Текст книги "Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)"

Автор книги: Foxy Fry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 65 страниц)

Я окинула взглядом невысокие пики двуглавого хребта, вспоминая, что прошлый раз так и не успела, как планировала, обойти остров и поглядеть, что на другой стороне.

– С твоего разрешения я бы хотела переименовать его. – Джек скептично провёл двумя пальцами по подбородку. – Пусть это будет остров Странника.

Пират понимающе кивнул, затем улыбнулся, расставляя руки:

– В любом случае, дорогая, это же твой остров, я помню. – Я едва удержалась от желания дать ему лёгкую затрещину. Воробей бросил взгляд к горизонту, за которым скрывалась Тортуга, и добавил: – По крайней мере, пока что.

Я уселась рядом с ним, загребая босыми ногами песок.

– После Тайника, когда мы выбрались, я оказалась именно здесь… Не знаю, почему. Наверное… Через какое-то время – теперь-то я знаю, что приближался срок назначенной встречи, – меня начало что-то беспокоить. Хотя вряд ли за происходящее там можно ручаться… И в какой-то момент, когда я отчаялась найти выход, ведь компас не работал, я вспомнила это место и загадала вернуться сюда… И тогда стрелка остановилась. – Я пожала плечами. – Может, я загадала вовсе не место, а… состояние?

Джек молча растворился взглядом в набегающих волнах и спустя минуту спросил:

– «Мы выбрались»?

Я прикусила язык и зажмурилась. Поддев камешек и отправив в недолгий полёт, я качнула ногой и просто ответила:

– Мы – это я и мои демоны.

– А, – протянул Воробей, – знакомое чувство. – Тут его нос активно задвигался, шумно втягивая воздух. – Вот негодяи, – шикнул кэп, а затем прикрикнул во всё горло: – Рано ещё! – Он резко спрыгнул, дерево качнулось, и, не успел Воробей отойти на пару шагов, я шмякнулась следом носом в песок, издав звук, будто белке на хвост наступили. Да, с этой пальмой у нас явно не заладились отношения.

Ни Джек Воробей, ни тем более кто-либо из команды не знал, сколько нам придётся провести на острове в ожидании «пиратского Эльдорадо», но с ромом, как известно, ждалось легче. Дни напролёт я проводила в прохладной тени леса, строча мемуары и учась «правильно» играть в кости. Капитан отнёсся вполне серьёзно к идее обустроить на острове Странника базу для «Чёрной Жемчужины»: стратегически британцам он пока был не нужен, да им хватало дел и на Тортуге, а устраивать засады, выглядывая с его склонов проходящие мимо суда, было крайне удобно.

На третий день я уговорила Джека отправиться исследовать остров. Мы двинулись вдоль берега, насколько позволял рельеф, затем свернули глубже в лес, прошли несколько миль и вернулись к морю, как только отступили обрывистые утёсы. На западной оконечности, среди выброшенных на берег стволов, обнаружился обломок рея с куском парусины. Воробей пнул его сапогом, будто проверяя, живой ли, а затем послал мне сомневающийся взгляд. Я пожала плечами: корабль Хавьера был потоплен давно, а немилостивые шторма Карибского моря могли обломить рангоут и у любого другого. Береговая линия протянулась примерно на восемь-девять миль, но обойти остров кругом было нелегко из-за подступающего к морю склона горы. Вернулись мы лишь к догорающему последними лучами закату. Лагерь полнился весельем, лёгкой музыкой и ромовой беззаботностью.

К ночи Джек, опустошив наполовину бутылку, вновь завёл разговор о треклятой «Сеньоре Эрмозе», надеясь позлить меня и наблюдать, как я несогласно надуваю щёки.

– Не в этот раз, капитан Воробей. – Я плюхнулась с другой стороны небольшого костра. Пират поглядел на меня сквозь пламя и задумчиво почесал ус. – Больше я не собираюсь спорить.

– С чего это вдруг? – раздосадовано выдохнул кэп.

Я подбросила и поймала ртом кусочек не перестающего меня удивлять тамаринда.

– Просто решила тебе довериться.

– О, это ты зря! – взмахнул руками Джек. – Многие тебе это скажут.

Я склонила голову на бок и улыбнулась, наблюдая, как пламя танцует на карей радужке его глаз.

