Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 54 страниц)

Эмбервинг положил руку на яйцо, пальцы его дрожали. Яйцо определённо было зачаровано, но природу этих чар он определить не смог: и не драконьи, и не эльфийские. Уж не собственные ли Голденхарта?

– И… что теперь с этим делать? – медленно спросил Эмбер, поворачивая голову к Алистеру.

– Что делать? Ждать, когда из яйца что-нибудь вылупится.

– Что?

– Что-нибудь да вылупится, – пожал плечами Алистер. – Быть может, совсем не то, что мы ожидаем. Я даже эльфийским зрением не могу разглядеть, что внутри. Очень сильная магия.

– А с Голденхартом что? – Дракон на коленях развернулся к виноградному ложу.

– Хм, – задумчиво отозвался король эльфов, кладя два пальца юноше на солнечное сплетение, – очень похоже на сон преображения. Опасности для него не представляет, не волнуйся. Очнётся через несколько часов… или дней. Я наведаюсь за новостями. Идёмте, – позвал он лекарей и сына и покинул Серую Башню через портал.

Менестрель очнулся буквально через минуту после ухода эльфов.

– Эмбервинг? – неуверенно позвал он.

Дракон наклонился над ним, чуть вздрогнул. Вероятнее всего, Голденхарт до сих пор не очнулся: взгляд у него был с поволокой, зрачки казались не чёрными, а жёлтыми, будто в них плеснули воском. Да и вряд ли бы он стал называть Дракона полным именем!

– Да, Голденхарт? – осторожно отозвался Эмбервинг, размышляя, к чему бы это.

Менестрель протянул руки в сторону трона:

– Дай его мне. Думаю, оно этого хочет.

– «Оно»?

– Что бы это ни было, – ответил юноша совсем так же, как Алистер. На эльфийском наречии.

Эмбервинг опять вздрогнул и осознал, что разговаривает сейчас не с менестрелем, а с… эльфийским камнем, как бы абсурдно это ни звучало.

– Что ты произвёл на свет? – после паузы спросил Дракон, вглядываясь в лицо юноши. Да, сознание к нему не вернулось, его губами говорило эльфийское волшебство.

– Тебе лучше знать, – ответил менестрель опять-таки по-эльфийски. – Я лишь воплощение сокровенных желаний.

– Где… Голденхарт? – с усилием выговорил Эмбервинг.

– Спит. Не волнуйся, он проснётся, когда придёт время. И нет, это не сон преображения. Просто сон. Мне нужно набраться сил, а ваше «бодрствование» их только отнимает, поэтому пусть пока спит.

Щёки Дракона чуть вспыхнули румянцем. Он осторожно взял яйцо из корзины и подал, всё ещё сомневаясь, что стоило это делать. Юноша перевернулся на бок, сгибая ноги в коленях и прижимая яйцо к солнечному сплетению. Глаза его закрылись.

– Голденхарт? – с волнением позвал Дракон, но тот не ответил. И камень умолк.

Эмбервинг долго сидел возле, прислушиваясь и приглядываясь. Голденхарт дышал ровно, признак здорового крепкого сна. На лицо его понемногу возвращалась краска. Синеватые прожилки на яйце пульсировали одновременно с его дыханием, чешуйки излучали тёплый свет. Мужчина, поразмыслив, принёс плащ из драконьей чешуи и накрыл им менестреля. Юноша совершенно точно улыбнулся, и Дракон понял: хоть менестрель и спит, но чувствует его присутствие, а быть может, и слышит.

– Спи, Голденхарт, – негромко произнёс Эмбервинг, – спи и набирайся сил. А я буду рядом.

Он обернулся драконом, заняв собой практически всю комнату, обвился вокруг виноградного ложа и накрыл его крыльями, оберегая от чего угодно – сам не зная от чего. Из-под прикрытых век Дракона лился тот же янтарный свет…

========== 45. Сапфир и золото ==========

Время текло неспешно, как янтарь, чуть нагретый полуденным солнцем, стекает по стволу дерева, не успевая застывать.

Дракон практически не шевелился, да это и сложно было сделать, учитывая его размеры и размер собственно комнаты, но изредка приоткрывал глаза, чтобы проверить, как там юноша. Это было излишне, впрочем: он и так его чувствовал.

