Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 54 страниц)

Менестреля пробрал холодок.

– А черепа складывает в одной из кладовых, – продолжал старичок с серьёзным видом. – Немалые тысячи!

– Позволь-ка, – перебил менестрель, которого даже некий зародившийся в душе страх насчёт личины Дракона не смог сбить с толку, мыслил он ясно и рассудительно, – сколько же ему лет?

Старичок-крестьянин постучал по столешнице:

– Видишь кольца? По ним возраст дерева определяют: одно – за год. А мерил бы Дракон – так одно за сто лет. Не меньше!

Трактир менестрель покидал озадаченным и даже растерянным. Пошутили над ним или нет, но задуматься стоило. Если уж не о плотоядности драконов, так о долгожительстве. Легенды о подобном умалчивали, упоминая лишь смерть драконов от руки доблестных рыцарей. А если думать своим умом, то Дракон не должен быть слишком уж стар, даже если летоисчисление драконов и отличается от человеческого, ведь в его янтарных волосах не было и тени седины, а морщины на лбу – так это обычное дело для людей (или драконов) серьёзных и вдумчивых.

– Кладовая на тысячу черепов? – пробормотал менестрель, вернувшись в башню и невольно разглядывая каждый угол, как будто думая отыскать там или сами черепа, или тайные знаки, которые непременно должны к этим самым черепам вывести.

Не особо надеясь на успех (понятное дело: если уж и прятать черепа, то в подземельях, а туда юноша в одиночку ни за что бы не сунулся), менестрель пробежался по лестнице, заглядывая в каждую из дверей. Все они были отперты, за исключением двери на четвёртом пролёте. Менестрель подёргал, повертел ручку, даже попробовал наддать плечом, но всё безуспешно. Тогда он встал на колени и приложил глаз к замочной скважине, пытаясь хотя бы так рассмотреть, что внутри. Черепов видно не было, комната вообще казалась пустой.

– Что это ты делаешь, господин менестрель? – удивился Дракон, который как раз вернулся в башню и застал юношу за этим недвусмысленным и точно неприглядным занятием.

Менестрель вскочил на ноги, вспыхнул стыдом и под пристальным взглядом Дракона как-то против своего желания или воли начал рассказывать о том, что увидел, услышал и узнал в деревне.

«Как же это так выходит? – думал он в то же самое время. – Словато как будто сами собой изо рта вылезают».

Дракон, воспользовавшийся вольно или невольно толикой своих чар, чтобы разговорить менестреля, слушал с серьёзным, даже несколько суровым видом, но в углах его рта то и дело подрагивало улыбкой, которую он пытался скрыть за напускной суровостью, а глаза начали озорно посверкивать, и это скрыть было уже сложнее.

А менестрель, выпалив свою исповедь единым духом, заключил её прямым вопросом:

– Так верно ли это, что драконы людей едят?

Дракон взял юношу за плечи и подтолкнул к лестнице со словами: «Идём, так уж и быть, расскажу». Они спустились в трапезную, мужчина водворил менестреля за стол, сам присел на угол и, искоса на юношу взглянув, поинтересовался:

– А что, страшно услышать правду?

Менестрель подумал, взлохматил рукой волосы и засмеялся:

– Так-то страшновато, конечно, но больше любопытно.

– Даже и не знаю, что тебе сказать, господин менестрель… – Дракон сосредоточенно почесал затылок, прищурился. – Может быть, и едят. Что же до меня, то никакой «кладовой с тысячью черепами» в башне нет. А слухи эти… – Он засмеялся, уже не скрывая озорства, что никак не вязалось ни с его внешностью, ни с возрастом. – Слухи эти я сам пустил, ещё когда люди сюда впервые пришли и вздумали здесь поселиться… чтобы не докучали. В прежние-то времена боялись, теперь – дело прошлое: вместо сказок детишкам рассказывают.

Щёки менестреля залил румянец. Досадно было не за то, что старичок его обманул, а за то, что он едва тому не поверил, – как дитя малое, в самом деле! Однако же другое занимало его ум.

– Так ты, верно, стар, господин дракон? – предположил он осторожно, боясь навлечь на себя гнев столь неучтивым вопросом.

