Текст книги "Шпеер (СИ)"

Автор книги: Magenta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 71 страниц)

– Дальше все было... как в тумане, – голосом доброго сказочника продолжил Северус. – Инспектор Шанпайк справедливо решил, что я вздумал ускользнуть, и бросил мне под ноги рождественский подарок. Наверное, думал, я глухой, – фыркнул он. – И вдобавок слепой. Куртку странную нацепил, эдак нервно карман ощупывал. Я еще в лифте к Стэну любовно прижался... Прости, Liebling... м-да... позавидовал крепкой эрекции. Шанпайк – идиот криворукий. Разлет осколков – не меньше девяноста футов.

Гарри зажмурился и вздрогнул.

– Если бы ты не прыгнул... – прошептал он.

– Давай без «если», – поморщился Северус. – Там еще кто-то пострадал, из людей Каркарова. Но пока наши доползли, их уже уволокли. Жаль.

– Ты точно уверен, что это Стэн? – с сомнением спросил Гарри. – Может, у него что-то другое в кармане было? Если там был дым, ты не мог видеть, кто гранату бросил.

Северус сердито фыркнул.

– Чем вас всех так очаровал этот маленький гаденыш? Попроси Скримджера сводить тебя на экскурсию к трасологам. К химикам-молекулярщикам. Они залезут в твой карман и определят, что там лежала жвачка, собачий корм и ключи от машины.

Гарри невесело улыбнулся, вспомнив щенка. В его куртке и в самом деле до сих пор валялась пара миниатюрных «косточек» Хэппи Дог.

– Рылись по моим карманам, мистер Холмс? – он любовно переплел пальцы с длинными пальцами Северуса. – Я про тебя всё понял, после того, как ты навестил мою тётю. Когда дневник из картины вытащил, – пояснил он, заметив удивленно взлетевшую бровь.

– Дневник? – присоединилась к первой брови вторая. – В картине не было никаких дневников. Это домыслы пьяного Пивза.

– Не было? – изумился Гарри. – Тогда почему Каркаров... Черт! Что там было?

Северус нахмурился и отвел взгляд.

– Видеозапись, – тихо сказал он. – Та... где Адам.

Гарри порывисто бросился к нему на шею, завалив с грохотом упавшую капельницу, и обнял горячо и крепко.

– Лучше бы ты прошлое забыл, – пробормотал он. – А мы бы с тобой по новой начали. С чистого листа.

Большой Зверь фыркнул и поцеловал его в макушку.

* * *

– Сожалею, мистер Поттер, но я ВЫНУЖДЕН вновь навязать вам свое общество, – раздался над ухом ехидный голос Ангела-Адвоката.

Сидящий в кресле Гарри нервно дернулся и уронил на пол мобильный. (Чтобы занять себя чем-то полезным, Г. Дж. пытался подучить немецкий, к примеру, выяснить, что значит Arsch mit Ohren).

Он наклонился подобрать телефон. Быстро опустившись на колено, Драко попытался сделать то же самое; руки ловцов соприкоснулись – пальцы адвоката оказалась сверху. Теплые и подозрительно чуткие.

Их взгляды скрестились на долю секунды.

– Pardonnez-moi, – Драко быстро вскочил и убрал руку.

Гарри покраснел хуже вареного омара и поспешно сунул телефон в карман.

– Я знаю, – неловко сказал он. – Сегодня... опять... Поехали?

– Поехали, – Драко небрежно сунул руки в карманы и отвернулся.

Г. Дж. резво вскочил с кресла.

– Минутку, окей?

Не дождавшись ответа, он ринулся в палату, под которой вот уже час сидел сторожевым псом.

Северус спал лицом в подушку.

– Шатц, – Гарри тихо коснулся губами его виска. – Я опять ночую у Драко. Не сердись, ладно? Короче говоря, ты... э-э... Ты спи. Я верю, что ты... Черт. Неважно. Гуте нахт.

«Верю, что ты меня слышишь» – были словами нелепыми. Инъекции барбитуратов не располагали к чуткому сну.

В сонном полумраке палаты водились призраки – Г. Дж. померещилось, что губы Северуса на мгновение тронула улыбка.

– Шааатц, – Гарри ткнулся носом в теплую шею Спящего Зверя, быстро поцеловал косточку на загривке и покинул обитель беспамятства под аккомпанемент ворчанья доктора Мэйсона.

* * *

– Наливай. Наливай, что хочешь.

Гарри быстро расхаживал по знакомому гобеленовому кабинету, сминая грязными ботинками дорогой ковер.

– Я устал. Устал от всего, понимаешь? Скажи мне, как ты в этой гребаной магии живешь, ешь и не давишься? Как ты это делаешь, а? Насколько надо растоптать свою душу, чтобы ничего не чувствовать? Разрушить все свои моральные установки, насмеяться над собой и другими, чтобы стать тем, кто якобы имеет вес, кто вроде бы что-то решает в этой поганой жизни? Кем надо быть, чтобы разумно управлять людьми, и вместе с тем самому остаться человеком? Бл...дь, как среди этой подковерной магии нормальным остаться, не свихнуться? Возможно ли вообще быть сильным и при том честным политиком? Или таких в природе не существует? Почему надо вмазаться мордой в грязь? Выходит, пока не вступишь в дерьмо, не взлетишь?! Это что, инициация такая? Почему мир меняют только жестокие подонки? Читаю историю, волосы дыбом! Сила, да, но что за отвратительная сила! Мир все-таки меняется, я не верю, не хочу верить Шпееру! Почему нельзя решать вопросы переговорами, не теми, что фарс для народа, а нормальным диалогом, разве нельзя добиться чего-то по-человечески? Почему тебя уважают, только когда ты обросший деньгами монстр, и в грош не ставят, если ты честный, простой и... черт, да просто человек НОРМАЛЬНЫЙ? Атавизм пещерный? Почему бараньим отарам нужны во главе сильные скоты, это что, особый кайф? Овцы-мазохисты? Почему пастух должен гнать стадо палкой? А если попробовать не относиться к людям, как к баранам? Есть ведь разница, несомненно есть, любого можно унизить до барана, а можно возвысить до сверхчеловека! Людей вдохновить – не для зверства и войн, для созидания! Ваша политика – смять, растоптать, подавить, указать человеку место в хлеву, но ведь это ложь! Пусть мы все стадные создания, как Шпеер говорит, но разве нельзя группу людей превратить в бригаду строителей? Умных, работящих, сознательных, заботящихся о том, где и что строится? Я не о вольных каменщиках говорю! Черт, фердамтшайсе, да я бы сто раз стал масоном, если бы знал наверняка, что от этого будет толк, но ведь это мираж! Не будет, не верю! Послушные братья ничем не лучше баранов. Та же фальшь, ложь, кукловодство, поганая пирамида! Сама структура братства – дерьмо, и ужас в том, что это дерьмо функциклирует, как тысячи лет назад, когда жрецы накопали основные дерьмо-составляющие и предложили глупым людям – нате, ешьте, идиоты и бараны! И вот, жрут! По сей день жрут, и будут жрать!..

– Поттер, валерьянки дать?

Драко Малфой, в белом махровом халате, цедил из бокала кровавого цвета жидкость.

– Дать! – рявкнул Гарри, злобно оглядывая провокационно голые колени Ангела-Адвоката. Проклятые колени и икры были покрыты легкими золотистыми волосками и выглядели недурственно.

– Знаешь, кто ты? – с ноткой снисходительной меланхолии сказал Драко. – Идеалист. Утопист и фантазер. Читай на ночь Макиавелли. Кстати, из тебя можно сделать неплохого оратора.

– Вот уж не было печали, – сквозь зубы сказал Гарри. – Макиавелли я еще в Школе Экономики читал. Умный хрен, но гад и мудак аморальный. Ничего святого.

Драко иронично выпятил губу.

– Хочешь святости – иди в монастырь. Но ты, как вижу, наверх лезешь. И идеалы свои дурацкие тащишь. Томас Мор недоделанный. Гуманист-идеалист, ах-ах.

– Никуда я не лезу, – разозлился Гарри. – Оставь меня в покое, окей?

Драко красиво закинул руки на обитую бархатом спинку дивана. Г. Дж. некстати пришла в голову ассоциация с раскинувшим крылья лебедем.

– Добрая деревенская мораль не принесет тебе пользы, Поттер, – адвокат задумчиво оглядел Г. Дж., будто собрался выставить на аукционе. – Хотя... вполне может привлечь домохозяек и глупых утопистов на твою сторону. Напиши книгу «Анти-Шпеер». Пусть Северус тебе поможет. Ему все равно, что писать.

Гарри уставился в ковер, внимательно разглядывая ворсинки.

– Сильно сомневаюсь, – пробормотал он. – Ему не все равно. Это поза. Он куда больший гуманист, чем я.

Выдохшись от обвинительной речи в адрес магов и волшебников, Г. Дж. устало опустился на второй диван, напротив Драко.

«Красивый, – отстраненно подумал он, разглядывая тонкие черты Ангела-Адвоката. – Но... чужой. Холодный. Циничный. Хуже Седрика, и опасней в сто раз».

– К черту, – пробормотал Гарри и вдруг улыбнулся. – А знаешь, где я тебя впервые увидел? В магазине «Маркс и Спенсер». Ты с Северусом разговаривал, а я... – он слегка покраснел, – вроде как Шпеера искал, но... на самом деле хотел узнать, с кем редактор встречается.

Драко мелодично рассмеялся.

– Думал, со мной?

– Ну да. Пока не услышал ваш разговор. Вы ругались. Ты сказал, что Северус подставил твоего отца.

– Конечно, подставил. Коготь запустил, как всегда. Настоял, чтобы papa был поверенным «Шпеера», еще тогда, когда Шпеер не написал ни строчки. Отец отказался поначалу, Северус начал на психику давить... Прижал, уговорил. Твой редактор-гуманист – страшный человек. Паук, который шага не сделает, чтобы не впутать кого-то в сеть. Если его начнут топить, с ним пойдет на дно еще тьма народа, смешно слушать твои рассуждения о марионетках, Поттер, ты разве не понимаешь, с кем связался? Северус сам кукловод, каких поискать. Гениальный игрок и интриган. Где ты там увидел проблески гуманизма, не знаю. Ты что-нибудь знаешь про его Архив?

Гарри озадаченно заморгал.

– Архив? Впервые слышу.

– Жаль, – Драко отпил глоток из бокала и недовольно поморщился, разочарованный то ли вином, то ли ответом Гарри.

– А что это за история... э-э... когда Северуса уволили из университета? – небрежно спросил Г. Дж., силясь скрыть любопытство.

– Когда я ему отсосал в деканате?

Гарри вспыхнул и закусил губу, проклиная себя, что спросил.

– Я тогда не знал, что происходит, это уже потом отец рассказал, – сказал Драко, не замечая смущения Г. Дж. – Петтигрю тогда был директором фонда «НД», всё точил зуб на Снейпа, видно, боялся финансовых разоблачений, так вот, Петтигрю нашептал Риддлу, что против него готовится убойный проект, то ли заговор, то ли конспиративные козни какие-то. Том, конечно, на стенку полез, Северуса три дня в бункере продержал, ничего не добился. Решил, что мой отец тоже тут замешан, для Риддла любые человеческие отношения, любая дружба – уже заговор. Потребовал от отца доказательств верности и собачьей преданности. Выгнать Северуса и разорвать с ним всякие контакты. Так что это идея Тома – сделать из меня Монику Левински, – рассмеялся он.

– Бред какой, – пробормотал Гарри. – Как твой отец на такое согласился?

– С трудом, – шевельнул бровью Драко. – Только после того, как Риддл побожился, что шума не будет, и моей карьере ничего не грозит.

– При чем тут карьера? А твои чувства его что, не волновали?

Драко пригубил из бокала.

– Кьянти последних лет безобразное, – отметил он. – Надругательство над виноградом. Одно санджовезе, белые сорта перестали добавлять.

Гарри заерзал от неловкости, кожей ощутив, что бестактно коснулся больной темы.

– Самое смешное, – продолжил Драко, – то, что весь этот конфликт сам Северус и спровоцировал. Разыграл, как по нотам. Видите ли, ему надо было выйти из «НД», причем уйти со скандалом, как пострадавшая сторона, чтобы втереться в доверие к Дамблдору.

Мысли Г. Дж. заметались, как птицы, пойманные в силок.

– Скажи, Драко, – его голос вдруг охрип от волнения. – Как ты думаешь, Северус бы мог... изобразить амнезию? ТАКУЮ амнезию?

В ожидании ответа его сердце глухо стукнуло и застыло.

– Вполне.

Гарри широко распахнул глаза, и, забывшись, атаковал зубами ноготь.

– Но на этот раз... Не думаю, что он играет, – Драко печально вздохнул, потушив возгоревшийся было проблеск надежды. – К сожалению. От такого спектакля нет ни малейшей выгоды.

– Нет резона, нет мотива, нет выгоды, нет логики.

Гарри залпом осушил бокал дорогого Кьянти.

* * *

«Никто не должен знать, что мы значим друг для друга».

«Я иду на самый большой обман в своей жизни».

«Если они ВСЕ поверят, мы попадем в другое измерение».

«Если ВСЕ поверят».

«Если поверят».

Слова Северуса, давно растворившиеся в крови, горячо застучали в сердце, наполняя кислородом надежды.

– Но билеты?.. – остановившимся взглядом Гарри глядел в потолок с похабными сатирами. – Айзек Шурке и Дэвид Шлауманн?

Внезапно он вскочил, откинул тяжелое атласное одеяло и кинулся к небрежно брошенной в кресло одежде, отыскивая телефон. В мобильном обнаружилось восемнадцать непринятых звонков от тети Петуньи, десять от дяди Вернона и два от Дадли: родственников взволновала скандальная слава племянника.

С замирающим сердцем Г. Дж. атаковал немецко-английский словарь.

«Schurke – негодяй, мошенник, подлец», – сообщил словарь. – Schlaumann – умный, догадливый человек».

– О, черт, – прошептал Гарри. – А имена?..

Дрожащими пальцами он потыкал в кнопки, отыскивая «значения имен».

«Айзек, Исаак – «Тот, который будет смеяться». Давид – «Любимый».

Смеяться полагалось мошеннику Айзеку, а вовсе не возлюбленному Давиду.

Повалившись спиной на развратный алый диван, Гарри захохотал сумасшедшим истерическим смехом, размазывая слезы по лицу.

Козлоногие сатиры над головой ухмылялись лукавыми чертями.

________________________________________________________________________________________

1) Английская народная песня «Слуги короля Артура», перевод Т. С. Сикорской

2) Arsch mit Ohren – жопа с ушами.

3) Was geht ab? – Что происходит? (В чем дело, что за хрень?).

* * *

60. Счастливого Рождества

– Liebster! Ты был в Альберт-Холле?

С безмолвной мольбой Гарри глядел в глаза Северуса, тщетно отыскивая искру притворства.

Ничего, кроме волнения, беспокойства и нежности, в возлюбленных глазах не обнаружилось. Не было в них и привычного живого света, острый взгляд потух, хотя по-прежнему оставался мягким и теплым – взгляд, незаслуженно предназначенный ему одному, Г. Дж.

Выглядел Северус отвратительно: лицо казалось серым, больным и усталым; вчерашней бодрости как не бывало – Большой Зверь до странности медленно сел на постели. Не глядя Гарри в глаза, Мэйсон упомянул о тестировании, проведенном «коллегами из МИ-6». Сердце Г. Дж. охватил страх: какой допрос учинили инквизиторы международного масштаба, оставалось только гадать.

«Они убьют его! Сведут с ума!»

– Не пугай меня, – пробормотал Северус, прожигая его все тем же встревоженным взглядом. – Признавайся, ничего не вышло?

«Невозможно ТАК играть! – с ужасом подумал Гарри. – Я всё выдумал! Мне просто безумно, безумно хотелось, чтобы он притворялся!»

– Вышло, Шатц, – он сел на постель, бережно обнял Большого Зверя и в бог знает который раз протянул ему телефон. – Вот, смотри.

Придвинувшись поближе, как голубь, жмущийся к теплой каминной трубе, Гарри молча разглядывал нервную чуткую руку, мягко легшую на его колено. Смотреть в экран сил не было: Г. Дж. до тошноты возненавидел проклятую запись в проклятом Альберт-Холле.

– Скримджер сказал, в дневнике Риддла не хватает нескольких страниц, – он потрогал кончиками пальцев голубоватую веточку вены на бледной коже.

– Нда? – только и сказал Северус. – Хм... Надо же.

Гарри поднес к губам его руку, тихо целуя и подбираясь к локтю. Задрав рукав пижамы, он застыл в ужасе – на сгибе руки багровели следы свежих инъекций, достойных потрепанного бурями наркомана.

Ненависть, глухая и бессильная, стукнула в сердце тяжелым молотом. С губ сорвалось беззвучное ругательство.

«Я заберу тебя отсюда, Шатц! Не дам им тебя уничтожить! Никогда и ни за что! Сегодня же!»

* * *

Г. Дж. Поттер не любил Рождество.

Не просто не любил.

Г. Дж. ненавидел Рождество всеми фибрами души.

С декабря по январь он особенно остро сознавал, как бесконечно одинок – до щемящей боли в груди, до гложущей тоски и мутного беспокойства.

Быть может, Г. Дж. Поттер был не такой, как все.

Ненависть к светлому божьему празднику превратилась в привычку, засела где-то глубоко внутри. Гарри ничего не ждал от Рождества, кроме распродаж в супермаркетах, чужого веселья и необъяснимой грусти, крадущейся к сердцу тихими кошачьими шагами.

Еще в далеком детстве Г. Дж. был лишним за праздничным столом. Лет в семь он написал Папаше-Рождеству проникновенное письмо и честно бросил в камин. Старый весельчак не только не ответил, а и вовсе забыл о его, Гарри Поттера, существовании. Хорошо, тетя спохватилась и подарила племяннику блокнот, в котором Гарри тут же зафиксировал серьезное жизненное наблюдение: «Фазэ Крисмас свинья».

Конечно, в последние годы было грех жаловаться: одно Рождество повезло провести в задымленном баре с крепко выпившим крестным, второе, домашнее и романтическое, – при свечах с Чоу. Праздник с пьяным Сириусом оказался повеселей свечной романтики, несмотря на нелюбовь Г. Дж. к попойкам.

В этом году про Рождество и думать было глупо. И всё же, хотелось того или нет, но оно было здесь, незримо и торжественно ступая праздничными башмаками по городским мостовым.

Гарри брел в толпе жизнерадостных и смеющихся, чувствуя себя пришельцем из другой галактики. Счастливцы громко разговаривали и толкались, кто-то пьяно похлопал Г. Дж. по плечу, а хохочущая девушка осыпала горстью серебристого конфетти.

Где-то в отдалении распевали рождественские гимны. Все вокруг – огоньки, крикливое убранство витрин, суета и шумиха – казалось нарисованным, ненастоящим, картинкой из книжки, которую хочется закрыть и спрятать подальше в чулан.

Он забрел в кишащий народом супермаркет и надвинул на глаза выданную Скримджером кепку. Впрочем, никто его и не узнавал – Гарри вновь превратился в черноглазого мальчишку лет семнадцати.

«Что я здесь делаю?» – он мрачно оглядел витрины с мужскими аксессуарами вроде браслетов и цепочек. Что-то подсказывало ему, что Северуса не удивить мишурой, даже если это дорогие часы Van Cleef с картой звездного неба.

«Ты просил рассказать тебе сказку, Шатц... А я... не могу думать ни о чем... Пусто. Страшно. Что они с нами сделали?»

Он оглянулся, пытаясь вычислить охраняющего его агента, но по-прежнему никого не заметил: невидимый ангел-хранитель слился с толпой. Внезапно Гарри замер, вглядываясь вдаль.

Вниз по эскалатору, наводненному пестрым людским потоком, плыла пани Барбара, обвешанная пакетами.

Забыв обо всем на свете, Гарри рванул к лестнице, проворно распихивая людей локтями.

– Барбара! – крикнул он и отчаянно замахал рукой.

Пани Шпеер едва не упала, от удивления забыв перешагнуть с эскалатора на пол. Гарри подхватил ее в объятья вместе с многочисленными сумками и корзинкой.

– Что с твоими глазами, Гарри? Прямо как у Се... Ох. Черные совсем.

– Как у Северуса. Вот именно, – радостно оскалил зубы Гарри. – Наконец-то вы попались, пани!

Барбара рассмеялась и погладила его по щеке.

– Мы на «ты», забыл?

Г. Дж. смотрел в ее сияющие глаза: там уютно пряталось то волшебное домашнее Рождество, о котором он не смел и мечтать.

– Я ничего не забыл, – сказал он.

* * *

– Нет-нет, пана Малфоя я сама понесу, – вцепилась в корзинку Барбара.

– Кого-кого? – не понял Гарри.

– Замминистра.

Она откинула плетеную крышку, и на Г. Дж. вытаращились голубоватые кошачьи глаза с длинным зрачком. Не успел Гарри и моргнуть, как в край корзинки вцепились серые когтистые лапки, пленник переносного домика мяукнул и пружинисто рванулся, намереваясь покинуть тесную обитель из лозы.

Пани Шпеер по-хозяйски затолкала голову кота внутрь, прикрыла мохнатое тельце пледом и захлопнула крышку.

– А что ты хотел, – сказала пушистому спутнику она. – Тут тебе не Литтл-Уин. И к ветеринару надо, и по магазинам.

– Я его знаю! – по-детски обрадовался Гарри. – Это вредный кот с Прайвет-драйв! Дядя его отравить хотел. Малфой? – он расхохотался, только сейчас сообразив, какой клички удостоился любитель напакостить в чужой гостиной. – Почему Малфой?

Пани Шпеер прижала к бедру корзинку, чтобы та не тряслась. Они побрели по улице, не беспокоясь, куда и зачем.

– Характер у него гордый, о mój Boże, – сказала Барбара. – Прибегает голодный, ему миску накладываешь, а пан Котовский ходит вокруг, в независимость играет, мол, я еще подумаю, съесть ли ваше кушанье, или уйти, подняв хвост. Отвернешься – миска пустая, мыть не надо. Когда уехала с Джимми в реабилитационный центр, оказалось, закрыла пана в гараже, видно, спал он там... Два дня взаперти просидел. В гараже стол и лавки у нас, мы накануне с приятелем Райнера сидели, пили, Джимми провожали, ужин так и остался неубранный, и колбаса, и ветчина. Наш пан и колбасного кружочка не тронул, а ведь какой голодный-то был!

– Не допрыгнул, может? – засмеялся Гарри, отогнав видение: заместитель министра в дорогом сером костюме лежит на штабеле дров и тоскливо косится на объедки пьяного пиршества польских эмигрантов.

– Моль поймать на антресолях – допрыгивает, – возразила Барбара. – Малфой самый настоящий.

Дойдя до пустующей скамейки, Гарри стер ладонью росу с деревянного сиденья и сгрузил многочисленные пакеты.

– Расскажи про Джимми, – сказал он.

Барбара села, поставив на колени кошачью корзинку и обняв ее руками. Г. Дж. невольно засмотрелся на профиль своей спутницы – тонкий красивый нос, изящный изгиб бровей, высокий лоб – немолодое, но до странности привлекательное лицо.

«Лучше, красивей, благородней Ее Величества! – почти с благоговением подумал он. – В сто, в тысячу раз!»

– Джим всего три дня, как в Центре, – сказала Барбара. – А я... уже скучаю по нему, дуреха. Хоть и навещаю каждый день. Умом понимаю, надо переступить через себя. Северус... Раз уж ты узнал, кто он для нас... Пан Северус когда-то заявил, мол, нельзя жить для других, даже если это наши дети. Каждый должен жить для себя. Глупо жертвовать собой ради кого-то. Может, намекал, чтоб замуж вышла, уж не знаю. Но когда я видела его в последний раз... Он сказал, что берет эти слова назад. Странный человек, правда?

– Северус не странный, – прошептал Гарри. – Он...

Слова «умный, добрый, хороший» и какие-то еще, теплые, благодарные и бессвязные, замерли на языке. Гарри уронил лицо в ладони и умолк.

– Что случилось, милый мой?

Руки Барбары крепко обняли его плечи, согревая, успокаивая и утешая, как могла бы сделать только одна женщина на свете.

Запертый в корзинке пан Малфой недовольно мяукнул.

* * *

– Кто сказал, что у твоего мужа неоперабельный рак?

На покинутой скамейке невидимой согбенной фигурой стыла тетушка Печаль в компании дядюшки Уныния. Оставив позади мрачных спутников, Гарри и Барбара вновь неторопливо двинулись по аллее. На сей раз кота тащил Гарри. Где-то за спиной мерз невидимый агент – Г. Дж. о нем совершенно позабыл.

– Доктор Ранкорн, – сказала пани Шпеер. – Дамблдор нашел Райнеру хорошего врача. Ох, с бедным доктором такое случилось, знаешь?

– М-м... Знаю, – перебил Гарри, больше не желая говорить о несчастливых полетах с высоты. – Когда Райнер к этому Ранкорну попал? В смысле, когда вы узнали, что рак... что с ним уже ничего нельзя поделать?

– Где-то в феврале, а что?

Гарри наморщил лоб, припоминая найденную у Северуса историю болезни.

– Опухоль выходного отдела желудка? Стеноз, эрозивный эзо... эза... Черт, не помню.

Барбара вскинула на него удивленный взгляд.

– Да. Я разве говорила?

«В феврале Шпеера можно было спасти. В феврале...»

– Нет-нет, – торопливо сказал Гарри вслух. – Просто э-э... недавно читал кое-что про рак желудка.

– А у меня хорошая новость, – не заметила его волнения Барбара. – Ко мне приезжали люди... Одним словом, обещают заменить надгробие. Мол, смерть Альбуса Дамблдора – ошибка. Гарри, ты меня слышишь?

Задумавшийся Г. Дж. налетел плечом на клоуна с цветной шевелюрой, едва не выбив у того из рук звякнувший стеклом поднос на лямках.

– Извините, – Гарри ловко подхватил чудом не разбившийся об асфальт стеклянный шар.

– Не извините, а подарки берите, – скороговоркой сказал клоун.

Гарри уставился на свалившуюся с подноса игрушку в своей ладони.

В недрах серебристой сферы взметнулся снег. Маленькие обнимающиеся человечки внутри расцепили руки и разлетелись в стороны. Пока Гарри моргал, фигурки в снегу вернулись в центр шара, прижались друг к друг и застыли, плавно покачиваясь. Снежинки замедлили танец и тихо легли у их ног. Г. Дж. встряхнул шар, человечки разлетелись – на краткий миг, чтобы вновь соединиться среди белой пурги.

– Я возьму, – пробормотал Гарри.

– Пятнадцать фунтов, – строго предупредил клоун.

Г. Дж. торопливо расплатился.

Барбара стояла рядом, придирчиво изучая пестрый товар коробейника.

– Я уже купила Джимми снежный шар, – сообщила она.

– Это не для него, – буркнул Г. Дж. и полез в другой карман. – Вот. Для Джимми.

Слегка покраснев, он быстро положил в пакет Барбары маленькую обитую черной тканью коробочку Van Cleef.

– Там... э-э... видно звездное небо, – он прижал к груди стеклянный шарик, согревая ладонью заметенных снегом человечков. – Вдруг Джимми понравится.

В детстве он завидовал Дадли – пухлую руку кузена украшали подаренные дядей часы.

Быть может, Г. Дж. Поттер ничего не смыслил в Рождестве.

Далеко-далеко, будто сквозь вату облаков, лился тихий перезвон колокольчиков. Детские голоса нестройно пели о Младенце в яслях.

* * *

–О-о, Гарри, наш дорогой герой! Заходите, не стойте в дверях.

Гарри-герой удивленно воззрился на двух Дамблдоров: лежащего в постели и сидящего у изголовья. Получив разрешение навестить Аберфорта, пострадавшего от злодейской руки Риддла, Г. Дж. не рассчитывал увидеть у одра больного его любящего брата.

Подобно Отцам Рождества, Дамблдоры дружно серебрились почтенными сединами, хмурились одинаковыми кустистыми бровями; умные лбы прорезали одинаковые морщины, по три штуки на брата, одинаково хищно острились длинные носы и улыбались тонкие губы.

При ближайшем рассмотрении Гарри заметил и разницу: на подбородке Д. Сидящего серебрилась щетина, а Д. Лежащий был гладко выбрит, Сидящий был голубоглаз, в то время как его двойник в постели щурил на визитера выцветшие серые глаза: сняв линзы, «мистер Макферсон» превратился в господина Аберфорта.

Дамблдор с зачатками бороды встал, широко раскинул руки и обнял слегка растерявшегося Гарри, по-отечески похлопав по плечу.

– Милый мой мальчик, – растекся медом он. – Вы не представляете, как многим мы вам обязаны. Поздравляю, вы блестяще справились с важной и нелегкой миссией.

Гарри смутился и порозовел.

– Я ничего особенного не сделал, сэр. Это смог бы любой дурак. Выйти и два слова сказать?

Дамблдор властным жестом указал ему в кресло у постели брата. Гарри покорно сел, с затаенным любопытством переводя взгляд с одного старика на другого.

– Отнюдь не любой, – улыбнулся Альбус. – Тот, у кого был оригинал дневника, фактически рисковал жизнью. Северус говорил нам, что не довезет материалы, и оказался прав. Надо же, с какой легкостью он поставил вашу жизнь под угрозу... Я не решился пойти на такой шаг, как вы понимаете.

Гарри прошил сердитыми лазерами полные лукавства голубые глаза.

– Северус не ставил мою жизнь под угрозу. Меня сопровождала целая группа людей, я этого даже не знал! После того, как ваш Кингсли оказался ни на что не годен, Северус отозвал троих агентов, прикрывающих его самого в BBC! Оставил себе одного Шанпайка, и то потому, что знал, ему нельзя доверять! – с жаром сказал он. – Да и вообще, вся эта история напомнила мне квест на работе, когда надо было найти философский камень. Камень нашел Северус, а вся слава мне досталась. Так и с дневником. Меня по телевизору показывают, а он с разбитой головой лежит.

Альбус Дамблдор улыбнулся мягкой апостольской улыбкой.

– Северусу не нужна лишняя слава, – сказал он. – Надеюсь, понятно, почему.

«Пошел к дьяволу! К чему ты мне это всё говоришь?»

Г. Дж. перевел взгляд на лежащего в постели двойника Магистра.

– Как вы себя чувствуете, сэр? – спросил он и смущенно прибавил: – Мы с вами не очень хорошо знакомы. Скажите, в «Куана Паркер»... это ведь вы были?

Дамблдор Лежащий улыбнулся – довольно искренне, показалось Гарри.

– Я. Не смотрите так, мистер Поттер, – сказал он. – Право слово, с таким лицом глядят на картинки «Найдите десять отличий». Хвала богам, Альбусу больше нет нужды скрываться. Но и возвращать прежнюю внешность нет смысла. Пластические операции – сомнительное удовольствие в нашем возрасте.

Гарри слегка покраснел.

– Отличий гораздо меньше десяти. Цвет глаз и... Ваши руки. Они... разные. Я и Шпеера в морге по рукам определил, – не без тайной гордости прибавил он. – Так как ваше здоровье?

– Почти в порядке, – с усмешкой разглядывая Гарри, сказал Аберфорт. – Здесь врачи-волшебники.

«Ага, как же!» – Г. Дж. вспомнил исколотую вену Северуса.

– Сэр, – обратился он к Магистру. – Хорошо, что я застал вас. Хочу сказать, в связи с тем, что произошло с Северусом... Вы ведь знаете?..

Дамблдор кивнул. В голубых глазах мелькнуло и исчезло странное выражение – то ли досады, то ли раздражения.

– Я вынужден уйти с поста директора «Хога», – продолжил Гарри. – Северус... Я должен быть с ним рядом. Не думаю, что он сможет остаться на своей должности. К сожалению, он... еще не восстановился после травмы.

– Не восстановился, а уже занялся шантажом, – губы старика на мгновение сжались в жесткую линию. – Мне жаль вас, мой мальчик. Вы не видите дальше своего симпатичного носа. Однажды Северус и вас сотрет в порошок, например, из ревности. Когда соберет на вас приличное досье.

– Что за бред, – не выдержал Гарри. – Извините, сэр, у меня такое впечатление, что вы нам завидуете!

Аберфорт тихо крякнул. В прищуренных водянистых глазах заискрился смех. Брат послал ему острый взгляд из-под бровей, погасив неуместное веселье.

– Чему тут завидовать? Я знаю жизнь получше вашего, Гарри, – с мудрым вздохом сказал Альбус. – Угадайте, кто украл дневник Риддла, когда он уже был у меня в руках?

– Северус? – прищурился Г. Дж.

Дамблдор покачал головой. Косой солнечный луч из окна скользнул по его лицу, пробежав по серебру отрастающей бороды.

– Его адвокат. Человек, которого я любил и которому доверял, – Магистр задумчиво потрогал щетину на подбородке. – Любовь многое может вынести, многое перетерпеть, многое простить. Но когда слишком долго выносит, терпит и прощает, незаметно перестает быть любовью.

Гарри молчал, осмысливая сказанное. Дамблдор переменил позу, а заодно и тему.

– Вы понимаете, на что обрекаете себя, мой мальчик? Северус, считай, инвалид. Вы уверены, что не сойдете с ума с ним, каждый день рассказывая одно и то же? Ваша жизнь превратится в кромешный ад. Быть привязанным к больному, от которого нельзя уйти ни на шаг, как нянька, как сиделка, стать добровольным рабом человека, который никогда не оценит ваших забот, просто потому, что не в состоянии даже вспомнить о них? Вы хотите пожертвовать своей молодостью и карьерой, растоптать свое будущее, превратить в серые будни лучшие годы, ухаживая за инвалидом, не способным ответить даже элементарной благодарностью?

– Довольно!

Гарри порывисто вскочил, мечтая покрепче стукнуть несносного старика, согнать с лица выражение мудрой доброты и показного участия.