С менестрелем ничего не происходило: он крепко спал, прижимая к себе яйцо, которое потихоньку, но становилось больше. Теперь оно было с арбуз.

Иногда объявлялись эльфы – Дракон чувствовал, – но никогда не заходили внутрь, ждали какое-то время возле и потом пропадали, очевидно, отправляясь обратно в свой мир через портал. Кто это был – Эмбервинг не распознал (вернее, не удосужился, поскольку ровным счётом никакого значения это для него не имело), но предполагал, что Алистер подсылал кого-то из подручных, а скорее всего – сына, взглянуть, как обстоят дела в Серой Башне. Несколько раз к башне наведался кто-то из драконов – Хёггель или Нидхёгг, но Дракон опять-таки поленился это выяснить. Те тоже не входили.

Время для Дракона шло иначе, чем для людей, и он бы затруднился ответить, если бы его спросили, сколько времени прошло с момента засыпания Голденхарта. Между тем пять сезонов сменилось, подходила к концу очередная весна, а вернее, едва забрезжило очередное лето, когда менестрель проснулся.

Дракон в очередной раз приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на юношу. Тот вдруг вздрогнул всем телом, точно почувствовал взгляд, и рывком сел, сбрасывая с себя плащ и зажимая яйцо коленями. Глаза у него были мутные, невидящие, вид – сонный и встрёпанный. Кажется, он не вполне понимал, что проснулся или вообще засыпал. Эмбервинг даже не был уверен, что это именно Голденхарт. Это мог быть снова эльфийский камень, которому вздумалось что-нибудь сказать ему, Дракону. Поэтому Эмбер продолжал молча смотреть на юношу, который чуть покачивался и, казалось, готов был вот-вот снова заснуть прямо сидя. Взгляд его прояснился через несколько минут, юноша удивлённо уставился на втиснутого в комнату Дракона – это ещё нужно было постараться в неё уместиться! – и проронил:

– Эмбер?

Эмбервинг мысленно вздохнул с облегчением – проснулся! – и перевоплотился в человека. Спина да и все конечности у него немилосердно затекли, он покачнулся и сел на трон, хрустя суставами.

Голденхарт продолжал озираться, сосредоточенно поводя бровями.

– Эмбер, – повторил он ещё раз, – а что…

Он оборвал себя на полуслове, с несколько озадаченным видом вытаращился на яйцо, потом протянул:

– А, вон оно что… Вспомнил!

Он слез с виноградного ложа, не без труда поднял яйцо и, покачиваясь, пошёл из комнаты.

– Куда ты, Голденхарт? – тревожно окликнул его Дракон.

Юноша полуобернулся на пороге:

– На солнышке погреться. Думаю, и ему не помешает.

Он перекинул яйцо поудобнее и пошёл на улицу. Отросшие волосы волочились следом, цепляясь то и дело за что-нибудь. Эмбер нагнал его, подхватывая и освобождая золотую волну – она как раз зацепилась за угол стола, мимо которого проходил менестрель.

– Надо бы их подстричь, – поморщился Голденхарт. – Ну что они опять так отросли?

Дракон ничего ему не стал говорить насчёт прошедшего времени, просто взял нож и отрезал волосы ровно наполовину, теперь они были чуть ниже талии, как Голденхарт обычно и носил. Менестрель с облегчением тряхнул головой и вышел из башни.

Эмбервинг чуть замешкался, припрятывая отрезанные волосы, а когда вышел, то увидел, что Голденхарт положил яйцо на стог сена и сам пристроился возле, подкладывая руку под голову. Солнышко светило ярко, нагретое сено благоухало. Дракон с удовольствием бы к нему присоединился, но прежде нужно было навести порядок во дворе: крестьяне хоть и приходили, верно, чтобы приглядеть за живностью, но ничего остального не трогали, так что виноград разросся и оплёл башню зелёной сетью, а сорняки выросли выше изгороди и заколосились. Сорнякам только дай волю, и они всё вокруг заполонят! Виноградные лозы Эмбервинг не тронул: с ними башня даже уютнее стала выглядеть, – но с сорняками был короток на расправу и повыдергал их в считанные минуты. Накидал он целый стожок, отряхнул присыпанную пыльцой одежду и удовлетворённо расправил плечи. После порядочного ничегонеделания приятно заняться чем-то полезным! Эмбервинг ещё раз оглядел дворик и начал раздумывать над тем, чтобы нарвать щавеля и сварить похлёбку: драконы могут сколько угодно обходиться без пищи, но менестрель после столь долгого сна непременно должен проголодаться. Он наклонился над грядкой, но в это время послышалось испуганное восклицание юноши.