– Ещё как стар, – весело подтвердил Дракон и похлопал ладонью по столешнице: – Посмотри-ка сюда, господин менестрель.

Столешница, как и в трактире, была из среза дерева, но диаметром превзошла бы и ту, что сам Святой Артур для Круглого Стола предложил.

– Видел я эти деревья ещё молодняком. И те, что до них были, и многие дерева до этого. Точнее не скажу, господин менестрель: время для драконов течёт иначе, чем для людского рода. – И Дракон любовно погладил столешницу, а взгляд его несколько затуманился, как будто он припомнил что-то или пытался припомнить.

Менестрель хотел счесть кольца, но счёт давался ему нелегко: дальше сотни он помнил смутно, нечего было считать такими громадными цифрами. Юноша посмотрел на руку, загибая пальцы, и прикинул, что Дракону в таком случае должна быть не одна тысяча лет. Он удивлённо вскинул брови, гадая, действительно ли Дракон «стар», или по драконьим меркам – это самый расцвет сил.

– Так что съесть я тебя не съем, господин менестрель, – заключил Дракон, посмеиваясь. – А на крестьян не серчай: чужаков они редко видят, больше из любопытства над тобой подтрунили.

Они ещё говорили о разном в тот вечер: и о земле, на которой Старая Башня стои́т, и о крестьянах, которые живут под Драконом уже не одну сотню лет, и о порядках в Драконьем уделе, и о прочих россказнях, которыми люди тешатся во всех королевствах…

***

Менестрель к Дракону быстро присмотрелся. Бояться его не стоило, верно говорил старичок-крестьянин: суровость – напускная, немногословность – всё больше спросонья или от погоды, в прочее время и беседу вёл охотно, и смешлив был не по возрасту; работой не гнушался и каждое утро самолично чистил конюшни и лопатил грядки, сам готовил, сам посуду мыл, сам прорехи починял, хотя мог бы отрядить на эти работы любого из крестьян; не кичлив, а уж верно мог бы гордиться происхождением, что древнее самой Земли.

Менестрелю всё это в Драконе бесконечно нравилось, и он вскоре сам в этот неприхотливый быт втянулся: то двор вызовется подмести, то с сорняками расправиться, – в общем, что по силам – за то и берётся. В деревню изредка заглядывал, когда Дракон по своим драконьим делам из башни отлучался, крестьян о том о сём расспрашивал, пото́м на песни перекладывал, а Дракон слушал и даже иногда что-то советовал (в песнях-то Дракон понимал едва ли не больше самого менестреля, вот только сам никогда не пел и никакого желания подтягивать менестрелю, даже после нескольких кубков, не изъявлял). Потихоньку башню исследовал: верёвкой обвязавшись, прошёлся по лабиринтам подземелий. Там всё больше кладовые с припасами были или вовсе пустые карманы, ничего загадочного; парочка черепов отыскалась, но то, верно, были останки или незадачливых мародёров, которые попытались в отсутствие Дракона ограбить башню, да так и не смогли выбраться, или некогда обитавших в этих пещерах-лабиринтах древних людей, живших ещё прежде Дракона.

Осень между тем свои сети над лесами раскинула: пожелтели и начали облетать листья с деревьев, только клёны ещё держались и сияли алыми всполохами, как маяки, да невозмутимо качали пушистыми лапами ели. Травы и кусты скукожились первыми заморозками, поля редели и плешивели. Птицы ещё не подались на юг, но уже сбивались в стаи и кружили над полями, оглашая воздух пронзительными криками. Тоскливая пора!

Дракон, как подметил менестрель, перемены в погоде чувствовал острее людей: ел он теперь мало, подолгу дремал на своём троне, а ещё беспрестанно ёжился, будто под чьим-то колючим взглядом. Песнями его развлечь не получилось, и менестрель вздумал завести разговор, а заодно и выспросить, верны ли его предположения насчёт таких разительных перемен с Драконом.

– Скажи-ка, господин дракон, – спросил менестрель за трапезой, – а драконы в спячку впадают?

Дракон удивлённо приподнял бровь, повёл плечами:

– Не впадают, а что?

