Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 54 страниц)

– Василиски не такие уж и плохие, – сказал Хёггель.

– Они… они ведь убивают взглядом? – со страхом в голосе сказала фея.

– Сейчас покажу, – кивнул василиск, приводя этими словами Хельгартен в ещё бо́льший ужас.

Она замахала руками, но он уже наклонился, ловко ухватил за хвост пробегавшую мимо землеройку и поднял в воздух.

– Смотри, – сказал он важно. Чешуйки на его пальцах сдвинулись к ногтям, и землеройка перестала трепыхаться, превратившись в камень. Хёггель положил камешек на ладонь фее.

– Ты настоящее чудовище! – воскликнула она, заливаясь слезами.

Василиск нахмурился и ткнул в землеройку пальцем, та махом ощетинилась шерстью, запищала и сиганула в траву. Хельгартен опять вскрикнула.

– Василиски взглядом не убивают, – буркнул Хёггель. – Это всего лишь драконьи чары.

Фее стало стыдно, что она назвала его чудовищем. Какое она вообще имела право судить других, когда сама невесть сколько пожирала людские сердца! Но Хёггель не обиделся. Пожалуй, она даже сделала ему комплимент: в Драконьей книге говорилось, что драконы и должны быть чудовищами, которых все страшатся.

– И в какую сторону идти? – как ни в чём не бывало поинтересовался Хёггель, разглядывая непролазный лес.

– Тропок не осталось, заросли́, – со вздохом ответила фея.

– Так всего-то и надо – новые сделать, – отозвался василиск, пожимая плечами. – Только в какую сторону?

– Видишь впереди вековую ель? – спросила фея, показывая пальцем вверх.

Хёггель глянул. Где-то в лесу росла чудовищных размеров ель с синеватой хвоей, её макушка упиралась прямо в небо. По сравнению с другими деревьями, тоже порядочной высоты, она казалась настоящим великаном.

– Мой дом был у той ели, – сказала фея, – но не так-то просто сделать новую тропу.

– Да пара пустяков! – беспечно отозвался василиск. – Только ты отойди подальше. На всякий случай.

Он взял фею за руку и отвёл от леса обратно к лугу, а сам превратился в дракона и взмыл в небо. Хельгартен задрала голову, следя за его полётом. Залитый лучами солнца, дракон был прекрасен! Он парил легко, как птица, изредка поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, будто к чему-то примериваясь, а пото́м вдруг сложил крылья и ухнул вниз. Фея невольно вскрикнула: ей показалось, что он грохнется на землю и разобьётся, настолько стремительным было падение. Но василиск в полёте свернулся в клубок и, подскакивая, покатился, ломая деревья, по направлению к ели. Лес затрещал, зароптал, застонал. Фея охнула и схватилась за голову. Видно было, как отлетают в разные стороны сломанные верхушки деревьев, ветки, щепки…

– Ох, что же он делает! – воскликнула фея, делая несколько шагов обратно к лесу, но остановилась: теперь из леса на дорогу вылетали изломанные стволы вырванных с корнями деревьев и с грохотом катились по ней, подскакивая и укладываясь в гигантскую поленницу каким-то невероятным образом.

Скоро всё стихло. Лес ещё гудел какое-то время, растревоженный, пото́м неохотно успокоился и замер в привычном безмолвии. Улеглась столбом взвившаяся над деревьями пыль.

Из леса вышел Хёггель, основательно потрёпанный. Он прихлопывал себя по плечам, и от его одежды во все стороны летела древесная труха. Хельгартен поспешила к нему.

– Ты ничего себе не сломал? – тревожась, спросила она. – Что это ты выдумал!

– Я? – удивился василиск. – Тропу проложил, только и всего. Я сначала хотел огнём прожечь просеку – драконы ведь могут дышать огнём, – но пото́м решил, что лучше выкорчевать лишние деревья. Я крепкий, любые деревья могу свалить, – не без хвастовства добавил он.

Хельгартен поражённо смотрела на него и ничего не говорила. Ужасающая мощь, но столь же ужасающее безрассудство! С такой высоты и на такой скорости он мог бы запросто сломать себе шею, но эта перспектива его, кажется, нисколько не тревожила. Он был бесконечно доволен, что проложил тропу через лес к вековой ели. А тропа вышла знатная: ровная, прямая, не хуже столичных дорог.

