Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 53 страниц)

Хайнэ остолбенел.

– А вы… могли бы? – только и смог проговорить он, едва дыша.

– Говорят же, что я волшебник! – Маньюсарья хитро улыбнулся. – Ну же, Хайнэ Санья, решай, у тебя есть ровно половина минуты!

«Я не верю в это, – подумал Хайнэ потрясённо. – Это невозможно!»

– Время вышло! Отвечай, ты согласен?

Хайнэ как-то потерянно оглянулся по сторонам, скользнул взглядом по обитателям квартала в цветастой одежде и с покрытыми гримом лицами.

– Нет, – с трудом выдавил он и низко опустил голову.

– Это было правильное решение, – улыбнулся господин Маньюсарья. – И всё же вот какова цена твоим страданиям. Если бы ты действительно хотел вылечиться, хотел больше всего на свете, ты бы схватился за любую возможность.

Хайнэ было нечего на это ответить. Молча они прошли до конца улицы и повернули обратно, а когда вернулись к павильону, Манью вдруг взмахнул рукой, подзывая к себе того самого актёра, которого Хайнэ встретил в этом квартале первым.

– Иди-ка сюда, Таэлле, – сказал он. – Пообщайся с нашим гостем, развлеки его. Знаю, что поначалу он был с тобой не слишком-то приветлив, но, быть может, после моих слов он раскаялся в своём отношении. А, может быть, и нет.

С этими словами он скрылся в дверях, оставив Хайнэ наедине с юношей.

Тот подошёл к нему ближе.

– Что это такого амэ наговорил вам, господин? Рассказывал про наши невообразимые страдания? – улыбнулся он, вертя в руках веер. – Надеюсь, вы не принимаете все его слова за чистую монету?

Хайнэ почувствовал себя идиотом.

– Из его слов выходило, что он довольно жесток по отношению к своим ученикам и подвергает вас своеобразным испытаниям, – сказал он, избегая каких-то упоминаний о собственном мнении на этот счёт.

– Ну, в какой-то степени это правда, – подтвердил Таэлле, всё так же улыбаясь. – Испытания у нас и в самом деле своеобразные. Но так как мы чётко знаем, для чего они нужны, и видим перед собой цель, они вовсе не делают нас несчастными. Амэ хочет, чтобы мы отбросили то, что налагается воспитанием, понятиями о приличиях, чести, совести, долге, добре и зле – словом, всё то, чему учат человека в обществе. Потому что, как он говорит, только отбросив привычные представления о жизни, мы сможем достоверно сыграть любого – знатного господина и нищего, женщину и мужчину, жестокого убийцу и человека, исполненного самых благородных намерений.

А ещё... знаете, чем отличается наша труппа от других манрёсю? Все остальные не могут избежать моральных наставлений в своих пьесах, они так или иначе становятся на сторону одного из героев и пытаются со сцены проповедовать, как нужно жить. Мы же никогда этого не делаем, потому что, по сути, лишены представлений о морали. Мы предоставляем зрителям самим решать, кто прав, а кто виноват – и иногда они до хрипоты спорят между собой после наших выступлений, однако никогда не остаются равнодушными. Каждый видит своё.

С этими словами актёр повернулся к Хайнэ спиной и, подозвав к себе мальчика, который ходил по кварталу с подносом, наполненным сластями, взял у него одно из лакомств.

– Впрочем, из моих слов как будто выходит, что амэ делает из нас нечто особенное – небожителей, достигших глубин Звёздного Океана, пребывающих в вечном спокойствии и навсегда избавленных от людских страстей,  – добавил Таэлле, с наслаждением откусив от сладкой лепёшки. – Но это неправда. Мы, как и обычные люди, любим развлечения, зрелища, красивую одежду, вкусную еду. Мы ссоримся между собой, ревнуем учителя друг к другу, а ещё – это правда – продаём свою любовь мужчинам или женщинам, кто больше заплатит. Хотите купить мою? – внезапно предложил юноша, безмятежно улыбаясь.

Хайнэ шарахнулся в сторону.

«Так вся эта трагическая история про возлюбленного тоже была ложью! – подумал он. – Будь она правдой, он не стал бы делать мне подобных предложений».

