Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 54 страниц)

– Хельгартен… – выдавил он, – я…

Фея безошибочно угадала, что он собирался сказать. Она вырвалась из его объятий и отступила на несколько шагов. Василиск изумлённо смотрел на неё.

– Ты, должно быть, не знаешь, – отрывисто заговорила она, и её лицо залила краска, – но я была влюблена в человека и именно из-за него – из-за его предательства! – превратилась в ведьму. Поэтому я решила больше никогда не доверять людям. Никогда! И не влюбляться в них.

Руки у неё дрожали, она нервно сцепила их, чтобы сохранить твёрдость духа.

Хёггель вдруг рассмеялся, запрокидывая голову и ничего не объясняя. Смеялся он долго и непринуждённо: он не выдавливал из себя смех, ему на самом деле хотелось смеяться. Краска заливала лицо феи всё больше: она решила, что он смеётся над ней. Но Хёггель вдруг оборвал смех и взглянул на неё серьёзно и пристально, его зрачки вытянулись и придали лицу драконью остроту.

– А я и не человек, – сказал Хёггель, слегка дёрнув плечами, – я дракон.

========== 36. Дракон короля Алистера. Приёмыш морского дракона ==========

Высоко в небе сгустились грозовые тучи, затянули лазурный свод свинцовой перевязью, клубящиеся и клокочущие, как море, что простиралось под ними. Хищные всполохи молний то и дело прореза́ли воздух и били прямо в воду, рассыпаясь по неспокойной водной глади тысячами бледных искр. Тучи эти не были предвестниками шторма: над скалами, высокими, клыкастыми, недружелюбными, сражались драконы.

Их было двое. Один был угольно-чёрный, с длинным штопорообразным хвостом и игольчатым капюшоном, обвивавшим мощную шею. Он был из виверновых драконов, одних из самых опасных во всём драконьем роде: они могли не только полыхать огнём, но и плеваться ядом, таким сильным, что даже камни таяли будто кусок льда, если виверновая слюна падала на них. Другой был серый, как гранитный дракон, но не такой мощный: можно было даже сказать, что сложен дракон изящно. Противник превосходил его размером в два раза, но серый дракон был проворен и мог сражаться с ним на равных. Серый был из василисковых драконов, тоже, пожалуй, порядком опасных: те могли убивать взглядом, превращая любое живое существо в камень. Но, к счастью, а может, и к несчастью, друг против друга свои способности использовать они не могли, поэтому приходилось полагаться исключительно на грубую силу.

Они сходились, били друг друга крыльями, бодались, ломая рога, швырялись друг в друга обломками скал. Грохот стоял невообразимый. Броня драконов была прочна, и камни, разламываясь, отлетали и падали в воду, взбивая в воздух бурлящие фонтаны.

Всё, что было живого на взморье, попряталось, чтобы не попасть под перекрёстный огонь: крабы зарылись в ил глубоко на дне, прибрежные рыбы ушли дальше в море; чайки и другие птицы разлетелись во все стороны и теперь кружили поодаль, выжидая, когда битва закончится и можно будет вернуться к гнёздам, рассыпанным по многочисленным уступам на скалах, над которыми бились ослеплённые яростью драконы.

Глубоко на морском дне спал лазурный дракон Скёльмнир. Спал он уже пятое столетие, а может, и шестое, так что буквально врос в морское дно: его занесло песком и известняком, водорослями заросли рога и когти, кораллы облепили хребет, воздвигая над ним риф.

Дракон был так стар, что давно забыл, как превращаться в человека, и всегда пребывал в драконьем обличье. В отличие от драконов, обитавших на суше, крыльев у него не было: не к чему морским драконам, только изредка покидавшим воду, уметь летать. Видом лазурный дракон напоминал морскую змею: такой же гибкий и длинный, – но у него были ещё и лапы (четыре штуки, как и полагается иметь всем драконам), позволяющие ему как плавать, так и ползать по суше, если он соблаговолит туда выбраться, или карабкаться по скалам, как делают ящерицы. Хвост был длиннее туловища в три раза и служил как для маневрирования, так и для нападения: одного удара хватало, чтобы развалить надвое любого противника. Рогами, изогнутыми не кверху, как у драконов суши, а книзу, морские драконы взрывали песок и ил, когда искали еду: рыб, моллюсков, морских звёзд.