– Теперь без труда до твоего дома доберёмся, – сказал Хёггель.

– Если только он вообще сохранился, – вздохнула фея.

– А нет, так новый построим, – пожал плечами василиск, – вон сколько брёвен наметал!..

Он ещё раз похлопал себя по плечам и по коленям, взвилось новое облако трухи. Василиск чихнул.

Тропа была усыпана сбитой катящимся драконом хвоей, листьями, корой, шишками. Проворные лесные зверушки сновали по ней туда-сюда, растаскивая нежданные сокровища по логовам, норам и дуплам.

– Хорошо, что решил не выжигать, – довольно сказал василиск, – вон сколько добра валяется! На всю зиму хватит, можно и в спячку не впадать!

Тут он призадумался и спросил у феи:

– А можно в твоём лесу логово устроить? Мне эти места нравятся, я бы тут поселился.

Хельгартен вновь отчего-то смутилась и пробормотала, что этот лес, наверное, уже и не принадлежит ей, столько времени прошло, с тех пор как она его покинула. Но новых хранителей в Извечном лесу точно не появилось, иначе бы лес так не разросся, да и тропы бы сохранились.

Хёггель с воодушевлением зашагал по тропе, рассказывая, какое замечательное логово было у него в горах.

– Видишь ли, у дракона непременно должно быть логово, где он будет отсыпаться, – объяснял василиск фее, которая торопливо шла следом за ним. – Драконам нужно восстанавливать силы время от времени. Эмбервинг – тот в башне живёт. Я бы тоже себе башню выстроил, да не знаю, как это делается. Вот в горах жить проще: там всегда отыщется пещера, в которой можно устроить логово.

– В Извечном лесу гор нет, – покачала головой фея.

– Понятное дело, – кивнул василиск, – на то он и лес, чтобы в нём не было гор.

И, сказав это, он засмеялся. Ему понравилось, как это прозвучало. Фея невольно тоже рассмеялась. С этим василиском было легко, с ним забывались даже страшные события недавнего прошлого. Ободренный её смехом, Хёггель продолжал:

– А у эльфов логова знаешь, какие? Прямо из древесных корней и из лоз, Алистеру достаточно пальцем щёлкнуть – и готово! Они их дворцами называют.

– А как так вышло, что ты живёшь у эльфов? – полюбопытствовала фея.

Хёггель опять засмеялся, запустил пятерню себе в волосы:

– Ну, меня к эльфам Эмбервинг отправил. Я у него овец воровал. Только это давно было… Ух, вблизи выглядит ещё грандиознее!

За разговором они незаметно пришли к вековой ели. Здесь была полянка, некогда ухоженная, а теперь заросшая сорняками, засыпанная сброшенной ветрами еловой хвоей. Под одной из еловых лап стоял домик феи, покосившийся, осевший, позеленевший от пожирающего стены мха. Неясные очертания клумб казались могильниками, а не цветниками. Хёггель пошёл вперёд, с любопытством вертя головой, и отдёрнул ногу, когда под ней что-то хрустнуло. Он пригнулся, чтобы взглянуть. Человеческие кости! Кое-где, под сплетёнными травой сетями, поблескивали золотые монеты. Глаза василиска разгорелись, он едва сдержался, чтобы не упасть на четвереньки и не начать ползать по поляне, подбирая золото.

– Прибираться тут нужно основательно, – вслух сказал он, чтобы отвлечься. – Я бы с твоего позволения траву выжег. Слишком уж много на поляне… мусора.

Хельгартен кивнула, скорее машинально, чем соглашаясь с ним. К ней вернулись воспоминания о том дне, когда она лишилась крыльев. Кости в траве фея тоже приметила и с болью подумала, что какие-то из них принадлежат Грэну.

Хёггель между тем попятился, превратился в дракона.

– Встань за мной, – сказал он фее, – а то вдруг огонь полыхнёт не в ту сторону, в какую надо.

– Что ты хочешь сделать? – опомнившись, воскликнула Хельгартен.

Хёггель набрал полную грудь воздуха, расставил лапы, вцепляясь когтями в землю, и, вытянув шею, полыхнул огнём по поляне. Вспыхнуло и заплясало пламя, пожирая траву, покатилось огненными волнами в сторону вековой ели.

