Текст книги "Шпеер (СИ)"

Автор книги: Magenta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 71 страниц)

Он обернулся к Гермионе. Та застыла, как живое воплощение скорбящей Богоматери. По ее покрасневшим щекам одна за другой быстро скатывались слезы.

– Вы разве не додумались сделать копию? – Северус сердито тряхнул черной гривой.

Секретарша звучно хлюпнула носом и покачала головой.

– А редакция «Роял Пресс»? – вспомнил Гарри. – Если вы отдавали им файл, то у них наверняка...

– Ничего я им не давал! – прорычал Локхарт. – Они приезжали ко мне домой! Яду мне! Кастрируйте! Четвертуйте, колесуйте, отрубите голову! – крикнул не любящий крови писатель. – Мы не успеем восстановить файл! Послезавтра книга должна быть в репроцентре, а послепосле...

Он затрясся сильней и вдруг глухо зарыдал.

– Гилли! – завизжала Гермиона. Едва не сбив с ног директора, она ринулась к несчастному, упала грудью ему на спину и распласталась сверху, как орлица над птенцом в гнезде.

– Странное совпадение, – пробормотал редактор. – Тут сгорело, там обокрали... Идемте, мистер Поттер. Навряд ли мы можем чем-то помочь.

Гарри оторвался от вынимающей душу картины страданий и перевел взволнованный взгляд на Северуса. В глубине злодейских глаз не было и капли сочувствия. Хуже того, Г. Дж. померещилась затаенная в черных глубинах насмешка.

– Мистер Локхарт, возьмите себя в руки, – бесстрастно сказал Северус. – Я свяжусь с командой мэра. Возможно, нетрудно будет выйти на тех, кто вас обокрал. Вы вообще додумались в полицию заявить? – поинтересовался он.

Потеряв способность к связной речи, придавленный телом рыдающей секретарши, писатель только хрюкнул в ответ.

– Всё ясно, – буркнул редактор.

С лицом невозмутимого индейца Северус направился к двери. На пороге он обернулся, оглядел застывшего как истукан Г. Дж. и вдруг улыбнулся, злодейски блеснув зубами.

– Вы предлагали пообедать, мистер Поттер? – светским тоном осведомился он.

* * *

«01.05.2001

Пока ещё умом во мраке он блуждает, но истины лучом он будет озарен. Слаб человек – но чистая душа. В своём исканье смутном...» *

Дьявол, Рэй, хоть с собой будь честным! Так и скажи: слаб человек. И не какой-то абстрактный человек вроде соседа снизу, завалившего вход в свою берлогу пустыми бутылками! Ты слаб, приятель. Ты!

Иначе почему ты сейчас лежишь не шевелясь, боясь дышать, боясь спугнуть, разбудить чудо? Пожираешь взглядом похотливого сатира дивное юное тело?

И не юродствуй над «Фаустом», искатель плотских истин!

Не знаю я ваших истин и знать не хочу. Истина живет мгновенье – здесь, сейчас, сей секунд! Вчера мы о ней знать не знали, завтра она станет ложью, источенная всепожирающим червем бытия, рассыплется в прах, проскользнув невесомым пеплом между пальцев.

Ты здесь, Сын Божий. Ты со мной, о Адам.

Здесь, сейчас, сей секунд. Что еще надо?

Тебя не было вчера, тебя не будет завтра. Как знать, может, и меня самого на деле нет нигде, кроме как в преходящем мгновении? В иллюзорном выдохе времени, случайном скоплении атомов, в искаженном и причудливом пространстве заблуждений собственного мозга?

Что вчера пил, Рэй?

Ничего? Тем хуже.

Откуда ты взялся в моей постели, Сын Божий? Тебе тут не место, а уже и корни пустил! Один крепкий корешок так точно!

Что ты делаешь со мной, мальчишка? Почему я дышу, выпивая твой пот, утоляю жажду молоком твоей юности, отдыхаю головой на твоем бедре, пьянею без вина, утопая в твоих глазах цвета дикого меда?

О Эль-Шаддай,² я заживо погребен в горячем песке, вечно жаждущий, вечно желающий! Убей меня, почему Ты медлишь?

Рэй, ну вот, опять врешь сам себе. Меньше всего ты бы сейчас хотел раскинуться хладным трупом на постели, когда рядом лежит и ровно дышит юное чудо.

А что мне делать, черт возьми? Разве можно смотреть спокойно и без ревности, как луч весеннего солнца, выбившись из-за шторы, беззастенчиво лижет белым языком твое прекрасное тело, Адам?

