Текст книги "Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)"

Автор книги: Foxy Fry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 65 страниц)

Я отошла к трапу. Сквозь решётку сверху проникал тусклый свет. Пробоины в бортах шипели, плевались и с треском разевали пасти всё шире, пока всё не слилось в единый гул. Холодная вода прибывала стремительно, проглатывая пространство и вытесняя воздух. Забравшись под самый верх и ухватившись за решётку, я занялась наиболее подходящим в данной ситуации делом – запела песню из «Титаника». Шхуна не соглашалась тонуть, причём, не по воле недругов, а из прихоти тех, кто был на её борту: дерево застонало, дрогнули и затрещали колонны мачт. Со змеиным шипением погасли фонари. Вода подобралась к ногам, и я легко съехала вниз, не разжимая пальцев. Хрустнуло и засвистело над палубой. Воздух покидал последние дюймы пространства трюма. Я сделала глубокий вдох (наверное, скорее по привычке, чем из опасения в его необходимости) и скрылась под водой.

Вдруг голос стал оглушающе громким. Я тут же зажала уши, и невероятная сила потащила меня вниз. Зов Моря. Завораживающе красивый и вместе с тем полный тоски. Он звучал всё громче, словно теперь уже изнутри, вытесняя слова, мысли – даже собственное осознание. Оставляя одно единственное желание – раствориться в нём. Зов этот обволакивал, отбирал последние крупицы разума.

Прозрачные пузыри устремились кверху. Нырнувший в недра корабля луч солнца отступал перед морем и навлекаемой им темнотой. Сверкающие отблески растворялись, а перед глазами пускались в изящные пляски пряди длинных волос.

Днище шхуны вздрогнуло, и от низкого утробного эха скрутило нутро.

Резко и раняще голос исчез. И следом исчезло всё.

Я подорвалась с диким криком и ощущением, что бешеный зверь разрывает когтями мои лёгкие. Но вместо крика наружу с хрипом вырвалась вода, солью раздирая глотку. Я зашлась кашлем, отхаркиваясь и отплёвываясь. От спазма в груди было больно пошевелиться. Глаза пекло, и из-за слез ничего нельзя было разглядеть.

Со стороны донёсся кашель – правда, не такой истеричный и отчаянный, как мой. Сплюнув очередную порцию горькой воды, я протёрла ладонью глаза и повернула голову: точно посередине верхней палубы, с выражением бесконечного удивления и непонимания на лице застыл Дэйви Джонс. Я подавилась смешком, следом прорвалась новая порция кашля. Весь вид Морского Дьявола – растерянный, как у землянина, ступившего на иную обитаемую планету, – был забавный и трогательный одновременно. Экс-капитан «Голландца» никак не мог поверить ни собственным глазам, ни ощущениям, ни окружению. Я тяжело осела на палубу, не сводя с него глаз и вслушиваясь во взволнованное биение сердца. Джонс поднял дрожащие руки к лицу, а затем перевёл на меня шокированный, всё ещё неверующий (или боящийся поверить?) взгляд.

По палубе звенела капель с такелажа. Я заулыбалась. За спиной капитана катилось к горизонту гигантское яркое солнце на фоне пастельно-голубого неба. Косые лучи подсвечивали сияющим пламенем тяжёлые тучи над головой, из которых сыпал освежающий тихий дождь. От прохладного дыхания вечернего бриза проступили мурашки. Волны заинтриговано перешёптывались за бортом. Я запрокинула голову, блаженно закрывая глаза и подставляя лицо тёплым каплям, и широко расставила руки. Хотелось крикнуть во всё горло – охрипшее и фальшивящее, но не хотелось нарушать эту идиллию.

Через какое-то время, оправившись и взяв себя в руки, капитан переродившейся «Лисицы» первым нарушил тишину:

– Ну, и где мы теперь? – Не было в голосе ни презрения, ни недоверия, ни былой раздражительности.

Я медленно раскрыла глаза, плавно поднялась и неспешно обернулась. Волна восторга вновь сбила дыхание. Я прижала ладони к губам, пытаясь сдержать слезы, пока взгляд суетливо скользил по сплошь заросшему двугорбому горному хребту, метался к белоснежной полоске берега с редкими пальмами и тут же возвращался обратно.

