Текст книги "Солнечный змей (СИ)"

Автор книги: . Токацин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 60 страниц)

Он повернулся к своим воинам и указал на пленников, но тут же опустил руку и посмотрел вниз. По его наколеннику стучал лапой Призыватель.

– Что такое, Тарикча Ксази? Говори!

– Н-нерси… Водяной Стрелок – он хочет что-то сказать тебе, почтеннейший Унгвана, – выпалила крыса и распушила усы. – Хочет поговорить с тобой!

Жрец повернулся и смерил Речника тяжёлым взглядом. Фрисс усмехнулся – Унгвана выставил вперёд ладонь и нахмурился.

– Не надейся, коатек. Твои уловки уже не принесут пользы. Забирайте их!

Стражники Яо кинули пленников воинам Унгваны, Фрисс думал, что шмякнется на мостовую, но его подхватили и развернули вверх лицом. Шест не принесли – потащили так, ухватившись за лианы. Краем глаза Речник увидел понурую крысу – Призыватель сел на мостовую и подпёр голову лапами.

Сверху проплывали сплетённые из листьев навесы, иногда – столбы и перекладины со свисающими с них лозами, выступы белокаменных и красновато-жёлтых стен. Мокрый речной ветер холодил кожу. Река была совсем рядом – большая, полноводная, медлительная, но не затхлая, чистая, как хрусталь.

Когда навесы разомкнулись, и Речника вновь поставили на ноги, он изумлённо замигал. Прямо перед ним уступами поднимался к небу каменный храм – ступенчатая башня, едва отличимая от тех, что он видел в Нерси’ате. Чаши, наполненные огнём, стояли вдоль лестницы, под ней, за каменной плитой, слегка отодвинутой, зияла дыра. По ступеням, закрывая высеченные на камнях узоры, сползала цветущая лоза – Фрисс увидел на поворотах кадки с землёй, из которых свисали пучки корней, толстые, как корабельные канаты. Он усмехнулся и покосился на Нециса – что Некромант теперь скажет насчёт норси и их страха перед нерсийскими руинами?!

Нецис не сказал ничего – его вытащили вперёд, к подножию лестницы, и бросили на мостовую. Трое норцев в куртках из бледной человечьей кожи ждали там – и Унгвана, подойдя к ним, склонил голову.

– День на исходе, Унгвана Ксази, – отрывисто сказал один из них. – Ты отдаёшь их?

– Отдаю до рассвета, – кивнул жрец. – Слово за Укухласи – да не оставит она нас во мраке!

Фрисса и Алсага бросили рядом с Нецисом. Трое склонились над ними. Фрисс резко выдохнул – то, что он принял за меховой шлем, было лицом. Над ним стоял, сверкая жёлтыми глазами, Инальтек из клана Идэвага.

Речник собирался вытерпеть всё без стонов – и всё-таки не закричал, когда демон провёл ножом по его груди, оставив узкий длинный надрез. Рядом хрипло мяукнул Алсаг – с ним сделали то же. Над головой мелькнула чёрная арка, и Фрисса накрыл прохладный красноватый мрак. Его внесли внутрь храма, за толстые стены, и он увидел пролом в крыше, отчасти прикрытый огромным листом лозы. Листья, высеченные из камня, ступенями спускались по стенам, и самый нижний краем лежал на резной беломраморной чаше. Над чашей, протянув к ней руку с таким же пятипалым листком – его черешок казался таким тонким, что Фрисс удивился, как он не подломится – стояла, раскинув по стене широкие крылья, полуженщина-полукошка с двумя руками и двумя чёрными лапами. Дымчатый кварц мерцал в её глазницах. Фрисс встретился с ней взглядом и почтительно склонил голову.

– Силы и славы, о Укухласи, защитница земель и небес! – Унгвана вскинул руки, подставляя ладони под края каменных листьев. – Мы привели к тебе троих Нээр’иси. Мы схватили их, когда они ещё не сделали явного зла – но ты знаешь, что они успели сделать в тайне. Реши их судьбу так, как тебе угодно.

Блики задрожали на листьях, как будто камень качнулся под ветерком. Жрец склонил голову и повернулся к подручным, но им ни к чему были приказы – они знали, что делать.

Речника снова положили на жёсткие камни лицом вверх, и край резного листа в руке богини теперь свисал над ним, а закатное солнце светило в глаза. Рядом, на локоть от Фрисса, положили Некроманта, а за ним – Алсага.