Огнём дышать, разумеется, морские драконы не могли: вода была способна потушить любой огонь, даже драконий, – но были в состоянии выдыхать горячий пар, превращавший воду в кипяток. Для морских обитателей это было грозное оружие, и с лазурными драконами предпочитали не связываться. Даже акулы-убийцы и чудовища-кракены обходили драконов стороной. Находясь на воздухе, лазурные драконы выдыхали раскалённый пар, приблизиться к ним было непросто, так что врагов на суше у них тоже не было. Не считая других драконов.

Камни, падающие на дно, грохотали по рифу, сбивая хрупкие ветви кораллов и превращая их в известняковую пыль. Вода пенилась, мутнела, бурлила, с рёвом ударяясь в то, что было некогда морским драконом. Разумеется, Скёльмнир проснулся и медленно открыл глаза, закристаллизованные морской солью. Кто это столь бесцеремонно прервал его вековечный сон? Камни продолжали падать, уничтожая кораллы и нанося увечья его рогам: покрытые известняком, рога начали трескаться. Возмущению дракона не было предела. Он напряг тело, созданная веками известняковая броня дрогнула, крякнула и пошла трещинами, раскалываясь и обрушиваясь на морское дно бесформенными кусками. Дракон встал на все четыре лапы, хлестнул вокруг себя хвостом. Кораллы, водоросли, ракушки, обломки известковой породы, – в общем, всё, чем покрылся дракон за время сна, полетело в разные стороны, поднимая иловую бурю. Скёльмнир прижался к песку, как хищник перед нападением на ничего не подозревающую жертву, оттолкнулся задними лапами от останков кораллового рифа и всплыл на поверхность.

Кровопролитная битва в небе близилась к завершению: оба дракона были порядочно изранены и обессилили. Они кружились под грозовыми тучами, вцепившись друг в друга когтями и клыками, будто танцевали последний танец – танец смерти. Когда лазурный дракон показался на поверхности, они уже начали падение и в считанные секунды грохнулись в море, вздымая пенные соляные столпы. Скёльмнир сунул голову обратно под воду и наблюдал, как оба дракона, навеки сцепленные объятиями смерти, погружаются на дно. На их останках воздвигнется новый риф.

– Бесконечно глупо, – проворчал Скёльмнир, высовывая голову на поверхность и поглядывая на небо, где ещё клубились грозовые облака. Стоило поразмыслить, чем теперь заняться, раз уж он проснулся. Пожалуй, стоило уплыть дальше в море, где дно не потревожено битвой, и залечь спать.

Скёльмнир был уже в том возрасте, когда драконы всё больше спят, а не бодрствуют, что предвещало скорую – относительно, могло пройти ещё немало тысячелетий – кончину: уставшие от жизни драконы уходили в легендарное место – Драконье городище, где покоились их предки. А Скёльмнир устал жить. Древнее его существа на свете не было: он родился, когда ещё только зарождались континенты, когда не было на суше ни единой живой твари, да и в воде не было. Он пережил извержения гигантских вулканов, шествия ледников, метеоритные дожди и ещё море бедствий, обрушивавшихся на планету едва ли не каждую тысячу лет. Он видел, как появлялись и исчезали гигантские деревья и существа, похожие на драконов, но не обладавшие их интеллектом: они просто обречены были исчезнуть, уступая место драконам, а пото́м и людям, чей интеллект был сродни драконьему. Он видел и пережил всё, что только возможно себе представить. Немудрено, что он устал жить.

