вдруг запоздало предположил он самое страшное.

Подумать только, он ведь сам когда-то сказал Ните: «Ей следует поискать какого-нибудь другого Санью, который может иметь детей».

И вот он здесь, этот Санья.

Вполне подходящая для неё партия.

В этот момент широкие двери снова распахнулись, и появившиеся на пороге распорядительницы ритуала пригласили гостей следовать за ними.

Гости вереницей потянулись в главный зал.

Хайнэ шёл по коридору, опираясь на руку Главного Астролога, как во сне.

В этот раз он мало смотрел на красоты дворца, однако когда очередные двери распахнулись, он не мог не вздрогнуть. Сияние сусального золота и драгоценных камней, которыми были осыпаны колонны, ослепило хуже, чем блеск полуденного солнца в чистом небе; разноцветные стёкла витражей, которыми были выложены стены, яро переливались в свете многочисленных фонарей.

Господин Астанико помог Хайнэ сесть на подушки, услужливо расправил подол наряда, расстелившийся по полу. Хайнэ замер, пришибленный воспоминаниями восьмилетней давности – вся эта поражающая воображение  роскошь… как он мечтал остаться во дворце тогда.

Гости тоже слегка притихли – широта и высота огромного, холодного, раззолоченного зала как будто сдавливали грудь, вмиг отбивая охоту к пустопорожним разговорам. Кажется, этот зал назывался «Тысяча Шагов»… но в таком случае, шаги эти, обходя зал по периметру, должен был делать великан.

Что ж, если принцесса желала напомнить подданным о «блеске и величии императорского дома», то ей это удалось. Но, Богиня, сколько же денег на это она потратила! Даже тогда, восемь лет назад, такого великолепия здесь не было.

Хайнэ скривил губы – всё это достойно ненависти… ещё как достойно.

Ему вдруг захотелось оказаться далеко отсюда, там, где не будет всей этой давящей роскоши, и где рука, сжимающая его онемевшую ладонь, не будет такой холёной и холодной, как у статуи.

У Хатори никогда не бывало холодных рук.

– Как вам нравится представление? – шепнул в ухо чужой вкрадчивый голос. – Не правда ли, актёры хороши? Напомните мне рассказать вам про во-о-он того из них одну сплетню… очень, очень неприятного характера, но все об этом говорят.

Господин Астанико как-то неприятно засмеялся.

– А?..

Хайнэ вскинул голову и забормотал что-то бессвязное – он мало следил за происходящим, всё ещё чувствуя себя как во сне.

В этот момент он увидел, что Онхонто уже здесь – тот сидел в противоположном конце зала на возвышении, так далеко, что казался куклой, наряженной в роскошные одеяния. Со своего места Хайнэ не мог различить даже узора на его маске, однако почему-то видел руки, утопавшие в необъятных рукавах и сжимавшие хрупкую, тёмно-розовую ветку дерева с листьями удивительного фиолетового цвета – да, это была ветка дерева абагаман.

Интересно, видел ли Онхонто его цветение, почему-то подумал Хайнэ.

Тот молчал, ничем не выдавая своих чувств и не показывая, нравится ли ему это представление, затеянное с единственной целью – развлечь его.

Хотя, возможно, он и не должен был.

Хайнэ, пожалуй, испугался бы, если бы эта разряженная кукла вдруг заговорила.

Он снова переключился мыслями на Хатори – это приносило ему успокоение.

Как он там? Неужели и в самом деле до сих пор ждёт? Надо было сказать ему, чтобы он хотя бы погулял…

Скоро всё это закончится, и они вернутся вместе в Арне, и он проведёт там остаток жизни, больше никогда не поддаваясь искушению поехать в столицу, чтобы послушать, что говорят об Энсенте Халии. Близость гор, тишина деревьев, мерный рокот стремительного потока, несущего воды по ущелью – вот то представление, которое суждено калеке, и те зрители, которые никогда не посмеются над ним.

– Хайнэ, что же вы? Пойдёмте, – раздался откуда-то сверху женский голос, низкий и приятный.

Хайнэ очнулся от своего полузабытья и увидел Марик.

В глазах у него потемнело.

Он вспомнил, что должен что-то сделать, что должен читать написанный для неё текст, и его волной окатил ужас.

Марик протянула ему руку, ободряюще улыбнувшись, однако в глазах её была жалость. «Зачем же вы пришли, Хайнэ, зачем добровольно выставляете себя на посмешище?» – спрашивал её взгляд.

И Хайнэ понял, что это конец.

