Текст книги "Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)"

Автор книги: Foxy Fry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 65 страниц)

– Выгодные цены на души? – съязвила я. Женщина за прилавком бросила на нас опасливый взгляд. Гадалка обернулась.

– Тебе наскучило испытывать терпение своих ручных пиратов, и ты решила переключиться на меня?

– Хватит придуриваться! – вспыхнула я. – Ты… Стой! – Барышня, совершенно игнорируя возмущения, преспокойно зашагала прочь. – Ты, стой! – Я преградила ей путь. – Ты… чёрт возьми, назови уже своё имя, в конце концов! Я даже злиться нормально не могу!

В лицо прилетел заливистый смех.

– Как это забавно! Вчера ты не слишком много выпила? – Предупреждающе заскрипели зубы. – Хорошо, можешь… звать меня Дестини́, – на французский манер выговорила она.

– Судьба, значит? Вот кем ты себя считаешь? По-моему, это слишком.

– Что ж, поглядим, – коварно улыбнулась она, отчего у меня внутри всё скукожилось. Качнув головой, женщина двинулась дальше. – Но, вижу, в данный момент ты принимаешь меня за справочник лёгких ответов на сложные вопросы.

– Ты ни на один не ответила, – отозвалась я.

– Может, ты не то спрашиваешь? О! – Дестини́ резко обернулась, я едва успела остановиться. – Раз уж зашёл разговор о вопросах, позволь задать тебе один. – И не дожидаясь согласия, она с улыбкой буквально выплюнула мне в лицо: – Почему Джек? – Чёрные глаза впились в меня испытующим взглядом. Даже постоянно негаснущая ухмылка поблекла, явив лицо, полное искреннего желания получить честный ответ на такой, казалось бы, простой вопрос. Мы застряли посреди рыночной площади, нас огибал неутихающий поток людей, галдели зазывалы – и всё это было сторонним.

Облизав пересохшие губы, я начала короткую исповедь:

– Ты когда-нибудь любила первый… единственный раз? По-настоящему? – С её губ слетела краткая усмешка. – Я не знаю, как… Представь, что всю жизнь ты дышала гарью, смольным дымом, но, честно говоря, ничего странного в том не видела. А затем оказалась на берегу и впустила в лёгкие свежий бриз. Понимаешь? Вернувшись, ты будешь задыхаться, этого ничто не заменит…

– Выходит, Джек Воробей твой бриз?

Губы против воли растянулись в счастливой улыбке.

– Он мой воздух.

Дестини́ лишь многозначительно повела глазами. Зачем я всё это рассказала? Почему ей? Сейчас? Но как-то странно высказанные слова отзывались эхом. И с каждым разом я слышала в них всё большую истину, видела утерянный недавно смысл, ответ всем тщедушным сомнениям. Да, верно, глоток свежего воздуха! Гадалка ничего не ответила. Бесцеремонно выдрала цветы из рук и, покачивая бёдрами, двинулась по своим делам. Я не пошла за ней, не стала просить пролить свет на будущее или сделать хоть какой-то намёк. Внутри меня вновь запылал огонёк, появились силы и желание действовать. Я запрокинула голову в небо. Из груди вырвался недолгий, отчасти безумный хохот.

До самых сумерек я слонялась по Тортуге, украдкой тырила фрукты у невнимательных торгашей да нарезала круги вокруг оружейной лавки, пожирая взглядом запавшие в душу пистолеты. Утреннее легкомыслие аукнулось бесцельно проведённым днём. Пропустив мимо ушей всё происходящие на пиратской планёрке, я осталась в абсолютном неведении даже касательно места проведения совета, чего уж говорить о его ключевых положениях. Тортуга, обыкновенно походящая на пиратскую коммуналку, вдруг обратилась в сносный город, в котором знакомого встретить – что золотую монету найти. К концу дня ноги налились свинцовой усталостью, потянуло «домой», на «Призрачного Странника», где можно завалиться на отдавливающую ребра койку и предаться дремоте под напев волн. На корабле было непривычно пусто. Сиротливо поблёскивал огонёк на грот-мачте, да двое матросов коротали вахту за игрой в карты. Кивнув в знак приветствия, я побрела на корму, забралась на планшир, и голые пятки заскребли по пропечённой обшивке. В море гасли последние отсветы солнца. Я обещала себе навести порядок в голове, но уборка никогда не была любимым занятием. Вдалеке маячил костерок пиратского лагеря. Я решила держаться сегодня подальше, ибо праздная атмосфера, эта нега безделья и веселья на редкость быстро завладевает человеком и очень неохотно выпускает потом из своих приятных объятий. Теперь понятно, отчего многие славные моряки да и вояки сгинули на Тортуге. Закат догорел, желудок требовал еды, а тело койки. Лениво позёвывая, я спустилась в каюту.

