Текст книги "Нереальная реальность: Тайна треугольника (СИ)"

Автор книги: Foxy Fry

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 65 страниц)

Мною овладела какая-то сила. Я пыталась сопротивляться, но бесполезно. Чьи-то руки тащили меня прочь. Я рвалась обратно, к нему.

– Нет. Нет! Пусти! Я его не оставлю!

Передо мной появилось лицо Барто – суровое, резкое, без извечной повязки, глядело на меня двумя глазами, полными праведного гнева.

– Уходи, давай же.

– Ч-что? Нет, – я отчаянно закачала головой, – нет, что вы, нет, нет, я его не оставлю.

– Уходи! – рявкнул Барто. – Иди за ним!

Я поначалу непонимающе глядела на него, кругом поднималась суматоха. Смысл его слов пришёл сразу же.

– Я не могу, Барто, не могу…

Он грубо встряхнул меня за плечи.

– Можешь!

– Вы не понимаете, это из-за меня…

– Я знаю, – холодно прервал моряк. Я не могла выдержать его взгляда, но он, сдавив пальцами подборок, не позволил отвести глаз. – Бери. – Барто сунул мне в руки шпагу. – Иди за ним, слышишь, отомсти, пусть его муки будут такими, чтобы смерть казалась желанным избавлением. Ясно? Иди!

Меня вновь потащили куда-то.

– Я… я не попрощалась…

Барто, подхватывая с палубы ружье, дёрнул подбородком:

– Смерть мало кому даёт на это шанс.

Пальцы сжимали рукоять шпаги, вгоняя осколки глубже, чтобы боль пробудила сознание. Гудели взволнованные голоса, грохотали шаги. Что-то происходило, заставляло разбитую сражением и потерями команду хладнокровно возвращаться к обязанностям. Понимания достигали лишь обрывки фраз.

– Готовь брандер! Если я и пойду ко дну, то со своим кораблём и капитаном! Давайте, ребятки!

Палуба полуюта осталась выше уровня глаз. Я рванулась обратно, потому что сама мысль оставить Джеймса одного, уйти, не понятно зачем и для чего, казалась кощунственной.

– Пусти! Пусти меня! Прошу! Пусти! Нет! Отпусти, отпусти! – уже не кричала, хрипела севшим голосом.

Но руки упрямо держали меня. Перенесли на другой корабль и не отпускали до тех пор, пока борт «Странника» не отдалился на сотню ярдов. Я сидела на коленях, сжимая побелевшими пальцами рукоять шпаги. На клинке темнели пятна крови. Мысль о мгновенном избавлении показалась простой и понятной, но вдруг среди хаоса проступил фрагмент из случайно сложившихся деталей.

– Предатель… – пробормотала я больше себе. – На их борту. На борту «Странника» предатель!

– Теперь уже не важно, – прозвучало в ответ.

Джек стоял рядом. Всё это время. Неловко пытаясь скрыть руки, исцарапанные моими ногтями. Его взгляд сместился в сторону, отвечая на невысказанный вопрос. Я медленно приблизилась к бортовому лееру. «Странник» оставался на месте, постепенно скрываясь за утёсом, и всё ещё можно было различить фигурки людей на верхней палубе. К нему приближался другой корабль, гордо реял флаг: на изумрудном поле лев, задирающий быка. Эти символы – знакомые, уже виденные мною прежде и не единожды. Герб. Фамильный. Принадлежащий роду Уильяма Смолла.

– Брандер… – Я обернулась к кэпу, он тут же потупил взгляд. – Джек, что такое брандер?

Пират бегло глянул на меня, беззвучно повёл челюстью, точно не зная, что или как сказать, и вместо ответа взглядом указал на исчезающие корабли. Выступ горной гряды почти полностью закрыл обзор, и последнее, что удалось увидеть, мчащегося во весь опор «Бонавентуру» и поднимающего остаток парусов «Призрачного Странника». Не моргая, я не сводила глаз с горизонта, про себя считая секунды, чтобы не сойти с ума. Миновало больше минуты, ничего не произошло, я бросила на Джека Воробья непонимающий взгляд… В небо взметнулся огненный столб дыма, затем по ушам ударил раскат грома – вот только молнии взяться было неоткуда.

