Текст книги "Шпеер (СИ)"

Автор книги: Magenta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 71 страниц)

Казалось бы, несешь свою соломинку, пригибаясь к земле, ну и неси дальше. Зачем завидовать муравьиной царице, возлежащей в теплых покоях муравьиного дворца, лапкой о лапку не ударяющей?

И все же часто приходится наблюдать, как дружно поворачиваются головы завистников вслед королевской карете (президентскому лимузину). «Хорошо живет, подлец, – сквозь зубы говорит Завистливый Магл. – Мне бы его проблемы».

Но знает ли Завистливый Магл, какие демоны терзают Мага в карете? Поверьте, у каждого свои печали, кем бы мы ни были, как высоко бы ни поднялись.

Знает ли Завистливый Магл, как больно куклы натягивают нити на пальцах кукловода? Знает ли, что над всяким кукловодом найдется еще один, сильнейший? И даже этот сильнейший опутан нитями так, что несвободен и несчастлив.

Ошибка думать, что власть дарит человеку свободу. Власть, помимо ответственности, нескончаемого беспокойства и всего прочего – допуск к участию в масштабной театральной постановке. Какую роль предуготовил Режиссер, ту и будет покорно играть кукла. Чем известней и заметней на сцене марионетка, тем тщательней расписан в Сценарии каждый взмах ее руки и каждый шаг. Скольким достойным надевают шутовские колпаки, маски злодеев и диктаторов. Преодолевая себя и вживаясь в роли, люди-куклы несут свой крест; многим из них, осмеянным, оплеванным, оболганным и осужденным, я, Райнер Шпеер, хочу пожать руку – есть роли, для которых нужно мужество.

Свобода и покой душевный приходит к тем из нас, кто не ведает страха смерти. Положа руку на сердце, скажите, много ли найдется таковых? Конечно, всякий среднестатистический маг думает, что верит в бессмертие души, надеется, что пройдя под сводами Арки, не умрет, но войдет в жизнь вечную. Так и маглы уповают на бога, что распахнет им однажды врата рая. (Кто, как не маги, околдовали их тысячи лет назад, подарив веру в бессмертие?) Всё же не будем обманывать себя: каждый, честно заглянув в тайники своего сердца, найдет там этот страх.

Свобода, равенство и братство только в смерти: лишь ее коса бесстрастно равняет траву.

Равенство – иллюзия. Любое однообразие есть застой и смерть.

Равенство и равнина – однокоренные слова. Мы ничего не видим, стоя на равнине, как колосок среди пшеничного поля. Только взгляд с горы открывает перспективу до горизонта.

Пока вы верите в идею равенства, пока вы ТАКОЙ, КАК ВСЕ, вы – не маг.

Поверьте в вашу избранность и превосходство, заставьте поверить в это других: сие есмь стержень любой волшебной палочки.

*

Маги – духовная элита человечества. Это неоспоримый факт, лучшие умы рода людского невидимыми крылатыми конями волокут за собой повозку с нежелающими думать и творить. Нравится вам это или нет, но практически все известные философы, ученые, люди искусства, знаменитые политики и полководцы были и есть вольные каменщики, строители незримого Храма. К сожалению, архитектурная магия бывает всякого рода; гибнут рабы, возводя пирамиды, падают конструкции на головы строителей. Как говорил небезызвестный каменщик Генрих Гейне,

Ни в чём нет совершенства в этом мире:

В колючках даже пышной розы цвет;

Я думаю, без недостатков нет

И ангела в заоблачном эфире.

Не нужно быть архитектором, чтобы понять – камни в основе сооружения испытывают бОльшую нагрузку, чем те, что уложены выше. И все же, suum cuique, каждый камень занимает свое место, нельзя положить на кровлю неотесанный тяжелый блок, годный служить фундаментом.

Тех из профанов, кто достаточно умен, чтобы не бросать камни в магов и не пытаться сжечь их на костре, дабы вернуться к образу жизни дикарей и обезьян, тех, кто в глубине души мечтает коснуться волшебства, могу утешить: магл – не приговор. Это состояние скованного рамками разума. Неленивым умом и искренне желающим постичь тайны – воздастся. Чем сильнее мы стремимся оттолкнуться ногами от готовых знаний, чем больше жаждем познать и осмыслить загадки бытия, тем вернее поднимаемся над суетой, наполняясь волшебной силой. На мой взгляд, для этого не обязательно вступать в Магическое Сообщество, впрочем, это дело частное, один черпает силы в коллективном, другой по природе самодостаточен и спокойно одинок.

