Текст книги "Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)"

Автор книги: Вансайрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)

Тёмные глаза Астанико буравили нового собеседника точно так же, как мгновение назад буравили Иннин, но Хатори это, в отличие от неё, не особенно раздражало.

Скорее, ему было всё равно.

– Я предпочитаю учиться жизни у жизни. – Он пожал плечами. – А не из книг, как, судя по всему, вы. По мне, так долгое сидение в подземных библиотеках даёт только нездоровый цвет лица.

По бледным щеках Астанико пятнами разлился румянец, и Иннин подумала, что молодой человек взбешён.

Он по-прежнему не нравился ей, но в данном случае она могла его понять: сложно оставаться равнодушным, когда тебя оскорбляют, особенно с таким безразличным видом – даже не с целью задеть, а просто так, походя.

– Раз уж речь здесь зашла о внешности… – бледные губы Астанико улыбнулись, однако глаза были холоднее льда, – то я всё же позволю заметить, что ваш цвет волос принесёт вам много неприятностей в связи с новым указом.

– Боюсь, вы ошибаетесь, господин со знанием жизни, – усмехнулся Хатори. – Это мой природный цвет, и я ничем не нарушаю закон.

Астанико улыбнулся шире.

– А разве я сказал, что это не так? – в голосе его разлился мёд. – Это именно что ваш природный цвет, и ни у кого другого во всей столице такого нет и не будет. Вы слишком привлекаете внимание, господин. Любая оплошность с вашей стороны будет замечена сразу. Любое действие, выходящее за рамки оплошности, приведёт вас к падению в пропасть.

Хатори чуть прищурился и посмотрел на него с большим вниманием.

– Ничего, – наконец, сказал он. – Падение в пропасть может научить летать.

– Вы разве не в книжке вычитали эту фразу, господин, который учится у жизни? – чуть усмехнулся Астанико.

– Нет, я смотрел на птенцов, которых мать выталкивает из гнезда.

– Ну что ж, желаю вам попасть в число тех немногих из них, кто выживает.

С этими словами Астанико круто развернулся и зашагал прочь, придёрживая рукой разлетающиеся полы тёмно-зелёной мантии с золотым узором.

Несмотря на причёску, его наряд не был платьем простолюдина, отнюдь.

У Иннин в душе зашевелилось тревожное предчувствие.

– Боюсь, сегодня вы нажили себя серьёзного врага, господин, – промолвила она, не глядя в сторону Хатори. – И, возможно, не одного.

– Мне всё равно, – пожал плечами тот.

Иннин почувствовала раздражение. Что это за глупое безрассудство, кичливая смелость, наплевательство на всех и вся?!

– Рискуя, как и господин Астанико, нарваться на замечания насчёт моей внешности, я всё же скажу: попридержите порывы и будьте осторожны. Если не ради себя, то ради госпожи Санья и её детей.

Взгляд внимательных вишнёвых глаз снова заскользил по её лицу.

– Ваша внешность безупречна, госпожа, – сказал Хатори, наконец, улыбнувшись. – Я не смог бы придумать ни одного критического замечания при всём желании.

«Ещё и льстец, ко всему прочему! – подумала Иннин с ещё большим раздражением, хотя вместе с тем ей захотелось смеяться. – Дамский угодник! Он и Ните то же самое говорил, что она млеет от него, как десерт из кусочков льда в солнечный полдень?»

– Можете не утруждать себя лестью, подобные комплименты не имеют ни малейшего значения для будущей жрицы, – сказала она равнодушно.

– А для моей сестры?

Иннин вскинула голову.

«Всё-таки узнал…» – промелькнуло у неё.

Вслух она сказала предельно холодным тоном:

– Я не вижу здесь ни ваших сестёр, ни тех, кто хотя бы назывался ими официально, господин. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но зрение у меня весьма хорошее.

Хатори её не поправил.

– Что касается господина… как его там?  – задумчиво произнёс он, поглядев вслед ушедшему Астанико. – То я не вижу нужды прыгать на задних лапках перед столь мелкой птицей и, тем более, опасаться её возмездия.

– Это дворец, господин. Здесь каждый может оказаться не совсем тем, чем выглядит, – проговорила Иннин, нажимая на каждое слово.