– Не в обиду будет сказано, но ведь драконы сродни ящеркам да змеям, вот я и подумал, что тебе засыпать время пришло, – осторожно объяснил юноша, следя за лицом Дракона и намереваясь тут же извиниться и умолкнуть, если заметит на нём хоть тень гнева.

Мужчина рассмеялся – впервые за несколько недель:

– Верно, заставил тебя поволноваться, уж прости.

На том разговор и кончился. Продолжать его менестрель отчего-то не стал: то ли побоялся расспрашивать дальше, то ли успокоился этим смехом, то ли почувствовал во взгляде Дракона благодарность за проявленную заботу и смутился тому.

А Дракон спохватился:

– Да, чуть не забыл! Есть у меня к тебе просьба, господин менестрель. Поможешь мне завтра утречком в одном деле?

Юноша кивнул, но о подробностях этого «дела» Дракон распространяться не стал, так что было над чем подумать в оставшийся вечер.

– Помоги-ка расстелить, – попросил Дракон утром, раскидывая по траве большую холстину, и менестрель помог, гадая, для чего это понадобилось.

Мужчина же оборотился драконом и стал по холстине топтаться, иногда вскидывая крылья и трепеща хвостом. Что это был за ритуал – юноша не представлял, но всё оказалось проще, чем он думал. Потоптавшись так порядочно, Дракон схлынул и перескочил на траву, а менестрель увидел, что на холстине остался ворох чешуек, поблескивающих всеми цветами радуги на холодном осеннем солнце, и догадался, что вся хандра Дракона – от линьки. Однако для чего же было собирать чешую?

Они с Драконом взялись за края, сворачивая холстину в узел, и пересы́пали чешую в большую дубовую бочку, которую мужчина притащил из башни загодя.

– Время подати собирать, – сказал между тем Дракон, оттащив – без особого труда – бочку к изгороди. – А мне ещё нужно слетать к окраинам, глянуть, нет ли где пожаров. Так что прошу, господин менестрель, меня подменить.

– Как же я смогу? – растерялся менестрель.

– Премудростей-то никаких, – возразил Дракон и начал объяснять: – У крестьян бери, что бы ни принесли, а взамен раздавай чешуйки. Поверье у них есть, что драконья чешуя удачу приносит, оберегом от разных невзгод служит и от колдовства защищает. Уж не знаю, насколько это верно: силы-то в ней самая малость.

Менестрель сунул руку в бочку, поворошил чешуйки и подумал, что такие поверья на пустом месте не появляются: драконы же существа волшебные, почему бы и чешуе некоей долей чар не обладать? Казалось (или он это себе надумал?), от чешуек исходило тепло, приятно щекочущее ладонь, – точно волшебные!

Дракон же счёл, что этих объяснений достаточно, и улетел, обещав вернуться не позднее полудня. А юноша стал ждать крестьян.

Люди потянулись к башне через час с лишним. Сложного в сборе податей, действительно, ничего не было: крестьяне складывали что принесли возле изгороди, менестрель благодарил их («Да будет с вами благословение благодетеля нашего Дракона на весь год!») и давал каждому по чешуйке. Крестьяне кланялись, желали того же и самому менестрелю и отходили, уступая очередь другим. Юноша подметил, что некоторые подходят по нескольку раз, уже с новыми дарами, очевидно, желая заполучить побольше чешуек, но, поскольку Дракон ничего не говорил насчёт того, сколько чешуек давать в одни руки, делал вид, что так и нужно, и приветствовал их прежними словами.

Полдень давно прошёл, Дракон ещё не возвращался, так что юноше пришлось справляться одному. Людской поток схлынул ещё нескоро, как раз к вечерней заре, и менестрель успел раздать все чешуйки до последней, а возле изгороди образовалась порядочная куча из принесённого крестьянами. Но, глядя на то, что он собрал, юноша почувствовал некоторую неуверенность и даже опасения: а стоило ли принимать в качестве податей, к примеру, какие-то пучки травы (сорняки сорняками!) или нанизанные на верёвку камешки? Обнаружился среди прочего даже череп какого-то некрупного животного, скорее всего, овцы. Как ни посмотри, а несли крестьяне Дракону всякий хлам!