*

Что есть скованный рамками разум магла? Болванка для Шляпника. Кусок глины, слепленный и обожженный горшечником, покорно принявший ту форму, что придал Мастер. Кусок глины не задается вопросами, ПОЧЕМУ? ЗАЧЕМ? С КАКОЙ ЦЕЛЬЮ? Почему я эдакий горшок, что и для чего в меня влито?

Позвольте привести пример несомненной умственной горшечности.

Каждый из вас наверняка осуждает гордыню, чувство превосходства, самолюбование и превознесение своих достоинств. Еще бы, с детства вам внушали, что гордыня – смертный грех! Разжевывали разницу между гордыней и гордостью, прививали дух скромности и прочая прочая.

Я, Райнер Шпеер, утверждаю, что вас жестоко обманули.

Магл, профан, тем паче гой – не имеют права на такую роскошь, как гордыня. Их место там, в грязи, в клубке тел под троном Волшебника. Гордыня – привилегия высших магов. Иначе как управлять непокорными, возомнившими себя богами?

Позвольте привести цитату: «Гордыня отличается от простой гордости тем, что ослепленный гордыней человек хвалится своими качествами перед Богом, забывая, что получил их от Него. Это самонадеянность человека, вера в то, что он всё может сам и всего добивается самостоятельно, а не с помощью и по воле Бога. В гордыне человек не благодарит Бога за все то, что имеет (например, слух, зрение, жизнь) и получает (например, пропитание, кров, детей)».*

Мне, как человеку неверующему, забавно читать подобное. Конечно, воля ваша, господа, за что благодарить себя, а за что бога. И все же подобные внушения призваны лишить нас веры в свои силы, постоянно рассчитывать на твердую руку свыше и не забывать эту длань благодарно целовать.

Человек, знающий себе цену и гордящийся собой – плохой раб. Либо ему на роду написано быть господином, либо он сломанная кукла, неуправляемая марионетка с порванными нитками. Если он не возвысится до самостоятельности кукловода, будет глубоко несчастен; общество его растопчет.

Гордыня – не единственный грех. Человечество изобрело перечень законов, названных моралью и нравственностью. Мало найдется храбрецов среди профанов и даже магов (до определенной степени посвящения и понимания таинств кукловодства), которые имеют смелость отрицать законы, эти люди либо мудрецы, либо безумцы.

Все мы вынуждены соблюдать этические правила, в них залог спокойного сосуществования людей на земле. И всё же задумаемся, каковы иные цели этих законов, помимо сохранения мира? Ответ очевиден: сделать стадо покорным. Всякий закон требует подчинения высшим силам (богу, правительствам, начальству, родителям). Подчинение и смирение – основная суть всякой нравственной догмы, призванной обеспечить порядок в обществе для послушания «царям и начальствам»: если рабы перережут друг другу глотки, кто пойдет пахать поле?

Масон высшей степени посвящения аморален. Не потому, что зол, а потому что мудр и способен видеть поверх голов стада, блеющего о свободе, равенстве и братстве.

Ваш покорный слуга не призывает махать руками, разрывая путы морали. Но понимания происхождения и смысла магических заповедей достаточно для освобождения разума, не в этом ли залог волшебства?

Великий маг и чародей Алистер Кроули завещал собратьям по волшебству: «Твори, что желаешь, да будет то Законом». Это не призыв к беспределу и аморальности, речь не о приземленных желаниях, но об истинной Воле, открыв и познав в себе которую, человек раскрывает себя как творца и созидателя. Творить – прерогатива богов.

Но вернемся к умственной горшечности.

Кого из вас не пугает слово «Люцифер»?

Люцифер. Дьявол. Сатана. Мефистофель. Вельзевул. Бафомет. Черт.

Всмотритесь в эти слова. Задрожали от страха? Пошел мороз по коже?

Правильно. Мозги человечества обработаны Мастерами на славу.

