Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 53 страниц)

На этот раз в глазах Даран как будто бы промелькнуло удивление, и это принесло принцессе некоторое удовлетворение.

И всё же ей хотелось знать, как Кайрихи отреагирует на новость, что она решила сделать его своим мужем, поэтому она отправилась к нему немедленно.

Известие, как полагается, сообщило третье лицо – принцесса стояла в стороне и искоса смотрела на лицо Кайрихи.

Впрочем, отныне она собиралась забыть это имя раз и навсегда… и то же самое следовало сделать ему.

– Вас теперь будут звать по-другому, – сообщила она.

И юноша, ещё до того, как ему перевели эти слова, посмотрел на принцессу  удивлённо – как будто почувствовал, что она впервые назвала его на «вы».

Даран устроила всё так, как надо – легенда про невиданно красивого принца-чужеземца, который принёс счастье госпоже и принесёт его всей стране, полетела через все провинции к столице ещё до того, как принцесса сошла с корабля.

И новое имя – Прекрасный – чужеземцу придумал сам народ.

Теперь он был здесь, во дворце, и до того момента, которого принцесса ждала более полугода, оставалось не так уж много дней.

«Он должен быть доволен, – подумала она, ещё раз перечитав его послание. – Я сделала всё, чтобы ему было хорошо, ему ни разу не отказали ни в одном его желании. Слуги говорят, что он не слишком печалится. Будет ли он другим в нашу первую ночь, испытал ли ко мне хоть немного нежных чувств?»

Её внезапно вновь охватило лихорадочное желание.

Много месяцев она сдерживала себя и даже не пыталась его увидеть, но сейчас, когда ждать оставалось уже совсем недолго, Таик внезапно поняла, что больше не в состоянии терпеть.

Написав для Онхонто разрешение, которое он просил, она резко поднялась на ноги и пошла к дверям.

– Что вы собираетесь делать, госпожа? – внезапно окликнула её Даран. И добавила после паузы: – Любая из жриц знает, что неуместно разрушать своё будущее ради сиюминутного желания.

– О, не волнуйся, – ледяным голосом ответила Таик. – Я не сделаю ничего такого, что запрещают правила.

Традиции не позволяли жене видеть будущего мужа вплоть до дня свадьбы, однако про то, чтобы не слышать его, там ничего не говорилось.

Принцесса проследовала в павильон, в котором пока что жил Онхонто. Там для неё была устроена тайная комната, находясь внутри которой, она могла слышать всё, что происходит в остальных покоях. Прежде она не пользовалась ею, подчиняясь какому-то внутреннему побуждению, заставлявшему её вести себя ещё даже более учтиво, чем было предписано правилами свадебной церемонии, но сейчас это побуждение иссякло.

Значит, Хайнэ Санья сможет видеть его без маски, а она, его будущая жена, нет?

Стиснув зубы, принцесса прогнала из комнаты слуг и устроилась на подушках, откинув голову.

Вскоре до неё донёсся голос – да, это был тот самый голос, который она жаждала услышать.

Но, Великая Богиня, каким же он был!

В груди у принцессы что-то сжалось.

Она слушала, как Онхонто разговаривает с Хайнэ Саньей – ласково, приветливо, весело. Разве был это тот самый далёкий, непостижимый, молчаливый юноша, как в крохотном саду с цветами? Нет! Ни один старший брат не мог бы разговаривать с младшим более участливо, более нежно.

Так, значит, он бывает ещё и таким.

Но почему, почему с ним, а не с ней?! К ней он не проявил никаких чувств вообще…

Пытка продолжалась около полутора часов, а потом Хайнэ Санья удалился в соседнюю комнату, и все звуки стихли.

Однако принцесса не ушла, решив остаться спать здесь, и, как оказалось, правильно сделала – потому что через несколько часов, посреди ночи, до неё снова донеслись голоса. Сначала это были Хайнэ и Онхонто, а потом Хайнэ и его сестра, которая начала восторгаться красотой чужеземца.

«Что же это получается? – подумала принцесса, похолодев. – Теперь не только калека, но и эта девица Санья видела его лицо? Что она здесь делает, как такое могло произойти?!»