Если бы Марик пришла двумя часами раньше, когда Энсенте Халия, появившийся на свет и умерший в один день, ещё не рассыпался в прах от одного только высокомерного взгляда Сорэ Саньи, может, что-то и получилось бы.

Но теперь… бесполезно.

Тем не менее, Хайнэ поднялся на ноги, и заковылял вперёд, опираясь на руку Марик.

Он старался ни на кого не смотреть, однако видел, что взгляды гостей прикованы к ним двоим.

На мгновение он представил себе другую ситуацию: они женаты. Марик, красавица, любимица общества, превосходство которой не могут не признавать даже недоброжелатели, и её муж-калека…

Наверное, она могла бы это сделать – в пику всем окружающим, в насмешку над их представлениями об идеальном браке.

Но потом…

Ей всё равно нужны будут дети – это даже если не считать, что у неё было не меньше сотни любовников, начиная с раннего возраста: она привыкла получать удовольствие и, может быть, пресытившись им на какое-то время, рано или поздно захочет испытать его снова. Значит, появится другой мужчина, в лучшем случае, любовник, в худшем – второй муж.

Может быть, Сорэ Санья.

Сможет он это стерпеть?..

Не удержавшись, Хайнэ бросил взгляд в сторону родственника и пожалел о том, что сделал это: Сорэ тоже смотрел на них обоих, на Хайнэ – со снисходительной усмешкой, на Марик – с интересом.

«Что я могу ему противопоставить? – подумал Хайнэ. – Мои чувства? Как ни крути, его чаша перевесит».

И, тем не менее, он вдруг решил в этот момент, что сделает то, что собирался с самого начала: прочитает этот текст, написанный для Марик, и прочитает так, как будто она – его единственная слушательница.

Он всё-таки сделает эту первую и последнюю попытку завоевать её расположение, пусть даже после этого придётся день за днём умирать, заново переживая своё унижение.

Марик вывела его в первые ряды гостей, усадила на подушки прямо перед Онхонто, так что Хайнэ, не поднимавший взгляда, видел края его одеяния, такого длинного, что подол расстелился по полу минимум на три сян.

Четыре императорских цвета – золотой, алый, зелёный и синий; блеск золота, рубинов, сапфиров и изумрудов.

Марик, которая встала рядом с Онхонто, снова ободряюще улыбнулась – как ребёнку, который собирался прочитать взрослым своё первое стихотворение. А взрослые готовились похлопать ему в ответ и сказать, что он молодец.

«Думаете, я написал что-то столь же жалкое, сколь и мой увечный вид? – грустно подумал Хайнэ. – Ну, может быть… Но всё же это для вас».

Он достал исписанные листы, кое-как свёрнутые в свиток, замешкался, находя первую страницу.

К счастью, здесь, в непосредственной близости Онхонто, не было никаких других гостей, так что представить, будто в зале находятся только он и Марик, Хайнэ было легко.

А Онхонто… ну что Онхонто.

Кукла, неподвижная статуя, у которой не видно ни взгляда, ни выражения лица – только белые руки, сжимающие ветку фиолетового дерева.

Хайнэ вздохнул и расслабился; целиком погрузился в текст.

– Я хочу рассказать вам историю, – услышал он откуда-то издалека чистый и звонкий голос. – Историю о любви.

Это был не его голос, нет; это был голос рассказчика, который бродил по свету сотни веков и давно позабыл о собственной жизни, наблюдая за чужими; он видел, и чувствовал, и любил их всех, но не мог ничего сказать, ибо был невидим и неслышим.

А они взывали к небесам, простирали руки.

Молили о многом, о богатстве, о славе, о счастье, о детях; но он видел за всеми этими просьбами совсем другую, одну-единственную для всех, и святых, и злодеев, и императоров, и бедняков:

«Господи, пошли мне того, кто будет любить меня, для кого всё моё уродство будет лишь чёрной соринкой на белоснежном одеянии божества!..»

– Это одна история из многих, похожих друг на друга, как похожи истории большинства людей, – продолжал рассказчик. – Вы можете спросить меня, почему именно эти мужчина и женщина? Ведь они ничем не примечательны. Что такого в их любви? Она не трагична, не удивительна. Они стали мужем и женой, они ждут того часа, когда смогут соединить объятия. В этом нет ничего примечательного. Я же скажу вам – не питайте презрения к искренним чувствам, какими бы жалкими и скучными они не казались вам. Люди совершают ошибки, но искренность – эта та монета, которой им придётся платить за проход в Великое Царство, когда все остальные деньги перестанут существовать. И я скажу вам – тот, кто хотя бы однажды открыл свою душу и испытал искреннюю любовь, тот уже обладает богатством, которого не отнять никому и никогда.