– Уже… уже вста-а-а-аю, – прозевала я в подушку. На краткое мгновение, пока мозг не пробудился, возникло ощущение, будто я нежусь дома – одна на двуспальном диване, а под ухом жужжит вибрацией мобильник.

Поочерёдно раскрылись глаза, захрустели косточки. К счастью, сон прервало не дитё высоких технологий, а вполне отчётливые и старомодные шаги палубой выше. «Вернулся!» – ступни шлёпнулись о палубу в результате торопливого подъёма. Кое-как натянув бриджи, позабыв про сапоги, я понеслась в капитанскую каюту, на ходу расправляя край рубахи. Кажется, даже во сне обделённое любопытство никак не могло успокоиться и держало ухо востро. Я на носочках засеменила в каюту, как ребёнок к маме, вернувшейся с чем-то вкусненьким из магазина. Бесцеремонно и совершенно без стука рука привычно толкнула дверь; к предвкушающей улыбке едва не добавилась ироничная фраза: «Капитан! И десяти лет не прошло!». За дверью мостилась ночная синеватая тьма. И огонь – языки пламени лениво расползались по столешнице из чёрного дуба. Воздух застрял в горле, на полувдохе. Ошалелый взгляд медленно сместился в сторону. Маленькие глубоко посаженные глазки, в них отражались языки свечей канделябра, что незнакомец держал в руках. Лицо его скрывал платок, повязанный на ковбойский манер. Казалось, прошла вечность, на деле – лишь четыре удара сердца.

Повинуясь жёстким командам мозга, я рванула с места. Нога подвернулась, я влетела в переборку щекой, но понеслась дальше. Позади гремели сапоги. Рында! Бить тревогу! Я что есть мочи завопила: «Пожар!», вылетая на палубу. До колокола оставалось меньше ярда. Рука схватила за шиворот. Затрещал воротник, отрываясь. Со всей дури я впечаталась лбом в корабельную рынду. Голову накрыло оглушающим звоном. Тьма заволокла глаза. Тело мешком опало на покрытую росой палубу. На рёбрах застонала ставшая привычной боль. Я едва успела перевернуться, как в дюйме от горла в доски воткнулся нож. Перед глазами всё отплясывало пьяный вальс. С визгом я отпрянула назад. Ногой пихнула нападающего в бок. Тот ударился об арку над колоколом. «Полундра! Аваст! Пожар! На помощь! Люди-и-и!» – я вопила что есть мочи, не по уставу, не по правилам, что так тщательно учила, а просто от страха. Ползла, потом на четвереньках, и лишь у ступеней поднялась на ноги. Противник оклемался куда быстрее, а в моих глазах наконец-то их перестало быть двое. Лицо ожесточилось максимально решительным оскалом, рука метнулась к поясу…

Пусто! Шпаги нет. И перевязи. Я безоружна!

