Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 53 страниц)

– Прекратите! – не выдержала Иннин. – Вы не имеете права оскорблять подобным образом высокорождённого господина!

– Э, нет, госпожа, – ледяным тоном промолвил Главный Астролог, повернувшись к ней. – Господин Хатори сам признался, что имеет низкорождённых родителей, и, значит, никакие привилегии, полагающиеся для высокорождённого лица, для него недоступны, и обвинитель имеет право подвергнуть его чему угодно, включая пытки.

– Он ни в чём таком не признавался, – возразила Иннин. – Он всего лишь не стал опровергать ваших оскорблений!

С минуту господин Главный Астролог сверлил её взглядом.

Потом очень тихо и с наслаждением произнёс:

– По закону, принятому в тридцать девятый год правления Императрицы Кахес, обвиняемому достаточно не отклонять оскорбления относительно собственного низкого происхождения, чтобы этот факт считался доказанным!

Иннин, имевшая об упомянутом законе некоторое представление, округлила глаза.

– Этот закон не применялся более семисот лет! – воскликнула она.

– Да, но, тем не менее, с тех пор не издавалось ни одного указа, согласно которому этот закон был бы упразднён. Следовательно, он действителен и по сей день! – торжествующе объявил Астанико.

Иннин замолчала.

Она вдруг поняла, что Главный Астролог гораздо хитрее и опаснее, чем она думала; что он прекрасно подготовился к процессу, и что в каждой его фразе, даже самой безобидной, скрыта какая-то ловушка.

«Я была ослеплена омерзением, – растерянно подумала она. – И думала, что передо мной червяк, в то время как это хищный стервятник».

 Она ничего не ответила, опасаясь сказать по неосторожности ещё что-то, что могло бы быть использовано против Хатори.

– Итак, господин Хатори, – вернулся к допросу Астанико. – Я прошу вас ответить на мои вопросы.

– Я отвечаю на них отрицательно, – сказал тот, совладав с собой. – Я никогда не переодевался в женскую одежду за деньги и не испытывал тяги к мужскому полу. Это была всего лишь шутка.

– Чем вы можете это доказать? – просверлил его глазами Астанико. – Есть ли какая-нибудь женщина, которая могла бы подтвердить, что имела с вами любовные отношения, и тем самым опровергнуть, что вы обладаете извращённой натурой с привычкой к связям с собственным полом?

Хатори долго молчал.

– Нет, такой женщины нет, – наконец, сказал он.

 «Почему он не рассказал про Марик?! – изумлённо подумала Иннин. – Она могла бы подтвердить это, и это ничего бы ей не стоило! Они не являются близкими родственниками, отношения между ними не запрещены! Если я сейчас скажу, что сама спала с ним… нет, это невозможно. Я не могу этого сделать, после этого моя карьера в качестве жрицы будет загублена…»

Она задрожала.

– Очень жаль, господин Хатори, – проговорил Астанико. – В таком случае мы вынуждены констатировать вашу склонность к гнусному извращению, которое не составляет чести даже грязному бедняку, не то что господину, который носит фамилию Санья!

Иннин вдруг уловила в его голосе затаённую ярость, и озарение вспыхнуло в её голове подобно молнии.

Астанико отнюдь не желал сделать такое заключение, цель его была не в том, чтобы оскорбить Хатори, вовсе наоборот! Он хотел, чтобы тот опровергнул его слова при помощи какой-нибудь любовницы – и это бы значило, что он переодевался в женскую одежду не из постыдной склонности к мужскому полу, а ради того, чтобы оскорбить Великую Богиню, что было намного хуже, и, более того, являлось косвенным доказательством второго предъявленного ему обвинения в еретичестве.

«Великая Богиня, как он хитёр, – с ужасом поняла Иннин. – Хатори прям и простодушен, он не видит и не увидит ни одной ловушки, которые этот паук расставляет в каждой своей фразе! Что нам делать?! Этот человек опустится для любой низости, сам себя вымарает в грязи, но добьётся своего…»

– Я требую открытого слушания! – внезапно закричала она, приняв решение.

