Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 53 страниц)

– Ничем.

Хайнэ рухнул обратно на постель. Слёзы его высохли, однако лицо оставалось перекошенным, как от сильнейшей зубной боли.

Хатори какое-то время молча смотрел на него сверху вниз.

– Хайнэ, ты ведёшь себя как… – не удержался он.

– Я знаю, – перебил его тот и закрыл лицо руками. – Но уж лучше я умру от стыда перед тобой, чем перед ней, а?..

Хатори стало его жалко – ну чего он так убивается? Хорошо, совершил ошибку, повёл себя, как дурак. Со всеми бывает, это не повод, чтобы страдать. Какая разница, что подумает обо всём этом Марик, что подумают остальные?

– Сходи с ней на свидание один раз, – попросил Хайнэ, не открывая глаз. – А потом мы уедем обратно в Арне. Я хочу уехать, не хочу никого видеть… Пусть только всё это поскорее закончится.

Хатори и сам теперь думал, что вернуться домой в Арне будет наилучшим выходом.

– Ну хорошо. – Он опустился на пол возле постели и вздохнул. – И что ты хочешь, чтобы я делал на этом свидании?

– Всё, чего захочет она, – прошептал Хайнэ и, приподнявшись на постели, внимательно вгляделся в его лицо.

– Что ты так на меня смотришь, как будто в первый раз видишь? – спросил Хатори, посмеиваясь, хотя это не то чтобы ему не нравилось.

Хайнэ опустил взгляд.

– Ты красивый и удивительный, – пробормотал он едва слышно. – Она будет в восторге.

Это был чуть ли не первый комплимент внешности брата, который Хайнэ сделал за семь лет знакомства, однако Хатори он почему-то совсем не обрадовал.

– Да какая мне разница, в восторге она будет или в печали, – сказал он, поморщившись. – Мне нет до неё никакого дела! Я вообще её толком не знаю.

– Вот и узнаешь, – эхом откликнулся Хайнэ и медленно осел на кровать. – Я очень хочу спать, – сказал он, закрыв глаза.

Хатори собрал вокруг него подушки, укрыл одеялом, посидел немного рядом на краешке постели.

– И кто тут помогает тебе купаться? – спросил он, дотронувшись до одной из длинных шелковистых прядей, в беспорядке рассыпавшихся по подушкам.

Однако Хайнэ ничего не ответил – видимо, уже спал.

Так он и проспал до самого вечера, и Хатори умирал от скуки в покоях роскошного павильона, сидя под пологом из дорогого шёлка, однако оставлять брата не хотел.

Выходил он из дворца уже ближе к девяти вечера, да и то только потому, что приближалось время свидания – будь его воля, он остался бы во дворце на ночь, и никто не сумел бы его выгнать.

 Уже подходя к чайной, Хатори подумал, что надо было хотя бы переодеться, но было уже поздно.

Самое смешное, что это и впрямь было первое в его жизни свидание.

Он не то чтобы не интересовался женщинами – они нравились ему, в чём-то восхищали, он любовался ими, как любуются цветами, но заводить более близкие отношения его не тянуло.

Да и с кем? Когда?

Он всё время был рядом с Хайнэ.

Небольшой домик чайной как будто светился в темноте – снаружи по всему периметру здания были развешаны фонари из золотистой бумаги, а изнутри, из низких окон, лился мягкий, чуть красноватый свет.

Взойдя на крыльцо, Хатори согнулся перед низкой притолокой, и две девушки-служанки в роскошных нарядах, выйдя из дверей, подхватили его под руки.

– Проходите, проходите, – гостеприимно улыбаясь, прощебетали они.

Хатори силился вспомнить, как выглядит Марик.

Его отвели внутрь, угостили каким-то экзотическим напитком с густым ароматом, помогли снять верхнюю одежду и проводили по коридору вглубь помещения.

– Госпожа ждёт вас там, – сказала одна из служанок, кивнув на одну из комнат, и низко поклонилась. – Мы не смеем вам больше мешать.

С этими словами девушки удалились.

Хатори постоял немного перед резными, украшенными мозаикой дверьми и толкнул их.

Внутри царил полумрак, но пламя многочисленных свечей, мерцающее сквозь цветные стёкла причудливых подсвечников, сразу же заставило его сердце биться чаще.