Были, конечно, и вполне приличные и ожидаемые дары: туго набитые мешки с зерном и мукой, свежеиспеченный хлеб, восхитительно пахнущие окорока, некрашеные холсты, восковые свечи, вырезанные из дерева миски, выкованные новенькие инструменты: ножи, подсвечники, мотыги, грабли, – словом, всё, что может понадобиться Дракону в житье-бытье. Но монет никто не принёс, и это менестреля удивило больше всего: в других королевствах, он знал, требовали налоги серебром, а то и золотом.

Менестрель перевернул пустую бочку и сел ждать Дракона. Тот вернулся усталым, пахнущим гарью, с выпачканным сажей лицом, тяжело привалился к изгороди и приветственно поднял руку – у него не было даже сил говорить, и юноша понял, что где-то случился пожар.

– Вижу, и без меня справился? – отдышавшись, спросил мужчина.

Менестрель помялся и пожаловался ему на столь бессмысленные, по его мнению, подношения. Дракон их бессмысленными не считал.

– Травы эти – лекарственные, – объяснял он каждую из наречённых юношей «хламом» вещей, – а можно и чай заварить. Камни – чтобы огонь добывать, это кремний.

Насчёт черепа, правда, он хорошенько подумал и пото́м не слишком уверенно предположил, что из костей, если их истолочь хорошенько, может выйти что-нибудь полезное. А может, и подшутили крестьяне, намекая на историю с «кладовой», которой пугали менестреля: мол, ещё один череп в коллекцию. Юноша при этих словах сильно покраснел.

Как бы то ни было, Дракон остался собранным весьма доволен, и они с менестрелем почти до самой ночи перетаскивали дары в башню, а пото́м полуночничали запоздалой трапезой: Дракон нарезал окорок, наломал хлеб и накипятил чаю с травами, и проголодавшемуся за день менестрелю казалось, что ничего вкуснее он в своей жизни не едал.

========== 04. Двое из Серой Башни и луковый рыцарь ==========

Бывают дни, когда заняться совершенно нечем, – особенно поздние осенние дни в предчувствие зимы, – но именно в эти-то дни непременно что-нибудь да происходит.

Зимы в здешних краях не отличались суровостью, разве только утрами трава становилась седой от холодного дыхания ветра, да вода подёргивалась тоненькой корочкой льда, похожей на слюду, а в остальном – осень осенью. Снег выпадал редко и надолго на земле не задерживался, тая под пристальным взглядом нахохленного солнца. Было ли то от витающего в воздухе колдовства или по самой природе – неизвестно.

В один из таких дней менестрель, закутавшись в плед, сидел на подоконнике и читал одолженную у Дракона книгу.

Сто́ит упомянуть, что Дракон попытался поставить на окно решётку, но менестрель тому воспротивился («Да это как в клетке сидеть, нипочём не стану!»), и оба сошлись на компромиссе: Дракон вкрутил в стену массивное железное кольцо – такое бы и тягловая лошадь вырвать не смогла, куда уж щупленькому человеческому созданию! – и теперь юноша, выглядывая в окно или усаживаясь на подоконник читать, непременно должен был обвязываться верёвкой, что спасло бы его, свались он с башни снова, а Дракону не составило бы труда втащить менестреля обратно.

Книга, которую читал менестрель, была скучна, но других в башне не нашлось.

У Дракона была роскошная библиотека: в комнате, что на третьем пролёте, хранилось бессчетное количество рукописей и книг, – и он разрешил менестрелю ей пользоваться в своё удовольствие, но, к великому сожалению, практически все книги, за исключением неполного десятка, были написаны на неведомом менестрелю, а может, и вообще всему людскому роду языке. Быть может, язык этот был драконий; во всяком случае, Дракон эти книги умел читать. А то, что мог прочесть менестрель, – невероятно скучная история крестовых походов (он как раз её и читал), канцоны о рыцаре и прекрасной даме и ещё несколько книг подобного толку.

