Текст книги "Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)"

Автор книги: Foxy Fry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 65 страниц)

Шхуна мчалась вперёд на всех парусах, и можно было вновь посиживать на планшире, свесив ноги меж вант, и воображать чувство полёта. Миссис Тёрнер присоединилась ко мне после обсуждения «туманного инцидента» с капитанами.

– Не верю, что говорю это, но я чувствовала бы себя спокойнее, будь мы на борту «Летучего Голландца», – улыбнулась я. Дрогнувшие книзу уголки губ говорили, что Элизабет моего мнения не разделяет. Нужно было как-то разрядить ситуацию. – Тебе такое привычнее, наверное, после путешествия на Край Света? До сих пор поражаюсь, как вы решились…

Лучшего в голову не пришло, да к тому же я прекрасно знала ответ. И сама точно так же сорвалась бы без раздумий, чтобы вытащить Джека. Забавно, конечно, но тогда никто не спасал кэпа ради самого кэпа.

– Это было необходимо, – нехотя отозвалась Элизабет. Я согласно кивнула, удерживаясь от замечания. – Хотя, признаюсь, наверное, это было опрометчиво, – снисходительно добавила она.

Я улыбнулась.

– По-пиратски отчаянно и дерзко, как по мне.

Тёрнер неоднозначно качнула головой. Разговор не клеился, какую бы тему мы ни пытались затронуть. Метающийся взгляд, частое передёргивание плеч, едва уловимое глазу напряжение в фигуре – даже без этого я буквально нутром чуяла то неосязаемое, что мне самой не давало покоя, как бы безмятежно я ни выглядела со стороны.

– Ты тоже это чувствуешь? – Элизабет резко обернулась. – Как будто камень, – призналась я, кладя ладонь на грудь, – не даёт вдохнуть.

– Ты выглядишь спокойной, – заметила пиратка.

– Выгляжу, – поправила я.

– Бермудский треугольник… Ты много об этом знаешь? – поинтересовалась она.

Я виновато вздохнула.

– Увы. А то, что знаю, при всех допущениях, кажется уж слишком надуманным. Что-то в нём есть, я уверена. Туман… Всё не просто так.

В ответ из кубрика вырвался нестройный гогот: от утренних страхов пираты не замедлили избавиться. «Толстокожие», закалённые бурями и сражениями моряки всякие предчувствия, намёки интуиции просто не брали в расчёт. Они привыкли ковать судьбу собственными руками, а признавать влияние неких ментальных помех, очевидно, было сродни проявлению слабости и трусости. К счастью, ни я, ни Элизабет не собирались затыкать внутренний голос, ибо на судне, когда все слепы, хоть кто-то должен оставаться зрячим. Делиться с мужчинами неоднозначными предчувствиями было необязательно, но прислушиваться к ним – необходимо.

На следующий день мы угодили в полосу штиля. К вечеру ветер вовсе стих, разогнав облачную дымку и оставив на ночь кристально чистый небосвод. «Буревестник» увяз в темно-сапфировых водах и беспомощно поскрипывал старыми досками. Паруса безжизненно повисли, как дряблая кожа на старушечьем лице. От былого задора и рвения, с каким шхуна неслась по волнам ещё вчера, сегодня осталось лишь блеклое воспоминание. Судно ссыхалось под жарким солнцем. Наспех положенная краска на палубе трескалась, откалывалась, оголяя корабельные шрамы. Шхуна вновь превращалась в «Сбитую чайку», доживающую последние деньки, и находиться на её борту становилось невыносимо. Но как бы я ни относилась к судну, деться с него было некуда. Путешествие затягивалось, расчёты не оправдались, до неизвестного острова осталось преодолеть неизвестное множество миль. И вроде бы я запаслась терпением, даже нашла способ не кривить губы, заходя в кают-компанию, но ветер исчез, обрекая нас всех на безвременное ожидание чуда. Запасы еды и воды не были безграничны: в первый день штиля паек урезали на четверть, к концу третьего дня – на треть. Бочки с водой превратились в священные сосуды: глядя на то, как они медленно пустеют, каждый мысленно молился о спасении. Но кругом не было ничего: лишь два полотна разных оттенков синего и судно – словно булавка на одном из них.