Он чуть было не принялся разглядывать свечи, позабыв о том, зачем вообще сюда пришёл, но тут из глубины комнаты выступила женщина в свободной одежде и с распущенными волосами.

Хатори остановился и посмотрел на неё, не зная, что сказать.

К счастью, она заговорила первой.

– Это вы… – произнесла она и чуть отвернулась, не глядя ему в глаза. – Что я могу сказать? Я подозревала. Я была почти уверена.

Голос у неё был низковатый и спокойный, однако затаённое волнение и ещё что-то – сильное, глубокое чувство – всё же слышалось в нём.

Несмотря на своё дурное настроение, Хатори не мог повести себя с ней невежливо и не ответить улыбкой на улыбку.

– Давайте отведаем чая, госпожа, – сказал он, подходя к накрытому для них столику, и открывая крышку одного из стоявших на нём заварочных чайников. Густой сладковатый аромат разнёсся по комнате. – Я слышал, что это лучшая чайная в городе.

– О да, – улыбнулась Марик, садясь с другой стороны столика. – Я попросила принести нам десять разных сортов. Один из них с западных гор.

Она принялась рассказывать о сортах чая, об ароматах, о целительных свойствах, которые им приписывают. Видно было, что это интересно ей, что она – настоящий знаток и в целом очень хорошо образована, утончённа, воспитанна.

Она казалась почти такой же возвышенной, благородной дамой, как госпожа Ниси, и Хатори не мог не улыбаться, глядя на неё, но всё же неприятное чувство грызло его.

Он понимал, что если разговаривать с ней, то ему придётся лгать, выдавая себя за Энсенте Халию, сочинять на ходу какие-то истории, выкручиваться, запутываясь в собственном вранье ещё больше.

Он не любил и не умел лгать, мысль о том, что придётся это делать, приводила его чуть ли не в ярость.

Марик вдруг остановилась, перевела дух и поглядела на него с лёгкой и как будто бы даже смущённой улыбкой.

– Что же вы всё время молчите? – спросила она. – Я так много говорю…

Хатори глубоко вздохнул.

– А вы уверены, что хотите именно… разговаривать со мной? – спросил он, поднимаясь на ноги.

Глаза Марик на мгновение расширились, а потом она тихо засмеялась.

– В этом весь вы, – прошептала она, тоже вставая. – Никакой дани условностям. И если бы вы знали, как мне это нравится.

Помедлив пару мгновений, она обогнула столик и остановилась на расстоянии полушага от него.

Теперь Хатори мог прекрасно разглядеть её лицо – большие золотисто-карие глаза, подёрнутые лёгкой дымкой, влажные, чуть приоткрытые губы, шелковистая кожа, про которую говорят «персиковый оттенок». Звание первой красавицы в городе принадлежало Марик по праву.

Прекрасно понимая, что от него требуется, Хатори тоже сделал шаг навстречу и обнял её.

Она прильнула к нему, обвив руками его шею.

«Я даже не целовался ни с кем ни разу, – как-то отстранённо подумал Хатори за мгновение до того, как прохладные мягкие губы коснулись его губ. – Ну, что ж… Когда-нибудь это должно было произойти».

И всё остальное тоже.

Своего точного возраста Хатори не знал, однако ему вряд ли могло быть меньше двадцати лет, и то, что происходило сейчас, по современным меркам должно было случиться уже лет пять-шесть тому назад.

Был бы он другим человеком, менее равнодушным к людским толкам, его бы уже давно подняли на смех за этот добровольный отказ от главного удовольствия, доступного мужчине и женщине.

В том, что это действительно удовольствие, Хатори имел возможность убедиться сейчас.

Ласки Марик не были ему неприятны.

Он отвечал на её поцелуи, обнимал тонкий стан, скользил рукой по пышной груди, и тело реагировало соответственно.

Чарующая красота Марик волновала Хатори, ему было приятно, что она так нежна, но что-то давило в груди, какое-то мучительное, болезненное чувство, мешавшее полностью расслабиться и погрузиться в негу удовольствия.

И это чувство смогло, наконец, оформиться в мысль – именно тогда, когда уже было слишком поздно.

«Это должна была быть не она!» – промелькнуло в голове Хатори, и тот момент, который люди называют высшим пиком наслаждения, оказался окрашен для него в оттенки горького разочарования.

Впрочем, он сумел ничем этого не выдать.

Показать женщине, что хочешь видеть на её месте другую – подобного оскорбления, подобной горькой обиды Хатори не хотел даже для той, которая ещё утром была для него незнакомкой и которая по-прежнему ничего для него не значила, однако волей судьбы и каприза Хайнэ стала его первой женщиной.

Ближе к середине ночи Марик соскользнула с постели и, погасив все свечи, раздёрнула занавески.

Комнату наполнил бледный лунный свет, и Хатори испытал новый приступ тоски – раньше хоть пламя свечей, танцевавшее в лампадах, приносило ему радость и облегчение.

Тем не менее, он ласково встретил Марик, вновь скользнувшую в его объятия.

– Мне захотелось поглядеть на тебя в лучах лунного света, – призналась она, гладя его лицо кончиками пальцев. – Ты красивый и так не похож на других. Не только в плане внешности.

– Разве? – спросил Хатори. – Мне кажется, ничего необычного во мне нет. Ну, кроме цвета волос и глаз, конечно.

– Я не могу ответить тебе, чем именно, – улыбнулась Марик. – Но ты, наверное, понимаешь, что я за свою жизнь перевидала сотни мужчин. Большинство из них слились для меня в один безликий, неинтересный образ – одни и те же чувства, поступки, слова, жесты, мысли. Но ты отличаешься от них всех.

Хатори вспомнил, как подобные слова произнесла во время встречи в парке Иннин.

– Мне кажется, вы мне льстите, госпожа, – сказал он. – Ничем я от остальных не отличаюсь, и мне странно слышать, как вы и... ещё один человек называете меня необычным. А если и отличаюсь, так в худшую сторону – менее образован, менее утончён.

Потом он подумал, что эти её слова, возможно, относились к Энсенте Халии – кто знает, каким там он получался из писем Хайнэ – и замолчал.

– Я думала, что всё будет немного по-другому, – вдруг произнесла Марик. – Но всё получилось так, и я ничуть об этом не жалею.

Хатори не мог сказать того же о себе, однако улыбнулся и запечатлел на её губах поцелуй.

– Мне пора, – мягко произнёс он какое-то время спустя. – Я не могу остаться здесь на всю ночь.

– Да, конечно, – ответила Марик, и в голосе её послышалась грусть, но удерживать его она не стала.

Обратно Хатори возвращался пешком.

Он проскользнул в дом через двери для слуг, поднялся наверх, расстелил постель.

Хотел побыстрее снять одежду – она вся пропахла женскими духами – однако, прикоснувшись к поясу, вдруг услышал то, что заставило его замереть на месте.

Чужое ровное дыхание.

Хатори развернулся, посмотрел на постель, обычно пустовавшую, так как Хайнэ расстилал свою у окна, скользнул взглядом по маленькой фигурке, темневшей среди белых подушек. Потом, не говоря ни слова, подошёл к кровати, сгрёб брата в охапку, пронёс через всю комнату и уложил его на матрас рядом с собой.

Он не стал спрашивать, как получилось, что Хайнэ оказался здесь – получилось и получилось. Главное, что это так. И это было именно то, что нужно, может быть, даже жизненно необходимо.

– Завтра же вернёмся домой в Арне, – сказал Хатори, перевернувшись на спину и притянув Хайнэ к себе. Уложив его голову к себе на грудь, он крепко обнял его и закрыл глаза. – А теперь спать, да?

Хайнэ в его объятиях не шевелился, но чувствовалось, что он напряжён.

– Неудобно? – спросил Хатори. – Не можешь так уснуть?

Он с сожалением расцепил объятия. После часов, проведённых с чужой и незнакомой ему женщиной, ему хотелось проспать остаток ночи вот так – прижимая к себе другое существо, родное и привычное, близкое. Но если Хайнэ неудобно, его можно понять, они никогда не спали вот так.

Однако брат не стал отодвигаться – только положил локти ему на грудь и чуть приподнял голову.

Открыв глаза, Хатори встретил его неподвижный взгляд.

– Спи, – повторил он и погладил его по волосам.

Волосы были длинные, чёрные… наверное, такие же должны были быть у Иннин, когда она их распускала.

Подавив вздох, Хатори снова попытался уснуть.

Однако когда это ему уже почти удалось, Хайнэ вдруг подал голос:

– Ну и как всё прошло? Она ни о чём не догадалась?

– Нет, – сказал Хатори.

– Даже не заподозрила ничего? – продолжил Хайнэ после паузы. – Не почувствовала, что что-то не так? Точно? Ты уверен?

– Я же сказал, что нет. Можешь не беспокоиться.

Брат замолчал.

Хатори снова обнял его и расслабился, на этот раз почти что погрузившись в сон, однако голос брата снова настиг его на границе между полусном и реальностью.

– Расскажи мне.

– Что, м-м-м? – спросил Хатори сонно.

– Не насмехайся надо мной, пожалуйста.

Хайнэ произнёс это очень тихо, однако таким тоном, что остатки сна моментально слетели с Хатори, и ему ничего не оставалось, кроме как открыть глаза.

– Что тут рассказывать, Хайнэ, – сказал он, посмотрев в потолок. – Ты сам всё понимаешь. Ты про это книжки пишешь.

– Ну так то книжки, а то реальность! Я же вечно переживаю, что пишу неправду, – Хайнэ засмеялся, но смех его показался несколько наигранным. – Развей мои сомнения, расскажи, как оно на самом деле!

Хатори какое-то время молчал.

– Не хочу, – наконец, сказал он.

– Но это я устроил тебе это свидание! – Голос Хайнэ стал на полтона выше. – Я имею право, по крайней мере, знать!

Он как будто начал дрожать, и Хатори, стиснув его плечи, посмотрел ему в глаза.

– А я исполнил твою просьбу, хотя это было для меня не то чтобы очень легко, и имею право, по крайней мере, оставить подробности при себе, – раздельно проговорил он, однако брат не успокоился.

– Я не просил тебя спать с ней!!! – закричал он, и Хатори вдруг увидел в его глазах то, чего не ожидал увидеть никогда – лютую злобу и ненависть.

Он отодвинул Хайнэ в сторону, сел на постели, выпрямив спину.

– А что, прости, ты рассчитывал, что мы будем делать? – спросил он, прищурившись. – Пить чай всю ночь? Ты сказал: «Хочу, чтобы это поскорее закончилось». Я дал ей то, чего она хотела. Думаю, на этом всё завершится, и твоё лицо будет спасено.

– Это неправда! – закричал Хайнэ, и его всего затрясло. – Неправда, что ей нужно было от меня только это!..

Хатори испугался, что он снова зарыдает и, обхватив его за плечи, с силой прижал к себе.

– Ты же преподнёс всё это как неловкую ситуацию, в которую умудрился вляпаться по собственной глупости, – произнёс он, стараясь говорить спокойно.

Хайнэ внезапно прекратил трястись и обмяк в его объятиях.

– Да. Да, так всё и было, – выдохнул он.

– Тогда в чём дело?

Какое-то время брат молчал.

– Мне просто обидно, – наконец, проговорил он едва слышно. – Что у тебя теперь всё было, а у меня не было и никогда не будет. Ты теперь знаешь то, чего мне никогда не узнать. Ты… ты теперь совсем другой, не такой, как я.

Хатори испустил вздох не то облегчения, не то досады –  этого он не понял сам.

– Да ну, Хайнэ, что за глупости, – проговорил он, снова опускаясь на постель. – Что во мне могло измениться? Я остался таким же, как прежде.

Брат смотрел на него и улыбался горькой улыбкой.

– Возможно, тебе будет легче, если я скажу, что предпочёл бы, чтобы этого не произошло, – сказал Хатори. – Для меня бы не было проблемой оставаться девственником до конца жизни. Может, я этого и хотел бы.

– Почему? – выдохнул брат.

– Не знаю, – пожал плечами Хатори. – Не могу тебе объяснить.

В глубине души он знал, что первая ночь принесла ему ощущение горечи и неправильности, а ещё какой-то безвозвратной потери.

Но также он знал, что не станет зацикливаться на этом чувстве, и что наутро всё снова будет хорошо.

Глупо было жалеть о том, чего уже не изменишь.

– Ладно, Хайнэ, давай всё-таки поспим, – предложил Хатори, подложив руку под голову. – Хотя бы пару часов до рассвета.

Хайнэ опустился на постель рядом с ним и лёг, уткнувшись лицом в его предплечье.

Небо за окном уже начинало светлеть.

***

Хайнэ сумел разлепить глаза, лишь когда на улице забрезжил яркий свет, и солнце хлынуло через незанавешенные окна золотой волной.

Веки были тяжёлыми, точно налитые свинцом.

Он с трудом припомнил события предыдущего дня; всё это казалось произошедшим в каком-то далёком, туманном сне, или, может быть, тысячу лет назад.

День этот был огромным и нескончаемым, как вечность, как чья-то жизнь – чужая жизнь, потому что всё это, верно, происходило не с ним.

Потому что не мог он добровольно сделать то, чего боялся с самого начала, чего избегал, используя все возможные уловки, из-за чего ссорился с братом и готов был пойти на самый недостойный поступок.

Сам, своими руками толкнул Хатори в её объятия…

Но это было правдой; аромат духов, волос и кожи Марик, которыми пропиталась одежда брата, говорил об этом яснее ясного.

Хайнэ приподнялся на постели, сел, опираясь на дрожащие руки, и поглядел на эту одежду на теле мирно спящего брата. Тот опять лёг спать, не раздеваясь – как же Хайнэ всегда раздражала эта привычка, невероятно выводила из себя…

– Выспался? – сонно поинтересовался Хатори, заметив, что он поднялся.

Хайнэ вспомнил, как вчера днём притворялся перед ним спящим, лишь бы не говорить о том, что предстояло, и не видеть его – пять или шесть часов лежал неподвижно, и под конец всё тело затекло и заболело хуже, чем от приступа болезни. А потом, едва только Хатори ушёл, он вскочил с постели и метался по комнате, как раненое животное, позабыв про больные ноги.

Поняв, что просто-напросто не сможет дожить до того момента, когда Хатори придёт к нему и обо всём расскажет – это могло случиться не раньше полудня, а то и завтрашнего дня – Хайнэ рухнул в ноги к Онхонто, умоляя отпустить его на одну ночь домой.

И метания продолжились уже в собственной комнате.

Он ходил по ней из угла в угол, каждую минуту или даже чаще отдёргивая занавески и вглядываясь в тёмный сад, чтобы не пропустить возвращения брата.

Ждал, и каждая минута ожидания превращалась в год, наполненный пытками – кострами и плетью, тисками, в которых сжимают конечности несчастного, крюком, которым вырывают из его груди ещё трепещущее сердце.

Теперь он точно знал, что за муки ожидают неправедных в Подземном Мире.

Выспался ли он? О, да…

– Не хочу больше лежать, – ответил он на вопрос Хатори, а потом с трудом поднялся с постели и переполз в кресло.

Брат так и продолжил спать, а Хайнэ, вытащив из укромного места учение Милосердного, принялся читать, держа книгу в дрожащих руках.

«В мире есть много способов получить счастье, и большинство из них, к сожалению, исключает друг друга. Послушайте же меня: если земное счастье вам недоступно, то не нужно страдать и сетовать на судьбу. Это значит, что счастье другое, более полное и совершенное, встретится на вашем пути – лишь только не отвергайте его, озлобившись и закрыв своё сердце. Природа никогда не оставляет своих детей несчастными; для каждого есть свой путь».

Хайнэ перечитал эти строки ещё несколько раз, и внезапно ему как будто бы стало легче.

Может быть, подействовали прочитанные слова, а, может быть, он просто слишком исстрадался за вчерашний день, и теперь эмоции, наконец, пошли на убыль; Хайнэ предпочёл верить в первое.

Он откинулся на спинку кресла, ни о чём не думая, и застыл в золотистом мареве прозрачного, чистого осеннего утра, вливавшегося в окно вместе с лучами солнца.

Но тут Хатори окончательно проснулся и, зевнув, поднялся на ноги.

– Мыться! – бодро заявил он и, кликнув служанку, приказал ей греть воду в купальне. А потом повернулся к брату: – Будешь купаться первым или уступишь очередь грязному мне?

– Первым, – попросил Хайнэ. – Можно?

– Вот всегда так, – хмыкнул Хатори, однако согласился без особых возражений.

Он отнёс брата в купальню, помог ему помыться и переодеться.

– Всё, теперь моя очередь, – сообщил он, приладив последнюю шпильку к чёрным волосам и надев на шею брата кольцо на цепочке, которое тот снимал во время купания.

Однако Хайнэ не торопился покидать купальню.

– Что, ты хочешь наблюдать за процессом? – удивился Хатори.

– Мне просто скучно, – пробормотал Хайнэ, отводя взгляд. – Нечем заняться без тебя…

– Ну ладно, – пожал плечами брат и без особого стеснения скинул одежду.

Сидя на низкой мраморной скамейке возле стены, Хайнэ искоса бросал на него взгляды, и сердце у него рвалось от муки, ещё более невыносимой, чем мука ожидания.

Он сравнивал Хатори с собой.

Скользил взглядом по его стройному, подтянутому телу, по золотистой коже и, напоследок, по той части тела, которая, считай, отсутствовала у него самого; он умирал от зависти и от ревности.

– Где полотенце? – поморщился, тем временем, Хатори и, не испытывая ни малейшего смущения, повернулся к Хайнэ лицом. – Для тебя принесли, а для меня нет.

«Дорого бы я отдал за то, чтобы вот так же ничуть не стесняться своего обнажённого тела», – подумал Хайнэ, дрожа, как в лихорадке.

А потом в голове у него помутилось – он представил себе, как Хатори так же поворачивается к Марик, и она, тоже обнажённая, льнёт к его красивому телу.

Выбравшись из купальни, он бросился наверх и, доковыляв до спальни, ничком рухнул на постель.

«Он красивый и привлекательный, – обессиленно подумал он позже, уткнувшись лицом в подушку. – Я не мог бы винить её за то, что она легла с ним в постель, даже если бы он был для неё первым встречным мужчиной. Но неужели у неё не возникло даже тени сомнения, что это не Энсенте Халия, что это не я?..»

Он хотел было подождать письма, в котором Марик, быть может, скажет ему что-нибудь, хотя бы удивится – а потом понял, что теперь в нём в качестве посредника нет нужды, что с этого момента Марик будет писать письма напрямую Хатори.

Этого он уже не смог вынести.

Вскочив с постели, Хайнэ кликнул слуг, и ещё до того, как Хатори закончил своё купание, со двора выехал экипаж и помчался по направлению к дому семьи Фурасаку.

Когда Хайнэ приехал, Марик была ещё в постели, однако согласилась принять его.

Он проковылял в её спальню, приоткрыл двери, остановился на пороге, и сердце у него рухнуло куда-то вниз. Он сразу же понял, что для него всё кончено – такой другой она была. Необычно тихой, задумчивой, погружённой в себя и, очевидно, в воспоминания прошедшей ночи. Она даже не сразу заметила, что он вошёл.

– Госпожа, – собравшись с силами, вымолвил Хайнэ. – Наверное, мне не следовало приезжать в столь ранний час, но я переживал, поскольку чувствовал в какой-то мере свою ответственность…

Марик рассеянно улыбнулась ему.

– Благодарю вас за всё, что вы для меня сделали, Хайнэ.

Он замолчал и только поглядел на неё молящим взором.

В этом взгляде были все его исступлённые чувства и мысли: «Госпожа, я послал Хатори вместо себя, потому что не смог вынести страха перед вашим разочарованием, но в глубине души я верил, что вы поймёте, что он – не Энсенте Халия, почувствуете это сердцем, как почувствовали во дворце, что повесть, которую я написал – для вас, и слёзы навернулись вам на глаза. Неужели вы не заметили никакой разницы между тем, как разговаривает он, и как разговариваю я, неужели никакое смутное чувство не подсказало вам, что что-то не так?»

– Знаете, я ведь с самого начала догадывалась, что Энсенте Халия – ваш брат, – проговорила Марик, глядя куда-то в сторону. – Да и кто бы это мог быть, кроме него? Нита много рассказывала мне о нём, и я хотела с ним познакомиться, но Хатори ушёл, не предоставив мне возможности даже поздороваться с ним. Сначала я рассердилась, ведь никогда такого не было раньше, чтобы кто-то проявлял ко мне столь мало внимания, но когда моё оскорблённое самолюбие слегка успокоилось, – она засмеялась, – я поняла, что всегда хотела встретить именно такого человека. Я ещё даже подумала, что таким бы мог быть Энсенте Халия. И вот… как странно… я оказалась права. Я начинаю верить в судьбу и в Великую Богиню.

Щёки её зарделись. Она смущалась своих чувств – она, Марик Фурасаку, первая красавица в городе, одно имя которой приводило в трепет десятки и сотни мужчин.

– Когда вы сказали мне, что Энсенте Халия – ваш друг, и потом, когда рассказывали о нём, я сразу же начала подозревать, что он и ваш брат – одно лицо, – продолжила Марик. – Но постоянно одёргивала себя. Говорила себе, что не нужно тешить себя напрасными мечтами, что в жизни так не бывает. Но с каждым вашим словом, с каждым новым письмом мои надежды укреплялись…

Сердце у Хайнэ остановилось.

«Так она была влюблена в Хатори даже больше, чем в Энсенте Халию, – понял он. – Влюблена по рассказам Ниты…»

А потом сквозь всю ту боль, что он испытывал, прорвалась кристально ясная, чёткая мысль:

«Всё правильно. Так и должно было произойти. Я с самого начала строил образ Энсенте, опираясь на черты характера Хатори. Я не был собой в этих письмах, я был им… Я с самого начала знал, что она полюбит его, если только пообщается с ним хотя бы немного. Всё пришло к тому, к чему шло с самого начала».

 Он вспомнил, как изо всех сил пытался предотвратить то, что было назначено самой судьбой. А потом, в последний момент, сам же исполнил её волю…

Судьба. Судьба, неотвратимость. Бороться бесполезно.

Хайнэ закрыл глаза и пошатнулся, вцепившись в свою трость.

– Я боюсь поверить в своё счастье, – сказала Марик, тоже закрыв глаза, и откинувшись на спинку кресла. – Я ведь уже смирилась с тем, что его у меня не будет. Решила, что рано или поздно выполню свой долг перед родителями и рожу детей, пусть даже мне придётся взять в мужья пустого и неинтересного мне человека. И вот… неужели такое может быть?

Хайнэ поглядел на неё и внезапно увидел то, чего никогда не видел раньше: как сквозь маску успешной и обожаемой всеми красавицы проглядывает её истинная душа, ранимая и тонкая, истерзанная бесчисленными разочарованиями. Душа женщины, которая всегда мечтала о настоящей, прекрасной любви, и которая отчаянно жаждет поверить, что такая любовь всё-таки возможна, несмотря на все опровержения, полученные от жизни.

Он изо всех сил сдерживал слёзы.

– Мой брат – прекрасный человек, – прошептал он, приблизившись к Марик. – Немногие могут разглядеть это за его не слишком вежливыми манерами. Но мне думается, он чем-то похож на вашего отца, хотя, казалось бы, двух более разных людей невозможно сыскать. Хатори добрый и ласковый. Я надеюсь, вы будете очень счастливы с ним.

– Спасибо, Хайнэ, – ласково ответила Марик и, протянув руку, коснулась его ладони. – Вы – тоже хороший человек. Надеюсь, что и вы когда-нибудь обретёте своё счастье.

Он с трудом кивнул ей и вышел из комнаты.

Вернувшись домой, Хайнэ открыл учение Милосердного и нашёл тот отрывок, в котором говорилось о невинности и чистоте. Он и раньше читал его, однако как-то не обращал особого внимания, точнее, не слишком задумывался о нём.

«Природа создаёт своих детей невинными и чистыми, и это – её большой дар. Поэтому храните его, как хранили бы большое сокровище, которое не отдают из простого любопытства и человеку, который этого не достоин. Помните, что как чистота одежды приносит вам удовольствие и свежесть, так чистота тела и души позволяет прикоснуться к особой мудрости и испытать глубокую радость».

«Я буду счастлив, – подумал Хайнэ, больше не сдерживая слёз. – Я останусь невинным до конца жизни. Кто из окружающих меня людей может похвастаться таким?»