– Да ты так и дом спалишь! – ужаснулась фея.

Но огненная волна остановилась, не доходя до домика и ели. Василиск точно рассчитал силу выдоха и направление ветра. Теперь поляна была полностью выжжена, не осталось ни травы, ни сора, ни костей – одно золото блестело жёлтыми вкраплениями на чёрном пепелище.

– Я его соберу? – спросил Хёггель, превратившись в человека, и, не дожидаясь ответа, принялся метаться по поляне.

Золота было много, он складывал его в кучу подле порога дома феи. Когда василиск собрал всё до последней монеты, то полуобернулся к фее и сказал:

– Непременно нужно устроить сокровищницу! Золото не должно просто так валяться на земле.

Он покивал сам себе и вдруг упал на золото плашмя, вытягивая руки и жмурясь, как кот у очага.

– Что ты делаешь? – поразилась фея.

Хёггель не ответил. Она догадалась взглянуть ему в лицо и увидела, что он заснул. Тут ей припомнились старинные истории о драконах, которые она некогда слыхала, и слова Хёггеля о логове: драконам необходимо было восстанавливать силы, для этого они забирались в логово и отсыпались. Логова у Хёггеля не было, но собранная куча золота, вероятно, являлась неплохой альтернативой. А ведь василиск должен был порядочно устать!

Хельгартен выпрямилась и посмотрела на дом. Его ещё можно было привести в порядок, если сильно постараться. Он стоял здесь веками, и ему всё было нипочём. В столь плачевное состояние он пришёл по причине отсутствия хозяйки: некому было соскребать мхи со стен, заделывать дыры в кровле, подсыпа́ть землю под размытые дождями насыпи у фундамента…

Фея толкнула рассохшуюся дверь и вошла. Внутри метровым слоем лежала пыль, погребённые под ней пожитки – то, что не истлело и не превратилось в труху: ткацкий станок, сундук для одежды, плита, – едва можно было распознать. Хельгартен добралась до окна, вся в пыльных облаках, и с трудом распахнула его, чтобы впустить в дом свежий воздух. Пото́м фея ухватилась за ручку сундука и потащила его к двери. Сундук был тяжёлый, поднять не удалось, и теперь он проделывал в пыли настоящую колею. На пороге появился Хёггель, который, вероятно, проснулся от шума, издаваемого сундуком (скрежет кованого дна по деревянному полу поднял бы и мёртвого), звучно чихнул – драконы к пыли очень чувствительны, и василиски не исключение – и со словами: «Я сам», – легко подхватил сундук одной рукой, поставил его себе на плечо и вынес на поляну. Фея выбежала следом. Дракон переставил сундук на землю, хрустнул суставами и осведомился:

– Остальное тоже тащить?

– Если тебя не затруднит, – отозвалась Хельгартен, невольно впечатлённая и его силой, и тем, что он вызвался ей помогать. Он ведь вообще не обязан был ничего для неё делать.

Хёггель вытащил из дома ткацкий станок, ухнул его возле груды камней, некогда бывших колодцем, и с любопытством спросил:

– А что это за штука? Для чего она?

– Это ткацкий станок, – объяснила фея. – Ты разве никогда не видел таких?

Хёггель задумчиво потыкал в станок пальцем и помотал головой. У эльфов таких не было, да и зачем эльфам усложнять себе жизнь ткачеством, когда можно запросто изготовить даже самую изысканную ткань волшебством, как делал это Алистер: просто доставал из воздуха. Хёггелю эта магия не давалась: способностями к подобному обладали исключительно эльфы.

Фея объяснила, что ткань, из которой пото́м шьют одежду, изготавливают на таких станках. Хёггель слушал с любопытством и иногда задавал весьма дельные вопросы.

Хельгартен открыла сундук, чтобы показать василиску вытканные ей образцы ткани, пошедшие на платья, но внутри ничего не оказалось, одна труха. Фея расстроилась.