«В присутствии независимых свидетелей он, по крайней мере, не сможет оскорблять Хатори, – подумала она. – И тем самым подталкивать его к тем поступкам, которых хочет от него добиться».

– Ваше право, госпожа, – проговорил Астанико, пристально вглядываясь в её лицо. – Я не могу в нём отказать. Итак, следующее слушание будет проходить открыто и при свидетелях. А сегодня я предлагаю закончить.

Голос у него был тихий и странно удовлетворённый, как будто он только что добился своей главной цели. Услышав такой тон, Иннин испытала жуткое ощущение, что только что попалась в самую главную ловушку, которая была для неё расставлена, но сделать что-либо было уже поздно.

***

 Вечер и ночь Хайнэ провёл беспокойно – его не то чтобы занимали тревожные мысли, но сна не было.

Два раза он просил слуг позвать Главного Астролога, но те каждый раз возвращались с известием, что господин Астанико занят и не может сейчас прийти, что, конечно же, не способствовало рассеиванию подозрений, заронённых Иннин.

Но, как ни странно, обида, нанесённая Сорэ Саньей, мучила Хайнэ гораздо сильнее, чем мысль, что господин Астанико в действительности окажется ненавидящим его предателем.

Последняя приводила Хайнэ в какое-то горькое недоумение, и он испытывал не злость и не обиду, но какую-то тоскливую, мучительную, обездвиживающую растерянность.

«Я просто не могу в это поверить, вот и всё, – думал он сам, когда ловил себя на этом чувстве. – Хотя, казалось бы, почему? Этот человек не сделал мне ничего особенно хорошего и ещё совсем недавно я совершенно не доверял ему…»

На этом мысль о Главном Астрологе становилась совершенно мучительной, и Хайнэ отбрасывал её.

Промучившись всю ночь и ненадолго заснув лишь после рассвета, утром следующего дня Хайнэ решился пойти к Астанико сам.

Не докладывая ему о своём приходе, он доковылял до его мрачного кабинета и, чуть дрожа, приоткрыл двери.

Главный Астролог сидел за столом в окружении многочисленных книг.

– Хайнэ, я же, кажется, несколько раз передавал вам, что занят сейчас, – начал он раздражённо, увидев его, и вдруг осёкся. – А, впрочем, проходите.

Он отложил свою книгу и выпрямился, сцепив руки перед собой на столе.

Хайнэ опустился на одно из кресел, не зная, как начать.

Молчание тянулось долго.

– Ну, – проговорил Главный Астролог, заметно раздражаясь всё больше и больше. – Говорите уже, что хотели.

Хайнэ сам удивлялся тому, что это раздражение его не трогает.

– Я бы хотел поговорить с вами начистоту, – проговорил он тихо, уставившись в пол. – Я… знаете ли, я ценю искренность. Я не хочу верить сплетням, но говорят, что…

– И вы в это верите? – неожиданно перебил его Астанико.

Хайнэ испытал большое облегчение от того, что ему не пришлось произносить слов о предательстве вслух.

– Нет, я не верю, – сказал он с радостью. – Я считал и продолжаю считать, что вы хороший человек…

Слова его произвели на Астанико неожиданный эффект.

– Ах, оставьте, Хайнэ! – выкрикнул он со злостью. – Любому понятно, что хорошим вы считаете прежде всего себя! Да-да, вы такой хороший, вы не верите злым сплетням про подлого меня. Вы наслаждаетесь собственным великодушием и собственной искренностью, только знаете, мне это совершенно не нужно! Идите и любуйтесь своей добротой в каком-нибудь другом месте!

Хайнэ опешил.

 – Простите, – пробормотал он, оглушённый этими обвинениями, ударившими его в самое сердце. – Может быть, вы и правы. Наверное, это на самом деле так…

– Объясните мне, почему же вы не поверили этим сплетням? – вдруг спросил Астанико более спокойным тоном, сложив руки на груди.

Хайнэ снова поднял на него взгляд.

– Потому что мы с вами не ссорились. У вас нет причин ненавидеть меня.

– В самом деле? – переспросил Астанико, рассмеявшись. – Ах, Хайнэ, как же мало вы знаете о человеческой ненависти и её причинах!