Дракон в ту же секунду оказался возле стога! Голденхарт сидел на сене, безумным взглядом озираясь по сторонам.

– Что случилось, Голденхарт? – встревожился Эмбер: лицо такое, точно сколопендру голой рукой схватил, не меньше!

– Пропало! – беспомощно воскликнул менестрель. – Задремал на минуту – и пропало!

Дракон понял, что он говорит о яйце. Его действительно не было.

– А если самое страшное случилось? – продолжал ужасаться Голденхарт.

– Например? – чуть улыбнулся мужчина. Драконье чутьё подсказывало ему, что ничего страшного как раз и не случилось.

– А если его коршун унёс или другая хищная птица? А если во двор, пока я дремал, лиса забралась и его похитила? Лисы ведь нередко сюда забредают! – едва ли не паниковал Голденхарт.

– Никто его не похищал, – успокаивающе возразил Эмбер.

Сапфировые камешки глаз уставились на него.

– Куда же оно тогда делось? – после паузы спросил юноша.

– А вот сейчас и узнаем…

Эмбервинг сунул обе руки в стог и стал деловито ворошить сено, приведя менестреля в полное изумление. Тут же он тихо вскрикнул и отдёрнул руку: на пальце красовался красноватый след, будто он защемил его дверью.

– Ага! – сказал Дракон и опять сунул руку в сено.

– «Ага»? – потрясённо переспросил Голденхарт, не совсем понимая, что пытается сделать Эмбер.

Через секунду он вообще лишился дара речи, потому что Эмбервинг с торжествующим видом извлёк из сена… дракончика, к макушке которого прилип осколок яичной скорлупы. Размером тот был с ягнёнка, и не оставалось сомнений, что он – копия золотого дракона, за одним исключением: дракончик был разноглазый; правый его глаз плавился янтарём, рассеченным надвое тонкой стрелкой зрачка, а левый сиял сапфировым цветом, и зрачок был сферической формы. Впрочем, не совсем точная копия: янтарная чешуя слегка отливала золотом, в котором угадывались узоры, похожие на побеги эльфийского цветка, но заметить их можно было, лишь приглядевшись. Зубов у дракончика не было, так что, когда он вторично тяпнул Эмбера за палец, большого вреда это упомянутому пальцу не причинило.

– Это… это дракон? – с трудом выговорил менестрель.

Эмбер несколько озадачился его потрясённому виду и вообще реакции. Для него само собой разумеющимся было, что из яйца вылупился дракончик, он этого ждал, потому что, когда увидел яйцо, то понял, что Алистер был прав: эльфийский цветок преобразился в то, чего он более всего желал. Не считая менестреля. И не просто какой-то там дракончик вылупился! Одного взгляда хватало, чтобы понять: это их совместное «творение». Дракона переполняли чувства.

– Конечно дракон, – восторженно ответил Эмбервинг, – кто же ещё?

– А… хм… – невнятно отозвался юноша, не отрывая глаз от дракончика. Он казался не то разочарованным, не то растерянным, – в общем, однозначно вёл себя странно.

– Что такое? – нахмурился Эмбервинг.

– Да нет, просто я… – Менестрель тряхнул головой и засмеялся.

Дракончик, услышав его смех, начал вырываться из рук мужчины, беспрестанно мусоля его палец челюстями.

– Дай его сюда, – сказал Голденхарт.

– Он может тебя укусить, – предупредил Дракон, пытаясь высвободить палец.

– Ну и что? Зубов-то у него всё равно нет.

Странное дело: оказавшись на коленях менестреля, дракончик тут же успокоился, свернулся клубком, как сворачивается кошка на хозяйских коленях, и прикрыл глаза, вприщур поглядывая на Эмбервинга и издавая короткие, ворчащие звуки, похожие на неумелое карканье. Говорить он, разумеется, ещё не умел. Голденхарт осторожно убрал прилипшую скорлупу и травинки, повёл бровями и перевёл взгляд на Эмбервинга:

– И что нам теперь с ним делать?

