Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 54 страниц)

– Почему, Алистер? – выдавил он, попятившись.

– Отец! – возмутился Талиесин, присутствовавший при всём этом, и шагнул к дракону, но Алистер крепко ухватил его за руку и не позволил.

– Не смей к нему приближаться! – строго сказал король эльфов и повторил уже дракону: – Уходи. Я не желаю тебя видеть. Вернёшься, когда…

– Никогда, – рявкнул Хёггель, вскипев от гнева, – никогда больше ничего у тебя не попрошу! Ненавижу тебя!

Он развернулся и выскочил в ещё не закрывшийся портал.

– Отец! – воскликнул Талиесин, рассердившись. – Это же Хёггель. Он же просил у нас помощи. Он… Эх! – И он, вырвавшись, бросился следом за драконом в портал.

– Стой! – воскликнул Алистер, но портал уже поглотил его сына и закрылся.

Король эльфов скорбно застонал и сжал виски руками. Другие эльфы обступили его, взволнованно переговариваясь. Поведение короля казалось им странным, но они не были вправе возражать. Алистер дрожал всем телом от непередаваемого словами ужаса, наполнившего всё его существо. Эльфы были очень чувствительны к тёмной магии.

– Талиесин… – выдохнул король, валясь на колени.

Талиесин был вне себя от злости на отца. Он выскочил из портала, поёжился от сухого ветерка, ударившего в лицо. Очутился он у края какого-то леса.

«Как отвратительно он себя вёл с Хёггелем! – думал эльф, выискивая глазами дракона. – Ведь он же просил помощи! Как мог он его прогнать?!»

Хёггель обнаружился шагах в пятидесяти впереди. Он, раздосадованный, разозлённый, шёл прямо к лесу, в сердцах пиная попадающиеся ему на дороге камни и ветки.

– Хёггель! – позвал Талиесин.

Дракон обернулся. Эльф подбежал к нему и крепко ухватил его за плечо:

– Хёггель! Не знаю, что нашло на отца, но… Я помогу тебе. Конечно, я не настолько силён, но вместе мы непременно что-нибудь придумаем!

– Талиесин! – обрадовался Хёггель, и юноши обнялись.

Хёггель повёл эльфа в лес, по дороге пересказывая то, что увидел и услышал. Талиесин ужасался каждому слову.

– Бедная девушка! – воскликнул он. – Непременно нужно её расколдовать!

– Ты бы её видел… – с некоторой мечтательностью отозвался дракон.

Эльф быстро взглянул на него. Уж не влюбился ли Хёггель? «Похоже на то», – сам себе сказал Талиесин и невольно улыбнулся. У него самого был такой же вид, когда он вспоминал о Голденхарте. Правда, теперь тут же вспоминался и Эмбервинг, обещающий оторвать ему уши, если он снова вздумает таскать в Серую Башню цветы. Талиесин густо покраснел и невольно обхватил уши руками.

– Ты что? – удивился Хёггель.

– Да так… – нервно засмеялся эльф.

Между тем Талиесин почувствовал себя странно. Чем дальше они углублялись в лес, тем неуютнее становилось у него на душе. «Да что со мной такое?» – удивился он, чувствуя, что ноги начинают подкашиваться. А ещё его неимоверно терзал смрад, стоявший в лесу. Хёггель, кажется, ничего не замечал. Талиесин прикрыл лицо рукавом:

– Чем это пахнет?

– Правда, удивительный запах? – обрадовался дракон.

Талиесин его радости не разделял:

– Отвратительный! Меня сейчас стошнит.

Хёггель был поражён, а Талиесин поражён не меньше. Похоже, они воспринимали запах по-разному, и то, что вызывало отвращение у эльфа, наоборот, нравилось дракону. На самом деле запах был сладок и приятен, а отвратительным казался эльфу по той простой причине, что этот запах был вызван колдовством, а эльфы колдовство чувствуют стократ острее, чем драконы. К тому же Хёггель ни с чем подобным прежде не сталкивался.

– Ты в порядке? – забеспокоился дракон, видя, как стремительно бледнеет лицо эльфа.

– Ничего, потреплю, – отмахнулся Талиесин, – мы ведь должны поскорее спасти ту бедную девушку.

