Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 53 страниц)

Разбудили его громкие крики.

С трудом открыв тяжёлые, как будто налитые свинцом веки, он увидел, что за окном уже наступил рассвет – бледный свет вливался сквозь раздвинутые перегородки, в комнате было свежо и холодно.

– Откуда ты взялся, демон?! – в ужасе кричала наставница. – Что ты здесь натворил, как посмел лечь в постель господина?! Ты понимаешь, что с тобой за это сделают?! Гореть тебе в огне у столба на площади Нижнего Города, всеми духами всех стихий клянусь!

Хатори сидел на постели, скрестив ноги, и выслушивал проклятия и угрозы, лившиеся на его голову, с довольно равнодушным видом.

– Я сейчас же прикажу доложить о том, что ты сделал, и тебя отдадут под суд, а пока что тебя выпорют, да так, что ты несколько дней даже подняться на ноги не сможешь, не то, что сбежать, как бы быстро ни бегал!

– Нет, нет! – слабо вскрикнул Хайнэ, выбираясь из-под покрывал.

И тотчас же, словно вторя ему, повторила, появившись на пороге, мать:

– Нет, нет.

– Но госпожа!.. – заломила руки наставница. – Я знаю, что вы благодарны этому мальчишке за то, что он принёс Хайнэ домой, но вы только посмотрите, что он сделал!.. Он выбросил светильники, отгоняющие злых духов, он нарушил обряд, он лёг с вашим сыном в одну постель, это просто беспримерная дерзость!

Ниси смотрела на последствия учинённого разгрома с растерянным видом.

– Я не знаю, как это могло произойти, – наконец, произнесла она. – Но мы не можем выпороть и отдать его под суд, как слугу.

– Почему, госпожа?! – воскликнула наставница. – Он же простолюдин!

– Нет. – Мать прикрыла глаза. – Он Санья.

Хайнэ едва смог сдержать изумлённый вскрик.

– Точнее, он скоро будет носить это имя, – добавила Ниси, отвернувшись. – Я привезла его, чтобы взять на воспитание. Он мой приёмный сын.

Наставница ничего не смогла сказать, только всплеснула руками. Лицо её было перекошено, как у смешных и страшных демонов на гравюрах, и Хайнэ не мог не позлорадствовать. Они с Иннин оба не слишком-то любили свою строгую и невыносимо правильную воспитательницу, но он даже больше: наставница никогда не упускала случая попрекнуть его неуважительным отношением к сестре.

Вот только в этот момент Хайнэ и сам был удивлён не меньше…

Приёмный сын? Мальчишку, которого он посчитал своим слугой, он должен будет называть братом?

С одной стороны, сердце радостно заколотилось от этой мысли: брат – это уж точно лучше, чем сестра, и он, мечтавший о друге, обретёт даже большее. И уже не придётся внутренне мучиться от того, что он берёт за руку грязного простолюдина и даже спит с ним в одной постели, потому что Хатори, должно быть, знатного происхождения, иначе мама никогда бы не взяла его в дом.

Но с другой стороны… он уже привык относиться к нему как к слуге, а теперь, получается, они будут считаться равными?

– Госпожа, даже если так, он всё равно совершил непозволительный поступок! – Наставница, справившись со своими чувствами, сжала губы. – Нарушить обряд, как можно!.. И это тогда, когда мальчик так тяжело болен!

– Я чувствую себя намного лучше, – быстро сказал Хайнэ.

Как бы то ни было, он не хотел, чтобы Хатори ругали за выброшенные светильники.

Вчера ночью он и сам испугался, но в итоге ему действительно полегчало.

К тому же, эти обряды были предписаны жрицами, а со вчерашнего дня всё, что было с ними связано, приобрело для Хайнэ неприятный оттенок.

Он крепче сжал под покрывалом книгу, которая по-прежнему лежала рядом с ним.

Вот где настоящая правда.

– Какое счастье, если так, – сказала Ниси, сев рядом с сыном на постель и гладя его по волосам. – Наши молитвы были услышаны… Но мы всё равно должны будем ехать домой сегодня, всё уже готово к отъезду.

Сердце у Хайнэ болезненно дрогнуло при этих словах.