Люцифер – символ тех знаний, которые бог (в лице жрецов) скрыл от человечества. Нельзя повелевать гордыми, нельзя управлять умными, знающими и думающими: ведь придут к трону волшебника, посмеются и разоблачат колдовские фокусы! Да не будет, решили маги. Возьмем-ка лучше тьму, невежество и религиозную сказку, назовем Тьму – Богом, а Свет Знания и Познания скроем: это не для вас, господа профаны, маглы-плебеи и комрады гои. Перевернем-ка все вверх ногами, просто и красиво. Лучший способ что-то спрятать, дабы не трогали – внушить страх. Светящийся Люцифер скрыт толстым театральным покровом с рисунками ужасов ада, уродств разложения и смерти. Кто осмелится приподнять хотя бы край страшного полотна?

Не буду оправдываться перед верующими, читающими эти строки, скажу одно – ваш покорный слуга не сатанист. Одно дело стремиться к просвещению, и совсем другое – поклоняться кому бы то ни было и чему бы то ни было. Я лишь пытаюсь снять ту пелену лжи, что кладут нам на глаза, когда мы еще дети. Вырастая, мы укрепляемся в вере, что всякое несчастье и зло – дело рук дьявола, в лучшем случае, злой рок. Чем примитивней мыслит раб и плебей, чем меньше стремится к знаниям, свету и мудрости, тем покорней тянет повозку, нагруженную тем, что положил туда маг, везет туда, куда укажет волшебник своей палочкой.

Магическое заклинание «разделяй и властвуй» распространяется не только на методы физического управления. Прежде всего это работает на духовном уровне. Разделив мир на черное и белое, зло и добро, дьявола и бога, околдовав наши умы и чувства, маги правят маглами и всеми происходящими в обществе процессами. «Каббала – это метафорически изложенная наука об управлении», честно пояснил рав Михаэль Лайтман. Не могу до конца согласиться с уместностью слова «наука» применительно к Каббале, но готов подтвердить – это система знаний, которая работает на практике и превращает развитие человечества в детерминированный процесс.

*

Большинство населения мира, справедливо названного Театром, отнюдь не актеры, но куклы-марионетки, глиняные игрушки в чужих руках, а то и вовсе деревянные декорации. Это не плохо и не хорошо, не черно и не бело: так устроен Театр. Переверните все с ног на голову, посадите марионетку в кресло режиссера – спектакль провалится, если истинный режиссер не спрячется в суфлерской будке или за кулисами. (Известный феномен, если отобрать деньги у богатых и раздать всем поровну, утопическая эйфория длится недолго: не успел оглянуться, как всё вернулось на круги своя: бедные обнищали, богатые разбогатели). Ибо равенство есть утопия.

Как не заменить служителя Мельпомены марионеткой, так не справиться актеру с режиссурой. Только избавившись от глины в мозгах, осознав рамки своей роли, став творцом, а не творением, постановщиком, а не бездумным исполнителем кем-то придуманный партии, мы становимся Магами. (Если в самом деле того хотим). Не будем заблуждаться: это труд, а не свалившееся с неба благословение.

Несомненно, не всем дано быть режиссерами труппы.

Но откроем завесу Магической Тайны – той, что узурпировало жречество.

Каждый может стать Волшебником – режиссером своего разума. Каждый человек – Избранный. Каждый из нас – Исключительный. Уникальный. Не дайте себя одурачить, подровнять, позвольте себе быть гордыми, не внешне, но внутренне: магия невидима, но ощутима.

Будучи детьми, мы проходим стадию волшебства: знаем и уверены, что не такие, как все. «Есть Я, а есть ОНИ», – чувствует ребенок. К несчастью, остаток жизни мы тратим на то, чтобы распластаться под катком социума, стать нужной формы кирпичом в невидимой руке строителя. Приспособление к окружающему миру – медаль с двумя сторонами. Мы забываем, что не родились глиной.

Всегда найдутся белые вороны в стае черных, желающие взлететь в небо не для того, чтобы повести за собой стаю, но чтобы полюбоваться с высоты, как красива и удивительна земля, позабавиться и погрустить, глядя на судорожно машущих крыльями собратьев, но, бросив опечаленный взгляд на вырубленные леса и высохшие реки, расправить крылья и полететь туда, где поднимается над горизонтом сияющее солнце.