Это было практически равносильно признанию, что Иннин права, но в этот момент Хайнэ не испытал почти никаких чувств

– Вы ошибаетесь, – с жаром возразил он. – Я легко могу понять, что одна-единственная фраза способна зародить ненависть, которая будет длиться годами! Я понимаю, почему вы ненавидите Хатори. Я и сам после сегодняшней сцены буду всю жизнь ненавидеть Сорэ Санью, и если мне только когда-нибудь представится возможность уничтожить его…

Он умолк, и лицо его перекосилось, но Астанико только раздражённо махнул рукой.

– А с чего вы, собственно, вообще взяли, что ненависть должна иметь причины? – вдруг спросил он, нахмурившись. – Вот видите, я же говорю, как мало вы знаете о человеческой ненависти! У вас никогда не бывало, что вы начинаете чувствовать неожиданную и совершенно необъяснимую злость по отношению к едва знакомому человеку? Это как страсть, вспыхивающая после первого взгляда, только наоборот. Этот человек вдруг начинает раздражать вас всем, абсолютно всем, что в нём есть! Вот вы идёте, у вас хорошее настроение, какие-то планы на утро, и вдруг видите его  – человека, который не сделал вам ничего плохого и, возможно, даже нестроен по отношению к вам вполне дружелюбно – и в вас начинает закипать беспричинная и бешеная злость. Всё в этом человеке раздражает вас, начиная от голоса и заканчивая походкой, вы ненавидите его всё больше и больше с каждым мгновением и, в конце концов, приходите к выводу, что до тех пор, пока вы не уничтожите этого раздражающего вас человека, вы не сможете жить не просто спокойно, но вообще жить! Отвечайте, Хайнэ, было у вас так или нет?! –  распаляясь всё больше по мере разговора, под конец Астанико начал кричать с откровенной яростью.

– О, я вполне понимаю, что могу раздражать своим видом, что меня можно ненавидеть за моё уродство, – пролепетал потрясённо Хайнэ.

– Да причём здесь ваше уродство?! – заорал в бешенстве Астанико и, вскочив на ноги, смёл все книги со своего стола. – Вы всё меряете своим уродством, меж тем как дело в девяти из десяти случаев вовсе не в нём!

– Но тогда…

– Ненависти не нужны никакие причины! – перебил Хайнэ Главный Астролог, приблизившись к нему вплотную. – Точно так же, как они не нужны любви! Она или есть в вашем сердце, или нет! И если она есть, то рано или поздно она выльется на кого угодно, вы можете объяснять это тысячей поводов, но на самом деле они не имеют никакого значения, равно как не имеет значения человек, которого вы ненавидите! Ясно вам?!

– Да, – проговорил Хайнэ, низко опустил голову. – Но всё же я не думаю, что вы ненавидите меня так сильно, как пытаетесь убедить меня и себя. Я знаю, что вы искренне хотели бы мне помочь. Я верю в это. Вот, например, сегодня, когда вы убеждали меня поговорить с Сорэ Саньей…

Астанико злобно расхохотался.

– А вам не пришло в голову, что я, может быть, пытаюсь заманить вас в ловушку? – язвительно поинтересовался он. – Что, если я специально отвёл вас в место, которое прослушивается, чтобы вы предложили Сорэ Санье солгать на суде, и тем самым скомпрометировали себя? Что, если вы оказались спасены только благодарю глупости этого самодовольного идиота, которой не дал вам произнести и слова?

Слова эти казались вполне логичными, и именно эта логичность убила в Хайнэ последнюю надежду.

– Что ж, в таком случае, нам, наверное, больше не о чем разговаривать, – равнодушно, без злобы, проговорил он и поднялся на ноги, опираясь на свою трость.

Он заковылял к дверям, но Главный Астролог неожиданно бросился вслед за ним и, схватив за плечи, развернул к себе лицом.

– Стойте, Хайнэ, – проговорил он, тяжело дыша, и внезапно со всей силы прижал его к себе. – Я вас люблю.

Хайнэ застыл в его объятиях, как громом поражённый.

