Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 54 страниц)

– А знаешь, Эмбер, я для неё отличное имя придумал.

– «Для неё»? – опешил Эмбервинг.

Юноша опять засмеялся и утвердительно кивнул. Дракон стеклянным взглядом смотрел на девочку, которая, заслышав смех менестреля, тут же перестала плакать и сама залилась смехом, похожим на звон колокольчика, при этом хорошенько хлопая ладошками по лицу Голденхарта.

О девах-драконах он никогда не слышал. Понятное дело, что драконы женского пола должны были когда-то существовать, иначе бы не появилось второе поколение драконов, но Эмбервинг никогда их не встречал. Драконья книга тоже помалкивала, она вообще, чем дальше, тем больше оказывалась несостоятельной. Пожалуй, стоило дописать с десяток страниц: Эмбер за последние годы о драконах узнал больше, чем любой дракон мог себе представить. Вот бы удивились первородные драконы, если бы им об этом рассказать!

– Для неё… – ошеломлённо повторил Эмбервинг. – И что за имя?

Голденхарт заулыбался и сказал:

– Сапфир.

========== 46. Охмурение эльфийского принца. Драконья метка ==========

Тетива зазвенела, оперённая стрела ушла в пространство, разрывая его со свистом, и врезалась в самое «яблочко» мишени, укреплённой в ста шагах от стрелка – златокудрого юноши с необыкновенно ясными глазами сапфирового цвета, единственного из стрелков, уши которого не были остроконечными.

У эльфов был праздник, молодёжь состязалась в стрельбе, король Алистер сидел на цветочном троне поодаль и наблюдал за стрелками. Те изгалялись как могли, чтобы впечатлить короля, некоторые даже стреляли с закрытыми или завязанными глазами. Впрочем, они всё равно видели эльфийским зрением, так что впечатляющими даже самые меткие выстрелы назвать было сложно. Алистер не скучал, вопреки ожиданиям, даже несмотря на то, что каждый выстрел заканчивался вполне предсказуемо – попаданием в мишень, ведь юноша с сапфировыми глазами хоть иногда, да всё же промахивался. Ему доставляло удовольствие гадать – не пользуясь волшебством, просто предполагать, – попадёт ли очередная стрела в мишень. Попадал он всё-таки чаще, чем промахивался: семь-восемь стрел из десяти непременно поражали цель. Что ж, совсем неплохо, учитывая, что лук был эльфийский, а стрелок – человек.

Лучесвету на днях исполнилось шестнадцать. Вырос он в исключительно красивого юношу, да и не мог не вырасти, учитывая наследственность. По красоте он бы поспорил даже с эльфами, которые – с десяток уж точно! – были по уши в него влюблены. Но Алистер оберегал Лучесвета ревностно, так что юноша даже не подозревал, какие страсти кипят по поводу его персоны: король, воспользовавшись положением, просто-напросто запретил эльфам разговаривать с Лучесветом о подобном.

Талиесин избегал его буквально с первого же дня. Лучесвет заметил и огорчённо сказал королю:

– Он меня отчего-то не любит.

Алистер тогда засмеялся, потрепал мальчика по волосам и возразил:

– Ты слишком похож на Голденхарта, в этом дело.

Для Талиесина присутствие Лучесвета было настоящей пыткой. С каждым днём он всё больше походил на отца, и эльфийский принц невыносимо страдал. Конечно, он понимал, что мальчик ни в чём не виноват, но всё же старался держаться от него подальше, чтобы не бередить старые раны.

Усугубляло ситуацию и то, что Алистер отчего-то запретил Талиесину покидать мир эльфов. Это случилось как раз после того, как он вернулся из Серой Башни и рассказал отцу, что дракончик вылупился. Король на секунду свёл брови к переносице, будто что-то в этом рассказе ему не понравилось, и проронил:

– Талиесин, с этого момента тебе запрещается ходить в Серую Башню.

Талиесин опешил. Алистер, заметив его ошеломление, повторил запрет ещё раз.

– Но почему? – воскликнул Талиесин возмущённо. – К тому же я обещал, что приду посидеть с дракончиком снова.

– Я всё сказал, – однозначно ответил Алистер. – Что с того, что эльф не сдержит обещание! Тебе есть чем заняться, будешь учить Лучесвета.