– Думаю, они просто тебя не знают.

– О, вот как? – наигранно удивился кэп, остановив бутылку у самых губ. – Звучит многообещающе… обманчиво.

Я пожала плечами.

– Может, и я не знаю. – Без стеснения слизав с ладони терпковатый сок, я продолжила: – Люди видят лишь оболочку, шрамы на ней, и очень редко человека, что скрывается за ней. Ты не желаешь особо привязываться к кому-либо, потому что знаешь, что мир суров, даже жесток порой. И всё же люди тянутся к тебе, несмотря на то что ты даже с виду натуральный пройдоха. Но ведь это только оболочка, а вот что внутри… Ты можешь говорить, делать всё, чтобы доказать обратное, но на деле выходит, что эгоистичный Джек Воробей, который готов на всё ради собственной выгоды, слишком часто для корыстного мерзавца думает о других. – Я повела глазами и сделала поправку: – Но это лишь теория. Можешь пометить как домыслы.

Довольно долго Джек неотрывно глядел в глубину костра, покачивая бутылкой. Даже хмель не мог скрыть задумчивой искренности в его глазах.

– Занятные мысли, мисси, – наконец рассудил кэп, – правда, изрядно сдобренные чрезмерной верой в людей. – Я издала чёткое несогласное «Пфф!». – Ты не думаешь, что я, как ты выразилась, слишком часто думаю о других единственно только ради собственной выгоды? Может, и в будущем. Порой помочь кому-то гораздо действеннее, чем угрожать пистолетом. – Кэп глотнул рому и кивнул: – А насчёт привязанностей – в точку! Сантименты и прочая ерунда опасные и бесполезные вещи. Я из-за такого умер однажды! – вспыхнул кэп, припомнив прощание с «Жемчужиной», после которого вынужденно распрощался с жизнью.

– Серьёзно? – недоверчиво заулыбалась я, выглядывая из-за пламени, и пристроила локти на коленях. – А как же тот сундук в твоей каюте?

Брови кэпа пошли возмущённой волной.

– Какой это ещё сундук?

Я всплеснула руками.

– Какой? Тот, в котором остались мои записи, вещи… Ещё тогда…

– Нет никакого сундука! – с праведным негодованием настаивал Джек.

Пришлось искать шлюпку. Через четверть часа или чуть больше, но уже глубоко за полночь мы чуть ли не наперегонки забрались на борт дремлющей в безлюдном спокойствии «Жемчужины».

– Шшш! – скомандовал кэп и затопал в каюту.

После долгого копания в темноте и попыток выпученными глазами угадать что-то в слабом свете месяца, я наконец выудила из-под мотка каната неприметный сундук и с победным стуком опустила прямо перед сапогами Джека Воробья. Упорно не желая зажигать огни, мы вытащили его на палубу и вскрыли. Перебирая вещи и помятые листки, Джек мрачнел, сопел и тщательно старался не встречаться со мной глазами.

– Ну, – кэп выровнялся, слегка отклоняясь назад, и пожал плечами, – в каюте много всякого…

– Не признаешься, значит? – прошипела я, уперев руки в бока.

– И не подумаю! – гордо вздёрнул нос пират. А физиономия его в точности отражала смятение нашкодившего кота.

Мы уселись, вернее, почти упали на ступени трапа. Я юркнула Джеку под бок, и он приобнял меня той же рукой, что держал бутылку рома. Здесь, в отличие от лагеря, куда вместе с ветром спускались звуки джунглей, ночную тишину нарушал лишь шёпот волн и скрип корабельных снастей. И моя неуместная икота. Сквозь лёгкую дымку облаков проглядывали крошечные огоньки созвездия Персея, лунный свет рассеивался меж переплетения такелажа.

– Джек? – позвала я, прогоняя наползающую дремоту. Казалось, будто прошло несколько часов, но икота убралась только пару минут назад.

– Ммм? – подавив зевок, отозвался кэп.

– Я всё спросить хотела… – Так как я умолкла в сомнениях, Джеку пришлось повернуться ко мне и щекотнуть косичками на бороде по лбу. – Почему ты тогда взял меня на борт?.. Вернее, почему разрешил остаться? Как ты меня нашёл? И как ты вообще там оказался? – С чего-то вдруг, когда на душе царило разомлевшее спокойствие, вспомнились слова – достаточно обидные слова – Калипсо, что занесло меня в этот мир чуть ли не попутным ветром, как раздражающий сор.

