Текст книги "Меч и проводник.Дилогия. (СИ)"
Автор книги: Макарка, Гыррр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 86 страниц)
– Ошибся, – грустно сказал Гоша. – И я даже не буду тебе сопротивляться. Я на твоей стороне и я готов... помочь. Я ждал тебя.
Буду ковырять салат. Хоть чем-то займу глаза и руки. Я ему верю. Я его почти понимаю. Я сам мог бы оказаться в такой ситуации. Не может тёмный заставить человека настолько хорошо играть. Где-нибудь он бы уже прокололся. Или все-таки может? Кто с нами говорит – Гоша или...
– Угу, – спокойно подтвердил Мих, – знать бы ещё как. Просто взять и убить тебя – не проблема. Проблема в том, что как раз твоя жизнь ничего не решит. Скажи, а как тебе удалось его не выпустить?
– Я надел на него кандалы, – усмехнулся парень, – мысленно. И он никуда не делся, хотя очень рвался. И сейчас рвётся, но кандалы крепкие. И ещё я держу его за руки, когда он беснуется. Но иногда мне кажется, что рано или поздно я не справлюсь. И тогда мне становится очень страшно.
– А ложки зачем держишь? – Роксана наконец оторвалась от курицы и подняла глаза на Гошу. На меня она так никогда не смотрела. И на Миха она так никогда не смотрела. – С ними легче?
– Легче, – легко согласился Гоша, присматриваясь к красавице, – когда в руках деревянный предмет, клинок не выскакивает, я проверял. Но на всякий случай я ни к кому ближе, чем на пять метров не подхожу. Я обычно кисть и палитру держу, а ночью браслеты деревянные на ладони, – он даже улыбнулся, глядя, как Роксана превращает полумесяцы своих глаз в маленькие луны, – смешно, да? Я думал, булаву какую для вас взять, для торжественности, но ложки за обеденным столом уместнее и прикольнее, правда? Да и привычнее, я только деревянными ем. Ну её, булаву, выронишь ещё. Самое главное, в момент смены предмета руку не освободить, сначала новый взять, потом старый положить. Я как-то кисти менял и выронил, так эта гнида изрезал мне весь холст на мелкие лоскутки, хорошо, до других дотянуться не успел. Я теперь в мастерской только один холст держу. Если у вас есть... – он мучительно запнулся, – немного времени, я бы написал ваш портрет, нет, позировать не надо, это ж опасно, по памяти... Вы такая красивая! Вам бы пошло много-много косичек и полупрозрачные шаровары и блузка. И ещё цепочки. Золотые, серебряные, витые и с подвесками, чтобы казалось, что они вот-вот зазвенят при ходьбе. И сандалии на ноги, плетёные... А вот коса за плечами вам не идёт... Извините... – смутился Гоша, поняв, что слишком разболтался.
– Да? – профессионально заинтересовался Мих, отрываясь от еды, – если в руках деревянный предмет, то клинок не выскакивает? Интересно... Как бы это проверить? Витёк, может, попробуем?
Он воззрился на меня с исследовательским азартом. Я отшатнулся. Роксана засмеялась, Гоша сочувственно и болезненно сморщился. Мих ухмыльнулся и произнёс:
– Витёк, я шучу. Как-нибудь в другой раз. Ешь, не отравлено.
На всякий случай пищу я себе положил из тех же блюд, что и Мих. Будем надеяться, что яд он может определить по вкусу или запаху, как и приворотное, и не заинтересован отделаться от меня на последнем шаге.
Не могу сказать, что мы ели. Скорее, присматривались друг к другу.
– Скажите, – снова спросил Гоша, чувствовалось, что он давно ни с кем не общался, да и у кого ему было спрашивать такие вещи, – а во сне, он может выходить во сне? Я почти не сплю и не ем. Когда я не ем, мне легче его держать, а спать я просто боюсь. Так, дремлю сидя... Я боюсь, что засну, а он... сбежит и... убьёт меня напоследок. Но он же не сбежал пока? А спать я всё равно боюсь... И почему он не зарезал меня самого, когда я кисти выронил? Что это существо вообще... может?