– Вы глупы, наивны, инфантильны и не видите ничего, кроме собственных страданий из-за уродливой внешности, – продолжил Астанико. – И всё-таки я вас люблю! Вы мой единственный друг. Единственный человек, который разглядел во мне что-то хорошее. Все остальные считают, что я подлец, и клянусь, они совершенно правы: я подлец! Если бы только знали, сколько в моей голове всего подлого: и ненависти, и интриг, и честолюбивых планов. Все остальные видят эти интриги, как будто они у меня на лице написаны, и кто-то презирает меня, а кто-то, кому я удобен, подыгрывает, и только вы со своей наивностью поверили, что за всем этим стоят какие-то порывы души и прочие романтические, прекрасные эмоции! О, как я люблю вас за это, будь это даже двести тысяч раз неправда!

Хайнэ не мог ничего сказать: его душили слёзы.

– Вот видите, – наконец, проговорил он, обнимая его. – Я всё-таки был прав. Вы хороший человек, даже если сами в это не верите, лучше многих…

– Спасите меня, – вдруг проскрежетал зубами Астанико. – Поверьте мне!

– Верил, верю и буду верить, – пообещал Хайнэ, всё-таки не удержавшись от слёз.

– Поверьте мне тогда, когда ничто не будет к этому располагать, и когда на кону будет вся ваша жизнь! – закричал Астанико с внезапной страстью.

Хайнэ отстранился от него, испытав какое-то странное, неприятное предчувствие.

– Что вы имеете в виду? – пробормотал он.

– Скажите мне, где вы храните учение Милосердного! Я ведь знаю, что оно у вас есть! – Глаза Астанико горели каким-то странным, безумным огнём. – У вас в доме всё равно будет произведён обыск, так вот доверьтесь мне и скажите, где вы храните книги, с тем, чтобы я поехал их и перепрятал в надёжное место!

Хайнэ похолодел; в груди у него всё сжалось от ужаса.

– Что, ненадолго хватило вашей веры в мои добрые чувства? – зло рассмеялся Астанико. – Конечно, все вы такие. Готовы любить и верить, только если вам лично ничто не угрожает.

Он отвернулся, сделав такое движение тыльной стороной руки, как будто утирал слёзы.

Хайнэ чувствовал растерянность, переходящую в глубокое отчаяние.

– Почему вы сделали такой вывод… что у меня есть эта книга? – только и смог пробормотать он, не в силах решиться на отчаянный шаг.

– Полноте, Хайнэ, да вы ведь просто сыплете цитатами из неё! – воскликнул Астанико с прежним своим раздражением. – Любому, кто читал её, станет ясно, откуда все эти ваши идеи, а я читал, разумеется, читал!

«Он действительно читал учение Милосердного! – вспыхнуло в голове у Хайнэ. – Я был прав…»

Колебания, разрывавшие его, становились всё более мучительными.

«Он прав, – с мучением думал он. – Чего будут стоить мои слова, если я не докажу их на деле, если не поставлю на кон собственную жизнь? Манью говорил мне, что моя вера ничего не стоит, а я ещё не мог понять, почему это так…»

– Ладно, Хайнэ, вы, конечно же, совершенно правы, не доверяя мне, – вдруг сказал Астанико совершенно спокойным, холодным тоном. – На самом деле, мне просто было любопытно, решитесь ли вы на это откровенное безумство – передать себя в руки человека, который уже доказал, что способен на любую подлость. Спросите у вашей сестры, если не верите. Я вам объявил свои доводы и не думайте, что я солгал. Помимо этой странной, необъяснимой антипатии к вам лично, у меня есть и более логичные и разумные причины для того, чтобы погубить вас, которые согласуются с некоторыми другими моими интересами. Разумеется, я использовал бы найденные у вас дома улики против вас, если бы вы имели неосторожность сообщить мне их местонахождение.  Жаль, что вы оказались менее глупы и доверчивы, чем я предполагал, но, с другой стороны, этот факт пополнит копилку моих наблюдений над человеческой натурой. Я не люблю ошибаться, но это бывает весьма полезно.

С этими словами Астанико пожал плечами и принялся подбирать разбросанные по полу книги.

Хайнэ прислонился спиной к дверям и закрыл глаза.