– Пэрра, – просипел незнакомец, метая нож. Ноги подогнулись, я рухнула на колени. Клинок прошёлся вскользь, оставляя порез на левом плече. Взгляд наткнулся на гарпун, закреплённый у борта. Хуже, чем шпага, лучше, чем ничего. Под лязг кривой чёрной сабли я скакнула в сторону, к пушкам, дёрнула пику – руки обожгло, а железяка не двинулась с места. Засвистела сабля. Назад! Едва не рухнула на спину, запнувшись о пушку. Так некстати промелькнули два пистолета на поясе убийцы. Почему не стреляет? Пуль жалко или шум не охота поднимать? Вновь пришлось прыгать и пригибаться. Под руку попалось ведро с остатками воды. С рёвом я подхватила его, как силач гирю. Начала отмахиваться от незнакомца этим чёртовым ведром, как лучинкой от комаров. Он опешил слегка, отступил назад на полшага. Снизу, с огневой палубы донёсся грохот и грязные матросские ругательства. Неужто подмога идёт? Убийца сделал выпад, уклонился, и сабля едва не пронзила мою тушку, аки шашлык. Я мотнулась в сторону. Ведро, ускоренное инерцией, столкнулось с оружием, и клинок выпал из руки неизвестного, отлетая под пушку. В надежде, что осталось протянуть пару секунд до обретения помощи, я швырнула деревянный «щит и меч» в мужчину. Ноги понесли меня изученным путём на полубак. Фонарь на грот-мачте пронёсся мимо. Грохнул выстрел. Из горла вырвался панический вопль, ноги заплелись. Вновь тело встретилось с палубой. Рукав рубашки окрасился кровью. Во рту чувствовался вкус железа. Я резко обернулась, буксуя, на бегу пытаясь встать. Пуля погасила единственный ориентир на палубе. «Меня пристрелят! Пристрелят!» Я нырнула за ящики и бочки, как показалось, в самый тёмный угол. На нижней палубе кто-то испустил предсмертный вопль. Я вздрогнула. Скрипнули доски. Совсем близко. Заскрежетали зубы. Со всеми силами, что во мне нашлись, я прыгнула вперёд, закрывая лицо локтями. Что-то острое царапнуло по раненой руке. Вдвоём мы рухнули на палубу. Кривой кинжал вылетел из руки убийцы. Пихнув его ногой, куда придётся, я попыталась дотянуться до ножа. Противник схватил за волосы и с адской злостью приложил головой о палубу. Я почувствовала, как из брови брызнула кровь. Сознание не покинуло меня, но рассудок помутился. Впереди маячили холодным лунным светом, пропущенным сквозь облачные фильтры, ступени полубака. Спасительные ступени. Кровь заливала глаз. Я поползла вперёд. Убийца не спеша поднял кинжал. Тяжело дыша, склонился надо мной. Клинок холодно разрезал воздух. Но я не собиралась умирать! Резко перевернувшись на спину, рукой отбила атаку и с диким криком засадила пяткой в нос. Кажется, даже послышался хруст. Он отпрянул, попятился. Я совершила последний рывок – жалкий, тщедушный, как пьянчуга, что никак на четвереньках не может подняться в дом. Одна ступень. Вторая.

В ухо прилетела до ужаса оскорблённая и непонятная тирада. Убийца рванул меня назад, развернул. Я почувствовала его мокрые, жёсткие, горячие пальцы на шее. Брезгливость опомнилась скорее, чем страх. Я скривилась, хватая его за запястья. Но ладони сжались плотнее. В позвоночник впивалось ребро ступени. Чудовищная боль. Будто из горла пытались выдавить внутренности. Я хрипела, мельтешила руками, а он что-то злобно выплёвывал сквозь зубы, постоянно повторяя: «Бруха». Мозг поглотила агония паники, тело не слушалось, билось в истерике, как попкорн на сковородке. В глазах темнело. «Не время умирать!» – истошно завопил угасающий рассудок. Рука нащупала холодную рукоять. Выпучив глаза, как раздавленная рыба, я пихнула убийцу в грудь коленом – бессильно, как новорождённый. Тот слегка отклонился. Достаточно. Я выхватила пистолет и спустила курок.

Адский стук. В голове. Биение собственного сердца. В ушах гул. Пелена перед глазами медленно расползалась. Незнакомец лежал навзничь. Хрипя, харкая кровью. Сумасшедший взгляд застрял на чёрной дыре в его груди. Воздух жёг лёгкие.

По трапу взлетела тень, перемахнула через планшир на пристань; за ней – матрос, похожий на гладиатора, жаждущего крови. Он мотнул головой, увидел меня, я лишь безвольно качнула рукой, и пират пустился в погоню. Не чувствуя собственного тела, я поплелась вдоль фальшборта на корму, с каждым шагом переставляя ноги резвее. Чувствовался запах горящих бумаг. Из дверей капитанской каюты валил дым. Я нырнула внутрь, укрываясь рукой. Пламя охватило стол, сползло на палубу и тянуло огненные пальцы к шкафу с картами. Просмолённые доски с лёгкостью отдавались огню. Одно хорошо – хотя бы рома не было. Я сдёрнула со стены капитанский китель в попытке «забить» пламя и сорвать злость, тратя последние силы. Но огонь лишь перебрался на новую жертву, пожирая ткань. От дыма ещё не оклемавшиеся лёгкие впали в ступор. Я метнулась к стеклянным дверям балкона, распахнула настежь. Пламя радостно вспыхнуло, лизнув верхние балки. Но ошибка в знаниях ОБЖ того стоила. Я перегнулась через перила, сбрасывая болтающееся на верёвке ведро в воду. Трос скользил в ладонях, рана на плече не давала о себе забыть. Как робот, я бросала, тащила, выплёскивала, вновь бросала… Стоило огню угаснуть на шторах, как новый очаг вспыхивал за столом. По щекам бежали слезы. Воздух, пропитанный гарью, резал гортань.