– Здесь твой путь завершится, коатек, – прошептал над его головой Яо – Речник даже вздрогнул, он и забыл уже о младшем жреце. – Такие, как ты, не заслуживают милосердия. Скоро твоя кровь омоет эти листья.

– Яо Ксази, не торопись, – хмуро взглянул на него Унгвана. – Слово за Укухласи, не за тобой. Слушайте, Нээр’иси, это последняя ваша надежда. Кто знает – может, вы творили не только зло, и богиня пощадит вас – или вовсе сочтёт невинными? Если до рассвета с листьев прольётся роса, она смоет с вас всю вину, и никто из Ксази более не тронет вас и пальцем. Если нет – утром вы умрёте.

Он посмотрел на каменный лист и пошёл к выходу, не оглядываясь ни на жрецов, ни на пленников. Яо недобро оскалился.

– Не надейся на милость богини. Дожди давно обходят нас стороной, а туман сюда не проникает. Неоткуда взяться росе на листьях. Ты не обманешь богиню, коатек, и твой наставник, омерзительный полутруп, тебя не спасёт. Смотри в глаза смерти!

– Яо Ксази, – тихо окликнул его верховный жрец. – Ступай прочь.

Один из южан замешкался, будто поправляя одеяние, и посмотрел на Речника. Это был Инальтек, и в его глазах читалось сочувствие.

– Богиня справедлива, – прошептал он. – Может…

– Берегись, Ксази, – крикнул от двери Яо. – Не трать сострадание на коатеков!

Тени скользнули мимо, тяжело лязгнула каменная плита, запечатывая вход. Фрисс смотрел на лицо Укухласи – её прозрачные глаза покраснели от бликов заката.

«Всё небо уже в крови,» – Речник стиснул зубы. «Тзангол, должно быть, радуется. И никто ему теперь не помешает…»

Он напряг руки, попытался шевельнуть пальцами – связанные ладони чуть-чуть сдвинулись. Если бы удалось дотянуть до груди и вынуть стрелу…

Нецис не шевелился, дышал тяжело и прерывисто. Пена снова выступила на губах. Фрисс тихо зашипел от гнева и досады. «Гедимина я убил – в спину, безоружного… Нецис из-за меня умирает… Алсаг и Флона…» – он скрипнул зубами. «И Река…»

Руки сдвинулись ещё на полногтя. Фриссу казалось, что его тело вылеплено из полужидкой глины и при каждом движении растекается. Вроде бы прошло несколько мгновений – а багровые сполохи на стенах уже потускнели, и небо в проломе видится тёмно-синим и стремительно чернеет…

«Дрянной из меня изыскатель,» – Речник зажмурился и дёрнул руки на себя – плечи заныли от усилия, но ладони, будто влипшие в камень, сдвинулись всего на ноготь. «Хуже некуда. Но искать больше некому. Если не выберусь я – никто ничего не сделает. И всё сгорит…»

Он остановился – от напряжения уже гудело в ушах. Теперь и из его рта текла пена. Закат догорел, и на камни бросали отсветы только магические оковы – ленты из подвижного пламени. Фрисс посмотрел на листья над головой и слабо усмехнулся. «А ведь они вырезаны так, что вода на них задерживается. Корытца с приподнятыми кромками… Этот Унгвана, верно, любит насмехаться над пленными. Что он сделает, когда с неба польётся огонь?..»

Связанные ладони коснулись макушки. Фрисс усмехнулся. Теперь поднять их, протащить над лицом… Может, и успеет до рассвета. Перетрёт верёвки о каменный лист и поднимется по ступеням. Если не подведёт отяжелевшее тело – с листа на лист можно перелезть. Храм на площади… Много ли там стражи? Надо прихватить что-нибудь тяжёлое. Отломать, что ли, от статуи каменный лист?..

Что-то маленькое и холодное упало ему на грудь. Речник дёрнулся – широкое красное кольцо вокруг ранки разом вспыхнуло болью. Что-то снова упало – на грудь, на лицо. Боль отступила. Фрисс шевельнул руками и охнул от удивления – они снова двигались, он одним махом поднял их над головой! Он растерянно замигал, глядя на тёмные листья над головой. С них капала вода – с каждой секундой обильнее. Стрела, выползшая из ранки, лежала на груди, и красное пятно под ней стремительно светлело. Речник рывком поднялся, и путы на ногах и руках расползлись, как гнилые нитки. Вслед за ними растаяли огненные ленты. Фрисс потёр мокрые запястья. Капли падали дождём, и пахло от них лепестками Ойо’Нви и – едва уловимо – жареной рыбой.