– Он не может зарезать тебя, пока сам внутри, – жёстко ответил Мих, – это равносильно его собственному самоубийству, и такой исход меня бы очень порадовал. Но, если ты покончишь с собой, он будет свободен. Чувствуешь разницу? Он может причинить тебе боль, но она будет обоюдна, и отдача такова, что, поверь, это удовольствие только для отъявленных мазохистов, поэтому часто особых страданий Повелителю таким способом доставить не удастся – сам скорее загнёшься. Если бы он мог выйти наружу – то убил бы тебя запросто, а самого его при этом выкинуло бы в другой мир. Голод действительно ослабляет влияние меча на человека, сложнее вызывать желания и влечения, а вот выйти во сне он не сможет – не ранее, чем ты полностью придёшь в себя. Но расслабляться тебе я всё же не советую. Покинуть можно только человека в полном сознании, хотя, если он сумасшедший, но не спит, это возможно. И спящего можно разбудить. Можно договориться и уйти на ночь или на время, а вот вернуться можно не обязательно в бодрствующего повелителя, поскольку его согласия для этого уже не потребуется. Оно даётся только один раз и не отменяется. И всегда есть риск, что повелителя прибьют, пока ты где-то шляешься, а тебя в самый интересный момент выкинет отсюда. Можно ещё полностью сломать личность и свести с ума – тогда, фактически, остаётся только тело, которым управляешь как марионеткой. В большинстве случаев он именно так и поступал.
Мы с Гошей синхронно вздрогнули и с ужасом уставились на Миха. Впрочем, чего нам теперь вздрагивать и ужасаться, у Гоши всё в прошлом. А у меня? Надеюсь, не впереди.
– Да, – как-то очень спокойно согласился Мих,– и я так делал, ты абсолютно прав. Но, судя по твоему примеру, это не всегда возможно.
Чем же он тогда отличается от... впрочем, я никогда и не обольщался на его счёт. Или всё-таки обольщался?
– А если бы он отказался, – спросил я, – тогда вышло бы как... ну... так же?
– Вряд ли, – Мих ненадолго задумался, – самостоятельный повелитель, в которого нельзя вселиться, крайне уязвим, а это значит, что, либо придётся с ним нянчиться и непрерывно защищать, либо его пришибут в первой же драке, а тебя, естественно, выкинет обратно. Проще найти того, кто заведомо согласится. Или чуток подождать здесь, пока какой-нибудь разбойник или вампир благополучно не избавит тебя от отдельного владыки. Впрочем, твой случай – первый. До сих пор никто не отказывался. По крайней мере, у меня. Как никто до сих пор не смог удержать меч, желающий уйти. Ещё вопросы?
Гоша разглядывал ложки. Казалось, он вот-вот начнёт выстукивать ими мелодию.
– И как часто вам доводилось, – вот и меня тот же вопрос мучает, – ...ломать личность?
– Доводилось, – пожал плечами Мих. – Этих скотов только в таком виде и можно было держать на троне.
Воцарилось молчание. Только Роксана спокойно накладывала себе какие-то кушанья. Георгий изредка украдкой на неё поглядывал.
– Я вас помню, – обратился он вдруг к Миху, – мы... вы... они? тогда сутки не могли выяснить отношения. Я думал – всё. Тогда я еще хотел жить и драться. Пьян был от вседозволенности – казалось, никто передо мной устоять не может. Оно так и было – минута, полминуты – и всё решено. А тут – сутки. И руки трясутся. А сейчас не знаю, может лучше бы ты убил меня тогда. Я ведь правильно понял, что ты бой фактически сдал? Этот – не понял, говорит, выиграл. Но я читал летописи – ни разу тёмному власть отстоять не удалось. И захватить удалось меньше, чем в четверти случаев. И во всех этих случаях правление белых было... на излёте. Я же чувствовал – не справляюсь, и подпитка извне не помогала... Так вот почему вы тогда проиграли...
– Не только тёмные Владыки сходят с ума,– на парня Мих не смотрел, – рано или поздно непобедимость развращает почти любого Светлого. Я могу придержать, могу ускорить этот процесс – но остановить его мне ни разу не удалось. Срывались все – кто раньше, кто позже. Согласись, держать человека в непрерывном запое, чтобы он не рвался резать всех, кто на него не так посмотрел – не лучший выход. Был только один Владыка, который очень долго полностью сохранял себя и ушёл в почти здравом уме и твёрдой памяти. Но всё равно – почти.
Мы ещё поели. И ещё помолчали. Роксана подняла взгляд на Гошу и улыбнулась. Парень смутился и опустил глаза.