– Чтоб тебя, сучий ты потрох! – В дверь вместе с потоком брани и ведром воды ввалился второй матрос из вахты. В его бедре торчал нож, но пират этого вовсе не замечал. Зашипели облизанные огнём стулья. До этого мгновения у меня подкашивались ноги, хотелось просто свалиться за борт в прохладное море, потушить пылающее то ли от пожара, то ли от боли тело. Но вместо этого я вылила новую порцию воды. – Вашу медь! – загрохотал матрос, перепрыгивая через горящий китель. Если бы не эта подмога, этот раненный, озлобленный, а потому невероятно сильный моряк, – всё бы безвозвратно пропало. Но теперь нас стало двое. Как конвейер, Джерри доставал одну порцию воды за другой, я лишь успевала опорожнять ведра. И пожар словно бы почувствовал, что сдаваться мы не намерены, что скорее сдохнем, чем дадим огню поглотить ещё хотя бы один дюйм корабля. Огонь отступал, шипя, пытаясь обжечь. Последний рыжий язычок матрос затушил носком сапога.

Мы вывалились из дверей на шканцы, давясь приступами астмы, глотая горький привкус дыма. Джерри добрался до ступней на мостик, со стоном приземлился там. Я же, пошатываясь, поплелась в сторону и сползла по фальшборту. В носу свербело от навязчивого запаха печёных яблок. В голове гудело, перед глазами всё плясало дикие танцы. Веки тяжело опустились, слезы продолжали литься; я запрокинула голову, максимально наполняя лёгкие воздухом.

Примерно в тот момент, когда я героически ворвалась в пылающую каюту, в пиратском лагере почуяли неладное: то ли звук выстрела принесло игривым бризом, то ли яркий свет на корме вызвал подозрения. Когда в холодных лунных дорожках затанцевали тёмными змеями столбы дыма, пираты бросились на корабль. Чуть позднее, когда огонь понемногу стал отступать, затревожились и в таверне на холме, где держали совет главари. С балкона открывался панорамный вид на гавань и подсвеченный, как китайский фонарик, «Призрачный Странник». Их совместный тревожный топот по пристани вывел меня из полуобморочного состояния. Голова вернулась в вертикальное положение, опухшие веки с трудом приоткрылись. Голоса шумели, гудели, измывались над ушными перепонками, и мне жутко хотелось заорать, грубо заткнуть всех и прекратить эту раздражающую какофонию. Мгновение назад верхняя палуба казалась заброшенной, и вдруг стало не протолкнуться. Тупой взгляд скользил по морякам, и со стороны я, наверное, выглядела как контуженная. Первым прорвался гневный, испещрённый грязными словечками рассказ Джерри. Затем передо мной внезапно возник взъерошенный Джеймс Уитлокк. Я молча подняла на него взгляд и поочерёдно моргнула. Зря я заглянула ему в глаза…

– Жаркая выдалась ночка, – прозвучал надломленный охрипший голос, к удивлению, принадлежащий мне. Джеймс, казалось, даже дыхнуть в мою сторону боялся. И тут я расхохоталась – пугающе, безудержно, громко, заливисто и отчаянно. Мне было страшно от собственного хохота, но я не могла остановиться. То ли смех, то ли стресс сотрясал изувеченное тело. Уитлокк обхватил меня за плечи. Правой рукой я рефлекторно вцепилась в его запястье и в голубых глазах увидела жуткое сумасшедшее создание с кровоподтёками на лице и красными неестественно выпученными глазами. Вместе с хохотом из горла вырывался рваный кашель, и постепенно истеричный смех стал переходить в рыдания – бесконечно отчаянные. О трезвом рассудке и речи быть не могло, меня пробила мелкая дрожь, и тут случилось то единственное, что послужило спасением из эмоционального капкана, из которого я не видела выхода. Уитлокк опустился на колени и бережно, но вместе с тем крепко обнял меня и прижал к себе. Я стиснула руки за его спиной, плюя на раненое плечо, обхватила так – будто под ногами зияла адская пропасть, и эти объятья – последнее, что спасало меня. Не знаю, сколько мы так просидели, но постепенно всё стало проясняться. Истерика сдала позиции. Сознание возвращалось в прежние рамки. Мир вновь обретал чёткие контуры.