Воспользовавшись чистотой неба, я выбралась из-под мрачных сводов кают-компании, чтобы полюбоваться звёздами. Надо уметь в бочке дёгтя искать ту самую ложку мёда. Или хоть что-то, что поможет ещё пару часов не преступать грань отчаяния. Тьма покрыла ровный морской простор. Испепеляющие лучи карибского солнца уже давно скрылись за горизонтом, но сухая духота, как в гончарной печи, прочно сковала шхуну в тяжёлые тиски. На нижних палубах, в кубрике и каюте было невозможно дышать, будто бы в лёгкие проникал не невесомый воздух, а жидкий свинец. На верхней палубе чувствовалось хоть немного свободы.

Небосвод был завораживающе прекрасен. Астроном из меня никудышный: лиши компаса и карты, и я не сдвинулась бы и с места, но яркие звезды, как никогда крупные, неумолимо манили к себе. Небо вдруг оказалось совсем рядом, нависая своей непроглядной тьмой. Можно было протянуть руку и собрать горсти звёздных бриллиантов или уколоться об острый край растущего месяца. Чувство единения с колоссальной силой и бесконечным пространством было сродни волшебству. Словно бы смотришь в никуда и в то же время видишь всё ─ прошлое, настоящее, будущее. Видишь себя, свои тайны и муки, радости и смущения. Ты видишь себя не как кусок мяса, умеющий мыслить, а как некий сосуд, полный эмоций и чувств. Наблюдаешь, как они пылают, разгораются ярче, взрываются и покорно затихают.

Затем пришло умиротворение. Я глядела в небо, высоко задрав голову, ловила взглядом сотни мерцающих огоньков и понимала, что мне абсолютно спокойно, даже… слишком спокойно. Будто бы я перешла грань равнодушия. Быть может, именно так подступало безвременье? Словно я была не здесь и сейчас, а – нигде и никогда.

Небо цвета моря, море цвета неба. Мерцающие на глубине огоньки – зазывают, манят, усыпляют тревожащие мысли. Нутро заполняет тягучее желание коснуться величия. Вдохнуть его, почувствовать на вкус. Стать его частью.

Я перегнулась через фальшборт. Рука, словно стрела, потянулась к воде. Пальцы перебирали воздух, пытаясь коснуться, подобрать манящие огоньки.

– Удивительно. – Потусторонний голос прогнал иллюзию, насильно притянул в мир осязаемый. Морская гладь оставалась непроницаемо темной.

Я обернулась, словно в полусне.

– Что именно?

– Ты на палубе и не ворчишь, – улыбнулся Джеймс.

Я отмахнулась, поведя глазами. На палубе прибавилось народу: трубка Барто дымила кривыми кольцами чуть впереди грот-мачты, на шканцах умостились на ящиках повеселевшие Барбосса и Воробей, рядом, как заговорщики, спорили несколько матросов с плотником, на баке виднелась обрисованная луной фигура миссис Тёрнер, от неё в нашу сторону неторопливо ковылял Бойль. Здесь, на корме, мы были вдвоём.

– От этого всё равно ничего не изменится, – наконец рассудила я. – Гляди какая красота! – восхищённо выдохнула я, запрокидывая голову. – Как в планетарии. Только бесплатно, – вырвался неуместный смешок.

Джеймс покорно поднял взгляд к небу. Глядел долго, внимательно, будто искал что-то. А потом ни с того ни с сего признался:

– Не помню, когда последний раз с…

– Смотрел на звёзды? Просто так? – предугадала я. Мы глядели друг на друга. Я хлопала глазами, отчего-то чувствуя себя, как в кино – не хватало только негромкой романтичной музыки на фоне. – Ты пират, – пролепетала я, – наверное, это нормально.

Уитлокк отозвался, словно эхо:

– Наверное.

– А если не пират, то кто? – Я заулыбалась, по-детски наматывая локон на палец. Глаза были устремлены на Феникса, но взгляд ловил почему-то Джека Воробья за его спиной. Вместо романтичной музыки зазвучал атональный смех. Уитлокк медлил с ответом. Вопрос завис в воздухе.

Я вздрогнула всем телом. Ощутимо похолодало. На дереве собрались капельки росы. Я попыталась согреть ладони: изо рта вырвались бледные облака пара. Джеймс привычным движением снял с себя китель и набросил мне на плечи. Я благодарно улыбнулась и, словно извиняясь, ответила:

– Просто ветер холодный.