– Вижу, красота моего лица оставляет вас равнодушным, – засмеялся Таэлле. – Впрочем, я понимаю, отнюдь не все предрасположены к подобного рода ласкам. К сожалению, среди нас нет женщин, но вы можете поискать в Аста Энур, есть немало актрис-манрёсю, которые также смогут одарить вас своей любовью в ответ за некоторую плату.

– Благодарю вас, но у меня уже есть возлюбленная, – холодно ответил Хайнэ.

– В таком случае, желаю вам с ней большого счастья.

Таэлле низко поклонился ему, улыбаясь вполне искренне, а потом поднялся на крыльцо и скрылся в дверях павильона.

Хайнэ остался один.

Он подумал, что ему бы нужно покинуть это место и вернуться к себе, однако что-то словно держало его здесь, и это что-то было не болью, которая сковала уставшие ноги и не позволяла сделать больше нескольких шагов. По крайней мере, не совсем.

Перестав бороться с собой, Хайнэ вернулся на главную улицу. Он опустился прямо в траву, прислонившись спиной к высокой ограде, отделяющей «квартал» от остальной территории дворцового сада.

«Это правда, что Милосердный призывал никому не отказывать в ласковом слове и сочувствии, – в замешательстве думал он. – Но значит ли это, что нужно хорошо относиться к подобным созданиям, которые продают свою любовь и возводят отсутствие морали в ранг высшей добродетели? Я не понимаю…»

Подтянув к себе колени, Хайнэ поплотнее закутался в свою тёплую накидку и принялся бездумно наблюдать за актёрами.

Один из мальчиков, совсем маленький, каких было здесь не так уж мало, гонялся с восторженными визгами за стрекозой, другой, чуть постарше, собирал ярко-алые кленовые листья, время от времени украдкой бросая на Хайнэ взгляд. В конце концов, преодолев смущение, он подошёл к нему поближе и вручил ему букет.

– Мне? – изумился Хайнэ. – Но почему?

– Вы такой красивый, – застенчиво признался мальчик. – Я никогда не видел мужчин с чёрными волосами.

Сам он был блондином – очевидно, Манью потчевал своих подопечных напитком, изменяющим цвет волос, с самого раннего детства.

«Поразительно, – подумал Хайнэ. – Для всех людей актёры с их странным внешним обликом являются чем-то удивительным, а для этого мальчика – наоборот. Его удивляют обычные люди… Очевидно, он никогда не выходил за ворота и, получается,  вырастет с теми представлениями о жизни, какие внушает ему господин Маньюсарья. Именно они будут казаться ему нормой, а то, что кажется нормой нам – чем-то странным. Необычная у него будет судьба… но, во всяком случае, он не будет мучиться, совершая какие-то неправильные вещи, ведь он не будет считать их неправильными. Наверное, это и в самом деле свобода».

– А вот тут ты ошибаешься, аххаха, – внезапно раздался откуда-то сверху голос, и Хайнэ, чуть не подпрыгнув от неожиданности, задрал голову и увидел Манью, преспокойно сидевшего на вершине ограды. – Я знаю, о чём ты думаешь. Но для тех детей, которые по каким-то причинам воспитываются у меня с детства, у меня припасена другая судьба. Они не станут манрёсю – по крайней мере, до тех пор, пока не поживут годик-другой за оградой в качестве «нормальных» людей, пытаясь приспособиться к чуждым им порядкам. Им также придётся ломать свои представления о жизни. Вопрос не в том, какие нормы выбрать, а в том, чтобы отказаться от своего привычного мировоззрения.

Хайнэ не успел ничего ему ответить – в этот момент ворота распахнулись, и на аллее появился тот, кого он меньше всего ожидал здесь увидеть.

– Вас так долго не возвращаться, я волновать… волнуюсь, – сказал Онхонто с извиняющейся улыбкой. – Просто зайти поглядеть, быть вы здесь, и как всё в порядке.

С этими словами он сделал несколько шагов вперёд и с любопытством поглядел на обитателей квартала, бросивших свои дела и повернувших головы в сторону гостя.

Хайнэ чувствовал себя ужасно.