На палубе по-прежнему царил шум. Тела нападавших перенесли на шканцы. Моряки пытались провести расследование, так сказать, по горячим следам.

– Это всё она, – чересчур громко прозвучал голос Билла, второго вахтенного. Тут же толпа обернулась ко мне. Я дёрнула губой в попытке улыбнуться и с помощью Джеймса поднялась на ноги.

– Что тут произошло? – проговорил капитан, когда мы приблизились к трупам напавших неизвестных.

– Их было трое. – Я рвано выдохнула: не хотелось вновь переживать едва отступивший ужас, но, чтобы осознать, что всё кончено, я должна была всё рассказать. Говорила краткими фразами, без подробностей, не вдаваясь в детали. Затем нить повествования отошла к дежурным матросам – и уж они-то в выражениях не стеснялись.

– …скрылся ублюдок. – Билл злобно повёл челюстью.

Джеймс сурово посмотрел на Барто.

– Выясните, кто это был.

– Есть, капитан. – Старпом выглядел виноватым, и я отчего-то решила подбодрить его улыбкой разбитых губ. Старик скукожился и отвернулся, чеканя приказы.

– Так, всё, идём. – Джеймс легко направил меня прочь от толпы. – Надо обработать раны.

– Погоди, – я остановилась, – есть дела поважнее.

В его глазах ясно виднелось несогласие, но меня абсолютно не устраивала такая расстановка приоритетов. Поняв, что меня не переубедить, Уитлокк выцепил из толпы корабельного лекаря. Пока я сидела на пушке, недоумевая, молясь и терпя обильное поливание ран ромом, те немногие пираты, что остались на «Страннике», словно специально маячили перед носом и, не скупясь, хвалили и подбадривали. Кажется, в их глазах женщина начала обретать образ человека. Джерри и Билл, охваченные куражом драки, послали заботливого доктора так далеко, что ему не суждено было бы вернуться, и с «розыскной командой» ринулись в порт. Хоть все эти затеянные поиски и выглядели масштабно и внушительно, я понимала, что даже если перевернуть Тортугу вверх дном (а это невозможно), сбежавшего мерзавца найти будет не легче, чем сухой камень на морском дне. Пусть я этого и не сказала, свои выводы у меня уже появились.

Стараясь меньше попадаться на глаза, я побрела на бак, поднялась по другой лестнице и тяжело опустилась на доски на носовом балконе. Удивительно, но пиратское безразличие, точнее, отсутствие сюсюканий, сочувственных шмыганий носом и качаний головами придавало сил. Вся эта жалость лишь подтверждает твою слабость и даёт повод ею воспользоваться. Иногда это полезно: нельзя всё время быть человеком из вибраниума в мифриловой кольчуге. Сейчас же я была благодарна, что не имею права (или не хочу им пользоваться) на девчачьи стенания, страдания и пожизненное освобождение от любой нагрузки, что тяжелее пережёвывания безе. Назвался груздем, полезай в кузов.

Одно только не давало покоя. Я буквально чувствовала, как в душе разверзается чёрная дыра. Мысленные битвы с самой собой в попытке всё исправить походили на сизифов труд. И затем так некстати появился мастер расковыривать раны.

Я сидела у бушприта, оперев локти на колени и уронив голову. Позади прозвучали шаги. Я мысленно застонала.

– Дорогуша, не пристало это героям прятаться! – Воробей заявился в своей обыкновенной манере благодушного раздражения. Я медленно подняла голову. Даже в ночной тьме зрелище Джека не особо порадовало. Он дёрнул подбородком и отвернулся, с интересом изучая огни Тортуги.

– Я убила человека.

– Бывает, – пожал плечами пират, даже не обернувшись.

