Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц)

– Не землетрясение, – вполне ясно проговорил Дракон и повернулся лицом к менестрелю. Зрачки у него были драконьи, а за ушами встопорщилось несколько пёрышек-чешуек: прислушивался.

Тут же Дракон нахмурил брови и, как показалось Голденхарту, стал чуть-чуть старше, чем обычно выглядел.

– Надо бы проверить, – пробормотал он себе под нос и приподнялся на локте, но взгляд его стал отрешённым, и он задумчиво провёл рукой по плечу юноши вниз до талии, а пото́м и бедра, как будто размышляя, а сто́ит ли это затраченных усилий и не лучше ли остаться в постели, где непременно отыщется лучшее времяпровождение, чем идти или тем паче лететь куда-то что-то выяснять.

Менестрель задержал дыхание и ждал драконового вердикта.

– Взгляну, пожалуй, – с неудовольствием изрёк Дракон и через менестреля перегнулся к окну.

Кое-где чешуйки всё же были, просто Голденхарт их сначала не заметил: у нижнего ряда рёбер, к примеру, – и орошённое утренней росной негой тело Дракона заворожило юношу ещё сильнее.

Эмбервинг уперся запястьем в подоконник и вперил взгляд в туман. Чешуйки проступили теперь уже вдоль лопаток и на локтях: потребовалось больше чар, чем он рассчитывал, чтобы разглядеть источник этого гула сквозь туман. Результатом Дракон остался недоволен.

– Всадники, – отрывисто пересказывал он Голденхарту, – рыцарское войско, голов пятьдесят…

Менестрель невольно поёжился: рыцарей Дракон считал, как скот – по головам. Неудивительно, впрочем, памятуя о том, как обстояли обычно дела между драконами и рыцарями: или рыцари голову дракону снимут, или дракон рыцарям, так уж заведено.

– Направляются в нашу сторону, – совсем уже хмуро сообщил Дракон.

– Крестовый поход? – предположил юноша.

Дракон вместо ответа издал какое-то шипение, похожее на звук падающего в воду уголька. Неожиданное появление рыцарского войска в этих краях его встревожило. Он предположил, что войско может быть послано из королевства вздорной принцессы. Или король-отец осерчал, что Дракон всё же принцессу вернул в родные пенаты, или сама принцесса, обнаружив, что никакого прекрасного принца у ворот замка нет. Уж конечно нет, когда этот самый прекрасный принц, что «солнце способен затмить своей красотой», лежит сейчас в Драконовой постели. Эмбервинг усмехнулся и заключил:

– Если не проедут мимо, придётся разбираться.

Менестрель тревожно приподнялся, но Дракон доходчиво объяснил ему, что подобными пустяками себя занимать не сто́ит. И когда Эмбервинг вылез из постели, чтобы одеться и спуститься вниз – поджидать рыцарей, если они всё-таки не проедут мимо, Голденхарт только и мог, что лежать и пытаться отдышаться от этого внезапного тура любовного вальса.

«А, пропади оно всё пропадом!» – решил менестрель. Пусть Дракон сам разбирается: его же башня.

Дракон между тем спустился вниз, осушил пару кубков – мучила жажда – и приоткрыл смотровое окошечко, чтобы следить за рыцарями, которые, судя по грохоту доспехов и вибрациям в башне, должны были проехать мимо уже минут через пять или шесть.

Можно, конечно, было бы сразу пугануть их драконом, но Эмбервинг медлил: если они всего лишь мимо едут, так и пусть едут.

Но – увы! – надежды его не оправдались: ехали рыцари именно к Серой Башне. Полотнища знамён трепетали на древках, но гербы Дракону знакомы не были. Значит, не из королевства вздорной принцессы. Во главе колонны ехал рыцарь в сияющих золотом доспехах. У Дракона зачесались кончики пальцев: золото! Не так-то просто преодолеть вековые драконьи привычки! Эмбервинг был бы совсем не прочь приобщить этот доспех к другим сокровищам. Отвлёк спустившийся с чердака Голденхарт:

– Сюда едут? Кто?

Драконий зуд прошёл, вернулась ясность мышления – спасибо менестрелю. Эмбервинг прикусил кончик пальца, размышляя. Что могло понадобиться этим неизвестным рыцарям в Серой Башне?