Прощаюсь и напоследок прошу: верьте не мне, но Себе и в Себя. Каждый из нас – Бог. Эту Тайну и услышал Ворон, сидевший на древе Познания и видевший Еву, вкусившую плод.

Трудно увидеть в себе Бога, еще трудней признать себя Богом, а уж сколько нужно потрудиться, чтобы другие узрели Бога в тебе и уверовали!

А кто сказал, что Богом быть легко?

Да пребудет с нами Магия Разума.

Аминь.

Райнер Шпеер»

* * *

Белое солнце, до странности далекое и маленькое, тянулось длинными лучами к снежной вершине. Альпинист Поттер поднял голову, разглядывая черную птицу, кружащую в небесах.

– Эй, ты! – крикнул он. – Где Ключ?

– Уч... уч... – насмешливо отозвалось эхо из горных ущелий.

Г. Дж. слепил снежок, запустил в злодейского ворона, но промазал.

– Я до тебя доберусь! – сердито крикнул альпинист и с силой гарпунера метнул в наглую птицу лыжную палку.

Ворон хрипло каркнул и выронил из когтей Ключ.

Судя по звуку, целую связку.

– Мой шеф, – защекотал ухо Гарри долгожданный шепот.

Покоритель воронов, бесстрашный альпинист Поттер стремительно въехал на фуникулере счастья в собственную постель.

Сильные руки прижали Гарри к теплой груди, возлюбленная злодейская нога властно легла поверх его собственной, губы просительно коснулись губ, довольно улыбающихся в темноте.

Большой Редкий Зверь был здесь. В его, Г. Дж., постели, в сердце, в каждой клеточке его существа.

– Северус, – прошептал Гарри. – Шатци-и-и! Самый-самый шатци-шатци-шатци-ша...

Зверь Шатци-ша тяжело навалился сверху и заткнул поцелуем фонтан немецкого красноречия.

_________________________________________________________________________________________

1) из мюзикла «Нотр Дам де пари»: «О Люцифер, дозволь лишь раз скользнуть пальцами по волосам Эсмеральды».

2) Tatsächlich? – «Да ну?»

3) So, so – «Вот оно как»

4) Du lieber Gott – «Боже ты мой»

5) Warum nicht? – «Почему бы и нет?»

* определение «Гордыни» в Википедии.

Schatzi имеет множество значений, помимо «сокровища». Милый, любимый, дорогой и драгоценный в одном флаконе.

* * *

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. 34. Язык мой – враг мой

http://music.i.ua/user/4965279/58879/690506/

Гарри Джемс Поттер, директор солидного лондонского издательства «Хог», процветающей и подающей надежды компании «Волкодав», человек серьезный и респектабельный, возмутительным образом подскакивал и пританцовывал за рулем автомобиля, дергал головой, громко и фальшиво подпевая несущейся из динамиков разудалой песне Боба Синклера.

– Оуа-оэ! Вы свободны-ы-ы! – в экстазе завывал Г. Дж. – Эт-та мелодия свободы-ы!

Мимо вихрем проносились поля, деревья и домишки, убегая назад в Лондон и унося с собой угрюмое зимнее небо. Впереди перемигивались звездами загадочные туманности, лента автотрассы змеилась космической рекой по неведомой планете. Быстрыми кометами пролетали разноцветные корабли инопланетян. Директорская Хонда, забыв о своем скромном прошлом, покоряла галактику, как американский «Орион».

– Не ду-май, что люди говоря-ат! Йоу!

Позабыв о гравитации, сердце Г. Дж. Поттера парило и пело в заоблачных высях.

Притормозив на перекрестке, пилот «Ориона» покосился на соседний космический корабль. Экипаж в составе нецивилизованных тинейджеров тыкал в Г. Дж. пальцами и хохотал. Показав язык недоразвитым, ничего не смыслящим в освоении небесных стихий, космонавт Поттер полетел дальше и пришел в себя лишь тогда, когда едва не состыковался с задней частью чужой орбитальной станции.

– Почувствуй ка-айф, – уже не так вдохновенно спел бравый пилот, понемногу возвращаясь на Землю и ощущая силу тяготения.