– Капитан Джонс, – я обернулась с широкой счастливой улыбкой, – через несколько часов мы прибудем на Тортугу!

====== Глава XXXVI. Расплата ======

Птицы пели звонко, переливчато. Ощущение сладкого сна мерно растворялось. Я медленно приподняла веки, моргнула и открыла глаза. Тонкая полоска солнца протискивалась в самый угол окна. Рассвет. Взгляд опустился ниже, к пальцам руки, что служила вместо подголовного валика и одновременно приобнимала меня за плечо. Сорвался беззвучный смешок. Я аккуратно перевернулась на спину. Джек засопел, дёрнул замлевшей рукой и, стоило мне только приподняться, тут же подтянул её к себе, как котёнок собственный хвост. Я села, оглядываясь по сторонам и в то же время ничего не замечая. Солнца становилось всё больше. Я услышала, как Джекки проснулся, и спросила:

– Это что, сон?

Кэп зашевелился, потянулся. Послышался шорох, возня, а затем тяжёлый вздох.

– Во сне был бы ром.

– А ты всегда только об этом, – с улыбкой заметила я, оборачиваясь.

Он тут же очутился над моим плечом и выдохнул на ухо горячим шёпотом:

– Не только и не всегда, дорогуша.

Я едва удержала хихикающую улыбку и отвела взгляд куда-то вверх и в сторону, водя пяткой по палубе. Играючи его пальцы скользнули по моему плечу, как по клавишам фортепиано, двумя линиями очертили шею и с дурашливой осторожностью убрали с лица прядь волос. Джек решил поставить точку – быстрым внезапным поцелуем, от которого захотелось застучать задней лапкой, как довольному кролику. Карие глаза осветились задором, усы иронично изогнулись – Джек распознал сладковатый привкус на моих губах.

– А вчера настаивала, что никакого рома.

Вспоминать вчерашнее было слишком сложно. Слишком волнительно. Слишком чувствительно. Вряд ли бы мне удалось сдержать эмоции и не поддаться истерично-счастливому смеху. Я посмотрела на солнце и зажмурилась – впервые тепло было не только на коже, но и в душе. Впервые хотелось прочувствовать каждую секунду, каждый миг вдвойне дольше, чем они проносились на самом деле.

– Джекки… мне следует что-то сказать?

– Думаешь, нужно? – с понятным намёком в голосе отозвался он. И вдруг толкнул в плечо, да так чувствительно, что моё «Хей!» вышло крайне перепуганным.

«Чёрт», – взвыла я. Кругом расстилалась ночь. Шлюпка второй раз коснулась пологого берега, что знаменовал начало территории пиратского рая. Перед глазами сверкала огнями и кипела жизнью свободная Тортуга, а мне так хотелось вернуться в эту странную иллюзию – к рассветным лучам в окнах каюты и желанным прикосновениям.

Сердце заколотилось с волнительной дрожью. Не обращая внимания на происходящее, я понеслась по лабиринтам улочек со скоростью того самого счастливого кролика. Бежала, не замечая липких словечек и капель пота. Бежала к таверне, которую ненавидела всем сердцем за бесконечный шум и тесноту, пресыщенную не самыми приятными ароматами. Но пустующие «Жемчужина» и «Странник» дремали в гавани, и я знала, где искать как минимум одного капитана. Все заготовленные слова выдул свистящий в ушах ветер. Да и какие речи достаточно хороши для подобных моментов?

Перемахнув через распластавшегося поперёк ступеней моряка, я ввалилась в двери и встала как вкопанная. Народ шумел, кипел драками, танцами и тисканьем девок. Под потолком, подобно центрифуге, ходила ходуном простреленная в нескольких местах люстра. Медленно продвигаясь к центру, я искала глазами знакомые лица, угадала двух матросов со «Странника» и тут…

Они спорили – занимались привычным делом. Джеймс – во всем чёрном, с брезгливым взглядом и полуобнажённой шпагой, Джек – с объёмной кружкой и скачущими по публике глазами. От всех реплик Уитлокка Воробей отмахивался в прямом и переносном смысле, и тот потерял терпение. Пристукнув кулаком, Джеймс резко встал и, прежде чем я успела отлепить язык от нёба, скрылся в толпе.