Вариантов было не так уж и много, на самом-то деле. Либо какой-то рыцарь решил добыть себе имя или упрочить его, убив дракона. Либо прослышали о драконе и решили ограбить, потому что ни один дракон без сокровищницы не обходится. В стародавние времена, когда драконы водились в изобилии, это было обычной практикой. Ну, драконы тоже не промах: и кушать надо, и сокровищницы чем-то пополнять, – так что в долгу не оставались.

Теперь, когда Дракон остался, похоже, последним драконом на всём белом свете, перспектива сложить голову в рыцарском междусобойчике его как-то не устраивала. Тьфу на эти золотые доспехи, и без них сокровищ в башне полно. Лучше притвориться, что никаких драконов тут нет. Можно вообще укрыться в подземелье: покрутятся, никого не найдут и отправятся восвояси, а кто рискнёт в подземелье спуститься – сам виноват. Или дыхнуть разок-другой пламенем и испепелить всю компанию. Последний вариант Дракон сразу отмёл: не хотелось перед менестрелем вытаскивать на свет драконьи повадки, подобное могло бы юношу от Дракона отвратить. Лучше всего увильнуть.

Рыцари между тем взяли башню в кольцо, ощетинившись копьями, как ежи иголками. Рыцарь в золотых доспехах выехал вперёд, положил руку на рукоять меча и громко крикнул:

– Выходи, чернокнижник!

– «Чернокнижник»? – удивлённо переспросили друг у друга Дракон и менестрель.

Недоразумение было налицо: башню дракона приняли за башню чёрного мага. Поблизости, насколько Дракон знал, чернокнижников не водилось. Заблудились рыцари.

Эмбервинг чуть приоткрыл дверь и сказал:

– Это какое-то недоразумение. Вы башней ошиблись.

Рыцарь ухватился за рукоять меча ещё грознее:

– Ты нас не обманешь, чернокнижник! Выходи и ответь за свои злодеяния!

– Хм, – сказал Дракон, – предположим, был бы я этим самым чернокнижником… за какие злодеяния я должен был бы ответить, не потрудитесь уточнить?

Этот вежливый, но несколько витиеватый вопрос, очевидно, сбил рыцаря в золото́м с толку. Щетина копий тоже дрогнула.

– За все свои злодеяния! – крикнул наконец рыцарь в золотых доспехах. – А самое тяжкое из всех ты совершил против Тридевятого королевства: обольстил чарами принца Голденхарта и удерживаешь его против воли в башне!

– Меня? – удивился Голденхарт.

Дракон приподнял брови. Выходит, на родине принца каким-то образом проведали, что тот живёт в Серой Башне. Но откуда взялись эти «чернокнижники» и «злодеяния», коих, по уверениям рыцарей, у владельца башни непременно должно быть превеликое множество?

– Выходи по-хорошему! – ободрившись, крикнул золотой рыцарь. Видно, счёл молчание за смятение или даже испуг.

– Хм, и что же будет, если я выйду «по-хорошему»? – поинтересовался Дракон, раздумывая, как бы разрешить эту непростую, но явно ошибочную ситуацию.

– Ты по справедливости получишь, – заявил рыцарь в золото́м, – а принца мы заберём с собой в Тридевятое королевство.

Глаза Дракона нехорошо вспыхнули. Менестрель беспокойно ухватил его за рукав. Ничего хорошего этот блеск в глазах не сулил. Эмбервинг отвёл руку Голденхарта и вышел из башни к рыцарям.

Те явно смутились его появлению, щетина копий опять дрогнула. Ожидали, верно, увидеть бородатого старика в чёрной хламиде – так обычно в сказаниях описывают чернокнижников, – а вышел к ним блистающий красотой юноша, волосы которого были тронуты янтарём, а из одежды была только белая рубаха поверх тёмных штанов да высокие сапоги с золотыми пряжками.

Рыцарь в золото́м, впрочем, скоро справился со смущением и гаркнул:

– Отдавай принца Голденхарта, злодей!

Его голос менестрелю казался знакомым, но он никак не мог вспомнить откуда.

Дракона это обращение покоробило. Рыцарь был верхом и будто смотрел свысока. Забрало его шлема было опущено, так просто и не определишь. Эмбервинг усмехнулся: «Проучу маленько!» – и послал лёгонький импульс, каким обычно спугивал ворон с грядок. Невидимая волна раскатилась вокруг, трава чуть колыхнулась, рыцари и не заметили. Зато заметили лошади, и через минуту стройный ряд рыцарей полёг как попало, будучи выброшен из седла.