Глаза Феникса помрачнели, черты лица заострились. Капитан бросил быстрый взгляд на паруса. Готова поклясться, что чувствовала холодные порывы, словно огромный воздушный зверь яростно дышал на меня. Висевшие за бортом сети покачивались, поблёскивая застрявшими рыбьими чешуйками, но паруса… даже не шевелились, ни малейшего движения не виднелось и среди такелажа.

─ Странно… ─ Уитлокк выставил руку за борт, ловя поток воздуха. Его обеспокоенный взгляд вновь обратился к мачтам. – Это невозможно… – Пират направился прочь, ускоряя шаг.

Я проводила его взглядом и тут же наткнулась на бледно освещённое луной лицо Элизабет Тёрнер. Иллюзия схлопнулась. Обострённые чувства разом хлынули в мозг, заставляя растеряно метаться взгляд. Сердце зашлось, будто в попытке пробить невидимый купол в груди. Палуба вскипела действием: матросы, офицеры, каждый, кто был наверху, бросились к брасам, к парусам, но ветер огибал шхуну, как море отступает перед волнорезами. От суматохи не было толку.

Что-то мелькнуло далеко в темноте. Как фонарь. По воде побежали барашки. Пристальный взгляд скользил по ночи, словно радар, пронзая тьму. Ничего. Я хотела было отвернуться, как вновь проблеск – но уже не чётко позади, а чуть левее.

– Ставь бом-кливер! Живее! Лови, пока не сгинул!

Лунный блик на воде? Или маяк? Я перешла к правому борту. Гасли звезды одна за одной, словно свечки, словно тушил кто. Потянулись тяжёлые облака. Огонёк исчез, точно привиделось.

– Что с тобой? – Элизабет поднялась на полуют.

Глаза резало от напряжения, но я продолжала искать.

– Не знаю, может, почудилось, а может, и правда, там что-то есть.

Волны бились о корпус «Буревестника» – похлюпывали, шептались насмешливо над беспомощностью судёнышка. Я бросила беглый взгляд в сторону: на палубу высыпала чуть ли ни вся команда; капитаны наперебой пытались загнать в паруса ветер.

И вновь мелькнуло – по правому борту, неуловимо далеко. Рука хлопнула по карману: увы, подзорная труба была забыта в неизвестном месте.

– Видела? – толкнула я Элизабет локтем.

– Блеснуло что-то? – с опаской переспросила та.

– Да! Точно! – Я обрадовалась, что схожу с ума не в одиночку.

Огонёк вновь растворился во тьме, но я уже просто не могла сдаться. Элизабет двинулась вдоль борта. Ноги приклеились к одному месту. Таинственный блеск полностью завладел вниманием, происходящее на палубе отошло на дальний план. Помочь морякам я ничем не могла, но чувствовала, что это мимолётное сияние стократ важнее. Вдруг это путеводная звезда?

– Ах ты, ластоногая каракатица! Куда! Верти, верти её!

И вновь чуть правее и позади. Я привстала на цыпочки, будто пара дюймов могла что-то решить. От подсвеченных месяцем бегущих гребней волн рябило в глазах. Дыхание утихло. Сердце пропустило удары. Казалось, от столь пристального взгляда увиденное отпечатается на сетчатке.

– Корабль! По правому борту! Корабль! – закричала я, опознав в зеленоватом огоньке знакомый силуэт.

Головы синхронно обернулись. Многие пираты шарахнулись к борту. Стоило на миг отвлечься – всё исчезло. Заблестели стёклами подзорные трубы. Загудели голоса. Но никто ничего не увидел. Моряки зароптали. Я взволнованно топталась на месте, ища взглядом парусник. Слишком реальный для миража.

– Там! Смотрите! – зазвенел мой голос. Но среди волн, куда указывал палец, уже ничего не было.

Равнодушно разбилась волна о борт.

Уитлокк подбежал, обеспокоенно заглядывая в глаза. Пираты разочарованно покачивали головами.

– Диана…

– Я видела, Джеймс, видела! – возбуждённо залепетала я. Дрожащий взгляд рассеянно скользил по палубе, натыкался на беспокойные глаза Феникса, исчезал в море, но искомого не находил.

