Текст книги "Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)"

Автор книги: Foxy Fry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 65 страниц)

Астор Деруа перевернул часы и опёрся локтями на стол.

– Наш уговор касался обеих частей Эфира, так что не смейте меня в этом упрекать, мадемуазель. Снова хотите торговать? – приподнял он брови. – Но теперь вам нечего мне предложить.

Я широко заулыбалась, разводя руки в сторону.

– Вам всё ещё нужна другая часть камня, а мне – свобода.

– А как же пираты? – оживился Деруа, при этом лицо его покрыла участливая заинтересованность, очевидно, это значило, что мерзавец пребывает в отличном расположении духа.

– О, – я повела глазами, – я сменила приоритеты! Видите ли, глупо променять бесценные истины, что дарует камень, на бравурные пляски, абордажи и разгульную жизнь, хоть в этом и была своя прелесть. Это всё мелочное. Вместе, используя «помощь» наших друзей, мы отыщем вторую часть. Часть камня, что некогда принадлежал морской богине! Это – вечное!

Деруа скривил губы.

– Мне это не интересно.

Я растерянно моргнула.

– Но вы же сами хотели…

– Зачем? – ровно спросил француз.

– Сила, что дарует Эфир, для неё не существует преград, и с её помощью человеку подвластно великое.

– Великая сила? – задумчиво переспросил Деруа. – Скорее, великая опасность. Мне ни к чему это могущество – сказки оно или нет. Тогда мне было любопытно проверить ваши слова, ваше упорство, и результат вышел ожидаемым. Всё, что мне нужно от камня, – сам камень. И я его получил.

– На черта?..

– Веками! – вскричал Деруа, заставив меня нервно схватиться за подлокотники. – Эта проклятая вещица обрекла на нищенское униженное существование поколения моих предков! Лишь за то, что им не удалось добыть обещанный королю артефакт. И те, кого король считал ближайшим окружением, кому даровал титул и земли, стали никем! Презираемой чернью, не отличимой от грязных простолюдин! Вот она, власть! Вот причуда тех, кто имеет всё! Но я поклялся, что найду камень, что король вынужден будет произнести при всех моё имя и имя моих предков и не с презрением, а с благодарностью! Я принесу ему этот проклятый камень, истинный яд, восстановлю честь семьи и буду наблюдать, как они все сгорают из-за своего желанного сокровища! И пиратское отродье, из-за которого камень был украден, будет разорено… Уже разорено! Сгорят не только их корабли, но и их города. В погоне за наживой вы так забавно перегрызаете друг другу глотки под песни о братстве!..

Сложившийся в голове образ жадного до власти, легендарной силы и мощи алчного и бескомпромиссного служителя своего короля трескался, точно древний саркофаг, являя нечто иное и, в данный момент, куда более страшное. Подступала паническая растерянность. Меч Барбоссы так и не попался на глаза.

– А что же Анжелика? – поинтересовалась я не только из любопытства. – Вы привели её к архипелагу, действовали сообща и что же теперь?

– Эта мадемуазель имеет надежду принести камень своему королю и получить прощение… – пренебрежительным тоном отозвался Деруа. – Ха! Именно испанские каперы напали на корабль моего предка, всего в дюжине миль от французских территорий. Испания не получит камень, а пиратку вздёрнут… Ирония! – Его лицо исказило подобие улыбки. – Как видите, я получил уже всё, что хотел. У вас всё ещё есть что мне предложить?

– Всё то же. Вы добыли то, что было смесью старых легенд и реальных свидетельств. Но вообразите, что вы получите, представив миру – заметьте, не одному королю, – то, что даже для мифов звучало сказочно? – Деруа фыркнул. – С вашей помощью или нет, я отыщу его. Наши мотивы не такие разные. Мне не нужен камень. Мне нужно убедиться, что он – целый, единый – существует, что легенда об утерянном украшении морской нимфы не просто красивый рассказ, и, учитывая то, что я видела, куда мне удалось заглянуть за прошедший месяц, я не сомневаюсь, что найду его. – Француз смотрел ровно, периодически слегка прищуриваясь, не моргая. – Вы знаете, камень что-то цепляет внутри человека, и потом от его зова, от Зова Моря, не уйти. Он не отпустит. И мы должны, обязаны откликнуться на этот зов. Подумайте, что, если не подобное свершение, оставит ваше имя в веках?