Но он ведь всё равно решил, что дворец ему не нужен, значит, его ничего здесь не держит.

– Да, мама, – пробормотал он. – Я хочу поскорее вернуться.

– Иннин решила, что тоже поедет с нами, – добавила Ниси. – Я не ожидала от неё этого…

Хайнэ сник ещё больше.

Вчера вечером он радовался, что станет препятствием на пути сестры, но…

– А Хатори? – спросил он с некоторой тревогой. – Он ведь тоже поедет в Арне?

– Хатори? – повторила Ниси удивлённо и посмотрела на рыжеволосого мальчишку с некоторой растерянностью. – Так это твоё имя? А мне ты не сказал…

У Хайнэ появилось странное ощущение, что мать побаивается своего юного воспитанника, и он задался вопросом: почему она взяла его в дом? Кто он такой?

Но решения госпожи обсуждению не подлежат, разве только если она сама не захочет выслушать чужое мнение и не позовёт домочадцев в зал собраний.

Впрочем, может быть, сам Хатори потом расскажет ему…

Хайнэ посмотрел на своего новоявленного брата.

Тот выглядел до странного равнодушным к известию о перемене своей участи. Или он знал об этом раньше? Но тогда почему не сказал этого сразу и вёл себя, как беспризорный мальчишка, лазал по деревьям, потащил их с Иннин в Нижний Город?

Мысли Хайнэ снова потекли в русле сюжетных перипетий прочитанных романов: что если Хатори – тайный сын Императрицы, которого та по какой-то причине не пожелала держать подле себя и отдала на воспитание госпоже из благородной семьи?

Гордый принц…

«Ему бы подошло», – подумал Хайнэ, сам не понимая, почему у него возникла такая мысль: пока что оснований считать Хатори высокомерным, вроде бы, не было.

Но если он такого высокого происхождения, то рано или поздно начнёт вести себя по-другому, и всё станет так же, как было с Иннин…

– Я бы хотел искупаться, – пробормотал Хайнэ.

Мать позвала слуг, чтобы ему помогли, и тут только ему пришла в голову мысль: книга! В комнате было полно народу, он никак не мог достать её из-под покрывала и спрятать где-нибудь на виду у всех.

Улучив момент, Хайнэ наклонился к Хатори и торопливо зашептал, не зная, что ещё предпринять:

– Под покрывалом есть книга, её не должен никто увидеть, пока я купаюсь …

Хатори, не шевельнув и бровью, сгрёб с кровати всё, что на ней лежало,  и поднялся на ноги.

– Что он делает?! – вскричала наставница, уже даже не пытаясь обращаться к нему лично.

– Нужно отнести постирать, – невозмутимо заявил Хатори. – В комнате должен быть свежий воздух и никаких неприятных запахов.

Хайнэ благодарно улыбнулся: помимо того, что придумка оказалась очень ловкой, он и в самом деле нуждался именно в этом.

Выходя в коридор, он бросил взгляд на раздвинутые перегородки и увидел во дворе экипаж Верховной Жрицы.

– Госпожа ещё не уехала? – решился спросить он.

– Она осталась на ночь, чтобы подождать, не изменит ли Иннин своего решения, – задумчиво ответила мать. – Думаю, она уедет не позже полудня.

Хайнэ снова ощутил приступ тоски и уныния.

Времени, пока он ещё может что-то изменить, оставалось совсем немного.

Спустившись в купальню, он начал раздеваться и похолодел, вновь увидев на руках и ногах красные пятна. Почувствовав себя лучше, он уже почти уверился, что выздоровел…

Слуги помогли ему спуститься в бассейн и вымыться.

Разумеется, никто из них не позволил себе каких-либо замечаний или косых взглядов, однако руки их деревенели при прикосновении к поражённой коже, и Хайнэ понял, что его болезнь внушает страх.

«Если уж даже слуги еле скрывают свои чувства, то как на меня будут смотреть все остальные, если я не выздоровею?» – потрясённо подумал он.

Ему хотелось подняться и уйти, однако он не смог придумать для этого предлога, и процесс купания превратился в медленную, мучительную пытку.