– Я убила человека! – голос прозвучал хрипло, надломлено. Кэпу было абсолютно всё равно, будто он услышал, что я съела его порцию брокколи. Внутреннее состояние не поддавалось описанию, обличению в слова. Перед глазами у меня стояла покрывающая душу ужасом картина: выпученные глаза неизвестного мужчины, искажённое гримасой лицо со слетевшей давно маской, искривлённый сиплым криком рот. Он бесконечно долго заваливался набок, пытаясь дотянуться рукой до дыры в груди. Меня испепелял и одновременно замораживал кровь в жилах взгляд мертвеца, отчаянно цепляющегося за жизнь. Меня мучило чувство вины, смешанное с оправдывающим гласом рассудка, разрывало на части, не давало забыться.

Наконец Воробей соизволил обернуться. В глазах сверкнули блики моря.

– Ну, мир весьма жесток, – качнул он головой. – Иногда это просто необходимо.

Я отчаянно затрясла головой.

– Необходимо?.. Как… Я не понимаю… не могу принять… Как можно судить, чья жизнь важнее?

Джек Воробей опёрся о борт и раздвинул локти на планшире.

– Ну, твоя-то поважнее будет, ибо она твоя. К тому же, – заметил пират, – мерзавец, что нападает на безоружную и… милую девушку, того заслуживает.

Вырвалась усмешка.

– Конечно. Ты так легко судишь о ценности человеческой жизни, Джек, но сам-то предпочитаешь избегать насилия. – Кэп ответил шумным философским вдохом. – «Что биться? Лучше договориться».

На пару секунд воцарилась задумчивая тишина: то ли Джек вновь удивлялся цитированию, то ли готовил ответ на вопрос.

– Поверь, дорогуша, рано или поздно наступит момент, когда перед тобой прояснятся все границы и меры этой ценности. Ты поймёшь, что жизнь, когда она чужая, – не стоит ничего, и нет ничего дороже, когда эта жизнь – твоя. Вот и вся философия. Главное – не сойти с ума от этого осознания и не превратиться в… – он запнулся, словно не решился ляпнуть лишнего, – чудовище.

Этот короткий монолог был слишком серьёзен для балагура капитана Воробья, и я в очередной раз поняла, как много о нём не знаю, как много хотела бы узнать.

– Вот, значит, как? А сам-то ты, Джек? Ты готов был погубить сотню человек во имя собственной шкуры!

– Но ничего не вышло! – мгновенно заметил Воробей.

– Но ты хотел! – не унималась я. – Это ли не шаг к обращению в чудовище?

– Это другое! – Кэп резко отмахнулся. – Знаешь, в чём разница? Тогда у меня была цель, смысл, ради чего жить. Именно жить. А каждый из них просто влачил жалкое и никчёмное существование, и служба на «Летучем Голландце» была бы лучшим, что когда-либо случалось в беспросветном тлене их жизни! Ясно? – В порыве пылкого возмущения Джек вытянулся и отчасти грозно нависал надо мной. Было видно, его задели за живое. Я чувствовала это – тот же надлом, что внутри меня. Вряд ли Джеку Воробью предоставлялся шанс, а если и случалось, вряд ли он им когда-либо пользовался, шанс признать свои ошибки. – Думаешь, я жалею? – Я учуяла наигранную надменность в голосе. – Нет. – Он ничего не пояснил, лишь коротко добавил: – И ты не будешь.

Напряжённое молчание подковало ночную темноту. Я задумчиво уставилась в едва различимые коленки; «жемчужный» капитан вновь отвернулся к порту. Против ожидания этот разговор не расковырял червоточину в душе. Пусть и не залечил, но помог заключить в рамки, не дать разрастись ещё больше и поглотить полностью. От того, что случилось этой ночью, мне никуда не деться, этого не забыть, как ни старайся. В голове сформулировался один простой вопрос: «Променяла бы ты свою жизнь на жизнь этого незнакомца?», и я дала на него вполне трезвый и взвешенный – отрицательный ответ. Не знаю, чего добивался Джек, да и вообще, пришёл ли он во имя моральной поддержки или просто из любопытства, но я смогла закрыть глаза и примириться с тем, что вижу пред мысленным взором. Интересно, знал ли он, как помог мне? Я долго и бесплодно ворочала языком, подбирая нужные слова, и, едва они пришли на ум, Джек молча и совершенно внезапно ушёл. Просто ушёл. Просто оставил меня. «Чёрт… Спасибо вообще-то!»