Ноги не держали. Я сползла по фальшборту под голос Барто из собственных воспоминаний: «Не брандЕр, а брАндер… Тоже мне, францужанка… Словом, что-нибудь плавучее, способное взорваться и проредить силы противника без потерь, так сказать. Ну это когда уж совсем прижмёт». Я была неспособна кричать, и потому из лёгких выбралось нечто жуткое, искажённое, похожее на вопль пробудившегося монстра. Этот крик – всё, что мне осталось.

====== Глава XXXVIII. Реквием ======

Кажется, в душе всё выгорело. Иначе бы я не смогла услышать взволнованное: «Они расходятся» и понять, что это важно. Плывущий взгляд остановился на бушприте «Чёрной Жемчужины». Впереди, уже в досягаемости залпа носовых орудий, вспенивали тёмные воды два корабля. И тот из них, где буквально только что и вместе с тем целую вечность назад я стала самым счастливым человеком, менял курс, уходил влево. Джошами Гиббс – всклокоченный, со следами копоти на лице – нервно поглядывал то на капитана, то на корабли. Джек медлил с решением, и винить его за это было нельзя.

– Кэп?

– Идём за «Людовиком». – Так и не обернувшись, капитан покинул мостик.

Я тяжело опустилась на палубу, спиной припадая к прогретым доскам гакаборта. Ладони пульсировали, тягучая боль стала привычной. Я принялась вытаскивать осколки, закусив губу, чтобы не произнести ни звука.

Скользнула тень. Джек уселся рядом, молча протянул бутылку рома. Я перевела на неё взгляд. Утопить вину в алкоголе, облегчить себе жизнь забытьём? Какая удобная «подушка безопасности». Если тебе надоело быть наедине с собой или ты себе противен, всегда можно заменить вездесущее внутреннее «Я» им – крепким и верным другом, которому плевать, кто ты.

Кэп поднял ром, качнул рукой.

– Он был хорошим парнем, – и после сделал большой глоток. Я выковыряла последний осколок и сжала кулаки, чтобы сильнее проступила кровь. – Выпей. – Бутылка коснулась плеча. Я втянула воздух через нос, взяла ром и облила ладони – будто в костёр сунула. Пират наблюдал за мной, чувствовался его внимательный взгляд. Я принялась дуть на руки, а Джек спросил: – Ты сказала, в той команде предатель. Кто именно? – Я с непониманием посмотрела на него: ведь сам говорил, что уже неважно. В ответ кэп бросил беглый взгляд на палубу. – Некоторые из них теперь с нами.

Я впервые подняла голову и оглядела «Жемчужину». В памяти чётко проступило вытянутое от неверия, разгневанное лицо капитана Воробья, когда он встретил свой корабль впервые после Треугольника: потрёпанный «Бонавентурой» Смолла, но не утративший своей красоты. Это было месяц назад, и те дыры успели залатать, но лишь для того, чтобы «Жемчужина» приняла очередной бой. После сражения, израненная, обагрённая кровью, теперь «Чёрная Жемчужина» выглядела не многим лучше, чем после встречи с Кракеном.

– Бойль, – сквозь зубы выдавила я. Взгляд суетливо метался меж мрачных лиц. – Это Бойль.

Тень капитана кивнула, что значило: одним опасением меньше. Погиб ли он, остался на «Страннике» до конца или сбежал – мне было всё равно, единственное, что хотелось узнать, не важно от кого: почему он так поступил.

– Теперь смерть видится иначе, правда? – внезапно, с философской грустью проговорил Джек Воробей. Внутри всё напряглось, точно в ожидании удара. – Вернувшись, видишь вещи такими, какие они есть. И мир тоже.

Он говорил о Тайнике. Только в таких разговорах его голос звучал уязвлённо, с оттенком горечи и сожаления, которое нечем искупить. Место, заставившее его, и вправду, стать «ненормальным», было намного ужаснее, чем он рассказывал, чем я видела. И как правило, Джек Воробей избегал упоминаний о собственных слабостях, о том, что задевало «неуязвимого пирата».

– Как ты понял? – после долгого молчания спросила я.

Кэп дёрнул плечом и вытянул правую ногу.

– Каждый видит жизнь после жизни по-своему. И только те, кому удалось заглянуть по ту сторону и вернуться, – видят всё так, как оно есть. – Я повернула к нему голову, наши взгляды встретились. – Это в глазах. – Капитан Джек Воробей исключительно редко бывал настолько серьёзным. Многие считали его бесцеремонным. И эти многие никогда не знали его настоящего. И не заслуживали этого, видимо.