– Колдовские штучки! – прорычал рыцарь в золото́м, барахтаясь на спине, как опрокинутая черепаха.

Шлем спал с его головы, взвились по ветру золотистые волосы – не как пшеница, чуть тусклее, но всё же золота больше, чем пепла, – и Дракону показалось, что у этого незнакомого рыцаря наблюдается определённое сходство с менестрелем. Правда, этот выглядел старше – лет на восемь минимум.

– Кронпринц Айрен?! – поразился менестрель, потихоньку вышедший вслед за драконом и теперь увидевший рыцаря в лицо.

– Подожди, брат мой, – пропыхтел кронпринц, пытаясь подняться, – я тебя вызволю!

Он кое-как встал на ноги и выдернул меч из ножен, направляя его на Дракона, который стоял буквально в шаге от него.

– Ой, зря! – испуганно выдохнул Голденхарт, заметив, что от Эмбера начинают разлетаться золотые искры.

Дракон перехватил меч, вернее, поймал лезвие двумя пальцами, указательным и средним, и легко, будто травинку, сломал: по лезвию пошли трещины, и оно осы́палось на землю неровными осколками. Ему даже колдовать не пришлось, хватило обычной силы. Айрен плюхнулся на землю, потеряв равновесие, и ошалело уставился на оставшуюся в руке рукоять.

– Кхм, – произнёс Дракон, чтобы привлечь его внимание, и наклонился к нему – так, что его лицо оказалось на одном уровне с лицом кронпринца.

Тот глянул и побелел как полотно. Эмбервинг неспешно обратился, и вот уже кронпринц глядел в глаза самого настоящего дракона. Рыцарей колыхнуло назад и в разные стороны, бедный кронпринц не то что пошевелиться – даже выдохнуть боялся. Дракон поглядел на него с минуту, чуть сощурив веки, и так же неспешно перевоплотился обратно в человека.

– Видел ли ты, что я тебе показал, человек? – спросил Эмбервинг.

– Да, – выдавил Айрен.

– Хорошо ли ты видел?

– Да…

– И что же ты видел?

– Д-дракона.

Эмбервинг удовлетворённо кивнул и продолжал допрашивать, указав на башню:

– А это что такое?

– Башня…

– А что за башня? – с улыбкой уточнил Дракон.

– Ло-логово дракона, – едва слышно ответил кронпринц.

– Хм, хм, – опять покивал Эмбервинг, – а что обычно находится в логове дракона?

– Сокровища.

– А что драконы делают с теми, кто пытается эти сокровища забрать? – спросил Эмбервинг, и его зрачки опять вытянулись в драконьи, а на скулах проступили две полосы золотистых чешуек, так что сомнений не оставалось: перед кронпринцем был не чернокнижник, даже не человек, а самый настоящий дракон.

Кронпринц не ответил, но, несомненно, догадался.

– Так вот, я дракон, это моё логово, – убийственно ледяным голосом заключил Дракон, вытягивая руку уже в сторону менестреля, – а это – моё сокровище. И горе тому, кто попытается его забрать!

Лицо Голденхарта вспыхнуло. С момента его возвращения в башню, они с Драконом ещё ни разу не говорили друг другу слов любви, не было никаких признаний, – потому что и не нужны они были, – но слышать это было очень даже приятно.

– Однако же недоразумение нужно разрешить, – сказал между тем Дракон, выпрямляясь, – так что добро пожаловать, господин кронпринц Айрен.

Сказав это, Эмбервинг вернулся в башню. Менестрелю потребовалось немало времени, чтобы поднять брата с земли и убедить его войти. Тот вошёл, озираясь, и едва не упал, встретившись в полумраке трапезной взглядом с горящими глазами Дракона. Эмбервинг предпочёл не вмешиваться и предоставил менестрелю разбираться с родственниками: он сел в углу, выставив прежде на стол вино и кубки, так как рассудил, что рыцаря придётся сначала отпаивать, чтобы в чувства привести.

Так и вышло: Голденхарт едва ли не силой заставил брата выпить кубок вина.