Ночь выдалась слишком долгой. Эмоции улеглись, разум прекратил биться в истерике, и навалилась невыносимая усталость. Тело обратилось в один целый очаг боли. Я с трудом добралась до кормы и завалилась на койку, тупо уставившись в потолок. Пахло гарью, морем и печёными яблоками. Я лежала как кукла, таращась во тьму и изредка моргая. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня сморило. Проснулась я через несколько часов: серел рассвет, по верхней палубе гулко разносились шаги вернувшихся участников облавы. На короткий миг, пока тяжело открывались веки, мне показалось, что всё случившееся – лишь чересчур реальный ночной кошмар, но облегчённому выдоху помешала окровавленная повязка на плече и искажённый голос.

На лицах собравшихся на палубе ясно виднелся отпечаток неудачи, а в их глазах – непогашенный огонь мстительного гнева. Джеймс что-то крайне резко высказывал Барто на мостике, а тот лишь качал головой, поджав губы. Завидев меня, капитан бросил отрывистое указание старпому и направился на шканцы. Холодность его лица сменилась беспокойством и сочувствием. Я шмыгнула носом, и ноги отчего-то понесли меня на место пожарища. Катастрофы избежать удалось. Никакого функционального вреда пожар «Призрачному Страннику» не нанёс.

– Я сожгла твой китель, – первое, что прозвучало, когда Уитлокк нагнал меня.

– Ты спасла мой корабль, – как-то неловко ответил он.

Я вошла в каюту, раскидывая ногой полусгоревшие стулья, истлевшие лохмотья и пепел множества сожжённых бумаг.

– Я вот всё думаю, как хорошо, что ты не любитель рома, – усмехнулась я, протирая стекло от копоти. Джеймс натянуто улыбнулся. – Могло быть и хуже, да? Должно было быть?

Уитлокк напряжённо повёл скулами.

– Они явно знали, что делали. И когда, – натужно выговорил он, словно бы сознавался в собственном преступлении. Верно, напавшие своё дело знали: сначала поджечь капитанскую каюту, затем, когда огонь распространится, подпалить крюйт-камеру, убить вахтенных и, когда корабль взлетит на воздух, всё спишут на несчастный случай.

– Изверги, – вздохнула я, – здесь было так уютно. – Я обернулась. – Его не поймали? – прозвучало даже не как вопрос, а как утверждение. Уитлокк отрицательно покачал головой. Пронизывающий взгляд застыл на его лице, но капитан прятал глаза, якобы оглядывая сгоревшие апартаменты. Я поджала губы и лишь многозначительно кивнула. Так и не дождавшись каких-либо пояснений, я направилась прочь.

– Прости, что заставил пережить всё это, – виновато прозвучал пиратский голос.

Я обернулась.

– Это не твоя вина. И… всё в порядке.

Спустя несколько часов, когда солнце набирало силу в утреннем жаре, Уитлокк нашёл меня у грот-мачты.

– Если ты не против, я хотел бы тебя кое с кем познакомить, в городе.

Звучало многообещающе, и заинтересованная я, естественно, не была против, разве что теперь отправилась на прогулку при полном параде: со шпагой, кинжалом и кортиком в сапоге. Уитлокк проводил меня долгим взглядом и сказал, что надо завершить не удавшуюся вчера покупку. Едва сдерживая восторг и мысленно примеряя, куда нацеплю новенькую кобуру, я обратила лицо в максимально деловую мину. Мы двинулись привычной дорогой к рынку, но у площади свернули на соседнюю улицу и вскоре оказались у лавки с пряностями. Улицы уже заполонил ранний, но не посвежевший народ. Тут взгляд наткнулся на опрятного вида даму в сопровождении лопоухого негритёнка с огромной фруктовой корзиной в руках. Ей было около сорока, и она явно чувствовала себя на тортугских улочках не в своей тарелке: веер метался без остановки, а взгляд обеспокоенно провожал прохожих. Джеймс легко взял меня под руку и повёл к ней. Леди заметила нас и тут же расцвела широкой улыбкой облегчения.

– Диана, познакомься, это миссис Луиза Маккинли. Она живёт с мужем в поместье на другой стороне острова.

– Очень приятно, – улыбнулась я, не совсем понимая, что происходит.