– Это я уже понял. – В голосе Хатори вдруг послышалось что-то, отдалённо напоминающее печаль. – Я был уверен, что вижу перед собой сестру, а оказалось, что это всего лишь будущая жрица.

Иннин вздрогнула и попыталась спешно придумать ответ, который бы окончательно припечатал наглеца, но тот внезапно весело добавил:

– Но уж мой брат, по крайней мере, по-прежнему им остаётся, и не воображает себя никем иным? А, Хайнэ?

Тот молчал.

Всё это время он сидел на скамье, низко опустив голову и скрыв лицо за прядями волос.

Отвлечённая перепалкой между Хатори и Астанико, Иннин совсем о нём позабыла…

– Хайнэ, ты что, на меня злишься? – спросил Хатори чуть удивлённо.

– Нет, – ответил тот, не поднимая головы.

Ответил так, что Иннин поняла: в бешенстве. Хуже, чем господин Астанико.

Она умела понимать, когда брат в ярости, не зря же они столько ругались в течение десяти лет.

А вот Хатори, судя по всему, так и не научился, хотя провёл рядом с Хайнэ немногим меньше времени.

– Тогда домой? – как ни в чём не бывало, спросил он. – Госпожа уже должна ждать нас у ворот. Я голоден, а ты наверняка ещё захочешь искупаться перед тем, как обедать. Иди сюда.

Он подошёл к скамье вплотную, протянул руки.

Прошло несколько долгих мгновений.

Потом чуть слышно зашелестел дорогой шёлк, и тёмно-зелёный рукав Хайнэ скользнул по чёрной плотной ткани без узоров. Из-под рукава высунулась рука, легла на чужое плечо и, чуть помедлив, сдавила.

Рука была маленькой и усохшей, словно паучья лапка, но, как видно, не такой уж и слабой, потому что Хатори даже вскрикнул.

– Больно, эй!

Он легко подхватил Хайнэ на руки – было видно, что это привычная ноша.

Спустя мгновение он подтвердил это вслух:

– Мой драгоценный груз. Сколько лет таскаю на себе – и до сих пор не устали руки. – Хатори усмехнулся. – Не отдам и за десять кораблей с золотом. Да, Хайнэ?

Лицо Хайнэ, которого Хатори не мог, да и не пытался больше увидеть, по-прежнему было каменным, однако уголки губ чуть приподнялись.

– Кто их тебе предложит, эти корабли, – сказал Хайнэ глухим голосом, обхватил Хатори за шею и уставился в белую посыпь аллеи под чужими ногами.

Хатори сделал шаг вперёд.

Ни приветствия, ни прощания.

Впрочем, так и должно было быть…

Иннин смотрела какое-то время им вслед, и перед глазами стояло воспоминание: отъезд во дворец, открытые настежь ворота, ветер треплет иссиня-чёрные и рыжие волосы двух мальчишек, стоящих во дворе, и эта картина кажется чуть расплывчатой сквозь пыль, поднявшуюся из-под копыт, – как мираж в пустыне.

Да, собственно, как мираж это и вспоминалось.

«Ну, вот и всё, – сказала себе Иннин. – Теперь я увижу их только во время свадебных церемоний, а, может, и не увижу даже. А потом они вернутся в Арне».

Развернувшись, она пошла к обратно к павильону.

Как оказалось, в церемонии сделали перерыв – измученные придворные запросили отдыха.

Не успевшие в первый заход семьи толпились у белокаменной лестницы в пятьсот ступеней, и тканые золотом узоры на тёмно-зелёных одеждах сверкали под солнцем ярко, но всё же не ярче, чем золото, рассыпанное в листве деревьев.

В первый день Ветра все одеяния сменятся на белоснежные со светло-золотистыми узорами…

И лишь наряды новобрачных будут пестреть цветами всех четырёх стихий – изумруд, пурпур, золото, морская синева.

Волны людей, заполонивших сад, столкнули Иннин с Латеной: та, без сомнения, высматривала среди толпы гостей, юных и не очень, очередного господина, которым можно будет «полюбоваться».

Дни подобных приёмов, когда отменены все церемонии, и можно просто бродить по парку, смешавшись с толпой простых людей, – настоящее отдохновение для будущих жриц.