Может, вспомнив о кистях и красках, нарисовать это бедро с красиво лежащими золотыми волосками, чудесное усталое бедро, утомленное любовью и отдыхающее, обласканное светом?

Кто, я? Бездарными руками посметь повторить ту красоту, что нежит взгляд проклятого богом грешника? Да никогда!

Как я осмелюсь изобразить тебя, мой спящий Аполлон? Как смогу передать дивные изгибы грациозного тела, коснуться холста краской живого тепла и невидимо бурлящей крови, если нет их в убогой палитре моей жизни? Где возьму волшебную кисть, чтобы воссоздать теплый солнечный блик на твоем гладком точеном плече? Пылающую бронзу покоящихся на подушке мягких кудрей? Как нарисую святое святых, твой прекрасный спящий фаллос в нежном золоте волос, перед которым я прямо сейчас – пока ты спишь – тихо встану на колени?»

«Идеал, Совершенство, Венец Творения», – некстати пронеслось в голове Г. Дж., на мгновение вырвав его из плена шпееровского славословия.

Гарри оглянулся на разлегшегося на офисном диване редактора. С кислым скучающим лицом тот просматривал шедевр очередной восходящей «звезды» женского романа – не одна мадемуазель Лестрейндж подбрасывала полыхающие угли страсти в нежные сердца домохозяек.

Мысленно улыбнувшись забавной хмурости Северуса и тут же забыв, что его смутило, Гарри вернулся к тексту.

«Пусть мои губы заменят кисть, повторяя незримый контур твоего совершенного тела!

Чушь порешь, Рэй. Так и скажи: если не возьмешь в рот, вот прямо сейчас – умрешь на месте, не призывая Эль-Шаддай!

Боже, боже, погибель моя! Сладкое Древо Жизни, пахнущее обольщением даже во сне. Я разбужу тебя песней губ и языка, неслышной музыкой желания, рвущейся из сердца коленопреклоненного человека!

– Рэй. Отстань. Лезешь и лезешь, не могу уже.

Ах ты скупой Сынок щедрого Отца! Не для того ли Он дает нам красоту, чтобы мы делились со страждущими?

– Один раз, умоляю, один, один, один! Я уйду сейчас.

Дьявол, и это мой голос? Просящий, жалобный и нудный? Так нищий бродяга с похмелья клянчит на бутылку.

– Куда, на работу?..

Ну как тебе ответит умирающий от голода, припавший ртом к сладкому яству?

– Хозяин звонил.

О, этот момент истины, крепнущее дерево в любящих руках садовника!

– Что ему от тебя вечно надо? Ходишь к нему, ходишь... Ты с ним трахаешься?

Типун тебе... Хорошо, не типун, но надо бы заткнуть твой красивый болтливый рот, Сын Божий!

– Мы трахаем друг другу мозги. Это верный способ установить на земле власть добра и света.

Ну и глаза. Сонные, а уже нахально смеющиеся. Вижу, больше не жалеешь, что тебя разбудили мои губы.

– Я читал ваш журнал. Ты сам веришь в то, что пишешь? Лижешь Хозяину задницу!

Умник ты наш. Конечно, лижу. Как иначе заглянуть в зловонные политические недра Империи?

– Осуждать взялся? Ты? Которого порвали за двадцать фунтов? Меня имеют за более приличное вознаграждение, Адам. При том не трогая мои тылы.

– Лучше порвать задницу, чем душу дьяволу продать.

Что ты сказал?

Что. Ты. Сейчас. Сказал?

Глупый наивный идеалист! Вот так вымерло славное польское панство.

– Нельзя продать то, чего нет.

Катись ты со своими потугами спасти мою душу. И твоя мне ни к чему. Есть тело, горячее, свежее и сильное, налитое соком весны и солнечного утра. Всё остальное – ложь и вымысел».

Скрещенные руки Северуса мягко легли на взволнованную грудь Г. Дж. Теплое дыхание возбуждающе овеяло ухо, зубы нежно прикусили мочку.

– Хватит эту дрянь читать, – кончик носа Большого Зверя приятно пощекотал Гарри за ухом. – Поехали домой.

– Сейчас, – пробормотал Гарри. – Я и так пару глав по диагонали просмотрел. Даже не понял, этот Адам у Рэя поселился, или как?

Пальцы Северуса расстегнули пуговицы на его рубашке, пробрались под ткань и заскользили по груди.

– Тебе это важно? – прошептал Зверь. – Важнее меня? Поехали, Liebling.