Инцидент разъяснился скоро: Хайнэ сам позвал слуг, и его сестра залепетала слова объяснения – она, дескать, заблудилась в саду после приёма, а потом случайно встретила брата, и тот привёл её сюда.

Принцессу душила ярость.

Не столько к этой глупенькой девице, сестре калеки, которая увидела лицо её будущего мужа раньше других  и посмела так неприкрыто, так влюблённо восхищаться его красотой, сколько ко всем Санья вообще. Произошедшее было лишь очередным подтверждением факта, глодавшего принцессу изнутри: именно Санья – истинные хозяева в государстве, и даже эти, побочная ветвь, жалкие, ничего из себя не представляющие родственники Даран, даже они хозяйничают в её дворце – точно так же, как те, как ненавистная Эсер, которая хозяйничает в западной части её страны.

Таик позвала слуг.

– Я слышала, господин Санья жалуется на боль в ногах, – ледяным тоном промолвила она. – Вероятно, это помешает ему уснуть. Принесите ему снотворный чай, чтобы он крепко проспал до самого утра, и ничто не смогло его побеспокоить.

Подождав необходимое время, она поднялась на ноги и без сопровождения слуг отправилась в комнату Хайнэ.

Заперев изнутри двери, она сделала несколько шагов по комнате, и взгляд её вдруг упал на нож, лежавший на тарелке с фруктами.

Острая мысль пронзила её: схватить этот нож, воткнуть проклятому Санье в горло! Купаться в его божественной крови, да – собрать её в чашу, вылить в ванну, в мраморный бассейн, и купаться в нём!

На мгновение принцессе стало страшно: она явственно почувствовала, как тень безумия, которая нависла над её матерью, простёрла свою чёрную длань и над ней самой.

Но потом она заставила себя успокоиться: что за глупость. Разумеется, она хочет избавиться от всех Санья, но не так, как это делает живодёр с животными, предназначенными на убой, а так, как делает Императрица – казнив за государственную измену.

Сдержав дрожь, она приблизилась к постели Хайнэ и откинула полог.

В последний раз Таик видела его почти восемь лет назад – тот эпизод на улице, когда он схватился за одежду Онхонто, не имел значения, поскольку толком разглядеть его, лежавшего на помосте, было невозможно, да она и не хотела смотреть на него тогда.

Внешность мальчика, которого когда-то приводили, чтобы показать ей, она не помнила, но что-то подсказывало ей, что Хайнэ мало изменился. Сейчас ему должно было быть девятнадцать лет, однако выглядел он, в лучшем случае, на шестнадцать – и в его случае это было отнюдь не комплиментом.

Принцесса даже несколько растерялась, увидев совсем детское выражение лица, и крохотную руку, которую Хайнэ во сне подложил себе под щёку. Небольшая ладонь и узкие пальцы считались признаками изящества, однако это был тот случай, когда принцип красоты, доведённый до абсурда, обращается своей полной противоположностью – уродством.

Спал Хайнэ в тёплом халате, отороченном мехом, – остальные люди носили такую одежду лишь в самое холодное время в году, в третьем месяце Земли, либо же закутывали в неё слабеньких новорожденных и совсем дряхлых стариков.

Таик откинула в сторону одеяло, развязала на Хайнэ пояс и распахнула полы его одежды.

Зрелище, которое предстало её глазам, заставило принцессу вздрогнуть: рёбра, сильно выпирающие над впалым животом; неестественно вывернутые внутрь суставы; круглые, как у шарнирной куклы-марионетки, колени и локти, выделявшиеся на фоне рук и ног до того тощих, что казалось, будто их несчастного обладателя заморили голодом почти до смерти.

Выглядело это так, будто с Хайнэ поиграл какой-то гигантский ребёнок – смял в кулаке, потом расправил, изогнул руки и ноги в разные стороны и согнул обратно, немало  не заботясь о том, чтобы получилось так, как было.

Испытывать к такому существу можно было лишь жалость, смешанную с отвращением.