– Скажите, Георгий, – спросил вдруг Мих, – а ваши картины, они ведь здесь во дворце?
– А вы откуда знаете? – удивился Владыка. – Вы собирали обо мне информацию?
– Естественно, – ответил меч. – Я обо всех Тёмных её собирал. Но про тебя я знаю и то, что девушка, у которой со стены ты снял эту тварь, погибла. Такого никогда раньше не случалось.
– Я догадывался, – обречённо ответил Гоша. – Я помню, как взял его, а потом очутился здесь... Но я не мог вспомнить, как ушёл оттуда... Я его ненавижу, но не знаю, как убить. Поэтому я ждал вас.
– Прости, – Мих действительно извинялся, – я знаю из какой пропасти тебе пришлось выбираться. Я пришёл бы раньше, но боялся его спугнуть... И мне тоже до сих пор не понятно, как убить эту тварь. Так где твои картины?
– Есть в частных собраниях, – ответил Гоша, – но большинство во дворце, их очень много, я же, считай, почти все пятнадцать лет только и рисовал... Пришлось четыре зала оборудовать под галерею, ещё и достраивать пришлось. Обидно, здесь их мало кто увидит, боятся сюда приходить, но иногда всё же попадаются желающие посмотреть и купить. Но продавать надо всё же ценителям, а не подхалимам, хотя... Некоторые я продаю и подхалимам, всё-таки хочется, чтобы твою работу кто-то увидел. А что?
– Вы не могли бы показать их нам?
Странно, не замечал за Михом тяги к искусству. Впрочем, если вспомнить картину в доме Зинзивириэля. К чему клонит?
– Прямо сейчас? – удивился Тёмный Владыка, – Я сам хотел вас пригласить, но думал завтра...
– Очень бы хотелось, – вежливо настаивал Мих, – Георгий, я очень вас прошу. Сейчас светло, всё должно очень хорошо смотреться.
– Хорошо, – спокойно согласился Гоша, – пойдёмте, только держитесь всё-таки от меня дальше, чем на четыре метра, мало ли что...
Мы шли по роскошным анфиладам мимо стражников с дубинками, мимо вышитых ковров и горящих факелов там, где в коридорах не было ни одного окна, первым Георгий, за ним, буквально след в след, Мих, и мы – в четырёх метрах позади. Роксана с Фимой меня опережали, и создавалось чёткое ощущение, что они закрывают меня своими телами от возможного удара. Галерея открылась внезапно – огромный зал со стеклянными окнами, прекрасно пропускающими солнечный свет и создающими удивительное тёплое освещение. Все стены были увешаны картинами – большими и маленькими, абстрактными и вполне реалистическими. Чувствовалось, что и зал, и размещение полотен тщательно продуманы и выполнены с огромной любовью.
– Великолепно, – восхитился Мих, – а дизайн тоже вы разрабатывали?
– Да,– ответил Гоша, и его голос эхом отдался в пустом помещении, – у меня была масса свободного времени.
Залов оказалось четыре. Мы обходили их один за другим, Мих и Гоша по-прежнему впереди, мы в отдалении. Злат шумно восхищался, пока Мих не приложил палец к губам. Фима молчал, но глаза его светились восторгом. Не могу сказать, что я тонкий ценитель живописи, но некоторые вещи были абсолютно гениальны. Что-то светилось мягкой душевной теплотой, от каких-то холстов веяло безысходным мраком, но факт – он создавали совершенно чёткое настроение. Пару картин я бы купил для интерьера своего дома – спокойные ровные пейзажи средней полосы, удивительно диссонирующие с большинством полотен – Гоша предпочитал абстракции, хотя попадались и портреты, и натюрморты. Мы шли медленно, Мих задерживался то у одного, то у другого полотна, а Гоша кратко излагал ему историю его создания. Миновав четвёртый зал, они развернулись и пошли обратно. Я даже по Третьяковке обычно бегаю галопом, а Мих чуть ли не по нескольку минут у каждой картины останавливается, разглядывает, еще и расспрашивает. Когда из первого зала он пошёл ещё на один заход, я чуть не взвыл.
– Скажите, Георгий, я правильно понимаю, что мотив вот этой жёлтой линии начинается здесь, теряется, выныривает, переплетается с голубой, а потом продолжается вот здесь?
Охренеть, мотив жёлтой линии в абстракции! Зато Фима как застыл у этого мотива с открытым ртом, так на следующий заход и не пошёл.