Тая от прикосновения горячих рук и покрываясь мурашками от злодейского дыхания в ухо, Г. Дж. уставился в текст, читая пятый раз одну и ту же строку.

– Мне нравится Шпеер, – пробормотал он. – Конечно, он странный, но...

Не выдержав, Северус развернул кресло, оторвав зачитавшегося директора от монитора.

– Не буди во мне ревнивого монстра, – он наклонился, упершись руками в подлокотники, касаясь горячими губами его лица. – Bitte, Liebling.

Гарри обнял его за шею и зарылся лицом в иссиня-черный шелк густых волос.

– Не сердись... – закрыв глаза от удовольствия, он жадно вдохнул запах родного Зверя. – Шпеер чем-то похож на тебя. То богу молится, то ругается.

– Когнитивный диссонанс? – кисло спросил редактор.

– Литературный прием, – авторитетно сказал Гарри.

Северус рассмеялся и жадно сдавил его в объятьях.

– Поехали быстрее! – всхлипнул придушенный Г. Дж.

* * *

– Ты куда, Liebling?

Гарри покраснел и от волнения не сразу попал в рукав куртки.

– Я сейчас приду, – буркнул он, избегая испытующего взгляда темных глаз. – На квартиру. Счета посмотреть, почту...

– Почту, – эхом отозвался лежащий на кровати Северус.

– Да, а что?

Гарри тряхнул челкой и с вызовом уставился на голого Зверя, разлегшегося на постели с совершенно бесстыдным видом. Даже наедине с собой Г. Дж. не валялся в чем мать родила, нахально расставив ноги и трогая себя рукой черт знает где. Впрочем, Гарри до сих пор не знал, благодарить или проклинать тетю Петунью за целомудренное воспитание.

Он застегнул куртку и замер на пороге, ожидая услышать возражения или предложение пройтись вместе.

Северус молчал, разглядывая его смущенное лицо.

– Приходи быстрей, – тихо сказал он.

Охваченный раскаянием, Гарри вдруг бросился к нему и исцеловал лежащую на одеяле ногу.

– Я сейчас, Шатци-ша, – виновато сказал он. – Я быстро!

Зверь Шатци-ша улыбнулся уголком рта.

* * *

Встрепанный и вспотевший от быстрого бега, Гарри влетел в интернет-кафе, на ходу разматывая шарф. Углядев пустующий компьютер, он ринулся в незанятый уголок и, затарахтев по клавиатуре трясущимися пальцами, с азартом десантника высадился в почту.

Ящик, обреченный на смерть через двадцать четыре часа, был девственно пуст.

– Фэрдамт шайсе, герр Шпеер! – стукнул кулаком по столу бравый контрразведчик.

– Йа, аршлох,⁴ – сверкнул зубами проходящий мимо африканец, обласкав Г. Дж. томным южным взглядом.

* * *

Швырнув куртку мимо вешалки, Гарри пролетел через гостиную, успев показать язык мистеру Добби, и ворвался в спальню.

На пороге он застыл как вкопанный, молча глядя на постель и ощущая тиканье пульса в висках.

Северус крепко спал, положив на лицо его грязную футболку.

Так же, как он, Г. Дж., не так давно сладко засыпавший с шарфом Северуса.

Едва дыша от захлестнувших сердце чувств, Гарри тихо разделся, подкрался к кровати и нырнул в теплую нору под одеялом.

Приоткрыв сонные глаза, Большой Зверь вздохнул и обнял его рукой и ногой.

– Die Uhr tickt, – пробормотал он. – Das Rennen... hat begonnen. ⁵

_______________________________________________________________________________________

1) Hundedreck – «Дерьмо собачье»

2) Эль-Шаддай – евр. «Бог Всемогущий». Семантическое значение имени восходит корнями к египетскому Сету, богу хаоса, войны, смерти и пустынь.

3) Глок (Glock 19) – пистолет производства Австрии, популярное оружие агентов спецслужб.

4) Аршлох (Arschloch) – нем. ругательство, досл. «дырка в заднице», педик.

5) Die Uhr tickt. Das Rennen hat begonnen – «Время пошло. Гонка начинается». (Гонка, операция, игра).

* – отрывок из Гете, "Фауст"

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

* * *

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. 49. Канун Рождества

Крысы были повсюду, их отвратительный писк стоял в ушах.