Нужно было сдвинуться с места. Определённо. Но мозг утратил контроль над телом, разве что позволив растерянно моргать. Одна часть меня страстно желала провалиться под землю, ибо момента более неловкого придумать сложно, другая – изнывала от необходимости объятий, прикосновений, осязанию реальности. На губах дрожала улыбка в ритм с дёргающимся под глазом нервом.

Я решительно выдохнула и шагнула вперёд. В тот же момент стукнула кружка по столу, и Джек поднял голову. Тело впало в ступор, точно кто-то на кнопку нажал. Я не знала, куда деть руки, сплела пальцы, закусывая губу. Кэп глядел на меня молча, одним только выражением лица пытаясь спросить крайне эмоционально: «Какого чёрта ты здесь делаешь?!». Я слегка развела руками и, вжав голову в плечи, растянула улыбку пошире. Просился неудержимо радостный смех, слишком искренний в своей неадекватности для публичного места, заливистый, захлёбывающийся, переходящий в рыдания. Удивление на лице пирата сменилось привычной лукавой доброжелательностью. Он встал, в танцевальном па убрал стул с пути, приветливо улыбнулся и с осторожным недоверием проговорил:

– Не думал снова тебя увидеть, дорогуша.

Воздух внезапно кончился в лёгких, и вместо ответа получился растерянный писк. Глаза защипало. Сердцу в груди стало тесно. Я глубоко вдохнула, чтобы ответить, как вдруг откуда-то – будто прямо изнутри меня – зазвенел смелый смех, отчего карие глаза пирата засветились ярче свечей. Я не успела ничего понять, только челюсть резко отъехала вниз, когда в раскрытые объятья кэпа нырнула Анжелика со страстным бесстыжим поцелуем. Пока я боролась с яростным желанием выколоть себе глаза собственным кортиком, они оторвались друг от друга, и испанка, нежно проведя пальцами по шее Джека, проворковала:

– Может, уже признаешь, что сторонишься меня ты совершенно неправильно, а? Более абсурдно было лишь тогда, когда ты «случайно» забрёл в наш монастырь.

Кэп сверкнул зубом, взглядом раздевая Анжелику, и ответил:

– Ну, видимо, тот раз был точно не случайностью.

– Хватит! – рявкнула я надломленным голосом. Никто не шелохнулся. Джек, проявляя чудеса галантности, усадил свою пассию за стол. – Джек! – Анжелика тряхнула волосами и заметила, что в этот раз его природное бессовестное обольщение не сработает. Кэп в ответ протянул порцию рома. – О нет… – От мелькнувшей догадки спазмом свело всё тело, скрючило, как весенние цветы при внезапном заморозке. – Нет-нет-нет… – Я подлетела к столу с молящим: – Джек! – Он скрылся за кружкой, постукивая пальцами свободной руки по бутылке. – Пожа!.. – Дрожащие пальцы, что с осторожностью коснулись его щеки, прошли сквозь. – Нет! – Я отшатнулась, затем вновь подалась вперёд в попытке ухватить Джека за запястье. – Нет!!! – Жар паники охватывал каждый миллиметр кожи. От бега сердца в груди стало больно. – Джек! Джек, пожалуйста… Ты… ты же слышишь меня… Джек! – Отчаянные попытки удержать себя в руках становились всё бесполезнее. Тут же вспомнились едкие слова Джонса: «Выбраться из Тайника – ещё не значит вернуться». И хотя в голову тут же потоком хлынули вопросы бытия духом, призраком, привидением или ещё какой-либо сущностью, я настойчиво молила Джека услышать меня, снова и снова пыталась коснуться его, подать хоть какой-то знак, но ни одна попытка не приносила результата, и холодящее дыхание страха стало ощущаться всё явственнее. – Джек, – я опустилась на колени, смахивая слезы, – пожалуйста, Джек. Я же здесь. Верни… верни меня. Прошу… я не хочу… я устала жить, как во сне, устала… я не хочу быть не там и не здесь… Джек, верни меня!

Кэп нахмурился. В его глазах пролегли тени. Долгий взгляд, и Анжелика тут же спросила: «В чём дело?».