– Гениально, – выдохнул он, – так точно передать неуловимость плетения заклинаний! Переход одной составляющей в другую, взаимосвязь вербального и невербального, трансформацию пространства...
Пошли на третий круг.
– Георгий, а вот эта вещь, насколько она ранняя?
Ценитель хренов! Чего он добивается?
Фима все изучает мотив жёлтой линии. В полнейшем одурении. В глазах – восторг и вдохновение.
На четвёртый. Даже такой дурак как я уже может сообразить, что он не просто так ходит.
– Что вы говорите! С натуры или по памяти?
На пятом заходе посреди второго зала Мих вдруг остановился, стащил с себя куртку, отшвырнул к стене третьего зала и сказал:
– Георгий, ты помнишь, что я пришёл просить тебя о помощи? Помоги мне, здесь и сейчас, прошу тебя.
Они стояли слишком далеко, но я видел, как отступил на шаг Гоша.
– Прямо сейчас? – спросил он севшим голосом. – Я думал, у меня есть ещё хотя бы день...
– Прямо сейчас, – ответил Мих, – завтра дня может не быть.
Гоша молчал. Он долго молчал, опустив голову.
– Хорошо, – спокойно сказал он наконец, – я думал, может, этой ночью мне удастся написать портрет вашей спутницы. С огромным количеством косичек, – мне показалось, что ему даже удалось улыбнуться. – Хотя бы набросок. Но нет времени, так нет. Что я должен сделать?
– Георгий, – голос Миха звучал совершенно спокойно, – до тебя ещё никому не удалось связать его на столько лет, и не выпустить. Я говорю тебе совершенно ответственно, и я знаю, о чём говорю – выбросить его из тела куда проще. Только ты должен именно выгнать его, а не позволить ему уйти, иначе он убьёт тебя на выходе и опять скроется. Идеально будет, если ты вышвырнешь его прямо в кандалах, или заляпав краской, или ещё как-то, чтобы он хоть на мгновение потерял ориентацию. Когда ты это сделаешь – беги к западному выходу, в третий зал. Злат, Виктор, Роксана прямо сейчас отходите к восточному выходу, в первый. Фима, встань у западного выхода, возможно тебе придётся оказывать медицинскую помощь.
Мих оглянулся. Фима оторвался от абстракции и занял позицию напротив нас.
– Можете остановиться в дверях и посмотреть, это уже не опасно. Виктор, ещё отдались, Роксана, встань за Злата, а то у мужиков хватит ума кинуться закрывать тебя собой.
Роксана деловито кивнула и спряталась за нас.
Всё это время Мих очень медленно поворачивался, взяв Гошу за рукав. Оказываясь ко мне то боком, то лицом, он рассматривал поле будущего сражения, ведя Георгия за собой. Они описали три полных круга, и замерли в исходной позиции. За спиной у меча маячил один из пейзажей, по поводу которого я как раз раздумывал, подошёл бы мне такой или нет, – лес, поле, речка, избушка, церквушка, – солнечный и немного наивный, куда менее мастерский, чем все остальные Гошины картины, но очень умиротворяющий. В доме он никогда не приестся и не создаст дисгармонии, но у Георгия были и куда более достойные картины, не менее солнечные, зато гораздо более зрелые, которыми и похвастаться не стыдно, а этот гостям не особо и продемонстрируешь.
– Георгий, – совершенно спокойно сказал Мих, оставаясь спиной к картине, – я отойду на полшага, а ты скрути его в последний раз и выкини. Только не забудь – выкини в цепях. Лучше вверх, можешь и на меня, куда тебе удобно. Теперь это не опасно – я тут, и я его жду. И сразу беги, хотя, если ты его прогонишь, не думаю, что его вышвырнет отсюда в момент твоей смерти. Фима, подстрахуй на всякий случай.
Меч усмехнулся. Так, что у меня перехватило дыхание.
– Фактически, окажется, что ты с ним уже не связан. Я так думаю, – подытожил Мих, – но лучше не рисковать.
Он сделал обещанные полшага назад и резко закончил:
– Давай, Георгий, пора.
Секунду, две, три, пять ничего не происходило. Гоша молчал, глядя в пол.