Пока его одевали и причёсывали, Хайнэ сидел, оцепенев, и только машинально вытягивал руки, чтобы просунуть их в рукава сначала тонкой нижней сорочки, потом тяжёлого одеяния из тёмно-синего шёлка, и под конец – полупрозрачной накидки.

Когда с одеванием было закончено, двери в купальню раскрыли, и Хайнэ увидел по другую сторону от них Хатори, который сидел на полу в своей, похоже, любимой позе – скрестив ноги.

«А он не побоялся спать со мной, даже несмотря на то, что перед этим видел мои пятна», – подумал Хайнэ, и от этой мысли почему-то стало больно.

Он сделал несколько шагов к дверям и упал на пол.

Вокруг поднялась суета.

– Господин снова потерял сознание! – испугались слуги.

Но это было не так. При падении Хайнэ сильно ударился головой о мраморные плиты, облицовывавшие купальню, и теперь перед глазами было темно, однако он оставался в сознании.

Он попытался встать и не смог – ноги дрожали и отказывались его слушаться.

Хатори обхватил его за пояс и помог подняться.

 «Это всё слабость из-за болезни», – растерянно подумал Хайнэ.

– Хочу выйти в сад, – сказал он.

Вцепившись в Хатори, он смог добраться до веранды, сел на каменные ступени и с тоской посмотрел на солнце, которое поднималось всё выше и выше и заливало ярким светом первые весенние цветы, в изобилии распускавшиеся на месте не так давно растаявшего снега.

– Нужно сказать Иннин, чтобы она ехала с Верховной Жрицей во дворец, —проговорил Хайнэ, стараясь придать своему голосу как можно более безразличный тон. – Нельзя упускать такую прекрасную возможность расстаться с ней как минимум на двенадцать лет.

– Она не поедет с нами? – спросил Хатори.

– Нет, она останется в столице, чтобы стать жрицей.

– Жаль.

Хайнэ вздрогнул.

– Она тебе так сильно нравится? – спросил он с наигранным смехом.

– Она мне нравится, – серьёзно подтвердил Хатори.

В груди у Хайнэ заныло от мучительной ревности.

«Это не потому, что с ней интереснее, – подумал он, стараясь себя успокоить. – Может, он влюбился в неё?»

И заметил, как был невзначай:

– Жрица не может иметь ни любовников, ни детей. И развлекаться ей не положено, какая скучная жизнь! Интересно, только если тебе нравится всем приказывать. Впрочем, Иннин как раз такая.

Тут из дома начали выходить прислужницы Верховной Жрицы, чтобы подготовить экипаж к отъезду, и Хайнэ понял, что времени на раздумья у него больше нет.

Он снова вцепился в Хатори.

– Пойдём в столовую комнату, я ужасно голоден!

Было около десяти часов утра, сестра уже должна была спуститься. Дети, не прошедшие церемонию взросления, завтракали и обедали отдельно от взрослых, и поэтому Хайнэ и Иннин, оставаясь на это время безо всякого присмотра, не упускали открывавшихся возможностей и каждый раз устраивали очередное «сражение» не на жизнь, а на смерть, в ходе которого оружием служили и столовые приборы, и блюда, а проигравший был вынужден скрыться в купальне и отмывать пятна «крови», или, точнее, соуса и фруктового сока.

Один раз наставница застала их за этим занятием, и последовал грандиозный скандал. Иннин ругали даже больше: как может она, наследница благороднейшего семейства, подражать в своих играх наиболее грубым простолюдинам, которые любят устраивать шутовские сражения на палках, потому что не обладают более тонкой, более могущественной силой стихий? Она, будущая жрица!

Эти слова произвели на Иннин впечатление, и на какое-то время обеденные битвы прекратились, но потом всё как-то незаметно вернулось на круги своя.

Хайнэ вспомнилось, что те несколько недель, когда сестра вела себя «благоразумно», он почти скучал по всегдашним перепалкам.

Сейчас Иннин сидела одна в большой столовой, где, по случаю солнечной погоды, распахнули огромные окна во всю стену, больше напоминавшие двери, чтобы можно было любоваться расцветающей природой.

Солнечные лучи свободно лились в зал, падая на расстилавшийся по полу подол накидки, которую Иннин не соизволила даже завязать – просто небрежно накинула поверх рубашки и штанов.