– Однако же, брат, совсем я не ожидал тебя тут увидеть, – проронил менестрель, когда заметил, что кронпринц подаёт, так сказать, признаки жизни.

– Как мог ты сбежать с собственного венчания? – подал наконец голос кронпринц.

– «Венчания»? – сузив глаза, переспросил из своего угла Дракон, и его глаза вспыхнули ещё ярче.

Менестрель смутился и пожал плечами:

– Сам рассуди: как можно жениться на той, кого я впервые в жизни вижу? Без любви…

– Это королевские традиции, – сурово возразил Айрен. – Любовь тут совершенно ни при чём. Отец серчает, Голденхарт.

– И пусть себе серчает, – проворчал менестрель. Его больше заботило, не рассерчал ли Дракон.

– Ты должен вернуться со мной в Тридевятое королевство, – настаивал кронпринц.

Эмбервинг чуть щёлкнул зубами, дабы напомнить Айрену о реальном положении дел. Кронпринц вздрогнул всем телом и испуганно воззрился в полутёмный угол. Глаза Дракона светились особенно ярко.

– Скажи-ка прежде, господин кронпринц, – поинтересовался Дракон, – откуда вы узнали о Серой Башне и отчего приняли меня за чернокнижника?

Из невнятного ответа кронпринца можно было сделать определённые выводы. Королевский чародей использовал заклинание поиска, чтобы отыскать сбежавшего принца, и хрустальный шар сказал ему, что тот томится в заточении у чернокнижника.

– Врёт шар, однако, – усмехнулся Эмбервинг.

– Обратно не вернусь, – категорично сказал Голденхарт.

– Но ведь это совершенное безумие! – воскликнул Айрен. – Чтобы принц, особа королевской крови, шатался по миру, как последний бродяга! Где это видано, чтобы принцы сбегали из дома и становились менестрелями?!

– «Из дома»… – с усмешкой повторил Голденхарт. – Айрен, сам посуди: какой от меня дома прок? Я всего лишь младший сын, ни на что не пригодный, никаких доблестей от родителя не унаследовавший, права голоса не имеющий. К тому же я не бродяга больше, «оседлый»: живу у господина дракона, любезно пригласившего меня под свой кров…

Менестрель несколько лукавил.

– Отец такого ответа не примет, – возразил Айрен. – Мне приказано доставить тебя домой, даже если придётся…

Дракон опять любезно клацнул зубами, и кронпринц осёкся.

– Видишь ли, Айрен, – посерьёзнев, ответил менестрель, – я и не прошу тебя передавать отцу этот ответ. Ты мог бы, например, вернуться и сказать, что не нашёл принца в Серой Башне, что придворный чародей ошибся.

– Придворный чародей не ошибается! – с неким страхом воскликнул кронпринц.

– Но ведь никакого чернокнижника в башне нет, – парировал Голденхарт. – Ну хорошо, я понимаю, тебе ведь тоже несладко приходится. Если не отыщешь меня, так снова придётся мыкаться по миру, верно?

Айрен угрюмо кивнул. Глаза менестреля лукаво вспыхнули, Дракон этот огонёк подметил. Кажется, у юноши в запасе имелись неоспоримые доводы, чтобы брат и прочая родня оставили его в покое.

– Помнишь ли ты, брат мой, – несколько куртуазно начал юноша, – о том пари, что мы заключили – я и отец? О том, что если я отыщу эльфийскую лютню Талиесина, то получаю полную свободу действий?

Кронпринц подтвердил, что такой разговор был:

– Помню. Но ведь это всего лишь легенда.

– Я нашёл её, – торжественно сказал Голденхарт и положил на стол свою лютню. – Вот она, лютня Талиесина.

Кронпринц издал удивлённое восклицание.

– Сто́ит мне тронуть струны, и ты со своими рыцарями забудешь, что вообще был здесь, – предупредил менестрель. – Я могу внушить тебе что угодно. Кому угодно и что угодно. Вот это и передай отцу: Голденхарт нашёл лютню, Голденхарт свободен.

С этими словами менестрель взял лютню и тронул её струны пальцем. Кронпринц поспешно зажал уши руками, чтобы избежать наваждения.

– Надо же, – удивился Дракон, – а я и не знал, что среди моих сокровищ была такая вещь!