– Шхарик, – засмеялся Мих, доставая из воздуха два меча, – не упирайся, куда ты денешься, ты же всё равно по рукам и ногам скован, а так у тебя ещё есть шанс со мной потягаться. Запомни, пока ты дерёшься – ты ещё жив, а я соскучился, у меня так давно ни одного нормального противника не было, так что я может, ещё и поиграть с тобой пожелаю, всё подольше протянешь. Что такое – тебе, никак, уходить не хочется? Так приятно на цепи сидеть, как сторожевому кобелю? Ну ты мазохист! Или Гоша такие кандалы красивые на тебя надел? О, да ты здесь творчеством столько лет наслаждался, и теперь расстаться с красками не можешь? Обалдеть, какие метаморфозы! Рисовать научился, кистью махать понравилось куда больше, чем клинком? Наслаждение получаешь, когда пишешь? Творишь с Гошей за компанию? Нравится никак? Что там – холст, темпера, масло? Ё, я сейчас разрыдаюсь от умиления – мой ученик ударился в живопись и пишет картины, – вот такие, да?
Шаг в сторону, и Гоша оказывается перед наивным и милым пейзажем. "Одна из самых первых моих работ здесь", – сказал он о нём, застенчиво улыбаясь.
– Прелесть, правда? ГОША, ДАВАЙ!
Тень взвилась над головой Тёмного владыки – скрученная, в обрывках цепей. Развернулась, расправляя крылья, и на миг – совсем неуловимый миг – замешкалась. Рывок – к холсту, краткая заминка, и – удар двумя клинками сразу: в холст и художника. Демон не успел: за ту долю мгновения, что он потерял на пейзаж, Мих успел отшвырнуть Гошу метров на десять в сторону. И сразу – мечом подправить траекторию полёта твари. Клинок тёмного врезался в угол холста, начисто снеся верхушку сосны. Мгновение – тень развернулась и бросилась за Гошей. Мощный удар с левой отшвырнул её обратно к пейзажу. Бросок в мою сторону – удар с правой, картину перекашивает. Рывок вверх – крылья клубятся за спиной сгустками тьмы. От запредельного воя закладывает уши и лопаются стёкла.
– Шхарик, неужели ты хотел доставить мне сомнительное удовольствие убить тебя в спину, пока ты будешь кромсать холст? – у Миха даже не сбилось дыхание.
Выпад, удар, отскок. Осколки каменной крошки на полу. Сквозняк из разбитых окон.
– Или думал, я побрезгую? Да ни в жисть, я тебя сегодня пришью хоть в спину, хоть как, и не поморщусь.
Тень кидается вперёд, Мих парирует удар, опять отшвыривая демона к стене.
– Можешь повернуться и попытаться порезать холст напоследок, если успеешь.
Заминка. Прыжок к пейзажу. Удар в спину развернувшейся тени. Тварь парировала его крылом, но до картины не дотянулась.
– Или ты думал, я не вижу, что Гошины полотна ты едва ли не больше его самого ненавидишь?
Вой на пределе восприятия. Тварь не сводит взгляда с Миха. Ей уже не до холстов.
– Неужели ты надеялся, что я дам тебе их порезать?
Рывок в сторону, сверкающее лезвие опять сносит демона под пейзаж.
– Или ты считаешь, я не догоню тебя, когда ты за повелителем погонишься? Попробуем?
Рывок в сторону Гоши, удар с левой, вой. Рывок в мою, удар с правой, вой. Можно успокоиться – ни меня, ни Гошу Тёмный точно не достанет. И до полотен не дотянется.
Демон выгнул гибкую шею и забил крыльями. Крутанувшись, Мих зацепил ему крыло, разворачивая мордой к холсту.
– Надоело, – едва не зевнул меч. – Ты драться будешь, или тебя так убить?
Тварь зашипела, выпуская смрадный дым в залу. Крылья попытались сомкнуться на клинке и разлетелись дымящимися полосами. Демон отскочил, уворачиваясь от удара.
– Ну? Так и сдохнешь в этом виде?
Тварь кувырком ушла от очередной атаки. Клацнула зубами. Нет – зубами клацнул уже стройный гибкий юноша. Светловолосый и голубоглазый, с трогательными ямочками на щеках и припухлыми детскими губами. В короткой белой тунике и золотистых сандалиях. На лбу – обруч с рубином. Очаровательный юный принц – мечта романтичной и целомудренной девушки. Принц выхватил два меча и пошёл на сближение, тряхнув длинными золотыми кудрями.