Он не без труда подавил в себе отвращение и едва ли не силой заставил себя не обращать внимания на смрад, но голова у него кружилась, а ноги стали совсем ватными. Хёггель взял его за руку и повёл. Талиесин с благодарностью улыбнулся. Он как будто продирался через непролазные невидимые дебри, и если бы дракон не тащил его за собой, то давно бы застрял в них, не в силах сделать ни шага. «Какое ужасное место!» – слабо думал Талиесин. И тем удивительнее, что Хёггелю было всё нипочём.

Наконец они вышли к цветущему деревцу. Эльф был уже в полуобморочном состоянии: смрад был здесь настолько силён, что он едва мог дышать.

– Деревце, деревце, покажи мне себя, – позвал Хёггель, не обнаружив на стволе девичьего лица.

Талиесин между тем немного отдышался и тоже подошёл к деревцу. Он воспринимал его иначе, чем дракон. Эльф видел, что дерево окружено густым чёрным туманом, и именно этот туман был источником смрада. Девушку в дереве эльф увидел сразу, причём не деревянное лицо, а всю её, вросшую в дерево, оплетённую древесными волокнами, которые высасывали из неё жизнь и превращали в цветы. Кошмарное по своей жестокости колдовство! У девушки был пронзительный взгляд, в котором была невыносимая мука и слабо тлеющая надежда на избавление. Её губы беззвучно шевелились.

– Бедная, бедная! – воскликнул эльф в смятении и, подойдя, погладил её по щеке, утешая. Хёггелю это виделось так: Талиесин прижал ладонь к стволу дерева.

– Ты сможешь её расколдовать? – взволнованно спросил дракон.

Талиесин не ответил. В тот самый момент, когда он дотронулся до девушки, его тело пронзила острая боль – такая сильная, что у него перехватило дыхание. Он вздрогнул всем телом, содрогнулось даже сердце, и отступил от деревца, поражённо глядя на свою руку. Кончики его пальцев почернели, словно обуглились, и чернота поползла выше, к локтю. Талиесин страшно закричал и рухнул на землю, корчась в судорогах. Хёггель всплеснул руками и кинулся к нему.

– Талиесин! Талиесин! – кричал он, тряся эльфа за плечи.

Хёггель понимал, что с эльфом творится что-то неладное. То, как он корчился, как исказилось его красивое лицо…

– Талиесин! – продолжал звать он, но эльф на оклики не реагировал.

Глаза его стали совершенно белыми, как у мертвеца, губы посинели. Хёггель подхватил его на руки, забывая обо всём на свете. Портал вдруг открылся сам собой, неизвестно куда, но Хёггель, не колеблясь, метнулся в него.

Это был портал в Серую Башню.

========== 25. Дракон короля Алистера. Расколдованная невеста ==========

Между тем, пока происходили эти странные и страшные события, день в Серой Башне выдался необыкновенно тихим и спокойным. Близился полдень, Дракон с менестрелем накрывали на стол, чтобы насладиться обедом. Эмбервинг доваривал похлёбку из дикой фасоли, а Голденхарт выкладывал на блюдо вымытые овощи, изредка опуская глаза, чтобы полюбоваться новыми сапогами. Дракон принёс их ему в подарок нынче утром. Сапоги были отменные: из тонкой прочной кожи, с украшенными мелкими золотыми бляшками пряжками и подбитыми подковками каблуками. Эмбервинг был бесконечно доволен, что подарок пришёлся менестрелю по душе, и невольно расплывался в улыбке, припоминая, как сладки были губы юноши, когда тот одарил его в благодарность за подарок поцелуем. Пожалуй, стоило дарить ему подарки почаще.

В потолке вдруг треснуло. Они оба подняли глаза, переглянулись удивлённо. Пространство под потолком исказилось, завертелось воронкой, и что-то грохнулось прямо на стол, покатилось по столешнице и упало на пол. Следом полетели сбитые тарелки, кубки, посыпались овощи, скатился и разбился вдребезги кувшин, расплескав по камням вино…

Эмбервинг обогнул стол и взглянул. На полу обнаружился русоволосый юноша, крепко сжимавший в объятьях златокудрого эльфа. По запаху Дракон сразу же понял, что это Хёггель, хоть тот и выглядел теперь иначе. Хёггель бессмысленно повёл глазами вокруг, а увидев Эмбервинга – опомнился и, протягивая ему эльфа, простонал:

– Помоги.

– Ой, это же Талиесин! – всполошился Голденхарт.