– Разумеется, я наврал, – тихо сказал ему менестрель, – обычная лютня, как ни посмотри, но никто ведь не захочет проверить на своей шкуре? А это отличный довод, чтобы меня оставили в покое.

Эмбервинг приподнял брови, пото́м заливисто засмеялся.

В это время в дверь башни застучали. Должно быть, кто-то из рыцарей, обеспокоенный долгим отсутствием предводителя, решил проверить. Дракон, продолжая смеяться, пошёл спросить, что им нужно.

На пороге стояла вздорная принцесса. Дракон громко щёлкнул зубами от нежданной встречи.

– А, – сказала Флёргана, – ну-ка посторонись! Где этот дрянной мальчишка? Где этот бессовестный лгун?

Принцесса, как и полагал Дракон, вернулась домой, но никакого прекрасного принца не обнаружила и после нескольких продолжительных истерик, которые она закатила ни в чём не повинным родителям, решила вернуться в Серую Башню, чтобы устроить обманщику выволочку. Вполне в её характере.

Петрушечные волосы на её голове кудрявились особенно яростно.

– Я ему покажу прекрасного принца! – горячилась принцесса. – Где этот слизняк?!

Дракона она отмела и ворвалась в башню.

– Ох, – схватился за голову Эмбервинг, – всё к одному! Ещё одна проблема…

– А, вот ты где! – совсем уже свирепо сказала вздорная принцесса, увидев менестреля, который всё ещё стоял возле кресла Дракона с лютней. – Ну ты сейчас у меня получишь!

Голденхарт опешил.

– О, – сказал он невнятно, – прекрасная принцесса Флёргана?

– Я тебе покажу прекрасную принцессу! Я тебе… – начала было вздорная принцесса.

Но тут Флёргана увидела Айрена, а Айрен – Флёргану. И кто знает, что случилось, но только уже через несколько минут кронпринц стоял перед принцессой на коленях, предлагая ей руку и сердце, а принцесса согласилась. Должно быть, это и есть любовь с первого взгляда, о которой сложено немало баллад.

Дракон и менестрель переглянулись. Кронпринц, кажется, и вовсе забыл, для чего приехал в Серую Башню. Он поднялся с колен, взял Флёргану за руку, счастливый и сияющий, как начищенный пятак, и изрёк:

– Брат мой, вот моя невеста.

– Мои поздравления, – осторожно отозвался менестрель, предпочитая всё же держаться подальше от принцессы. – Полагаю, ты немедленно отправишься к её родителям, чтобы просить руки их дочери?

– Да, да… – мечтательно подтвердил кронпринц.

– «Брат»? – с подозрением переспросила Флёргана.

– Представляю тебе моего младшего брата, – торжественно сказал Айрен, – принца Тридевятого королевства…

– Бывшего принца, – счёл нужным уточнить менестрель.

– …Голденхарта.

– Голденхарта?! – совсем уж изумилась принцесса.

Голденхарт поёжился. Вздорная принцесса разглядывала его с добрых три минуты, пото́м с некоторым разочарованием произнесла:

– И вовсе не такой красивый, каким его расписывали.

Менестрель вспыхнул. Не то чтобы ему хотелось, чтобы вздорная принцесса считала его красивым, но самолюбие всё же пострадало. Сам юноша считал, что он второй по красоте в целом мире. Первым был, разумеется, Эмбер.

Впрочем, Флёргане простительно ошибаться: красота в глазах смотрящего (а вернее, любящего), и ничего удивительного, что теперь Айрен казался ей самым красивым мужчиной на свете.

Через несколько минут башня опустела. Кронпринц собрал своё потрёпанное войско и объявил им, что планы меняются: они все едут в королевство вздорной принцессы. Рыцари встретили эти слова троекратным ура.

– И жили они долго и счастливо, – сказал Голденхарт, обращаясь к Дракону. – Сто́ит написать об этом песню, как считаешь, Эмбер?

Дракон стоял, щурясь на полуденное солнце, и, казалось, вбирал в себя солнечный свет всем существом, но краем глаза всё же в сторону менестреля поглядывал.

«А, воистину прекрасен!» – зачарованно подумал Голденхарт.

«Сокровище, самое ценное сокровище», – подумал Эмбервинг.

========== 08. Слёзы дракона ==========

Менестрель умирал. Дракон знал об этом, хоть и пытался скрыть за бравадой своё отчаяние. Знал об этом и сам менестрель.