Скёльмнир видел и зарождение драконьего рода. Выбираясь на сушу, он наблюдал за тем, как видоизменялись потомки первых вышедших из моря драконов. Грубо говоря, всех можно было поделить на десять видов: чёрные драконы, зелёные драконы, лазурные драконы (к которым принадлежал он сам), серые драконы, алые драконы, ещё несколько разновидностей уже упомянутых и последний, самый редкий вид – золотые драконы. Даже у самих драконов они считались всего лишь легендой. За всю свою жизнь Скёльмнир видел только двух, первого – два миллиона лет назад (если считать летоисчислением людей), второго – десять тысяч лет назад. Вероятно, первый был прародителем второго, а может, это был тот же самый дракон – кто знает!

Каждому из драконов была вручена Драконья книга – свод законов драконьего рода, который составили первые вышедшие из моря драконы, когда их потомки расплодились так, что конфликты стали неизбежны. Скёльмнир хранил свою спрятанной в скалах: морская вода испортила бы её, если бы он вздумал таскать книгу с собой.

Напоследок, прежде чем нырнуть в морские глубины, Скёльмнир окинул взглядом взморье и прибрежные скалы. Над вершиной самой высокой скалы кружились птицы и гомонили. Там явно что-то происходило. Лазурный дракон не совладал с искушением и решил взглянуть, что приводило птиц в такое неистовство. Он подплыл к крайней скале, зацепился когтями передних лап за склизкие, подёрнутые зеленью водорослей камни и полез вверх, для страховки обвиваясь вокруг каменных клыков ещё и хвостом.

Вверху обнаружилась плоская площадка, усеянная разным сором: мелкими камешками, ветками, перьями, костями рыб и птиц, клочками звериных шкур… Птицы брызнули во все стороны, увидев дракона. Он сел на краю площадки, окинул её взглядом. Это было разорённое гнездо дракона. С десяток разбитых и растоптанных яиц валялись по краям гнезда, желтки вытекли из них и послужили приманкой для жадных птиц. Из двух или трёх яиц виднелись погибшие зародыши, уже истерзанные острыми крепкими клювами крачек. Скёльмнир верно предположил, что один из драконов разорил гнездо второго, потому и началось сражение. У драконов стычки за территорию были нередки и отличались необычайной жестокостью: молодняк уничтожался первым же делом, как будущие конкуренты. Лазурный дракон в подобную резню не ввязывался, хотя драконов, рискнувших посягнуть на его территорию, убивал без колебаний.

Скёльмнир сокрушённо покачал головой и тут заметил, что один из драконышей шевелится. Он был крупнее прочих, – вероятно, вылупился за неделю или две до налёта на гнездо. Чешуя у него была серая, бугристая, так что лазурный дракон предположил, что гнездо принадлежало гранитному, или каменному, дракону, разновидности серого. Он снова покачал головой и пополз к краю скалы, чтобы вернуться в море: лучше предоставить птицам расправиться с разорённой кладкой, драконыш всё равно не выживет.

Крачки тут же налетели на пиршество, склёвывая содержимое яиц. Одна ухватила клювом драконыша за зачаточное крыло. Драконыш издал громкий писклявый вопль, но это был крик не боли, а ярости. Он изловчился и цапнул крачку за шею, раздался хруст, голова птицы отлетела в сторону. Драконыш неловко шамкал челюстями, пытаясь пропихнуть добычу в горло. Скёльмнир был потрясён. Этот драконыш явно не собирался становиться добычей птиц. Вторую крачку он ухватил за крыло и прижал к камням лапой, и так мотнул головой, что разорвал птицу надвое. Охотничьи инстинкты у драконыша были потрясающие, и воля к жизни тоже.

– А у него, пожалуй, есть чему поучиться, – пробормотал лазурный дракон и вернулся в гнездо.

Драконыш на него ощетинился. Должно быть, решил, что Скёльмнир пришёл отнять у него добычу. Лазурного дракона это позабавило, он гортанно рассмеялся, щёлкая челюстями. Драконыш между тем торопливо глотал крачку, давясь костями. Перья он выплюнул.

– Что же с тобой делать? – спросил Скёльмнир, наклоняясь над драконышем и осторожно беря его пастью, чтобы унести из гнезда в какое-нибудь безопасное место. Против одной или двух крачек драконыш бы выстоял, но не против же целой стаи?