Эмбервинг не позволил ему подойти, едва ли не отпихнул юношу в сторону и загородил ему путь сначала собственным плечом, а пото́м и вовсе стулом.

– Эмбер? – удивился менестрель.

Эмбервинг, нахмурившись, принял у Хёггеля эльфа и положил его на стол. Талиесин был мертвец мертвецом: совершенно синие губы, почерневшие кисти рук, а глаза – прозрачные, без зрачков, будто вылинявшие.

– Ох, Эмбер… – выдохнул Голденхарт, – что это с ним такое?

– Стой там, где стоишь, – распорядился Дракон, сверкнув на юношу глазами. Тот поджал губы: непонятная суровость Дракона его несколько задела.

Хёггель кое-как поднялся и ухватил Эмбервинга за рукав. Дракон досадливо отмахнулся. Он рванул с бесчувственного эльфа рубашку, и обнаружилось, что чернота уже дошла до самого предплечья. Менестрель накрыл рот ладонями, сдерживая крик. Он видел уже подобное: там, в Тридевятом королевстве, когда Эмбера ранили, точно такая же чернота расползалась по его лицу.

– Эмбер, – испуганно проговорил он, – это же…

– Да, – коротко ответил Дракон и, усмехнувшись, добавил: – Твоей невесты рук дело.

Талиесин признаков жизни не подавал.

– Он умер?! – ужаснулся Хёггель, бледнея лицом.

– Не знаю, где он это подцепил, – заметил Эмбервинг, хмуря брови, – но дела скверно обстоят.

Он крепко взял эльфа за подбородок и позвал:

– Талиесин!

Глаза эльфа чуть потемнели, на секунду в них проявились зрачки, но тут же пропали. Чернота с предплечья уже начала наползать на плечо.

– Эмбер, ты ведь его спасёшь?! – в отчаянье спросил Голденхарт.

Дракон усмехнулся вторично, выражение его лица менестрелю не понравилось.

– Эльфы должны будут, – сказал Эмбервинг, закатывая рукава и растирая ладони.

Голденхарт понял, что Дракон собрался колдовать. Хёггель вцепился в столешницу, впившись глазами в недвижимое лицо Талиесина. Эта неподвижность пугала ещё сильнее тех судорог, от которых корчился эльф вначале. Было в ней что-то невообразимо страшное.

Эмбервинг начал превращаться в дракона. Это было неполное превращение, но таким Голденхарт Дракона ещё не видел: он, как и был, остался человеком, но его тело покрылось золотой чешуей, пальцы стали когтями, а сзади вывалился на пол драконий хвост. Рога, разумеется, тоже появились, и зрачки стали драконьими. Эмбер глянул на Хёггеля и приказал:

– Держи его покрепче.

Голденхарт тоже хотел помочь, но Дракон на него опять рявкнул:

– Не подходи! Если это колдовство поразило эльфа, то может сгубить и эльфийский цветок!

Голденхарт вздрогнул и прижал руку к сердцу. Камень беспокойно шевельнулся в груди.

Эмбервинг положил правую руку Талиесину на лоб, а когти левой с размаху воткнул эльфу в плечо – туда, куда подбиралась чернота проклятия. Талиесин забился на столе, зашёлся криком, заскоблил каблуками сапог по столешнице. Драконы держали его крепко, вырваться он не мог. Золотое сияние из-под когтей Эмбервинга поползло эльфу под кожу, чернота начала неохотно отступать, а когда добралась до кончиков пальцев, то и вовсе пропала. Эмбер выдернул когти из тела эльфа и, переступив ногами, рухнул на стул. Лицо его было бледно, драконья личина истаяла. Выглядел он бесконечно усталым и даже постаревшим. Голденхарт кинулся к нему, обхватил его голову руками:

– Эмбер!

– Ничего, ничего, – успокоил Дракон, похлопав менестреля по спине, – сейчас пройдёт.

Хёггель всё тормошил Талиесина и звал его по имени.

– Хёггель, – сказал Эмбервинг, – прекрати! Сам очнётся.

Хёггель глянул на него злобно, но Дракон встретил этот взгляд спокойно и невозмутимо.

– А ты пока расскажешь мне, где вы подцепили эту дрянь, – распорядился он. – И, сделай милость, выкинь ту гадость, что лежит у тебя в кармане, в очаг. От неё немилосердно смердит.