Время в Серой Башне летело незаметно. Пошёл второй год, как Голденхарт вернулся из Норди.

Когда счастливы, не замечают ни времени, ни дурных предзнаменований, а Дракон с менестрелем были счастливы. Прошлое больше не тревожило, будущее хоть и представлялось туманным, но настоящее было сладко, как вересковый мёд.

Полюбился юноша не одному Дракону, но и всем в Серой Башне. Запрет на походы в трактир Эмбер снял только через полгода, но и теперь за менестрелем вполглаза приглядывал – не из ревности, а целиком и полностью из драконьих инстинктов. Но для беспокойства причин не было: менестреля интересовали не крестьянские дочки, а исключительно местные сказания, которые он перелагал на песни. Написал он их немало за это время!

Но к середине второго года начал Дракон подмечать, что Голденхарт сдал. Из башни выходить юноша перестал и всё больше сидел возле горящего камина, будто его постоянно мучил озноб, а к осени и вовсе слёг. Не было ни горячки, ни лихорадки, просто таял на глазах без видимых на то причин. Должно быть, аукнулись злоключения в Норди.

Дракон лечил его всеми известными и неизвестными отварами, даже чарами, но не помогало. В истинном смысле этого слова Дракон колдуном не был. Отчаявшись, Эмбервинг позвал бабку-шептунью, что была в деревне за лекаря, та несколько дней шептала над менестрелем, брызгала водой, пытаясь «заговорить» болезнь, но и это не помогло: лучше Голденхарту не стало.

Последняя надежда была на доктора, которого Дракон приволок из города – в буквальном смысле «приволок»: подстерёг и уволок в Серую Башню. Того сначала пришлось откачивать бабке-шептунье: путешествие в пасти дракона хорошему самочувствию не способствует уж точно. Но и он менестрелю помочь не смог.

Уже тогда стало ясно, что до первого снега юноша вряд ли доживёт, и над Серой Башней снова сгустились тучи: вернулась Драконова хандра.

Эмбер перестал мучить юношу припарками, просто сидел возле него, иногда беря его за руку – она всё холоднее становилась с каждым днём – и разговорами стараясь отвлечь (и отвлечься) от неизбежности. Голденхарт прозрачно улыбался, слабо сжимая пальцы, и говорил – всё больше шёпотом, поскольку сил говорить громко не осталось:

– Прости, Эмбер. Так и вышло: одно мгновение жизнь человеческая… Сколько же страданий на твою долю выпало! Прости за это, Эмбер… за то, что так рано ухожу от тебя.

– А, глупости какие! – с преувеличенной сердитостью отвечал Дракон. – Помирать он выдумал! Отлежишься и будешь как новенький. Вы́ходил же я тебя в прошлый раз?

Но оба знали, что это неправда.

Выпал поутру первый осенний снег, а как стаял к полудню – вместе с ним растаяла и жизнь менестреля. Глаза закрылись, вырвался из губ последний вздох, в котором угадывался первый слог имени Дракона, и не стало принца Голденхарта.

Эмбервинг не издал ни звука, приподнял осторожно ещё тёплое тело и прижал к себе. Глаза его были сухи, но их затянула какая-то страшная серая пелена, и вернулось заклятье: махом постарел Дракон и стал выглядеть так же, как и до встречи с менестрелем.

В этот день над Серой Башней разыгралась страшная гроза, и крестьяне, попрятавшиеся в своих домах и со страхом поглядывающие на небо, где буйствовали гром и молнии, поняли, что произошло что-то ужасное.

Дракон сидел, оцепеневший, отстранённый, лишённый речи и слуха, пока не почувствовал, что из бездыханного тела менестреля ушло последнее тепло. Тогда он опомнился, потряс головой, яростно клацая зубами, и воскликнул:

– Ну, уж нет! Смерти я тебя не отдам!

Глаза его очистились, вспыхнули драконьими зрачками. Он поднял менестреля с постели и понёс вниз, в сокровищницу.

Мысль о том, что менестреля придётся зарыть в землю, как и полагалось поступать с мертвецами, привела Дракона в ярость. Голденхарт – его сокровище! А сокровища должны всегда быть при их владельце. Непреложная драконья истина!