– И мне, и мне, – запорхала дама. – Капитан Уитлокк поскромничал, говоря о вас в записке. Милая, мы чудесно проведём с вами время, я чувствую это! – Она благодушно обхватила меня за запястья горячими ладонями. – Капитан, вы можете не волноваться, милая Диана в хороших руках.

Тут я окончательно запуталась. Миссис Маккинли буквально опаляла своей доброжелательностью и открытостью, но говорила вещи, наводящие на безрадостные мысли.

– Прощу прощения, миссис Маккинли, – в её же манере заулыбалась я, – можно я обмолвлюсь с капитаном Уитлокком парой слов? – Женщина вновь заулыбалась, одаривая нас многозначительным взглядом, и, как фея, унеслась к торговке с лотком, заваленным украшениями.

– Джеймс? – обернулась я с требовательным взглядом. – Мне нужно объяснение, ибо то, что я придумала сама, весьма удручающе.

– Диана, послушай… Всё меняется. События набирают обороты, и мы не знаем, что будет дальше, что нас ожидает в… – Уитлокк выровнялся, заложив руки за спину. – Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.

Я недоверчиво усмехнулась.

– Это же не значит, что ты решил оставить меня на острове под присмотром нянечки, правда?

– Не утрируй, пожалуйста… Учитывая недавние события… – начал капитан.

– Я не чёртово сокровище, Джеймс! Меня нельзя запихнуть в шкатулку! – взорвалась я. – И это всё из-за того, что случилось ночью?!

Феникс выдохнул и проникновенно взглянул в глаза. Ему было тяжело держаться в капитанских рамках.

– Из-за того, что ты дорога мне. Я потерял тебя однажды и не допущу этого вновь. Здесь ты будешь в безопасности.

– Правда? Здесь? – съязвила я. – Где меня едва не придушили, не пристрелили и не прирезали и всё это за пару минут? Ты веришь в это? – Я сделала паузу и добавила похолодевшим тоном: – Или пытаешься заглушить чувство вины?

– Что ты имеешь в виду?

– В отличие от некоторых, я умею складывать два и два, Уитлокк. Вчера. Ссора на рынке была не просто ссорой.

– Я не…

– Учитывая, что случилось это по твоей вине, ты не имеешь никакого права списывать меня со счетов, – заявила я. – Не после всего, что произошло. Я не чёртова кисейная барышня! Я знаю, на что шла, и могу постоять за себя!

– Ты едва не погибла! – Уитлокк всплеснул руками.

– Может, мне и не хватает сноровки и силы, но… – машинально заговорила я. – Нет… – Я замотала головой, будто бы стараясь вытряхнуть посетившую меня догадку. Но идея – весьма цеплючая вещь. – Ты думаешь, я буду помехой?! – восклицание прозвучало слишком громко. – Всё из-за этого! Чтобы я не мешалась!

Джеймс попытался оправдаться.

– Ты не так поня…

– Хватит! Мне не нужна ничья защита! – рассержено выплюнула я. – Достаточно будет той безопасности, что я куплю за эти деньги, – рявкнула я, срывая с капитанского пояса кошель.

– Диана, постой! Диана! – Я не собиралась оборачиваться. А Джеймс решил меня не догонять. Хотя мы оба этого хотели.

Грязные дома проносились мимо. Ноги несли меня куда-то прочь, где накопленной обиде и гневу можно будет дать выход. Я грубо толкала встречавшихся на пути прохожих, но лицо моё не выражало возможности стребовать с меня извинений. Мысленно я всё ещё продолжала спор с капитаном «Призрачного Странника», убеждала его в собственной полезности. Его? Или себя? Удивительно, но мне не виделось в словах Уитлокка, в его аргументах ни толики правды. Я чувствовала, знала, что, если вновь придётся бороться за жизнь, я не спасую, ибо в ней есть цель, смысл, а значит – есть цена. Просто так мою жизнь никому не отобрать. Увы, Джеймс Уитлокк этого не понимал. Он видел меня всё той же растерянной и перепуганной, какой встретил на пристани, казалось, целую вечность назад. И, что хуже, Уитлокк принял на себя роль моего вечного защитника – бремя, ему совсем ненужное. Мне не хотелось ему что-либо доказывать, но я понимала, что должна, хотя бы для того, чтобы Фениксу стало легче, чтобы он смог действовать, не оглядываясь, не опасаясь, что я заработаю новые ссадины.