Хёггель растерянно вынул цветок из кармана и швырнул его в огонь. Пламя вспыхнуло каким-то зелёным светом, и цветок моментально обратился в пепел. На Эмбервинга Хёггель теперь посмотрел уже недоверчиво. «Смердит»? Вот и Талиесин говорил то же самое…

– Ну, рассказывай, – велел Эмбервинг.

Хёггель, спотыкаясь на каждом слове и сбиваясь, начал рассказывать. Эмбервинг нахмурился.

– Дева-древо? – переспросил он.

– И почему-то Алистер отказался помочь, – угрюмо сказал Хёггель.

– Ну, ещё бы! – коротко хохотнул Дракон. – Ты притащил в их мир скверну.

– Не понимаю, – покачал головой Хёггель.

– Нечего и понимать. Видишь, что сделало с Талиесином проклятие? А ведь он всего лишь коснулся дерева рукой.

– А почему мне ничего не сделалось? – резонно возразил Хёггель.

– Потому что ты дракон.

– Но девушку-то надо спасать! – воскликнул Хёггель.

– Надо, – согласился Эмбервинг, – но для начала подождём, пока не очнётся этот ушастый. Тревожно мне за него. Надеюсь, я не опоздал, и он не переродится.

– Как это? – одновременно спросили менестрель и дракон.

Эмбервинг объяснил:

– Он не умер бы от этого проклятья, а скорее всего, переродился в тёмного эльфа. Эльфийская магия необычайно тонкая, достаточно грубое воздействие может сломать её или извратить.

Хёггель посмотрел на бесчувственного эльфа с ужасом:

– И что будет, если он станет тёмным эльфом?

– Ничего хорошего, – кратко ответил Дракон.

Хёггель помолчал, сумрачно раздумывая, пото́м спросил:

– Почему только я не чувствую смрад? Ты ведь тоже дракон – и чувствуешь.

– А вот это на самом деле странно, – согласился Эмбервинг. – Но я полагаю, что дело в чарах, наложенных на тебя в мире эльфов. Это Алистер сделал?

– Как ты узнал?! – поразился Хёггель, невольно поднимая руки к лицу.

– Потому что я дракон, – важно сказал Эмбер, а Голденхарт засмеялся. Талиесин, заглянувший как-то в гости, рассказал, сколько хлопот с мальчишкой-драконом. А впрочем, Эмбервинг и без того заметил бы.

– Надо бы взглянуть на эту деву-древо… – начал Дракон.

В это время Талиесин пришёл в себя. Он рывком сел, резко дёрнул головой, озираясь по сторонам. Глаза у него поначалу были белые, но вскоре стали обычными, цвета весенней травы. Заметив, что одежда на нём разорвана, эльф как-то визгливо ахнул и закрылся крест-накрест руками.

– Какой стеснительный, – фыркнул Эмбервинг и попросил менестреля: – Голденхарт, сделай милость, подбери ему что-нибудь из одежды.

Юноша кивнул и поманил эльфа за собой. Тот был чрезвычайно смущён. Они уже вступили на лестницу, как Голденхарт вдруг обернулся к драконам:

– Эмбер, надеюсь, когда мы вернёмся, вы оба ещё будете здесь. Не вздумай улетать тайком. Иначе сам знаешь, что будет.

Эмбервинг улыбнулся и приподнял плечи, но по несколько смущённому виду становилось понятно, что именно это он и хотел сделать, и сделал бы, если бы менестрель не окликнул.

– О чём это он? – с любопытством спросил Хёггель.

– Лучше тебе не знать, – продолжая улыбаться, возразил Дракон.

Талиесин задал менестрелю тот же самый вопрос, и Голденхарт ответил точно так же, как Дракон. Эльф смутился ещё больше, полагая, что это не то, о чём сто́ит спрашивать. Но на са́мом деле ничего предосудительного за этими словами не скрывалось.

Дракон и менестрель иногда ссорились. Бывает, и по пустякам. Невозможно же жить совсем без ссор? Но ссоры никогда не длились дольше дня: Голденхарт тогда умолкал и не разговаривал с Драконом, а молчание Дракону страшно не нравилось, так что он спешил мириться, даже если в ссоре был виноват сам Голденхарт. «Сам знаешь, что будет» означало именно это: рассержусь и перестану с тобой разговаривать.