Они с Михом кружили друг против друга – и искры от столкнувшихся клинков рассыпались по полу бенгальским огнём. Бросок влево – бросок вправо, но Мих чётко держал противника всё время лицом к пейзажу, пресекая какие-либо попытки рвануть в мою или Гошину сторону. При каждом взгляде на холст лицо юноши искажала отвратительная гримаса. Стоило же ему отвести взгляд, как он начинал застенчиво и трогательно улыбаться, то отражая удары, то осторожно пробуя защиту соперника.
– Шхарик, – спросил Мих, – а для кого ты таким красавчиком вырядился? Если для меня – так уж лучше под девицу коси, у меня ориентация нормальная. Давай, может на девицу у меня рука не поднимется, в отличие от кое-чего другого...
Юноша в ответ провёл серию стремительных ударов.
– Неплохо, – прокомментировал Мих, – а то я уже как-то скучать начал.
Удар. Вихрь. Поворот – Тёмный опять лицом к холсту. Судорожная гримаса.
– Может, с тебя, такого красавчика, попросить портрет написать?
Серия бросков. Кружение растёкшихся по пространству силуэтов. Не успеваю следить.
– А что? Портрет такого юного, такого невинного... неплохо должен смотреться.
Красавец принц молча мечется по пятачку, с которого Мих его не выпускает, золотые кудри не успевают за стремительными поворотами, двигаясь вслед за головой светящейся волной как в замедленной съёмке... Юноша старается не глядеть на картину, но не может. При каждом взгляде на неё его трясёт. Чуть меньше его выворачивает при случайном взгляде на другие полотна. Рябь на очаровательном лице становится постоянной.
– Попозировать не хочешь бывшему Владыке? Повесим твой портрет где-нибудь здесь... рядом с твоим любимым пейзажем... или вон там...
Юноша не выдержал – звериный оскал взорвал лицо серией чудовищных гримас. Коротко рыкнув, он бросился в атаку. Движения смазались. Лезвия превратились в мерцающие круги. На пол брызнула первая кровь – непонятно чья. Да и кровь ли? Мрамор пола под её каплями шипел и дымился. Фигуры слились в смазанные тени, искры гасли на полу рядом с тёмными каплями. Наступила тишина, прерываемая только звоном мечей.
– Ну вот и всё, – как-то вдруг грустно сказал Мих.
Сверкающие радужными бликами клинки свились в спираль, срывая с юноши белоснежную тунику вместе с наивно-удивлённым обликом. За мгновение тот прожил всю свою жизнь – от слегка избалованного юнца и утомлённого пороками молодого мужчины, до того момента, когда не осталось в его облике ничего человеческого, кроме застывшей маски с прорезями безумных глаз.
Звенящая радуга обрушилась на голову демона... в проёме разбитого окна возникло ничто – разрыв существования, поглотивший часть стены, но не могущий сожрать полотен, оставшихся висеть вне реальности, вне рам, вне стен, вне времени... срывая с гадины человеческий облик и развеивая... – три разрыва вспороли зал галереи, ничто рванулось к Гоше с Фимой, к Миху, к нам. Не успеет. Не успеет ударить, это безвременье поглотит его первым... И Гошу... и нас всех...
– Нет! – заорал я, бросаясь наперерез.
– Виктор, стой! – ударил по ушам крик Роксаны...
...скрывавшуюся внутри него чёрную тень.
Удар пришёлся в грудь. Краем уплывающего сознания я увидел, как белый медведь, рыча, бросается в ничто, молотя лапами, а перед Гошей замирает клубящийся туман, разлетаясь в клочья... Зря, подумал я, если он не успел, его выбросит отсюда... Леночка, прости... Как же я так, а?
Глава 28. После драки ногами пинают.
В которой Фима предаётся разврату, а мы с Михом узнаём новые термины.
Виктор
Четверг
– Уроды! ...! Скоты! ...! Твари! – материлась Роксана. – Эту гниду зачем сюда прислали – труп волочь куда положено! А он что? Морок с вихревым ударом! По всем троим, не ну надо ж додуматься? ...! Гадина! ...! Мразь продажная! С кем столковаться успел, это ж какая у него подпитка должна была быть? Не тебя – так Виктора или Гошу! Кого-нибудь да выбросило бы! Не, ну надо ж так додуматься? Уроды! Сама отволоку! Я им всем там устрою! Мих, вот слово даю, на коленях к тебе приползут, сапоги лизать будут! Скоты!!! Какого хрена вообще этого урода прислали, знают ведь, что мразь! Прям не могли меня попросить!!! Злат, умничка, спасибо, теперь он вообще никуда уже больше не выберется! Фима, ну у тебя и реакция, как успел защиту выставить-то? Мих, я там всё на кусочки разнесу!!!