Капитан искренне старался мне поверить, так же отчаянно вглядывался в ночь, но видел лишь издевательски волнующееся море.

Сердце билось как на марафоне. Воздуха не хватало. Я походила на сумасшедшую, понимала это, но от своего безумия отказываться не торопилась. Джеймс что-то говорил, пытался чего-то от меня добиться. Ноги с трудом подчинялись, переставлять их было тяжело, будто ядра привязали, но я побрела вдоль борта, перехватывая планшир, как поручень. «Я видела, видела…» – беззвучно шептали губы. Не осталось ничего важного, кроме меня и таинственного парусника в зеленоватом ореоле. «Наверное, это «Летучий Голландец», тайком следит», – пытался вмешаться здравый рассудок. Сюртук сполз с плеч. Бросило в жар, а ладони заледенели. Волны поднимались на несколько футов. Пальцы впились в планшир. Я замерла на месте в паре ярдов от юта.

– Ложи! Круче ложи её!

Что-то грохнулось позади, посыпались проклятья. И тут – увидела. Взгляд заворожённо застыл, словно приковал кто, и я уже была не в силах отвести его. Глаза защипало. Ресницы задрожали. Я чувствовала, как от страха цепенеет каждая клеточка тела, сводит спазмом грудную клетку. Рот открылся в беззвучном крике, как у вытащенной из воды рыбы с крючком в горле.

Драконья голова. Разинутая пасть, исходящая чернотой. Вместо пламени – пена. Вместо глаз – редкий отблеск луны на металле. Гигантский, словно отколовшаяся скала, галеон. Таран, разбивающий вдребезги разгневанные волны. Смертоносная мощь, облачённая в шлейф цвета мяты. Вершины мачт растворялись в ночном небе, словно были его частью. Ощетинившийся огромными клыками таран брезгливо сплёвывал волны. Галеон, разворачивая ветер исполинскими парусами, шёл наперерез «Буревестнику». Восемь ярдов. За мгновение наступила резкая тишина, точно выключателем щёлкнули.

Над палубой пронёсся мой вопль – полный отчаянного ужаса. Я отступила на полшага – в тщетной попытке спастись. Таран вонзился драконьими зубами в корпус шхуны. «Буревестник» изогнулся, как насаженная на вертел тушка. Звенящий хруст дерева. Пиллерсы, стрингера, бимсы, переборки, колонны мачты – ломались, как тростинки; гигантский корабль давил палубы, будто волны. Считанные секунды: со шхуной было покончено. Словно клинок, галеон точным ударом рассёк судно надвое и растворился во тьме.

От удара меня отшвырнуло на спину, как щепку. В глазах заискрило. «Буревестник» – то, что от него осталось, – шёл на дно. Между двумя частями шхуны кипело море, до жути похожее на разинутую пасть Кракена. Корма поднималась вверх. Тело безвольно заскользило по палубе. Я попыталась за что-нибудь ухватиться: рука зацепилась за край люка. В ушах стоял гул, намешанный из грохота и человеческих криков. Я уцепилась двумя руками, чтоб сделать рывок. Взгляд едва успел оторваться от палубы; с юта кубарем полетел матрос, сбивая меня, как кеглю в боулинге. Собственный вопль ударил по ушам.

– Держись! – Уитлокк подхватил меня под локоть. Пальцы впились в его запястье мёртвой хваткой. Джеймс с трудом держался за обрывок каната у грот-мачты.

Огни погасли, месяц отгородился от зрелища плотным облаком, словно веером. Увидеть что-то дальше нескольких ярдов было невозможно – только слышать отчаянные крики. Обломок кормы повело на бок. Феникс забрался на мачту – словно гвоздь, воткнутый в стену, – подтянул меня. Я с трудом соображала. В голове билась отчаянная мысль: что все это ночной кошмар, что это происходит не со мной, что такой жути не бывает!

– Диана! Надо прыгать! Надо перебраться к фальшборту и прыгать! – закричал Уитлокк, пытаясь заглушить стон погибающего судна.

– Ч-что?! Нет! Нет! – отчаянно замотала я головой.

– Ты должна! Нас утянет на дно!