Брови пирата сползли к переносице, задумчиво скукожились там, а глаза растворились одурманенным взглядом в темноте над шкафутом.

– Я искал не тебя, – наконец протянул Джек, затем тряхнул головой, бусинки в косичках звякнули. – Я искал средство от проклятья Джонса, а к острову привёл компас. Там где-то, по слухам, ошивался Гектор со своей бандой, вот я подумал дождаться его, вдруг сгодится. – Воробей вдруг встрепенулся, двумя руками обхватил меня за плечи и поделился откровением: – Ты же нашла ту книгу! Выходит, компас указал на тебя?! – Я моргнула. Джек хмыкнул. – Забавно, правда? – Мы удобнее устроились на ступеньках. Я задрала голову и довольно ухмылялась ночному небу, зная, что моё самодовольство дойдёт до нужного адресата.

Утром я с удивлением обнаружила себя в лагере, в палатке, под тростниковой циновкой. Сладкий сон прервал попавший на губы волос. Я перевалилась на живот, подкладывая руки под голову. Сквозь пелену на глазах мелькнула тень. Я шмыгнула носом и приподняла на секунду веки: Джек Воробей пробирался меж спящей команды, как по минному полю. Я зевнула. Губы обиженно скривились, глаза по очереди открылись. Джек нырнул в высокую траву. Беззвучно открылся и закрылся рот. Я подорвалась и покралась следом. Нелёгкая несла пирата куда-то в беспросветную чащу, где покрикивали дикие птицы и от холода бессовестно раннего утра тело пробирала мелкая дрожь. Чуть приотстав, я добралась до лысоватой поляны парой минут позже Воробья.

Избавившись от треуголки, сюртука, жилета и сапог, кэп ловко орудовал лопатой.

– Джек! Какого чёрта?!

От внезапного восклицания Воробей вздрогнул, покачнулся и, взмахнув руками, отчего лопата отлетела на пару ярдов, рухнул в яму. Послышался болезненный обиженный стон. Я подбежала к краю: яма была неглубокая, едва ли в половину человеческого роста, а Джек развалился на спине с таким видом, точно рухнул на палубу с грот-бом-брам-стеньги. В меня воткнулся суровый взгляд. Я оглядела габариты ямы, посмотрела на кэпа и закатила глаза, недоумённо качая головой.

– Мне кажется или чья-та бессовестная шкура вознамерилась тут закопать клад? Клад, которого нет. – Воробей резко сел и всплеснул руками. – А как же твои слова, что, мол, жить, а значит, и тратить нужно здесь и сейчас?

– Я передумал, – насуплено бросил Джек. – Вернее, – взмахнул он рукой, – подкорректировал суждение: да, жить и тратить надо здесь и сейчас, но, если вдруг срочно понадобятся деньги, чтобы – говорю к примеру, совершенно не намерен повторять такое вновь! – починить мой корабль, я буду спокоен, зная, – он пристукнул ладонью по земле, – что уж точно найду их здесь. И что их никто у меня не стащит, – при этом глаза его ненавязчиво скользнули ко мне.

– Не советую додумывать то, что ты подумал! – пригрозила я, скрещивая руки.

Оставив Джека Воробья наедине с его увлекательным занятием, я быстро возвращалась в лагерь, слегка возмущённая, но вполне довольная тем, что кэп всё же заботился о «бытовых проблемах». Пусть и в своей манере.

– Признаю, люди умеют удивлять.

Закат вылизывал кипящее волнами море. Золотые лучи ныряли до самого дна. Вечерний бриз приносил частички солнца: они танцевали повсюду, окутывали, путались в волосах, проникали в лёгкие со свежими потоками воздуха. Я стояла у обрыва южного мыса. Трава щекотала босые ноги. Калипсо объявилась неслышно, внезапно, впрочем, как и всегда.

– Значит, решила всё-таки? – Богиня поравнялась со мной и сощурилась, как пантера, глядя на огненное солнце. – И не жалко?

Взгляд осторожно опустился: ветер шуршал листками бумаги, что я бережно держала в ладонях.