«Как он мог взять к себе этого несчастного калеку?! – изумлённо думала принцесса, позабыв о ярости. – Как может смотреть на него? Я хотела, чтобы он видел подле себя лишь красоту…»

Оставив Хайнэ, она вышла из комнаты, прошла по коридору и, не обращая внимания на слуг, испуганных её появлением, распахнула двери в покои Онхонто.

«Лишний повод Даран смеяться надо мной и говорить, что я не в состоянии сдержать собственное слово, – мелькнуло у неё в голове. – Но теперь уже всё равно».

Она подошла к другой кровати, откинула другой полог.

Контраст с предыдущей картиной был разителен, однако сердце принцессы замерло одинаково, как от уродства, так и от красоты. Разве что в этот раз добавилось и другое чувство, болезненное, как от звуков певучего голоса Онхонто, и изумлённое, напомнившее о том моменте, когда она увидела посреди цветочного сада божество, обряженное в грубую крестьянскую одежду.

Онхонто чутко спал и, сразу же проснувшись от звука её шагов, приподнялся на кровати.

– Почему вы взяли к себе этого беспомощного калеку? – спросила принцесса, старясь, чтобы голос не дрожал. – Зачем?! Из жалости?

Он ответил не сразу.

– Хайнэ? – наконец, произнёс он слегка растерянно. – Он быть такой… больной, несчастный.

Он замолчал, судя по всему, сомневаясь, правильные ли слова выбрал.

Таик подумала, что это первый раз, когда они общаются без переводчицы, и он понимает её, отвечает ей. На её языке.

Она попятилась к дверям.

Глаза невыносимо жгло.

– У вас прекрасное, доброе сердце, – вдруг вырвалось у неё против воли, почти неосознанно. Принцесса отвернулась и замолчала, но всё же добавила перед тем, как распахнуть двери: – Я никак не могу понять, люблю вас или ненавижу.

Глава 11

В следующие четыре дня Хайнэ, переутомившись, не мог даже подняться с постели, но в чём-то это было даже к лучшему: Онхонто приходил к нему каждый день и, сидя рядом на кровати, справлялся о его самочувствии своим невообразимо прекрасным голосом, коверкая слова и забывая окончания, и слушать это можно было бесконечно.

За это время Хайнэ отправил Хатори два письма. Первое, огромное и полное восторженных излияний по поводу Прекрасного, он написал почти сразу же, однако ответ был коротким и состоял лишь из одной строчки: «Рад, что ты там не скучаешь».

Хатори, конечно, никогда особенно не любил писать писем, однако на этот раз превзошёл сам себя.

«Ах, так!» – обиженно подумал Хайнэ и с каким-то яростным удовлетворением принялся строчить новое послание, в котором ещё более ярко, подробно и восхищённо описывал прекрасные качества Онхонто, а в конце добавил, что всегда мечтал иметь подобного друга и брата.

«Надеюсь, что ты ещё повстречаешься с Нитой, и она подтвердит, что все мои слова – правда, – мысленно добавил Хайнэ и, запечатав письмо, отдал его слугам с просьбой отправить.– Ха!»

О своей болезни он в письме не обмолвился, как и о том, что под её предлогом не принимал ванну уже четыре дня. Это стало для Хайнэ, привыкшего к утреннему, дневному и вечернему купанию, настоящей трагедией, однако представить, что его будут видеть, раздевать и касаться чужие люди, было невыносимо, и он оттягивал этот момент, сколько получалось.

Наконец, продолжать в таком же духе стало невозможно.

К тому же, Хатори так и не ответил на второе послание – очевидно, обиделся. Хайнэ этого и добивался, однако втайне всё равно ждал ответа, и, не получив его, сам обиделся ещё больше.

«Значит, надо как-то приучить себя обходиться без него», – решил он и в тот же день попросил приготовить для него ванну.

Однако явно не рассчитал своих моральных сил – вечер стал для него пыткой человека, который ждёт, когда его поведут на казнь.