– И чего? Что мне с этого? Мне эти кусочки в... брелок для ключей засунуть?
Так я жив? У-у-у...
-У-у-у...
– Очнулся, кретин? Скотина. Дебил долбанутый! ...! ...! ...! Тебя урыть мало за такие выходки! Тупица! Ты вообще думал чем? Тебя бы убило, меня выкинуло, эта гнида тут бы так разгулялась, на свободе-то! Сам, б..., тебя добью, теперь можно! Слышь, олух, глаза сфокусируй и не придуривайся, что плохо! Сел быстро, пока я тебя пинать не начал!
– Мих... ты это... он же как лучше хотел...
– Благими намерениями ...! Думать надо!!!
– Мих, дык это... не прав ты...
– Я не прав?!!! Я не прав – да!!! Я дюжину раз не прав!!! Надо было этого дебила в самом начале пришибить! Да – неправ! Знаю я! Дайте мне поорать, вам что, жалко?
– Ладно, успокойся, ты всё равно его раньше убил, чем Виктора зацепило. Не прикидывайся, что не видел.
– ...! В ...! На ...! Дура! И что, мне от этого легче?!! А если бы нет?!
– Мих... Ми-их... ты бы это... извинился? Спасал же тебя... это.. как умел... обошлось же?
Злат, да что бы мы без тебя здесь делали-то...
– Извиниться? Злат, да не трогай меня! Не буду я его пинать... Ну что вы все на меня уставились? Да, я неправ. Ну неправ я! Довольны? Даже извинюсь... Вот: Виктор, извини меня, я был неправ. Хотя если бы удар не срикошетил – был бы очень даже прав! Только уже не здесь! Тупица! Твоё счастье, что креста не только вампиры боятся! И всё равно думать надо! Дубина цивилизованная! Рефлексы, скотина, контролировать надо, не животное же!
– Мих, ну какие рефлексы – это благородный порыв был, успокойся, их как раз тормозить и не надо...
– Благородный порыв?! А не пошёл бы он в... со своими благородными порывами! Нам бы тут этот благородный порыв в такое аукнулся!!! Не цепляйся! Отпусти, меня! Ежу понятно, что я быстрее! Недоумок! Тупица! Кретин тупорылый! ...!
-Так ведь не аукнулся? Почём ты знаешь – не прыгни он, его бы, может, на месте ударом снесло, безо всякого рикошета... и до того, как ты ударил. Смотри, где волна прошла. Видишь? Извинись давай.
– Я уже извинялся! Я тебе что – эм-пэ-три, по сто раз повторять? Оглохла? Или этот урод оглох? Мне тут до завтра извиняться? Да не отпихивайте меня! Ну что вы оба разом... Ну вижу, вижу... возможно, я и неправ.... Ну всё, всё... ну всё, я сказал... не надо меня толкать.. я уже спокоен... почти...
– Отошёл? Давай, мне еще его тащить, тоже радости мало, думаешь, приятно?
– Давай я отволоку.
– Угу, и всем кому ни попадя по дороге морды набьёшь? Смотри – день какой хороший, убил ты его, наконец, радоваться надо, а не психовать. Ну? Полегчало?
– Издеваешься, да?
Я со стоном приподнялся на локте. Вот дурак! Вот действительно как есть дурак! Фима поддержал меня и помог сесть. В глазах мутновато, но смотреть можно. Главное, головой не вертеть быстро – кружится.
На полу среди осколков стекла лежал полуторный меч. Покрытый черной окалиной, изъязвлённый ржавчиной и зелёными пятнами. Мих помялся, отцепил от себя Роксану, постоял, вздохнул, пригладил бороду и волосы. Потом отошёл от меня, нагнулся, взял меч в руки и попытался переломить. Не получилось. Тогда он сломал его о колено и бросил обратно на пол.
– Роксана, – оглянулся он, – принимай работу. Она, правда, почти вся Гошина... Спасибо тебе, Владыка.