– Укухласи?! Славы и силы! – Речник широко усмехнулся, вскинул голову – глаза статуи, на миг засиявшие синевой, медленно гасли. Рядом шевельнулся и тихо застонал Нецис. Речник растерянно мигнул, помотал головой и бросился к Некроманту.

Нецис уже сбросил путы и сидел, подставив лицо под капли. Ранки и порезы на груди затянулись бесследно. Рядом, положив голову на колени колдуна, растянулся Алсаг и лениво жмурился. Капли падали ему на уши, он вздрагивал, прижимал их, но не двигался с места. Некромант рассеянно ощупал его лапу, сняв последние повязки, довольно кивнул и посмотрел на Речника.

– Боги! Нецис, я боялся, что живым тебя не увижу, – Фрисс обнял его, не обращая внимания на холод, идущий от белесой кожи. – Это я втащил тебя во всё это…

Некромант судорожно вздохнул и прижал Речника к себе.

– Ты вернулся за мной там, на корабле, – прошептал он на ухо Фриссу. – Мог уйти, должен был уйти, но вернулся. Спасибо…

– Да ну, проку от моего возвращения, – смутился Речник. – Нецис, ты встать можешь? Пора уходить отсюда. Не хватало ещё дождаться местных!

Каменная дверь лязгнула, огненный шар повис под дырой в крыше, озарив храм изнутри, и мокрые листья вспыхнули золотом и рубином. Алсаг подпрыгнул на месте, разворачивая перепонки на хвосте, Фрисс рывком поднялся, оттеснив Нециса за спину, и выставил перед собой руку.

– Ал-лийн!

Водяной шар вздулся и расплющился, превращаясь в мерцающую стену между ним и теми, кто стоял у входа в зал. Сквозь водяное марево Фрисс видел красную броню, чёрный ушастый шлем и бледную кожу на панцирях. Тот, кто в шлеме, шагнул вперёд, показывая Речнику пустые ладони.

– Отчего ты думаешь, что мы лишены чести? – спокойно спросил Унгвана; в его голосе не было ни страха, ни удивления, как будто иного он и не ждал. Сверкающие водяные капли всё падали с листьев, скатывались по плечам Речника, и он чувствовал, как уходит тупая ноющая боль из черепа, и тело наполняется силой.

– Укухласи, справедливая, сказала своё слово, и мы его услышали, – продолжал Унгвана, бесстрастно глядя на пленников сквозь водяной диск. – Вас, троих, она признала невиновными и заслуживающими жизни. Пусть это странно звучит для нас, Нор’иси, но, видимо, бывают и добродетельные коатеки, и вы – из них. Вы, трое, свободны и чисты перед богами и смертными. Я, Унгвана, обещаю.

Водяной шар разлетелся брызгами. Фрисс растерянно смотрел на жреца. Чёрные глаза-провалы по-прежнему ничего не выражали. Четверо норцев за его спиной с почтением глядели на Укухласи, прижав ладони к груди.

– Ты сказал – мы свободны? Мы уйдём отсюда, и вы не погонитесь за нами, не насажаете в нас стрел и не свяжете магией? – нахмурился Речник. – И все Ксази забудут, как нас звать, и никто не…

Унгвана склонил голову.

– Вы перенесли боль и унижения, – бесстрастно сказал он. – Я об этом сожалею. Веришь ты мне или нет – но будет так. Никто из Ксази больше не преградит вам путь. Укухласи говорит, что вы должны жить и делать то, что делаете, остальное не волнует Умма Ксази. Ты согласен, Яо Ксази?

Южанин в красной броне по правую руку от жреца вздрогнул и шагнул вперёд.

– Я повинуюсь слову Укухласи, – пробормотал он, опускаясь на колени и прикасаясь лбом к полу. – Я прошу прощения за сделанное и сказанное. Я был несправедлив к вам, о коатеки. Слово за вами.

Четверо жрецов отступили от Яо, Унгвана взглянул на Фрисса, как будто чего-то от него ожидая. Речник нахмурился и ощупал свою грудь – следа от ноги Яо, разумеется, не осталось, но кожа до сих пор горела при одном воспоминании. Он сделал шаг к стоящему на коленях. Никто не двинулся с места.