Хайнэ вспомнил, как это происходило с Хатори: болезнь изуродовала его не за один день. Сначала были отвратительные пятна – как он радовался, когда они исчезли, не зная, что судьба приготовила ему ещё худшее уродство! В те недолгие несколько дней, когда казалось, будто болезнь совсем от него отступила, Хатори потащил его исследовать окрестности, и они вместе лазили по горам, а потом купались там, откуда брала начало та самая река, что грохотом проносила свои стремительные воды под балконом Зала Стихий в главном доме. Однако всё это быстро закончилось: в самый разгар похода, первого и последнего в жизни Хайнэ, у него вдруг снова начали болеть ноги, и весь обратный путь – и все последовавшие за этим годы – Хатори пришлось тащить его на руках.

А потом болезнь стала деформировать его тело, однако происходило это постепенно, и не было такого, чтобы в один день Хатори снял с него одежду и обнаружил под ней нечто, кардинально отличающееся от того, что он видел в предыдущий раз.

Вот так и получилось, что он был единственным, кому Хайнэ позволял видеть себя без одежды…

Оставшись в одной только длинной исподней рубашке из тонкого белого шёлка, Хайнэ прикрыл глаза, чтобы не видеть лиц слуг.

 «Если кому-то когда-нибудь захочется подвергнуть меня самой страшной пытке, то ему нужно будет раздеть меня на глазах у целой толпы», – промелькнуло у него в голове, когда с него сняли последний предмет одежды.

От стыда и унижения ему хотелось плакать, и он низко опустил голову, мечтая только об одном – скорее оказаться в воде, которая скроет его тело от посторонних глаз.

Слуги раздёрнули занавески, ведущие в купальню, однако там Хайнэ ждало новое испытание, о котором он и помыслить не мог – вместо мрамора стены были облицованы зеркалами.

Очевидно, тот – или, скорее, та – кто отдавал распоряжение о строительстве этой купальни, был не прочь полюбоваться своим обнажённым телом во всех возможных ракурсах и даже не предполагал, каким ударом это желание обернётся в далёком будущем для калеки, панически боящегося уродства и ненавидящего собственное отражение.

А теперь это отражение смотрело на него и спереди, и сзади, и слева, и справа, и более отвратительного зрелища Хайнэ не видел в жизни.

«Омерзительный, гадкий урод, – с ожесточением думал он, сидя в бассейне и уставившись на собственные костлявые колени, некрасиво торчавшие из воды. – Лучше бы я погиб тогда, сорвавшись со Срединной Стены».

Обратно он возвращался с теми же мыслями, и лишь тогда сумел отвлечься от них, когда увидел на своей постели Онхонто.

У Хайнэ появилось ощущение, будто все краски мира вдруг сменили свой цвет с чёрного на белый.

«Красота – это нечто поразительное, – растерянно и восхищённо подумал он. – Красота одна способна изменить всё… Вид уродства способен довести до безумия, но красота – как целительный бальзам, который проливают на истерзанное страхом и отвращением сердце».

Ласково осведомившись о его самочувствии, Онхонто спросил, не желает ли он завтра отправиться вместе с ним на церемонию приветствия. Оказалось, что эта церемония была обязательной для всех обитателей дворца, однако Онхонто испросил для Хайнэ, ввиду его болезни, разрешение участвовать в ней только по желанию.

Хайнэ, все эти дни страстно ждавший встречи с Марик, которой так и не случилось – увы, она не пришла, как он надеялся, его навестить – подумал, что сможет увидеть её во время церемонии, и радостно согласился.

Посещение дорогого гостя ненадолго избавило его от печальных мыслей, однако когда он глядел вслед Онхонто, легко поднявшемуся с его постели и пошедшему к дверям, в голову ему вдруг пришло: а если бы Прекрасный увидел его без одежды, лицезрел его уродство, то как бы он поступил? Это абсолютно ничего бы не изменило в его отношении?

Хайнэ вдруг захотелось это проверить, прямо сейчас, и в то же время он знал, что никогда не решится это сделать.

Он заснул, впервые за три дня остро почувствовав собственное одиночество и вспомнив, что совсем отвык спать один в комнате.

Наутро его разбудили ещё до рассвета.

Закутавшись в несколько накидок, верхняя из которых была подбита мехом, он позволил отнести себя в сад. Онхонто уже ждал его там, и то ли его одежда была намного легче, то ли он просто двигался так легко, что создавалось подобное ощущение, но Хайнэ казался самому себе тяжеловесной каменной глыбой в сравнении с ним, хотя в реальности он, с его болезненной худобой, конечно, весил гораздо меньше.