У него было ощущение, что на его глазах мешок сияющих драгоценностей высыпали прямо в грязь, в хлев, на потеху свиньям. Нет, он, конечно, не  сравнивал актёров с глупыми животными, но всё же… но всё же это было не место для Онхонто, для такого прекрасного, чистого, светлого создания, ни в коем случае, нет, ни за что!

– Вам не следовало сюда приходить, господин, – растерянно пробормотал он. – Госпожа…

– О нет, не волновайтесь, – беспечно взмахнул рукой Онхонто. – Госпожа разрешать мне быть, куда я хочу, конечно, в пределах сада.

В этот момент Манью, легко спрыгнув с ограды, встал напротив гостя и, чуть улыбнувшись, поклонился ему.

 «Нет, нет! Что вы делаете?! Вы не должны…» – с бессильным ужасом думал Хайнэ, глядя, как самое прекрасное на свете существо склоняется в ответном низком поклоне, а потом обводит взглядом остальных актёров и кланяется им тоже.

Созданиям, которые продают свою любовь и возводят отсутствие морали в ранг высшей добродетели…

– В нашем саду много цветов, и самых необычных, но не было и не будет более прекрасного, – внезапно сказал господин Маньюсарья, и голос его казался вполне серьёзным.

На лице Онхонто отразилась растерянность – очевидно, он не совсем понял, что ему сказали. Однако, судя по всему, чувствовал, что ему сделали комплимент, и ответил:

– Вы всегда очень красивы, я так любоваться вас во время приёма. Желать вам долгих счастья и процветания.

В этот момент Хайнэ, наконец, смог заставить себя подняться на ноги и слабым голосом предложил вернуться в павильон.

– Что с вами, Хайнэ? – ласково спросил Онхонто на обратном пути. – Вы казаться мне быть расстроенный.

– Нет, ничего… – ответил тот, взяв его под руку и прижавшись щекой к шёлковому рукаву.

Однако на этом потрясения сегодняшнего дня не закончились: вернувшись в свою комнату, Хайнэ застал там гостью.

– Марик!.. – изумлённо воскликнул он.

Оправившись от удивления, вызванного таким сюрпризом, он хотел было поделиться с ней впечатлениями – рассказать про актёров, про этот удивительный мир, который он открыл для себя только сегодня, про свои сомнения, но она перебила его.

– Хайнэ, я прочитала письмо, – сказала она, глядя ему в глаза. – И не могла не приехать. Я должна была сказать это лично.

Хайнэ показалось, что земля уходит у него из-под ног.

– Скажите мне, Энсенте сейчас в столице? Он не собирается никуда уезжать? – продолжила Марик, не отрывая от него взгляда.

– Нет… – пробормотал Хайнэ, слишком ошеломлённый и испуганный, чтобы сообразить, зачем она задаёт такие вопросы.

А когда он понял, было уже поздно.

– В таком случае я хочу встретиться с ним, – сказала Марик. – Прямо завтра. Передайте ему, что я буду ждать его в десять вечера в «Золотой розе», я откупаю чайную на всю ночь.

Задерживаться надолго она не стала – ясно было, что общение с Хайнэ самим по себе ей не слишком-то интересно.

«Это конец», – подумал тот, когда она ушла.

В глубине души ему казалось, что Марик догадывается об истинном лице Энсенте Халии – по крайней мере, хотелось в это верить. А теперь получалось, что нет, она ни о чём не подозревала.

И откупила чайную, чтобы провести с ним ночь…

Хайнэ поднялся с постели, доковылял на дрожащих ногах до зеркала и хотел было снять накидку, чтобы ещё раз посмотреть на себя как бы глазами Марик, однако не смог этого сделать.

Он вспомнил, как видел в купальне отражение уродливого, скрюченного карлика, вспомнил слова Никевии о том, что Марик очень хочет детей.

«Что мне делать? – думал он, чувствуя, как к горлу подступает ком. – Что же мне теперь делать?»

Он представил себе, как это будет: растерянное лицо Марик, её попытки скрыть своё разочарование и как-то спасти ситуацию, слова, которые она будет тщательно выбирать, чтобы не обидеть калеку. Постель под золотистым пологом, мерцающее в темноте пламя свечей.