Дракон спустился со скал, прыгнул в море, но драконыш тут же захлебнулся, и Скёльмниру снова пришлось выбраться на скалы. И то верно, он ведь не был морским драконом, а значит, и дышать под водой не умел. Скёльмнир огляделся, выискал в скалах небольшую пещеру и заполз туда. Вероятно, некогда ей пользовались люди – рыбаки или пираты; скорее всего, последние, поскольку в углу пещеры обнаружился глиняный горшок с золотыми монетами. Лазурный дракон осторожно опустил драконыша на землю, подтолкнул мордой вглубь пещеры. Здесь драконыш будет в относительной безопасности – если за ним присматривать. Во всяком случае, крачкам до него не добраться. Драконыш расставил лапки и, покачиваясь, поковылял к горшку с золотом, а доковыляв до него, плюхнулся животом на монеты и заворчал. У драконов врождённый инстинкт охранять сокровища, золото они чуют за милю.

Скёльмнир понимал, что поступил опрометчиво, взвалив на себя заботу об осиротевшем драконыше, но бросить его на произвол судьбы уже не мог.

Морской дракон кормил драконыша рыбой и крачками, которых иногда удавалось поймать. Рыбу тот ел неохотно, птиц поглощал с жадностью, вообще он был прожорлив и вечно голоден и быстро рос, так что через пару месяцев Скёльмниру пришлось подыскивать для приёмыша другую пещеру – побольше.

Хёггель – так Скёльмнир назвал драконыша – был шустрый. У морского дракона крыльев не было, так что научить летать приёмыша он не мог, и Хёггелю приходилось учиться самому. Он уже подлетал, но крылья пока были слабы и не выдерживали веса драконыша, так что он плюхался обратно на камни и иногда разбивал себе нос.

Одну пещеру меняли за другой, и лазурный дракон отходил всё дальше от моря, от собственного подводного логова, потому что одного оставлять Хёггеля было нельзя: он вечно влипал в какие-нибудь неприятности. Ползать от моря до гор, где теперь ютился приёмыш, и обратно было для старого дракона тяжеловато, а ведь ему ещё приходилось тащить в пасти наловленную рыбу. К тому же скоро стало понятно, что на одной рыбе Хёггель долго не протянет: в животе у него всегда урчало, а кожа повисла складками, такой он стал тощий, когда немного подрос. Скёльмниру пришлось искать другой источник пропитания.

За горами, на пастбищах, паслись козы, овцы и коровы, принадлежавшие людям. Скёльмнир предпочитал с людьми не связываться, избегал с ними встреч, но ради приёмыша пришлось изменить привычкам. Он перебрался через горный кряж, свалился на пастбище и стащил овцу, а пото́м тем же способом перебрался обратно к логову. Хёггель от баранины пришёл в восторг и, пожалуй, впервые наелся до отвала. Морда у него залоснилась, живот округлился, и драконыш тут же заснул. С той поры Скёльмнир таскал ему овец или коз, не каждый день – раз в неделю, чтобы Хёггель не заелся и не зажирел. Самому ему приходилось возвращаться к морю: мяса морские драконы есть не могли, питались исключительно рыбой.

Выговорить имя Скёльмнира драконыш не мог, так что лазурный дракон разрешил ему называть его дедом. Хёггель был сообразительный, Драконью книгу он вслед за Скёльмниром затвердил наизусть и никогда не подвергал сомнению в ней написанное. Хотя иногда он задумывался, отчего они с дедом не похожи, но вслух про то не спрашивал. Других драконов он не видел, только знал о них по рассказам Скёльмнира и твёрдо запомнил, что от них нужно держаться подальше, а если не получится, то постараться убить.

За это время Хёггель значительно вырос, размером стал едва ли не с корову, и еды ему требовалось больше, чем прежде. Овцы́ или козы́ теперь не хватало, чтобы насытиться, и Скёльмнир начал притаскивать приёмышу коров или по нескольку овец сразу. Пора бы драконышу самому учиться добывать себе пищу, но крылья у него всё ещё были слабы, так что через горы он перелететь не мог, а ползать попросту не умел. В этом горном логове он был как в ловушке и всецело и полностью зависел от лазурного дракона.