Книга была скучна, и менестрель то и дело клевал носом и уже успел потерять нить повествования, запутавшись в прозвищах и порядковых номерах королей, в этих крестовых походах участвовавших: то ли это был Фредерик XV, то ли Фредерик Чернобород с неупомянутым номером – что за смехотворная традиция называть королевских отпрысков одинаковыми именами! К середине книги – спустя четыреста лет истории! – королевская семья всё-таки проявила фантазию, и на страницах появился король Родерик, но фантазии хватило лишь на это, и все последующие упомянутые короли тоже были Родериками.

Менестрель уже успел дочитать до того момента, когда король Родерик VII Рыжий – не путать с Родериком V Рыжим! (на этом месте менестрель фыркнул и пробормотал: «А, провалиться, теперь уже и прозвища одинаковые!») – собрал рыцарей, чтобы отправиться в очередной поход на поиски гробницы Святого Короля…

Дракон в это же самое время предавался размышлениям, сидя подле полыхающего камина. Мысли были сонные, путанные, не особо важные, навеянные теплом огня, и упоминать их, верно, не сто́ит даже для истории.

И вот тут кто-то заколошматил в дверь. Сон с Дракона как рукой сняло, он подошёл и глянул одним глазом в решетчатое окошечко, что слева от двери (прежде никакого окошечка там не было, но не так давно вывалился из стены булыжник, как раз на уровне глаз, и Дракон решил приспособить отверстие под смотровое окно). Глянул и поморщился: объявился какой-то рыцарь.

Рыцарь был настолько бесцеремонен, что спешился у изгороди, привязал куцехвостую лошадёнку, перелез через воротца, проявив недюжинную сноровку (в доспехах ведь!), и вот теперь колошматил в дверь кулаком, щуря близорукие глаза; забрало было поднято, открывая бо́льшую часть его лица с куричьим носом и жидкой бородёнкой рыжеватого цвета.

– Открывай и сразись со мной! – дребезжащим голосом завёл рыцарь.

– Зачем мне с тобой сражаться? – спросил Дракон через окошечко.

– Я сражусь с тобой, чудище, – героическим тоном объявил рыцарь, – и освобожу похищенную тобой принцессу!

Мужчина поморщился на «чудище» и поскрёб затылок. Выходило явное недоразумение: слухи о похищенной принцессе, видно, дошли до рыцаря с опозданием. Стоило бы отворить дверь и разъяснить неудачливому визитёру, что тот явился впустую, но Дракон медлил. Разумеется, не из страха перед рыцарем или нежелания сражаться – просто от рыцаря немилосердно смердело, и хотелось поскорее от него отделаться. Дело в том, что рыцари непременно носили под доспехами луковицу – в качестве амулета, что само по себе подванивало, а у стоявшего на пороге рыцаря, должно быть, луковица и вовсе сгнила, пропитавшись по́том, и вонь от неё окружала рыцаря плотным облаком. Что творилось в этот момент с чувствительным носом Дракона!

Менестрель, услышав шум, отложил книгу (довольный, что не пришлось дочитывать про очередного Родерика, кажется, тоже Рыжего, но ещё и Смелого, причём уже XVI) и спустился вниз.

– Что тут происходит? – удивился он страдальческому виду Дракона.

Луковый рыцарь между тем твердил своё, и юноша понял, что явился тот за вздорной принцессой. Не понял только, отчего Дракон до сих пор не прояснил это недоразумение. Запах он тоже почувствовал, но отвращения к нему не испытывал: у людей обоняние устроено не так, как у драконов.

– Нет тут никакой принцессы, – заявил менестрель, подходя к окошечку, – она давно уже к родителям вернулась.

– Лжёшь, чудище! – завопил луковый рыцарь. – Подъезжая, я видел, как томится в башне принцесса!

Дракон и менестрель удивлённо переглянулись. А пото́м глаза юноши заблестели, он расплылся в улыбке и показал Дракону пальцем на себя. Рыцарь сослепу принял менестреля за принцессу! Дракон накрыл рот ладонью, с трудом сдерживая смех, и знаками показал менестрелю, что надо бы сказать об этой ошибке луковому рыцарю. Но юноша возразил страшным шёпотом:

– Погоди, господин дракон! Есть у меня идея получше.