Увидев брата, она вздрогнула и как будто оцепенела, но потом чуть подвинулась, освобождая проход.

Хайнэ сел на пол по другую сторону широкого низкого стола, уставленного блюдами. Иннин смотрела неподвижным взглядом на чашу с фруктами, и было странно не слышать привычных язвительных замечаний по поводу выбора того или иного кушанья.

Так прошло несколько минут, в течение которых Хайнэ не мог заставить себя пошевелиться.

А потом он, сделав над собой усилие, протянул руку, схватил кусок порезанной агуалы и что было силы запустил им в сестру, как в прежние времена. Иннин, не ожидав такого, вскочила на ноги и резко потянулась к вазе с фруктами, чтобы отомстить, но так и застыла на месте, подняв руку.

По её бледно-голубой нижней рубахе расплывалось малиново-красное пятно.

– Ха-ха-ха, – засмеялся Хайнэ. – Я испортил сестрице платье, как же она поедет во дворец? Она не успеет переодеться, и придворные дамы будут кривиться: фи-фи-фи, какая неаккуратная, грязная, как простолюдинка! Впрочем, ты можешь надеяться, что дамы тебе ничего не скажут, ведь они слишком воспитаны, чтобы говорить прямо.

Он довольно ухмыльнулся, почти дословно повторив ту фразу, которую сказала ему сестра накануне.

– Я никуда не поеду, – произнесла Иннин, побледнев.

– Как это не поедешь?! – Хайнэ изобразил на лице изумление. – Ты не можешь! Ты же сама сказала ночью, что собираешься во дворец! Я выздоровел от одной только мысли, что больше никогда тебя не увижу!

Иннин впервые на памяти брата заметно растерялась.

«Я победил. Я решаю, как всё будет», – подумал Хайнэ, и эта приятная самолюбию мысль принесла некоторое облегчение.

– Ну уезжай же, ты мне так надоела, – прошипел он. – Или ты согласилась со мной, что дворец некрасив и неинтересен, и больше туда не хочешь?

Он снова засмеялся.

Иннин бледнела всё больше и больше.

– По-моему, ты раздумал умирать, – наконец, проговорила она сквозь силу.

– Даже не сомневайся, – заявил Хайнэ, скрестив на груди руки. – Теперь, когда я больше не увижу рядом твоего лица, желание жить кипит во мне, как огонь – в телах подземных духов.

Иннин вдруг повернулась и посмотрела на Хатори, который всё это время ходил по комнате и с совершенно бесстыдным любопытством изучал детали обстановки – разглядывал узоры на стенах,  принюхивался к цветам, вертел в руках статуэтки с алтаря. Больше всего, судя по всему, его заинтересовал кинжал в богато украшенных ножнах – символическое подношение Хатори-Онто, приготовленное для празднования Великой Битвы и неизвестно почему оказавшееся в столовой. Вероятно, Иннин, которая в день праздника вместе с другими старшими дочерями должна была положить дар к статуе демона, чтобы отвратить его гнев от своей семьи, зачем-то принесла кинжал с собой…

– Я должна ехать? – спросила Иннин у Хатори, неизвестно с чего решив, что именно он может дать ответ на этот вопрос.

Тот взял в руки кинжал и повернулся к ней.

– Отвечу, если подаришь, – заявил он.

Хайнэ показалось, что его окатили ледяной водой.

Сестра тоже переменилась в лице. Неудивительно: до этого она считала мальчишку немым, а теперь он заговорил, да ещё как! Вместо того, чтобы порадоваться оказанной ему чести, он попросил, нет, потребовал себе в подарок ценную вещь, приготовленную для церемонии…

В этой ситуации слова наставницы о беспримерном нахальстве уже не казались преувеличением.

В следующую минуту Иннин, справившись со своими чувствами, подошла к Хатори и выхватила кинжал из его рук.

– Нет уж, сначала ответь, а потом я решу, что с тобой делать, – произнесла она таким тоном, что у любого другого человека застыла бы кровь в жилах.

Вероятно, она до сих пор не знала о решении матери и собиралась приказать Хатори высечь, что было бы, по справедливости, заслуженным наказанием.

Однако тот отнюдь не выглядел напуганным или смущённым.

– С твоим братом всё будет хорошо, – уверенно сказал он, глядя Иннин в глаза. – Он не умрёт.

«Да откуда он может знать?» – подумал Хайнэ горько.

Но сестра, очевидно, ждала этого призрачного подтверждения её надежд, потому что на лице её отразилось облегчение. Она подошла к Хатори и отдала ему кинжал.

– Забирай, – сказала она. – Но это не за то, что ты сказал слова, которые мне хотелось услышать, а за то, что принёс моего брата домой. Ты же ждал награду? Она твоя. Этот кинжал мне всё равно не понадобится, потому что никто из нас не сможет присутствовать на церемонии. Взамен этого я буду молиться за мою семью в Храме.

С этими словами она развернулась и выбежала из комнаты.

И Хайнэ понял, что добился своей цели, вот только впервые вкус подобной победы был настолько горек.

***

Экипаж Верховной Жрицы был уже приготовлен к отъезду, поэтому времени у Иннин почти не оставалось. Всё произошло слишком неожиданно, слишком быстро, и она пребывала в некоторой растерянности из-за того, что в последний момент переменила решение, но именно в эту минуту душевного оцепенения страстное стремление  к тому месту, в которое Иннин мечтала попасть с детства, пересилило всё.

«Это моё предназначение, – сдалась она. – Пусть будет так».

Она рывком распахнула двери в покои, в которых ночевала Верховная Жрица, и замерла на пороге.

Гордость мешала ей что-нибудь сказать, но, к счастью, Даран всё поняла без слов.

– Я уже спускаюсь. Опоздаешь сесть со мной в экипаж – будешь ждать перед воротами несколько суток, потому что времени выходить и встречать тебя у меня не будет, а просто так тебя никто не пропустит, – заявила она с лёгкой усмешкой. – Так что собраться и переодеться ты не успеешь, поедешь такой замарашкой, какая есть. Но это только твоя вина, мы могли бы отправиться ещё ночью.

Иннин вспыхнула.

«За что она меня так ненавидит? Что я ей сделала?! – промелькнуло в голове. – Почему ей так нравится унижать меня?!»

Точно так же было и позавчера.

И в то же время Верховная Жрица специально приехала, чтобы забрать её с собой во дворец…

Однако времени на размышления не было.

Иннин стремглав бросилась в свою комнату, чтобы захватить с собой хоть что-то – получается, сейчас она уедет на много лет, и в первые годы не сможет даже выйти за пределы дворца, а ей не дают даже несколько минут для того, чтобы собрать вещи.

Она окинула взглядом комнату, торопливо схватила первую попавшуюся накидку, потом выпустила её из рук. Нет, так даже хуже. Лучше уж не брать с собой ничего.

Не удержавшись, она всё-таки прижала к груди тяжёлую книгу в роскошной, украшенной драгоценными камнями обложке – свой любимый роман о приключениях принцессы Амасты, и выскочила в коридор.

Через раздвинутые на террасу перегородки она увидела, что Верховная Жрица уже садится в экипаж.

«Я даже не успею ни с кем попрощаться, – поняла Иннин, и её охватили горечь и возмущение. – Почему она так со мной поступает?!»

Закусив губу, она выскочила на террасу и, перегнувшись через деревянные перила, посмотрела вниз.

Высота показалась ей не такой уж большой, особенно по сравнению со Срединной Стеной, и Иннин, перебравшись через перила и повиснув на руках, спрыгнула вниз, однако упала как-то неудачно, разбив в кровь колени и локти.

Кто-то из слуг, увидевший это зрелище, вскрикнул, но Иннин только сильнее стиснула зубы, поднялась на ноги и, хромая, бросилась к экипажу.

А Верховная Жрица как будто даже не заметила её.

– Трогайтесь немедленно, – приказала она, усаживаясь внутрь.

Главные ворота были уже распахнуты.

«Ненавижу! – яростно подумала Иннин. Ушибленная нога сильно болела, и по руке струилась кровь, но девочка продолжала бежать. – Ненавижу её!!!»

И вдруг она увидела брата.

Не успев ни о чём подумать, Иннин подскочила к нему, торопливо сунула ему в руки книгу и, задыхаясь, проговорила:

– Держи. Я уезжаю, так что она теперь твоя, и все мои остальные вещи – тоже.

Она хотела бы прибавить что-то ещё, но времени не было.

Запрыгнув в экипаж буквально в последний момент, Иннин рухнула на сиденье, и в это же мгновение лошади тронулись.

Верховная Жрица сидела напротив неё, надменно улыбаясь.

Иннин бросила на неё косой неприязненный взгляд.

– Переживаешь, что всё произошло так быстро, без красивой церемонии, полагающейся в таком случае? – усмехнулась Даран. – О, поверь мне, теперь их в твоей жизни будет  очень много, не о чем жалеть.

– Это несправедливо! – не выдержала Иннин. – Теперь я много лет не увижу никого из моей семьи, а я даже не смогла с ними попрощаться!

– Они больше не твоя семья, – хладнокровно возразила Верховная Жрица. – У тебя не будет ни семьи, ни любовников, ни детей. Это – только первая жертва на том пути, который тебя ждёт. Не готова? Тогда возвращайся.

Она положила руку, унизанную перстнями, на деревянную дверь, как бы предлагая Иннин открыть её прямо сейчас и выпрыгнуть из экипажа на полном ходу.

Иннин стиснула зубы и, резко откинув в сторону тяжёлую шёлковую занавесь, высунулась из заднего окна экипажа.

Ворота ещё не закрыли, и она успела напоследок увидеть брата, который стоял, прислонившись к рыжеволосому мальчишке.

Вся злость вдруг куда-то улетучилась, уступив место тоске.

– Я вижу, ты уже жалеешь, – усмехнулась Даран. – Или представила себе, какая жизнь тебя ждёт? Никаких любовных похождений…

Верховная Жрица разговаривала с ней так, как будто она была глупой кокетливой девицей, помешанной только на том, как бы пополнить список своих любовных побед ещё одним разбитым сердцем.

Неужели теперь придётся терпеть это отношение до конца жизни?!

– Неправда, – возразила Иннин, с трудом сдерживая слёзы обиды. – Я прекрасно об этом знала! Мне не нужны любовные похождения!

– Не о чем жалеть, – повторила Даран, и на этот раз в её тоне впервые не прозвучало насмешки. – Однажды все принесённые жертвы окупятся многократно.

Иннин молчала, хмуро глядя на свои испачканные землёй и кровью рукава.

– Впрочем, нет, – вдруг добавила Верховная Жрица. – Это утешение для тех, кто слаб духом. А тебе я скажу по-другому. Однажды ты поймёшь, что для тебя просто не было другого пути. Не было, нет и не будет.

Иннин медленно подняла взгляд.

Верховная Жрица сидела, чуть отвернув лицо и устремив задумчивый взгляд куда-то вдаль. На её губах играла лёгкая улыбка, гордая и чуть печальная одновременно.

Придвинувшись ближе к другому окну, боковому, Иннин отодвинула занавесь и выглянула наружу. Золотые крыши дворцовых павильонов в верхнем ярусе города ослепительно сверкали в лучах солнечного света, и кони – самые быстрые кони в столице – стремительно несли экипаж к Великим Воротам.

***

«Ну, вот и всё», – подумал Хайнэ, когда экипаж Верховной Жрицы скрылся вдали.

Во дворе, тем временем, полным ходом шли приготовления к другому отъезду.

– Как же так? – рыдала Рису, только что узнавшая о произошедшем. – Уехала навсегда, ни слова на прощание не сказала…

– Не стоит печалиться, – мягко сказала Ниси, которая вышла во двор, чтобы отдать слугам последние распоряжения. – Так должно было случиться.

Хайнэ прижимал к груди оставленную сестрой книгу.

Он вдруг вспомнил одну из упомянутых в ней легенд: во время своих странствий в волшебном лесу, принцесса Амаста узнала историю брата и сестры, древесных духов. Они были рождены от одних родителей в один и тот же день и так сильно любили друг друга, что хотели прожить рядом не сто, а тысячу лет. Великая Богиня удовлетворила это желание, превратив их обоих в деревья с самими прекрасными в мире цветами, которые дети сестры посадили рядом в саду. Но вскоре после этого слухи о деревьях невиданной красоты дошли до правительницы провинции, и она непременно захотела, чтобы они росли в её саду. Дочь сестры была вынуждена подчиниться, однако она никак не могла расстаться с памятью о матери, и поэтому отдала правительнице лишь одно из деревьев. Первое время правительница не могла налюбоваться его прекрасными цветами, однако потом её изъела зависть: она никак не могла забыть о том, что где-то растёт второе такое же дерево, не менее красивое, чем у неё. Ей хотелось быть единственной обладательницей такого чуда, поэтому она послала своего слугу, чтобы он тайно срубил второе дерево. Однако в тот момент, когда это произошло, все цветы с первого дерева опали, и оно в одно мгновение засохло…

Вот как сильна была любовь между братом и сестрой, которые родились и умерли в один час.

Почему же у них с Иннин никогда такого не было?

Хайнэ вновь почувствовал себя хуже – возвращался жар, и при каждом движении  подгибались ноги, как будто они были закованы в чугунные колодки.

Не желая привлекать к себе излишнего внимания, он добрался до своей комнаты и рухнул в постель. Через какое-то время ему как будто бы полегчало, однако попытка встать оказалась безуспешной – ноги окончательно отказались его слушаться.

– Нам пора ехать, – сказала Ниси, заглянув к нему.

Хайнэ лежал, закутавшись в покрывало, и молча глядел на неё.

– Тебе хуже? – с беспокойством спросила мать, переступив через порог.

– Нет.

Хатори, всё это время стоявший за спиной госпожи, подошёл к кровати и, вытащив Хайнэ из-под покрывала, поднял его на руки.

Хайнэ ничего не сказал, только глубоко вздохнул и обхватил его за шею.

Хатори вынес его во двор.

Почему-то глядеть на мир с высоты чужого роста оказалось совсем по-другому, чем со своего собственного – по крайней мере, ощущения Хайнэ испытывал странные.

Из дома уже доносился звон металлических палочек, ударяемых друг о друга, и напевы служительниц храма, приехавших для того, чтобы провести обряд очищения в помещении, которое покинул больной, и под эти звуки Хайнэ казалось, что всё вокруг вдруг стало каким-то призрачным, нереальным, и в то же время донельзя чётким.

Они видел мать, ходившую по двору и деловито отдававшую приказания; время от времени взгляд её становился задумчивым, и она как будто куда-то пропадала.

Видел Рису, которая вывела во двор младшую сестру Иннин и Хайнэ, Ниту, и теперь уговаривала девочку постоять на месте хоть какое-то время и не носиться взад-вперёд. Получалось у неё, однако, плохо – возможно, потому, что собственные мысли Рису были далеко: она то и дело прикладывала к глазам платок и украдкой вытирала слёзы.

Видел отца, который спустился вслед за слугами, выносившими из дома ящики с книгами – поездка в столицу в любом случае не должна была продлиться больше месяца, однако Райко увёз с собой чуть ли не половину своей гигантской библиотеки в Арне, занимавшей несколько залов. В руке он держал гибкий прут, и если кто-то из слуг допускал неосторожное движение, ужасно раздражался и хлестал его по спине.

По дороге к экипажу отец чуть не натолкнулся на Хатори, державшего на руках его сына, и только тогда впервые поднял на него рассеянный взгляд.

– Кто это ещё такой? – спросил он таким тоном, как будто сам Хатори не находился рядом и не мог слышать его слов.

– Хатори, – сказал Хайнэ.

– Какое отвратительное имя, – поморщился отец. – Впрочем, у простолюдинов всё всегда грубо, некрасиво и пошло. Невежественные свиньи. Как ты можешь позволять, чтобы он до тебя дотрагивался?

Хайнэ не знал, что ответить, но Райко и не ждал ответа. Болезненно искривив своё красивое лицо, он пошёл дальше.

«Значит, мама даже не сказала ему», – понял Хайнэ, и в душе его поднялись противоречивые чувства.

Очередное унижение отца по-прежнему причиняло ему боль, и в то же время он никак не мог простить ему вчерашнего равнодушия и слов о счастье.

– Госпожа, всё готово, можно выезжать!

Слуги раскрыли ворота.