– История подошла к завершению. Должна начаться новая, с чистого листа, – тихо проговорила я. – Знаешь, один человек как-то сказал мне, что люди простые существа: одни борются за то, чтобы их запомнили, другие – чтобы не вспоминали. – Я подняла голову и, на мгновение прикрыв глаза, вдохнула бриз. – Я просто хотела оставить свой след на песке времени. Знать, что всё не просто так, что что-то останется позади. Когда придётся покидать этот мир, я уйду без сожаления – если буду знать, что есть что-то, что напомнит обо мне. И эти слова, эта история… Так будет справедливо.

– Я не об этом.

– Я знаю, – вздохнула я. – Нет, не жалею. Сожаления вообще странная вещь. Мы можем сожалеть о чём-то, потому что знаем, что получилось в итоге, но в тот момент, когда мы принимали решение, разве оно не казалось наилучшим? – Море было бесконечно красиво, вобрав сотни оттенков и полутонов. После всего, что пришлось вынести наедине с волнами, с жалящим ветром, такая красота завораживала. На душе тоже воцарился долгожданный мир. – Может, прозвучит слишком сентиментально, но… Проживать полностью каждую минуту до самой смерти гораздо легче, зная, что значишь что-то в чьей-нибудь жизни. Или значил. Прикоснувшись к чьему-нибудь сердцу, подарив глоток счастья… Только так можно доказать себе, доказать миру, что ты жил. – Пальцы крепче сжали бумаги, я кивнула с улыбкой. – И я – я была здесь: жила, любила, делала… сделала всё, чего желала, и это было гораздо больше, чем я могла представить! И… Эти записи… – Я впервые искоса глянула на Калипсо. – Просто хочу, чтобы они знали, что я отдала всю себя и сделала, всё что могла.

– Они?

– Кто-нибудь. Кого выберет море. – Губы богини тронула снисходительная улыбка.

Бриз подхватил густую пену у подножья мыса, затем взмыл вверх, унося с собой свежий запах моря, и умчался к сочной зелени гор. Я легко стянула ленту, что обвязывала кипу исписанных страничек. Тысячи слов, сотни событий, бесконечность чувств и эмоций – всё уместилось под выгоревшей изумрудной лентой из атласа. И теперь всё это я выпускала на свободу, а вместе с тем отпускала всё то, что скопилось в душе, всё, через что я глядела на мир, через что дышала. Листы сплочённо взмыли вверх, а затем отдались на волю ветра. Беспорядочно, сумбурно, путая имена и даты, понеслись прочь – искажая события, сменяя долгие рассуждения хаосом мыслей. Я следила, как ветер забавляется с ними, роняет, вновь подхватывает почти над самой водой, и как один за одним листы исчезают в тёплых волнах.

– Так ты считаешь, это правильно? – Калипсо даже стала ко мне вполоборота, словно её искренне интересовал ответ на этот вопрос.

Я поджала губы. Взгляд задержался, надеясь поймать уцелевшие листки.

– Я не знаю. – Я сцепила ладони и покачала головой. – Если я скажу «да» – это не будет полностью правдой; если скажу «нет» – это всё равно будет звучать эгоистично. Вопрос, наверное, в другом. Я влюбилась в сказку, в сказочный мир, а теперь – это реальность…

– О, и ты разочарована? – перебила Калипсо.

Я резко обернулась к ней.

– Ч-что?.. Нет, ни в коем случае! – голос прозвучал звонко, перебивая даже шумные крики чаек на гнёздах. – Этот мир, это место – самое прекрасное, что я когда-либо видела и могла бы вообразить. Он настоящий. Но… – взгляд потупился, – я боюсь.

– Новой жизни? Того, что теперь ты стала частью этого мира, теперь можешь умереть, не то что раньше, да? – послышалась ироничная издёвка.

Я закачала головой.

– Того, что недостаточно хороша.

Мне показалось, богиня усмехнулась.

– Хм, – задумчиво протянула Калипсо. – Для него? Или для этого мира?

– Для себя. – Я вскинула голову и обрисовала взглядом линию горизонта. – Мне не хватит сил, я не смогу стать и быть в полной мере той… такой, как хотела. Этот мир такой настоящий, живой, свободный!.. Я не уверена, что могу быть на него похожей.