Ну, то есть, для таких будущих жриц, как Латена.

– Где же ты была, сестра? – затараторила та. – Ты такое пропустила!

Иннин не стала говорить ей, что там, где она была, ей было видно лица каждого из гостей куда лучше, чем из толпы на кленовой аллее.

– Он предсказал моё прошлое! – с гордостью сообщила Латена. – Сказал, что видит знак божественной крови! Это значит, что в одной из прошлых жизней я, возможно, была Императрицей!

«Я сочувствую тем, кому пришлось жить в те времена», – промелькнуло в голове у Иннин, и она спрятала усмешку.

А Латена, тем временем, схватила её за руку и куда-то потащила.

– Он и тебе всё расскажет, – пообещала она. – Новый Главный Астролог – чрезвычайно интересный человек, такой умный, и всегда готов помочь…

«А, новый Главный Астролог», – подумала Иннин.

Старенький господин Астарио скончался уже несколько месяцев назад, и с тех пор  никак не могли выбрать его преемника. Предлагали кандидатуры других старцев, но Верховная Жрица отвергала их одну за другой и, в конце концов, скрепя сердце, поставила подпись на бумаге с именем брата госпожи Агайи, луноликой наставницы принцессы.

– Но почему?! – изумилась тогда Иннин. Госпожа Агайя, которая в своё время сама метила на место Верховной Жрицы, наверное, больше всех во дворце ненавидела Аста Даран, и вряд ли в её брате могли преобладать другие настроения. – Разве он не ваш враг?

Это был один из немногих дней, когда Иннин чувствовала к Верховной Жрице нечто, напоминающее расположение, и почти беспокоилась за неё.

– Враг, – кивнула Даран. – Но между моим личным врагом и врагом, угрожающим всему государству, я предпочту первого. Возможно, это моя ошибка, но я так не думаю.

– Враг, угрожающий государству?..

– Неверие. Неуважение. Насмешки. – Аста Даран прикрыла глаза. – Будем надеяться, что новый господин Главный Астролог, молодой и знающий толк в своём деле, вернёт своему званию хотя бы часть былого уважения. А уж чем это будет угрожать лично мне… посмотрим. Не думаю, что я не справлюсь.

Латена распахнула тяжёлые двери, ведущие в отделанный синим мрамором зал, удивительно напоминавший тот, в которой проходил приём, только поменьше – сумрачный, холодный, едва освещённый пламенем нескольких светильников, спускающихся с потолка на резных цепочках.

Из-за дальнего стола поднялась фигура в тяжёлой мантии, бледные губы чуть улыбнулись.

– Господин Астанико, я привела к вам мою подругу, составьте её натальную карту тоже! – заверещала Латена.

«Демоны, я знала! – яростно подумала Иннин, стиснув зубы. – Чувствовала же, что всё не так просто! Могла бы догадаться… он ведь похож на свою сестру. Такой же отвратительно бледный, только волосы тёмные».

А не было бы нового указа, то были бы светлые, как у сестры, и тогда их было бы не отличить – самец и самка одного и того же насекомого с прозрачным телом и бледными крыльями.

Сейчас, находясь в своих владениях, господин Астанико больше не пытался придать себе благожелательный вид.

– Какая неожиданность, госпожа, – сказал он, не скрывая мстительного торжества в голосе. – Впрочем, расположение светил уже подсказало мне, что наша встреча будет не единственной…

Он подошёл к гостьям ближе и улыбнулся медовой улыбкой.

Но Иннин дёрнулась от протянутой к ней руки, как если бы в ладонь ей сунули червяка.

Глава 7

Столичный дом семьи Санья ничуть не изменился за семь с половиной лет – на мгновение Хайнэ даже почудился в воздухе аромат благовоний, которыми окуривали его постель тогда.

Слуги выстроились в ряд, низко кланяясь господам. Старшая служанка сообщила, что все комнаты уже приготовлены, вода в купальне – подогрета; кто-то протянул руки к молодому господину, чтобы помочь ему переодеться.

Хайнэ оттолкнул их.