Скёльмниру между тем становилось всё сложнее добывать для приёмыша еду. За овцами приходилось гоняться по всему лугу, а коровы нередко давали отпор, выставляя вперёд рога, которые были столь же крепки, как и рога драконов. С последней пойманной коровой лазурный дракон в логово уже вернуться не смог. Он тащил её через горный кряж, волоком, не разбирая дороги, на перевале выпустил добычу из пасти и скатился вместе с ней в глубокое ущелье, обессиленный. Кости его так и остались лежать в ущелье, покуда их не нашёл золотой дракон – тот самый, которого Скёльмнир некогда видел.

Хёггель между тем, не дождавшись деда и так оголодав, что съел даже старые кости и шкуры, которые валялись в пещере, выбрался из логова и попытался взлететь, чтобы отправиться на поиски пищи. Он знал, что еда находится совсем близко, достаточно только перевалить через горную гряду, он даже чуял её – душной дух скота на пастбищах. Но до стад ещё нужно было добраться! Летал драконыш неважно и преодолеть горную гряду смог лишь через три недели, совсем отощав (что, вероятно, и помогло ему взлететь). Дальше пришлось постигать нелёгкое искусство охоты, и первую свою овцу Хёггель поймал только ещё через две недели. К тому времени он уже так ослаб и отощал, что заснул тут же, на лугу, наскоро проглотив добычу прямо со шкурой и костями. Хорошо ещё, что пастухи не осмелились к нему приблизиться! Они легко бы с ним расправились, если бы знали, как он слаб. Но драконов побаивались, так что Хёггель удачно избежал опасности и, отоспавшись и прихватив с собой ещё парочку овец, убрался восвояси.

Скоро он отъелся, поднаторел в драконьем деле, – правда, жирка нагулять не получалось: как был тощим, так и остался, – и начал развлекаться, памятуя о том, что читал в Драконьей книге: людей надобно застращать, чтобы уважали и боялись. Он резал овец и коз, иногда даже не удосуживаясь их съесть, выжигал леса, вытаптывал луга и поля, – в общем, пакостил порядком! Людям это надоело, и они пошли жаловаться тому, кому эти земли принадлежали, – золотому, или янтарному, дракону. Дракон прилетел, за пару минут навёл порядок и учинил над драконышем расправу, устроив ему головомойку в прямом и в переносном смысле, а пото́м и вовсе сплавил его в другой мир, к эльфам.

Хёггель вздрогнул всем телом и открыл глаза. Темнота вокруг подсказывала, что он находится в логове под вековой елью. Василиск зевнул, выпустил из ноздрей огненное облачко, чтобы осветить логово и проверить, не пропало ли золото из сокровищницы. Золото было на месте, Драконья книга тоже. Хёггель с облегчением выдохнул и положил морду обратно на лапы. Из дыры, которая была входом в его логово, ещё веяло ночной прохладой и свежестью.

«Что это такое мне приснилось?» – сонно подумал василиск, практически не помня содержания сна. Кажется, привиделось ему что-то из прошлого, такое давнее или древнее, давно забытое и затерянное во времени и памяти, что не вспомнишь и за тысячу лет.

Хёггель зевнул и снова погрузился в сон, чтобы проснуться через пару часов и встретить новый день в Извечном лесу.

========== 37. Крестовый поход Нидхёгга. Ритуал ==========

Они считали себя потомками славных викингов, властителей северных морей. Они строили ладьи и плавали во льдах, добывая шкуры белых медведей и тюленей. Они ковали в кузнях топоры и боевые молоты, и сила в их руках была такова, что от одного удара рушились валуны. Они поклонялись богам-предкам, суровые лица которых вытёсывали на каменных стелах. Правили ими конунги, имя им было сконды, жили они на острове Сторм.

Они не ведали страха ни перед чем: ни перед страшными штормами, в которые попадали их ладьи, ни перед грозовыми молниями, способными разнести в щепки даже вековые деревья, ни перед воинственными племенами, с которыми вели долгие кровопролитные войны. Они не ведали страха, покуда не встретили его – дракона.