Прилив хорошего настроения понемногу спадал. Вспомнив, что пунктом назначения является не Марс, а Литтл-Уингинг, и вместо дружественных инопланетян придется лицезреть свинообразное семейство Дурслей, Гарри перестал подпевать и просто отдался веселым ритмам Боба Синклера (певец напоминал ему крестного, хотя признаваться Сириусу в этом Г. Дж. не стал бы).

Въехав, наконец, в родные пенаты и позавидовав выпавшему здесь снежку (больше завидовать было нечему), Гарри свернул на Прайвет Драйв и мгновенно вышел из роли капитана корабля – у почтового ящика, выпятив живот, стоял кузен Дадли. Воровато оглядываясь по сторонам, кузен смалил сигарету.

– Так ты еще и куришь, Свинтус? – пробормотал Гарри. – Ну-ну!

При виде Хонды Дадли Дурсль нервно дернулся, бросил недокуренную сигарету и как бы между прочим наступил на нее ножкой, втаптывая в тающий снег. Повернувшись задом к подъехавшей машине, дорогой родственник принялся деловито изучать содержимое почтового ящика.

Оставив белого коня у присыпанных снежком кустов бирючины, отгораживающих царство Свинтусов от дороги, Гарри выскочил из машины, как чертик из коробочки.

– Я все видел, – злорадно сказал он, не здороваясь с кузеном (от ненужной привычки оба избавились лет в десять).

С торжествующей улыбкой на лице Г. Дж. подковырнул носком ноги грязный снег, где мокрым раздавленным червем валялся сигаретный окурок.

Дадли стремительно (насколько позволяла комплекция) развернулся и сердито уставился в смеющиеся глаза ненавистного родственничка.

– Скажешь матери – убью! – сквозь зубы сказал он. – Пожалеешь, что на свет родился!

– Не успеешь, – насмешливо сказал Гарри. – Тебя убьют раньше.

Не глядя на кусающего губы Свинтуса, он направился к дому.

– Куда прешься! – крикнул ему вслед кузен. – У нас гости!

Крик Дадли не остановил Г. Дж. Задерживаться у дорогих родственников Гарри не намеревался. Целью визита блудного племянника была вовсе не тетка и уж никак не ее гости, кои водились у Дурслей во множестве (тетя и дядя обожали «полезные знакомства»); он вздумал забрать коробку фотографий, когда-то оставленную ему Сириусом, лелея смутную надежду, что среди старых снимков отыщется какой-нибудь ключ к разгадке туманного прошлого крестного, если, конечно, тетушка не навела стерильность в его каморке, выбросив подчистую нехитрый скарб племянника.

Полагая, что никакими гостями Петуньи Дурсль его не удивить, директор Поттер жестоко ошибся.

Едва он занес ногу на порог гостиной, откуда разливался соловьем теткин голос, как едва не упал от неожиданности.

На расшитом розовыми пионами гобеленовом диване, закинув ногу на ногу, сидела автор популярных женских романов, роковая женщина Беллатриса Лестрейндж.

Директор Поттер с трудом вернул на место челюсть.

Мадемуазель Лестрейндж была неузнаваема. Облаченная в белый пиджак и юбку вполне пристойной длины, злодейская Белла вежливо улыбалась и церемонно прихлебывала чаек из бесценной чашки лучшего теткиного сервиза, который та берегла в надежде на визит коронованных особ и не выставляла ни Мэннерсам, ни даже Вайерингам.

Гарри застыл на пороге, тараща глаза.

При виде нежданного пополнения светского общества в лице племянника щеки и длинная шея тетки пошли красными пятнами. Г.Дж. мог поклясться, что Петунья смутилась.

– Прошу прощенья, мадемуазель Лестрейндж, – пробормотала она, сверля Гарри многозначительным взглядом «сгинь, проклятый». – Это мой племянник, Га...

– Мы знакомы, – перебила писательница. – Добрый день, мистер Поттер, – она улыбнулась как-то вскользь, и Г. Дж. почувствовал, что мерзавка Белла неприятно удивлена. – Не знала, миссис Дурсль, что Гарри ваш родственник, ну надо же!

Тетка огорченно поджала губы, всем своим видом показывая, что никто не застрахован от несчастий.