Именно потому, что Джек понимал – хоть я и не задумывалась, почему, – что у меня в душе, он не пытался сочувствовать, жалеть, утешать. Со стороны это казалось равнодушным вынужденным присутствием, но, на деле, лично встретившись со смертью, понимаешь, что многое, принятое людьми, излишне. Именно поэтому я медленно отступала от края бездны, признавая, что нужды живых важнее памяти, что «здесь и сейчас» важнее того, что уже невозможно исправить, что даже для самых банальных и наивных вещей может стать слишком поздно.

С виноватыми глазами я запустила руку в карман и протянула Джеку его вещи – компас и перстень, что всё это время хранила, как незаслуженное сокровище.

– Надо было отдать раньше, – неловко повела я плечом.

Кэп прищурился, дёрнул усом, компас тут же прикрепил к ремню, а перстень задержал меж пальцев, приглядываясь.

– Лучше поздно, чем никогда, да? – слегка улыбнулся Джекки. – Признаюсь, уже думал, какому скупщику они достались. – То ли пошутил, то ли поделился откровением.

– Что он значил? – Воробей непонимающе приподнял брови. – Для чего ты послал перстень?

Пират активно закачал головой.

– Смоллу нужно было доказательство, я ему отказал в подобной роскоши, – раздражённо пояснил он, – и этот его мерзкий лейтенант насильно отобрал, едва палец не отрубил. – Джек повёл челюстью, не замечая моих ошарашенных глаз, и с довольством надел перстень на прежнее место. Уязвлённое самолюбие всегда забавно отпечатывалось на его загорелом лице и подсвечивало глаза искрами, которые сперва казались задорными.

Я осторожно приподняла побагровевший от крови край его банданы, убирая прилипшую прядь волос, отчего Джек тут же зашипел.

– Прости. – Я хотела было промыть рану ромом, но кэп мгновенно отобрал у меня бутылку. – Больно?

Воробей подвигал бровью, поморщился и ответил:

– Терпимо. Хоть и оскорбительно.

Задумчиво глядя сквозь него, я мягко констатировала:

– Ты бы не выстрелил.

Карие глаза неспешно оторвались от созерцания горизонта, прошлись цепким взглядом по палубе и только потом обратились ко мне. Их покрыла тень лёгкой улыбки, что скрывала попытку заговорить о чём-то серьёзном и важном, а значит, попасть в неуютные рамки откровенности. Джекки молчал.

Грустная усмешка вызвала старательно избегаемые воспоминания. Я видела за притворной улыбкой сожаление и не хотела наступать на больную мозоль. Но жажда правды, треклятая необходимость узнать ответ именно сейчас были иного мнения.

– А в прошлый раз?

Взгляды встретились. Каждый из нас помнил тот давний день по-разному, по-разному мы и относились к нему. И могла ли здесь быть объективная истина? Джек Воробей выдохнул – с каким-то обречённым облегчением.

– Ведьма, помнишь? – Джек искоса глянул на меня.

– Что снимала проклятье?

Кэп кивнул.

– Она… – по мне скользнул беглый сомневающийся взгляд. – Она сказала, что увидела крылья смерти за твоей спиной. – Я вскинула голову, Джек поспешно добавил: – Я передал дословно.

Брови пирата смятенно дрогнули, потому что я улыбнулась – понимающе, спокойно, мягко. «Это был лучший выход – исключить причину, чтобы не принимать следствия, чью бы гибель они ни сулили», – слова слышались кристально ясно, хоть Джек не проронил ни звука: то ли не желал объясняться, то ли знал, что я и так всё пойму.

– Как видишь, она оказалась права, – с жуткой усмешкой подытожила я. Пальцы скользнули по нитке и бережно взяли подаренный Уитлокком амулет.

Джек долго приглядывался ко мне, пока не послышался окрик мистера Гиббса:

– Четверть мили, кэп!

Я вздрогнула и крепче сжала ладонь. Остекленелый взгляд упорно таращился в никуда. Звякнул клинок, я шарахнулась в сторону: но это лишь началась подготовка к бою, который был больше долгом, чем желанием.