«На что я рассчитывал, когда писал это письмо? – потрясённо подумал Хайнэ, впервые задав себе этот вопрос. – На что?!»

Ответа он не знал, однако одно было ему теперь совершенно ясно – лучше умереть, чем позволить всему этому произойти.

«Нужно придумать какой-то предлог, – лихорадочно подумал он. – Каким-то образом отказаться от этой встречи. Но как?!»

Хайнэ заметался по комнате, не обращая внимания на боль в ногах, и метался до тех пор, пока не осознал, что никакого выхода нет.

Он сказал Марик, что Энсенте Халия в городе, и даже если удастся под каким-то предлогом избежать завтрашней встречи, то Марик просто перенесёт её на другой день…

Он сам, своими руками, выкопал себе могилу.

Совершенно обессилев, он рухнул на пол у приоткрытого окна, и какое-то время сидел, опустив голову и позволяя ветру играть со спутанными волосами.

«Нет. Нет, есть один выход, – внезапно пришло ему в голову. – Но это…»

При мысли о том, что он собрался сделать, лицо его жалко искривилось, а из груди вырвались сдавленные рыдания, но рука уже сама собой потянулась к бумаге.

На мгновение он замер, и капля чёрной краски, сорвавшись с кисти, упала на лист.

Преодолев минутное замешательство, Хайнэ начал писать письмо – не такое уж длинное, всего пару строчек, но выводил он их, как ему показалось, не тушью, а собственной кровью.

Глава 12

В тот день, когда Хайнэ остался после приёма во дворце, Хатори вернулся домой злее некуда.

Он редко по-настоящему злился, и если бы его попросили объяснить, что именно вызвало у него столь сильные эмоции на этот раз, то он, пожалуй, не смог бы этого сделать, но в гостиную он ворвался, чуть ли не пинком распахнув дверь.

– Хайнэ заставили остаться во дворце. Мы должны что-то сделать, – сказал он ожидавшей его Ниси и вкратце пересказал случившееся.

Он ожидал, что госпожа его поддержит и тут же придумает какой-то план или, на крайний случай, предоставит ему действовать по собственному усмотрению, но она только задрожала и, обхватив себя руками, низко опустила голову – как человек, который смиренно принимает очередной удар судьбы.

– Всё это очень плохо, – растерянно пробормотала она. – Но раз уж так произошло, мы не можем заставить Хайнэ вернуться домой.

– Но госпожа, ведь вы же сами говорили, что ему может угрожать опасность со стороны принцессы! – не смог сдержать эмоций Хатори.

– Если мы в открытую пойдём против её воли, то будет ещё хуже! – возразила Ниси, глядя на него с какой-то мольбой во взгляде. – Я боюсь, что мы можем навредить Хайнэ, если попытаемся что-то предпринять. Прошу тебя, ничего не делай.

И Хатори оставалось только смириться, потому что не подчиниться приказу госпожи он не мог.

Но всё же, поднимаясь наверх, он кипел от негодования: как это возможно, сидеть и бездействовать, ждать, что дальше преподнесёт судьба, ничего не делать?

Быстро и довольно небрежно расстелив свою постель на полу, он забрался под одеяло, даже не раздеваясь, и лёг на спину.

Из-за приоткрытой балконной двери веяло ночной прохладой, и ей довольно быстро удалось остудить сначала разгорячённое лицо Хатори, а потом и жар эмоций в его груди.

Гнев сменило какое-то опустошение.

Он уговорил Хайнэ поехать в столицу, потому что хотел, чтобы брат больше выезжал из дома – затворничество было ему явно не на пользу. Книжки – это, конечно, хорошо, но ему стоило повидать мир, стоило больше общаться с людьми и перестать, наконец, стесняться своей болезни. А теперь получилось, что он снова заперт, но не дома, а во дворце, в окружении враждебно настроенных людей, один… без него.

Глубоко вздохнув, Хатори повернул голову и посмотрел туда, где на протяжении предыдущих нескольких недель расстилал постель Хайнэ. На полу всё ещё лежали несколько листов бумаги, которые брат разбросал по комнате впопыхах перед отъездом, а слуги так и не удосужились собрать; в приоткрытых дверях шкафа ярко полыхала цветная ткань многочисленных нарядов.