Все еще не пришедший в себя Г. Дж. метнул подозрительный взгляд на совершенно неузнаваемую Беллатрису. Дело было не в дорогом костюме, который не оскорбил бы взгляд и королевы Елизаветы. Макияж, легкий и неяркий, превратил ведьму в светскую леди. Вишневые губы исчезли, как и толстый слой туши на ресницах, уступив место вполне человеческим оттенкам.

– А что вы... А как вы здесь... – промямлил Гарри, все еще маясь в дверях – тетка не предложила ему сесть.

– Мадемуазель Лестрейндж собирает материалы для нового романа, – перебила Петунья и послала ему нехороший взгляд, ожидая, что племянник догадается убраться из гостиной. – О скромных радостях сельской жизни. Поэтому, мой дорогой, – тетя фальшиво улыбнулась, – ты нас очень обяжешь, если оставишь одних.

– Роман «Сельский викарий», – пояснила Белла, одаривая директора насмешливым взглядом. – О набожной домохозяйке, которая однажды...

– Ах, миссис Лестрейндж, – дернулась тетка, покрывшись румянцем. – Уверена, Гарри это совершенно неинтересно! Что мальчишка может смыслить в искусстве женского романа?

Директор изготовился брякнуть что-то нехорошее, как едва не был сбит с ног тучными телесами дяди Вернона. Поблескивая маленькими свиными глазками и вдохновенно изображая радушие, дядюшка волок в гостиную пыльный винный трофей из подвала.

При виде Гарри радостная улыбка дяди трансформировалась в оскал разъяренного лесного кабана.

– Что ты здесь делаешь?! – прорычал он, заметил удивленное лицо обернувшейся гостьи и быстро справился с собой. – Вытри пыль, – буркнул он, ткнув племяннику бутылку. – Аккуратно, не взбалтывай!

Растеряв всё наработанное за годы бездурслевой жизни хладнокровие, вновь чувствуя себя ничтожеством, Гарри удалился в кухню, осторожно очистил от пыли алкогольное сокровище и направился назад в гостиную. Заглянув по пути в келью юности своей, он обнаружил, что каморка пуста, и единственным ее обитателем является старый велосипед Дадли.

Заполучив чистую бутылку, дядя ввинтил в пробку штопор (на сей раз с видом довольного кабана, подрывающего клыком корень дуба). Гарри мялся у камина, выжидая случая перебить светскую беседу вопросом о судьбе своих вещей.

– Мадемуазель Лестрейндж, – Петунья молитвенно сложила руки, подобострастно заглядывая гостье в глаза. – Вы ведь поставите свой автограф?.. Здесь и здесь, и, если можно, здесь, – она суетливо разложила на диване несколько книг в аляповатых обложках.

«Не знал, что тетя такое дерьмо читает», – потрясенно думал Гарри. Хотя от теткиных интересов он был далек, как планета Меркурий от Прозерпины, мысль о том, как рассказы о прыгающих сосках и могучих членах сочетаются со скромной набожностью истой католички, попросту не укладывалась в его голову.

Беллатриса милостиво кивнула и уже вознамерилась было осчастливить Дурслей автографом, как ее взгляд упал на портрет Мудрого Свинтуса Дадли.

– Какая замечательная картина, – губы ведьмы растянулись в светской улыбке. – Сходство просто поразительное!

– Да, Дадли здесь выглядит весьма достойно, – раскабанив наконец винную пробку, дядя Вернон обтер салфеткой горлышко бутылки и наполнил тонкостенные бокалы густой темной жидкостью.

– Погодите-погодите! – Белла вдруг вскочила, блестя глазами. – Это случайно не работа великого Пивза?

– Великого? – выщипанные брови тетки взлетели на лоб. – Да, это он рисовал. Мистер Пивз... эм-м... вы его знаете, мадемуазель Лестрейндж?

Ведьма возмущенно тряхнула волосами.