Хоть он и злился до сих пор на брата, но позволить кому-либо, кроме него, прикасаться к себе, раздевать и видеть изуродованное болезнью тело, не мог, и поэтому Хатори приходилось не только носить его на руках, но также купать, одевать и причёсывать. Названный брат не жаловался и не высказывал недовольства, хотя по своему официальному статусу был таким же Санья, как и Хайнэ, и отнюдь не должен был выполнять обязанности его прислужника.

Иногда казалось, что это ему даже нравится.

Хотя, конечно, возможности посмеяться он не упускал, в особенности над почти болезненным пристрастием Хайнэ к красивой одежде, под которой тот прятал своё изуродованное тело.

– Ну что, для кого ты наряжаешься в этот раз – для безымянных духов лесов и гор, для стада овец и коз, или, может быть, для жалкого меня, ничего не смыслящего в парадных облачениях? – зубоскалил он, однако продолжал ловко завязывать пояса многочисленных одеяний и просовывать шпильки в чёрные волосы.

Что ж, какими бы огорчениями ни грозил второй приезд в столицу, по крайней мере, этого вопроса Хатори задать больше не мог: гостей, перед которыми можно и нужно будет наряжаться, в доме ожидалось немало.

Начиная с младшей сестры Ниты, которая появилась на следующий день.

– Хайнэ! – сразу же бросилась в объятия к брату она.

Она всегда так бурно и непосредственно радовалась встрече с ним, что Хайнэ не удержался бы от искушения отнести это на счёт собственных достоинств, если бы не знал, что сестра ведёт себя так со всеми – со своими многочисленными подругами, поклонниками, просто знакомыми… удивительно только, что Хатори в этот раз не досталось восторженных изъявлений сестринской любви.

– Ты ведь приедешь к нам? – спросила Нита, усевшись рядом с Хайнэ в кресло и взяв его руки в свои. – Я давно обещала Марик показать моего старшего брата!

 – Показать? – Хайнэ нехотя рассмеялся.

Самая известная красавица в городе жаждет полюбоваться на калеку-урода, больного редкой болезнью, а потом продемонстрировать его гостям, как местную диковинку, чтобы привлечь к себе ещё больше внимания?

Этого Хайнэ вслух не сказал, но мысли, наверное, были написаны у него на лице, потому что Нита огорчённо покачала головой.

– Все хотят познакомиться с тобой, правда. Я сказала им, какой ты хороший, и умный, и начитанный…

«…больной и беспомощный затворник, который прятался от людей на протяжении семи с половиной лет», – мысленно продолжил Хайнэ, чтобы не поддаться искушению и не совершить поступок, о котором потом наверняка пожалеет, как пожалел о том, что явился во дворец.

– Нет, – пробормотал он, отодвигаясь от сестры. – Не поеду. О чём я буду разговаривать с твоей подругой и её гостями? Они со мной заскучают.

– Ты же много читаешь! Повод для разговора всегда найдётся, мы любим обсуждать прочитанное, – не отступалась Нита.

– Кстати, о литературе, – внезапно подал голос Хатори. – Я слышал, что этим летом все только и говорят, что о загадочном Энсенте Халии…

Хайнэ покрылся ледяным потом.

Вот ведь Хатори, рыжеволосый лис!

Был бы на месте Ниты он сам, моментально заподозрил бы неладное. Чтобы Хатори, зевавший от любой книжки и не оставшийся необразованной деревенщиной лишь благодаря своей способности обучаться на лету, сам заговорил о некоем писателе и даже запомнил его имя?!

Впрочем, сестра не заметила чего-то необычного.

– Да! – оживилась она. – Хайнэ, ты его читал? Такой скандальный писатель… Говорят, у него было несколько десятков любовниц! Говорят, он…

Хайнэ отвернулся, пряча усмешку.

Разумеется, Энсенте Халией был он сам, калека, ни разу в жизни не видевший обнажённой женщины, не говоря уж о чём-то большем. Болезнь отняла у него возможность удовлетворить свои желания, однако не отняла самих желаний – и то смутное волнение, которое он однажды  испытал при виде подкинутых ему эротических картинок, преследовало его снова и снова, тщетное, бесплодное.