Поэтому, когда эльф с менестрелем вернулись в трапезную, – причём, на Талиесине уже красовалась щеголеватая рубашка с разрезанными рукавами, – и Эмбервинг и Хёггель всё ещё были там. Хёггель уже несколько успокоился, но временами по его щекам бродила краска: он вспоминал, как обошёлся с ним Алистер, и даже несмотря на объяснения Эмбервинга Хёггелю всё равно было обидно.

– В общем, мы с Хёггелем отправимся в тот лес, – объявил Эмбервинг. – Гляну, что это за заклятье.

– Я с вами, – тут же сказал Голденхарт. Кажется, Дракон его брать с собой не собирался.

– Послушай, – мягко начал Эмбер, – мы ведь не знаем, насколько там всё плохо. А если и на тебя повлияет?

– Думаю, я должен пойти, – возразил Голденхарт серьёзно. – Если это натворила Хельга…

– А кто такая Хельга? – с любопытством спросил Талиесин.

– Невеста Голденхарта, – ответил Дракон и усмехнулся.

– Что?! – вытаращил глаза эльф.

– Ну, со свадьбы-то я сбежал, – резонно заметил менестрель, не слишком довольный, что Дракон вообще об этом упомянул, – так что бывшая невеста.

– И как это тебя угораздило быть помолвленным с ведьмой? – с отвращением сказал Хёггель.

– А она хорошенькая, – сказал Голденхарт, чтобы поддразнить Дракона.

Эмбервинг состроил улыбку.

– Так что я с вами. А Талиесина оставим в башне, – добавил Голденхарт.

– Почему это меня оставим?! – возмутился эльф. – И я с вами.

– Одного раза не хватило? – поинтересовался Эмбервинг.

– Я ни к чему притрагиваться не буду, – хмуро пообещал Талиесин. – Должен же я пото́м всё рассказать отцу? А как я смогу рассказать, если сам не буду при этом присутствовать?

– При чём присутствовать?

– При том, как ты расколдуешь эту девушку, Эмбер… винг, – поспешно добавил Талиесин, заметив недовольный взгляд менестреля.

– Если я вообще смогу, – возразил Дракон. Ложных надежд он не питал. Ему не слишком часто приходилось снимать заклятья или проклятья. Даже его собственное было снято не им самим, а Голденхартом. Быть может, не обойтись без чародейки из Чернолесья или даже без самого Алистера.

Но как бы то ни было, Талиесин наотрез отказался оставаться один в башне. Пришлось и его с собой брать, но Эмбервинг взял с них обоих – и с Талиесина, и с Голденхарта – слово, что они беспрекословно вернутся в башню, если ему покажется, что в том лесу слишком опасно для них. Талиесин кивнул, Голденхарт сначала улыбнулся, а пото́м уже кивнул, но когда они переглянулись, то ясно было, что обещание это никто выполнять не собирался: Талиесин непременно должен был увидеть всё своими глазами, чтобы пересказать отцу (на Алистера он всё ещё злился, и ему хотелось досадить королю, сообщив, что заклятье сняли и без его помощи), а Голденхарт ни за что бы не позволил Эмбервингу пойти в то страшное место одному (к тому же он не хотел мучиться болями в сердце, когда Дракон уйдёт: кажется, лес, о котором говорил Хёггель, находится далеко от башни, а значит, боль должна быть особенно острой).

Хёггель между тем объяснил Эмбервингу, как действует подаренное Алистером кольцо.

– Какая полезная штука, – удивился Дракон, узнав, что кольцо может открывать порталы вообще куда угодно, даже в те места, где обладатель кольца никогда не бывал.

Хёггель открыл портал, и они все оказались на дороге, ведущей в лес.

Эмбервинг потянул воздух носом, между его бровей пролегла морщинка. Пахло мерзко, почти так же, как в Тридевятом королевстве, а может, ещё гаже. Кажется, тут не только колдовством пахло, но и смертью.

Голденхарту тоже здесь не понравилось. Сложно сказать, что его отвратило от этого места, но внутри стало как-то пусто и едко, будто внутренности наполнились желчью. Он повёл плечами и обвёл взглядом лес, в который им предстояло войти. С виду ничем не отличалось от лесов в Серой Башне или вообще в любом из тех королевств, по которым он путешествовал менестрелем, но всё же отчего-то пробирала дрожь. «Нехорошее место», – подумал юноша.