Она подошла к самому краю, так что вниз посыпались комья земли, и искоса заглянула мне в глаза.

– Поэтому предпочитаешь сбежать?

– Сбежала я куда раньше. Это лишь возвращение к тому, что мне предначертано. – Я договорила и мысленно усмехнулась тому, как высокопарно прозвучала фраза, значащая вполне простое и понятное.

Калипсо покачала головой, оскаливаясь в широкой, чем-то даже пугающей улыбке.

– Решаешь за вас обоих – не за это ли ты так на него злилась?

– Да мне и тебя за это поблагодарить стоит, правда? – со смешком покосилась я на неё. Она только отмахнулась быстрым движением брови. – Может и так… Быть свободной вместе с Джеком – видит Бог, нет того, чего бы я желала сильнее! Но я не смогу быть его свободой, а становиться оковами не хочу. – Я сбросила вниз крошечный камень и прислушалась, будто бы и вправду моё ухо могло уловить едва слышный плеск. – У меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Ты была права. Как бы хорошо мне здесь ни было, как бы сильно я ни цеплялась за этот мир, он отторгает меня. Законный порядок вещей, всё на круги своя… Так ты говорила? Пусть бы меня рано или поздно изгнали… – Даже спустя столько дней мне всё ещё понадобился дополнительный глоток воздуха, чтобы голос не задрожал. – Я не могу простить себе гибель Джеймса. И не смогу. Но я не переживу, если стану погибелью Джека.

Калипсо не ответила. Замерла, как изваяние, позволяя ветру играть с волосами, с бесчисленными кружевами на юбках, из-за которых казалось, будто одежда её соткана непосредственно из непокорных волн. Я выдохнула и подняла глаза к небу. Нежные облака, будто небрежные мазки невидимого художника, разбавляли густую синеву, плавно извивались, закручивая тончайшие края, и устремлялись на север, когда на закате полыхали огнём не облака, а гигантские воздушные замки. Солнечный диск коснулся горизонта.

– Только не любив, можно отпустить.

– Что? – обернулась я к Калипсо.

Богиня долго вглядывалась в бахрому облаков на западе.

– Эти слова сказал мне Джеймс Уитлокк.

У меня перехватило дыхание. В голову хлынул поток сумбурных мыслей: глупых, невероятных, отчаянных.

– Уж не знаю, как случилось, что твой капитан избежал забвения, но за очередным визитом в людской мир я прознала, что он в поисках могущественного… средства от своей печали, – неспешно заговорила Калипсо, не замечая моего лихорадочно блестящего взгляда. – Я нашла его, хоть он и думал иначе. – Она внезапно посмотрела на меня большими тёмными глазами. – Уитлокк искал тебя. – Богиня усмехнулась и с лёгкой улыбкой недоумения продолжила: – Я глядела на него, пытаясь понять, что же мне помешало, но, увы, так и не выяснила. Я сказала, что ты слишком далеко, что ему тебя не отыскать, даже пытаться не стоит, и лучшее, что он может, это отпустить тебя и позабыть навсегда. О! Эта злость, что адским пламенем вспыхнула тогда в его милых наивных глазах! – Она вскинула руку, словно хватая пальцами те эмоции, о которых говорила. – Он ударил бы меня, будь я мужчиной или знай он о моей истинной природе. И всё же, – Калипсо обернулась ко мне и заставила смотреть прямо на неё, – славный Джеймс Уитлокк выдержал мой взгляд и ответил: «Только не любив, можно отпустить». – Сорвался дрожащий выдох. Я опустила голову, прикрывая глаза. – Что поделать, он подал мне чудесную идею тогда… Ну, не будем об этом, верно?.. – забавляясь, спохватилась морская богиня.

У меня перед глазами двое людей вели разговор об идеалах человеческого общества – настоящего и будущего. Один был уверен, что они не меняются, а другая – на подсознательном уровне ощущала, что в этом мире волшебство человеческих душ не утрачено и есть в людях нечто особенное. Чувствовала, но не знала, как объяснить, как доказать. Обещала позже. Не случилось.

– Да. Джеймс был прав, – твёрдо проговорила я. – Именно поэтому я прошу тебя о помощи.