Правда, озорной блеск в глазах с этим шёпотом не вязался, и можно было предположить, что менестрель задумал какую-то шутку.

– А что же ты собираешься делать с принцессой, если мы тебе её отдадим? – спросил менестрель в окошечко.

– Как это что? – даже растерялся рыцарь. – Разумеется, увезу её с собой, женюсь на ней и получу полкоролевства в придачу.

– А не отступишься от своих слов?

– Я от своих слов не отступаюсь! – важно и даже горделиво заявил луковый рыцарь.

– Тогда подожди немного, принцесса сейчас к тебе выйдет, – пообещал менестрель.

– И без сражения отдадите? – недоверчиво, но с явным облегчением уточнил луковый рыцарь. Он плохо себе представлял, как сражаться с драконами, просто так было положено – требовать принцесс через поединки.

– Отдадим… если пожелаешь забрать, – прибавил юноша и уткнулся лицом в плечо, чтобы не расслышал рыцарь его смех.

– Что ж, тогда подожду, ибо решимость моя некобе… не-по-ко-бе-ли-ма, – ещё важнее, чем прежде, объявил луковый рыцарь и упёрся руками в снятый с пояса зачехлённый меч (эта поза непременно должна была произвести впечатление на принцессу – так он считал). Не такой уж он был и образованный, как оказалось.

Менестрель, кивнув Дракону, поспешил наверх.

«Что это он выдумал?» – подумал Дракон, поглядев ему вслед, а ещё подумал со вздохом, что, наверное, придётся откупаться от рыцаря, когда тот обнаружит обман и разгневается: ну не сражаться же с тем, кого можно одним щелчком зашибить?

Менестрель же выдумал вот что: поднявшись к себе, он порылся в шкафу, достал оттуда одно из принцессиных платьев – выбрал жёлтого цвета почему-то, будто других и не заметил, рука сама потянулась – и облачился в него, а после напялил на голову колпак с фатой, какие носили прежде девы королевских домов, – и превращение можно было считать завершённым. Так-то оно так. Может, он бы и сошёл за принцессу, особенно если глядеть издали, но отросшие за ночь усики и бородка (растительность на лице менестрель терпеть не мог и каждое утро изводил её, скребя по подбородку и скулам ножом, а в это утро ещё не успел) предательски торчали в разные стороны, повествуя о том, что под платьем принцессы скрывается то, чего там быть никак не должно. Менестрель подумал, что это отличная шутка, чтобы повеселить ударившегося в осеннюю хандру Дракона.

– А вот и принцесса! – провозгласил юноша, вернувшись к двери.

Он ждал, что Дракон засмеётся, увидев его, но Дракон не смеялся. Его глаза округлились, причём зрачки вытянулись в драконьи, и он отчего-то побледнел, словно увидел перед собой привидение.

– Господин дракон? – встревожился менестрель, которому показалось, что мужчина готов упасть в обморок.

А Дракон вдруг, как по наитию, сцапал его, обхватил руками за плечи и прижал к себе – менестрель и пикнуть не успел! Юноша растерялся и даже раскраснелся. Не такой реакции он ждал!

– Господин дракон? – нерешительно окликнул он мужчину.

Тот будто не слышал. Руки у него, заметил менестрель, сильно дрожали, и сердце часто билось, вот только иначе, чем у людей: биение шло переливами, точно расходились круги по воде от нечаянно упавшего листка или пушинки, – так же мягко, неощутимо, неведомо… Юноша сглотнул, сердце его пустилось в пляс.

Дракон опомнился, оттолкнул менестреля и что-то пробормотал – что-то похожее на извинения или объяснения, но такое невнятное, что менестрель ничего не понял.

– Так что же принцесса не выходит? – гаркнул из-за двери рыцарь, и оба невольно почувствовали к нему благодарность: его окрик развеял то состояние неловкости, в котором оба пребывали.

– Уже выходит, – отозвался менестрель, к которому тут же вернулись и задор, и шутливость.

– Не стоило бы… – начал Дракон, но юноша уже шагнул за порог.