Хёггель повёл их в лес. Талиесина пришлось скоро взять под руку, поскольку он опять себя плохо почувствовал. Эмбер то и дело морщился и фыркал, как лошадь, выпуская пар из носа. Чем глубже заходили в лес, тем гуще становилось наполнявшее воздух колдовство. Хёггель ещё раз уточнил, не чувствуют ли они сладкий запах цветов. Талиесин и Эмбервинг ответили отрицательно, они чувствовали только смрад. Голденхарт промолчал.

С того момента, как они вошли в лес, юноша вообще, кажется, перестал ощущать какие бы то ни было запахи. Сплошная пустота! Даже сосновая шишка, которую он подобрал и машинально поднёс к лицу, не пахла. «Быть может, это потому, что на мне сразу и эльфийские, и драконьи чары?» – предположил менестрель.

И ещё он, кажется, точно знал, в какую сторону идти, – ещё до того, как Хёггель поворачивал в нужную сторону, – что тоже было странно. О причинах он не догадывался, и хорошо, что не догадывался: его притягивало проклятие Хельги, раз уж и он был в нём упомянут.

У лесного дома они задержались: Эмбервинг захотел взглянуть, что находится внутри. Он взошёл на крыльцо, скрылся в доме и долго не выходил. Голденхарт начал волноваться: а если ведьма оставила в доме ловушку, и Дракон в неё попался? Он уже собирался пойти следом и будь что будет, но тут Эмбер вышел из дома и сказал, что можно идти дальше. О том, что он видел в доме, Дракон рассказывать не пожелал, но ноздри его гневно раздувались, и менестрель понял: увидел Эмбервинг что-то возмутительное и бесконечно его разозлившее.

Ничего особенного Дракон в доме не нашёл. Там было пыльно и пусто. Но он заглянул через провалившиеся половые доски в подпол и увидел горы начисто обглоданных человеческих костей и крысиного помёта. Ведьма, думается, жила на широкую ногу и не брезговала человечиной. Радовало то, что кости были уже старые, высохшие. Значит, давненько ведьма тут не бывала.

Хёггель привёл их к деревцу. Большинство цветов уже успело опасть, осталось лишь с десяток неразвившихся бутонов. Глаза деревянного лица были закрыты.

Эмбервинг накрыл лицо рукавом и подошёл к деревцу. Он видел девушку точно так же, как и Талиесин: и чёрный туман видел, и древесные корни вокруг её тела, и то, что ей недолго осталось – если только они не снимут заклятья. Дракон положил руку девушке на плечо, полыхнул драконьими чарами по корням. Ничего. Эмбер нахмурился и попробовал снова, приложив чуть больше усилий. На его лице проступили золотые чешуйки. Опять ничего.

– Какое хитрое колдовство, – раздражённо сказал он, делая ещё одну попытку и опять безуспешно. – Что-то мне подсказывает, что ведьма поставила какое-то условие, не выполнив которое снять заклятье нельзя.

– И что это за условие? – разволновался Хёггель.

Дракон покачал головой. Этого он не знал. Но он пробовал снова и снова, снова и снова. Чёрного тумана, правда, стало поменьше, так что даже Талиесину стало легче дышать, но заклятье не снималось. Ни девушка, ни деревце на драконьи чары никак не реагировали. Она даже глаз не открыла, хотя Хёггель позвал её прежней эльфийской присказкой. Эмбервинг мрачно подумал, что и Алистер бы не справился. Чародейка, быть может, тоже, но она хотя бы могла подсказать, в чём секрет этого злоехидного проклятья. «Нужно слетать за ней», – подумал Дракон.

Голденхарт стоял поодаль, наблюдая за тщетными попытками Эмбера расколдовать деву-древо. Она ему представлялась деревцем с человеческим лицом. Жалко её было. В деревянных складках возле губ была безысходная тоска. Если бы она открыла глаза, то и они, должно быть, имели бы то же выражение. Девушка была глубоко несчастна, но Голденхарт не был уверен, что именно из-за ведьминого заклятья.

– Бедная, – с жалостью сказал он, когда Дракон признался, что снять заклятье не в силах.

– Но не можем же мы всё так оставить! – воскликнул Хёггель, сжимая кулаки. – Я… я найду ведьму и заставлю её расколдовать бедную девушку!

– Не лучшая идея, – возразил Эмбервинг, невольно улыбнувшись его горячности.