Он бежал в вязком тумане, спотыкаясь о тельца серых тварей, вонзающих зубы в щиколотки, падал в шевелящееся месиво юрких крысиных спинок и вновь вскакивал, чтобы бежать, бежать и бежать темными коридорами, крутыми ступенями старых лестниц. Черные половицы трещали под ногами, и, стоило лишь ступить, обрывались и падали вниз, в непроглядную пустоту, увлекая за собой клубки взвизгивающих грызунов.

Северус летел впереди, Гарри не видел его, но знал – он здесь, рядом, это его рука каждый раз хватает запястье и рывком перебрасывает на следующую, вновь готовую оборваться, ступеньку. Туман разрывали белые вспышки фонарей в руках невидимых преследователей, и, обливаясь холодным потом, Гарри прыгал и прыгал через зияющие прорехи обваливающихся под ногами досок, с заходящимся от ужаса сердцем – дыры были все шире, крепкая ладонь спасительной руки все дальше.

– Прыгай, Liebling!

Что-то полыхнуло зеленым, озарив лестницу с провалами осыпавшихся маршей. На мгновение он увидел Северуса – страшного, с искаженным агонией лицом. Огромная змея со сверкающей чешуей обвилась вокруг его шеи, все крепче сжимая кольца.

– Ша-атц! – захлебнулся криком Г. Дж.

Черная пропасть между ними ширилась на глазах.

Не раздумывая, он прыгнул – зная, что не долетит.

Это был конец.

Пальцы успели коснуться противоположной стороны обрыва и соскользнули: доски заливала кровь.

Потеряв опору и судорожно размахивая руками, Гарри рухнул в бездонную пропасть всепоглощающего мрака.

И с выпрыгивающим из груди сердцем проснулся.

«Я жив! – не сразу понял он. – Мы живы!»

Пульс бешено колотился в висках, на лбу проступила холодная испарина. Все еще не веря в чудесное спасение, он сдавил в объятьях мирно спящего Зверя, дрожа всем телом от пережитого страха.

Северус вздохнул во сне, повернулся и подмял его под себя, окутав теплом и сонным покоем.

* * *

– Мы оба погибли, Шатц! Жуткая змея, пропасть с крысами! Вдруг это что-то значит?

Не смыкая глаз, Гарри пролежал без сна почти до рассвета, прижавшись к спасительному Зверю, и только под утро провалился в тревожную полудрему.

На сей раз он проснулся от приятных ощущений: Большой Зверь гладил его спину, целовал между лопаток и просительно прижимался сзади выспавшимся бодрым членом.

– К дьяволу сны, – пробормотал Северус. – Если начну пересказывать свои... – он раздраженно фыркнул. – Это значит одно: ты чего-то боишься. Мозг пытается решить непосильную задачу – заглянуть в будущее. Когда не знаешь, что тебя ждет, подсознание выкладывает страшные образы, виденные ранее где угодно – в фильмах, в книгах, в собственном воображении.

– Ну да, когда шлют стихи про крыс и анаконд... – Гарри выгнулся довольным котом, отдаваясь во власть поглаживающих ладоней. – До сих пор не понимаю, кто и зачем это делает.

Зверь куснул его за мочку уха.

– Я намекнул, Liebling. Давным-давно. Но кое-кто остался глух, как к намекам, так и к самим посланиям.

Гарри попытался вывернуться в горячих объятьях, но оказался плотно придавлен к матрасу.

– Когда это ты намекал? – возмущенно засопел в подушку он. – Не припомню что-то!

– Когда один нахальный директор заявил, что я ему подбросил вырезку из Киплинга.

– Ты ничего мне не говорил, – заморгал Г. Дж. – Сказал, что это не ты... а потом...

В памяти вихрем понеслись кадры воспоминаний – четкие, словно это было вчера: он помнил каждое слово Северуса, каждое прикосновение и взгляд.

– «Вы слишком тесно общаетесь с мисс Грейнджер», – вспомнил он. – Хочешь сказать, это было не только про бурую шерсть?

– Само собой, – мягко мурлыкнуло в ухо. – Но я не стал развивать тему, кое-кто из себя проницательного умника строил... Шучу, Liebster. Я сам не знал, с доброй или дурной целью это делается, пока нас не предупредили об обыске.

– Я тоже Гермиону подозревал, – пробормотал Гарри, слегка теряя ясность ума – горячий член Зверя неотвратимо превращался из просящего в требовательный. – Как ты узнал?

– Сделал мелкую зазубрину на ее ножницах, – Северус навалился сверху, жарко дыша ему в волосы. – После случая с Маугли. Одно дело, подозревать, и совсем другое... доказать.