Вокруг острова Сторм были рассыпаны скалы, и только искусные мореходы могли водить ладьи между их острыми клыками. Восточнее прочих стояла особняком скала, наречённая Пальцем: верхушку снесло во время грозы ударом молнии, уцелела лишь крайняя часть, похожая на стелу, а с острова скала казалась похожей на гигантскую руку, вперившую палец в вечно недовольное небо. Именно на эту скалу повадился прилетать дракон.

Он был чёрен, как уголь, закован в броню, глаза его походили на две белые молниевые искры. Прилетал дракон со стороны моря, всегда окружённый грозовыми облаками и всполохами, опускался на скалу и издавал грозный рык, который раскатывался далеко вокруг, выжидал немного – и снова рычал. Он в любой момент мог напасть на Сторм и даже иногда поворачивал голову в сторону острова, но всё же не нападал: издав несколько залпов громогласного рыка, всегда не меньше десяти, дракон улетал неведомо куда.

Прилетал дракон раз в пятьдесят лет, и немало поколений скондов, устрашённые возможностью встретиться с чудовищем в море, жгли ладьи, оставаясь на острове, где, как они полагали, можно спастись: их крепи были вытесаны из горной породы, непреступные крепи с толстыми каменными стенами, за которыми не страшны и драконы.

Через сотню или сотню сотен поколений, во время правления конунга Беарклава, на остров Сторм обрушились бедствия: страшное землетрясение раскололо остров на части, море пожрало жизни угодивших в разломы, молнии выжгли корабельные леса.

– Боги разгневались на нас, – сказал конунг Беарклав, собрав своё потрёпанное племя в чудом уцелевшей крепи – Беардене, – потому что сконды устрашились дракона и перестали водить ладьи в северные моря. Но мощь дракона несоизмерима с нашей: он пожрёт нас или спалит огнём, прежде чем мы успеем к нему приблизиться. «Страшитесь дракона», – завещали нам предки. Мы не сможем выстоять против него.

– Мы должны его умилостивить, – раздался тихий вкрадчивый голос.

Все обернулись. Из тени вышел, прихрамывая, человек в волчьих мехах. Конец его окованного посоха постукивал по камням, высекая искры.

– Колдун… колдун знает… колдун подскажет… – пробежал шепоток.

– Подойди, – велел Беарклав. – Пропустите Вилебора, он поведает нам волю предков.

Тот, кого звали Вилебором, принадлежал к роду конунга, но не мог считаться воином из-за врождённого увечья: его левая нога была короче правой, он был хром. Таких детей испокон веку отдавали колдунам, говорящим с духами предков, – оракулам Сторма. Они жили в пещерах под крепью, принося жертвы богам на вытесанных в самых глубоких уголках алтарях, и редко покидали свои обиталища.

Вилебор доковылял до каменного трона, на котором восседал конунг, и, опершись на посох, заговорил:

– Неверно полагать, что дракон – слепое чудовище, жаждущее стереть Сторм с лица земли. Он говорит с нами, но мы закрыли наши уши и отказываемся слушать. Я спросил у духов предков, о чём пытается нам сказать дракон, и они мне ответили. Дракон – хранитель этого острова, он должен защищать Сторм от бедствий и горестей, но он разгневан, что мы не почитаем его. Мы должны умилостивить дракона, так сказали мне духи предков, а им поведали боги.

– Как мы должны его умилостивить? – спросил конунг. Власть оракулов на острове была такова, что им безоговорочно верили.

– Мы должны принести дракону в жертву деву из дома конунга, – объявил Вилебор, вытягивая руку и показывая пальцем на прекрасную Эльду, единственную дочь конунга. – Это умилостивит дракона, и следующие пятьдесят лет остров Сторм будет процветать, не зная лишений.

Люди зароптали, зашумели. Вилебор скрыл усмешку в усах и повторил:

– Так велели духи предков.

– Да будет так, – изрёк конунг, мрачнея лицом, – завтра мы принесём жертву дракону!

Дракон всегда прилетал в один и тот же день – накануне летнего солнцестояния.