Тело его оставалось холодным, равнодушным и бессильным, зато в голове множились жаркие, страстные фантазии, и изливать их оставалось только на бумагу.

Этим Хайнэ и занимался все семь лет, и ему никогда бы даже не пришло в голову рассказать кому-то о своих постыдных тайных мечтах, а уж, тем более, выставить их на всеобщее обозрение, если бы однажды не вмешался Хатори.

Вот как это произошло – в тот самый день, когда до провинции Арне долетело известие о предстоящей свадьбе наследной принцессы с прекрасным чужеземцем.

Стояло раннее лето, самый конец первого месяца Огня. Листва на деревьях ещё была клейкой, нежно-зелёной, воздух – напоенным ароматом бесчисленных цветов. Птицы как будто с ума сошли от сладких запахов и заливисто пели с утра до вечера;  дети, рождённые в эти дни, как говорили, почти не плакали, а всё время смеялись.

Проснувшись в тот день, Хайнэ даже не стал, как обычно, нежиться на своей постели, разложенной прямо на полу по совету какого-то из бесчисленных местных знахарей.

Он подполз к приоткрытым окнам, волоча за собой бесполезные ноги, откинул шёлковые занавеси пламенно оранжевого цвета, свесился вниз и замер, щурясь от яркого солнечного цвета, хлынувшего в комнату ослепляющей золотой волной.

– Сколько бабочек, а? – В саду над цветочной клумбой вилось целое облако разноцветных крыльев. – Что происходит? У меня такое ощущение, что всё это неспроста. Что-то такое как будто витает…

И Хайнэ даже почти мог определить, что именно: это было счастье, а, может, предчувствие счастья – почти не отличимые друг от друга, они пронизывали воздух светло-золотистым солнечным светом, звонкими птичьими трелями, нежным благоуханием роз, которые выращивала госпожа Ниси.

Хатори понюхал воздух.

– Едой пахнет, – заявил он. – Когда уже там принесут наш завтрак?

Он отлично умел испортить романтическое настроение фразами, подобными этой.

Хайнэ раздражённо застонал.

Скорее, для виду, конечно, потому что и не ожидал иного – разговор с Хатори о неких неуловимых ощущениях всегда напоминал диалог с пустотой. Хайнэ не встречал ни понимания, ни отклика, но всё равно почему-то продолжал об этом говорить – наверное, привык ещё с тех пор, когда считал Хатори немым и впервые поделился с ним своими чувствами.

Так оно с тех пор и продолжалось.

Почему? Хайнэ не знал и порой ужасно на себя за это злился, однако остановиться уже не мог.

Впрочем, после завтрака Хатори искупил свою вину, вытащив брата во двор, усадив в экипаж и повезя любоваться живописными долинами провинции. Хайнэ любил эти прогулки: они ездили только вдвоём, без слуг и сопровождающих, лошади бежали быстро, тёплый ветер, развевавший занавески и волосы, хлестал в лицо. Когда ещё неподвижному калеке испытать такие ощущения?

Единственным, что Хайнэ во всём этом не нравилось, были встречи на узкой дороге с другими экипажами, которые всегда заканчивались препирательствами за право проехать первым, перераставшими в крупную ссору. Хатори в его тёмной одежде каждый раз принимали за слугу, а всем известно, какие отношения складываются между слугами знати и простыми бедняками: первые относятся ко вторым свысока, считая себя почти что господами по отношению к ним, а вторые презирают первых, не упуская случая их унизить.

Поэтому с Хатори не церемонились – а тот безо всякого стеснения ругался, используя такие слова, какие высокорождённому господину и знать-то не полагается. Скандал заканчивался лишь после того, как Хайнэ обозначал своё присутствие, выглядывая из-за занавески – тогда им беспрепятственно уступали дорогу, однако Хатори при этом выглядел чуть ли не разочарованным.

«Нет, он всё-таки воспитывался среди простолюдинов, – всякий раз думал Хайнэ. – Иначе откуда такие замашки?»

Однажды он решился задать не дававший ему покоя вопрос вслух.

– Расскажи о своём детстве, – попросил Хайнэ. – Как ты жил? В какой семье родился?

– Не помню, – равнодушно ответил Хатори.

– Как это не помнишь? Вообще ничего?!