– Я тут подумал, – медленно заговорил Джек, – мы с тобой всякого повидали, правда? Всякое нечто уже так не пугает. Так вот, я подумал, – карие глаза очертили неуверенную дугу, – не пойми превратно, но, может ведь быть такое, что это судьба свела нас?

Я схватилась за голову и бросилась бежать. Там или здесь – инстинкты работали превосходно, вели верной дорогой в нужное место. К соломинке. Поток событий, крушащий всё на своём пути, гремел всё яростнее, но эта самая соломинка по-прежнему обнадёживающе маячила впереди, даруя новую порцию сил на борьбу.

«Призрачный Странник» наполовину скрывался в ночной темноте. В кубрике горели фонари и плясали тени, на палубе было пустынно: компания любителей философских разговоров, вахтенный и на корме – капитан. Уитлокк стоял спиной, опёршись о планшир и выглядывая что-то в тьме над морем с редкими крапинками звёзд. Если бы не фонарь на бизань-мачте, его бы самого нельзя было отличить от ночи. Песнь моря успокаивала, бриз сушил слёзы.

– Джеймс… – голос дрогнул, прозвучал тише волн. – Джеймс! – Ветер спустился к палубе, скрипнул снастями. Уитлокк слегка повернул голову. – Джеймс! – почти вскрикнула я. Он обернулся – вряд ли ко мне, скорее на звук выстрела с пристани. Теперь он стоял точно напротив, смотрел прямо в глаза. Просто стоял и смотрел. Как и я. Слезы лились тихие, горячие. С каждым едва слышным всхлипом становилось всё больнее. Всё больнее от взгляда – насквозь. От прикосновений – которых не было. От жизни – что была кругом и в то же время за невидимым пределом. Между нами было меньше ярда, в который уместилась бесконечная неизвестность. – Джеймс, я не хочу… не хочу умирать в одиночестве, не хочу уходить. Пожалуйста! Прошу тебя, Джеймс, пробуди меня от этого кошмара. Я не хочу, слышишь! Разбуди меня! Верни! Разбуди ме!..

– …Да просыпайся ты уже! – Голос резкий, хлестнул по ушам, как пощёчина. Я дёрнулась, свет ударил по глазам, затем на рёбрах и спине вспыхнули очаги боли.

Над головой болтался фонарь, его держала вытянутая рука, принадлежала она Дейви Джонсу, и лицо капитана выражало бесчувственное понимание происходящего. Он стоял наверху, я же распласталась у нижней ступени трапа.

– Блаженная улыбка… Ха, кошмар, похоже, вышел стоящим.

Я потёрла ушибленный бок.

– Ваше сочувствие прям бальзам на душу. – Рубашка промокла насквозь, дышалось трудно, будто я всё ещё пряталась под одеялом от страха. – Этот сон был слишком реальным, как иллюзии Тайника.

Джонс слегка прищурился.

– Почему ты уверена, что это не Тайник?

Я запрокинула голову и с широкой улыбкой ответила:

– Мне страшно. – Постанывая, я поднялась и в упор посмотрела на скептично настроенного капитана: – В Тайнике страх был только в голове, в разуме или его остатках… А теперь я его чувствую, – я приложила ладонь к солнечному сплетению, под которым тяжелел ком, – вот здесь. И это хорошо.

Дейви Джонс качнул головой и, выставив левую ногу слегка вперёд, поинтересовался:

– И чего же ты боишься? – Взгляд застыл на его очеловеченном лице, наблюдая, как отражение огня в маленьких глазах блестит всё ярче. – А-а, ясно, – пренебрежительно протянул он, как показалось, с довольством наблюдая мою мрачнеющую физиономию, и словно бы собрался продолжить, но вместо этого многозначительно хмыкнул и направился прочь, уводя за собой пятно света.

Мне правда было страшно. Но страх этот был совсем иным, не тем изматывающим, удушающим, а, наоборот, заставлявшим вдыхать поглубже, чтобы утихомирить обескураженный бег сердца. В крови бурлил адреналин, постукивание каблуком больше походило на нервный тик, но всё это было проходящим. Я знала, что всё уляжется, едва минует момент X, едва реальность развеет все «А вдруг…», едва с уверенностью можно будет сказать: «Это лишь сон, ничего больше».