Эмбер уложил менестреля на кучу золота, расправил ему спутавшиеся волосы, сложил руки на груди. Юноша будто спал, на мёртвого совсем не похож, и тем страшнее было от мысли, что это всего лишь иллюзия: не пробудится более, не откроет глаз, не позовёт ласковым голосом поутру… Дракон клацнул зубами.

– Спасти я тебя не смог, Голденхарт, – скорбно проговорил Эмбервинг, в последний раз погладив юношу по щеке, – так хоть уберегу то, что осталось от тебя.

Он вытянул над менестрелем руку, полыхнуло драконьим огнём, и тело юноши затянуло янтарём – как бабочка застывает в смоле и становится нетленной даже для тысячелетий. Янтарь был бледно-жёлтый, почти прозрачный, с золотыми прожилками попавших внутрь драконьих искр.

Эмбервинг превратился в дракона, потоптался по куче золота, укладываясь и обвиваясь вокруг янтарного саркофага, и застыл, как золотое изваяние.

Над Серой Башней продолжала буйствовать гроза, но к вечеру всё стихло, даже стало устрашающе тихо: ветер пропал, ни травинки не шелохнулось вокруг с той поры. В башню крестьяне войти не решились, но поняли, что с менестрелем случилась беда и что Дракон никого не желает видеть, так что разобрали по подворьям Драконовых лошадей и кур, собрали урожай с грядок, чтобы добро не пропадало, и стали ждать. В прошлый раз Дракон на сто лет пропадал. Кто знает, как долго будет скорбеть теперь!

Текла времени река, как ей и полагалось: не быстро, не медленно, но неумолимо. Десять вёсен минуло со времени той грозы.

Дракон всё ещё лежал в оцепенении возле янтарного саркофага, не шевелясь и даже не дыша, и только подёргивание чешуек-перьев за рогами указывало на то, что он жив.

Вдруг что-то произошло. Дракон дрогнул всем телом, распахнул глаза и оборотился человеком.

– Верно! – воскликнул он, падая на колени и кладя ладони на янтарь. – Вылечить я тебя не смог, спасти не смог, но воскресить смогу!

Эмбервинг прижался губами к янтарю ненадолго и поспешил из сокровищницы в башню. Пожалуй, он стал чуть моложе выглядеть, когда в нём проснулась надежда: морщины стали не такими глубокими.

Два дня мужчина штудировал книги в библиотеке, но нужных не нашлось: некромантия была запретной темой, в прочих королевствах даже за упоминание об этом жгли на кострах, где уж в книгах писать! Дракон с досадой клацнул зубами, походил кругами между раскиданных книг и свитков и отправился в деревню – к сказительнице.

Он вышел из башни, заслонился рукой от солнца, кажущегося злым, и оглядел окрестности. Весна едва тронула луга и поля. Самое подходящее время для возвращения к жизни! Эмбервинг покивал сам себе и быстрым шагом направился по холму вниз, в деревню.

Крестьяне, впервые за десять лет увидевшие своего господина, несказанно обрадовались. Не сказать, чтобы это были годы лишений, справлялись как-то, но появление Дракона было хорошим предзнаменованием. Он, однако же, не обратил на них никакого внимания, точно и не заметил, занятый собственными мыслями: надеялся, что не померла к этому времени бабка-сказительница. Десятилетие для человеческого племени – не шутка.

Спохватился Дракон вовремя: сказительница как раз помирать собралась. В доме её было кучно от родственников, слезливо от плакальщиц, она же на них поглядывала выцветшими, но всё ещё зоркими глазами и ждала, когда придёт смерть. А пришёл Дракон.

Появления его никто не ожидал. Люди между собой начали поговаривать, что сгинул дракон, все признаки были налицо: странная тишь в округе, и чешуйки, десять осеней назад полученные, светиться перестали. На самом деле за столь долгий срок колдовство из них выветрилось, но с самочувствием или вовсе со смертью дракона это никак не было связано.

В общем, вошёл Дракон в дом, окинул взглядом собравшихся, оценивая ситуацию, и они – против воли – попятились, столпились у двери, пропуская мужчину к смертному орду.

– Что это ты выдумала – помирать? – спросил Дракон, сводя брови.

– Люди всегда помирают, – спокойно ответила сказительница и тут же заметила, как исказилось лицо Дракона: за живое задела.