Талиесин помрачнел, но не сдался. Как только отец отвернулся, он попытался открыть портал в Серую Башню, но… обнаружил, что портал открыть не может: чары Алистера перекрывали его собственные.

– Отец! – с ещё большим возмущением воскликнул Талиесин, хватая отца за рукав и дёргая. – Зачем ты так со мной!

Серые глаза короля ненадолго задержались на красном от гнева лице сына.

– Это для твоей же пользы, – сказал Алистер после непродолжительного молчания и отвёл взгляд. – Никто не говорит, что этот запрет пожизненный. Я открою портал, когда придёт время.

Талиесин издал протестующий вопль, даже попытался устроить голодовку, но Алистер был непреклонен.

– Поразмысли лучше, отчего ты так рвёшься в Серую Башню, – предложил король. – Этого ведь ты не знаешь, верно?

– Отчего? Да просто… – начал Талиесин и осёкся. Алистер улыбнулся.

В самом деле, его вылазки лишь причиняли новую боль: Голденхарт и Эмбервинг были заняты исключительно друг другом, они были счастливы и не замечали, как терзается безнадёжно влюблённый эльф. Самым верным средством было забыть о них лет этак на сто, чтобы сердце успокоилось, излечилось и… Отчего же, правда, его туда тянуло, сейчас даже больше, чем прежде? Он был готов в кровь изодрать руки, пытаясь открыть портал, только бы поскорее оказаться в Серой Башне.

– Когда ты разрешишь мне… – бесцветным голосом начал Талиесин.

– Когда Лучесвету придёт время возвращаться, – незамедлительно ответил король.

Талиесин болезненно поморщился и закрыл лицо ладонями:

– Если бы ты хотя бы сказал мне о причине…

– Не беспокойся, в Серую Башню я буду наведываться сам, – со смешком сказал Алистер, – так что обо всех новостях ты будешь узнавать незамедлительно.

Пожалуй, никогда ещё в жизни Талиесин не ненавидел отца так сильно!

Полностью избегать Лучесвета у него не получалось: Алистер в этом плане был зануден и заставил сына учить мальчика стрелять из лука, раз уж равных в стрельбе Талиесину не было. Он был излишне резок временами, в глаза ему никогда не смотрел, не прикасался к нему, даже когда учил правильно держать лук, и вообще с ним не разговаривал, не считая редких инструкций насчёт стрельбы.

Лучесвет поначалу воспринимал это как должное. Он был слишком занят учёбой, чтобы размышлять о странностях в поведении Талиесина, да и вообще полагал, что ничего не поделаешь, раз уж эльф его отчего-то невзлюбил. Но, став постарше, мальчик всё-таки начал задаваться вопросами. Он ведь ему ничего не сделал, так почему же Талиесин так скверно к нему относится? Конечно, он его не ругал, но и не похвалил ни разу, хотя Лучесвет добился немалых успехов – для человека, разумеется: он уже в первый год попадал в мишень пять-шесть раз из десяти.

Вот Алистер – тот его хвалил: он обучал мальчика эльфийскому языку, ненавязчиво – этикету, а потом и вовсе обнаружил, что у него есть способности к чарам. Забивать голову мальчику волшебством он, как и обещал Эмбервингу, не стал, но всё же ознакомил его с заклинаниями первого уровня – слабенькими, если смотреть глазами эльфов, – которые наверняка могли бы пригодиться Лучесвету в будущем, когда тот станет королём Тридевятого королевства: Алистер научил его распознавать яды и предвидению.

Задать Талиесину мучавший его вопрос Лучесвет решился, когда ему исполнилось четырнадцать.

– За что ты меня ненавидишь? – прямо спросил он, загораживая эльфу дорогу и не давая ему покинуть стрельбище.

Талиесин несколько смутился:

– Не ненавижу, просто не люблю.

– Почему?

– Ты слишком похож на своего отца, – неохотно ответил эльф, поняв, что мальчик от него не отстанет.

– А это плохо? – удивился Лучесвет.

– Для меня – да, – честно ответил Талиесин.