Вилебор распорядился снарядить ладью, чтобы отвезти дочь конунга к жертвеннику. Девушку одели в лучшие меха и в украшения из чистого золота и привязали к скале.

– Гадина! – сказала Эльда, обращаясь к Вилебору. – Ты всего лишь мстишь мне, что я отказала тебе, мерзкий урод! Как будто духи предков могли обречь на смертельные муки одного из своих потомков!

Вилебор усмехнулся, вытащил кинжал с искривлённой рукоятью – ритуальное оружие колдунов Сторма, им перерезали горло жертвенным животным.

– Не беспокойся, – сказал он, приставляя кинжал к груди дочери конунга, – дракон пожрёт тебя уже мёртвой. Мучиться ты не будешь.

Эльда презрительно плюнула колдуну в лицо, и в тот же момент острие кинжала вонзилось ей в грудь. Она, не вскрикнув, уронила голову на грудь.

На другой день, который все ждали с боязливым нетерпением, на скалу прилетел дракон. В тот день он не рычал. Над скалой повисло тяжёлое молчание, только волны остервенело грызли скалы. Когда дракон улетел, люди вернулись, чтобы посмотреть, и не нашли на скале тела Эльды. Очевидно, дракон утащил труп в своё логово, где бы оно ни находилось.

– Дракон принял жертву! – возвестил Вилебор по возвращении на Сторм.

С тех пор на острове установился страшный обычай: каждые пятьдесят лет убивать деву из дома правящего конунга на скале, которую теперь называли скалой Дракона.

Дракона звали Огден, он был из рода нидхёггов, чёрных драконов, ужасающих созданий, в венах которых, как говорили, вместо крови тёк яд. Он жил восточнее Сторма вот уже пять тысяч лет, облюбовав небольшой скалистый остров и устроив там логово по всем драконьим правилам.

Он был из древних. Родился он из кипящих лавой недр земли, выбрался следом за братьями, огненный, полыхающий огнём, расплавив камни, на которые ступал. Но как остывает лава, так остыли и драконы: их броня потемнела, окрепла, и они стали чёрными, как кровь, что течёт по жилам планеты. Кроме них были и другие: например, морской дракон Скёльмнир, огненный дракон Фирбретт, каменный дракон Хардвилл, которые появились прежде чёрных драконов, но, в отличие от них, не были рождены землёй – они вышли из моря.

С тех пор прошли бесчисленные века, драконы рассеялись по миру, а быть может, и вовсе исчезли.

Огден помнил, как в мир драконов впервые пришло Безумие, и ничто на свете не заставило бы его забыть.

Драконы тогда жили все вместе. Вместо логовищ, укреплённых, укромных, строили гнёзда прямо на верхушках скал. Люди ещё не появились, землёй правили гигантские создания, отдалённо походившие на драконов и служившие им пищей. Сражаться было не с кем и незачем: еды было в избытке, территориальные споры тогда не велись. Драконы процветали.

В тот день, когда пришло Безумие, планета зарокотала. По земле пошли трещины, каменные плиты вставали дыбом, ломались, клокочущая лава вырывалась из недр земли, сметая всё на своём пути, гейзеры раскалённого пара обжигали воздух. Одна особенно широкая и глубокая трещина наполнилась необычной на вид лавой: жёлтой, сверкающей, блестящей как само солнце. Драконы подошли ближе, чтобы взглянуть, и ими овладело Безумие. Это было золото, расплавленное золото вытекало из плоти земли, сводя их с ума. Один за другим они теряли рассудок, захваченные неведомой им прежде алчностью.

– Моё! – рычали они, нападая друг на друга. – Это всё моё!

Братья Огдена пали в схватке друг с другом, как и тысячи других драконов. Огдену повезло: власть золота над ним оказалась не столь сильна, как над другими. Почувствовав первые признаки бешенства, он отыскал крепкую скалу и с такой силой ударился в неё головой, что обломал рога и лишился чувств.

Когда он очнулся, всё уже было кончено. Драконы разлетелись по свету, подгоняемые инстинктами, и уже никогда не селились вместе. Золота они с собой утащили сколько смогли: в пасти или в когтях, – но оно продолжало вытекать из недр земли ещё долго.