…Солнце тонуло в море, перетягивая на светлый небосвод усыпанную звёздами сапфировую черноту. Калипсо не говорила, а будто нараспев твердила заклинание. Голос её звучал спокойно, даже заинтересованно. Сможет ли человек вновь удивить её?.. Я молча слушала, не сводя глаз с гаснущего горизонта.

– Погоди! – окликнула я, когда богиня собралась уйти. – А что насчёт него? Насчёт Джонса? – Наверное, самое последнее, что должно было меня волновать, но до зуда хотелось знать ответ. Отчего-то я была уверена, что возвращение Дьявола из Тайника недолго было для неё секретом.

Черты лица Калипсо исказились ледяным равнодушием. Искусственным. Я понимала это, как никто другой, ибо сама точно так же ещё совсем недавно прятала чувства, думая, что они сделают меня уязвимой, прятала за стеной холода и безразличия.

– Всё не уймёшься? – с угрозой в голосе спросила богиня.

А я в ответ:

– Он всё ещё любит тебя.

– С чего ты взяла? – фальшиво усмехнулась Калипсо.

Я понимающе улыбнулась и слегка повела плечом.

– Он ни разу не назвал тебя по имени.

Джек Воробей надвинул треуголку ниже на лоб и бухнулся рядом. Я покосилась на него и саданула по колену за то, что манёвр его сапога засыпал мне ноги песком.

– Что это ты пишешь? – поинтересовался кэп, пытаясь заглянуть в лист бумаги.

Я накрыла его ладонью, повернулась и со всей серьёзностью ответила:

– Любовное послание одному капитану. Ты его не знаешь.

Джек фыркнул, пристально изучая искорки в моих глазах.

– Лови-и-и-и-! Лови его! – вслед за взбудораженными криками из-под покрова деревьев вылетел взбешённый кабан. Я заверещала, бросаясь к ближайшему дереву. Разомлевшие во время сиесты пираты повскакивали с мест. Кабан, ориентируясь только по одному ему понятным направлениям, носился по лагерю, разнося палатки, тенты, скарб, тлеющие костры и вообще всё и всех, что попадалось на пути. Захлопали выстрелы. Хряк оскорбился и принялся гоняться за моряками, а те – пытаться его заколоть. Наконец обида кабана достигла апогея, и каким-то, видимо, шестым поросячьим чувством он безошибочно определил главного во всём этом хаосе.

«Берегись!» – только и успел выкрикнуть Гиббс. Кабан снёс Джека Воробья с той лёгкостью, с которой шар в боулинге сбивает одинокую кеглю, и, довольно похрюкивая, устремился в джунгли. Пока капитан стонал и проклинал всех, кого можно, незадачливые охотники, а с ними ещё несколько сомневающихся человек поспешили вслед за кабаном, понимая, что если не он, то на вертеле подвесят их несчастные шкуры.

– Ты падал с гигантского обрыва на острове пелегостов, с потолка в кузнице Тёрнера, с той церкви на острове Креста… Но больно тебе сейчас? – с доброй улыбкой усомнилась я, осматривая ссадину на скуле кэпа. Джек обиженно засопел, потирая ушибленный бок, и, несмотря на собственный запрет, отхлебнул рома ещё до полудня.

Кабана всё же поймали. Над лагерем поднялся уверенный столб дыма. Затрещали ароматные ветки. Уже несколько дней над островом Странника висели плотные тучи и аккурат после четырёх склянок пополудни пускался моросящий дождь, но в тот день погода смилостивилась и вместо осадков разогнала смелым бризом мрачные облака. Я нарезала батат, затесавшись в помощники к коку. Мистер Гиббс с Билли Ки разделывали мясо, а Серхио Коста разглагольствовал на тему того, сколько всего можно сделать из шкуры кабана.

– Мы здесь уже сколько? – хмуро вздохнул Билли, затем начал загибать пальцы. – Пять, шесть, семь… Семь недель! – Мистер Гиббс кивнул, косо глянув на собрата. – А я всё ещё не отрезал ему язык, – недоумённо покачал головой Билли Ки.

Джошами горько усмехнулся.

– Скажи ещё спасибо, что испанский не знаешь… – Сам Коста и ухом не повёл.