– Помню, как увидел тебя в саду под деревом. Как мы ехали в Арне. А до этого – нет, ничего.

– Такого не может быть! Детские воспоминания забываются, но тебе тогда было лет тринадцать, не меньше!

– Ну, не знаю. Я говорю тебе, как есть.

Поначалу Хайнэ решил, что Хатори просто не хочет ничего ему рассказывать, и несколько дней после этого разговора злился и обижался, однако потом всё-таки пришёл к другому выводу.

Названный брат в принципе никогда не лгал. Не потому, что считал честность особенной добродетелью, а потому, что попросту не желал утруждать себя такими вещами, как лесть, притворство и попытка казаться в глазах окружающих лучше, чем ты есть на самом деле – по крайней мере, так это выглядело со стороны.

Там, где обычный человек промолчал бы или покривил душой, чтобы угодить собеседнику, Хатори сходу высказывал всё, что думал, нисколько не задумываясь о последствиях.

Поэтому, в конце концов, Хайнэ поверил ему.

– Неужели тебя это не мучает? – допытывался он. – То, что ты ничего не помнишь о своём детстве?

Хатори смотрел на него с искренним недоумением.

– А почему это должно меня мучить?

– Ну хорошо, но тебе должно быть, по крайней мере, интересно. Ты же можешь постараться. Постарайся вспомнить!

На лице Хатори появлялось то же самое выражение, как в те моменты, когда Хайнэ пытался заставить его прочитать какую-нибудь книгу.

– Не хочу, – скучающим тоном отвечал он. – Зачем тратить на это время?

– А на что ещё его тратить? – закатывал глаза Хайнэ. – Чем ты собрался заниматься?

– Просто смотреть по сторонам, – пожимал плечами Хатори.

И он смотрел.

Провожал одинаковым взглядом какую-нибудь заезжую гостью из ближайшего города, разодетую в шелка, крестьянку в оборванном платье на дороге и госпожу, привозившую из столицы новые наряды для Хайнэ. Наблюдал за крестьянами, стоявшими по колено в воде на рисовых плантациях, разглядывал двухэтажные деревянные постройки – в местах, где весенние разливы рек причиняли особенно большие разрушения, дома строились на сваях.

Это было то, что всегда поражало Хайнэ в Хатори: он никогда не отличался особенной общительностью, а порой демонстрировал прямо-таки вопиющее равнодушие к окружающим людям, однако легко находил с ними общий язык и, в принципе, ничего не имел против того, чтобы находиться в центре толпы.  Дай ему волю, и он бы целыми днями молча разгуливал по базарным улицам Ашталера, столицы провинции, но тут препятствием стал Хайнэ, панически боявшийся толпы после того, что с ним случилось в Аста Энур.

– Ты уже однажды затащил меня в Нижний Город! – закричал он в ответ на первую же попытку Хатори свернуть в сторону Ашталера. – И оттуда я вернулся таким!

Он яростно растащил в разные стороны полы одеяний, открывая на обозрение свои ноги – толщиной в руку нормального человека, искривлённые и узловатые, как ветви дерева, выросшего в неудачном соседстве с более высокими и могучими собратьями.

Хатори смотрел на него несколько мгновений, а потом отвернулся и дёрнул поводья, заставляя лошадей свернуть на другую дорогу.

– Я мог бы съездить в город один. Ты не против? – спросил он несколько минут спустя, и это был первый случай на памяти Хайнэ, когда Хатори попросил на что-то своеобразного разрешения.

Однако Хайнэ ему отказал.

– Нет, я против! – закричал он, совершенно потеряв в тот момент самообладание. – Не смей! Я запрещаю тебе ездить куда-либо без меня!

Впоследствии он жалел о своём поведении, однако Хатори больше не поднимал этот вопрос, а на то, чтобы сделать это самому, Хайнэ не хватило ни решимости, ни благородства.

К тому же, иногда его мучили сомнения: может быть, Хатори на самом деле не обратил на его слова никакого внимания, и давно уже гуляет по улицам Ашталера, просто помалкивает об этом? Он ведь не из тех людей, которые готовы отказаться от своих намерений просто потому, что им что-то запрещают.