Лучесвет нахмурился. Натянутость в голосе эльфа он счёл неприязнью к Голденхарту, а ему вовсе не хотелось заводить дружбу с теми, кому его отец не нравился! Нидхёгг, конечно, был исключением. Он хоть и открыто заявлял, что Голденхарта терпеть не может, потому что тот охмурил Дракона (вот интересно, что это слово означало?), но неприязнь его была явно напускной. Если бы на самом деле терпеть не мог, так бы не заслонил его, когда вдруг разыгралась гроза и в землю рядом с ними шандарахнуло молнией. Молнии дракону были нипочём, а вот человеку бы несладко пришлось. Лучесвет, когда узнал об этом, проникся к Огдену ещё больше и решил для себя, что они друзья навек. Сам мальчик отца любил трепетно, несмотря на то, что виделись они всего несколько раз.

– Это потому что он охмурил Дракона? – мрачно спросил Лучесвет. – Поэтому ты его не любишь?

Талиесин аж подскочил, когда услышал это «охмурил».

– От кого это ты таких словечек набрался? – воскликнул он, заливаясь краской. По правде говоря, это как раз Дракон охмурил Голденхарта, Талиесин ничуть не сомневался.

– А что оно значит? – беспокойно спросил Лучесвет. – Что-то нехорошее?

Талиесин растерялся:

– Ты… не знаешь? От кого ты это слово слышал?

Лучесвет поджал губы. Нидхёгга сдавать он не собирался, так что улизнул со стрельбища, притворившись, что Алистер его позвал. Король эльфов на самом деле маячил поблизости, вероятно, наблюдая за ними, а скорее, за сыном, чтобы тот не наделал каких-нибудь глупостей, и Лучесвет направился прямо к нему. Талиесин пристально смотрел ему вслед, потом как-то уныло сгорбился и стал подбирать разбросанные стрелы.

– А, Лучесвет, – с нарочитой радостью в голосе сказал Алистер, – как успехи?

Мальчик сделал неопределённый жест, пробормотал, что поразил все мишени, правда, не все в «яблочко», и расстрелял весь колчан.

– Что-то тебя тревожит? – проницательно спросил Алистер.

Лучесвет помялся, но всё же спросил:

– А что значит: «охмурил»?

Король эльфов широко раскрыл глаза.

– Хм, это… когда кто-то без кого-то жить не может, – проявив недюжинную смекалку и деликатность, объяснил Алистер. Не стоило мальчику покуда размышлять о подобном.

– Как я без Нидхёгга? – задумчиво предположил Лучесвет. По приятелю он на самом деле скучал.

– Немножко не так, – засмеявшись, возразил Алистер, – но в целом… да, пожалуй, этот дракон тебя… «охмурил», раз ты по десять раз на дню его поминаешь!

Лучесвет покраснел.

Стрелок с сапфировыми глазами прицелился снова. Алистер даже приподнялся на троне, чтобы ничего не пропустить, потом сделал небрежный жест рукой, подзывая сына. Талиесин, хоть и против своей воли, на празднике присутствовал.

В последние дни ему стало совсем уж тяжко: шестнадцатилетний Лучесвет был вылитый Голденхарт тех времён, когда эльф увидел его впервые и влюбился.

– Ты меня звал, отец? – не по-эльфийски глухим голосом отозвался Талиесин, подходя.

Алистер, скривив губы, посмотрел на него и нарочито печально вздохнул.

– Талиесин, Талиесин, – проговорил он, покачивая головой, и из его цветочной короны посыпались лепестки, – у меня сердце разрывается, когда я вижу тебя таким.

– Сомневаюсь, что оно вообще у тебя есть, – мрачно отозвался Талиесин. – Ты нарочно меня мучаешь.

– Иди и скажи Лучесвету, чтобы он подошёл ко мне, – велел король эльфов, делая вид, что не расслышал.

– Почему бы тебе его просто не подозвать?!

– Не спорь со мной. Делай, что я тебе говорю.

– Когда откроешь портал, я уйду и никогда не вернусь! – вырвалось у Талиесина. Он был так раздражён, что не сдержался.

– Не сомневаюсь, – с улыбкой кивнул Алистер и, прикрыв губы рукавом, засмеялся.

Его реакция Талиесина насторожила. Когда отец пребывал в подобном настроении, ничего хорошего ждать не приходилось. Он определённо что-то задумал! Талиесин уже не раз видел это выражение на его лице, так что совершенно точно знал: что-то грядёт!

– Что ты задумал? – нахмурился Талиесин. – Ведь ты что-то задумал, так?

Алистер сделал удивлённое лицо. Идти за Лучесветом Талиесину не пришлось: тот сам подошёл, будто почувствовав, что говорят о нём. Лук он повесил на плечо, совсем по-эльфийски, и придерживал тетиву большим пальцем, чтобы не впилась в одежду.