– То есть? – изумился Дракон.

– Это… он или она?

– Хм… нужно подождать, когда превратится в человека, тогда узнаем, – неуверенно ответил Эмбервинг.

– И когда?

– Не знаю.

– А чем его кормить будем?

– Хм… не знаю.

Эмбервинг понял, что беспокойство юноши передаётся и ему самому. Хёггель не в счёт, потому что попал в Серую Башню уже «подращенным». Только что вылупившийся дракончик – совсем другое дело!

Дракончик, как оказалось, совсем не против хлеба с молоком. Правда, есть он толком не умел, и менестрелю пришлось его кормить с ложки: он накрошил хлеба в молоко, чтобы размяк, и ложку за ложкой запихивал в рот дракончику. Тот шамкал челюстями, пускал из ноздрей молочные пузыри, но с грехом пополам проглатывал тюрьку.

На Эмбервинга дракончик поглядывал настороженно и чуть что – норовил спрятаться за менестреля.

– Кажется, не очень-то я ему нравлюсь, – заметил Дракон не без огорчения.

Менестрель засмеялся:

– Думаю, он просто чувствует, что ты дракон. С Хёггелем поначалу точно так же было, помнишь?

Эмбервинг издал неопределённое мычание. Любой другой дракон, несомненно, тоже держался бы настороже, но это ведь вовсе не какой-то там «любой другой дракон». Это – как странно, как завораживающе звучит! – его собственное дитя.

– Может, попробовать драконьи чары? – подумав, предложил Голденхарт. – Может, он поймёт их лучше, чем слова?

Эмбер пожал плечами и протянул руку к дракончику, чтобы «попробовать» упомянутые чары. Кисть его покрылась янтарной чешуей, заискрилась. Менестрель бы сам с удовольствием подставил голову, чтобы почувствовать тепло его ладони, но вместо этого лишь крепче сжал дракончика, который так и норовил вырваться из его рук и спрятаться, скажем, за трон или под виноградное ложе. Он отчего-то полюбил эту комнату и непременно оказывался в ней, стоило только отвернуться и выпустить его из вида.

Эмбервинг тогда сказал со вздохом: «Ну что ж, пусть тронная будет его комнатой». Правда, пришлось прорубить в стене окно и совсем сдвинуть трон в угол.

Когда рука Дракона потянулась к дракончику, тот съёжился и как будто даже уменьшился в размерах, но Эмбервинг всё-таки до него дотронулся. В драконьи чары он постарался вложить всю гамму чувств, что испытывал. Чары или не чары, но сработало: бояться его дракончик перестал. Впрочем, к менестрелю он всё равно льнул больше.

– Знаешь, – неохотно признался Дракон, – а я, пожалуй, ревную.

– Кого к кому? – уточнил Голденхарт, удивлённо выгибая бровь.

Эмбер засмеялся и не ответил.

Как бы то ни было, с появлением дракончика жизнь в Серой Башне встала с ног на голову. Он был шустрый и, без преувеличений, мог оказаться в десяти местах одновременно. Ему всё было интересно, до всего было дело. Крылья у него ещё были маленькие, подлетать он не мог, но карабкаться выучился отменно, так что Дракону не раз приходилось его снимать с подоконников или со стола, куда тот взбирался, подгоняемый любопытством. Оставить его нельзя было ни на минуту!

– Вот точно на цепь посажу! – сердито пригрозил Дракон, когда дракончик чуть не свалился в колодец.

– Он просто любознательный, – вступился менестрель, и дракончик привычно юркнул ему под ноги, как всегда делал, когда Эмбервинг начинал на него ругаться.

– Если бы ты его за хвост не поймал, он бы ухнул в колодец, – ещё сердитее возразил Эмбервинг, – и утонул.

Действительно, Голденхарт подоспел вовремя и поймал падающего дракончика за хвост. Как же тот заверещал! Но уж было не до церемоний, юноша вытянул его из колодца и плюхнулся возле, с трудом переводя дыхание. Как же он перепугался! Сердце у него так и выскакивало.