Не дожидаясь моей реакции, Феникс схватил меня за руку, столкнул с мачты и разжал ладонь. Не успел мой крик стихнуть, доски фальшборта хрустнули по рёбрам. До воды несколько ярдов – что снизу, что до борта, на который кренилась корма. Уитлокк прыгнул почти следом. Треснувшая балка под ним с хрустом рухнула, я едва успела поймать его руку, при этом сама чуть не сорвалась. Феникс тут же ухватился за борт. «Быстрее!» Я поднялась по фальшборту вверх, как по неправильной лестнице, поравнялась с трескающейся грот-мачтой. Из трюма выбрался штурман, Филдс, и массивным прыжком сиганул на фальшборт, чуть не размозжив мне лицо носком сапога. Что-то гулко хрустнуло над головой. Я едва успела прижаться к борту. Вниз летел бизань-трисель, сгребая стеньгами всё на пути. Гафель бахнул совсем рядом по борту. Филдс кратко вскрикнул. Парус ухнул в пучину, увлекая моряка за собой.

– Дже!.. – закричала я, оборачиваясь. Сердце зашлось. Ни на мачте, ни у фальшборта его не было. – Джеймс!

Крик перешёл в кашель. Из трюмного люка валил дым. Корма зависла, как поплавок, и в её недрах пробивался огонь. Что-то заставило действовать, может, воспоминания с просмотра «Титаника». Как насекомое, я поползла всё выше и выше, перебирая руками по планширу, отталкиваясь ногами от шпигатов. «Надо прыгать!» – неустанно звучал в голове голос Уитлокка. Страх хлыстами гнал вперёд. Забурлили пузыри. Корма пошла вниз с новой силой. Я перемахнула через перила, зажмурилась и оттолкнулась от палубы, чтобы упасть как можно дальше. Волны сошлись над головой, оглушая на несколько секунд. Вода мгновенно попала в нос, от соли запершило в горле. Жадно глотнув воздух, я гребла прочь от судна: обломок лёг на правый борт, и бизань-мачта со стоном рухнула в море, точно секира, в нескольких ярдах от меня. Волны били в лицо. В растерянности я обернулась. Ничего не было видно. Никого. Лишь пробивающееся сквозь трещины пламя. В надежде найти хоть кого-нибудь, я повернула обратно к шхуне. В ту же секунду оглушительный взрыв разорвал окрестности.

В себя я пришла ярдах в десяти от поверхности. Глубокий вдох – и вместо воздуха жгущий солёный эфир. Тут же распахнулись глаза. Руки рассекали морскую толщу, в попытке вовремя вытолкнуть тело из-под воды. На поверхности, подсвеченной горящими обломками, колыхались волны; на глубине было спокойно и потусторонне тихо. Не помню, как вынырнула, как кислород заполнил измождённые лёгкие, как с помощью кашля организм пытался избавиться от солёного налёта, ибо мной руководили инстинкты, заложенная природой программа по сохранению собственной жизни во что бы то ни стало. Не успела я бросить первый осмысленный взгляд, чьи-то пальцы впились в плечи, насильно загоняя под воду. Вырвался нестройный рой пузырей – умчался, растворился, как очередной шанс спастись. Я отчаянно барахталась, мельтешила руками по воде, но, казалось, напрасно. Скинуть с себя человека удалось, лишь нырнув из последних сил. Со страхом я вынырнула на поверхность, хватаясь за кусок палубного настила. От кормы «Буревестника» не осталось ничего, а его бушприт нехотя заглатывало море.

– Хватайся! – гулко прилетело из темноты.

Я обернулась. На волнах покачивался обломок мачты, а вокруг него, как прибившиеся буйки, держались немногие выжившие. Руку мне протянул старик Барто. Обхватив уцелевший на мачте трос стальной хваткой, я обессилено уткнулась в дерево. Стук сердца разносился по всему телу беспокойным набатом. В голове царил опустошающий хаос – сотни голосов, тысячи мыслей, в душе – холод исступления, жгучий страх и бессильное сожаление, остатки тщедушного желания: проснуться. Но кошмар и не думал так скоро заканчиваться.

– Что… Что это, черт нас забери, было? – первое, что я расслышала.

– Корабль, – на автомате, хрипло выдохнула я и решилась поднять голову. – Призрачный… галеон. Он… следил за нами. – Я не видела, но знала, в пиратских взглядах отражался тот же страх, что сковывал меня. Страх, что убийца может вернуться. Но куда ужаснее было то, что никто из моряков корабль-призрак не видел.