– Ты хорошо стрелял, – похвалил король эльфов, поднимаясь с трона и кладя руку юноше на плечо.

Лучесвет радостно покраснел. Талиесин сделал страдальческое лицо и отвёл взгляд.

– Сколько тебе лет, Лучесвет? – поинтересовался между тем Алистер.

– Шестнадцать, – недоуменно ответил юноша. Как будто король эльфов сам не знал, сколько ему лет!

– Как летит время! – патетически сказал Алистер, разводя руки в стороны, будто дирижировал невидимыми музыкантами. – А я уж и забыл совсем, что тебе пора возвращаться.

– Куда? – насторожился Лучесвет.

– В Серую Башню, – ответил король и с удивлением заметил, что вздрогнули оба при этих словах: и его сын, и воспитанник. – Лет десять там прошло уж точно. Как знать, какие сюрпризы могут нас там поджидать!

– «Нас»? – тут же очнулся от оцепенения Талиесин.

– Ну разумеется, я бы такое представление не пропустил, – со смехом отозвался король эльфов.

– Какое представление? – насторожился Талиесин. И этот смех тоже ничего хорошего не предвещал.

– Трогательное воссоединение… Да, я непременно должен быть там, – словно бы сам с собой говорил Алистер, продолжая улыбаться. – Должен же кто-то помешать Эмбервингу оторвать тебе уши, Талиесин?

Приведя таким образом сына в замешательство, Алистер развернулся к Лучесвету. Тот выглядел потерянным.

– Кажется, слова мои тебя не обрадовали? Разве тебе не хочется вернуться домой и всех увидеть? – спросил король эльфов, кладя руку воспитаннику на плечо.

Лучесвет не ответил. Его раздирали противоречия. Несомненно, он хотел вернуться в Серую Башню. Он так долго их всех не видел и страшно по ним соскучился, по всем ним, даже по бабке-сказительнице, даже по тем мальчишкам, что его дразнили. Но, пожалуй, ему было страшно возвращаться. Десять лет! В Серой Башне прошло уже десять лет, если не больше. Что он там увидит, когда вернётся? Он невольно прикрыл глаза, вспоминая Голденхарта, каким он его видел в последний раз. Как он изменился за десять лет? Дракон, уж верно, не изменился, и Нидхёгг не изменился, но отец…

Алистер прекрасно знал, о чём Лучесвет думает, но решил не вмешиваться: всех ждут сюрпризы, так пусть сюрпризы сюрпризами и остаются. Он повертел кольцо на пальце и поинтересовался:

– Ну что, отправимся прямо сейчас? Куда ты хочешь попасть прежде всего, Лучесвет: в башню или к твоему дракону?

Лучесвет сглотнул и произнёс едва слышно:

– В башню.

– Ты, разумеется, тоже можешь пойти, Талиесин, – помахал рукой Алистер, видя, что сын стоит как вкопанный. – Чары я снял, можешь приходить и уходить, когда вздумается и куда вздумается.

Он вытянул руку, начертил перед собой круг, который тут же вспыхнул эльфийскими письменами и превратился в портал. Из него потянуло одуряющим запахом свежескошенного сена и солнца.

– А, так у них уже лето, – сказал Алистер, понюхав воздух у портала. – Замечательно! Просто лучше некуда! Лето! Солнце! Одуванчики!

«К чему он приплёл ещё и одуванчики?» – растерялся Талиесин.

Король эльфов опять издал нарочитый вздох, подхватил и сына и воспитанника за шиворот и втащил их за собой в портал. «Ну прямо как дети, честное слово!» – кажется, пробормотал он при этом.

Они очутились у подножия холма, на котором стояла башня Дракона. В небе ослепительно сияло солнце. Пожалуй, такого яркого ни эльфы, ни Лучесвет в Серой Башне прежде не видели. Ни единого облачка на небе! А вот над холмом было: воздух был полон чего-то белого, воздушного…

– Одуванчики! – в голос воскликнули Лучесвет и Талиесин.

Ветерок дунул, белое облако заколыхалось, и до них донёсся отголосок смеха, звонкого, как весенний ручей. Смех был многоголосый, и Талиесин, услышав его, невольно прижал ладонь к груди, потому что сердце забилось в два раза быстрее обычного. Среди тех, кто смеялся, был и Голденхарт. А Лучесвет, услышав смех, как-то разом успокоился, но подумал, что среди этого журчания определённо не хватает раскатистого грохота Нидхёгга: вот уж тот смеялся так смеялся!

– Живо, к башне, – скомандовал Алистер, подталкивая юношей вперёд, – не то самое главное пропустим.

Не дав им опомниться и всё время бесцеремонно подталкивая их в спину, король эльфов быстро поднялся на холм, и все трое окунулись в царящее на холме одуванчиковое безумие.

По лугу носилась девочка с золотистыми, как спелая пшеница, волосами, затянутыми в тугую косу, хватала одуванчики и подкидывала их в воздух.

– Вот я тебя, негодница! – со смехом грозил ей златокудрый юноша, усыпанный одуванчиковым пухом с ног до головы.

Он тёр губы, к которым прилипло порядочно пушинок, и делал вид, что собирается схватить её, но она всякий раз удачно пробегала мимо, визжа и заливаясь смехом.

Дракон стоял чуть поодаль, прислонившись к изгороди, и улыбался, изредка отмахиваясь от докучливых пушинок, которые так и норовили насесть на его сияющие янтарём волосы.

– Не поймаешь! Не поймаешь! – заливалась смехом девчушка, то и дело оборачиваясь, чтобы поглядеть, далеко ли её «преследователь».

– Сапфир! – разом вскрикнули Дракон и менестрель.

Но девочка уже со всего размаха врезалась в кого-то, пока ещё не знала только – в кого. Это был Талиесин. Алистер как-то ловко схватил Лучесвета под локоть и отпрянул с ним в сторону, а сына наоборот толкнул по направлению к башне, вот девчушка в него и врезалась.

– Арргх! – совершенно точно сказала она, отступая на шаг и задирая голову, чтобы посмотреть, что за препятствие едва не расквасило ей нос.

Талиесин, взглянув на неё, застыл. Сложно сказать, на кого она походила больше: на Дракона или на менестреля. У эльфа создалось впечатление, что он смотрит на обоих разом. Правый глаз у девочки был янтарный, как мёд, левый – сапфировый, в котором будто смешалось с ключевой водой небо. Вот волосы, пожалуй, были совсем как у Голденхарта: в них было больше золота, чем янтаря. В голове у Талиесина что-то щёлкнуло, мысли начисто пропали, и он вяло подумал: «Кто она и почему на них похожа?» Он почувствовал, что от кончиков пальцев пробежала по телу дрожь, забралась выше и трепетом отозвалась в ушах, которые, кажется, тоже начали подрагивать. Эти два водоворота, янтарный и сапфировый, будто затягивали и не давали ни единого шанса на спасение. А ещё он заметил, что оба зрачка вдруг стали драконьими, даже сферический в сапфировом глазу, и, кажется, вокруг начали разлетаться золотые искры.

– Нет! – рявкнул вдруг Дракон, в ту же секунду оказываясь возле эльфа.

Талиесин этого уже не видел: он грохнулся навзничь на траву, замороченный, в воздух полетели одуванчиковые пушинки, а на него сверху плюхнулся разноглазый золотой дракончик, размером – с корову.

– Сапфир! – воскликнул Голденхарт, подбегая и хватая дракончика сзади за крылья.

– Ну, ну, – уговаривал Алистер Дракона, каким-то невероятным образом оказавшись возле него, – не серчай, так суждено было.

– Эмбер, – издал вопль менестрель, – помоги мне! Она же раздавит его, честно слово, раздавит!

– Я в порядке, я в порядке, – забормотал Талиесин заплетающимся языком, точно перебрал мёда, – и ничуть не тяжёлый, вообще не тяжёлый…

Эмбервинг оттолкнул Алистера, так крепко смыкая челюсти, что раздался хруст и скрежет. Всех передёрнуло.

– Да что с тобой такое? – возмутился менестрель, продолжая тянуть дракончика за крылья. – Сапфир, превращайся обратно! Немедленно! Или я рассержусь по-настоящему!

Дракончик покосился на него, повёл крыльями, избавляясь от рук юноши, и чуть посторонился, но всё же остался в прежнем обличье. Голденхарт встал на колено возле Талиесина, потряс его за плечо:

– Талиесин, ты меня слышишь? Встать можешь? Ничего не сломано?

Талиесин глядел на него бессмысленным взглядом и не отвечал. Дракончик отвернул голову и начал выбирать зубами крыло, как делают птицы, но глаза его были прикованы к распростёртому на траве эльфу. Эмбервинг уронил руки и поражённо воскликнул:

– Ну почему непременно он?!

– Эмбер? – насторожился его тону Голденхарт. – Что такое? Что-то произошло? Что-то только что произошло, верно?

Алистер заливисто рассмеялся и, подмигнув Лучесвету, который был поражён не меньше прочих, объявил:

– Поздравляю, Сапфир только что охмурила эльфийского принца!

– Охму… – задохнулся менестрель.

– Драконья метка, – продолжал Алистер. – Ты ведь и сам знаешь, что это такое, верно, Голденхарт? Когда дракон встречает предназначенное ему существо, он… «охмуряет» его. Ты ведь не забыл, как это было у вас, верно, Голденхарт? Дракон влюбляется раз и на всю жизнь, так уж драконы устроены. Ставит драконью метку и…

– Алистер, – гробовым голосом произнёс Эмбервинг.

– А, вон оно что, – отозвался Голденхарт убийственно спокойным голосом, развернулся на каблуках и пошёл в башню.

– Кто тебя за язык тянул! – буквально прошипел Дракон, мечтая придушить эльфийского короля.

Сапфир тут же схлынула и превратилась в девочку. Она беспокойно глядела то на всё ещё лежащего на траве Талиесина, то вслед уходящему менестрелю, будто не зная, что ей делать, потом резко вздёрнула голову – жест Голденхарта! – и побежала следом за ним к башне.

– А что я не так сказал? – захлопал глазами Алистер. – Ведь это же было настоящее охмурение, разве не так?

– Кто… тебя… за… язык… тянул?! – с растяжкой сказал Эмбервинг, и его глаза угрожающе загорелись двумя янтарными огоньками.

Не было никакого охмурения. Не у них.

Голденхарт добрёл до башни, не помня, как поднялся на чердак и рухнул навзничь на кровать. Камень в груди беспокойно заворочался, наполнился тягучим неприятным жаром. Вернулись прошлые сомнения, от которых, как он полагал, успешно избавился. Если влюбляются раз и на всю жизнь… Юноша поморщился, приложил ладонь к груди. Не занял ли он место той давно умершей принцессы… Они всего лишь были похожи, но не это ли послужило причиной? Раз и на всю жизнь… Может, и метку драконью тоже она заполучила. Менестрель не помнил ничего подобного. Он просто влюбился, заревновал к призраку и сделал глупость, которая привела к ряду других глупостей. У него-то это точно стало «раз и на всю жизнь». Но что об этом думал Дракон?

Дверь чердачной комнаты заскрипела, юноша приподнялся на локте. Сапфир прокралась в комнату, залезла на кровать и, обхватив менестреля ручонками, крепко прижалась к его груди.

– Почему тебе грустно? – спросила она. – Я не люблю, когда ты такой. Это из-за меня? Ты на меня рассердился?

– Нет, конечно же, нет, – возразил Голденхарт, пытаясь согнать с лица мрачное выражение и улыбнуться; видимо, вышло не очень. – Взрослые грустят иногда, так уж бывает.

– А я не хочу, чтобы ты грустил, – категорично объявила девочка, и её глаза вспыхнули.

Менестрель поспешно накрыл её глаза ладонью. Сапфир обладала поистине устрашающими способностями. Она ещё не слишком хорошо ими владела, но, когда оба зрачка у неё становились драконьими, она могла внушить тому, на кого смотрела, что угодно. Или заставить забыть что угодно.

– Я немножко погрущу, – пообещал он, с минуту подержав ладонь у её глаз. – Мне это даже полезно.

После он осторожно приподнял ладонь, заглянул девочку в лицо и тут же выдохнул с облегчением. Зрачок в сапфировом глазу был обычный, сферический.

– Я-то знаю, что это не так, – пробормотала девочка, крепко прижимаясь к нему. – Я-то лучше всех тебя знаю.

– Спеть тебе? – предложил Голденхарт, видя, что она закрыла глаза. – Ты утомилась. Когда ты в последний раз превращалась? Ага, помнишь! Бедные овечки!

Губы Сапфир расплылись в широкой улыбке.

– Они сами виноваты, – пробормотала она, – нечего было на меня блеять! А тот с рогами меня вообще боднуть хотел!

– А кто их дразнил?

– Арргх… – по-драконьи отозвалась Сапфир и заливисто засмеялась.

Именно так она и сделала: подкралась к овечкам и гаркнула на них по-драконьи. Правда, всё пошло не так, как она ожидала: баран вознамерился дать ей отпор, а она, испугавшись его рогов, превратилась в дракона и разгоняла всё стадо по холмам. Остановиться потом было трудно, очень трудно: драконий азарт меры не знает! Эмбервинг ей устроил хорошую взбучку за это и запретил превращаться в дракона. Невелика беда: гаркать по-драконьи она могла и в человеческом обличье! К тому же она знала, что Голденхарт всегда за неё вступится, а Эмбервинг ему не сможет отказать.

– Он мне нравится, правда, – словно бы оправдываясь, вдруг сказала Сапфир.

– Кто, «тот с рогами»? – поинтересовался юноша с улыбкой.

– Да нет же, глупый! Этот с ушами… которого я перепугала до полусмерти, – возразила она, и в её голосе прозвучала некоторая гордость. – Вот только не знаю, почему это я вдруг превратилась? Я ничего такого не хотела, правда.

– Наверное, разволновалась, – предположил Голденхарт и чуть поморщился.

– Наверное, – согласилась Сапфир со вздохом и опять закрыла глаза. – Но он мне нравится. Честное драконье. Чуточку меньше, чем ты, разумеется, и Эмбер, – спохватилась она тут же.

Менестрель невольно улыбнулся. Сапфир, не открывая глаз, нащупала его руку, потянула к себе и улеглась на неё головой, прижимаясь щекой к его ладони. Она часто спала так, а он ей пел баллады вместо колыбельных. Спел и сейчас. Спящей девочка была совсем как ангелочек. Голденхарт вздохнул неслышно, чтобы не тревожить её сон, и пробежался мысленно по тому, что случилось у башни. Грохнулся оземь Талиесин не потому, что дракончик его свалил, а потому, что он был слишком потрясён… чем? Что вообще такое эта драконья метка? Увидел что-то во взгляде и был настолько ошеломлён, что не удержался на ногах? Вид у эльфа был явно невменяемый, когда ему удалось отогнать от него Сапфир.

Дверь опять скрипнула. Голову менестрель поднимать не стал, только перевёл ненадолго взгляд. Вошёл Дракон. Вид у него был смятенный. Юноша ему ничего не сказал, опустил глаза и продолжил смотреть на Сапфир.

Эмбер сразу почувствовал, что с ним неладно. Будто какая-то тень лежала на всём его существе, и исходила она – Дракон безошибочно понял – от эльфийского камня. Очень похоже на чёрную магию: та же тяжёлая, тёмная аура… Эмбервинг поспешно прилёг рядом, кладя руки на плечи юноши, и попытался вытянуть из него тьму. Из-под его пальцев заструилось янтарное сияние, но тьма, наполнявшая сердце менестреля, не поддавалась. Камень даже будто потяжелел, когда мужчина применил драконьи чары.

– Голденхарт? – воззвал Дракон, крепче сжимая пальцы.

– Драконья метка, значит? – холодно спросил Голденхарт. – Раз и на всю жизнь?

– Да не слушай ты Алистера, – дёрнулся Эмбер. – Болтает невесть что…

– У нас не было ничего подобного.

– Было.

– Когда?

Дракон смутился.

– Вот видишь…

– Да что эльф может знать о сущности драконов! – прорычал буквально Эмбервинг. Тьма, которую он пытался поглотить, неприятно жгла пальцы и не уступала.

– Это ничего не меняет. Я ведь… я всего лишь… калька… – выдавил юноша, и его красивые черты исказились, – твоей истинной любви.

– Арргх! – рявкнул Дракон.

Вообще чудо, что Сапфир от этого рыка не проснулась, рявкнул он громко, даже стены башни ходуном заходили. Тьма чуть колыхнулась. По скулам Дракона пошли янтарные полосы.

– И вообще, кто сказал, что всё должно происходить именно так? – продолжал Эмбервинг. – Всё могло быть совсем по-другому. Раз и навсегда? Да, вот тут Алистер был прав: у меня это раз и навсегда. С тобой. Арргх!