Астор Деруа поднялся, направляясь к окну, и тогда я увидела гигантскую чёрную саблю, что крепилась справа на поясе, а значит, предназначалась не для битвы правши. Я подалась вперёд, чтобы предпринять нечто глупое и неожиданное, но француз резко обернулся:

– Я не верю вам, – развёл он руками. – И считаю, что истинная мудрость, а значит, и сила в умении вовремя остановиться. И всё же, поскольку ваша жизнь для меня ничего не стоит, я готов испытать… – Он не закончил, внимательно присматриваясь ко мне. Я нацепила вежливую улыбку. – Однако, мне нужны доказательства. – Капитан позвонил в колокольчик, моментально явился офицер. Приказ по-французски прозвучал так же быстро. – Ответьте, мадемуазель, – странно выделив обращение, проговорил Деруа, – за что вы так рьяно и при этом неумело пытались убить эту испанку?

Последовала искренняя в своей презрительности усмешка.

– Это личное, мсье. Но, если честно и вместе с тем кратко, – я её ненавижу.

Деруа издал что-то похожее на смешок и закивал головой, точно услышал то, что предполагал. Он взял со стола хрустальный бокал, поднял к окну, наблюдая, как свет переливается в гранях, плеснул вина и выпил большим глотком. Послышались шаги, звон цепей, и в каюте появился Джек, закованный по рукам и ногам, в сопровождении двух солдат. Обращённый ко мне взгляд заставил внутри всё сжаться: такой и полагался «предателю».

– А я уж не думал, что удостоюсь подобной чести. – Кэп отвесил карикатурный поклон.

Я медленно перевела вопросительный взгляд на Астора Деруа. Он подошёл к комоду, а затем протянул мне мушкет:

– Убейте его.

Надо было ответить. Немедленно. Пусть сердце зашлось, пусть отчаянно хотелось взглянуть на Джека в поисках подсказки и поддержки, пусть самым явным было желание всадить пулю именно в лоб Деруа, а там будь что будет…

– Здесь? – холодно сорвалось с губ.

Деруа обвёл быстрым взглядом каюту, задержался на ковре у стола и двинулся ко мне, поправляя шейный платок.

– Non, вы правы. Вывести. – Солдаты вытолкали пирата вон. Француз галантно указал на дверь: – После вас, мадемуазель. – Он стоял близко. Так близко! Можно было дотянуться, выхватить саблю, бежать. С каждым мгновением промедления взгляд чёрных глаз становился всё напряжённее. Я молча вышла на пустующую палубу, и едва наши с Джеком взгляды встретились, мы оба поняли, что и как делать. – Прошу, – Деруа протянул пистолет.

Я напрягла руку до побеления пальцев, чтобы скрыть дрожь. Оружие тяжело легло в ладонь. Солдаты замерли по обе стороны от капитана Воробья. Я шагнула к нему. Астор замер за моей спиной.

– На колени. – Джек громко фыркнул. Его заставили. – Будет последнее слово? – вглядываясь в ромовую радужку, отстранённо спросила я.

Джек Воробей растянул коварную улыбку.

– Не промажь.

«Не сомневайся». Палец лёг на спусковой крючок. Опухшая ладонь буквально впилась в рукоять. Когда дуло указало точно в сердце, кэп едва заметно кивнул. Я мгновенно развернулась, дуло заглянуло в лицо французу, и спустила курок. Раздался щелчок, точно кто-то языком цыкнул. Со снисходительным одобрением. За спиной поднялась возня. Тут же, не давая опомниться, я метнулась к Деруа, пальцы зацепили холодный эфес меча. Мощный резкий удар наотмашь смёл меня на палубу. Во рту стало солёно от крови.

Деруа навис надо мной с победным оскалом.

– А как же наш уговор? – театрально удивился он.

– Ты убил Джеймса! – с яростным криком накинулась я на него. Деруа ловко увернулся, ударил по спине, выбивая воздух. Одной рукой я схватила его за плечо, другая поймала эфес меча, металл тихо зазвенел, покидая ножны. Француз тут же перехватил мою руку. Мощный удар коленом в живот будто перевернул все внутренности, мигом замутило. Сильные пальцы Деруа впились в шею, едва не ломая позвонки. Я только царапнула его ногтями по лицу, он впечатал меня в палубные доски, словно мешок.