– Что же вы не идёте? Идите, – сказал ему Главный Астролог равнодушным тоном.

– Я… – прошептал Хайнэ. – Подойдите сюда, я скажу вам, где книга.

– Глупость, – отчеканил Астанико. – Я уже сказал вам, что сделаю с этими сведениями.

– А я сказал, что буду верить в хорошее в вас, несмотря ни на что, – ответил Хайнэ дрожащим голосом. – Я не могу обмануть ваше доверие, пусть даже вы обманете моё.

– Из вас и в самом деле бы вышел хороший пророк Милосердного, – усмехнулся Астанико. – Уж, по крайней мере, в одном вы будете с ним похожи – оба закончите свои дни на костре.

Он подошёл ближе, и Хайнэ, наклонившись к его уху, рассказал о секретном месте у себя дома, в котором прятал учение Милосердного.

Главный Астролог выслушал эти сведения в полном молчании и ничего на это ответил.

– Вы весь дрожите, – только и заметил он, дотронувшись до предплечья Хайнэ. – Вам нужно лечь в постель.

Хайнэ ждал, что он скажет что-то ещё, но Астанико снова сел за стол и вернулся к своей книге, перестав обращать на него какое-либо внимание.

Попятившись к дверям, Хайнэ наощупь распахнул их и выбрался наружу, едва помня себя.

«Ну, вот и всё, – неожиданно весело подумал он, считая удары бешено колотившегося сердца. – Теперь уже ничего не сделаешь. Теперь остаётся только ждать. Когда он поедет домой ко мне, сегодня, завтра? Может быть, я доживаю свои последние дни».

Его вдруг охватило какое-то легкомысленное, радостное настроение.

«Как бы мне хотелось провести последний день своей жизни? – задумался он. – Нужно сделать что-нибудь запоминающееся… Хотя нет, всё это ерунда. На самом деле я хочу только одного – провести этот день с человеком, с которым мне будет хорошо».

Он заковылял в покои Онхонто, почти не чувствуя боли в ногах, такой счастливый, как никогда прежде.

Когда он распахнул двери, Онхонто, по-прежнему не ночевавший в опочивальне своей жены, стоял к нему спиной, расставляя цветы в вазах. Лишённый возможности работать в саду, как прежде, он всё же не мог забыть своей любви к цветам и попросил, по крайней мере, разрешить ему самому составлять букеты. Это было позволено, и теперь, ранним утром, вся комната была заставлена неглубокими тазами, в которых плавали свежесрезанные цветы – последние осенние и те, которые цвели круглый год в тёплой оранжерее.

Онхонто, подвернувший рукава своего роскошного одеяния так, как будто это была простая крестьянская рубаха, доставал цветы из воды, отряхивал, расщеплял снизу стебли и бережно ставил в вазу.

– Как бы я хотел действительно быть цветком… вот этим, которого так ласково касаются сейчас ваши руки, – проговорил Хайнэ тихо.

Онхонто обернулся к нему и своим чутким, проницательным взглядом сразу же увидел, что что-то не так.

– Что-то произошло, Хайнэ? – Он оставил свои цветы и подошёл к нему.

– Произошло, – ответил Хайнэ почти весело. – На улице такая прекрасная погода. Пойдемте погулять?

– С удовольствием, – согласился Онхонто.

Слуги принесли для него и Хайнэ тёплые накидки, и они спустились в сад. Погода и в самом деле стояла чудесная: прохладная, как и полагается в конце осени, но очень солнечная. Воздух был удивительно чист; ветки деревьев и ещё зелёные стебли растений были покрыты лёгким слоем инея, и всё вместе создавало удивительно красивую, яркую картину смешения четырёх цветов – красного, белого, жёлтого и зелёного. Это была почти что четырёхцветная императорская мандала.

Хайнэ вдруг остановился и поглядел вперёд, на поднимавшееся из-за деревьев солнце каким-то затуманенным, расслабленным взглядом.

– Вам не тяжело идти, Хайнэ? – забеспокоился Онхонто.