Собственным глазам не хотелось верить. От погрязшего в застое путешествия осталось лишь воспоминание, всё меньше кажущееся реальным. Четверых выживших человек, цеплявшихся за отмершую часть их судна, окружала тёмная равнодушная ночь, и шипящий на обломках огонь рисовал адскую подсветку места побоища. Чуть надорвалось облако, выпуская рассеянный неясный лунный свет.

– Где остальные? – Рассудок брал верх над истерикой, мысли перестали мельтешить в хаотичном порядке. Я завертела головой. – Джек! Эй! Мы здесь! Джеймс! – с мольбой взывала я. Барто и двое моряков – один с «Жемчужины», другой с «Мести» – решили дополнить моё отчаянное соло. Сначала каждый из нас звал близких друзей, затем – хоть кого-нибудь. Взгляд скользил по морю, волны ненавязчиво относили нас прочь от места крушения. Скопилось немного сил, я отпустила спасительную мачту и поплыла к эпицентру, периодически останавливаясь, чтобы вновь повторить короткий список: – Джеймс! Элизабет! Джекки! Барбосса! – За спиной раздалось радостное бульканье: на мачту выполз всклокоченный Бойль. – Люди! Отзовитесь! – продолжила я.

Со стороны послышалось что-то, заплескалась вода. Я бросилась туда, попутно разгребая обломки. На волнах покачивалась угловатая часть корпуса с остатками сетей и под ней, точно улов, кто-то барахтался.

– Сейчас! Сейчас! – заторопилась я. Распутывать снасти и держаться над водой оказалось сложно. Я даже не думала о том, что утопающий может потянуть меня на дно следом, как случилось недавно. Наконец сеть удалось отцепить. – Барбосса?! – удивлённо и разочарованно воскликнула я. Старый пират хрипло отхаркивал воду, зацепившись когтями за деревяшки. Выглядел он как избитая бродяга, попавшая под дождь, несуразно и отчасти жалко, ибо деревянный протез, норовивший всплыть, превращал грозного шкипера в неумелую балерину. Пока капитан приходил в себя, выжившие пираты по очереди отделялись от мачты, злобно молотили по воде в попытке отыскать соратников. – Джек! Ты видел Джека? – с надеждой спросила я, едва слегка обезумевший взгляд пирата сфокусировался на мне. – Джеймса? Элизабет? – В ответ Барбосса молча и хмуро покачал головой.

Море засеребрилось луной. Последние горящие обломки с шипением пошли ко дну. Я продолжала кричать, взывать, молить, плавая от одних деревянных частей к другим. Барто удалось отыскать двоих пиратов под огромным полотнищем паруса. Я уже почти не чувствовала рук, вступила горячка, дышалось всё труднее. И вдруг на мой умирающий безнадёжный зов отозвался знакомый голос.

– Сюда! Мы здесь! – Я обхватила кусок стеньги и замахала свободной рукой.

– Диана! – Совсем рядом, близко, реально. Ищущий взгляд заметался по холодно светящемуся морю. – Диана! – вновь прозвучало, но уже за спиной.

– Боже, Джеймс! – вскрикнула я; нас накрыло волной. – Я… Я думала, ты погиб… – Задрожали губы. Джеймс начал что-то говорить, поддерживая меня под локоть, но я ничего не слышала. Взгляд застыл в его глазах. Разум пытался отгородиться от приносящей боль мысли, возводил хрупкую стеклянную стену, но душа леденела, тяжелела, тянула на дно.

Обломок грот-мачты неуверенно балансировал на волнах. Нас относило всё дальше. Последние окрики стихли две четверти часа назад, и над уцелевшими повис купол скорбящего молчания. Двенадцать человек. Из Порт-Хауэла отправилось двадцать пять. «И это всё?» – наверное, возмущённый вопрос Барбоссы эхом звучал у каждого в голове. Капитану «Мести Королевы Анны» повезло больше остальных: из его пяти человек спаслись четверо. Уитлокк потерял двоих. Судьба Элизабет и моряков с «Летучего Голландца» оставалась неизвестной. Как и Джека Воробья. Словно айсберг, нарочно погружая чувства и мысли в лёд, я безвольно плескалась вдоль мачты, запустив руку под канат. Казалось, что стоит только дать мысли зазвучать в голове, как она станет реальностью. И сделать ничего нельзя было, лишь тихо плакать от бессилия, благо, что слезы мешались с брызгами волн.