– Не время, – сурово сказал Дракон, кладя руку ей на плечо.

За десять лет оцепенения он ослаб, но оставшихся сил хватило, чтобы выполнить задуманное: от чар начала бабка молодеть, из девяностолетней старухи стала шестидесятилетней, на большее не достало. Он отнял руку, тяжело дыша, и прижал её к груди; вены на ней взбухли. Старуха со смертного орда встала и первым делом разогнала родню да плакальщиц: уж если Дракон к ней сам пришёл, то не попусту – по делу.

– Извёл ты себя, господин дракон, – укорила его старуха, наскоро заваривая лечебный отвар. – Куда других лечить, когда сам едва на ногах стоишь? Тебе бы отлежаться.

Эмбервинг пригубил, поморщился горечи питья:

– Десять лет отлёживался, теперь не время. Поговорить надо.

Старуха обвязала косу вокруг головы, не без удовольствия глянула в зеркало – на тридцать с лишним лет помолодела! – и указала Дракону на кресло. Тот сел, захрустев суставами.

– Не к добру что затеял, – сказала сказительница.

– Откуда тебе знать, что я затеял? – удивился Дракон.

– По глазам вижу. Круг жизни разрывать нельзя. Так заведено, чтобы люди умирали, а драконы нет. Не тебе этот порядок переделывать, – строго отчитывала мужчину старуха.

– Умирают и драконы, – возразил Эмбервинг. – Но в Серой Башне я хозяин: что хочу, то и делаю. Так что не заговаривай мне зубы. Укажи путь к своей сестре. Где она живёт?

Сестра сказительницы, чародейка, жила где-то за пределами Серой Башни. Видеть её Дракон ни разу не видел, но слухи ходили разные. Будто бы, помимо прочего, она и некромантию знала.

– Худое задумал! – со страхом сказала сказительница.

– Там видно будет, – отрезал Дракон, и его глаза засветились янтарём. – Сказывай дорогу.

Старуха сдалась и рассказала, как добраться до чародейки. Та жила в Чёрном лесу, зловещем, колдовском месте, которое даже разбойники стороной обходили: деревья в нём были чёрные, точно от пожара, и ветра там никогда не было.

– Войдёшь в лес, дороги не ищи, – напутствовала старуха, – дорог в нём нет: захочет, так сама тебя к себе выведет.

Дракон поблагодарил, вышел от неё, мимоходом бросил старосте, чтобы в башню никто под страхом смерти входить не смел, и, оборотившись, полетел к Чёрному лесу.

Места вокруг Серой Башни Дракон знал неплохо, Чёрный лес тоже видел, когда над ним пролетал, но о том, что лес заколдован, слышал впервые. Он спустился к опушке, превратился в человека, постоял, разглядывая обугленные стволы. Пожарищем не пахло, значит, на самом деле колдовство.

Лес был прозрачен и чёрен одновременно: деревья росли редко, видны были просветы, но стоило начать приглядываться – наползала со всех сторон чернота и превращала всё в непроглядную муть. Ни птиц, ни насекомых из леса слышно не было. Мёртвое место.

Эмбервинг вошёл в лес. Земля под ногами тоже была чёрной, без травинки, без иголочки, и звук шагов поглощала полностью. Дракон всецело полагался теперь на обоняние: если бы кто и зашёл сзади, он бы почуял. Но вокруг живым и не пахло.

Он попытался углубиться в лес, но неизменно оказывался обратно на опушке. Видно, чародейка узнала о его присутствии и теперь водила кругами.

– Пропусти, – громко сказал Дракон, – некогда мне забавляться!

В лесу не было даже эха.

Деревья дрогнули и немного расступились, образуя просеку (слышала, значит). Эмбервинг быстрым шагом пошёл вперёд, сзади деревья смыкались. Вышел он к избушке, заросшей мхом и папоротником. Из трубы вился дымок, дверь была приоткрыта, словно приглашая зайти внутрь. Поджидала!

Дракон взошёл по прогнившим ступенькам – гнилушки проваливались под каблуками сапог – и дёрнул дверь за кольцо, железное, некогда выкрашенное в белый цвет, но теперь просто ржавое. Переступая через порог, ощутил какие-то наложенные на дверной проём чары, вероятно, запрещающие входить или выходить без позволения хозяйки.