– Я? – переспросила она, ткнув пальцем в свою пышную грудь. (Дядя Вернон тут же бросил на бюст гостьи сальный взгляд). – Что там я! Все знают, это один из лучших портретистов Британии! Пивзу нет равных, поверьте! Вращайся вы в тех же кругах, что и мы, люди искусства, возможно, вы бы знали, как сейчас популярны работы кисти господина Пивза! Его ждет мировая слава, несомненно! Надеюсь, вы не намереваетесь этот портрет продать? Не вздумайте! Говорят, через несколько лет шедевры Пивза будут стоить целое состояние! Вы даже не представляете, как вам повезло, миссис Дурсль! Я вот жду не дождусь, когда великий мастер нарисует хотя бы небольшую мою миниатюру, к нему в очереди весь Лондон, да что там Лондон!..

Потрясенные тирадой гостьи, Дурсли ринулись к портрету, силясь разглядеть проблеск гениальности (а может, и будущего несметного состояния) в полотне знаменитого Пивза.

Перехватив недоуменный взгляд Гарри, Беллатриса Лестрейндж дерзко и насмешливо показала директору язык, на мгновение превратившись в привычную Беллу.

Что за безобразная комедия разыгрывается в гостиной Дурслей, Г. Дж. додумать не успел. Тетка отвернулась наконец от бесценного полотна и только сейчас заметила привалившегося к камину племянника.

– Ты еще здесь? – возмутилась она. – Насколько надо быть толстокожим, чтобы не понимать прозрачных намеков?

– Где мои книги? – сердито спросил Гарри. Дурсли безжалостно подрывали его и без того хрупкий авторитет в глазах мадемуазель Лестрейндж. – Вообще, где все вещи?

– На чердаке, – фыркнула тетка. – Будь добр, оставь нас, в конце концов! И ты, дорогой мой Помпончик, – сказала она оценивающему винный букет Вернону. – У нас женский разговор. Тем более, сейчас придет миссис Вайеринг, большая поклонница творчества нашей ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ мадемуазель Лестрейндж.

Глаза Беллы полыхнули злым огоньком, но, может, Гарри это просто померещилось, как и плотоядный взгляд маленьких свиных глазок, брошенный дядей на гостью.

Поспешно развеяв некстати выплывшую перед мысленным взором картинку – дядя Вернон с затычкой в заднице в виде конского хвоста, трясущий жирами под хлестким кнутом амазонки Беллы, Г. Дж. Поттер покинул жаждущих уединения дам.

* * *

Дадли Дурсль, краснолицый и хмурый, с видом истерзанного непосильным трудом мученика, расчищал большой пластиковой лопатой снег с садовой дорожки.

– Жми сильнее, – не удержался от злорадства Гарри, направляясь к машине. – Кто так чистит!

Дадли разогнул спину, оперся на черенок лопаты и послал кузена в дальнее эротическое плавание.

– Я сказал дяде, что ты куришь как сапожник, – зло блеснул зубами Гарри. Открыв багажник, он извлек из него большой подарочный пакет и сунул под мышку.

– Не ври! – фыркнул Дадли, достаточно хорошо знающий кузена Поттера. – И к кому это ты зачастил? – не удержался от любопытства он. – Что, в Лондоне своих сучек мало? Или там ты никому не нужен?

Вместо ответа Гарри метко запустил в дорогого родственника грязным снежком.

* * *

Отважный победитель кузенов негромко постучал в почерневшую от старости дверь дома номер двадцать два по улице Примроуз. Дверь распахнулась почти сразу.

– Мистер Поттер, – всплеснула руками Барбара. – Ну надо же! Заходите скорей!

Не успел Гарри опомниться, как оказался за накрытым столом в гостиной Шпеерихи. Комната была более чем скромной, но вполне уютной. Даже вязаные салфеточки, коих оказалось в доме несметное множество, Г. Дж. не раздражали.

– Откажетесь – обижусь, – заявила Барбара и поставила перед гостем большую тарелку с непонятным угощением, которое гость принял за равиоли.

– Polskie pierogi ¹, – сказала пани Шпеер.

Боясь показаться бестактным, Гарри старался не глазеть на Джимми. Вопросы этикета не волновали маленького короля железного трона на колесиках – склонив на бок вихрастую русоволосую голову, мальчик таращил на гостя большие глаза с девчоночьими ресницами. Если бы не странный расфокусированный взгляд и невесть зачем сунутые в рот скрюченные пальцы, Гарри бы не побоялся назвать Джимми симпатичным.