– Коварный Холмс, – рассмеялся Гарри. – Но Гермиона не может быть на стороне Да... Ты понял. Видел, как она ревела из-за «Автобиографии»?

– Она плакала над своим возлюбленным, mein lieber Watson, – возразил Северус. – Ты плохо знаешь Грейнджер. Она скорей поднимет набатом весь Скотланд Ярд, либо изловит ворюг своими руками, и проливать слезы уж точно не станет. Тебе стоит с ней поговорить, Liebes. Пригласи ее на обед. Забыл, что сказал Шанпайк? Ты – подозреваемый по делу, тебе должны сопереживать и доверять... Воспользуйся... этим... М-м...

Чувственно примятый к матрасу голым телом рассказчика, Гарри с трудом воспринимал, что тот ему говорит.

– Вы же не хотите, чтобы я впутывался в приключения, мистер Хо...олмс!

Он призывно изогнулся, позволив ладони Северуса проскользнуть под живот и нежно обернуться вокруг члена.

– Пообедать со своим секретарем – это, конечно, большое приключение... О-о, мой шелковый, чудесный, Du lieber Gott!..

Северус умолк, уже не способный продолжать разговор о происках хитрых секретарш.

Задыхаясь от желания, он кусал Г. Дж. за затылок, щекотал кончиком языка за ушами и целовал горячо и ненасытно, двигаясь так, будто уже проник внутрь извивающегося под ним тела не только пальцем.

– Сдашься без борьбы, Liebes?

– Не хочу борьбы, – прошептал Гарри, мучительно желая быстрее сдать наступающей стороне приоткрытые ворота крепости. – Я весь твой, Шатци-ша.

Спину покрыла россыпь жадных поцелуев, смешанных с быстрыми выдохами.

– Мой, – прохрипел Зверь. – Либлин-ли.

Тревожные тени дурного сна рассеялись окончательно, стертые домашним волшебством.

* * *

– Вы заняты, мистер Снейп?

– Для вас – всегда свободен, мистер Поттер.

Гарри прошел к редакторскому креслу и обнял за плечи улыбающегося хозяина кабинета.

– Дай «Записки» почитать, – дохнул он в скрытое смоляными волосами ухо.

Улыбка Северуса исчезла, будто стерлась.

– Verda... – начал он.

– Ага, фердамт, почему ты злишься всякий раз, когда я прошу почитать? Шпеер мне разрешил!

Северус медленно провел ладонью по лицу.

– Шпеер ему разрешил, – пробормотал он и встал. Флешка из кармана перекочевала в разъем. – Страшный вы человек, мистер Поттер. Упрямый, невыносимый, омерзительно настойчивый и...

Он наклонился над директором, проворно занявшем его место в кресле, и быстро поцеловал в губы.

– Читайте, шеф. Но не жалуйтесь потом на головную боль.

* * *

«14.05.2001

О, Мастер Кисти и Бутылки, чую, ты опять самозабвенно послужил Бахусу. Экая походка вдохновенная. И снова шатаешься возле Дискобола, может, запасец джина в постаменте прячешь? Кто отбил голову гипсовому горемыке? Полный сюр теперь: так и кажется, вместо диска славный грек красиво отводит руку с собственной оторванной головой. Ну ее, пусть летит к дьяволам. Зачем она спортсмену, в самом деле. Ей-богу, пририсую глаза и рот на спортивном снаряде. Твои пьяные гляделки и лягушачий рот, Ларри.

Смотреть на тебя такого не могу.

Где ты, мое сияющее божество, муза похоти моей? Дайте глазу почить на красоте. О, вот ты где, благослови тебя... Ах дьявол! Чтобы грунтовку наносить, необязательно всем телом извиваться, будто у тебя в заднице ручка от шпателя! Знаешь, что делают поэты с музами в узких брючках?

Срочно, Маэстро, возлюбленный мой Квазимодо, дай посмотреть на тебя, чем скорее, тем лучше! Нехорошо и чересчур рельефно смотрится чертов фартук, вот уже вижу разгоревшиеся глаза наглой бабенки справа! Глупая женщина. Истинного художника всегда возбуждает пустой холст, не знала?

Эй, Ларри, чего в ладоши хлопаешь? Мой восставший хуй приветствуешь?

Ах, ты к себе внимание привлекаешь. Смотри, а то я уже твою оторванную голову Дискоболу примерил.

– Дамы и господа, удручающая новость.

Что, пойло кончилось? Плату за занятия повысить вздумал?

– Наш натурщик заболел. Поэтому предлагаю перейти в зал скульптуры.