– Ты подожди секундочку, – заторопился вдруг Хёггель, наспех открывая портал, – мне нужно кое-что сделать…

Он скрылся в портале. Хельгартен осторожно подошла к зияющей в воздухе дыре, но заглядывать в неё не решилась. Оттуда веяло волшебством, необычайно сильным и древним, и фее оно было знакомо: магия эльфов. Портал колыхнулся, из него выскочил василиск с целым ворохом одежды в охапке. Он сунул одежду фее в руки и смущённо пробормотал:

– Это, правда, мужская одежда, но на первое время сойдёт. Эльфийские хламиды ведь почти как платья, с первого взгляда и не отличишь. А пото́м я слетаю в город и подыщу тебе…

– Ты не обязан делать всё это для меня, – смущённо и растроганно возразила фея, прижимая к себе одежду.

– Но я так хочу, – пожал плечами Хёггель. – Мне не трудно, правда… А это чёрное платье тебе нисколько не идёт. Его пото́м выкинуть надо или сжечь. Лучше сжечь.

Хельгартен растерянно кивнула, оглядев себя. Платье было красивое, из дорогой ткани – ведьма не скупилась и выбрала самую лучшую. Будь оно не чёрного цвета, не принадлежи оно ведьме, лучшего платья для феи и представить нельзя! Но василиск был прав: от всего, до чего когда бы то ни было дотрагивалась ведьма, стоило избавиться, чтобы проклятие никогда уже не смогло вернуться в этот мир.

– Золото тоже припрятать надо, – сказал Хёггель, ногой подталкивая рассыпавшиеся монеты в общую кучу.

– Бери его себе, если хочешь, – предложила фея.

Глаза василиска вспыхнули.

– Ты это серьёзно? – взволнованно спросил он.

– Это меньшее, чем я могу тебе отплатить за твою помощь, – с признательностью сказала она.

Хёггель смущённо отвернулся, попинал монеты ногой, пото́м резко развернулся и показал пальцем в сторону вековой ели:

– Тогда можно я устрою сокровищницу здесь?

Хельгартен кивнула, не совсем понимая, что василиск имел в виду. Хёггель просиял, даже подпрыгнул, и снова обернулся драконом. Примерившись, он нырнул под нижнюю ветку ели и заработал передними лапами, роя нору. Фея всплеснула руками. Дракон вырыл глубокую нору за считанные минуты. Внутри она расширялась, превращаясь в самое настоящее драконье логово. Обвала опасаться не стоило: корни ели, вплетённые в землю, образовывали свод, достаточно крепкий, чтобы выдержать даже землетрясение. Вырытую землю василиск накидал сверху над норой, получился небольшой холм. В общем, драконье логово по всем правилам! Хёггель понятия не имел, откуда всё это знает: и как рыть норы, и как насыпать холмы, и как устраивать логова. Должно быть, пресловутые драконьи инстинкты. Ему подумалось, что дед-дракон был бы им доволен. И, быть может, даже Эмбервинг бы одобрил.

Хёггель подхватил золото пастью и утащил в нору, не просыпав ни единой монетки и свалив их в са́мом дальнем углу. В норе пока было темно и неуютно, но василиск решил, что на первое время сойдёт, а уж пото́м он перетаскает из мира эльфов свои пожитки, которые были немногочисленны: Драконья книга, одежда, горшок с монетами деда-дракона и подаренный Алистером эльфийский лук, из которого он так толком и не научился стрелять. А ещё непременно нужно разжиться светильниками. Сам Хёггель прекрасно видел в темноте, но если фее вздумается заглянуть к нему в гости, или если Алистеру захочется посмотреть, как он устроился на новом месте, то лучше бы обзавестись светильниками.

Выбравшись из логова, Хёггель хорошенько отряхнулся и провозгласил:

– А теперь и твой дом нужно в порядок привести. Есть где-нибудь поблизости река или озеро?

Хельгартен указала направление:

– В той стороне есть река. Но для чего…

Василиск взмахнул крыльями и взмыл в воздух, поднимая за собой целый ураган пепла. Не было его около получаса. Фея покуда очищала ткацкий станок от пыли, размышляя, сможет ли она снова его использовать, лишившись крыльев, а значит, и волшебных способностей.

Вернулся Хёггель, тяжело опустился на поляну. Морда у него была какая-то раздутая, будто его покусали полчища ос. Он протопал к домику, сунул голову в раскрытую дверь и… из окон хлынули потоки воды. Василиск решил смыть всю грязь разом, так что набрал полный рот воды из речки и окатил дом изнутри. Вышло прямо-таки отлично: от пыли не осталось и следа! Правда, теперь поляна была залита грязной водой, но солнце должно было высушить всё это безобразие в считанные минуты. Хёггель высвободил голову из дверного проёма, превратился в человека и весело сказал изумлённой фее:

– Теперь осталось только подождать, когда просохнет.

– Я бы до такого не додумалась, – призналась Хельгартен, а Хёггель напыжился, приняв эти слова за похвалу.

Пока дом сох, Хёггель всё бродил возле ткацкого станка, разглядывая его с разных ракурсов, чрезвычайно заинтересованный, из каких деталей станок собран.

– А на нём что угодно можно выткать? – поинтересовался василиск. – Занавески на окна тоже?

– Занавески? – переспросила фея.

– Ну да. Первым делом нужны занавески, – важно заявил дракон, показав на зияющие пустотой окна дома. – Это как кошку в дом впустить, прежде чем самим зайти. Я слышал, что у людей есть такой обычай… А если кошки нет, то непременно первым делом новые занавески повесить.

Об этом фея слышала впервые. В людских обычаях она разбиралась плохо, так что идея с запуском кошки показалась ей необыкновенно глупой. Вот насчёт занавесок – это придумано хорошо, и вполне понятно: новые занавески преобразят даже старый дом. А для чего нужна кошка?

– И зачем они это делают? – поражённо спросила фея. – И почему именно кошка?

Этого Хёггель не знал. Он смутился и придумал на ходу:

– А чтобы мышей прогнать. Кошки ведь ловят мышей. Но тут, в лесу, наверное, кошек нет? Да и мышами в доме не пахнет… Занавески! Лучше всего повесить новые занавески.

Фея с сомнением взглянула на ткацкий станок:

– Думаю, я больше не смогу ткать на нём.

– Почему? – всполошился Хёггель, которому страшно хотелось посмотреть, как ткут. – Он сломан?

– Нет, станок-то как раз в порядке. Но, видишь ли, ткать на нём могут лишь феи. А я теперь не фея, крыльев-то у меня больше нет, – со вздохом объяснила Хельгартен.

Зелёные глаза василиска уставились на неё, она даже почувствовала себя неуютно под этим пытливым взглядом. А Хёггель задумчиво проговорил:

– Знаешь, вот если дракону отрубить крылья, или хвост, или рога, то он всё равно остаётся драконом. Думаю, что с феями так же. Есть у тебя крылья или нет, сущность-то твоя осталась прежней, верно? Почему бы тебе не попробовать?

– А если не получится? – испуганно спросила она.

– Хм, тогда я стащу занавески у Алистера, – пожал плечами дракон.

Уж точно она не ожидала от него такого ответа и невольно рассмеялась. Хёггель тоже улыбнулся и отвёл глаза, смутившись. С каждой минутой они нравились друг другу всё больше, но от этого смотреть друг на друга было только неловче.

– Уф, попробую! – решительно сказала фея, садясь за станок.

Василиск бухнулся на землю напротив станка и уставился на пустые рамы, будто ждал, что на них сама собой появится ткань. Хельгартен протянула руку в сторону, наугад хватая пальцами воздух над тем местом, где по земле танцевал наискось желтоватый солнечный луч. Если бы у неё остались волшебные силы, она бы выхватила из полосы света солнечную нитку, вытянула её и с неё начала бы ткать новое полотно, а после созвала бы пауков, и те натащили бы ей паутины… Рука у неё дрожала. Ей показалось, что пальцы не ощутили ничего, просто прошли сквозь солнечный свет.

– Так и знала, что ничего не выйдет! – с болью воскликнула фея, поднося руку к лицу, чтобы вытереть проступившие на глазах слёзы.

На её мизинце что-то блеснуло. Хельгартен пригляделась и увидела, что за ноготь зацепилась тоненькая, почти прозрачная ниточка, едва ли похожая на солнечный луч, скорее на паутинку. Фея осторожно вытянула руку в сторону, прицепила кончик ниточки к ткацкому станку и стала выглядывать, откуда тянется эта нитка. На выжженной земле сидел крохотный паучок и деловито перебирал лапками, вытягивая из конца брюшка эту самую ниточку. На фею он поглядывал озабоченно, но всем своим видом выражал готовность сучить нить и дальше, если понадобится.

– Какой крохотуля! – удивился Хёггель, завалившийся ничком, чтобы разглядеть паучка.

Тот пришёл в ужас и притворился мёртвым, опрокинувшись на спину и скрючив все свои восемь лапок. Василиск захохотал, осторожно поднял паучка на ладони и тихонько на него дунул. Паучок понял, что притворяться бесполезно, перевернулся и встал на все лапки, угрожающе шевеля первой парой. Хёггель дунул на него ещё раз и сказал:

– Ты ведь понимаешь меня, верно, крохотуля? Я тебе ничего не сделаю. Созови лучше своих товарищей. Одного тебя на занавеску не хватит, как ни старайся.

Паучок недовольно сверкнул на василиска глазами, оскорблённый до глубины души, если только у пауков вообще есть душа.

– Ты понимаешь язык пауков? – изумилась фея.

– Хм… – смутился Хёггель. – Скорее это они понимают язык драконов… Ой, я разговаривал на языке драконов?

Хельгартен неуверенно кивнула. Василиск только что фырчал, рычал и клацал зубами на паука. Если это и называется «разговаривать на языке драконов», то именно это Хёггель и делал. Он и сам не заметил, как перешёл на драконье наречье. Тоже, должно быть, драконьи инстинкты.

Паучок поупрямился для пущей важности, пото́м отправился в лес собирать подмогу. Хёггель задумчиво помахал рукой над солнечным пятном на земле:

– Из солнца тоже нитки вытягивают? Ты ведь это хотела сделать?

– Как ты понял? – поразилась фея.

– Алистер рассказывал, что эльфийские девы, а должно быть, и феи, умеют ткать солнечный и лунный свет, – ответил василиск и пристально посмотрел на свою руку. – А, кажется, зацепилось что-то. Это оно?

Дальше изумляться уж было некуда! Фея увидела, что к кончикам пальцев василиска крепко приклеилось несколько солнечных лучиков, тонких и прочных, таких она никогда прежде не видела.

– Василиски и такое умеют? – выдохнула она, осторожно вытягивая один из лучей и ведя его к ткацкому станку.

– Наверное. Я о василисках почти ничего не знаю, – сознался Хёггель. – До всего приходится своим умом доходить. Ну как, получается?

Хельгартен ткала медленно, боясь оборвать драгоценную нить. Руки слушались плохо, былую сноровку она подрастеряла за практически сто лет пребывания в обличье ведьмы, которая рукоделием не удосуживалась заняться. Между тем вернулся паучок, а с ним ещё полсотни пауков всех мастей и размеров, и все ринулись к ткацкому станку, нитка за ниткой накидывая паутину на отведённое для неё место на рамах. Хёггель вытянул ещё несколько солнечных лучей и прицепил их к вызвавшимся добровольцами паукам. Ткацкий станок застучал громче: к фее возвращалась уверенность. Хёггель расплылся в улыбке.

Занавеску фея выткала к закату. Ткань вышла лёгкая, прозрачная, искрящаяся, как блики солнца на поверхности воды. Хёггель торжественно приладил занавеску на окно. Фея сидела и смотрела на свои руки. Пальцы с непривычки покраснели и распухли, гнулись с трудом. Сегодня она уже не выткала бы ни строчки.

– Пора отдыхать, – сказал василиск. – Солнце уже садится.

Он забрался в логово, зарылся в кучу золота и скоро заснул.

Фея вошла в дом. Внутри было ещё сыровато, пахло мокрым деревом, но сияющая занавеска на окне убеждала, что запустению пришёл конец, что скоро дом снова станет обжитым. Хельгартен переоделась в эльфийскую хламиду, свернула чёрное платье и положила его на скамью, служившую ей прежде ложем. По стенам расползались пауки, решившие составить фее компанию, чтобы завтра с новыми силами приняться за работу. Фея легла и нескоро заснула, мысли и воспоминания не давали ей покоя. Если бы остались на свете другие феи, её бы непременно наказали смертью за то, что она натворила. Безумством было с её стороны произносить слова проклятия, каким бы сильным ни был охвативший её гнев.