Вряд ли можно было трезво рассудить, чья участь оказалась печальнее – тех, что пошли на дно, или нас, обречённых на медленную мучительную смерть. Ни к чему тешить себя иллюзиями. Мы потеряли всё. Корабль. Пищу. Оружие. Карты. Друзей… Рандеву с неизвестностью не могло обещать чего-то хорошего. Многие были ранены. Море уносило прочь, оставляя багровый след, зазывая изголодавшихся акул. Как дать отпор, когда едва держишься на плаву? Когда немеют конечности? Когда нутро заполняет бессовестное эгоистичное желание: отпустить трос и спокойно встретиться с бездной? Без ожидания, без боли.

Во тьме лиц не разглядеть, не считать сожаление, страх, отчаяние и злость. Остаётся только слушать: вдохи, кашель, стоны. Вслушиваться, посвящать этому безыскусному ритуалу всю себя, лишь бы не слышать собственный внутренний голос. Голос практически объективной истины. Всплеск трезвого рассудка. Ненавистный и отрешённо спокойный. Констатирующий. Зона Треугольника не выдумки. Факт. Ты пыталась предупредить. Факт. Никто тебя не послушал. Факт. Ты из трусости смирилась. Факт. Всем планам конец. Факт. Теперь ничего не поделать. Факт. Не вернуть время. Факт. И ты поверишь в то, что сейчас не хочешь осознать. Ты потеряла его, потеряла Джека. Навсегда. Ибо в мире нет места чудесам, а только проклятью. Ф-А-К-Т.

Как и положено, позднее сожаление подкреплялось всплывающими в памяти словами, к которым в своё время стоило прислушаться. И теперь они звучали голосом Уильяма Смолла. Бывший капитан не мог знать наверняка, что ждёт на пути к «Эфиру власти», как не знал, где находится условное место, но каждая его проповедь, что он неустанно вливал в мои уши каждый божий день на борту «Бонавентуры», казалось, сводилась к чему-то вроде: «Камень не отыскать никому, ибо место, где он спрятан, находится «на грани жизни, где-то ближе к смерти». Доказательств тому не было, лишь эхо полузабытых легенд. До этого дня. Позлорадствовал бы, наверное, пожилой служака, поязвил на тему неверия. А теперь-то, что уж…

Забытьё подступило внезапно, прервав бессмысленные рассуждения. В грёзах всё было полярно иначе: вместо моря – песчаный берег острова, вместо бьющих пощёчины волн – тёплые ладошки солнца, вместо болезненных вздохов – шум игривого ветра, вместо отчаяния – умиротворение. Это был мой остров. Тот самый, что Джек Воробей на правах Барона Карибского моря и просто удачливого пирата презентовал мне, кажется, целую вечность назад. Это был тот самый день. Бездельный, развесёлый, не обременённый необходимостью постоянно оборачиваться в опаске. Довольно странно, но я понимала, что это лишь иллюзия, оттого с жадностью впитывала в себя ту лёгкость, жизнерадостность и счастье, что витали тогда в атмосфере. Что-то светлое заполняло клетки тела, призывало истерзанную душу к миру, давало вроде как неуместную надежду. И я поняла, что хочу повторить тот самый день, но наяву, в реальности. Я поняла, что не могу сдаться.

Что-то захрипело над ухом. Я резко распахнула глаза. Билли Ки, штурман Джека, едва не ушёл под воду: серьёзная рана в ноге сильно кровоточила, отбирая у моряка силы. Барто вовремя успел вытянуть того на поверхность. Серел рассвет, разгоняя туман. Вдалеке, аккурат на топе спасительной мачты, маячила фигура в баркасе.

– Г-г-лядите, – пристукнула я зубами, уверенная, что это лишь мираж.

По очереди головы медленно обернулись. Лодка и не думала растворяться.

– Шлюпка? Это шлюпка? – взволнованно засипел Бойль.

Я оживилась. Галлюцинация не галлюцинация, если ты видишь её не в одиночку.

– Там человек, человек в баркасе! – подключился Уитлокк.