Пусть кабан попался и своенравный, но невероятно вкусный. Для команды в восемь десятков человек, которые попали на корабль совершенно немыслимым мне образом, это было скорее не угощение, а раздражающая издёвка – пираты на аппетит не жаловались, но после затраченных на поимку добычи усилий каждый кусок ценили вдвойне.

Позже, когда спал полуденный жар и все разбились на «группы по интересам», у большого костра осталось человек десять – тех, что сдружились во время пережитых передряг. Пламя лениво плясало на широком бревне, будто бы подстраиваясь под спокойные звуки гитары. Я сидела в позе лотоса и гоняла по кружке остатки эля. Капитан Воробей развалился напротив, обсуждая с мистером Гиббсом наиболее выгодный пункт сбыта товара и периодически бросая на меня взгляды сквозь огонь. Вместе с лёгкой крепостью алкоголя по венам растекалась приятная теплота, будто бы я погружалась в бережные объятья – то ли Джека, то ли извивающегося пламени. Билли закончил перебирать по струнам и любовно пристукнул по грифу гитары.

Взглянув на небо, я сделала глубокий вдох.

– «Бывали деньги у меня,

С друзьями я растратил их…»*

Пираты одобрительно загудели и тут же выжидательно умолкли. Я медленно опустила голову и осторожно продолжила. Джек глядел прямо в глаза.

– «А если я кому вредил,

То лишь себе, щадя других.

Всех безрассудств, что я свершал,

Припомнить нынче не готов».

Я отсалютовала кэпу кружкой.

– «Налейте мне на посошок.

Прощайте все, приятных снов».

Я заулыбалась, прячась за жестяным бортиком. И тут же подстроилась лёгкая партия гитары и запели мужские голоса: пусть и мимо нот порой, но от души. Песню эту знали, любили, пели нечасто, потому что под мелодичные аккорды и простые слова щемило сердце и горчила на языке ностальгия, вспоминалось разное, затуманивался взгляд, а губы против воли растягивались в улыбке. Теперь удивительно стройный лад голосов уносился вверх вместе с клубами дыма. Пели почти все, кто остался у костра. Гиббс усиленно тёр нос, едва слышно шевеля губами, а Серхио Коста, часто моргая, отбивал по пустой бутылке несложный ритм. Я из стороны в сторону покачивала головой, Джекки – ногой и всё не сводил с меня блестящих глаз. Я улыбалась, зная, что пламя в них порой разгорается ярче, чем высеченный из кремня огонь, и горит так ярко и жарко, что любой лёд в сердце растопить способен, да только светит не каждому.

Джимми подбил меня локтем. Засмеявшись, я влилась в моряцкие голоса:

«Но, раз мой жребий мне велит

Покинуть этот милый кров,

Поднявшись тихо, я скажу:

Прощайте все, приятных снов».

Кто-то запрокинул голову, кто-то неотрывно глядел в костёр, кто-то вовсе умолк, пропадая в воспоминаниях. От трогательного трепета в душе некуда было деться, и, хоть на лицах светились улыбки, в глазах копилась грусть. Оттого взгляд скользил, как по невидимым волнам, ни на ком не задерживаясь, а, когда вдруг цеплялся за такой же, полный весёлой печали, понимающе кивали, даже не зная истинных причин. Я закрыла глаза, чувствуя, будто музыка вот-вот унесёт меня, точно на крыльях, и запела громче, пытаясь дозваться кого-то на поросших вершинах гор. На последнем куплете взгляд плавно спустился к языкам пламени, и я вновь поймала глаза Джека. Голоса утихали, сливаясь с шумом моря.

«Налейте мне последний раз,

Под вечер я уйти готов.

Поднявшись тихо, я скажу:

Прощайте все, приятных снов».

Смолкли последние аккорды, сменились дружескими ободряющими похлопываниями по плечу и отяжелевшими от рома и мыслей вздохами. Где-то среди палаток зазвучала высокая быстрая трель флейты.

Кто-то отловил в джунглях мартышку и притащил в лагерь. Суровые моряки, дерзкие разбойники и полный решимости капитан Воробей, вскрикнувший: «Я назову тебя Гектором!», окружили зверька – не только грозными фигурами, но и громогласным гоготом. Мартышку это не смутило. Она весело скакала по головам, творила забавные вещи и вообще чувствовала себя хозяином ситуации. Пираты же, точно дети малые, погрузились в новое развлечение с бескрайним восторгом.