– В нашей стране почитать Дэнрю, Морского Бога, и Айе, Богиню Весны, Природы, Цветов, – вдруг сказал Онхонто и, наклонившись, сорвал с клумбы осеннюю бледно-золотистую хризантему. – В первый день весны я раздавать букеты у входа в храме. У вас есть похожий обычай – дарить друг друга цветы, когда праздник. И сейчас, во время церемонии, каждый держит в руках цветок, который женщина потом должна обменяться с мужчиной. Это нравиться мне.

С этими словами он вручил хризантему Хайнэ.

Тот немного робко спрятал её в рукаве.

Половину оставшейся дороги его несли на носилках, а потом ему пришлось встать на ноги, однако он не слишком пожалел об этом: Онхонто обхватил его за пояс, помогая идти, и лёгкость его движений как будто передалась на какое-то время и Хайнэ.

Дорога заканчивалась возле лестницы в тысячу ступеней, которая вела к главному павильону, и  Хайнэ на мгновение оторопел, увидев собравшихся у её подножия людей – их было не меньше нескольких сотен.

Заметив Онхонто, они стали выстраиваться в ряды: женщины по правую сторону аллеи, ведущей к лестнице, мужчины – напротив них, по левую. Онхонто, по-прежнему держа Хайнэ под руку, направился в толпу. Люди расступались перед ним, почтительно кланяясь; наконец, он занял своё место в центре шеренги.

Какое-то время вокруг царило молчание, а потом где-то вдалеке раздался удар гонга, возвещавший о появлении принцессы.

Она прошла по аллее в сопровождении нескольких придворных дам и жриц и, пройдя между рядами подданных, встала точно напротив Онхонто.

Девушки-служанки обошли всех собравшихся, вручая каждому по свежесрезанному цветку. Хайнэ отказался, достав из рукава свою хризантему, и сжал её в обеих руках, испытывая одновременно смущение и гордость за свой «особенный» цветок.

Взгляды всех дам были прикованы к нему; точнее, конечно, не к нему, а к Онхонто, но часть из них в итоге попадала и на Хайнэ, стоявшего рядом, и он, робея, смотрел себе под ноги.

«Что же будет, когда все увидят его без маски? – думал он с какой-то странной радостью. – Они поклонятся ему, как божеству, и так и должно быть…»

После того, как девушки раздали цветы, мужчины и женщины снова замерли, не шевелясь.

– Чего мы ждём? – тихонько спросил Хайнэ, когда ожидание совсем уж затянулось, и в его ногах стала разливаться знакомая свинцовая тяжесть, грозившая обернуться резкой болью.

Однако ответил ему не Онхонто, как он надеялся, а некто слева.

– Восхода солнца.

Хайнэ изумлённо обернулся, услышав знакомый голос, и господин Астанико – а это был именно он – улыбнулся ему своей характерной полуулыбкой.

В этот момент первые лучи солнца, поднявшегося над главным павильоном, заскользили по широкой аллее, и Онхонто, отпустив локоть Хайнэ, низко поклонился – а вслед за ним и остальные мужчины.

После этого церемониальный поклон совершила женская половина во главе с принцессой, и Хайнэ, решившись, наконец, поднять голову, столкнулся взглядом с сестрой, стоявшей прямо напротив него по другую сторону аллеи.

Какое-то время они стояли, молча глядя друг на друга, и лёгкий ветер развевал длинные чёрные волосы обоих.

«Вот мы и оба во дворце, – думал Хайнэ с какой-то грустью. – Как мечтали когда-то».

Он попытался высмотреть в толпе Марик, но её не было, а потом вдруг вспомнил слова Онхонто про обмен цветами.

– А что теперь? – едва слышно спросил он у Астанико, мысленно прокляв себя за то, что не потрудился ничего узнать про предстоявшую  церемонию. – Я должен что-то делать?

– О, не беспокойтесь, – беспечно ответил ему тот. – Сейчас к вам подойдёт какая-нибудь дама, которая выберет вас, и отдаст вам свой цветок. Вы, соответственно, вручите цветок ей.