– Нет, что вы, – возразил тот, слабо улыбаясь. – Я настолько счастлив сейчас, что, кажется, и полететь могу. Знаете, это необыкновенное ощущение. Я… так люблю всё это. И солнце, и деревья, и снег, и небо, и землю, по которой иду. И даже этот дворец, который ненавидел с тех пор, как меня отсюда выкинули.

– Это хорошие ощущения, Хайнэ, – мягко подбодрил его Онхонто. – Я очень рад, что вы их испытывать.

– Представить не могу, что несколько недель назад я сам пытался лишить себя жизни, – продолжил Хайнэ измождённым от смешавшихся в нём эмоций голосом. – Я так хочу жить… Хотя нет, конечно же, я прекрасно понимаю, что не будь сейчас моя жизнь в опасности, я никогда бы этих ощущений не испытал. Но, знаете, оно стоит того. И всё-таки я умираю от мысли, что могу всё это потерять, именно теперь, когда я осознал, какое это счастье – просто жить, просто быть рядом с вами… Ох, нет, как же это всё-таки глупо. Я ведь хорошо знаю, что если всё снова станет хорошо, то и я сам стану прежним и уже не испытаю такого восторга от одной лишь прогулки с вами по саду. Что же это такое? Неужели жизнь устроена так, что самое полное счастье возможно лишь в минуты такого же полного отчаяния, неужели не бывает по-другому?

И он вгляделся с мольбой в лицо Онхонто, как будто пытался прочитать ответ в его глазах.

– Я думаю, бывать по-разному, – с тихой улыбкой ответил тот. – Я ведь, например, счастлив, однако не чувствовать таких уж больших страданий. Однако, по другую сторону, мой восторг не бывать так силён, как ваш. Думаю, всё дело в величина эмоций. Ваше горе бывает велико, но и радость тоже. У меня же всё более… – он замолчал, подбирая подходящее слово, – равномерно.

Хайнэ вдруг уткнулся лицом ему в плечо.

– Я точно знаю только одно, что я хочу быть рядом с вами всегда, – прошептал он. – И это не меняется, ни в горе, ни в радости. Я могу хотеть умереть, как тогда, или хотеть жить вечно, как сейчас, но я хочу быть с вами, в смерти или в жизни.

– О, Хайнэ, –  в глазах Онхонто отразилась печаль. – Я тоже хотел бы этого, но этот мир так изменчив, что ничего нельзя утверждать наверняка. Вы же видите, что я очень бессилен. Я ничего не могу сделать ни для людей, которых казнят по моей вине, ни для вас с вашим братом. Поэтому как я могу что-то вам обещать…

– Я не представляю своей жизни без вас, – проговорил Хайнэ сдавленным от рыданий голосом. – И не говорите мне, что ведь раньше я как-то жил, не зная вас. Нет, я не жил.

– Вы очень маленький ребёнок, – вздохнул Онхонто, гладя его по спине.

– Да, я знаю. Все мне так говорят… – пробормотал Хайнэ со стыдом.

– Я говорить не в плохом смысле, – продолжил Онхонто. – Вы очень нуждаться в родителе, в любящем существе. И это совершенно естественно. Но только ведь и в природе всё так устроено, что рано или поздно родители покидать своё дитя. Ребёнок остаётся один. Ему холодно, голодно и страшно, но всё-таки он должен жить. Все мы вынуждены однажды расстаться с тем, что любим. Нам приходится это сделать... для того, чтобы потом обрести утраченное снова, обрести не где-нибудь, а в своём сердце. Однажды всё то, что мы так сильно любили, потеряли и ищем в страданиях, вернётся к нам снова, и больше никакая разлука не будет грозить. Для этого мы и идти свой долгий тяжёлый путь. Это трудно и больно, но и награда стоит того, верно? Ведь то, что есть в сердце, не отнимет никогда и ничто, ни судьба, ни другой человек, ни смерть, потому что для любящего сердца нет смерти, я это точно знаю.

Хайнэ отстранился и посмотрел на него широко раскрытыми глазами.

– Вы это говорите к тому, что нам скоро предстоит расстаться, так? – проговорил он глухо, взволнованный до слёз его словами и в то же время воспринявший их как страшное пророчество.