Не успела я, лениво потирая глаза, опуститься на ступени трапа, в спину прилетело командное:

– Чего это ты расселась? В гавань заходим!

Я тут же подскочила и вперилась взглядом вперёд. Ничего. На фоне подсвеченного луной неба и поблёскивающего волнами моря едва угадывался более тёмный гористый силуэт. На нём, как случайные капли, виднелись редкие крапинки жёлтых фонарей. Я бросила беглый взгляд за спину и вновь посмотрела на приближающуюся землю. Пока одна часть мозга послушно руководила телом в ответ на стремительные команды Джонса, другая скрупулёзно перебирала просачивающиеся подозрения. Капитан «Лисицы» не высказал и вопроса после того, как я провозгласила с окрылённой весёлостью следующую точку нашего маршрута. Он просто понимающе кивнул головой, когда я описала положение острова относительно Тортуги, и вроде что-то сказал про добрый ветер. В голове мельтешило столько мыслей, что я не знала, за какую хвататься, и насторожённость уступила место наивной доверчивости. Теперь, глядя на то, что никак не могло оказаться Тортугой, я корила себя за недальновидность, за то, что доверилась хоть и бывшему, но Морскому Дьяволу, которого величали так не из красивого словца. Хороша пиратка, ничего не скажешь!

– Ха, вижу, страх для тебя привычное состояние, – усмехнулся Джонс, заставив меня едва ли не подпрыгнуть на месте. За раздумьями и одновременной работой с гафелем я утратила контроль над мимикой, и смятение вышло весьма красноречивым.

– Это… разве Тортуга? – как можно спокойнее проговорила я.

Джонс повёл рукой, глянул на очертания земли и снова на меня.

– Ты указала курс, – ответил он с той интонацией, которая не озвучивала, но предполагала насмешливый укор.

Я затянула узел и закачала головой.

– Это не может быть Тортуга, не может, – настойчиво повторила я, стараясь убедить то ли его, то ли себя. Вместо ответной реакции капитан Джонс принялся активно двигать ноздрями, водить головой, ловя потоки воздуха. Я было недоверчиво приподняла брови, но затем нос защекотал царапающий горьковатый запах дыма. – Вот дьявол! – бросила я, отчаянно таращась в темноту в попытке разглядеть что-то помимо мрачных силуэтов.

Это была Тортуга – «Лисица» приблизилась настолько, что спутать очертания гавани и нависающего над ней горного хребта было невозможно. Но Тортуга совершенно иная. Исчезла переливающаяся вереница огней и жёлтые покачивающиеся гирлянды фонарей на кораблях. Затих разгульный гомон, жужжание голосов и музыкальных инструментов, что обыкновенно бросал в лицо прибывшим морякам ночной ветер. Пятна света желтели у причалов, кое-где в окошках дрожали свечи, светилась площадь в глубине города, да у выхода из порта из стороны в сторону маячил крохотный рыжий огонёк. Туча выпустила лунный диск, и под холодным серебристым светом проступили щетинящиеся досками и балками обломки стен и исходящие дымом пепелища; по левому борту из воды тянулись кверху, точно костлявые пальцы мертвеца, обломки мачт. Сердце забилось глухо, будто где-то внизу. Среди немногочисленных и маломерных судов высились колонны мачт военного корабля. Я с испугом глядела на едва различимый флаг на грот-мачте, попутно в груди скукоживалось тяжёлое нечто, предвещающее недобрый исход. С каждым ярдом, что пронырливо преодолевала «Лисица», держась от корабля на почтительном расстоянии, плечи всё ниже сгибались под грузом плохого – уже больше, чем просто предчувствия. Тут, как нельзя кстати, объявился Джонс с остроумным: «Всему приходит конец». Патруль в гавани шхуну проигнорировал.

Я с опаской ступила на доски причала, будто они вот-вот могли проломиться и отправить меня в пучину ада. Дейви Джонс не торопился, ждать его мне совершенно не хотелось. В голове мелькала мысль о молитве: только вот о чём?.. Я расправила рукава рубашки, чтобы скрыть клеймо, и опасливо двинулась прочь из порта.