И церемонно склонился в сторону Гоши.
Владыке было не до благодарности. Он всё ещё сидел у дверей западного выхода, постанывая от боли.
– Что там? – спросил Мих у Фимы.
– Да нормально, – ответил маг. – Три ребра ты ему сломал, когда отбрасывал, но это мелочи. До утра я их сращу. Просто он немного в шоке. Но и это к утру должно пройти. Не переживай, всё нормально. Сейчас Виктору похуже, пожалуй.
Мих скрипнул зубами, но на меня посмотрел. Почти спокойно. И даже виновато. Если мне не померещилось.
Роксана подошла к обломкам, брезгливо скривилась и пошевелила их носком полусапожек.
– Наконец-то, – взглянула она на Миха, доставая из кармана две металлические таблички и ручку. – Так, обломок номер один и обломок номер два... Мих, распишись, и поразборчивее, а то мне опять придётся доказывать, что твой крестик – это руна "эм" неизвестно на каком языке. Крестик тоже поставь рядом, а то не поверят, что ты писать научился... На заклёпки, приклепай... Можно криво. Да где получится. Никакого контейнера не найдём? Мне что, это дерьмо в руках тащить? Заверни во что-нибудь, противно же...
Мих подобрал сброшенную куртку, расстелил на полу и завернул в неё обломки.
– Так сойдёт? – поинтересовался он, протягивая свёрток Роксане.
– Сойдет, – ответила красотка. – Куртку выбросить или вернуть? Я бы выбросила.
– Выброси, – согласился меч, – а лучше спали.
– Ладно, сожгу, давай сюда, я быстренько. Не передеритесь тут без меня. Злат, пригляди за недоумками, чтоб руки и ноги не распускали. Особенно за одним. Мих, а ты насчёт одежды Злату прямо сейчас займись, не в лохмотьях же этих ему по дворцу ходить.
Взяла свёрток и исчезла.
– Ну вот и всё, – развёл руками Мих, – теперь остались формальности – капитуляция, передача власти... Георгий, ты как? С бумагами разбираться в состоянии? Я хотел сегодня всё уладить, чтобы с войском решить... И надо усилить патрули в городе, на случай если они перепьются...
– Я попробую, – ответил Гоша, разглядывая зажатые в руках ложки. – А я что, теперь их выпустить могу?
– Можешь, – ответил Мих, – но если страшно, то не надо. Всё само потом нормализуется. Злат, помоги ему подняться, да и пойдём... Фима, а ты Виктору помоги. Ему и правда хуже?
Если кто в тот день с делами и разбирался – то только Мих. Как я услышал, войску и городу объявили о капитуляции Тёмного повелителя и победе Светлого меча. Новая правящая верхушка к народу не вышла. А нас с Гошей Фима отправил в лазарет. Под лазаретом он подразумевал комнату в замке, куда и запихал обоих пострадавших повелителей – тёмного и светлого. С охраной из трёх стражников из войска и трёх эльфов. Хотел взять ещё пару вампиров, но заглянувший к нам Мих отсоветовал – боялся, что они споят всех шестерых охранников, а заодно и пациентов с врачом. А я бы не возражал. К вечеру на помощь к Фиме пригнали двоих магов-медиков из его любимой академии, до которой он так пока и не добрался. Обрадованный король устроил беднягам экзамен, тяжко вздохнул, посетовал на полное отсутствие знаний у молодого поколения, и запряг их лечить меня и Гошу. Минут через пятнадцать новое поколение, которое, как выяснилось, состояло из медицинских светил города, уже смотрело на Фиму не дыша и с благоговением, обращаясь к нему исключительно «ваше мудрейшество» и «о, мудрейший». Я так понял – это было стандартное обращение к профессору. Ко мне и Гоше они подходить не боялись, поскольку кто мы, им не сообщили. К ночи совместными усилиями Гошу привели в полный порядок. А меня, видимо, и приводить было не надо – голова кружилась, но не более того. Мы не разговаривали. Не хотелось. Думаю, с Михом бы Георгий нашёл о чём говорить, но сравнивать наши ситуации у меня желания не было никакого. Мне ещё разговор о возвращении домой предстоял, и я его боялся. Больше всего я сейчас этого разговора боялся. К ночи Фима напоил нас каким-то отваром – «не бойся, он не магический, только травы» – почему-то успокоил он меня, – и я выключился.