– О, нет, – с улыбкой возразил Онхонто. – Вовсе нет. Но когда-нибудь одному из нас всё же предстоит остаться в этом мире, а другому в том, потому что даже самая долгая и счастливая жизнь не может быть вечной. Но, конечно, всё это может произойти ещё очень нескоро, – несколько поспешно добавил он. – Не воспринимайте мои слова слишком прямо, я и сам не знать, что на меня находить.

Он потянул Хайнэ к скамейке и сел на неё рядом с ним.

– Расскажите мне о себе, – попросил тот, беря  руки Онхонто в свои. – Вам ведь тоже однажды пришлось расстаться с тем, что вы так сильно любили, со своим домом, с родиной. Я понимаю ваши слова, но сам не представляю, чтобы я жил так. Как я смог бы жить, потеряв, например, вас. А вы ведь живёте и даже счастливы. Расскажите мне, о чём вы мечтаете? Или нет, лучше расскажите о вашем детстве. В какие игры вы любили играть?

– Игры? – рассмеялся Онхонто. – Дайте вспомнить… Я могу сказать сразу и про мечты, и про игры. Я мечтал путешествовать и видеть разный мир, но так как это казаться мне невозможным тогда, в детстве, то я играть, будто созвездие над моей головой – это целое королевство. Ночью я ложиться на траву, задирать голову и подробно представлять, как выглядеть мир и город на каждой звезде, как выглядеть звёздные люди, которых я увижу. О, это было мне так интересно…

Так они разговаривали почти до самого вечера, а ночью Онхонто вновь позволил Хайнэ спать в его постели.

Тот лежал на одной с ним подушке и почти не чувствовал страха, прижимая к своему лицу руку обожаемого существа, но тело его всё равно тряслось, а зубы стучали, как он ни пытался умерить дрожь.

Наутро Хайнэ, не выдержав, разыскал Иннин и спросил, был ли в его доме обыск.

– Говорят, что был, – ответила та. – Но тебе ведь нечего скрывать… правда, Хайнэ? – с подозрением добавила она.

– Нет-нет, нечего, – поспешил заверить её брат. – Я просто так спросил.

«Если бы Астанико хотел погубить меня, то он бы это уже сделал, найдя книгу, – Хайнэ боялся и в то же время мечтал довериться этой слабой надежде. – Меня бы уже схватили».

– Как Хатори? – спросил он.

– Сегодня второе слушание, – ответила Иннин. – Будем надеяться, что всё пройдёт хорошо. Я расскажу тебе, как только что-нибудь станет известно.

Она ушла чуть вперёд, и в этом момент перед Хайнэ появился господин Астанико, вынырнувший из бокового коридора.

– Что же вы не пригласите своего брата самого послушать? – спросил он, очевидно, услышав последнюю фразу их разговора. – Сегодня открытое слушание, Хайнэ, которое вправе посетить любой обитатель дворца. Воспользуйтесь этой возможностью, чтобы быть в курсе ситуации самому.

Хайнэ вздрогнул и посмотрел на человека, который ныне держал в своих руках его судьбу, долгим, серьёзным взглядом.

Главный Астролог выдержал этот взгляд и спокойно продолжил:

– Желаете пойти вместе со мной?

Хайнэ не мог не согласиться, и господин Астанико взял его под руку. Был он совершенно невозмутим, и Хайнэ уже решил, что он собрался делать вид, будто никакого разговора о книге между ними никогда и не было, как вдруг, перед самыми дверьми Зала Совещаний, Главный Астролог вдруг наклонился к нему и быстро шепнул на ухо:

– Ну и как по-вашему, чью руку вы сейчас сжимаете, руку предателя или великодушного человека?

Хайнэ не сразу понял, как лучше ответить.

– Я думаю, что руку человека, который пока что сам не знает, как ему поступить, – пробормотал он после продолжительного молчания. – Но который знает в глубине души, что он не хочет сам себя видеть подлым, и что больше всего на свете желает поступить благородно…

Астанико усмехнулся и ничего не сказал.