Тортуга словно вымерла. Непривычная для этого места тишина пугала до дрожи, каждый шорох, скрип заставлял испуганно замирать, вглядываясь в ночь. Где-то далеко отчаянно лаяли собаки. От стойкого запаха дыма просился кашель. Чуть ли не бегом я покинула прилегающие к порту улочки – не глядя по сторонам, шлёпая сапогами по грязи. Эхо шагов отдавалось набатом, так что быстрая походка непроизвольно сменилась крадучей, боязливой. Я миновала небольшой пустырь, на котором обыкновенно торговали самыми ходовыми товарами, перебралась через перевёрнутые телеги и разбросанные на земле ящики с тарой. Ноги понесли к двухэтажному зданию, где тускло светилось окно: стоило приблизиться, огонёк тут же погас и стукнули ставни. Послышались смелые шаги и перезвон обмундирования. Я вжалась в стену, сливаясь с темнотой. Мимо, одинаково держась за сабли, прошествовали двое солдат в красных мундирах. Факелы в их руках щедро осветили ночь и в ней – ряд плакатов на стене здания напротив. Патруль скрылся, и я бросилась туда. Ведя ладонью по отсыревшей бумаге, точно пытаясь считать кожей, а не глазами, я двинулась вдоль стены. Их всех разыскивали. Лиц было не разглядеть, только с трудом попытаться угадать буквы в именах. Пальцы приостановились: Анна-Мария Бонне. Та самая ли? Плакаты висели в несколько рядов, верхние в тени навеса было вовсе не разглядеть. Ещё несколько шагов. С губ слетел выдох с радостным сипом – Джек Воробей. Одно только упоминание имени, и вдребезги разлетелся страх вернуться в нужное место, но при этом слишком поздно. Большего разглядеть не удалось. В проулке показался свет, и я скрылась на другой улице.

Погасли яркие огни Тортуги, и с ними исчезла моя способность ориентироваться в пространстве. Шарахаясь от малейших звуков, я плутала по улочкам, как слепой котёнок. Впереди зашумели голоса, подняли лай собаки. Я вжалась в стену дома и выглянула за угол: по улице, петляя, как заяц, нёсся человек, отчаянно мельтеша руками. За ним – гончие, стремительно удалялись от солдат, что перекрыли улицу. Человек вскрикнул, метнулся в сторону от чего-то. Бахнул выстрел, человек кубарем прокатился по земле, и с диким рычанием на него накинулись собаки.

Я бросилась бежать со всех ног. С неба посыпала морось. Меж домов мелькнуло яркое пятно. Наконец я остановилась, припадая к ограждению колодца. На растянутых верёвках болталась забытая одежда. Глянув по сторонам, я стянула большой плащ, чтобы перестать светить в ночи белой рубахой. Пальцы дрожали, завязки никак не хотели сходиться. Накинув глубокий капюшон, как мотылёк, я поспешила к огням, держась ближе к стенам.

По периметру площади горели факелы. Прогуливался караул. Двери двухэтажного белого здания были настежь распахнуты, из многих окон лился свет. Капитан Воробей не утруждал себя экскурсиями по Тортуге, зато в обязательном порядке снабжал меня сведениями обо всех тавернах, но этот дом выглядел слишком добротным пусть даже для самой лучшей из них. Выждав некоторое время, я протиснулась меж домов, чтобы осмотреть площадь с другой стороны, из параллельного проулка. Караул покинул поле зрения, и я высунулась из укрытия.

Дыхание перехватило, ноги словно отнялись. У правого края площади возвышался эшафот. На горизонтальной балке сидела крупная птица и самозабвенно долбила верёвку. Испуганный крик так и остался где-то в горле, сдавливая изнутри. Повешенных было трое. Одного я знала. Капитан порта – бессовестный бездельник, бесконечно обожавший свой титул. Обыкновенно он заваливался в таверну за полночь и сразу же пускал пулю в дверной косяк, по одному ему ведомой причине. Проигрывать не любил, но умел. Это некогда его шхуну, переродившегося из «Сбитой чайки» «Буревестника», растерзал в Треугольнике призрачный корабль. Теперь он болтался безвольным мешком на тонкой верёвке посреди площади – на потеху одним, в устрашение другим.