– А если… не подойдёт? – решился спросить Хайнэ, уверенный в том, что ни одна дама не выберет калеку даже для того, чтобы вручить ему цветок во время церемонии утреннего приветствия.

Может быть, так могла бы поступить Марик, но ему снова не посчастливилось с ней встретиться…

– Тогда вручите свой цветок принцессе. Впрочем, ваши опасения, судя по всему, беспочвенны. Глядите-ка, – и Главный Астролог кивнул куда-то вправо.

Однако ещё до того, как Хайнэ успел повернуть голову, он почувствовал, как чужие руки коснулись его ладони.

– Пусть Сияющая Богиня Аларес одарит вас своими дарами, и никогда её гнев не коснётся вас.

Это был голос его сестры.

«Пусть любовь Милосердного всегда освещает ваш путь», – до боли захотелось сказать Хайнэ, и в этом момент он, пожалуй, впервые почувствовал, что за огромная пропасть разделяет его с сестрой, помимо расстояния и прошедших с момента разлуки семи с половиной лет.

Она была служительницей Богини, он не признавал ни одного другого Бога, помимо Милосердного.

– Какая жалость, госпожа. Я успел было понадеяться, что вы направляетесь ко мне, однако вы, как оказалось, решили поприветствовать своего брата, – внезапно засмеялся Астанико. – Какое трогательное проявление нежной сестринской любви… особенно для госпожи, которая давала клятву забыть о своём имени и обо всей семье.

Иннин окинула его ледяным взглядом и промолчала.

– Могу я попросить вас, Хайнэ, как своего друга, об одном одолжении? – продолжил Главный Астролог. – Подарите мне тот цветок, что вручила вам ваша прекрасная сестра.

Хайнэ растерялся, не зная, как поступить, однако Астанико, не дожидаясь его ответа, ловко вытащил у него из рук пурпурную астру и с наслаждением вдохнул её аромат.

– Ну вот, хотя бы так, но ваш подарок всё-таки оказался у меня, – усмехнулся он, глядя Иннин в глаза.

Та смотрела на Хайнэ.

– Давно ли ты дружишь с человеком, который проявил себя   врагом твоего брата, а, Хайнэ? – вдруг спросила она. – Тебе не кажется, что это предательство по отношению к Хатори?

Хайнэ будто ледяной воды в лицо плеснули.

Эта ситуация и муки, связанные с нею, становились уже невыносимыми.

– Не кажется, – наконец, с трудом выдавил он.

Иннин развернулась и ушла.

– Вы не прислушаетесь к словам своей сестры, господин Санья? – спросил Астанико бесцветным тоном, глядя куда-то в сторону. – Возможно, она в чём-то и права.

Хайнэ прикрыл глаза.

«Он был единственным, кто остался со мной, когда все остальные бросились к Сорэ Санье…» – вспомнил он.

А ещё подумал о том, как все три дня перечитывал учение Милосердного, пытаясь понять, что имел в виду Манью, когда говорил, что он не имеет права считать себя последователем Энсаро.

Ответа на свой вопрос Хайнэ так и не нашёл, однако строки «Лучше видеть в человеке светлое, чем дурное; лучше хорошо подумать о том, кто не так уж хорош, чем плохо – о том, кто этого не заслуживает, потому что видя в человеке доброту, вы тем самым уже делаете его добрее» запали ему в душу даже больше, чем раньше.

Кто знает, может быть, Манью хотел сказать ему именно это…

– Я не думаю, что она права, – проговорил Хайнэ, дотронувшись до рукава Главного Астролога и глядя ему в глаза. – Я считаю вас хорошим человеком. То, что вы говорили про любовь к нашему народу, показалось мне искренним, идущим от вашего сердца. Я уверен, что вы будете достаточно великодушны, чтобы забыть те обидные слова, которые когда-то произнёс мой брат, и не делать из них повода для вражды. Он произнёс их не по злому умыслу, у него просто такой характер.

Главный Астролог чуть усмехнулся, однако взгляд его оставался непроницаемым.

– Мне приятно ваше лестное мнение обо мне, Хайнэ, – сказал он. – Даже не знаю, чем отблагодарить вас за него. Разве что, может быть, вот этим?