А хуже всего, что дракончик не различал день и ночь, так что поспать им толком не удавалось, чего уж говорить обо всём прочем! Он мог и в полночь отправиться на поиски приключений, привлечённый, скажем, мерцанием светлячком или трескотней ночных кузнечиков. Запирать дверь не было смысла: дракончик благополучно выбирался через окно или каким-то невероятным образом протискивался под дверь, хотя щель там была такая узкая, что и мышь с трудом бы проскользнула.

А к концу третьей недели дракончик вообще умудрился потеряться. Дважды. Эмбервинга чуть удар не хватил, когда он обнаружил, что дракончик бесследно исчез. О Голденхарте и говорить нечего.

В первый раз дракончик удрал в деревню, привлечённый незнакомыми, но манящими запахами, и Эмбер его скоро отыскал – драконьим чутьём. В деревне переполошились, конечно, когда появилось бесцеремонное сияющее золотом существо и принялось гоняться за деревенскими собаками и детишками, что помельче, но не составило труда догадаться, кто это и откуда взялся, особенно когда в деревню примчался Дракон, бледный и всполошенный, и утащил дракончика обратно в башню. «А, так в башне прибавление», – подумали деревенские и устроили по этому поводу пирушку в трактире, наперебой обсуждая столь знаменательное событие.

Во второй раз дракончик затерялся в лабиринте под башней. Эмбервинг тут же отправился его искать, но вернулся один. Голденхарт схватился за сердце.

– Идём, покажу кое-что, – улыбаясь, сказал Дракон и повёл менестреля за собой в лабиринт.

Дракончик каким-то невероятным образом добрался до сокровищницы и теперь с довольным видом рылся в куче золота, виляя хвостом и вскидывая крыльями.

– Драконьи инстинкты, – едва ли не пыжась от гордости, объявил Эмбервинг. – Почуял золото и отыскал сокровищницу. Сам! Когда ему только три недели!

Менестрель выдохнул с облегчением, но заметил:

– Надо бы принести немного золота комнату, чтобы он там с ним играл. В другой раз он может на самом деле затеряться в катакомбах!

– «Играл»? – растерялся Эмбер.

– Ну конечно, посмотри сам, он же играет.

Дракон уставился на отпрыска. Пожалуй, менестрель был прав. Дракончику несомненно нравилось золото, как и всякому дракону, но привлекали его исключительно золотые статуэтки и всё, что более менее походило на игрушки. Он вцепился всеми четырьмя лапками в золотого слона и катался с ним по куче, вероятно, представляя, что сражается с ним. Изо рта дракончика вырывались переливчатые трели, он был бесконечно доволен.

Эмбервинг несколько огорчился тому, что ошибся, но к совету юноши прислушался и натаскал в тронную комнату целую кучу золотых фигурок. Дракончик был в полном восторге и целый день гонял «игрушки» из угла в угол лапами.

– Уф, – с облегчением сказал Дракон, – теперь, когда ему есть чем заняться, и нам будет полегче.

– Если только игрушки ему быстро не надоедят, – заметил Голденхарт, пытаясь припомнить себя в детстве.

Но дракончик превзошёл все ожидания. Он вдруг стал стаскивать все золотые фигурки в кучу: в пасти или подталкивая мордой.

– Что он делает? – удивился Голденхарт.

Дракон озадаченно следил за отпрыском, потом лицо его просияло.

– Драконьи инстинкты! – ещё торжественнее, чем в сокровищнице, объявил он.

Дракончик стаскал всё золото в кучу и улёгся на него спать, свернувшись клубком. Правда, спал он буквально минут десять, потом полез на виноградное ложе и растормошил прикорнувшего там менестреля, прыгая на нём, как заведённый, и издавая не то фырканье, не то рычание.

– Пора кормить, – сонно пробормотал Голденхарт, садясь. Глаза у него всё ещё были закрыты.

Унять дракончика не получилось и Эмберу со всеми его драконьими чарами. Кажется, дело было не в голоде: дракончик требовал внимания. Он, похоже, вообще мнил себя центром мироздания и полагал, что мир крутится исключительно вокруг него. К объятьям он относился очень ревностно: стоило Дракону обнять юношу, не говоря уж о том, чтобы поцеловать, и дракончик устраивал настоящую истерику. Он влезал между ними, всячески стараясь перевести внимание на себя, Эмбервинга при этом ещё бессовестным образом тяпал за палец, если тот не успевал руку отдёрнуть. Кажется, он полагал, что менестрель должен принадлежать только ему и никому больше. Он даже ворчал на Дракона, всем своим видом выказывая возмущение.