Я не заметила, как из-за особняка объявился патруль с собакой, как та, нервничая, зарычала, как настороженно замелькали факелы. Вдруг меня сгребла в охапку и утащила на несколько ярдов в глубину домов сильная тень.

– Только попробуй попасться и тем более упомянуть обо мне, – мощным толчком направляя меня в какой-то сарай, пригрозил Джонс и тут же растворился.

Кругом разверзался ад. Чувство потерянности и собственной ничтожности только укреплялось. Мне хотелось броситься следом за Джонсом, но ноги подвели, и я просто рухнула на колени, не понимая, что делать, тщетно пытаясь сосредоточиться хоть на чём-то. И всё же что-то во мне заставляло отказаться от мыслей о поиске убежища потише в местечке подальше.

Оставив попытки успокоиться, я, как трусливая крыса, припустила на запад по самым глухим, а следовательно, грязным, вонючим и заброшенным проулкам. Там, у западной границы городка стояла таверна «Сторожевой пёс» – не многим лучше, но уж точно не хуже остальных. Извечные пьяницы до неё добирались редко, ибо двухэтажное здание разместилось на пригорке, который никак не поддавался заплетающимся от крепкого пойла ногам. Чем ближе я подходила, тем сильнее становилось чувство, что направление верное. Нижний этаж заливал пляшущий жёлтый свет, как никогда манящий уютом, но сочился он через щели плотно закрытых ставень. Облезлая дверь покачивалась из стороны в сторону на ржавых петлях. Опасливо обернувшись, я глубоко вдохнула и решительно вошла внутрь. Ко мне тут же обратилось с десяток настороженных взглядов. Убедившись, что под капюшоном женщина, а не вояка, посетители вернулись к своим занятиям – неразборчивым разговорам вполголоса и выпивкой без тостов. Трактирщик не сводил с меня глаз. Помявшись у входа и так и не решившись справиться у него, я поддалась зову сердца и поднялась на второй этаж.

В небольших комнатках, отведённых под ночлег, то звонко храпели, то полушёпотом спорили или сипловато посмеивались, выиграв пари. Двери оставались позади одна за одной. Пресловутая женская интуиция уверенно, упорно вела меня в конец коридора, а затем налево. В тёмном тупике лишь сквозь одну щель проникал тусклый свет одной свечи. Сердце взволновано трепетало. Всё же не каждый день восстаёшь из мёртвых. Долго я стояла у двери, не решаясь войти. Несколько раз рука останавливалась в дюйме от ручки. Мне стоило успокоиться: взбудораженные эмоции кипели внутри, мешая сосредоточиться. Я направилась к лестнице, но резко развернулась и, не останавливаясь, буквально ввалилась в комнатушку. Единственная оплавленная свеча задрожала, и свет затанцевал на стенах. Скромно обставленную комнату окутывал стойкий аромат рома. У стены сиротливо приютилась не бог весть какая койка. Точно напротив двери стоял небольшой стол, на нём две бутылки – одна пустая, другая на четверть полная.

Джек Воробей безмятежно спал, откинувшись на спинку стула, вытянув ноги и любовно приобняв ещё одну бутылку. Я замерла, боясь даже вздохнуть, моргнуть и тем самым прогнать всё это, развеять, обратить в очередную иллюзию. Верная треуголка сиротливо валялась на полу. Я присела и, помедлив, подняла шляпу с пола. В момент, когда пальцы коснулись жёсткой кожи, в голове громыхнул голос: «Неужели это взаправду? Неужели реальность? Неужели я вернулась?». С особой нежностью я проводила по полям потрёпанной шляпы, вспоминая каждый миг, когда её появление среди голов праздных зевак или врагов сулило совершенно не то, что предполагалось. Просились слезы радости. Я закусила губу и прижалась спиной к двери. То спокойствие, в котором пребывал Джек, мирная тишина небольшой комнаты так контрастировали с тем ужасом, что творился за дверью. Не хотелось упустить ни мгновения, потому что любое из них могло стать последним. Я прислушивалась к умиротворённому сопению пирата, и собственное дыхание затихало, сердце перестало колотить по грудной клетке.