Разбудил фею шорох на крыше. Она приподнялась на локте, прислушалась. В окна лился солнечный свет, ещё розоватый, но уже начавший золотиться. Что-то скреблось на крыше, потрескивало, осыпа́лось, раскатывалось горохом. Хельгартен вышла из дома и взглянула вверх. На крыше сидел Хёггель, а с ним какой-то эльф. Они деловито пристраивали поверх прорехи широченный кусок не то коры, не то какого-то полотнища.

– Плотнее прижимай, – командовал василиск, а у эльфа выходило не слишком ловко. Очевидно, он не был приучен к физическому труду.

– Куда уж плотнее! – ворчливо отозвался эльф, ползая на карачках по крыше и хлопая ладонями по кровле. Его окружала древесная пыль, оседала на золотистых волосах и на одежде.

– Решил позвать на помощь, – сказал Хёггель, заметивший фею, – а то один я бы не справился. Это Талиесин, сын Алистера. Вроде как принц.

Талиесин нахмурился и взглянул вниз, на фею. Значит, это та ведьма, чья магия его едва не прикончила?

– Слетал к горам, – докладывал между тем Хёггель, не обращая внимания на явное недовольство эльфийского принца, – что к востоку отсюда, думал поискать что-нибудь полезное. Там вулкан есть потухший, вот я и набрал лавы, расплавил её огнём. Из неё кровля отличная выйдет! Протекать точно не будет. Осталось самую широкую прореху заделать, с мелкими-то я уже справился. А сверху залить смолой и лапником накрыть.

– И откуда ты только знаешь, как дома строить? – раздражённо спросил Талиесин, отдирая от одежды кусок пристывшей лавы.

Хёггель заявился в мир эльфов спозаранку, растормошил принца и спросил, не хочет ли тот взглянуть на его новое логово, а заодно на самую прекрасную фею на свете. От Алистера Талиесин уже знал, что произошло в Тридевятом королевстве. Он согласился взглянуть, всего лишь взглянуть, а Хёггель припряг его перекрывать протекающую крышу, заявив, что работа поутру на свежем воздухе полезна даже эльфам.

– Драконьи инстинкты, – ухмыльнулся Хёггель и спрыгнул с крыши вниз.

Приземлился он на ноги, по земле пошли трещины. Хельгартен невольно опять охнула. Эльф его «подвига» повторять не стал, а вместо этого легко сбежал с крыши, используя лапы ели как лестницу.

– Я ещё и еды прихватил, – сообщил василиск, краснея и протягивая фее корзинку. – Самое время позавтракать.

В корзине обнаружились, помимо хлеба и фруктов, тарелки и кубки, а также зеленоватая стеклянная бутылка с яблочным сидром и даже скатерть. Хёггель всё это стащил в королевской кладовой. Стол и стулья он успел смастерить сам – из тех брёвен, что наломал накануне, прокладывая тропу. Надо ли говорить, что и инструменты василиск тоже позаимствовал у эльфов. Мебель вышла неказистая, драконья, но что до василиска, который до этого ни топора, ни пилы в руках не держал, то Хёггель остался доволен. Алистер бы в обморок упал, если бы увидел результат «творческих способностей» воспитанника. Талиесин попытался придать мебели достойный вид чарами, выгравировав на них какие-то эльфийские загогулины, но мебель это не спасло. Фее, впрочем, понравилось. Эльф скептически хмыкнул, а пото́м припомнил эльфийскую присказку насчёт того, что красота в глазах смотрящего, и сказал сам себе: «Ага, вон оно что!» О том, что Хёггель влюблён, Талиесин прекрасно знал: Алистер сказал, да даже если бы и не сказал, то достаточно было взглянуть на сияющую физиономию василиска, чтобы догадаться. Талиесин сам ходил с такой же, когда грезил о принце Голденхарте (до того, как его поймал Дракон). Но вот чтобы фея – эта ведьма!.. На дракона она смотрела с восхищением, которое нередко перерастает в нечто большее.

Завтракать Талиесин отказался, отправился бродить по лесу, чтобы выяснить, что за места избрал себе василиск для логова. Извечный лес напомнил ему немного эльфийские леса – воздух был пряный, свежий, не надышаться. Не то что в том лесу, где Талиесин едва не подхватил проклятие! Правда, деревья тут были сварливые и так и норовили подставить подножку корнями, уколоть веткой или шипом, запорошить глаза древесными опилками… Распустились без феи-хранительницы!