– Ах ты ж… – задохнулся Эмбервинг, в очередной раз выдёргивая палец, защемленный крепкими челюстями. Он всего-то и хотел, что обнять юношу, когда ложился рядом, чтобы немного поспать, но дракончик случая не упустил: втиснулся между ними, а потом и вовсе пустил в ход лапы и хвост, пихаясь и царапаясь. Дракон не сдался, и тогда дракончик тяпнул его за палец, показывая, кто тут менестрелю хозяин! Голденхарт тихо покатывался со смеха.

– Арргх! – не сдержался Эмбервинг, и дракончик тут же притих. Ненадолго, но притих, словно бы раздумывая, что значило это «арргх».

Они блаженствовали в тишине добрых двадцать минут, юноша успел задремать, Эмбер благополучно обвил его талию рукой и притянул к себе, шумно вдыхая запах его солнечных волос, и тут почувствовал, что в башню снова явились гости. Эльфы. Кажется, и дракончик их почувствовал. Он выбрался из-под руки Голденхарта, сел, чешуйки на его ушах смешно встопорщились, драконий глаз чуть засиял янтарём.

– Любопытно, кто это? – спросил Эмбервинг, поднимаясь с ложа и беря дракончика на руки.

Дракончик был слегка озадачен и на этот раз не вырывался. Явно, это незнакомое присутствие – эльфийские чары драконы за версту чувствовали – его заинтересовало. Он как-то совсем уж серьёзно взглянул на Эмбервинга и неуверенно выговорил: «Арргх?» – первое слово, первое слово на драконьем языке! Эмбервинга прямо-таки распирало от гордости.

– Ещё какой арргх, – подтвердил он, – эльфы – они такие… Ну вот, и Голденхарт проснулся.

– Что? – встрепенулся менестрель.

– Эльфы, – коротко сказал Дракон и отдал дракончика юноше. – Кажется, Талиесин, если чутьё меня не подводит.

– Так пригласи, пусть войдёт, – пожал плечами Голденхарт. – Алистер, вероятно, умирает от любопытства.

– Пожалуй, – хохотнул Эмбервинг и пошёл на улицу.

Это действительно объявился Талиесин. Он потоптался возле башни, прислушиваясь, и совсем уже собрался возвращаться домой, как дверь распахнулась и на пороге появился Дракон.

– А, это ты? – сказал Эмбер, делая пригласительный жест. – Войдёшь?

– Отец прислал узнать, что там вышло из… того, что вышло, – смущённо ответил эльф.

Дракон выглядел помятым, уставшим, и Талиесин сделал определённые, хотя и неверные выводы, что в том вина менестреля. Войти сейчас туда… и неловко и… Эльф поёжился. Но ему отчего-то непременно хотелось войти. Будто что-то тянуло его внутрь, как магнитом, и он с изумлением обнаружил, что уже занёс ногу, чтобы переступить через порог, хотя даже и сам не понял, как это вышло.

– Алистер был прав, – сказал Эмбер. – Да входи, входи, я разрешаю. Алистер ведь от тебя подробного отчёта потребует, так что лучше, если ты увидишь всё собственными глазами.

– Что увижу? – полушёпотом спросил Талиесин. Голос у него отчего-то пропал и сердце замерло.

– Невиданное волшебство, – ухмыльнулся Дракон, пихнув эльфа в спину, чтобы тот шёл быстрее. – Такое и эльфам не снилось!

Талиесин перевалился через порог и, ошеломлённый, застыл. Дракончика он заметил не сразу, потому что, по обыкновению, потерялся, увидев менестреля. Он так долго его не видел, что, казалось, тот похорошел до неузнаваемости! Голденхарт сидел на виноградном ложе и улыбался.

– Давно не виделись, Талиесин, – проронил юноша.

Эльф ничего не смог сказать в ответ. Он наконец-то заметил, что в руках менестреля! Дракончик настороженно всматривался в незнакомца, чешуйки на его ушах продолжали топорщиться.

– Ч-что это? – выдавил из себя эльф, невольно протянув руку к ложу.

– Как грубо, – фыркнул Дракон. – Разумеется, это мой… наш… – Он запнулся, размышляя, и докончил: – Наследник.