– Выпей. – Воробей вновь протянул мне бутылку, я закачала головой. – Ты в шоке, так что для трезвой головы – выпей.

– Это не шок, – вкрадчиво ответила я. – После Тайника всё вокруг… словно мозаика, рассыпается и случайно удаётся выцепить фрагменты. Восстановить рисунок. Но я помню. Я всё помню, Джек. Помню, как пуля впивается в кожу, как всё тело пронзает, точно раскалёнными кинжалами. Как булькает кровь, будто не внутри меня, а повсюду. Как ломаются кости, одна за одной, как выжигает глаза соль, выжигает схлопнувшиеся лёгкие. И тело, будто сунули в адский пламень, камнем идёт на дно, и конец близок, но каждый миг множится, и боль не утихает, а вспыхивает снова и снова, и деться от неё некуда… Но та боль ничего не стоит в сравнении с тем, что я чувствую сейчас. Это всё… – в горле мешался тугой комок, – всё из-за меня. – В глазах заблестели слёзы. Кэп попытался меня прервать. – Нет, Джек, – я подняла на него взгляд, – это не просто слова. Это правда. – Пират посерьёзнел, брови сдвинулись к переносице, в глазах тенями пролегло настороженное внимание. – Я встретилась с ним. С Деруа. На том острове, пока вы пытались сбежать, я не была в гавани, как рассказывала потом, я встретилась с Деруа. Поначалу я хотела выкупить свою жизнь…

– Как это? – перебил кэп.

– Деруа шантажировал Джеймса. Я думала, ты знал…

– Нет, – пират отвёл подбородок в сторону, – я только знал, что это личное.

Я пожала губы, прикрыв глаза.

– Потом я заключила сделку – камень в обмен на ваши жизни. Жизни всех. Твою. Джеймса. Элизабет, Уилла, жителей Тортуги… Всех. – Джек Воробей слегка прищурился. – Но я не собиралась никого спасать, мне нужно было только потянуть время. Я строила из себя наивную дурочку, и Деруа согласился. Я не собиралась отдавать ему камень, но назначила встречу. Через месяц у архипелага Искателей. Потом, когда объявился Смолл, я попыталась отложить передачу камня и сообщила ему то же время, то же место, чтобы они с Деруа встретились и поубивали друг друга, не знаю. Поэтому Смолл, – голос дрогнул, – нашёл нас здесь. Я думала, что смогу заманить сюда и Анжелику… – Со стороны пирата прозвучал едва слышный смешок. – Деруа предложил обменяться оружием в подтверждение сделки, и я отдала ему свою шпагу. – Взгляд съехал вниз, к эфесу. – Вот эту. Он сказал, что у него много врагов, а я ответила, что мне всё равно, кого из них она убьёт. Я угрожала ему, сказав, что на лезвии яд. Но его не было. Тогда не было. И… теперь это не случайность. Это послание. Мне. Деруа говорил, что я пожалею, если обману его. И Джеймс, он ведь предупреждал. – Я стиснула зубы и заставила себя поднять взгляд. – Так что, Джек, это не шок. Это злость. На саму себя, за всё, что совершила, за всё, что посчитала незначительным. Я должна найти его, должна отомстить, и до тех пор не могу что-либо чувствовать. Иначе мне не хватит сил.

Капитан повёл подбородком из стороны в сторону. Внимательный взгляд был устремлён на приближающийся корабль: даже потрёпанная сражением «Чёрная Жемчужина» всё ещё оставалась одним из самых быстроходных парусников. Деруа бежал, быть может, надеялся дотянуть до острова, что поднимался над морем в полумиле по ветру.

Джекки чему-то кивнул.

– Равнодушие, порой, полезная вещь, не спорю. – Он поднялся и с ободряющей улыбкой в глазах качнул рукой. – Но, поскольку, дорогуша, я тебя знаю, поверь: твои чувства и душевные терзания как раз-таки и делают тебя сильной, гораздо сильнее, чем ты думаешь. Только держи их в узде, смекаешь?

Джек уходил прочь, к команде с финальными наставлениями, а я молча глядела ему вслед. Кулон меж пальцев был удивительно холодный в противовес нагретой рукояти шпаги. В голове опустело. Я поглаживала крохотный каменный рог, вглядываясь в собственное отражение на гладкой поверхности клинка, отражение дрожащее, расплывчатое, словно растворяющееся в блестящей стали. Накинуть узду на демонов вместо того, чтобы сдаться им на растерзание?..