Он внезапно вытащил из рукава какой-то свиток.

– Что это? – удивился Хайнэ.

– Разрешение покидать дворец по своим нуждам. – Астанико милостиво улыбнулся. – Для вас.

– Вы так добры, – в замешательстве пробормотал Хайнэ. – Я очень, очень вам благодарен.

В этот момент рука Онхонто снова коснулась его локтя, и он почувствовал огромное облегчение. Рядом с этим человеком ему не приходилось испытывать сомнений, друг он или враг, хороший он или плохой. Рядом с ним он был просто счастлив…

– Теперь я должен пойти в Храм, Хайнэ, – сказал Онхонто. – Вы пойти со мной?

И ответ «да» вырвался у Хайнэ раньше, чем он вспомнил о том, что Храм посвящён Богине, которую он ненавидел.

– Вы говорили, что в вашей стране почитают других богов. Для вас не тяжело заходить в наш Храм и кланяться нашей Богине? – осторожно спросил он по дороге.

Онхонто не сразу понял, что он имеет в виду.

– Нет, нет, – наконец, ответил он. – Разве должно быть? Госпожа разрешать мне не менять вероисповедание, но я подумать, что это неправильно.

Хайнэ на мгновение оторопел.

Как это возможно?.. Энсаро претерпел за свою веру ужасные муки и всё-таки не отрёкся, а Онхонто, всё ещё казавшийся ему самым прекрасным существом на земле, сделал это добровольно, хотя никто не заставлял его?

– Почему вы так решили? – растерянно спросил он.

Онхонто на мгновение задумался.

– Потому что раз я жить на этой земле, то должен почитать богов, которые почитаете вы, это казаться мне правильно. Разве не так? – Он улыбнулся и протянул Хайнэ руку.

Тот чуть пожал её, всё ещё пребывая в глубоком замешательстве.

«Нет, это не правильно, – в отчаянии думал он. – Человек не должен отрекаться от самого дорогого и ценного, не должен менять богов, как меняет одежду…»

Они остановились у Храма, и Онхонто совершил церемониальный поклон перед статуей Богини, выполненной из чистого золота.

Хайнэ с тоской глядел на то, как он опускается на колени и касается лбом земли, однако потом ему в голову пришла мысль, которая развеяла его мучительные сомнения.

Ведь когда-то он и сам кланялся Богине и даже просил Даран о том, чтобы остаться служить в храме. Но всё это было лишь потому, что он ещё не знал истинного Бога и не читал учения истинной веры.

Если бы Онхонто прочитал книгу, то, может быть, и он тоже…

Сердце у Хайнэ болезненно заколотилось; он напомнил себе, что не может этого сделать – показать Онхонто учение – что это слишком опасно.

Не сейчас.

На этом утренние церемонии были закончены. По дороге обратно в павильон Хайнэ удалось выяснить, что Марик вот уже несколько дней находится дома – отдыхает после того, как столько времени и сил потратила на подготовку приёма.

Это обрадовало Хайнэ – так вот, значит, почему она не навестила его, а не потому, что позабыла о нём, и в то же время огорчило: получается, он ещё несколько дней не сможет передать ей письмо. Однако потом он вдруг вспомнил о разрешении, которое раздобыл для него Главный Астролог, и решил поехать к Марик сам.

Ещё несколько дней назад он никогда бы не осмелился на такой поступок, однако четверо суток лихорадочного ожидания сделали своё дело. Если поначалу Хайнэ безмерно боялся момента, когда нужно будет отдать Марик письмо с признанием, то теперь уже был готов на что угодно, лишь бы побыстрее сделать это и избавиться от мук томительного ожидания.

Попросив для себя экипаж, Хайнэ отправился в путь.

Марик приняла его ласково.

– Что же вы не переслали мне новое письмо Энсенте? – спросила она с шутливым укором. – Я так ждала все эти дни.

«И я тоже очень ждал вас все эти дни, – подумал Хайнэ, глядя на неё затуманенными от слёз глазами. – Получается, мы чувствовали одно и то же…»

– Мне хотелось передать его вам лично, – решился он и протянул Марик послание.