Выяснить это не представлялось возможным. Оставалось только – вот как сейчас – ловить украдкой взгляд тёмно-вишнёвых глаз, прикованный к людям, работавшим в поле, и пытаться понять, о чём Хатори думает.

Может быть, смеётся над дурачком Хайнэ, который возомнил, что его запреты имеют какую-то силу? Жалкий калека, пытающийся придать себе таким образом значимости. Жалкий, отвратительный калека…

В глубине души Хайнэ не верил, что Хатори может думать именно так, но бывали моменты, когда у него в голове вдруг что-то заклинивало, и он начинал видеть презрение и насмешки в глазах каждого человека, который находился рядом с ним, включая семью и брата. К горлу душным комом подкатывала паника, хотелось вскочить на ноги и бежать, бежать, бежать – на край света, от всех этих людей, а лучше рухнуть в чёрную пропасть, ведущую прямо в Подземный Мир.

Но бежать он не мог.

К счастью или к несчастью…

Повозка, скрипнув, остановилась, и этот звук позволил Хайнэ опомниться. Тёмные мысли подступали незаметно и затягивали, как течение в реке – оглянуться не успеешь, как тебя уже вынесло на глубину, и ты  понимаешь, что тонешь.

Хайнэ оглянулся, зябко повёл плечами.

По правую сторону обочины расстилалось цветущее поле, бело-зелёно-золотистое, с редкими вкраплениями алых кациний – как будто несколько капель крови пролили на разноцветное полотно.

Спрыгнув с повозки, Хатори распахнул в ней дверь и протянул к Хайнэ руки.

– Пойдём полежим в траве, – предложил он.

Хайнэ готов был уже согласиться, как вдруг заметил на противоположной стороне поля девушку и, побледнев, покачал головой.

– Ты иди, – пробормотал он. – Я здесь посижу. Земля ещё холодная.

Хатори не заставил себя долго упрашивать.

Он никогда не заставлял – порой к большому сожалению Хайнэ.

Он прошёл несколько шагов, раздвигая высокие травы, и сделал то, что предлагал названному брату – рухнул в цветы, закинув ногу на ногу и подставив лицо солнечным лучам, лившимся с пронзительно голубого неба.

Хайнэ смотрел на его рыжие волосы, рассыпавшиеся среди нежно-зелёной травы, одновременно чувствуя на себе взгляд незнакомой девушки

«Что она на меня смотрит?! – подумал он с отчаянием. – Смеётся, да?! Как смешно…»

Руку его, лежавшую на колене, внезапно что-то защекотало, и Хайнэ, опустив взгляд, с удивлением заметил бабочку, бесстрашно опустившуюся к нему прямо на запястье.

Он замер, стараясь не спугнуть её и глядя на прозрачные нежно-золотистые крылышки.

«Да нет же, – промелькнуло в его голове. – Она не знает, что я урод. Она видит только моё лицо, и я кажусь ей симпатичным. Она любуется мной…»

Какая странная насмешка судьбы – оставить ему лицо вполне нормального, даже красивого человека, превратив при этом тело в иссохший остов.

Но всё же приятно…

Губы Хайнэ тронула лёгкая улыбка, и он непроизвольно шевельнул рукой, пытаясь спрятать в ярко-алых рукавах свои пальцы-веточки, тонюсенькие и неприглядные.

Бабочка вспорхнула и улетела.

– Раз господин не идёт к цветам, то цветы идут к господину, – раздался над ухом знакомый голос, и Хайнэ, поперхнувшись от неожиданности, получил в безраздельное владение целую охапку огненно-красных цветов, обдавших его волной сладкого аромата.

Хайнэ вскинул взгляд; названный брат усмехался.

С ним всегда было так – сначала он раздражал просто до изнеможения своим поведением и высказываниями, а потом делал что-то… и оставалась только щемящая боль в груди.

Краем глаза Хайнэ увидел, что девушка, тем временем, приближается к ним.

«Но она же не посмеет заговорить с нами, нет?!» – испуганно подумал он.

Она посмела.

– Я увидела, что господин тоже празднует, – сказала она, поклонившись, и с лёгкой улыбкой протянула Хайнэ цветок.

Тот растерялся, и в голове у него замелькало сразу много мыслей.