Вдвоём они вошли в Зал Совещаний в одном из павильонов, который был набит битком. Несмотря на то, что с момента восхождения новой Императрицы на престол и последовавших за этим арестов прошло слишком немного времени, чтобы слухи успели разнестись по всему дворцу, большинство охочих до громких скандалов лиц были полностью в курсе произошедшего, внимательно следили за ходом процесса и, разумеется, не упустили возможности присутствовать на открытом слушании.

В самом деле, всё это обещало перерасти в грандиозный скандал – наследник одной из самых знатных семей страны, пойманный в женском наряде на улицах Нижнего Города и подозреваемый в вероотступничестве!

Впечатление несколько портил тот факт, что Хатори был лишь приёмным сыном, ненастоящим Санья, но это скрашивалось громкостью предъявленного обвинения.

Никто, впрочем, особенно не верил, что к Хатори и впрямь применят огненную казнь. Прошло уже более двухсот лет с тех пор, как последний вероотступник из числа высокорождённых, по имени Энсаро, окончил свои дни на костре, и с тех пор ни одному представителю знатного семейства не приходило в голову пойти по его стопам – или же они, по крайней мере, хорошо скрывались.

Вина Хатори на данный момент была неочевидна – все были уверены в том, что ему удастся отделаться штрафом, но в то же время жаждали посмотреть, каким образом Императрица воспользуется этой ситуацией, чтобы унизить своих давних врагов Санья, и какой именно суммой придётся поступиться госпоже Ниси, чтобы спасти своего попавшего в беду сына.

Не увидев последней в зале, публика заметно разочаровалась – о её отсутствии в городе почти никто не знал. Зато настоящий фурор произвело появление Светлейшей Госпожи – появившись уже перед самым началом слушания, Таик прошествовала в дальнюю часть зала и села за полупрозрачными занавесками.

Привели Хатори, облик которого претерпел такие решительные изменения, что, увидев его, Иннин изумлённо вздрогнула.

Куда делся полуоборванный бродяга с не до конца отмытыми следами женского макияжа на бледных, ввалившихся щеках?

Теперь это был истинный представитель благородного семейства, одетый так шикарно и с таким вкусом, что сам Сорэ Санья  побледнел бы от зависти, если бы счёл необходимым явиться.

Большинство присутствующих в зале дам, до этого видевших Хатори только в любимой им чёрной одежде, которая не слишком шла к его лицу, вдруг посмотрели на него новым взглядом – и, разумеется, тут же прониклись к красавцу безоговорочной симпатией.

Можно было заподозрить, что это и было истинной целью подсудимого, но, зная Хатори, Иннин была совершенно уверена в том, что самому ему было плевать на присутствие в зале большого числа зрителей, и что не его идеей было разодеться на слушание, как на торжественный приём у Императрицы.

Улучив минуту, пока в зале царила некоторая суета, Иннин умудрилась как бы невзначай пройти мимо Хатори и задать ему вопрос.

– Что мне сказали, то я и одел, – чуть удивлённо ответил тот. – Мне заявили, что таковы правила открытых слушаний. Мне тоже не слишком нравится этот наряд, но, с другой стороны, есть ли разница…

Ответ этот оставил Иннин в ещё большем недоумении, но времени разбираться больше не было – началось слушание.

И вот тут-то началось то, что показалось Иннин совершенно невозможным.

Требуя открытого слушания, она надеялась избавить Хатори от прямых и грязных оскорблений, и этой цели она, как выяснилось, вполне добилась. И даже гораздо больше – господин Астанико был образцом вежливости, красноречия и, казалось, искренней симпатии к обвиняемому.

Он с самого начала повёл дело так, что симпатии зрителей, и без того привлечённые приятным внешним видом Хатори, всё более и более склонялись на его сторону, и ближе к концу слушания в зале, казалось, не осталось совершенно никого, кто не был бы убеждён в невиновности бедного юноши. А господин Астанико продолжал свою речь, всё более и более убеждая всех, что господин Хатори Санья попал в число арестованных по ошибке и виновен лишь в глупой шутке, заключавшейся в переодевание в женское платье.

Но – молодость, молодость. Кто из нас не ввязывался в рискованные и сумасбродные авантюры?

Всё это настолько противоречило прежнему поведению Астанико, что Иннин не могла прийти в себя от изумления.