– Я её тут не оставлю! – резко сказал Хёггель. – Выкопаю с корнями и…

– Глупости! – оборвал его Дракон. – Если стронуть деревце с места, девушка умрёт.

– Ты ведь не знаешь…

– Знаю.

Пока они перепирались, Голденхарт подошёл к деревцу. Он протянул руку и дотронулся до ствола.

– Голденхарт! – ужаснулся Дракон, бросаясь к нему. – Нет!

С менестрелем ничего не случилось. Случилось с деревцем. Оно задрожало, листва полетела с него, как будто его накрыло ураганным ветром, закружилась вокруг ствола и рассыпалась в прах. А перед Голденхартом вместо деревца оказалась девушка. Она сидела на земле, нелепо заломив ноги, как тряпичная кукла. Глаза её были закрыты, рыжеватые волосы спутаны и всклочены, лицо грязно от пыли. Её платье было изодрано, а кружева на нём истлели и лохматились, как ветошь на пугале.

Эмбервинг опять нахмурился. Если Голденхарту удалось снять заклятье, то, значит, недостающим звеном этой головоломки был именно он. Но почему? Что связывало Хельгу и эту девушку? А самое главное: что связывало их с менестрелем?

– Расколдовалась! – радостно воскликнул Хёггель.

Девушка вздрогнула и открыла глаза. Она медленно подняла руки и посмотрела на них, вероятно, ещё не осознавая или не веря, что заклятье снято.

– Встать можешь? – спросил Голденхарт, чуть наклоняясь и протягивая ей руку.

Девушка перевела взгляд на него. Лицо её тут же изменилось, будто она перед собой привидение увидела.

– Принц Голденхарт? – скрипучим после многолетнего молчания голосом выдавила она.

– Ты меня знаешь? – удивился менестрель.

– Она тебя знает? – хмуро уточнил Эмбервинг.

Юноша полуобернулся к Дракону и чуть пожал плечами. Эту девушку он не знал, но то, что она могла знать его, менестреля ничуть не удивило. Он ведь помнил, что его портреты расходились по королевствам, как горячие пирожки. Но, пожалуй, было немного любопытно.

– Кто ты? – спросил он у девушки.

– Твоя невеста, – ответила она.

– Ещё одна? – рассмеялся Голденхарт. – Надо же, а я и не знал, что у меня столько невест.

Но тут же он оборвал смех, потому что девушка расплакалась, закрывая лицо руками. Менестрель смутился.

– Ну, что ты? – пробормотал он, вставая возле неё на колено и проводя рукой по её спутанным волосам. – Не плачь.

Девушка обхватила его талию руками и зарыдала ещё горше. Эмбервингу всё это не нравилось: ни то, что она назвалась невестой юноши, ни то, что они обнимались прямо на его глазах. Конечно, сделано это было без умысла, Голденхарту просто хотелось её утешить. Губы Дракона сложились в узкую полоску, он с трудом сдержал раздражение и сказал:

– Предлагаю вернуться в Серую Башню. Здесь так мерзко, что я больше ни секунды не желаю тут оставаться.

Девушка встать самостоятельно не смогла. Или от потрясения, или от того, что слишком долго была деревом. Голденхарту пришлось взять её на руки, и она тут же ухватилась за его шею. Дракон бы предпочёл, чтобы Хёггель её нёс.

– Да она лёгонькая, – возразил менестрель, когда Дракон предложил ему передать девушку Хёггелю или ему самому, – я справлюсь.

То, что Дракон кипит от гнева, а ещё больше – от ревности, он не заметил. Девушка всё плакала, и его плечо уже порядком промокло, а утешить её не получалось. И почему она назвалась его невестой? В общем, было на что отвлечься и не заметить сердитого взгляда Эмбервинга.

Когда они вернулись в башню, Голденхарт отнёс девушку на чердак и посадил на кровать. Девушка лихорадочно вцепилась в рукав менестреля, не желая его отпускать. Вид у неё был испуганный.

– Не бойся, – сказал Голденхарт, осторожно разжимая её пальцы, – здесь тебя никто не обидит.

Он, помедлив, подтолкнул Эмбервинга, который зашёл следом, и Хёггеля с Талиесином из комнаты. Дверь он прикрыл. Разумеется, Дракон остался стоять за дверью. Наедине он бы их ни за что не оставил! Талиесин несколько смущённо отошёл к лестнице, поняв, что Эмбер собирается подслушивать. Хёггель делал попытку за попыткой приникнуть к двери ухом, но Эмбервинг удерживал его за шиворот, не подпуская. Сам он прекрасно слышал, что происходило и что было сказано на чердаке, хотя Голденхарт из деликатности говорил негромко, а девушка отвечала тихо из-за слабости или робости.