На доски со звонким щелчком упала тёмная густая капля. Следом ещё одна, и ещё. Взгляд медленно поднялся к зазубренному лезвию сабли, отливающему бордовым.

– C’est ca, – оскалился Астор Деруа, – думаешь, готова? – Мгновенно шпага со свистом рассекла воздух под резкий крик.

На меня глядел застрявший у трапа перепуганный матрос. На палубе остался кровавый отпечаток ладони – и только. Нервно сглотнув, пират сбежал вниз по лестнице и что-то активно зашептал Гиббсу, посматривая через плечо.

Шпага, зацепившись за ремень, опустилась в ножны. Я поднялась, пошла, тяжело переставляя ноги, будто к ним привязали гири. У самых дверей кормовой каюты настиг крик: «Открыть огонь!». Я тут же рухнула на колени, закрывая голову руками. Прогрохотала тишина чьими-то торопливыми шагами: ни залпа, ни пороховой гари. «Накинуть узду, накинуть узду на демонов, накинуть узду», – безостановочно шептали губы.

– Ты вовремя, – сверкнул глазами Воробей, едва я вошла в каюту, и тут же взгляд его потемнел: – Ты в порядке?

– Да, – кивнула я, рукавом убрав выступившую на губе кровь. – Нужны повязки и, – взгляд скользнул к шпаге, – огонь.

– И это, – кровожадно улыбнулся Джек, и на стол приземлились два пистолета в кобуре. Я одобрительно закивала. – Есть вопрос, – вставил кэп, пока я перевязывала ладони, – француз забрал камень, знаешь? – Я молча повела челюстью. – И… нам стоит опасаться?

Я затянула вторую повязку, взвесила пистолеты в руке и только потом ответила:

– Камень запечатан. – Пират беззвучно понимающе ахнул, хотя взгляд его так и требовал пояснений. Не вытерпев того, как я с раздражённым сопением пытаюсь усадить кобуру на бёдра и не тороплюсь с ответом, капитан выдохнул и принялся затягивать ремень самостоятельно. – Камень… Я коснулась его тогда. – Джек и ухом не повёл. – Со смертью владельца, сила Эфира возвращается обратно в камень, но теперь вышло так, что извечный цикл не завершён. Сила не вернулась в камень, но и я её больше не ощущаю. Камень бесполезен.

– Отлично! – просиял капитан Воробей, вскидывая голову, отчего косички на бороде щекотнули ему шею. – Значит, мы почти на равных!

«Людовик» сбрасывал балласт. По мощи военному кораблю «Жемчужина» противостоять не могла, но теперь в сражении один на один за счёт манёвренности и скорости уж точно не позволила бы себя расстрелять как мишень в тире. Деруа отлично понимал ту отчаянную одержимость, с которой велась погоня, с которой многие готовы были едва ли не вплавь прорываться вперёд.

К подошве сапог прилипала кровь. Я возвращалась с бака, крепко сжимая в руке фитильный пальник, что с трудом выпросила у канонира: мне необходимо было лично сделать это, увидеть, как от моей руки загорается, шипит фитиль, как орудие выплёвывает раскалённое ядро.

– Учти, у нас всего один бортовой залп. – Капитан Джек Воробей встретил меня у трапа полуюта. На мне задержался долгий тёплый взгляд карих глаз, в которых утопало яркое солнце. – Удача бы нам не помешала, – со странным намёком заметил пират.

Я отстранённо кивнула.

– Капитан! Парус на горизонте! Прямо по курсу!

Все, кто услышал громкий крик матроса, ринулись к фальшборту, вглядываясь в появляющийся из-за дальней оконечности острова тёмный силуэт крупного парусника.

– Гиббс, где труба? – Воробей суетливо хлопал себя по одежде. По палубе расползлась взволнованная тишина. Джек разочарованно цыкнул и соорудил из рук что-то вроде бинокля. И через несколько секунд все, кто был не дальше десяти футов, подпрыгнули от внезапного: – Морского ежа тебе в транец! – А затем более радостного: – Скормите мне ядовитую медузу на сухомятку, если я один это вижу!

Я двинулась к носу, перебирая руками по планширу и не сводя глаз с налитых густым кровавым оттенком гигантских парусов. Кругом, точно дождь, переходящий в ливень, поднимался воодушевлённый шёпот: «Неужели? Гляди, как красиво идёт! Это что, правда, он? Ну держитесь, сейчас вам «Месть королевы Анны» покажет, кто на море хозяин! Слыхал, слыхал, её капитан их дотла спалить может! То-то потеха будет!». Что-то нервно царапало, не давало хотя бы мысленно присоединиться к всеобщему ликованию. Взгляд искал подвох в мельчайшей детали, в неверно скользнувшей по волнам тени под степенно поднимающийся – как и боевой дух – обрадованный гомон.

«Месть королевы Анны» шла прямо навстречу «Людовику», и французский корабль на это никак не реагировал.

– Сигналь им живее! – послышалось где-то на шканцах. – Зажмём этих лягушатников!

На палубе «Мести» проявилось движение – быстрое, отлаженное, настораживающее. Я наклонилась через борт, отчаянно всматриваясь в фигурки людей на полубаке, и наконец разглядела то, от чего спину обдало жаром, а лёгкие сковал холод.

– Уходи! – закричала я, бросаясь прочь в сторону кормы. Слова потонули среди всеобщего галдежа. – Джек, разворот! – Беглый взгляд через плечо. – Уходи!!! – И уже почти у грот-мачты завопила: – Ложись, мортира!!!

Над ухом назойливо пищало. Не разлепляя глаз, я наугад махнула рукой, что-то хрустнуло и писк затих. Мышцы разомлели. Я поочерёдно перебрала пальцами и перевернулась с бока на живот. Что-то жужжало едва слышно. Дрогнули веки, пропуская сквозь ресницы крупицы света, затем плавно раскрылись глаза. Взгляд упёрся в цифры 05:28, подсвеченные бледно-синим неоном и пересечённые тонкой трещиной на пластиковом стекле.

Я подскочила, пальцы впились в мягкий ворс флисового пледа. За окном серело предрассветное небо.

– Не-е-ет, – протянула я, лихорадочным взглядом обводя комнату. – Не может быть. – Глаза наткнулись на едва различимое отражение в экране монитора. В носу и во рту чувствовался запах свежей крови. Я провела ладонью по лицу: на пальцах остался бледный след помады. Залаяла собака. Я подлетела к окну и тут же шарахнулась назад. – Так не может быть! – В панике я заметалась по комнате, спотыкаясь, падая, как угодивший в клетку дикий зверь. – Не может быть! – Оглушающе хлопали двери в попытке найти нужный выход. – Не может быть… – Я сползла на пол у стены, закрывая лицо руками. Тело будто цепями стянули, и дышать было почти невозможно.

От звонкого скрипа свело зубы. Я поморщилась и нехотя приоткрыла глаза. Прямо под носом валялся сапог. Я резко подорвалась, и окружение, которое мозг даже не успел определить, обратилось в бешено вращающуюся центрифугу. Повело куда-то в сторону, под щекой внезапно оказалось что-то сырое, сколькое. Пахнуло плесенью.

– …не видать тебе, как бабских грудей, понял! – болезненно пробилось сквозь пробки в ушах.

– Да всё, угомонись уже, Бобёр!

Хотелось смеяться, а тянуло на рвоту. Живот скрутило спазмом, что не разогнуться. От жадных вдохов становилось только хуже, но я продолжала корчить из себя выброшенную на берег рыбу. Наконец размытые тени обрели чёткий контур: полутёмный трюм с двумя слепыми фонарями, отсыревшие, покрытые плесенью доски, решётки камер – до двух можно было дотянуться. Странно было радоваться, обнаружив себя не в уютной квартире, а в пропахшем зловонием карцере. В клетке по соседству гневно толпились пираты. Джек Воробей отсалютовал мне из камеры напротив.

Всё происходило согласно закономерности: всему своё место. Собственное предназначение – вернее, его извращённую форму, – как сказала Калипсо, я исполнила. И теперь мир, которому я не имела права принадлежать, активно избавлялся от моего присутствия. Устранял помехи. Теперь уже не нужно было постороннее вмешательство, пугающие предсказания и ставки на опрометчивость. Всё рушилось, как карточный домик, и каждая следующая карта, что становилась сверху с большим трудом, лишь ускоряла неминуемый крах.

– У тебя на лице смирение, – подал голос Джек, когда в трюме собралась устойчивая угрюмая тишина.

– Верно.

Я сидела у стены, боком к нему, запрокинув голову. К нашему разговору решили прислушаться: стихло шумное взбудораженное сопение.

– Значит, сдалась?

– Выходит, что так. Это справедливо. Закономерный исход. – Пират громко и несогласно фыркнул. – Но это не про тебя. Ты поможешь попытаться.

– Именно! – запальчиво отозвался Джек.

С минуту слышалась попеременная возня и лёгкое позвякивание металла. И, казалось бы, всё моё существо смирилось с грядущей участью, – а конец у подобных историй был один, – но среди угасшего внутреннего мирка всё ещё теплилось любопытство. Я медленно повернула голову.

– Что ты делаешь?

Джек Воробей лежал на спине, макушкой головы почти касаясь дверной решётки и, периодически щурясь, вглядывался во что-то вверху.

– Смотрю на ситуацию под другим углом.

– Думаешь вскрыть замок? – равнодушно спросила я. – А дальше ты что будешь делать?

Кэп приподнялся на локте и послал мне разгорячённый всеобщим непониманием взгляд.

– Уж явно не прозябать в смирении, мисси! Верно, жизнь – сложная штука. Эта зараза не идёт тебе навстречу, если сам не делаешь шаг. Может, – он сел и стукнул сапогом решётку, – я вскрою замок и удачно сделаю ноги, попутно прирезав парочку лягушатников, а затем разнесу эту посудину в щепки, не пожалев ядер и пороху. А может, эта треклятая железяка скрипнет, сунутся солдаты и через минуту я буду примерять пеньковый галстук, в который раз наблюдая, как мою «Жемчужину» оскверняет какая-то недоваренная каракатица. Но знаешь, чего точно не произойдёт, а? – оскалился кэп. – Я не стану сидеть сложа руки! Пусть этот француз засунет себе крюйс-бом-брам-стеньгу в глотку по самые кишки, но так просто я им не дамся. – Он слегка отклонился назад. – Смерть – неотъемлемая часть жизни, от неё никуда не деться. Но если погибать – то сражаясь, смекаешь?

Его слушали все, не удивлюсь, даже если и караульные за дверью. Это был истинный капитан Джек Воробей, куда ярче того образа, что рисовали ему моряцкие байки. Вскипавшая в нём смесь жажды жизни, свободы, ненависти к любого рода оковам (на руках ли, в уме), будто бы врождённой неспособности принимать поражения, эта смесь горячила его кровь, сверкала искрами на радужке глаз и неминуемо заражала каждого, кто в них глядел. Он говорил вполголоса, но при этом звучал громко и уверенно, словно не пытался втолковать эти истины одному отчаявшемуся существу, а вдохновлял на бой войско тех, кто обыкновенно привык отступать. Огонь в его душе был настолько ярким, настолько сильным, что и внутри меня затрещали гаснущие угли, вспыхнул крохотный огонёк. Я глядела Джеку в глаза и часто кивала, хватаясь за тщедушный язычок пламени, как за последний луч надежды.

– Ну… и каков план? – неожиданно подал голос Гиббс.

Его капитан очертил взглядом невнятный узор и, чесанув скулу, проговорил:

– Надо увидеться с Гектором.

– Так он же это… того… – поспорил кто-то.

– А корабль его тогда здесь что делает, умник? – отчасти раздражённо бросил Воробей.

– Барбосса мёртв, Джек, – отозвалась я. Кэп послал мне укоризненный взгляд, и я с нажимом добавила: – Поверь мне.

– И что, почему «Месть королевы Анны» не нашей стороне? – засомневался Гиббс. – Всё дело в той его сабле?..

Джек в раздумьях повёл челюстью из стороны в сторону, растворяясь взглядом в полумраке над палубой, затем, прищурившись, покачал головой.

– Отчасти. Я был на «Мести королевы Анны», и то, что мы увидели сегодня, лишь жалкая тень её мощи. Очевидно, француз не может управиться с Мечом Тритона и кораблём Чёрной Бороды. И это нам на руку. Ещё мы знаем, что их больше и что, по неясным причинам, «Месть» не готова оказать нам поддержку… – Задумчиво плавающий взгляд Джек Воробья сфокусировался на мне. – Дорогуша, раз уж у вас с ним был разговор, может, он обмолвился полезными подробностями? Меч у него?

– Не знаю, надо выяснить.

– Созрел план? – загорелся пират.

Я пожала плечами.

– Придётся импровизировать. – Кэп засветился одобрительной улыбкой с хитрым блеском в глазах. Я провела пальцами по кулону Джеймса, вздохнула, пряча его под рубашку, и крикнула: – Эй, конвой! Есть кто? Надо поговорить с капитаном! – Через несколько секунд в полумраке проявилась худощавая фигура солдата, не понимающего моей просьбы. – Лё капитан, ясно? – Воробей подавился едва слышным смешком. Я указала на себя, на глаза и отчеканила: – Де-ру-а. – Караульный исчез.

Через несколько минут на запястьях защёлкнулись кандалы. «Узда, помнишь?» – кивнул Джекки, прежде чем меня вывели из карцера. Не дав сделать глубокий вдох свежего воздуха, конвоир подтолкнул в спину, да так, что я едва не впечаталась в переборку капитанской каюты. И всё же пойманные краем глаза побитые ядрами чёрные паруса послужили добрым знаком. В каюте стоял плотный, терпкий аромат миндаля и вина. Астор Деруа восседал в кресле, что своими габаритами превращало немаленького француза в хрупкого лепрекона. На столе перед ним отмеряли время белоснежными крупицами песочные часы. Едва слышно заскрипел металл, я тут же спохватилась, разжимая кулаки и стискивая зубы. «Держать в узде». Совершенно не хотелось. Он был прямо передо мной. Один, ибо солдатик не в счёт. Запрокинул голову, точно нарочно демонстрируя шрам на шее, тот самый, что во время бунта оставил ему Джеймс Уитлокк. Каждая клетка во мне желала обновить этот штрих, подкрасить ярко-алым, озвучить хрипом, подчеркнуть вылупленными от ужаса глазами. Но я отвечала не только за себя, и жизни тех людей, что остались ждать за решёткой, холодили кипящую кровь.

Я шагнула вперёд, приподнимая руки.

– Считаете, это необходимо? – Голос прозвучал отстранённо, спокойно, а потому ноты ярости и ненависти не вызвали в Деруа настороженности. Он кивнул караульному, и тот, особо не церемонясь, снял кандалы и удалился. Потирая запястья, я обвела каюту обманчиво любопытным взглядом и бухнулась в свободное кресло. – Наконец-то… – выдохнула я, разминая плечи, а затем подняла голову: – Вы отплатили мне дурной монетой, мсье.

Его взгляд даже не пытался быть менее сверлящим: досконально изучал малейшую тень эмоций на моём лице и ждал желанной реакции.

– Ah voilà! Это упрёк, хотя я вас предупреждал. C’est petit drôle!

Я слегка склонила голову на бок.

– У нас был уговор. И вы его нарушили. – Деруа собрался что-то сказать, но я не позволила, продолжая с холодным напором: – Я обещала вам камень – в день новой луны у архипелага. И вы его получили. То, что мне помешали присутствовать при обмене, не умаляет сути того, что он состоялся. А вы…

– Убил этого англичанина, и вы со своей бандой оборванцев намерились воздать мне за это, ведь так?

Я прямо глядела на него и, чтобы не дать эмоциям захватить контроль, представляла, как его лицо, точно у куклы, плавится под моим взглядом, как под лазером, стекает, превращается в отвратную кашу…

– Сопутствующий ущерб, так понимаю, – бесстрастно проговорила я. – Не скрою, неприятный момент, – я усмехнулась, – порой он мне нравился…

– А мне нет, – оборвал Деруа.

Я отразила его презрение терпеливой улыбкой.

– Так или иначе, говорить тут не о чем, сделанного не воротишь, а у нас имеются более животрепещущие темы, чем обсуждение временных привязанностей и разногласий, не находите?

Мне было противно находиться в собственном теле – вальяжно расположившемся напротив врага, слушать собственный голос – равнодушный до омерзения. Я ненавидела себя за каждое произнесённое слово, за каждый звук и в тот момент приняла бы возможность лишиться языка за дар. Будто это было очередное предательство с моей стороны.