Внезапно Хатори стало ещё хуже, чем было до этого, хотя на сей раз дело было не в злости.

В чём именно – он сам не знал, но сердце его грызла остервенелая тоска.

Он не в первый раз ночевал в комнате один – такое бывало и раньше, когда он отвозил в Аста Энур рукописи Хайнэ.

Это не могло быть причиной тоски – так, по крайней мере, решил он сам и, расслабившись, закрыл глаза.

Проснулся он поздно, чуть ли не впервые в жизни проспав завтрак и открыв глаза уже после того, как солнце проделало по небосклону, по крайней мере, четверть своего пути.

«Вот и отлично, – подумал Хатори, прищурившись. – Наконец-то я смогу заняться чем-то своим».

Сколько раз он думал об этом – что хорошо бы прогуляться в одиночестве по утреннему лесу, посидеть у огня, искупаться в озере, отправиться в город, наконец! Но в большинстве случаев отказывал себе в своих желаниях, потому что нужно было помочь Хайнэ одеться, потому что Хайнэ не хотел, чтобы он уезжал куда-то без него, потому что Хайнэ боялся открытого огня, и так далее.

Теперь всех этих препятствий не существовало.

Госпожа, конечно же, разрешила ему делать всё, что он захочет, и Хатори снова отправился в Нижний Город, но, как и в прошлый раз, когда он поссорился с Хайнэ, это не принесло ему особого удовольствия.

Вернувшись, он получил письмо от брата, где тот на шести страницах изливал свои восторги по поводу Онхонто, который отныне был ему лучшим другом, братом и господином одновременно. Самый ласковый, самый красивый, самый понимающий.

«Он нашёл то, что хотел, и стал счастлив», – подумал Хатори и, отложив письмо, уставился в потолок.

Потом, преодолев себя, черкнул в ответ пару строчек и лёг спать.

Наутро он снова проснулся рано.

«Я просто-напросто слуга, в этом вся причина, – подумал он, стиснув зубы. – Господский образ жизни не для меня».

И решительно взялся за дело – переоделся в старую одежду, подвязал волосы лентой, спустился вниз и заявил госпоже, что хочет поработать в саду.

Та широко раскрыла глаза от изумления и попыталась было отговорить его, но Хатори настоял на своём.

В конечном итоге он оказался прав – проработав пару часов под неожиданно жарким для Второго Месяца Ветра солнцем, с ног до головы облившись потом и перепачкавшись в земле, он начисто позабыл о тоске и о скуке.

Только один раз, взглянув на тёмно-розовые ветви дерева абагаман, он вспомнил о том, как смотрел на его недолгое цветение вместе с Хайнэ, и как ещё раньше, много лет назад, сажал с Иннин семена в горшок.

Теперь рядом с ним не было ни его, ни её…

Но это, право же, совсем не было поводом для расстройства.

К исходу четвёртого дня, проведённого под палящим солнцем с мотыгой и граблями в руках, Хатори окончательно вернул себе утраченное было душевное равновесие, которое не нарушило даже второе письмо от Хайнэ, и на этот раз прогулка по Нижнему Городу, которой он вознаградил себя за работу, оказалась весьма приятной.

Правда, артистов, выступающих с огнём, он снова не нашёл, однако зрелище вечернего солнца, заливающего лучами столицу, примирило Хатори с неудачным результатом поисков.

Вот он был, его огонь – охватил половину небосвода… того и гляди, с охваченного пожаром неба посыплются рубиново-красные искры, а золотая корона солнца взметнётся ещё выше, как пламя костра.

Хатори захотелось быть к нему поближе.

Найдя какой-то немноголюдный переулок, он вскарабкался по стене дома наверх и продолжил свой путь уже по крышам.

Город отсюда был виден, как на ладони. Три огромные стены, поделившие столицу на три части: золотые крыши дворцовых павильонов, скрытые за первой стеной и едва видимые отсюда, из не самой высокой части города, прямые, ровные улицы, мощенные белым камнем, по которым неторопливо прогуливались аристократы в роскошных одеждах и проезжали экипажи, украшенные ветками цветов – за второй стеной, и, наконец, разноцветный муравейник Нижнего Города.

И над всем этим – солнце, одинаково светившее для всех.

Хатори не рассуждал над моральными выводами из последнего факта, ему просто хотелось почувствовать тепло лучей на своих щеках, и поэтому он улёгся спиной на острую черепицу, раскинул руки в сторону и подставил лицо солнцу.

Внутри него шевельнулось какое-то смутное, неясное желание.

Или, может быть, довольно ясное, но он предпочёл об этом не задумываться – говорил же Хайнэ, что постельные утехи его не интересуют…

Так оно и было.

Что могло измениться теперь? Ничего.

…когда он открыл глаза, то обнаружил, что уже не один на этой крыше.

Как ни странно, Хатори даже не слишком удивился, увидев её – незнакомку с белыми волосами, которая нагадала ему в прошлый раз королевские почести и бездны мрака, а также опутала чарами таинственной магии. Теперь она смотрела на него каким-то странным взглядом, задумчивым и как будто печальным.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Хатори, прикрыв глаза от слепящего солнца ладонью.

– Ловлю ветер, – откликнулась незнакомка, пройдясь босыми ногами по нагретой от солнца черепицы. – А ты что здесь делаешь?

– Разгадываю секрет счастья, – ни минуты не сомневаясь, ответил Хатори.

– И как, успешно?

– Вполне. – Он растянулся на нагретой солнцем черепице, а потом достал из кармана купленную в Нижнем Городе лепёшку, пышную и до сих пор тёплую. – Нужно просто любить жизнь и уметь ей наслаждаться. А ещё жить настоящим. Я не помню своего прошлого и ничего не жду от будущего, поэтому мне хорошо.

Женщина, ничего не ответив, опустилась на конёк крыши и подтянула к себе колени, обхватив их руками. Какое-то время они сидели, молча глядя друг на друга с двух противоположных концов крыши.

– А, может, всё-таки продашь птицу, госпожа? – вдруг поинтересовался Хатори, перевернувшись на бок и подперев локтём голову.

– Нет, не продам. – Незнакомка покачала головой и улыбнулась, как будто немного насмешливо.

А ему уже пришло в голову другое.

– Вылечи моего господина, – сказал Хатори, вскочив на ноги и приближаясь к ней. – Жрица ты или волшебница, не знаю, но ты обладаешь силами стихий. Вылечи его! Он болен красной лихорадкой, и болезнь изуродовала его тело, так что он едва может ходить. Пусть он станет таким, как раньше. Помоги ему, и я сделаю для тебя всё, что хочешь!

– Например? – спросила женщина.

– Пойду к тебе в услужение! Буду твоим слугой до конца жизни!

На мгновение в голове у него промелькнуло: но ведь тогда придётся оставить Хайнэ.

Впрочем, если брат снова будет здоров, тогда ему не понадобится тот, кто должен будет купать его, одевать и причёсывать. Он больше не будет ему нужен.

Но незнакомка снова покачала головой.

– Я не могу. Не имею права.

Хатори не понял, на что именно она не имеет права – лечить болезнь Хайнэ или брать его к себе в слуги, однако одно стало ему ясно: это тот случай, когда упорством ничего не добиться. Она не согласится.

Он снова опустился на крышу, но расстояние между ним и женщиной сократилось почти вдвое.

– В прошлый раз ты убежала от меня, – напомнил Хатори, глядя не на неё, а на улицы Нижнего Города, утопавшие в золотистом свете, как в гречишном мёде. – А сейчас нет. Почему?

Она проигнорировала его вопрос и спросила совершенно другое:

– Ты любишь этот город?

– Город? – Хатори удивился и задумался. – Не знаю. Вообще-то, я не размышлял о нём, как о живом существе, которое можно любить или не любить. Это просто город. Но если ты непременно хочешь ответ, то, наверное, да. У меня нет никаких причин относиться к нему плохо. А ты, надо полагать, любишь, раз спрашиваешь?

– О да, – незнакомка снова улыбнулась и с какой-то особенной лаской провела рукой по нагретой солнцем, потрескавшейся черепице. – Есть три имени, или наименования, которые значат для меня особенно много. Одно из них принадлежит человеку, второе – не человеку, а третье – Аста Энур.

– Вот как.

Хатори пришло в голову, что они разговаривают как давние приятели, которые уже всё друг о друге знают и теперь неторопливо делятся впечатлениями, любуясь вечерним пейзажем и даже не глядя друг на друга.

Но почему-то у него было ощущение, что в этом нет ничего странного, и что так и должно быть.

– А знаешь, у меня тоже есть три имени, которые значат для меня особенно много, – внезапно произнёс свою мысль вслух Хатори. – Но все три принадлежат людям. Хайнэ Санья, Иннин Санья, Ниси Санья…

Незнакомка не ответила ему, но он и не ждал ответа.

Солнце, завершив свой дневной путь, опустилось за горизонт, и город, неожиданно ставший предметом разговора, утонул в синих сумерках.

– Мне пора, – без сожаления сказала незнакомка, легко поднимаясь на ноги.

– Иди, – разрешил Хатори и на этот раз не стал её преследовать.

Лишь когда она исчезла, словно растворившись в синих сумерках, ему подумалось: а не привиделось ли всё это? Эта неожиданная встреча, странный разговор…

Но он не стал долго размышлять об этом.

Он гулял по городу добрую половину ночи, наслаждаясь осенней прохладой, видом звёздного неба и лунным светом, а когда вернулся домой, то обнаружил в своей комнате письмо от Хайнэ.

«Наверное, снова распевает дифирамбы этому своему прекрасному господину», – решил было Хатори и даже хотел отложить письмо до утра, однако, уже расстелив постель, всё-таки не выдержал и развернул послание.

Хайнэ просил его приехать как можно быстрее.

Хатори вскочил на ноги и бросился вниз, перебудив, вопреки своему умению передвигаться довольно бесшумно, весь дом.

Он хотел было отправиться во дворец в тот же момент, однако госпожа отговорила его – упросила подождать до утра, объясняя это тем, что в столь поздний час никто не пустит его за Великие Ворота.

А может быть, и не пустит вообще…

На последнее замечание Хатори не обратил ни малейшего внимания. Он заставил себя дождаться рассвета, однако как только первые лучи солнца осветили сад, бросился к экипажу.

Если бы стража у Великих Ворот попыталась его задержать, то он, пожалуй, не остановился бы и перед дракой, но, к счастью, проблемы не возникло. Его пропустили и провели к Хайнэ коридорами какого-то беспримерно великолепного, раззолоченного, ошеломляющего роскошью павильона.

Брат сидел на постели, закутавшись в не менее роскошную накидку, и лицо у него было белым, как полотно, и осунувшимся, как у смертельно больного.

Хатори испугался, увидев его таким, но не слишком – главное, что теперь он снова будет рядом, он не позволит случиться c ним чему-то плохому.

– Я заберу тебя отсюда, – сразу же пообещал он и сгрёб брата в охапку, прижимая его к груди. – Что они с тобой сделали?

Хайнэ засмеялся каким-то странным смехом.

– Да нет, всё в порядке. – Голос у него был тоже странный, как будто искусственный. – Я просто не выспался. Ждал тебя.

– Правда?

– Да, конечно.

Хайнэ положил руку ему на затылок, то ли отталкивая его, то ли, наоборот, пытаясь притянуть ближе. Но Хатори понял этот жест по-своему и, опустившись на пол перед кроватью, положил голову к брату на колени и зарылся лицом в его расшитую экзотическими цветами накидку.

Ему было хорошо, так хорошо, что даже больно.

На мгновение ему пришло в голову: чего стоит то счастье, которое он якобы обрёл на крыше Нижнего Города, разве идёт оно в сравнение с тем, что он испытывает сейчас?

И от этого ощущения почему-то мучительно сдавливало грудь.

– Что там этот твой господин Прекрасный? – спросил Хатори, усмехнувшись и ничем не выдавая своих чувств.

Внутренне он был готов услышать очередные многочисленные восторги и даже не разозлиться по этому поводу, но, к его удивлению, Хайнэ не стал развивать тему.

– Ну, я же уже всё сказал тебе в письме…

– Верно, – обрадовался Хатори. – Ты уверен, что хочешь оставаться с ним? Да, я знаю, что некрасиво отказываться от этой самой высочайшей оказанной чести и так далее. Но, может быть, к чёрту вежливость? Уедем обратно в Арне, они позлятся, да и забудут о твоём существовании.

– Потом, – сказал Хайнэ всё тем же чужим, странным голосом. – Потом поговорим об этом, хорошо?..

Было ощущение, что он находится в каком-то наркотическом опьянении; он слегка покачивался, как сомнамбула, взгляд его лихорадочно блестел, руки бесцельно блуждали по лицу и шее брата, то и дело принимаясь перебирать рыжие пряди.

Хатори списал всё это на действие ароматических веществ, которыми окуривались во дворце большинство помещений.

«Выкинуть бы всю эту гадость», – с неприязнью подумал он, глядя на дымившиеся в вазе палочки.

Но в этот момент Хайнэ сказал такое, от чего все посторонние мысли вылетели у Хатори из головы.

– Я скучал… – проговорил он задумчиво и как-то отстранённо, как будто читал монолог из пьесы.

– А уж я-то как скучал, – не выдержал Хатори и только в этом момент осознал, до какой степени это было правдой. – Чуть не умер.

Сам не свой от радости, он стиснул брата в объятиях, пожалуй, чересчур крепких для столь болезненного, хрупкого существа.

– А ты выполнишь мою просьбу? – вдруг спросил Хайнэ, отвечая на его порыв слабым поглаживанием по огненно-рыжим волосам.

– Ну да, конечно.

– Любую-любую?

– Любую, – улыбнулся Хатори, снова обнимая его, на этот раз более мягко, и чуть раскачиваясь вместе с ним.

– Притворись Энсенте Халией.

Хатори прекратил раскачиваться.

Странное чувство, захватившее его, словно поток, и заставившее испытать, пожалуй, самые странные ощущения в жизни, исчезло, как будто развеянное ветром.

– Зачем? – спросил Хатори и, отпустив Хайнэ, поднялся на ноги. – Что-то случилось? Тебя кто-то подозревает? Неприятности?

Хайнэ повалился на постель, как будто братские объятия совсем лишили его сил, и, раскинув в разные стороны руки, посмотрел в потолок.

На губах его блуждала какая-то задумчивая, мечтательная улыбка.

– Да нет, – сказал он и засмеялся. – Точнее, да. Маленькая неприятность, не так, чтобы очень серьёзная, но весьма досадная. Хатори, я идиот! Я попал в неловкую ситуацию. Чёрт, спаси меня, помоги выкрутиться, не дай потерять лицо! Ну пожалуйста!

Эти слова слегка успокоили Хатори, уже успевшего проиграть в голове наихудший сценарий.

Мелкая неприятность? Ну ладно.

– Рассказывай, что случилось, – потребовал он. – Что ты там натворил?

– Понимаешь… – Хайнэ повернул голову и посмотрел куда-то в сторону раскрытого окна. – Я начал переписываться с Марик Фурасаку от имени Энсенте Халии. Сказал, что он мой друг. Мне очень хотелось почитать её восторги по поводу меня, ну, я идиот, конечно. И вот теперь она хочет встретиться со мной. То есть, с ним, с Энсенте. Не могу же я пойти и признаться, что всё это время водил её за нос! Мне стыдно, я просто умру от стыда. А отговориться от встречи уже не удастся. В общем, сходи на свидание с ней вместо меня. Хорошо?

– Глупость какая-то, – резко сказал Хатори. – Идиотизм!

Хайнэ подскочил на кровати.

– Но ты обещал! – выкрикнул он. – Ты пообещал, что выполнишь любую мою просьбу!

Губы его задрожали, из глаз хлынули слёзы.

– Да что ж ты как маленький ребёнок, Хайнэ?.. – растерянно проговорил Хатори.

Эти неожиданные слёзы потрясли и почти что напугали его.

– Ты пообещал мне, – твердил своё брат, прижимая руки к груди, как будто ему не хватало воздуха. – Ты не можешь меня обмануть, ты же никогда не обманываешь!..

– Ну хорошо, хорошо! – сдался Хатори. – Только успокойся! Чем они тебя здесь накачали, что ты такой?!