– Кто ты и почему назвалась моей невестой? – первым делом спросил юноша, когда они остались одни.

– Я принцесса Юрма, – ответила девушка. – Наши отцы дали друг другу обещание, что поженят нас, когда мы вырастем.

– Как ты оказалась в лесу?

– Ехала на свадьбу.

– Хельга – твоя сестра? – на всякий случай уточнил Голденхарт. То, что Хельга, была подменной невестой, он уже понял.

Лицо принцессы исполнилось такого ужаса, что он даже пожалел, что спросил. Девушка схватилась за голову и застонала.

– Она же всех… она их всех… – выдавила Юрма, поднимая на Голденхарта блестящие от слёз глаза.

– Вы встретили её в лесу? – нахмурился менестрель, припоминая и тот дом в лесной чаще, и сломанные кареты во дворе.

Принцесса долго плакала, ничего не отвечая. Голденхарт ждал. Дракон за дверью тоже. Наконец слёзы кончились, и Юрма смогла рассказать о своих злоключениях.

– И ты сказала, что хочешь остаться в лесу? – воскликнул Голденхарт. – Да неудивительно, что ведьма поймала тебя на слове! Уж на что я в заклятьях не разбираюсь, но даже младенцу ясно, что нельзя высказывать подобные желания в присутствии незнакомцев! Почему ты вообще это сказала?

– А если бы я всё-таки доехала до Тридевятого королевства, ты бы на мне женился? – горько спросила Юрма.

– Нет, – тут же ответил менестрель.

Принцесса была потрясена. Конечно, она знала, что ответ будет отрицательным, другим он и быть не мог, но чтобы ответить так… нисколько не сомневаясь и не пытаясь смягчить этот отказ какой-нибудь красивой ложью. Эмбервинг за дверью нахмурился. Не стоило Голденхарту так прямо об этом говорить. Бедная девушка, ей и так нелегко пришлось, а теперь ещё и это! Дракон взялся за дверную ручку, чтобы войти и извиниться за грубость менестреля, но тут Голденхарт продолжил:

– Нет, не женился бы. Ни на тебе, ни на ком другом. Видишь ли, я уже тогда сбежал из дома, чтобы отправиться странствовать, так что ни о какой свадьбе и речи быть не могло.

Юрма растерялась. Она тупо посмотрела на него, с трудом понимая то, о чём он говорит, пото́м в её мозгу вспыхнула мысль, которую она поспешила высказать:

– Значит, ты не женился на Хельге?

– Разумеется, нет, – даже поморщился Голденхарт. – Видишь ли, вообще вся эта затея с договорной свадьбой мне страшно не нравилась…

Юрма крепко сплела пальцы рук и всеми силами старалась выглядеть спокойной, но сердце её так и прыгало от радости. Ведь если Голденхарт не женился тогда…

– Что это я, – вдруг сказал Голденхарт, покачав головой, – ни с того ни с сего говорю об этом! Подожди немного, я принесу тебе новое платье, чтобы ты могла переодеться. Тебе, должно быть, неловко… Я совсем одичал, если забыл о таких элементарных вещах!

Юрма, которая до этого момента вообще об этом не думала, вдруг осознала, что сидит перед принцем в лохмотьях, едва прикрывающих её тело. Она вспыхнула, низко наклонилась, прижимаясь торсом к коленям, и дрожащими руками потрогала голову. Волосы тоже были в ужасном состоянии.

Голденхарт вышел из комнаты, удивлённо посмотрел на стоявших возле двери драконов и эльфа. Талиесин был страшно смущён, Хёггель нервничал, а Эмбер был недоволен. Ух, как он был недоволен! Теперь уж менестрель это заметил.

– Да знаю, – виновато пожал плечами Голденхарт, – совсем забыл. Для девушек ведь важно выглядеть красиво.

– Для девушек важно выглядеть прилично, – сухо возразил Дракон.

– Подыщу ей платье, – словно бы не расслышав этого замечания, объявил Голденхарт, идя вниз по лестнице, – она переоденется, а пото́м уж дальше будем говорить.