Бедный луковый рыцарь! Он вытаращил глаза и, должно быть, дар речи потерял.

– Что оробел? – с напускной суровостью спросил Дракон, невольно втянувшись в «представление». – Или тебе принцесса не показалась?

Рыцарь что-то промычал и показал пальцем на менестреля. Тот взялся за края платья и сделал наивежливейший книксен – так ловко и с такой грациозностью, что Дракон подивился: манерам-то менестрель, видно, был обучен!

– Ужель и от слова своего отступишься? – поинтересовался юноша насмешливо. – А как же полкоролевства?

Луковый рыцарь попятился:

– Не надо мне полкоролевства.

– Так хоть давай тебе в награду за усердие покажу лодыжки, – предложил менестрель, ещё выше приподнимая край платья.

Показывать лодыжки было верхом неприличия – для принцесс, разумеется, – но также и способом выказать поклоннику свою привязанность и благосклонность. И откуда бы менестрелю знать такие тонкости!

– Не надо, – взмолился луковый рыцарь, по-прежнему пятясь, и пятился, пока не упёрся спиной в изгородь, не удержался и перевалился за неё; доспехи загрохотали.

Через минуту рыцарь уже сверкал пятками по дороге, лошадёнка тащилась за ним с обречённым видом, а менестрель крикнул вслед:

– А если передумаешь, так непременно покажу!

Скоро рыцаря и след простыл, остался лишь луковый дух, от которого избавиться было не так-то просто. Дракон чихнул.

– Уж больше не вернётся, – уверенно сказал менестрель, поворачиваясь к мужчине.

– Бедняга…

И тут юноша заметил, что Дракон избегает на него смотреть. Теперь, когда они опять остались вдвоём, сразу же вспомнилось то неловкое происшествие.

– Пойду переоденусь, – смущённо сказал менестрель, поспешно стянув с головы колпак, – теперь-то маскарад без надобности.

Дракон только кивнул.

«Что же я творю?» – как-то бесцветно подумал он, возвращаясь к себе и тяжело опускаясь на трон. Взял и обнял. По лицу Дракона разлилась краска, и он накрыл лицо ладонью.

Менестрель же поднялся к себе, переоделся и завалился на кровать, размышляя о произошедшем. Почему Дракон так сделал – он не понимал (и думать об этом не хотел, но не думать про это не мог отчего-то: всё вспоминалось то странное пульсирующее биение в груди Дракона), а ещё больше не понимал, отчего никак не успокоится и всё продолжает стучать его собственное сердце – так часто, так мягко, так неведомо…

========== 05. Принцесса с портрета и безымянный дракон ==========

– Кыш! – ругнулся менестрель, выходя во двор.

Куры с кудахтаньем разлетелись в разные стороны, но тут же забыли об этой обиде и снова принялись квохтать, выхаживая по дворику, подбирая зерна и нещадно вытрепывая друг другу загривки – ровным счётом ни за что.

– Голова пустая, – продолжал бормотать с досадой менестрель, – ни о чём не думают…

Куры, разумеется, были совершенно ни при чём. «При чём» был Дракон, «при чём» был он сам, а менестрель невольно вымещал досаду на чём придётся.

С того дня, как они выпроводили лукового рыцаря, всё пошло наперекосяк.

Так-то, как ни посмотри, ничего не изменилось: Дракон насчёт происшествия ни словом не обмолвился, менестрель, понятное дело, тоже помалкивал, разговаривали они подолгу, трапезничали вместе… Но вот только юноша всё чаще подмечал, что Дракон на него поглядывает, не уверен только был: смотрел ли на него Дракон, припоминая глупую выходку с переодеванием, или просто смотрел сквозь него, думая о чём-то своём. Стоило Дракону заметить взгляд менестреля – он тут же делал вид, что и не смотрел вовсе.

И всё бы ничего, но в эти моменты сердце менестреля начинало дурить: подпрыгивало, заходилось частой дробью, гнало краску на лицо, заставляло задыхаться… и вспоминать о крепких Драконовых объятьях. Поневоле досада возьмёт!