Это видение пробудило в каждом из нас угасшую жажду жизни. Пресловутая надежда на чудесное избавление от участи акульего корма трансформировалась в небольшую лодку и одинокую фигуру на её борту. Зазвучали первые крики – хрупкие, оттого неуместные в холодном утре. Вера, что ещё не всё потеряно, разжигала огонь в душе, он грел тело, кипятил кровь, и голоса звучали всё громче и яснее. Человек заметил нас, привстал, чтоб лучше разглядеть. Бойль умудрился забраться на мачту и теперь, балансируя, как заправский циркач, вовсю мельтешил руками. Шлюпка вильнула носом на гребне и направилась к нам – крайне медленно. Стоило баркасу чуть приблизиться, стало понятно, почему – вёсел у гребца не оказалось. Солнце показалось из-за горизонта, сбрасывая туманную рябь. Я впилась взглядом в человека. Эмоции, чувства, слова смешались с воздухом и застряли в горле.

Барбосса сощурился, укрываясь рукой от солнца.

– Невозможно… – ошарашено выдавил капитан.

Я так боялась обмануться, молилась, и скрипучий голос пирата подтвердил, что мольбы услышаны.

– Дже-е-е-ек! – во всё горло завопила я. От радости выпустила канат и тут же с головой скрылась под водой. Уитлокк вытащил едва ли не за шкирку. Я отфыркивалась, смеялась и вновь звала кэпа. И уже не думалось ни о чём, суетливыми молекулами мельтешила лишь одна мысль: «Живой!». Дожидаться приглашения я не собиралась и, собрав крупицы сил, погребла навстречу пиратскому Ною. Волны подгоняли шлюпку, а меня, напротив, оттаскивали, сбивали с пути, точно, как секьюрити у какой-нибудь важной персоны. Капитан Джек Воробей был собой бесконечно доволен: статная фигура победителя сияла ярче, чем солнце, её освещавшее. Даже когда баркас в очередной раз нырнул с гребня, едва не сбросив единственного пассажира, Джек в своей обыденной манере сделал вид, мол, всё так и надо. Сердце колотилось бешено, отдаваясь дрожью во всем теле, но даже отхаркиваясь от солёной воды и окончательно раздирая измученное горло, я никак не могла стереть с лица неуместную, чертовски неуместную улыбку.

– А ты нетерпеливая, цыпа, – с усталой иронией заметил кэп, помогая забраться в шлюпку. Кости грохнули по днищу, и вместо ответа донёсся какой-то снисходительный хрип. С минуту я молча лежала на спине с закрытыми глазами и делала вид, что никак не могу отдышаться. На деле же власть над разумом захватил неуправляемый эмоциональный фейерверк, и появилась опасность брякнуть что-нибудь глупое и неуместное. – И это всё? – вдруг прозвучал голос Джека. Прозвучал так, что моментально испарилась вся радость, счастье ссохлось до размера незначительной погрешности. Стало горько, больно и стыдно. Кэп Воробей, – за милю озарявший всех своим безразличием, зачастую намеренным и искусственным, – то ли не смог справиться, то ли не счёл нужным делать этого с неподдельным, абсолютно искренним непониманием.

Я села, поджав ноги. Колыхающиеся над морем одиннадцать голов, облепившие гигантский обломок, смотрелись жалко и несуразно, как грибные шляпки на стволе исполина.

– Мы пытались, искали выживших… – Голова опустилась вниз. Перед глазами заискрила в лунном свете оскаленная драконья пасть. Джек глянул в мою сторону, но промолчал.

Утлая лодчонка, окутанная гробовой тишиной, напоминала больше ладью Харона, чем ковчег Ноя. Мокрые, как крысы, озябшие, уставшие, напуганные и злые от беспомощности мы поминали погибших разрозненным скрипом зубов и мрачными косыми переглядками. Имели ли мы право или шанс радоваться дарованной жизни? Имея – ничего.

Первым тиски молчаливой безысходности решился разжать Барбосса: и вроде бы ни следа не осталось от его спеси, горделивой самоподачи и взгляда сверху вниз, но выглядел старый разбойник в разы лучше даже его бравых подчинённых. Ибо тело закалить проще, нежели душу.

– Чёртов морской таракан! Как тебе удалось? – Шкипер толкнул Джекову ногу своей деревяшкой.