Дракончик вдруг полыхнул огнём в сторону эльфа, рукав того задымился.

– Ой! – воскликнул Голденхарт.

– Ничего, ничего, я не пострадал, – поспешно сказал Талиесин, похлопав по рукаву.

Голденхарт его и не слышал.

– Ой, Эмбер! – восторженно воскликнул он, глядя на Дракона. – Он только что научился дышать огнём!

– А всего только четыре недели! – с тем же восторгом отозвался Эмбервинг.

Талиесин почувствовал себя лишним.

– Ну, – смущённо сказал он, – я пойду тогда… доложу отцу…

Эмбер пристально посмотрел на него, словно бы что-то обдумывая, потом вспыхнул озарением и сказал:

– Талиесин, сделай одолжение, присмотри немного за ним, а мы отдохнём. Выспаться хочется до смерти. С ним круглыми сутками приходится возиться, глаз не сомкнёшь!

– Но… – растерялся Талиесин, – что я буду с ним делать?

– Поиграешь с ним. Смотри, только и нужно, что раскидать золотые фигурки по комнате, а он начнёт их собирать в кучу. Ему эта игра нравится… Всего-то часок, часа хватит, чтобы набраться сил. Только пальцы береги: кусается.

Ошеломив эльфа этой тирадой, Дракон взял менестреля за руку и утащил из тронной комнаты.

Оставшись с дракончиком наедине, Талиесин почувствовал себя ещё неловче: дракончик смерил его долгим изучающим взглядом.

– Меня зовут Талиесин, – сказал эльф.

Дракончик изучал его с минуту, потом ловко спрыгнул с виноградного ложа и стал, как и говорил Дракон, стаскивать золото в кучу. Талиесин, поразмыслив, сел на пол. Дракончик покосился на него, выронил из пасти фигурку и, крадучись, переставляя лапу за лапой, как кошка, охотящаяся на мышь, направился к эльфу. Тот, предупреждённый, что дракончик кусается, невольно спрятал руки за спину, очень надеясь, что эльфийскую заговоренную одежду дракончику прокусить не удастся. Дракончик кусаться не стал. Он обошёл эльфа на несколько раз, то вытягивая шею, то пригибая морду книзу, – в общем, хорошенько разглядел и даже понюхал пару раз, фыркая и издавая глухие воркующие звуки. А потом бесцеремонно залез к эльфу на колени и свернулся клубком. Талиесин, в совершенном ошеломлении, непроизвольно сделал движение, чтобы погладить его, за что немедленно поплатился.

– Арргх! – совершенно ясно выговорил дракончик и тяпнул эльфа за палец.

Талиесин руку отдёрнул. Кусался дракончик вовсе не больно, его больше поразило это «арргх», явно адресованное ему.

Тут эльф густо покраснел, потому что становилось понятно, что те двое отправились вовсе не спать и набираться сил, если судить по доносящимся сверху звукам и янтарному сиянию, наполнившему башню. Но уйти он не мог: во-первых, потому что его попросили присмотреть за дракончиком, во-вторых, потому что упомянутый дракончик категорически отказался слезать с его коленей, так что пришлось сидеть, становясь невольным свидетелем, и краснеть.

– О, – раздался вдруг с порога голос Дракона, и Талиесин вздрогнул.

Кажется, он задремал, поскольку за окном теперь алело вечерним солнцем. Дракончик по-прежнему лежал на его коленях, но не спал, а с любопытством на него поглядывал, вертя головой, как сова.

– Ну надо же, – немного сварливо продолжал Эмбервинг, – ты ему поглянулся.

– То есть? – сипло спросил Талиесин, всеми силами старясь сделать вид, что ничего не предназначенного для его ушей не слышал.

Дракон потянулся, встрепал волосы за ухом и зевнул. Вид у него был довольный, несмотря прозвучавшую в голосе сварливость, и сомнений не оставалось, отчего он так доволен.

– Он даже ко мне на руки не идёт, – пояснил Эмбервинг, – только к Голденхарту. Или ты ему понравился, или он чувствует, что твои чары сродни эльфийскому камню. Утверждать не берусь, но скорее всего так и есть. Иначе бы не залез к тебе на колени.

– Но за палец меня всё-таки укусил, – счёл нужным сообщить Талиесин. Он как-то вдруг почувствовал, что если не упомянет этот факт, то Дракон его больше на порог не пустит.