– И кто теперь похож на гнилую чинпу? – Фрисс поморщился и отвёл взгляд от Яо. – Мы не коатеки – мы люди Великой Реки, и это видно каждому, у кого не срослись веки. Разбирайся со своими жрецами сам, о Унгвана. Где мои мечи и моя Двухвостка?..

…Утро выдалось солнечным, небесный огонь без препятствий лился на мостовые и силился испепелить каждый камень и каждый лист, и слабый ветерок с речной пристани не мог развеять удушливую жару. Впору было раздеться догола, собственная кожа казалась тесной и жаркой – но Фрисс, не обращая внимания ни на духоту, ни на солнечный огонь, сидел в боевых доспехах, туго затянув все ремешки, и даже не отгонял от себя Алсага, пристроившего раскалённую голову на бедро. Нецис в тёмно-серой кольчуге из чешуй праха сидел рядом и ел так, будто его не кормили лет двести. Блюдо с жареной рыбой почти уже опустело, на нём не осталось даже костей, и теперь Некромант тщательно вымакивал лепёшками жижу, оставшуюся на дне плошки с яусурвой. Фрисс из вежливости оторвал половину лепёшки, макнул в яусурву – и так и сидел с едой в руке, давно остывшей, и не решался донести её до рта. Вторая рука у него была свободна – и он осушал уже третью чашку светло-жёлтой пенной мвенги – странного местного вина, приятного, но коварного, как нерсийская топь. Алсаг уже не косился ни на плошки, ни на оплетённый листьями кувшин – он был сыт и доволен, и что-то мерно рокотало в его горле.

На груди Фрисса белела подвешенная за хвост рыба, тщательно вырезанная из кости – Речник подозревал, что из кости кого-то разумного, и такая же подвеска добавилась к двум другим на шее Нециса. Каждый, кто заходил под навес постоялого двора у стен храма Укухласи, останавливался на пороге, впивался взглядом в лица путников, потом – в их амулеты, хватал ртом воздух и с большим трудом отворачивался и шёл дальше. Фрисс, махнув на всех рукой, сидел вполоборота к двери и глядел на Нециса. Некромант поглощал рыбу, но Речник не сомневался – его слушают, и очень внимательно.

– Он ведь узнал меня, Нецис. Узнал. У него тут дыра была… чёрная дыра, и кожа вокруг обуглилась, у него только один глаз был… и он смотрел на меня. Он удивился, но… не пытался ничего сделать мне, ничего… – Фрисс помотал головой и судорожно вздохнул. – Это Гедимин был. Не морок, не призрак – он сам. И он убивал так страшно… он же не мог, я знаю, не мог…

Нецис сочувственно покачал головой и на миг оторвался от плошки.

– Фрисс, я совсем не знаю Гедимина. Тебе виднее. Это сны о какой-то очень далёкой войне. Гедимин, возможно, знает её, а я – нет.

Речник нахмурился.

– Нецис… Я ведь пообещал ему весной… пообещал, что никогда не выстрелю в него. А теперь… Ведь я даже не окликнул его, не позвал по имени…

– Та-а… Думаю, ваша встреча во сне навряд ли навредила ему наяву, – покачал головой Некромант. – И если он видел то же, что и ты, он поймёт тебя. Куда больше мне интересен воин в красном и золотом. У него щупальца ниоткуда не свисали?

Фрисс изумлённо мигнул.

– Щупальца?!

– Солнечный змей без ума от крови. Когда он заставляет друзей и родичей убивать друг друга, это… – Нецис задумчиво сощурился. – Это для него – как для Алсага хмель, а для тебя – купание. Он непременно заглянул бы в такой сон. И красный воин, радующийся крови и приказывающий убивать… та-а, синхи… возможно, тень змея в твоём сне. В другой раз присмотрись к таким теням. Ты воюешь во сне, Фрисс, но твой враг – не Гедимин, так и оставь его в покое…

Он посмотрел на опустевшие блюда и вздохнул.

– Фрисс, я всё съел – и я не наелся. Не принесёшь мне ещё? И… ты зря не ешь, после всех этих волнений нужно восстанавливать силы.

– Я принесу, Нецис. Обо мне не беспокойся – я сыт, – покачал головой Речник и поднялся с места, переложив голову Алсага на ногу Некроманта. Кот дёрнул ухом, но глаз не открыл.

Десятком ступеней ниже, в подвале с каменными стенами, булькал над багровыми углями котёл с яусурвой, и южанин, блестящий от пота, выдавливал туда медуз. «Так и знал, что без этой дряни не обошлось!» – поморщился Речник, вспомнив, что привкус яусурвы сразу показался ему знакомым.

– Хаэй! Есть ещё рыба?

Южанин молча дотянулся до огромной каменной плиты – тонкого листа, на котором шкворчала промасленная рыба – и смахнул, сколько мог, на блюдо, подставленное Речником, заострённой палкой потянулся к лепёшкам, но тут его взгляд упал на резную рыбу – и он вытаращил глаза и чуть не уронил палку в котёл.

– Хватит уже глазеть! – рявкнул Фрисс. – С утра не надоело?!

Норси невозмутимо поддел груду ещё дымящихся лепёшек и шмякнул на блюдо поверх рыбы.

– Всегда радостно видеть, как справедлива богиня, – ответил он с усмешкой. – Маул Идхева Ксази третий год носит белую рыбу, каждый раз видеть его мне приятно. У вас достаточно мвенги?

– Даже многовато, – покачал головой Речник, чувствуя слабость в ногах. – Маул Идхева? Жрец-Инальтек из клана Идэвага? Так он тоже…

– Он был пленником в Джегимсе, его привезли из леса, – кивнул повар. – У него было много язв от хоки. Его оставили в храме на ночь, и богиня его вылечила. Он здесь теперь, с двумя жёнами. Очень приятно видеть его, когда он приходит.

– Вот как… – протянул Речник, поудобнее хватаясь за горячее блюдо и двумя пальцами подцепляя полную плошку. – Он храбрее, чем я.

Нецис благодарно кивнул и вновь накинулся на еду – Фрисс только удивлялся, как в нём всё умещается. Он стёр каплю жира с броневой пластины на боку и остановился – что-то зашуршало в задетом кармане.

– Что это? – нахмурился Речник, разглядывая сложенные листки с кривыми чертежами и наспех сделанными пометками. – А-а, водяная дорога…

Он скривился и швырнул скомканные листы в угол, в чашу дымящейся жаровни. Поток горячего воздуха приподнял их, едва не выкинул из чаши, но спустя мгновение они закорчились, быстро чернея. Фрисс отряхнул руку и тяжело вздохнул.

– Рано или поздно боль утихнет, – тихо сказал Нецис, покосившись на него. Речник махнул рукой.

– Нет никакой боли. Пусть идут, куда идётся, но от меня подальше. Ты прав был, Нецис, не стоило нам заходить в поселения. Скорее бы в путь…

– Приведут Флону – пойдём дальше, – кивнул Некромант. – Ритуалы Ксази мне, конечно, нож испортили, но поправить можно. О дороге не беспокойся.

– Может, двинемся по реке? – Фрисс покосился на дверь – оттуда тянуло мокрой травой и тиной. – Если она есть – отчего по ней не плыть?

– Та-а… си-меннэль, – хмыкнул Нецис. – Мысль неплоха, но в Риалтемгел мы по реке не доплывём. Сделаем, пожалуй, крюк по лесу, потом выйдем на берег. До Хлимгуойны по воде ближе, но Риалтемгел… есть у меня на него надежды.

Тень упала на край циновки, и кто-то шмыгнул носом над головой Речника. Тот вскочил, вырывая мечи из ножен, увидел испуганное лицо Нкуву и ошарашенный взгляд Акитсы и едва удержал руку.

– Укк… удачной охоты вам, о коатеки, – пробормотал Нкуву, прижимая ладонь к груди и низко склоняя голову. Акитса, помедлив, повторил за ним и слова, и жест. Фрисс нахмурился.

– Что нужно?

Южане переглянулись, затем Акитса молча поклонился и ткнул Нкуву кулаком в бок. Воздухоплаватель шагнул вперёд, не поднимая взгляда от циновок.

– Укка-укка… Водяной Стрелок, Укухласи освободила вас совсем? Была роса на листьях… и все, и почтенный Яо, признали…

– Да, и вы больше не уасига, – хмуро кивнул Речник. – Идите домой.

– Кэ-эс… – уши Нкуву медленно багровели, будто накаляясь изнутри, и выглядело это престранно. – Никто из нас не отравлен… и не был. Водяной Стрелок! Я встану к тебе спиной – хоть прямо здесь – а ты ударь меня по затылку, так сильно, как хочешь.

Речник мигнул.

– Зачем мне заниматься такой ерундой? – бросив мечи в ножны, он опустился обратно на циновку, не глядя на южан. Нкуву шмыгнул носом, Нецис тронул Речника за руку, глядя на норцев пронизывающим взглядом.

– Водяной Стрелок, – подал голос Акитса, – той ночью были слова… о дороге для воды и о железном городе, что там тоже есть дорога, и ты сказал…

– Домой идите, оба, – поморщился Фрисс. – Пока взаправду не проклял.

Нкуву переступил с ноги на ногу – ни подойти ближе, ни отступить он не решался.

– Водяной Стрелок, ты лучше ударь меня. Я же тебя ударил… Не злись на Миджити!

– Ничего не будет с вашим Миджити, – махнул рукой Речник. – Делайте что хотите, только от меня подальше. Что ты вяжешься ко мне, Нкуву Хвани?!

Нецис холодными пальцами сжал его запястье. Фрисс вздрогнул и удивлённо посмотрел на него.

– Нкуву Хвани очень хочет, чтобы ты за него договорился с его совестью, – тихо, но отчётливо проговорил Некромант, прозрачными глазами глядя на южан. Охотникам не по себе было под его взглядом, но они не отступали.

– А Акитса Токаджити ещё надеется, что ты проложишь ему тропу в железный город, – Нецис ухмыльнулся. – Туда, где пропали сотни смелых воинов, а по развалинам летает пламя. Множество стальных и бронзовых пластин, лезвия из лучшего обсидиана, и что ещё там лежит, под камнями и костями… та-а, илкор ан Хо’каан… всё это в его глазах, но нужна ведь тропа… Верно, Акитса Токаджити?

Вздрогнув всем телом, охотник склонил голову.

– У меня есть вакаахванча, – прошептал Нкуву. – Я всё возьму – вещи, припасы… Нецис Изгнанный, тебе подчиняются мёртвые, а Водяному Стрелку – все воды, и огонь его боится. Водяной Стрелок, ты говорил той ночью, и мы слушали – и верили. Ты очень зол теперь на нас, мы тебя ранили, но вдруг что-то можно…

– Забудь, – Речник потёр затылок, выразительно глядя на южанина. – Яо Ксази проложит тебе тропу, а твоей деревне – водовод.

Он разорвал пополам лепёшку, разломил по хребту жареную рыбину, плюхнул сверху ложку яусурвы и принялся жевать, не глядя на норцев.

– Фрисс, ты не спешил бы, – покачал головой Некромант, задумчиво разглядывая пришельцев. Они дошли уже до двери, но на пороге обернулись. Речник покосился на них и раздражённо вздохнул.

– Нецис, ты о чём? Теперь и в тебе пробудился долг Речника?

– Не в долге дело, – покачал головой Некромант. – Этот их железный город, Риалтемгел… Нам туда надо, но у нас нет Двухвостки – и ещё два или три дня не будет. А у них есть корабль и жажда приключений. Последнее – их беда, а вот первое нам пригодилось бы.

Речник удивлённо мигнул.

– Ты им так запросто спустишь, что они тебя отравили и чуть кожу не содрали?

– Дела страха, – вздохнул Нецис. – Он на многое может сподвигнуть. А я привык вызывать страх и отвращение. Но вот делу всё это мешать не должно. Если есть корабль – отчего бы на нём не лететь?..

Растопленный жир шипел, остывая в снегу, блестел, стекая каплями по примятой траве. Хийкиммиг настороженно обнюхивал зелень, его уши стояли торчком и вздрагивали на любой шорох. Повозка, сменившая полозья на колёса, стояла у кромки льда, и Хагван косился на неё и судорожно сглатывал – не то думал о погибшем Речнике, не то предчувствовал непрестанную тряску. За три месяца разбитая колея не стала ровнее, только скрылась под низкорослой, прибитой ветрами к земле травой. Кесса тронула землю у корней – она была твёрдой, как камень.

– Мы кормим вас, духи, охраняющие землю травы. Проложите для нас широкую тропу… – Кытугьин выплеснул остатки жира в траву и бросил ложку следом, поворачиваясь к огню. Кесса бесшумно протиснулась в щель в пологе и склонилась над огромным белым коконом.

Ещё в Элуатаа мёртвого Речника завернули в шкуру хийкиммига, её краем, как капюшоном, прикрыли лицо. Лёд пропитал тело Яцека насквозь, оно до сих пор было холодным, твёрдым и белым как снег. Кесса откинула край шкуры, дотронулась до ледяной щеки.

– Мы вернулись уже, Речник Яцек. Мы в Куо. Тут уже лето. Смотри, даже здесь, у северной границы, зелёная трава…

Она просунула пучок травинок под заиндевевшую броню, тихо всхлипнула и села на край повозки.

– У-ух, странная у вас долина, – покачал головой Икымту, растирая в ладонях зелёный лист. – Столько мягкой травы – и совсем нет ниххиков! А там, где на скалах растут копья, – там целые стада!

– Здесь мало травы, Икымту, – неохотно отозвалась Кесса. – Не хватит никакому стаду.

– Каримас милосердный… – Хагван, болезненно щурясь, глядел в небо. – Кесса, посмотри на солнце! Видишь?!

Небо, усеянное мелкими облачками, по-летнему бледное, показалось Речнице нестерпимо ярким после северного марева. Она замигала, утирая слезящиеся глаза, и кивнула.

– Солнце в красном венце. Солнечный змей ещё жив…

– И мы вернёмся ни с чем, – поморщился олданец. – Что же теперь будет?!

– У-ух, у нас нет друзей, – пробормотал Икымту, озабоченно хмурясь. – Лёд нам враг, и огонь нам теперь не друг. Плохо…

– Будем сами себе друзьями, – пожала плечами Речница. – Будем сражаться там, на Реке. Если не повезёт, Речник Яцек встретит нас в Долине Тёмных Рек. Он в Чертогах Кетта, наверное, не могли его туда не позвать, но он к нам выберется.

…Гуделка взвыла отчаянно, словно умоляла о пощаде, и с бревенчатых стен Куомиэси послышались встревоженные крики, а затем ругань – здесь непривычны были к таким воплям. Кытугьин, стоя на краю повозки, раскручивал ремешок, и вой не прекращался, пока навстречу его телеге, замершей чуть в стороне от ворот, не вылетели из города всадники-Хармаканса и очень сердитый Серый Дракон. Солмик спрыгнул с повозки и ждал их, спокойный, как льды Хеливы.

…Койя сидела на краю постели, навострив уши, и крутила головой. Что-то озадачило кошку, но что?.. Кесса поднесла руку к её усам – кошка понюхала пальцы, шевельнула ушами, потрогала руку лапой и недоумённо мигнула.

– Солмикское мыло, – хмыкнул Хагван, с трудом запихнув в рот очередной кусок пирога и тут же потянувшись за следующим. – Она удивляется – её привезли в город и не вымыли! И от тебя костяной золой не несёт.

– Хагван, – Речница со вздохом потянулась за ложкой, олданец пригнулся. – Ты сейчас по-солмикски говоришь. Если Кытугьин не спит…

– Вайнег бы побрал это зелье, – поморщился герольд. – Мне бы в столовой по-солмикски не заговорить! А Кытугьин спит, не волнуйся. И Аса, и Икымту. Странные люди! Тут в кои-то веки принесли человеческую еду, а они ничего в рот не взяли… Кесса, помнишь ту похлёбку из хумики? Речник Яцек ещё… сказал тогда – мол, я есть её не умею? Вот бы снова той похлёбки…

Хагван шмыгнул носом и откусил от здоровенного ломтя, сочащегося жиром.

– Морнкхо умеет её варить, наверное, – вздохнула Кесса. – Вот вернёмся в Замок, найдём его… если только с ним то же не вышло…

Она поёжилась.

Трижды в тот вечер Кессу и Хагвана вводили в купальню. Солмикская раскраска поддавалась неохотно, кровавой водой стекая по коже, пока лицо и руки не побелели. Полосы траурных узоров обвили запястья Речницы, священные знаки Таурт заалели на кистях. Меховую одежду унесли, и Кесса снова надела куртку Чёрной Речницы, вяло удивляясь, как тесна та стала в груди и животе, – хоть сразу же вставляй клинья…

Ночь – тёмная, тёплая и безветренная – была за приоткрытым окном. Кесса, едва открыв глаза, потянулась за оружием. Солмик отступил, показывая пустые ладони. Речница тихо охнула.

– Ничего, это Кытугьин, – громким шёпотом сказал с соседней лежанки Хагван.

– Что случилось? – тихо спросила Речница, спуская ноги с постели – прямо в подготовленные с вечера сапоги.

– Я вернул, – солмик поставил к изголовью кувшин и маленькую коробочку. – То, что дал мне воин Яцек. Это вещи Яцека, у меня остались…

– Кытугьин, это твоё теперь, – покачала головой Кесса. – Это вам, чтобы ледяные демоны не смели вас тронуть. Речник Яцек… он обиделся бы, очень, если бы вы это ему вернули. И ещё… тут янтарь и лезвия, может, от них вам тоже будет польза. Хелега ими не убьёшь, но мясо резать можно.