– Сколько можно скульптуру! Вы же обещали, мэтр! Другого пригласите! Такие деньги платим, и за что? Я, между прочим, пожаловаться могу!

Ух, клыкастая дама. Живого мясца захотела? По тебе видно, что денег у тебя мало. Ненавижу золото, особенно на белых женских телах.

О, Ларри, от страха хлебнуть захотелось? Чего растерялся?

– Все модели задействованы. Извините, мэм. В следующий раз...

– Сэр, мы и впрямь настроились. Уже в раж вошли, хе-хе. Неужели пригласить некого?

А ты, мазила, чего канючишь? По твоим работам не поймешь, живое оно было или мертвое, какая тебе ра...

– А вот ведь мальчик у вас! Подходящий мальчик!

Что ты сказала, подлая бабенка? Куда глаз положила, на моего Адама? Больше ничего не хочешь?

– Мэм, а может, ВЫ присядете? Вроде бы формами Бог не обидел.

Нет, таким злым голосом ты зря, Рэй. И в глазах, небось, любовь к дамской плоти так и горит, как у Джека-Потрошителя.

– Вы меня за кого принимаете, сэр?

Ага, испугалась. Голосишко задрожал. Так тебе и надо, жирная подушка.

– Мальчик? Отличная мысль. Эй, Адам! Раздевайся, посидишь! Заработаешь. Деньги-деньги.

– Ларри, нет!

Это я кричу?

Адонаи! Только не это! Адам! Что ты творишь! Понятливый вдруг стал? Снимаешь грязный фартук и идешь на эшафот? Да я убью тебя, здесь, сейчас!

– Рэй, что такое?

– Он не будет позировать!

Адам, прекрати! Ты назло мне делаешь, в душу гадишь, убить хочешь! Обиделось ваше панство, знаю! Фартук снял, рубашку расстегнул! О небеса, нет!

– Что значит, он не будет? Адам, иди сюда, умничка, да-да, снимай, всё снимай, не бойся, тут не холодно.

– Ларри, стой!

Рэй, думай, быстро, решай, ты можешь!

– Маэстро, на минуту.

Уставился пьяными сердитыми глазками. Хочешь ублажить богатых бездарных леди, возжаждавших юной плоти?

– Ларри, дорогой, поймите, Адам – нелегал. Вы понимаете, что делаете? Одно дело, полы мыть, если что, не докажешь, скоблил он их или нет! Но работа – на холсте – каждого из группы – вещдок, знаете слово такое? Обнаженка тем паче! А вдруг ему что-то в голову взбредет, судиться с вами, скажем? Например, заявит, что принудили? Вы не представляете, на что нелегалы только не идут, если их вдруг попытаются депортировать. Нам нужны неприятности? Или у вас денег лишних много, Маэстро?

Ага, протрезвели глазки. Деньги, неприятности. Кто не протрезвеет.

– Ох бл..., не подумал даже! Спасибо, Рэй, мне бы в голову не пришло...

Опять в ладоши хлопаешь. На кой, и так все на нас пялятся. И эти вот глаза, чертов мед и коньяк, гнев в них, обида и... Нет, Рэй, тебе показалось!

– Простите, дамы и господа, к сожалению, мы не можем... Одевайся, Адам! Что уставился, одевайся, я сказал! Мы не можем задействовать милого юношу, поэтому все-таки переходим в зал скульпту...

– Я этого так не оставлю! Вот прямо сейчас, пойду к директору клуба и...

Шутишь, клыкастая?

– Предлагаю свою кандидатуру. Вместо Адама.

Рэй, соображаешь, на что идешь?

– Вы серьезно, сэр? Было бы замечательно!

Эль-Олам,¹ помоги мне!

– Рэйвен, отличная идея! Тогда присаживайся, не бойся, ткань чистая, глаженая!

Ларри, Ben-zona,² завернуть тебя в эту чистую ткань – и с моста! Ей-богу, я не Дискобол, но метнул бы.

Чистая ткань, чистая ткань... Ответишь за каждую мандавошку, Маэстро! Ах, не в том дело. Почему это так постыдно? Рэй, успокойся, ты не видел пялящихся на твое тело людей? Сколько их было? Сауны, бани, клубы, допросы, бригады врачей... Ну да, не в такой обстановке... Но разве тебя не учили ничему никогда не удивляться?

Ты спокоен. Яхве, хвала Тебе, даже не краснею. Раздеваюсь, вот вам. Да пошли вы к дьяволу. Плохо, друг мой Цезарь беспокойно приподнял голову. Единственное, что волнует. Умри, предатель! Спи, скотина, позировать с эрекцией, на радость клыкастой даме?

А к черту.

Урод, не урод. Рисуйте. Рисуйте, черти бездарные. Ларри, убери грязные пальцы с моей ноги! Ах, не так расселся? Не похож на роденовского Мыслителя, задумавшего взорвать арт-студию? Бог мой, Яхве-Шаммах, на кой черт я вызвался? Да ладно. Кто угодно, пусть я, но не ты.

Паркет, заляпанный кармином. Запекшаяся кровь. Плохо моешь, Адам. Вот пятно, уродливое. Надо бы ацето...

– Рэй, не опускай голову! Вот так, да-да. Подбородок чуть левее... Не меняй позу.

Да чтоб ты подох, Маэстро. Рэй, идиот, ты высидишь два часа мордой в тусклое окно?

Высидишь. Смешно. Сам знаешь, и не то высидишь.

Как бы этот гад, Ларри, не воспользовался и не начал приглашать на сеансы.

Сижу. Голый, в чем мать. Спасибо, Цезарь присмирел. Оказывается, не так и страшно. Ларри привычно бубнит. Глаза рисовальщиков мажут по телу, ну а что тело, оболочка грешной души? Сегодня существую, завтра в цинковой упаковке... С номером и без имени. Ловите момент, господа. Вот сука, карандаш вытягиваешь, пропорции прикидываешь? Лицо мечтательное, ну-ну. Я тебя так поиметь могу, что не вспомнишь, в какой руке карандаш держать. Вся такая истекающая любовью – Яхве всемогущий, задави это слово!

Ты утром сказал: «Я тебя люблю, Рэй». Знаешь, сколько раз я слышал эту ложь? Почему каждая свежая молодая задница считает своим долгом разинуть исцелованный рот и сказать затасканные слова? Стоит отделать разок эту задницу, и вот вам, вуаля, люблю наутро! В диапазоне от пятнадцати до двадцати, чем старше, тем меньше шансов услышать пошлый бред. Может, не стоило так зло смеяться? Тем более, что не смеяться, взвыть захотелось.

Знаю, почему так. Ты лжешь профессионально, Рэй, привык уже. И потому ждешь от тех, кто рядом, искренности и чистоты. Питаешься честностью, как голодный, пьешь ее, как измученный жаждой, ибо не судьба тебе быть откровенным, даже с самим собой.

Ты не любишь меня, Адам. Тебе хорошо со мной, могу поверить. Но зачем слова эти? Зачем вообще слова?

И я тебя не люблю. Дорожу тобой, не без того. Ты – ножны, куда вкладываю меч. Задница, симпатичная, шелковая и упругая. Не думай, что я тебя не вижу, милый мой панич. Да, я в окно смотрю, но чувствую затылком, ты вымыл грязные банки с кистями и затих в углу, байроновская печаль в глазах. Думал меня позлить? Свое тело выставить, которое тебе не принадлежит больше? Оно мое. С первого дня! Ты мой, весь, от русой макушки – волос, которые хочется сгрести в охапку, намотать на кулак, когда насилую губы твои! – до исцелованных пальцев ног с мелкими детскими ноготками! Ты не смеешь распоряжаться тем, что отдал мне!

Цыть, Цезарь! Твой час не настал. Вечерком. Еще к Хозяину ехать.

Хозяину нравится, что ты со мной, мальчишка. Мостик к Старику.

Глупо выходит, конечно. Одел тебя, обул, за учебу заплатить хочу, а ты все еще на Старика работаешь, у Ларри в игры играешь...

Старику нравится, что ты со мной. Мостик к Хозяину.

Глупый жалкий мостик. Не проломился бы.

Боги, одеться сейчас... Или нет, выгнать всех к черту, сорвать с тебя покровы, Адам, уложить животом на чертов стул, на котором сижу, как идиот, нога затекла. А тряпки и впрямь чистые, Маэстро. Порошком и хлоркой пахнут. Вот ведь радость.

Зачем вызвался, клоун? Впрочем, плевать на публику... Твой печальный взгляд, Сын Божий! Неужели только он и смущает?

Спи, друг мой Цезарь. Если бы ты умел говорить, наверняка пискнул бы: «Я люблю тебя, Адам». Хорошо, что молчишь.

Ибо сам я до такого не опущусь».

_______________________________________________________________________________________

http://www.pichome.ru/v2

Коллаж ЯROSTЬ. Натурщик

_______________________________________________________________________________________

* * *

– Мистер Поттер, вот вы где!