Тогда юноша рассудил так: видься они пореже, скорее бы забылось что бы оно там ни было, – и несколько дней безвылазно сидел на чердаке, притворившись, что сочиняет новую песню, а когда всё-таки спустился, решив, что отпустило наконец-то, то сердце так взбрыкнуло при виде трапезничающего Дракона, что менестрель едва устоял на ногах и вынужден был ухватиться за стену, а это вызвало вполне искреннюю тревогу мужчины: тот подбежал, прихватил за плечи, начал расспрашивать… А что в этот момент с менестрелем творилось – и говорить не сто́ит! Нет, пришлось признать, что план провалился: уж лучше каждый день понемногу краснеть, чем вот так разом в обморок грохаться.

И вот тут-то уже бы надо догадаться о причинах… если бы не четвёртый пролёт.

Комната на четвёртом пролёте всегда была заперта и сквозь замочную скважину выглядела пустой. Но была ли она таковой на самом деле? Для чего в таком случае запирать совершенно пустую комнату? Вот это занимало мысли юноши больше, чем странности, с его собственным сердцем происходящие. Было во всём этом что-то… страшное. Да, страшное.

Любопытство, как известно, могло сгубить и кота, и вообще всякую живую тварь, но от него никуда не деться. Менестрель, воспользовавшись отлучкой хозяина башни, ещё пару раз пытался разглядеть что-нибудь в замочную скважину и даже в щель под порогом, но безуспешно. Ключи пробовал подобрать, но те, что ему попадались, не подходили; наверное, ключ от этой двери Дракон всегда носил при себе. Был бы менестрель посильнее, он бы просто вышиб дверь, а пото́м бы уже придумал что-нибудь в оправдание, но с его силами не стоило и пытаться.

Оставалось только мучиться догадками… пока однажды, спускаясь с чердака вниз, менестрель не заметил, что дверь в комнату на четвёртом пролёте приоткрыта. Он поступил умно: замедлил шаг, едва ли не на цыпочках подошёл к двери и осторожно, краем глаза всего лишь, заглянул в комнату. Ничего не приметил: ни интересного, ни ужасающего, – вообще ничего, но в комнате был Дракон. Менестреля он не заметил: стоял и смотрел куда-то на стену, но с каким лицом смотрел! Юноша даже вздрогнул, настолько тоскливое выражение лица у мужчины было. Как будто смотрел и умирал в тот же самый момент самыми страшными муками, какие только можно себе представить.

Менестрель отпрянул, сердце почему-то опять всколыхнулось, но на этот раз не расходилось, а сжалось в маленький комок, и всем своим существом юноша понял: Дракон ни за что не должен узнать, что он его видел, – иначе случится что-то ужасное, непременно ужасное! Он прокрался обратно на чердак, помедлил, пото́м нарочито громко закашлял, затопал, а когда дошёл до четвёртого пролёта, то увидел, что дверь уже закрыта, Дракон был где-то внизу.

Юноша выдохнул и привалился спиной к злополучной двери, а та… распахнулась вдруг, и он свалился навзничь, чудом не разбив голову о каменный порог. Должно быть, Дракон, заторопившись, забыл запереть дверь. Менестрель тут же подскочил: если так, то у него есть совсем немного времени, чтобы всё тут рассмотреть, пока Дракон не вспомнит и не вернётся, чтобы запереть дверь на ключ. Нечего тут было рассматривать: голые стены, совсем маленькое окошечко, меньше смотрового… Тогда менестрель поворотился и встал как стоял Дракон, лицом к стене, и… застыл, ещё не осознавая, что в этот самый момент им завладела та же страшная тоска, что он видел на лице Дракона, а быть может, ещё страшнее.

На стене висел портрет принцессы в солнечном платье (то самое!), старинной работы портрет, чуть выцветший от солнца, чуть потемневший от сырости, чуть растрескавшийся от времени портрет прекрасной принцессы… с лицом менестреля. Юноша осознал это и крепко зажал рот руками, чтобы не вскрикнуть. Как же он был похож на принцессу с портрета! Те же золотом вьющиеся волосы, те же сапфировые глаза, те же полукруги в углу нарисованных губ (принцесса на портрете улыбалась).