Она протянула солмику свёрток. Северянин мигнул.

– Что скажет ваш вождь? Вернуть ему эти вещи – так правильно?

– Он отпустил бы вас с хорошими подарками, – вздохнула Кесса. – Не с этой чепухой. Вы защищали нас там, в земле льда. Вы вернули Яцека домой. Берите! Не вздумайте отказываться.

– Мы плохо вас защищали, – нахмурился Кытугьин. – Совсем плохо! Там, на Имлегьине, рядом с Яцеком никто из нас не встал. Ты и Хагван – вы там чуть не умерли, но сразились, а мы спрятались в долине. Больше вождь Свенельд не доверит нам южных гостей.

Мрак уже не казался таким густым, теперь Кесса видела густой мех на длинной накидке солмика, видела неподвижные силуэты за его спиной – Аса и Икымту тоже были здесь, во всей одежде, обвешанные дорожными тюками. Речница мигнула.

– Кытугьин! Ты поднялся уже? Темно же ещё…

– Мы уедем с рассветом, – покачал головой солмик. – Вождь Свенельд отпустил нас. Мы пришли попрощаться. Икымту, иди сюда!

– Уезжаете? – Кесса растерянно заморгала. – Но…

– Вы сложили костёр для воина Яцека, я видел его, – склонил голову Кытугьин. – Мы не делаем так. Я думаю – нам не надо тут быть. Пусть Праматери хранят вас всех. Чиньян!

Он обнял Кессу, и она коснулась щекой его щеки, блестящей от красного жира. Койя негромко мяукнула.

– Хагван, держи, – Икымту протянул олданцу пару тяжёлых солмикских стрел. – Если хелеги прийдут в твою долину, убей их!

– У-ух, странная у тебя повозка, – пробормотала Аса, качая головой. – Возьми шкуры, которые мы привезли, сделай там полог. В небе – лишь прозрачный лёд, долго ли там замёрзнуть…

– Смотри, Кесса, – Икымту показал Речнице неприметный тёмный камешек на кожаном шнурке. – Это я взял из дома, когда мы стояли в Навиате. Отец привёз с горы, где лежит Вольга. Это твоё. Вольга – сильный дух, пусть он за тобой присмотрит. За тобой ходят разные духи, но им только бы шутить и смеяться. А Вольга – защитник. Он будет с тобой, пока твой муж не вернётся, а твой сын не окрепнет. Чтобы ты не отбивалась одна от всех врагов…

…Дождь прошёл на рассвете, но близок уже был полдень, и трава просохла, и от леса пахло нагретой солнцем сосновой корой и гарью далёких пожаров. Костёр сложили на высоком холме, на дрова не поскупились, и Серые Драконы, склонившись к огню, поддавали жару. Целая гора толстых просмолённых веток сложена была у подножья, и их неспешно подкладывали в костёр, – ему суждено было гореть до вечера, пока тело, обращённое в лёд, не растечётся алой водой. Кесса смотрела, как поднимается над холмом чёрный дым, и часто мигала. Как сквозь туман, видны были за холмом сидящие рядком огромные деревянные птицы, и стреноженные раулии, и силуэты в мантиях – чёрных, багровых, зелёных и бурых… Кессе показалось однажды, что в толпе мелькнул седой Ченек с перьями в волосах, но она могла и обознаться.

– И-эхх, как всё скверно, – пробормотал Хагван, глядя себе под ноги.

Речница подняла руку, осторожно коснулась рукояти меча. Ножны для двух клинков были крест-накрест укреплены за её спиной. Трудно было бы извлечь из них оружие – но извлекать уже было нечего, только рукояти и острые огрызки с ладонь длиной остались от мечей Речника Яцека.

– Он был доблестным Речником, – прошептала Кесса. – Великий воин и чародей. Ты хотел спеть для него, Хагван…

– Не, глупая была мысль, – покачал головой олданец, и его голос дрогнул. – Я подумаю ещё… эта песня плохая. Пока возвращаемся, я сочиню что-нибудь получше.

Флейты печально пересвистывались над погребальным костром. На спине крылатой вирки сидела кимея в пёстрой одежде и усердно записывала что-то в один из своих многочисленных свитков. Вид у неё был грустный и озадаченный.