Директор с неудовольствием оторвался от экрана.

Гермиона, встрепанная сильнее обычного, топталась на пороге редакторского кабинета. Лицо секретарши казалось непривычно бледным, в широко раскрытых глазах метался испуг.

– Что там у вас?

Девушка нервно провела рукой по торчащим кудрям, вспушив их до облачности.

– Я не смогу пойти с вами на обед, мистер Поттер. Меня вызывают в Хоум-офис. Допрос, разговор... Не знаю, что.

Гарри вскочил.

– Из-за «Автобиографии»?

Гермиона кивнула и закусила губу. На Печального Бобра было жалко смотреть. Гарри оглянулся на Северуса, молчаливо наблюдающего сцену. Не прочитав в лице редактора ничего, кроме равнодушной скуки, Г. Дж. схватил девушку под локоть и увлек в коридор.

– Не бойтесь их, – зашипел он, сунув нос в каштановое облако: где-то там затерялось девичье ухо. – Скажите, что можете заново переписать, память хорошая... Можете или нет, другой вопрос, главное, благое намерение. Не переживайте, вы умная и смелая, я знаю, – Гарри вложил в голос всю силу убеждения.

Облако благодарно затряслось. Забыв о рабочем политесе, директор схватил девушку за руку.

– Только не подписывайте ничего, – взволнованно прошептал он. – Вдруг сотрудничать предложат... Ну вы понимаете.

– Я дочь юриста, – хмуро сказала Гермиона.

– Тем более.

Повинуясь сочувственному порыву, Гарри обнял ее за плечи и заглянул в глаза.

– Все хорошо будет, – искренне сказал он. – И еще... Ресторан... Я хотел вам спасибо сказать. За вырезки из книг. Жаль, я сразу не догадался, что вы мне подсказки присылали.

Гермиона густо покраснела.

– Я не хотела, чтобы это выглядело как розыгрыш, – жалобно сказала она. – Моя мама передавала таким образом новости Альбусу.

– У меня не тот склад ума, видимо, – вздохнул Гарри, заменив приличной фразой едва не вырвавшиеся слова «дурак недогадливый».

Гермиона улыбнулась.

– Профессор Дамблдор любил разные игры.

– До сих пор любит, – буркнул директор.

Секретарша кивнула, соглашаясь.

– Особенно он любит игру «Шахматы с завязанными глазами». Один не знает, что делает другой, и за кого играет. У каждого своя миссия. Мы не люди для него, знаете? – грустно прибавила она. – Куклы. Пешки. Ему надо выиграть партию, вот и все.

Гарри задумчиво уставился на девушку, будто увидел впервые.

– Мне повезло с такой умной и красивой помощницей, – тихо сказал он. – Сейчас только понимаю.

Щеки Гермионы расцвели розами.

– А мне повезло с таким умным и симпатичным начальником.

– Да уж, похвалили друг друга, – покраснел директор. – Предложение пообедать остается в силе, мисс.

– Если выживу, – рассмеялась девушка.

– Непременно выживете, – заверил Гарри.

* * *

– Я еду по делам, Liebes.

Г. Дж. сник.

Северус приподнял пальцами его горестно опущенный подбородок и заглянул в глаза.

– Люблю тебя еще и за то, что не задаешь вопросов, – промурлыкал он. – Только не надо меня выслеживать в такси, мой милый Бонд.

Гарри тихо растворился в мягком взгляде возлюбленных черных глаз.

– Ты однажды сказал, что если изменишь, я даже не узнаю об этом.

– Бред, – чувственные губы Северуса на мгновение сердито искривились. – Я не способен тебе изменить, мой бесценный шеф. Это чистая правда. Настоящая. Лови момент истины.

– О, Шатц... Я верю, – взволнованно сказал Гарри. – Раз ты уходишь, я в бассейн пойду, ты не против? – он лукаво улыбнулся.

По лицу Северуса прошла тень беспокойства.

– Не против, нет, – буркнул он и отвел взгляд.

«Ревнует, ура!» – посетила светлую голову Г. Дж. отдающая детским злорадством мысль.

Он порозовел от удовольствия, обнял Северуса за шею и замер, вдыхая запах его тела и туалетной воды.

– Я тоже не способен тебя предать, – прошептал он. – Скорей умру.

Северус прижал его к себе, сдавив ребра почти до боли.

– Не умирай. Никогда не умирай. Даже во сне, – глухо сказал он.