– Где ты был? – спросил Хатори, заходя в комнату.

– Просто захотелось прогуляться, – пробормотал Хайнэ и, подозвав его к себе, крепко обнял. – Если Марик предложит тебе стать её мужем, ты согласишься?

– Нет, конечно, – возразил брат чуть удивлённо.

– Соглашайся, – прошептал Хайнэ. – Она тебя очень любит. И она хорошая женщина, лучше ты не найдёшь. У них чудесная семья, тебе понравится среди них. Я буду рад приезжать и жить с вами, как живёт Нита, так что нам даже не придётся скучать друг по другу. Это лучший вариант. Лучший для всех. Ты сделаешь ей очень больно, если бросишь её, я этого не хочу.

Хатори промолчал и ничего больше не говорил на эту тему, однако вечером ему принесли письмо от Марик.

Подглядев в него, Хайнэ увидел, что она просит о новой встрече.

– Езжай, – пробормотал он.

– Поеду, – сказал Хатори.

«Вот и чудесно, – безжизненно подумал Хайнэ, когда он ушёл. – А мне пора возвращаться во дворец…»

Мысль об Онхонто придала ему сил, и он начал собираться, однако вдруг застыл посреди комнаты; боль, отступившая было после того момента, как он смирился со своей участью, вернулась с новой силой.

«Почему, ну почему?! – пронеслось в его голове, и он упал на колени, вцепившись руками в волосы. – Почему мне недоступно то, что составляет главное счастье человека, почему мне никогда не изведать ни любви, ни ласки, ни взаимной страсти?! Почему то, что определено судьбой мне – это смотреть на счастье других и в этом обретать горькое подобие своего собственного?!»

Он подумал о том, что Хатори сейчас уже, должно быть, с Марик, и понял, что его обещание приезжать к ним и жить в их доме было пустым звуком. Лучше умереть, чем видеть их вдвоём, вместе, выходящими из одной спальни.

Его хватило на то, чтобы один раз самоотверженно пожелать им счастья, но делать это каждый день – нет, это выше его сил.

Он даже не сможет присутствовать на их свадьбе; он умрёт раньше, чем услышит, как жрица называет их мужем и женой и желает им прекрасного потомства.

Несколько минут Хайнэ сидел на полу в немом отчаянии, обхватив себя руками и  раскачиваясь; потом его взгляд упал на листы бумаги и тушечницу.

Он подполз к столику, взял в руки кисть.

– Ну и пусть, – прошептал он. – Любите друг друга, а я буду изливать свои чувства на бумагу. Я напишу роман о самой прекрасной на свете любви, и все поверят в него, потому что мои герои будут любить друг друга так сильно, как не могли бы никакие реальные мужчина и женщина. Я…

Хайнэ выронил кисть, закрыл руками лицо и заплакал.

«Всё бесполезно, – подумал он, когда слёзы иссякли.  – Я ни в чём не смогу найти утешения. Я не хочу больше мучиться».

Он поднялся на ноги, заковылял в соседнюю комнату, в которой хранил свои вещи Хатори и, открыв дверцы шкафа, проскользнул в него рукой.

Да, он был здесь – ритуальный кинжал, который когда-то подарила рыжеволосому мальчишке Иннин, и с которым тот с тех пор не расставался.

Хайнэ вытащил его из ножен, провёл рукой по острому лезвию – брат заботился о нём и регулярно натачивал, хотя это и было совершенно ненужным занятием с точки зрения здравого смысла.

Кто же знал, что в конце концов этот кинжал кому-то пригодится, и что именно остро наточенным он и должен быть?

Хайнэ сжал его покрепче в дрожащей руке, и лицо его искривилось.

«Зачем жить такому бесполезному, жалкому созданию? – подумал он. – Умри, исчезни, несчастное существо, положи конец своим страданиям».

Несколько мгновений он собирался с силами.

Потом закрыл глаза, глубоко вздохнул и занёс руку с кинжалом. Однако в последний момент ему всё же не хватило мужества ударить себя наотмашь в грудь или в горло, и вместо этого Хайнэ, задрав рукав, несколько раз полоснул себя клинком сначала по левой руке, а потом и по правой.