Разве сегодня какой-то праздник? С чего она взяла? Наверное, потому что Хатори вручил ему охапку цветов… Но что это за праздник, почему он о нём ничего не знает?

Одновременно он думал о другом: представлял, как повёл бы себя, если бы был здоров. Девушка, хоть и крестьянка, была довольно симпатична, к тому же неплохо одета, а так называемая «любовь на одну ночь» между знатными господами и простолюдинами не возбранялась. Если, конечно, не оканчивалась тем, что, в нарушение всех существующих правил, совершила Ниси – браком… Но это было не важно. О, если бы он был здоров…

Хайнэ представил, как соскочил бы с повозки, как принялся бы любезничать с девушкой, сыпать шутками – все эти картины вообразились ему до того живо, что его пробрала дрожь.

Реальность была гораздо хуже – в реальности он не решался даже высунуть руку из-под рукава, чтобы взять протянутый ему цветок.

Положение спас Хатори.

– Какой сегодня праздник, госпожа? – спросил он, забирая подарок из рук девушки. – О чём ты говоришь?

– Разве господа не знают? Наша возлюбленная принцесса, светлосияющая, вернулась из путешествия с женихом, прекрасным, как лунный свет, и повелела праздновать по всей стране, дарить друг другу цветы и запускать фейерверки. Сегодня  двери всех домов открыты настежь, а каждый гость ценится на вес золота. – Девушка помолчала. – Я не посмею пригласить господина, но если бы он соизволил отпустить своего асталахан…

Хайнэ охватила тоска: он вспомнил тот день, когда был представлен принцессе Таик, когда сердце в его груди впервые заколотилось так быстро при виде реального человека, а мысли наполнились мечтами о нём – о ней. Недолго же это продлилось, очень недолго…

Хатори молчал, не поправляя ошибку девушки.

Впрочем, ошибку ли? Асталахан – верный, преданный слуга, самый любимый у господина, или чаще госпожи, тот, кто всегда находится рядом и выполняет любые поручения. Хатори такой и есть.

Взгляд Хайнэ упал на охапку цветов, которую он до сих пор держал в руках.

Брат ничего не говорил, но ему, конечно же, хотелось пойти. Как он рвался в Ашталер…

– Конечно, я отпускаю моего асталахан, – сказал Хайнэ, ни на кого ни глядя. – Пусть идёт.

Хатори с готовностью спрыгнул с повозки.

«Он действительно уйдёт и оставит меня одного, беспомощного?!» – промелькнуло в голове у Хайнэ.

Названный брат оглянулся через плечо.

– Не волнуйся, господин, твой асталахан вернётся через четверть часа.

Он быстро зашагал вслед за девушкой.

Хайнэ несколько мгновений смотрел на них, а потом, не дав себе времени опомниться, высунулся из повозки и закричал:

– Подожди, я пойду с тобой!

В тот момент он почувствовал дикий ужас, как и всегда при мысли о простолюдинах и об уродстве, которое мерещились ему в их бедняцких поселениях, но в конечном итоге ему не пришлось пожалеть о своём поступке.

Когда он появился в крестьянском доме – вероятно, самом лучшем в деревне, но всё же выстроенном из простого дерева и незамысловато обставленном – хозяйка выбежала навстречу, упала перед ним на колени.

Люди, толпившиеся у задней стены комнаты – вероятно, её мужья и дети – стояли, низко опустив головы.

Пусть под его одеждой и скрывалось уродливое тело, но они видели только парадное облачение из ярко-красного шёлка, расшитого экзотическими птицами, и для них Хайнэ представлялся почти божеством – всего лишь рангом ниже членов императорской семьи.

А то, что Хатори при этом нёс его на руках… ну, так стопы божества и не должны касаться земли, не так ли?

Странно только, что такие же люди когда-то чуть не разорвали его в клочья на площади Нижнего Города.

Великая честь для нашего дома – твердила мать семейства, прилежно отбивая поклоны – ваше появление принесёт нам счастье на весь будущий год. Вы, без сомнения, так же красивы, как Онхонто, будущий муж нашей прекрасной, светлосияющей…

От последнего замечания у Хайнэ заледенела кровь.