Первые драконы остались. Вероятно, они были достаточно сильны, чтобы обуздать Безумие.

– Зло пришло в этот мир, – сказал Фирбретт.

– Драконы никогда уже не будут прежними, – сказал Хардвилл.

– Нужно создать свод законов, чтобы распри не искоренили весь наш драконий род, – сказал Скёльмнир.

Три старых дракона сидели возле золотого разлома, мрачно взирая на причину Безумия. Золото плавилось, пузырилось, оплывало, вздымалось, не успевая застывать, и набегало новыми волнами, раскалёнными, огнедышащими, будто оно само было воплощением всех драконов. Огден подошёл к ним и тоже взглянул в разлом. Это было даже красиво.

– Планета породила чудовище, – сказал Фирбретт, опуская коготь в золото. Коготь стал золотым в ту же секунду.

– За него будут убивать, – сказал Хардвилл.

– Никто не сможет обуздать драконье Безумие, – сказал Скёльмнир.

Огден молчал и всматривался в клокочущее золотое месиво. Оно бурлило всё яростнее, образуя водовороты и стремнины.

– Планета готова породить ещё что-то, – выговорил он, чувствуя, как по всему телу – от носа до кончика хвоста – пробежала дрожь.

Драконы вытянули шеи, заглядывая в разлом. Золотая лава наполнила его до краёв и готова была в любой момент выплеснуться. Вздувались и лопались желтоватые пузыри, откуда-то изнутри поднималась к поверхности рябь. Потом всё стихло, замерло, будто разом остыло, и золотая жижа разверзлась, выпуская из своих объятий дракона. Он ухватился когтями передних лап за край разлома, вытягивая из расплавленного золота одно за другим два могучих крыла, гибкое тело и длинный хвост. Дракон сиял золотом, но не так, как сиял бы любой дракон, вывалявшись в золотой жиже. Это был золотой дракон, совершенно новый вид. Он выбрался из разлома, крепко встал на лапы, опуская крылья к земле. Золото стекло с него на камни, на теле проступала броня – восьмигранные чешуйки с блестящими вкраплениями. Когда золото стекло с век, дракон открыл глаза. Они были цвета смолы, что вытекает из раненых деревьев и застывает в янтарь.

– Дракон, – сказал Хардвилл.

– Золотой дракон, – сказал Фирбретт.

Скёльмнир промолчал, не в силах оторвать глаз от столь блистательного существа. Огден тоже не проронил ни слова. Он был поражён. Прямо в сердце.

Золотой дракон обвёл их медленным взглядом, лишённым какого бы то ни было выражения.

– Он не пробудился ещё, – сказал Скёльмнир, – если вообще пробудится. Если это вообще дракон.

– Что же это тогда, если не дракон? – спросил Фирбретт.

– Безумие, – сказал Скёльмнир, – само воплощение безумия, рождённого из недр земли.

– А по-моему, это всего лишь ещё один дракон, – возразил Огден, очнувшись. – Золотой дракон. Он родился из золота, как я родился из лавы.

Он сделал попытку приблизиться, но золотой дракон дохнул каким-то невероятным янтарным огнём, и по земле побежала жёлтая волна, подминая под себя камни и растения и оставляя их позади себя золотыми. Драконы отпрянули.

– Ужасающая мощь, – сказал Хардвилл, – я не слышал прежде о драконах, способных на такое. Он превращает в золото всё, на что дохнёт.

– Золотое дыхание вместо огненного, – сказал Фирбретт, но, как выяснилось буквально через минуту, ошибся: огнём золотой дракон дышать тоже мог.

Он полыхнул струей пламени, очерчивая вокруг себя огненный круг. Золотые камни расплавились, снова превращаясь в жижу, и потекли по земле ручьями.

– Он себя не контролирует, – сказал Скёльмнир. – Нужно его остановить, пока он не уничтожил сам себя. Смотрите: он даже не замечает, что его собственный хвост начал дымиться и плавиться.