Хёггель между тем снова взобрался на крышу, а фея подметила, что он успел уже и стены дома подлатать: мох был повсюду содран, земля под стенами утрамбована, в щели запихнуты клинья, а особенно покосившийся угол подпёрт бревном. Хельгартен решила тоже приняться за работу и села ткать.

С прогулки вернулся Талиесин. Он постоял у опушки, лицезря представшую его глазам картину, и направился к фее. Она была так увлечена работой, что даже не заметила его.

– Эй, – сказал он холодно, – не знаю, что ты задумала, но вреда Хёггелю я тебе причинить не позволю.

Хельгартен вздрогнула и повернулась к эльфу. Лицо её было бледно. Талиесин, сузив глаза, смотрел на неё с неприязнью.

– Я не верю, что ты переродилась из ведьмы обратно в фею, – прямо сказал он. – Хоть Алистер и говорит, что такое возможно. Хёггель упрям и… наивен, он меня слушать не станет и никого не станет. Но, клянусь эльфийским цветком, если ты сделаешь что-то дурное, то я…

За его спиной возник Хёггель. Взгляд у него был воистину драконий и немного напоминал взгляд Эмбервинга, когда тот, разъярённый, ворвался в за́мок Тридевятого королевства выручать похищенного менестреля.

– Это ты поступаешь дурно, Талиесин, – сказал он.

Эльф развернулся и невольно попятился. В таком гневе василиска он ещё не видел.

– Если будешь продолжать говорить гадости, то лучше уходи, – предупредил василиск.

– Быстро ты забыл, что она сделала с Юрмой, – укоризненно сказал Талиесин, открывая портал.

– Быстро же ты забыл Этельреда, – вслед ему сказал Хёггель, и плечи эльфа вздрогнули.

После ухода эльфийского принца воцарилось неловкое молчание. Первым его нарушил Хёггель:

– Не обращай на его слова внимания. Эльфы вечно так.

– Но в чём-то он, может быть, и прав, – тихо сказала фея. – Кем тебе приходилась Юрма?

Ей отчего-то вовсе не хотелось знать об этом. Хёггель сел возле ткацкого станка, вытянул ноги и упёрся ладонями в землю, задирая голову вверх, чтобы взглянуть на небо.

– Ну, – проговорил он задумчиво, – я был в неё влюблён или думал, что был влюблён. Она потребовала у меня, чтобы я убил Эмбервинга и принёс его голову в обмен на её руку и сердце. Она была одержима Голденхартом настолько, что начала перерождаться. Наверное, это даже хорошо, что она умерла прежде, чем тьма завладела ей: из неё могла бы выйти новая ведьма.

Говорил он спокойно, без тени печали. Сейчас, несколько остыв и поразмыслив, василиск понимал, что его сватовство изначально было обречено на провал. Возможно, именно оно подтолкнуло Юрму на путь зла: она отчаянно искала способы заполучить Голденхарта, а он невольно подсказал ей, как это сделать, – упомянув о подвиге в честь прекрасной дамы. Если бы он принёс ей голову Дракона, то она и тогда бы не пошла за него. Она бы продолжала свои попытки завоевать принца и, вероятно, когда осознала бы, что не выйдет, – а в том, что Голденхарт не забыл бы Дракона даже после смерти, Хёггель не сомневался, – то она бы или превратилась в ведьму, или лишила себя жизни. Его отказ совершить чудовищный поступок в её честь лишь ускорил ход предначертанных событий.

– Но в её печальной судьбе виновата я, – упавшим голосом сказала Хельгартен, – отчего же ты не винишь меня? Если бы я, будучи ведьмой, не заколдовала принцессу, то она бы…

Хёггель привскочил с земли, обхватил фею сзади за плечи. Она вспыхнула, но отстраниться не решилась. Или не сумела найти в себе решимости, чтобы отстраниться. Хёггель часто дышал, чрезвычайно взволнованный. Чувства его переполняли. Он собирался защитить её от всего мира: от людей, от эльфов, даже от неё самой, если потребуется. Ещё бы облечь все эти бурлящие в нём эмоции в слова…