– Ха, значит, не всё равно… – прилетело насмешливо, пока перед глазами расползалась темнота. Не успел взгляд сфокусироваться, я подорвалась в новой попытке разорвать его голыми руками, ведь говорил во мне не разум, не умения, не расчёт, а кристально чистая, неразбавленная, а потому слепая ярость. Наградой за это стал удар сапогом под рёбра. Пока я корчилась от боли, Деруа склонился, ухватил меня за подбородок и заставил глядеть в его смеющееся лицо, в полные садистского наслаждения чёрные глаза. Плевок кровью остался на манжете. Я безвольно рухнула на спину. Горло сдавило – француз наступил сапогом, постепенно надавливая всё сильнее.

– Чтоб… ты сгнил… в забвении! – прохрипела я. Погружаясь в тьму, взгляд поймал Джека Воробья, что был придавлен к палубе несколькими солдатами. Искры в глазах, если бы ими можно было ранить…

Карцер заполняла кромешная тьма. И это было к лучшему. Я слышала Джека, а он пытался услышать меня. Вонь плесени не ощущалась, её заменял устойчивый запах сырости, намешанный с гарью – трюм «Чёрной Жемчужины». От этой мысли вроде стало легче. Тишину, пробирающую до дрожи, разбавлял шум крови в голове – какой-то неправильный, совсем не похожий на шёпот моря, когда подносишь раковину к уху.

– Диана? – От меня остался бесчувственный мешок костей, так что Джеку не суждено было услышать отклик.

– Джек, ты? – вторгся осторожный вопрос.

Со стороны Воробья донёсся шорох.

– Гиббс! Ах ты старый чёрт! Выбрался всё-таки!

– Ну, – протянул старпом, – нет вообще-то. Я в камере. Как и все остальные. – Загудели низкие голоса. Послышалось разочарованное сопение. – А вы как здесь? Чего они нас сюда перевели? – заволновался моряк.

Джек Воробей, судя по ёрзанию и позвякиванию цепей, уселся у решётки. Все пленники молчали. Вопрос Гиббса так и остался без ответа, возвращая карцер в мрачную тишину. В кромешной тьме, где единственным свидетельством того, что ты не оказался на краю Вселенной, служило чужое дыхание, «Жемчужина» походила на сгинувший корабль, неприкаянный призрак, что с неупокоенной командой скитался по морям в поисках невозможного спасения. Быть может, это и был план Деруа? Обречь нас на одиночество? Пока от жажды, голода и тьмы не начнём терять рассудок? Пока в кровь не сотрём руки, пытаясь выбраться из-за решёток?

Слёзы, – которых, казалось, не осталось, – заскользили по щекам. Никогда в жизни так не плакала: тихо и спокойно, будто бы боясь нарушить тишину, боясь быть услышанной.

Что-то стукнуло над головой. Затем снова и снова. Застучали сапоги. Джек звякнул цепями. Топот сменился частым грохотом, будто протащили что-то тяжёлое. Поскрипывали доски, что-то падало, сквозь редкие щели просыпалась пыль и обрывки французских фраз.

– Ох, не к добру это, – через какое-то время с досадой проговорил Гиббс, явно что-то распознав.

– Порох… – как-то обречённо выдохнул кэп.

Голоса забормотали, загудели – взволнованно, нестройно, с надеждой обращаясь к капитану. Их прервал смех: хрипловатый, приглушенный и оттого более жуткий, будто потусторонний. Затем из темноты донеслось:

– Француз любит красивые зрелища. Взорвать такое судно – чем не красивое зрелище?

Я впервые двинула головой, разлепляя опухшие, склеенные кровью губы. Потому что голос сулил невозможное.

– Барбосса? – Вопрос прозвучал хрупко и так похоже на поскрипывание стекла под гвоздём.

– Барбосса?! – подхватил Джек, громыхая цепями о решётку. – Что ты тут делаешь? – возмутился он, будто Гектор заявился к нему в каюту с утра пораньше.

Капитан «Мести королевы Анны» снова рассмеялся.

– Расплачиваюсь за то, что прислушался к тебе, когда ты убеждал меня, что девчонка не опасна. Ну что ж, теперь мы все буквально и фигурально в одной лодке. Надеюсь, ты доволен.

Мне бы стоило удивиться, но сил на это не осталось. Я приняла как должное, что тот, кого я считала мёртвым от моей руки, теперь радовался пусть и странному, но восстановлению справедливости.

Капитан Воробей же был иного мнения.

– Если бы кто-то не профукал и Меч Тритона, и корабль, никто не сидел бы сейчас здесь! – парировал он.

– Джек, Джек… – с наставнической улыбкой в голосе протянул Гектор Барбосса. – Знаешь, я дожил до тех лет, когда на пороге смерти не ищешь виновных. Ты, давай, импровизируй. Я же готов пойти ко дну со своим кораблём.

– Это. Мой. Корабль, – безапелляционно заявил Джек. Барбосса счёл достаточным ответить философской усмешкой. Через минуту шумного молчания Воробей спросил: – И как ты попался?

– Подружка разве не рассказала? – отозвался Барбосса. Я рвано выдохнула. – Она сбросила меня за борт. – Почему-то в голосе шкипера прозвучали весёлые нотки, точно его забавляла ситуация. – А второй бриг француза выловил из шторма. И знаешь, Джек, если бы…

Приближался частый топот. В глаза ударил свет фонаря, ослепляя. Несогласно заскрипели петли в решётках. Меня подхватили под руки и потащили куда-то, считая коленями ступени трапа, следом Джека. Никто не упирался, и вот уже предвещающий наступление вечерней прохлады бриз прошёлся по свежим ранам.

– Бойль?! – Взгляд наткнулся на него сразу же, едва сапоги скользнули по доскам верхней палубы. В голову хаотичным потоком хлынули картинки, как в стереоскопе: все те «невинные» бессмысленные разговоры, «случайные» моменты, вопросы «невзначай», «недоразумения», за которые никто не был в ответе. И один-единственный выстрел, перевернувший всё вверх дном.

Матрос мотнул головой в сторону кормы. Я пыталась вывернуться, пока нас вели на полуют, но только пробудила новый очаг боли. Без излишних церемоний и каких-либо трудностей солдаты приковали нас к бизань-мачте по обе стороны, так что, когда я приземлилась на колени, руки оказались подняты над головой.

Бойль поднялся следом, придирчиво оглядел сначала мои кандалы, потом подступил к Джеку:

– Encore, – и следом Воробей недовольно зашипел: «Я тебе что, шкура для выделки?».

– Бойль! – с хрипом прикрикнула я требовательно. Он нехотя, но всё же подошёл, смерил суровым взглядом сверху вниз. – Как ты мог? – пронзая его взглядом, процедила я.

Он повёл челюстью из стороны в сторону.

– Я выполняю приказ своего капитана.

– Джеймс Уитлокк был твоим капитаном, паскуда!

– Нет! – огрызнулся Бойль. – Никогда.

– Ты предал его, предал своих братьев! После всего, что он для тебя сделал!

Моряк резко склонился надо мной, рукой упираясь в мачту.

– Я его об этом не просил, – выплюнул он. – Они все – кучка безмозглой матросни! Неблагодарный скот! Им не понять, что капитан должен быть суров, что его слово – закон, а когда иначе, то, считай, корабль пропал. И они заслужили свою участь, ясно тебе!

Заскрипели зубы; я прожигала его полным ненависти взглядом, не в силах что-либо сделать.

– Я бы с радостью посмотрела на твой бесславный конец!

Бойль ухмыльнулся.

– А выйдет наоборот, – и добавил, прежде чем уйти, презрительное, насмешливое: – Мисс.

И только тогда, глядя ему вслед, я заметила ещё более чёрную, чем доски палубы, дорожку пороха, что поднималась на полуют от шторм-трапа по планширу с одного борта, через доску к палубе, проходила в дразнящей, но недосягаемой близости и спускалась у другого, чтобы потом, наверняка, нырнуть вниз, к щедро переброшенным с «Людовика» бочонкам.

– Забавно, – грустно улыбнулась я, – там, в другом мире, я хотела, чтобы после смерти мой прах развеяли над морем, и вот последняя воля исполнится в точности.

Воробей дёрнул цепи, и трое оставшихся караульных тут же подняли штыки.

– Рад, дорогуша, что ты не теряешь оптимизма, но я всё-таки предпочёл бы отодвинуть исполнение подобного желания как можно дальше. – Через несколько секунд тишины, в которой каждый молчал о своём, Джекки спросил: – Как думаешь, уже время для сожалений?

Я обернулась, чтобы взглянуть на него, но боль в рёбрах не дала распрямиться.

– Я… – С трудом удалось протолкнуть ком в горле. Взгляд застыл на тёмных пятнах крови на коленях. – Я пытаюсь удержать дыхание, чтобы голос не звучал так жалко, и всё же… Знаешь, пусть всё будет так. Я не хочу, чтобы всё кончилось. Разве что этот бесконечно долгий день, но… Я не жалею, Джек, не об этом моменте, потому что мы разделим его на двоих. – Я поднялась на слабых ногах, прочертила взглядом линию горизонта. – Кругом меня мечта, которая стала реальностью! – Я шагнула к фальшборту; опадая, звякнули цепи. Волнующееся море устремилось к горизонту – лазурное, бирюзовое, сапфировое, слепящее бликами, сверкающее лучами солнца, ярче чистейших драгоценностей. Где-то там, неимоверно далеко, на краю этой бесконечности занималась гроза: небо растворялось в воде, поднималось молочным туманом, а здесь, над топами мачт, по сочной синеве ползла лёгкая дымка облаков. – Теперь я понимаю… «Свобода прекрасна, покуда есть, с кем её разделить». Всего этого – шума прибоя, непокорного ветра, ночных песен, звёзд, что будто бы можно сорвать рукой, тысяч и тысяч пройдённых миль, россыпей золота и драгоценностей, моментов триумфа… Чёрт, даже если бы я могла объять мир! Этого было бы мало. Потому что не с кем разделить. И этот самый момент, с тобой, куда дороже! – Я обернулась к Джеку. – Я так грезила о свободе, не до конца понимая, что это. Взгляни! – С воздушной лёгкостью ног я оказалась у края трапа, затормозила, хватаясь за край поручней. Порыв ветра следом, хлопнул в гигантских парусах. Взгляд по невидимой винтовой лестнице взлетел к топу грот-мачты: смольный флаг во всю улыбался беззубым ртом, дразняще полоскал на ветру саблями, предвкушая их сочный звон. Я задорно хихикнула и съехала по перилам, и тут же, предупреждая возможное падение, меня ловко поймал под руку юнга Томас. Засветился широкой улыбкой, собирая щёки складками, засмущался, когда я отвесила наигранный поклон. Загрохотал бас боцмана, и Томми пулей юркнул куда-то в трюм. И солнце слепило над морем, но здесь, на палубе «Жемчужины», взгляд расслабленно скользил вдоль бортов. Гиббс и Барто, отпуская шуточки, сошлись в бою за игрой в кости и собрали плотный круг болельщиков. Я сунула нос из-за спин, стукнули кубики, и следом взорвались голоса: Гиббс с досадой хлопнул себя по ляжке, а Барто, мигом отыскав мою физиономию, внезапно на радостях чмокнул в щёку. Я смущённо отпрянула, заулыбалась. Ветер, забавляясь, взбил волосы, щекотнул прядями шею и умчался ввысь. Широкая дорожка тени подвела к мачте. Я запрокинула голову и, расставив руки, медленно закружилась, и переплетение бесчисленного множества тросов, что тонкими нитями опоясывали рангоут, обратилось в калейдоскоп, заигрывающий с крупицами неба меж канатной паутины. И вот уже чьи-то руки подхватили меня, продолжая этот странный вальс. И лазурь небес оказалась в глазах напротив. Джеймс улыбнулся, выпуская мою ладонь, а я, извернувшись, взъерошила ему волосы. Загудели под сапогами решётки люков, я легко перепрыгнула на палубу, а Феникс провожал меня вопросительным взглядом, подсвеченным тёплой улыбкой. Под раскаты хохота из трюма вывалилась компания во главе с мистером Бэтчем. Кто-то швырнул в руки кружку, булькнул ром, затем стукнули жестяные борта – на радость победителю спора. «Чёрная Жемчужина» всковырнула волну, осыпая всех на палубе фонтаном прохладных брызг. Сапоги самовольно заскользили по мокрым доскам. Руки поймали канат, инерция развернула: я запрыгнула на пушку, затем на планшир, обернулась. Наружу попросился умильный смех при взгляде на засевшего у противоположного борта Барбоссу, что с серьёзным видом предлагал Джеку яблоко, на что капуцин строил рожицы и скакал по своему хозяину. Под ногами шипела пена, взмывала вверх под скрип такелажа. Сквозь толщу кристально-чистой воды проглядывали размытые очертания – то ли подводных рифов, то ли забытых сундуков. Я обернулась к корме: Джек Воробей стоял на мостике, расправив ладони на перилах. – Нет, Джекки, – я спрыгнула на палубу, – спасибо за эту жизнь, что ты вдохнул в меня, за жизнь, которую я прожила – по-настоящему. Так, как не могла и вообразить. За каждый вдох, что знаменовал победу над смертью! – Взгляд метнулся к носу корабля. – «Лучше сгореть, чем угаснуть». Да. – Я вприпрыжку рванула к бушприту, где, встречая ветры и волны, первой бросаясь сквозь шторм, парила на искусных крыльях нимфа с птицей в руке. И думалось, что у самого топа, опережая всех, смогу воспарить и я, забываясь и отдаваясь полностью на волю ветра.

Но с силой рвануло назад. Я раскрыла глаза, поднимая взгляд к пылающим запястьям в кандалах. Джек смотрел на меня из-за ствола мачты с восхищённым опасением. Солдаты замерли, точно оловянные.

– Лучше сгореть, – одними губами повторила я, не сводя глаз с пирата.

По ступеням взбежал Бойль, ускользнул от моего взгляда, затем резко выровнялся, изменился в лице с почтительным: «Капитан». Я тяжело осела обратно на палубу.

Астор Деруа неспешно поднимался на полуют, брезгливым взором осматривая изувеченную «Чёрную Жемчужину».

– Какой-никакой, – обратился он к Джеку Воробью, – но ты вроде как капитан этого… посудины. Так что я позволю тебе пойти ко дну на, – послышалась холодная усмешка, – законном месте.

– О, благодарю! – тут же отозвался пират. – Отсюда как раз отличный обзор на твой полыхающий рундук с парусами!

Деруа сипло рассмеялся. Затем шаги направились в мою сторону. Его присутствие разжигало костёр ярости – ярости бессильной, поэтому в ней сгорала я сама. Наручники резали запястья. Француз заложил руки за спину и слегка запрокинул подбородок.

– Comment drôle, – заговорил он, обращаясь куда-то в море за кормой, – я сказал твоему приятелю, что верну свой корабль или обращу в пепел вместе с ним. – Насмешливый взгляд на бесстрастном лице сполз ко мне. – Видишь, слово я держу. – Мои потемневшие от гнева и ненависти глаза его только позабавили. – Ah oui, как ты тогда сказала? «Примите предложение или пиратская песнь станет вашим реквиемом»? – Деруа бегло огляделся. – Что ж, теперь стоит спеть что-то для себя, а? Пока есть время.

Глаза застыли на его лице, но глядели сквозь. Я пыталась убедить себя, что, в сущности, такой конец не так уж плох, всё в мире рано или поздно заканчивается, но в душе поднимался трепет, неминуемо трансформирующийся в нервную дрожь. Французы покидали «Жемчужину», неторопливо, скрупулёзно проверяя пороховую ленту. Едва они спустились по ступеням, Джек принялся отчаянно дёргать цепи, кряхтеть, бить ногой мачту, выкручиваться. Деруа, одной ногой став на шторм-трап, бросил быстрый взгляд в нашу сторону и поджёг короткий фитиль, что упирался в порох.

– Зараза, – убитым голосом выдохнул кэп.

Я поднялась. Порох заискрил. «Месть королевы Анны» на пару с «Людовиком» степенно отдалялась от «Жемчужины», чтобы все, кто были на их бортах, могли любоваться зрелищем из безопасного издалека.

Сердце стучало всё чаще, всё громче. Дышалось всё труднее. Порох сгорал с невероятной скоростью, с шипением искры прошлись по доске – с планшира на палубу, устремились мимо, под какой-то всё ещё неверующий взгляд. Поворачивать голову не хотелось, знала, что эту печальную «эстафету» перехватит пиратский взгляд.

– Э-э-э… Гхм, Диана? – позвал Джек, когда искры помчались вниз. – Раз уж у нас тут такая неминуемая развязка, могу я полюбопытствовать – не то чтобы это так важно…

– Джек?

– Почему я? Почему после всего, что было, имея куда лучший выбор, несмотря ни на что ты упорствовала, почему не отступила?

Я на секунду прислушалась к шипению пороха и улыбнулась:

– Потому что это ты. Морской волк в шкуре трусливого кота. Благородный пират, с которым нельзя быть уверенной в следующем вдохе, в котором постоянно кипит варево из опасливой смелости, эгоистичной преданности, коварной честности и весёлой философии – и всё это под доспехами из бравурного чудачества и безрассудной решительности. Такой же непостижимый, как море, такой же свободный. Потому что это ты – Джек Воробей.

И только после всех слов я нашла в себе силы взглянуть на него. Нас разделяла мачта, так что и руки не протянуть, но карие глаза казались так близко, как никогда раньше.

– Вообще-то… – задиристо начал кэп и усмехнулся, подмигивая: – Звучит убедительно.

Оставались считанные секунды. Мы оба это понимали. И оба понимали, что в таких случаях принято говорить самое важное, да только между нами этого важного было слишком много. В моих глазах стояли слёзы, губы дрожали. Джек выглядел растерянным, будто впервые в жизни попал в ситуацию, когда не знал, как поступить. И хотелось ободрить его, разбить потерянный взгляд искрами задора, блеснувшей спасительным шансом идеей.

– Джек!

Я рванулась к нему, кандалы звякнули, наручники царапнули запястья. Кэп шагнул на встречу, до предела натягивая цепь.

– Мне жаль, дорогая.

И одна эта фраза прозвучала куда правдоподобнее, куда отчаяннее того «другого момента может не представиться», что было произнесено в каюте испанского корабля.

Я уткнулась лбом ему в плечо. Сердце его стучало громко, взволнованно, несогласно.

– Я счастлива в этот момент быть с тобой.

В ответ бархатным голосом, согревающим, укрощающим бурю в душе:

– Это честь для меня.

Я закрыла глаза. Только этот голос, только ощущение тепла не давали окончательно сойти с ума в последний момент. Я прижималась так сильно, растягивая суставы до невероятной боли, сдирая кожу с рук, словно бы это могло изменить неотвратимое… или, быть может, обратить этот миг, единственный миг, в вечность? Но растянувшееся время, мгновения, что казались минутами, лишь превращались в пытку, заставляя едва ли не молить о взрыве, о сметающей, крушащей в пепел всё кругом яростной силе. Поэтому всем своим существом я сосредоточилась на учащённом биении сердца, заставляя окружающую реальность отступить.

Послышался вежливый кашель. Я встрепенулась, глянула Джеку в глаза: в них ослепляющим блеском сверкало ошарашенное удивление, взгляд застыл на чём-то за моим плечом. Кэп прищурился, попытался податься вперёд.

– Прихлоп?!

Я мгновенно обернулась, колени едва не подогнулись. Прихлоп Билл Тёрнер застыл на ступенях трапа, что поднимался на полуют, и неловко поглаживал ладонью перила.

– Простите, не хотел прерывать, это, видимо, был весьма личный момент…

Я моргнула, посмотрела на Джека Воробья, он глянул на меня большими глазами и нервно дёрнул бровью.

– Вот уж не знаю, радоваться ли тебе… – смятённо проговорил капитан «Жемчужины». – Никак спасать нас явился?

Прихлоп беззлобно усмехнулся, поднимаясь на мостик.

– Ну, скорее, не вас, а её, – кивнул он на меня.

В его руке обнаружился топор. Легко отстранив меня в сторону, моряк одним мощным ударом, от которого мы с Джеком подпрыгнули, перерубил цепь.

– Ме-ня? – по слогам прошептала я.

Топор снова звякнул о цепь, и обрубок звеньев хлестнул Воробья по руке. Тот вскрикнул и метнул в бывшего подчинённого укоризненный взгляд.

Прихлоп обернулся ко мне.

– Уилл тебе вроде был должен.

Я понимающе кивнула, хотя в голове звенела растерянная пустота. Билл Тёрнер, перебросив топор из одной руки в другую, направился куда-то вниз с полуюта. Взгляд плыл за ним, прыгая по ступенькам. Руки, всё ещё украшенные тянущими к палубе браслетами, неловко покачивались, не зная, куда пристроиться.

За спиной звякнули цепями и подавились кашляющим смешком.

– Твои слова, – подал голос Джек, – ты серьёзно это тогда сказала или для драматич…

Я схватила его за грудки и заткнула поцелуем – спонтанным, безумным. Тот самый глоток свежего, настоящего воздуха, так необходимый после удушающего присутствия смерти.

– Оу… – обронил Воробей, пытаясь удержать улыбку, безуспешно пытаясь, оттого выглядя с забавной трогательностью, – кристально ясно. – Я легко похлопала его по плечу.

На палубу посыпали освобождённые пираты: покрикивали, постукивали руками по кораблю, точно в благодарность, и слали проклятья – вслед двум удаляющимся парусникам. Одним из последних трюм покинул Барбосса, ухватившись за плечо уцелевшего матроса со «Странника» и прыгая на одной ноге. Его цепкий взгляд тут же отыскал меня, я глаз не отвела, готовая – пусть не тогда, но позже – ответить за всё, а старый пират, прищурившись и хмыкнув, точно усмотрел во мне что-то, заковылял прочь.

Всех охватил единый, первобытный и потому понятный порыв, жажда мести – жгучая, придающая сил. Не сговариваясь, все положили усилия на то, чтобы нагнать «Людовика». На «Жемчужине» только принялись раскидывать с пути обломки, а французский корабль поднял все паруса и устремился прочь, к ближайшему острову.

– Гляди, испугались! – обрадовался Джошами Гиббс, а ему отозвался куда менее счастливый голос капитана:

– Да только не нас.

За кормой поднималась над водой акулья пасть «Летучего Голландца», пасть, некогда сулившая неминуемую погибель всем кораблям, «Жемчужине», а теперь вселившая надежду, что бой не проигран. Без помощи «Голландца» фрегат капитана Воробья вряд ли прошёл бы и пару миль: вода стремительно заполняла отсеки, рук не хватало, от большей части парусов остались драные лохмотья. Джек негодовал, с грустью пытался поставить на место навершие столбика у перил трапа, будто это была самая важная часть рангоута, а, завидев Прихлопа, тут же предложил команде «Голландца» кровавое развлечение – захватить «Людовика» и «Месть», раз уж для них морские мили только условности. Я хотела запротестовать, но Тёрнер-старший, опережая, закачал головой. Условности были: обитатели и капитан корабля-призрака могли перемещаться лишь на те суда, где бывали раньше. И всё же «Голландец» объявился не ради того, чтобы наблюдать за скорым зрелищем с почтительного расстояния: дьявольский галеон протянул руку помощи боевой спутнице пиратов, и «Чёрную Жемчужину» взяли на буксир.

Среди общей суматохи пробился негодующий скрип голоса Гектора Барбоссы: он накинулся на матроса, что участливо совал ему обломок доски вместо костыля.

– Убирайся к дьяволу! – вскипел шкипер, неуклюже повиснув на ванте. – Мне нужна моя сабля. И мой корабль!

– И твоя нога. – Джек объявился, как по волшебству, и швырнул Барбоссе деревянный протез. Тот ловко поймал, даже глаз не отведя с Воробья. – Нашёл среди хлама, – с дружеской издёвкой улыбнулся кэп, – подумал, ты оценишь.

Всё происходило с отлаженной быстротой, и всё же погоня отставала, а «Людовик» под прикрытием «Мести королевы Анны» стремительно подбирался к суше – к спасительной суше, ибо Деруа прекрасно понимал, где у них больше шансов. С «Чёрной Жемчужины» лавиной сыпался балласт: покорёженные орудия, обломки, всё, что хоть как-то могло облегчить корабль. В трюме без устали хлюпали вёдра. Гектор Барбосса активно хромал в районе шканцев, наставляя пиратов и указывая, куда и какие пушки из оставшихся ставить. Их спор с Джеком о лучшей тактике зашёл в тупик, и общим голосованием было решено следовать плану Уильяма Тёрнера, что передал его отец: сам он на борт «Жемчужины» не торопился. У противника имелось два мощных боевых корабля, а на стороне пиратов их было чуть меньше, чем полтора, потому вступить в открытое сражение значило заведомо проиграть. По иронии, судьба гигантских парусников зависела от предмета куда меньшего, лёгкого и мобильного, того, что крепился к поясу Астора Деруа – от Меча Тритона. Добыть его стало первоочередной задачей. «Голландец» должен был отвлечь на себя огонь и непредсказуемую «Месть королевы Анны», в то время как все, кто мог удержать в руках трос и саблю, отправлялись на абордаж, чтобы лишить французов очевидного преимущества.