Суета, наконец, утихла, несколько экипажей выстроились в ряд. Хатори отнёс Хайнэ к последнему из них, усадил его на подушки и сам сел рядом.

После того, как экипажи выехали за ворота, возникла какая-то заминка – из разговоров слуг Хайнэ понял, что главная улица закрыта для проезда, поскольку там проходит репетиция праздничного шествия, и придётся ехать долгим кружным путём мимо дворцовой стены.

В первое мгновение в душе у Хайнэ вспыхнула радость – он снова увидит Храм, пусть даже издалека – однако потом он вспомнил всё, что произошло, и неприязненно пожал губы.

Теперь он еретик, и кара Великой Богини уже на него обрушилась.

– А где же моя книга?! – вдруг всполошился он. – Я забыл её!..

Хатори молча вытащил её из-под своей рубахи.

– О, – с облегчением вздохнул Хайнэ.

Взгляд его упал на кинжал, который лежал рядом с Хатори, вложенный в ножны.

– Зачем он тебе? – спросил он.

С точки зрения Хайнэ, клинок мог представлять ценность лишь в трёх случаях: для старшей дочери, которая должна была использовать его во время церемонии, для утончённого ценителя красоты или для человека, который желал получить выручку, однако Хатори точно не был первым, ничем не напоминал второго, да и продавать полученный «подарок», кажется, тоже не собирался.

Хатори ничего не ответил, однако продолжал глядеть на клинок с выражением, похожим на то, которое появилось на его лице во время огненной казни. Хайнэ вспомнил об этом, и его начало знобить.

«Что, если он убийца? – подумал он. – А мать взяла его в наш дом и назвала моим братом. Он будет спать со мной в одном доме и в одной комнате. Может, он захочет убить меня во сне?.. – Испуганный, он опустил взгляд, и вдруг увидел на своём запястье красные пятна, продолжавшие расползаться по его коже. – А, впрочем, какая разница. Лучше умереть, чем жить так. Меня изуродовали пятна, у меня никогда не будет возлюбленной и детей, я едва могу двигаться… Если он убьёт меня, это будет хорошо».

И, придя к этой малоутешительной мысли, Хайнэ со страдальчески искривлённым лицом придвинулся к своему предполагаемому убийце ближе.

Экипажи, тем временем неслись по улицам всё быстрее.

Впереди зазеленели деревья, рассаженные вдоль дворцовой стены, возвышавшейся над мостовой неприступным белокаменным монолитом.

Хайнэ высунулся из окна, провожая взглядом дворцовые крыши, и грудь ему сдавило от тоски. Ветер растрепал его причёску, бросил пряди волос в лицо вместе с пылью, поднявшейся из-под копыт.

Гигантская площадь перед Великими Воротами была закрыта для проезда, и вскоре экипажам пришлось свернуть на другую улицу, извилистую и уходящую по склону вниз, так что дворцовые крыши остались за спиной, зато по правую руку можно было разглядеть вдалеке кусок Срединной Стены.

Хайнэ вспомнил Нижний Город, и сердце у него забилось чаще.

Она! Девочка-птица!

Он решил, что его в столице ничего не держит, но ведь где-то здесь остаётся она… Неужели он больше никогда её не увидит?

Хайнэ так взволновался, что в голову ему даже пришла безумная мысль выскочить из экипажа на ходу, но, потянувшись к двери, он обнаружил, что по-прежнему не может сдвинуться с места, и замер.

Опустив руку и сделав вид, что просто хотел поправить растрепавшуюся причёску, Хайнэ забился в угол и уткнулся лицом в подушки, с трудом сдерживая слёзы.

Хатори смотрел на него как будто бы с удивлением, словно никак не мог понять владеющих им чувств, и под воздействием этого взгляда Хайнэ щутил странное желание оправдаться, хотя, вроде бы, ни в чём не был виноват.

– Нам ехать почти что трое суток, я умру со скуки в дороге, – пробормотал он, пытаясь прикрыть свою тоску раздражением.

– Почитай книжку, – невозмутимо предложил рыжеволосый мальчишка.

Но Хайнэ больше не хотел видеть свои любимые книги, напоминавшие ему о прежней жизни, которая теперь была безвозвратно потеряна.