Через пару минут мысль о его привлекательности развеялась, как дым. Придвинув поближе к столу инвалидное кресло, пани Шпеер принялась кормить ребенка супом. Джимми хватался за ложку, выворачивая ее содержимое себе на колени, прикрытые полотенцем, булькал и фыркал, заливая супом терпеливую мать, размахивал скорченной рукой и мычал.

Кусок польского «пьирога» застрял у Г. Дж. в горле.

– Он хочет сам есть, – Барбара вытерла мокрый подбородок Джимми краем полотенца. – Наверное, потому что на вас смотрит.

– Может, мне лучше выйти? – взволновался Гарри.

– Нет-нет, – торопливо сказала пани Шпеер. – Я его сейчас разверну, чтобы он вас не видел, тогда...

Она повернула кресло и уселась напротив ребенка с тарелкой в руке. Осознав коварство взрослых, Джимми обиженно завыл. Выбитая из рук матери ложка со звоном полетела на пол, забрызгав супом лицо Барбары.

– Хорошо-хорошо, – пани Шпеер быстро развернула Джимми лицом к Гарри. – Ты хочешь смотреть на мистера Поттера?

Стерев с лица следы супового буйства, Барбара сунула ребенку в руку «pierog». Джимми оценил материнскую понятливость и принялся довольно чавкать, не закрывая рта и не спуская глаз с гостя.

Гарри бросил взгляд на спокойное усталое лицо Шпеерихи, только сейчас начиная смутно догадываться, что такое уход за инвалидом. Вспомнив, как читал Барбаре мораль о вреде курения, Г. Дж. устыдился самого себя – судить эту женщину он не имел никакого права.

– Я привез Джимми игрушечное пианино, – сказал он вслух. – Наверное, это интереснее, чем музыкальный заяц.

– О-о, заяц! – горестно застонала Барбара и вдруг пискляво запела: – Мой милый малыш, дорого-ой, хочу подружиться с тобо-ой! Летом и зимой буду с тобо-ой! Извините, мистер Поттер, – пробормотала она. – Джимми меня извел этой песенкой.

– Ох, простите...Значит, не надо пианино? – огорчился Гарри. – Там ведь звуки разные. И громкость можно уменьшить, если что.

– Ну, попробуйте, – без энтузиазма сказала замученная поющим зайцем мать, покосившись на пакет с подарком.

– Держи, это тебе, – гость вложил в скрюченные руки мальчика игрушку. – Будешь музыку сочинять.

Джимми схватил инструмент, придавив пальцами сразу три клавиши.

Глаза цвета темной карамели округлились, став еще больше. Прищемив очередную клавишу, мальчик удивленно застыл, свесив голову на бок и прислушиваясь к затихающему звуку.

– Видишь, – обрадованно сказал Гарри. – Это лучше, чем заяц.

Г. Дж. едва успел подхватить игрушку, выскользнувшую из судорожно дернувшихся пальцев пианиста.

* * *

– Пани Шпеер, – гость неловко поерзал в кресле. – Извините, что спрашиваю такое, но... Помните, вы говорили, у вашего мужа рак? Выходит, он работал ради Джимми, и в эту историю с книгами ввязался ради Джимми... Если бы у него были деньги...

– Ой, о чем вы, Гарри, – безнадежно махнула рукой Барбара. – Знаете, что такое неоперабельный рак? Мы тут на птичьих правах, как иммигранты. Одно дело зуб бесплатно вырвать, но аденокарценому желудка лечить за спасибо никто не станет. Мы с Райнером не больно по врачам бегали. А потом, когда узнали... Уже поздно было, – нахмурилась она. – Онколог сказал, от трех месяцев до десяти, как повезет. Уже прошло девять. И... Райнер мне больше не пишет.

Г. Дж. молчал, бессмысленно водя пальцем по замысловатому кружеву лежащей на подлокотнике салфетки. Джимми сидел у окна, усердно извлекая из игрушечного инструмента нестройные звуки.

– У вас есть фотография вашего мужа... э-э... такая, чтобы были видны руки? – вдруг спросил Гарри.

– Руки? – удивилась пани Шпеер. – Это еще зачем?

Гарри замялся с ответом, но тут неловкий пианист уронил на пол инструмент и обиженно замычал, избавив бросившегося на помощь гостя от лишних объяснений.