– Но ты ведь любил её, – жёстко сказал Голденхарт, – ту, что дала тебе имя.

– Любил. Но с тобой по-другому.

– И как же?

Эмбервинг поджал губы, но всё же заговорил – словно бы через силу:

– Когда она… умерла, я… хотел покончить с собой.

Менестрель вздрогнул всем телом.

– Я искал способ умереть и едва ли не отыскал его. Но когда умер ты… мысль умереть ни разу не затуманила мой разум.

– Это ли не значит… – горько начал юноша.

– Потому что, – прервал Дракон и весь вспыхнул янтарём, – я совершенно ясно осознал – раз и навсегда, – что твоя смерть – это то, с чем я никогда не смирюсь. Не смогу. Ни за что. И если бы не вышло с эльфами, даже если бы пришлось искать тысячу лет, я всё равно отыскал бы способ вернуть тебя. Потому что «раз и навсегда» – это именно ты, есть драконья метка или нет.

Голденхарт обмяк. Эмбервинг тут же воспользовался этим и почти полностью вобрал в себя тьму из его сердца, выжигая её внутри себя янтарным пламенем так, чтобы даже пепла не осталось.

– Да и вообще, – продолжал он, – ты ведь тоже падал в обморок при взгляде на меня. Чем не драконья метка?

– Я? – изумился Голденхарт, который ничего подобного не помнил. – И когда же это было?

– В самом начале, если ты запамятовал. Я-то очень хорошо помню. Ну, не до конца падал, конечно, я тебя успевал подхватывать… Правда, не помнишь?

Голденхарт осторожно, чтобы не потревожить Сапфир, перевернулся на спину. Взгляд его рассеянно блуждал по лицу Дракона. Может, то, что они называют «драконьей меткой» просто-напросто… любовь с первого взгляда? Была ли это любовь с первого взгляда? Он чуть качнул головой, то ли в ответ на вопрос Эмбера, то ли сомневаясь собственным мыслям. Он был слишком ошеломлён тогда, чтобы ясно помнить обо всём, что чувствовал.

– Или это вообще прямо сейчас происходит. Кто может быть в чём-то уверен? – Эмбервинг навис над ним на локте, глаза его тягуче плавились янтарём.

Голденхарт вдруг засмеялся.

– Что? – нарочито обиженным тоном спросил Дракон. На самом деле он испытал громадное облегчение, услышав его смех.

– Эмбер, ты ведь не пытаешься… «охмурить» меня прямо сейчас? – объяснил свой смех менестрель.

– Я бы попробовал, – чуть дёрнул плечом Эмбервинг и наклонился ниже, чтобы запечатлеть на губах юноши поцелуй.

========== 47. Король Волчебора. В логове дракона с откушенным хвостом ==========

Сказать, что Лучесвет был потрясён, это ничего не сказать! Он стоял и круглыми глазами смотрел сначала на отца, который ничуть не изменился, несмотря на эти десять лет, а потом на девочку, вдруг ставшую драконом.

– Дракон? – пробормотал он растерянно.

– Самый настоящий, – отозвался Алистер, поднимая сына с травы за шиворот. – Почему ты так удивлён? Ты ведь уже видел драконов.

Талиесин по-прежнему был в полубессознательном состоянии, на ногах он стоял нетвёрдо, покачивался из стороны в сторону, взгляд у него был затуманенный. Разговора отца и Лучесвета он даже не слышал: в ушах шумело.

– Моя сестра… дракон? – выговорил Лучесвет.

– Конечно.

– Но… я-то ведь человек.

– Как и твой отец… или был им до недавнего времени.

– Он… ничуть не изменился, – выдавил Лучесвет.

– Нисколько, – подтвердил Алистер, – и не изменится.

Юноша сглотнул.

– Дракон… – бессмысленно повторил он. – Моя сестра дракон… Моя сестра? Она на самом деле моя сестра?

Король эльфов засмеялся, перекинул Талиесина через плечо, намереваясь оттащить его обратно в мир эльфов, где он смог бы немного очухаться от пережитого потрясения.

– Я ведь предупреждал, что всех ждут сюрпризы? – промурлыкал он. – То ли ещё будет!

Лучесвет едва ли не испуганно взглянул на короля, вернее, на портал, в котором король эльфов растворился вместе с Талиесином. Он остался на лугу один, медленно оседали на траву пушинки одуванчиков.