Впервые мысль коснулась насущного вопроса: что сказать? С чего принято начинать приветствия в подобной ситуации? Галантно кашлянуть? Или, может, нежно постучать кэпа по плечу и предъявить его непонимающему взгляду свою улыбающуюся мордаху? Или дождаться за дверью утра? Ярче всего горело желание накинуться с объятьями и не размыкать рук во что бы то ни стало, пусть даже исчезнет Вселенная.

Я бережно примостила треуголку на край стола и погладила Джека по щеке – увы, только взглядом. Заскрипели половицы. Я отступила на пару шагов. Гулко прокатилась в угол опрокинутая бутыль из-под солений. Этого шума оказалось достаточно, чтобы прервать хмельной сон пирата. Джекки замычал, облизывая пересохшие губы. Замлевшая рука потянулась к похрустывающей суставами шее, пока кэп разлеплял глаза.

– Джек… – Губы непроизвольно расплылись в улыбке.

Глаза засверкали подобно альфе Ориона. Я напряжённо застыла по стойке смирно, пытаясь хоть как-то сдержать неописуемый восторг, что взрывал буквально каждую клетку организма. Но длился он недолго. Едва пиратский взгляд сумел сфокусироваться на моём силуэте, его обладатель изменился в лице. Былой сон как рукой сняло, а на лице отразились самые тёмные оттенки гнева. Мгновение – и в меня полетела пузатая бутылка. Я лишь успела укрыться рукой, и тара со звоном приземлилась у промокших сапог.

– Джек! Ты че… – Я подняла глаза, и тут же тело сковали оковы холодящего душу ужаса. В упор на меня смотрело тёмное око – дуло пистолета. Я чувствовала, как глаза расширяются от ужаса, а челюсти отбивают мелкую дробь – но совладать с собой не могла. «То, что нас не убивает, делает сильнее». А как насчёт того, что убивает? Мной овладела паника. Безудержная. Хотелось сломя голову бежать прочь, укрыться в тёмном уголке, спрятаться и перестать чувствовать жжение страха в сердце. Из глаз скатились две дрожащие слезинки. Я стояла не в силах пошевелиться, не в силах что-либо сказать. Остальной мир превратился в расплывчатую гамму, и лишь круглое и непроглядное дуло пистолета непоколебимо и упрямо глядело прямо на меня. Пронёсшиеся стремглав несколько секунд показались вечностью, проведённой на задворках ада.

– Мёртвые оружия не боятся, – прозвучал вердикт. Пистолет медленно опустился вниз. Теперь я смотрела на Джека. Он и вправду словно привидение увидел, но не то, что гремит цепями в старинных замках, а сделанное из простыни, чтобы напугать соседа. – Ты жива… – с непонятной, совершенно неоднозначной интонацией проговорил Воробей.

– И ты решил это исправить, – нервно отозвалась я, потирая ушибленную руку. Не успел вернуться из мёртвых – получи синяк, убедись, что живой.

– Ты же погибла, – вновь усомнился капитан, с прищуром приглядываясь к моему лицу. Его взгляд скрупулёзно изучал каждую деталь во мне, не менее тщательно, чем когда оценщик приглядывается к алмазу.

– Очевидно, это не так, – улыбнулась я, стараясь прогнать остатки ужаса. Вновь всё пошло совершенно не так, как хотелось.

Джек, поколебавшись, уложил пистолет на стол и склонил голову набок. Бросив сомневающийся взгляд на початую бутылку, кэп задал самый ожидаемый вопрос:

– Что ты здесь делаешь?

– Ты, похоже, не рад, – даже не пытаясь скрыть разочарования, проговорила я.

Вместо ответа Джекки резво поднялся, замешкался, качнувшись и скользнув пальцем по рукояти пистолета, и подошёл ко мне, оставив между нами меньше ярда. На его вопросительный взгляд я слегка развела руками. Упорно глядя прямо в глаза и тем самым заставляя дышать шумно и взволнованно, Воробей двумя пальцами ухватил меня за предплечье и сжал, пока я забавно не ойкнула. И только после этого успокоено выдохнул: «Хм». Выдохнула и я.

– Ну и, – с заинтересованной беззаботностью Джек упал обратно на стул и жестом предложил мне присесть на кровать, – поделишься рецептом чудесного спасения?