Она развернула его, и Хайнэ всё-таки отвёл взгляд, не в силах смотреть на то, как она будет читать слова любви, написанные его рукой.

В последующие несколько минут он попеременно краснел и бледнел и весь облился ледяным потом.

Наконец, это стало совсем невыносимо.

Хайнэ снова посмотрел на Марик, ожидая своего приговора, но она сидела всё в той же позе, держа перед собой письмо в вытянутой руке и, судя по всему, так ничего и не прочитала.

– Я не могу, – засмеялась Марик, заметив его взгляд, и прикрыла лицо рукой. – Сама не знаю, что со мной такое, но я не могу сейчас его прочитать. Поверите или нет, но мне даже почему-то страшно! Видно, я слишком долго ждала это письмо. Простите меня, Хайнэ. Давайте, я прочту его чуть позже и перешлю ответ вам во дворец.

– Хорошо, – прошептал Хайнэ.

С одной стороны, это было ужасно – то, что всё снова откладывается, но с другой, Марик, получается, почувствовала, что это письмо – особенное… Почувствовала, даже не прочитав ни строчки.

Эта мысль приводила его в трепет.

– Ну раз уж вы здесь, то расскажите мне что-нибудь об Энсенте, – внезапно попросила Марик и, взяв Хайнэ за руки, усадила его рядом с собой на диван.

– Ч-что именно? – испугался тот, не ожидавший такого вопроса.

– Что угодно, да хотя бы просто какой-то эпизод из его жизни!

Хайнэ растерялся. Лихорадочно попытался что-нибудь придумать – но в голову, как назло, ничего не шло.

Не мог же он рассказывать Марик, к примеру, о том, что чувствовал, когда Хатори читал его повесть.

Мысли о брате натолкнули Хайнэ на спасительную идею.

Он вспомнил сцену, которую тот устроил во дворце, презрев традиции и до глубины души поразив всех гостей своим вольным поведением, и, слегка переиначив её, чтобы Марик ни о чём не догадалась, рассказал это как один из эпизодов из жизни «Энсенте Халии».

Марик хохотала и хлопала в ладоши.

Хайнэ смотрел на неё с умилением и восторгом, и в то же время в душу его закрадывалась тоска.

«Что же будет, когда она узнает, что это я? – думал он. – Ведь я совсем не такой… Это уж не говоря о том, что урод и калека».

Но всё же ему хотелось верить, что произойдёт чудо, а воспоминания о том, как Марик плакала, слушая его повесть во дворце, позволяли ему надеяться, что это не так уж невозможно.

Наконец, пришло время прощаться.

Хайнэ не хотелось, чтобы его в присутствии Марик носили на носилках, поэтому он заковылял к экипажу сам.

Во дворе стояли две довольно похожих кареты, приготовленных для отъезда, и он на мгновение растерялся.

«Этот или тот?» – в замешательстве думал он, переводя взгляд с одного экипажа на другой.

Задавать подобный вопрос слугам и показывать, что он даже не запомнил, в каком экипаже ехал из дворца, ему не хотелось.

Однако времени на раздумья не было – у него уже начинали болеть ноги, и Хайнэ решил рискнуть: наугад раскрыв дверь одного из экипажей, он забрался внутрь.

И мгновение спустя понял, что ошибся.

Дверь снова распахнулась, в экипаж заскочил юноша и, даже не поглядев на Хайнэ, бешеным голосом закричал:

– Трогай!!!

Ворота были уже открыты, и повозка в тот же момент рванула с места.

Хайнэ забился в угол, испуганно глядя на своего соседа – это был брат Марик. Тот заметил, что находится не один, только несколько минут спустя, когда экипаж уже катился с огромной скоростью по улицам города.

– Во дворе было два экипажа, – поспешно пробормотал Хайнэ. – Я случайно перепутал их и сел в ваш вместо своего… Простите.

Взгляд юноши отобразил поочередно изумление, досаду, и, наконец, какую-то горькую обречённость – так смотрит человек, когда вдобавок к его крупным бедам прибавляется какая-то мелкая неприятность. Неприятно, но, по большому счёту, уже всё равно.