Близился час заката. Я выскользнула из весёлой толпы и без особых сложностей незаметно покинула лагерь. Каждый новый шаг прочь давался труднее предыдущего. Смех и задорные восклицания становились всё тише. Сердце билось громко, болезненно. Дыхание сбивалось. Я приложила дрожащие ладони к губам и побежала. Не оглядываясь. Не задумываясь. Не позволяя внутреннему голосу вымолвить и звука. Бежала. Судорожно хватала вечерний воздух. Всё быстрее. Пытаясь обогнать учащённый стук сердца. В глаза ударил яркий свет, и только тогда я остановилась.

Солнце висело прямо передо мной – гигантское, слепящее. На западной оконечности острова Странника к морю подступала узкая и короткая полоса белоснежного песка, по обе стороны окружённая чёрными зубьями скал. Лес круто спускался с горы и переходил в высокую траву; её жёсткие стебли, покачиваясь, шипели под ветром. Начинался прилив – как и было обещано. Осторожно, опасливо ступая по песку босыми ногами, точно из страха, что меня утянет куда-то, я направилась к морю. Смятение в душе отступило перед сильным чувством отчаявшегося смирения.

Я ненавижу да и не умею прощаться. Каждый раз выходит что-то неуклюжее, банальное и почти бессмысленное. Парадокс: прощание – неловкий, болезненный, но часто самый важный момент. В этот раз точно. Я нарочно лишила его себя, потому что знала, как в одно мгновение сгорит вся решимость, что упорно взращивалась на протяжении многих дней. Даже не от слова, от взгляда. Кругом не было никого, даже птиц. Вечерний бриз, что шумно спускался сквозь туман по пышным кронам, легко подталкивал в спину, играючи вздыбливал волны на мелководье и, сливаясь с лазурно-золотистой водой, устремлялся к горизонту. И будто бы звал за собой. Был ли это Край Света?.. Или просто зыбкая грань очередного дня? Проступили слёзы – то ли от яркого солнца, то ли от того, что сжимало душу невидимыми тисками.

Прохладная волна лизнула ступни. Я встрепенулась, испуганно отшатнулась назад. Захотелось освободиться от удавки на шее, но пальцы лишь ухватились за кожаную тесьму с маленьким рогом на ней. Губы дрожали, а с ними каждый вдох и выдох. Я вытащила из кармана и плотно сжала потрёпанный лист бумаги. Мне и самой не было ясно: забыт ли он или нарочно остался, так и не попадя в руки адресата. Море подбиралось ближе. Я замерла, позволяя размытому песку окутывать ступни. Стоило подумать: в сотый, в тысячный раз задать себе один и тот же вопрос. Но в мыслях ничего не задерживалось. Разум захлестнула буря, ураган из чувств, эмоций, воспоминаний, взвешенных решений и ничего не значащих слов. Капли слёз упали на желтоватую бумагу, я дёрнула головой, но глубокий вдох сорвался в судорожный всхлип. Счёт пошёл на минуты. Полыхающий диск вот-вот готов был коснуться границы моря и неба.

Я зажмурилась, закусила губу. Заставила с невероятным усилием – точно она была не моя, не родная, – ногу сделать первый шаг. Затем ещё один. Затем ещё. Давалось трудно, будто заново училась ходить. И каждый шаг, каждый плеск волн у ног отдавался болью – разрывало на части, будто к берегу уходила невидимая цепь с гигантским крюком, что засел в самое сердце. И уйти прочь можно было лишь через кровь, через страдания и разодранное в клочья сердце. Эта боль выла и тут же приторно шептала: «Вернись. Отступи».

«Эта дверь откроется лишь единожды. У тебя будет только один шанс – уйти или остаться. Времени решать будет немного, несколько минут между первым и последним лучом в море…»

Волна ударила по коленям, я даже не покачнулась: может, каменело всё не только внутри?.. Лист прижимала к груди, как величайшее сокровище – измятое, пропитанное солью от слёз и морских брызг.

– Думала уйти, не попрощавшись? – прилетело с берега громкое возмущение. Прилетело почти осязаемо, так что подогнулись колени, и я едва устояла. Обернулась так быстро, что ветер свистнул в волосах.