И вправду, настроение Эмбервинга тут же улучшилось. Он хохотнул:

– Хорошо ещё, что зубов пока нет! Уж точно бы тебе палец оттяпал!

***

– Как думаешь, Эмбер, – задумчиво спросил Голденхарт, – когда он научится превращаться в человека?

Дракончик вовсю громыхал золотыми фигурками, перекладывая их с места на место. Эмбервинг удобно устроился на виноградном ложе, воспользовавшись, что дракончик отвлёкся, и совершенно безнаказанно заключая юношу в крепкие объятья. Менестрель удовлетворённо выдохнул.

– Однажды. Видишь ли, в Драконьей книге на этот счёт ни словечка, – ответил Эмбер, поглядывая на отпрыска.

– Но он вообще превратится? – уточнил менестрель вопрос.

– Конечно. Все драконы превращаются.

– Ну, может, он и не совсем дракон, – неуверенно возразил юноша. – Всё-таки… и камень-то эльфийский, да и я… вроде как из людей.

– Хм, – произнёс Дракон и задумался.

Как ни посмотри, а дракон драконом, и повадки драконьи, и инстинкты драконьи вовремя проснулись, и даже первое слово по-драконьи произнёс. А с другой стороны, и сравнить-то не с кем. Эмбервинг и о взрослых-то драконах мало знал, чего уж говорить о драконышах! Сам он, как уже выяснилось, драконышем не был, так что понятия не имел, как или когда драконыши обретают силы. Пока он только умел дышать огнём и пробовал подлетать, но крылья были ещё малы и слабы для этого, так что он всё больше прыгал – а вот это уже не по-драконьи!

– Ну, – вслух сказал Эмбервинг, – времени у нас предостаточно. Подождём и посмотрим, что из этого получится.

– Это я к тому, Эмбер, что он ведь до сих пор безымянный, – объяснил свою тревогу юноша. – Нельзя же никому на свете без имени.

Дракон улыбнулся. Припомнилось былое. И Голденхарт улыбнулся.

– А вот если бы он превратился, тогда мы узнали, кто это, и смогли бы подобрать ему подходящее имя, – продолжал менестрель.

– Уверен, что отпрыск мужского пола, – уверенно сказал Эмбервинг.

– Почему? – удивился его уверенности Голденхарт.

– Да сорванец же, по всему видно, – засмеялся Дракон.

– Хм, – только и сказал менестрель, – что ж, подождём.

Ждать пришлось меньше, чем они ожидали. Всё выяснилось буквально через пару недель. Они занимались повседневными делами: Дракон готовил обед, менестрель сражался с очередной балладой, а дракончик играл в тронной комнате с золотом. Грохот стоял по всей башне, так что можно было расслабиться: на месте, никуда не сбежал, ни в какие неприятности не ввязался.

И вот как раз тогда, когда Эмбервинг собрался снимать похлёбку с огня, а менестрель, несмотря на страшный шум, удачно срифмовал совершенно не рифмующееся ни с каким известным ему словом «солнцестояние» и полагал балладу законченной, башня содрогнулась от вопля, не принадлежащего ни Дракону, ни, разумеется, менестрелю. Взревел совершенно точно дракончик. Голденхарт выронил перо и помчался вниз, столкнулся с Эмбервингом, который вылетел из кухни, как ошпаренный (что отчасти было правдой: он опрокинул кастрюлю с похлёбкой на собственные сапоги).

– Что? – разом спросили они друг у друга.

Рёв стих, но из тронной комнаты совершенно точно донёсся тихий, как ручеёк, плач. Они наперегонки бросились в комнату, тут же остолбенели и переглянулись. На полу среди золотых игрушек сидел разноглазый ребёнок и плакал, ковыряя пальцем губу. Десна у него была окровавлена, и из неё торчал белоснежный остроконечный зуб. Рядом валялась обслюнявленная фигурка-лошадка.

– Зубы прорезались, – выдохнул Дракон. – О, кажется, я понял: превращение происходит, когда зубы появляются, не раньше!

Голденхарт засмеялся отчего-то. Эмбервинг вопросительно на него глянул. Менестрель снял собственный плащ, закутал в него ребёнка и, взяв его на руки, сказал: