Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 54 страниц)

– Поставь… поставь… – ужаснулся менестрель. – Да что ж ты делаешь-то! Эмбер же тебе голову снимет!

Дракон обомлел от такой наглости. Сломанный забор – это одно, а вот украденный менестрель – это уже дело серьёзное. А ведь предупреждал же насчёт воровства…

Заминка его дала цыгану фору, и когда Дракон ринулся следом, оборотившись, конечно же, и чтобы быстрее управиться, и чтобы настращать – неповадно чтобы было! – то Вайда уже скатился по холму в деревню и лупил без оглядки к трактиру. И хорошо, что без оглядки: сзади вихрем летело, рассыпаясь искрами, золотое сияние, в котором угадывался дракон.

В трактире шум услышали и приготовились обсмеять цыгана, но… Вайда вернулся не один, а с менестрелем в охапке. Крестьяне притихли и уставились на них. Цыган важно дотащил причитающего юношу до стола и усадил его в центр «тысячелетней столешницы», как торт водружают в разгар празднества. Должно было что-нибудь произойти, так Вайда думал, но ничего не произошло, менестрель только глазами хлопал. Крестьяне переглянулись и в голос расхохотались.

– Вы что удумали – Эмбера сердить?! – Голденхарту было не до смеха.

Он беспокойно огляделся, чувствуя, как всё тело пробирает жгучая дрожь, будто изнутри собираются прорасти колючие побеги хмеля, и вдруг сообразил, отчего это: так он чувствовал гнев Дракона или вообще его приближение.

– Пошутили маленько, – возразил старый трактирщик, – а то ведь ты сюда давно уже не заглядывал, господин менестрель. Соскучились мы по твоим песням.

– Менестрель? – тупо повторил Вайда.

До него начало доходить, что крестьяне его надули, но рассердиться он не успел. В трактир будто смерч ударил: загудели стены, затрещали доски, зазвенели стёкла, даже земля под ногами (пол в трактире был утрамбованный земляной) заходила, как при землетрясении, с полок полетела, разбиваясь, глиняная посуда, а пото́м послышался такой рёв или рык, что все невольно уши зажали.

Вайда рванул дверь, чтобы взглянуть, что такое на улице творится, но тут же обмер: за дверью ничего не было, сплошное золотое сияние, в котором… вдруг повернулся и взглянул на него огромный драконий глаз с зрачком-чёрточкой. Цыган в страхе захлопнул дверь, прижимаясь к ней спиной, обвёл безумным взглядом трактир. Крестьяне испуганными не казались, точно сюда каждый день всякие разные чудовища заглядывали, а вот Голденхарт явно был напуган: лицо его переменилось, и он сжал одежду поверх груди, будто сердце прихватило.

На улице между тем всё стихло. Крестьяне вытащили пальцы из ушей, трактирщица, вполголоса костеря шутника-папашу, стала подбирать осколки разбитых кувшинов. В это время дверь дёрнулась, открываемая кем-то снаружи. Вайда от двери отскочил, выхватывая из-за пазухи нож, и приготовился к чему угодно, тяжело дыша и не замечая знаков, подаваемых бабкой-цыганкой: уймись, мол.

Вошёл Дракон, вернее, сначала в трактир вплыло золотое сияние, рассыпаясь вокруг ручейками золотых искр, и потянулось к столу, на котором сидел менестрель. Добравшись до стола, оно окутало лодыжки менестреля, свиваясь вокруг них, как кот клубком свивается на коленях любимого хозяина, и засияло. А после уже вошёл Дракон. Чешуйки на лице он прятать не стал, глаза тоже были драконьи, – в общем, вид у него был впечатляющий. Он окинул взглядом трактир, вполглаза глянул на застывшего в оборонительной позе цыгана и, проронив: «Не советую и пытаться, приятель», – прошёл к столу. Дракона интересовал исключительно менестрель и его благополучие.

– Эмбер, – тревожно сказал Голденхарт, – пошутили люди просто, не серчай.

Дракон пригвоздил каждого из присутствующих взглядом, те не смутились и стали вперебой рассказывать, что цыган сам виноват: рассказывал им байку про колдуна в Серой Башне, вот они и решили ему наглядно, так сказать, продемонстрировать, кто в Серой Башне хозяин. Эмбер поморщился.

– Идём домой, обед простынет, – сказал он менестрелю и, взяв его за талию, ссадил со стола. Юноша придержался за его шею.

– Натворили, так и разгребайте, – сказал Дракон перед уходом. – Назавтра пришлите плотников, чтобы изгородь чинили, которую этот олух, – кивнул он в сторону цыгана, – разломал.

Старуха-цыганка между тем отняла нож у внука, поглядывая на крестьян. Видно было, что хозяев своих те любили: смотрели на них с обожанием, любовались такой красивой парой…

Но когда дверь за Драконом и менестрелем закрылась, лица у крестьян сразу посуровели. Понизив голос, стали переговариваться:

– И ведь ничуть за десять лет не изменился.

– Чары драконьи.

– Жутко делается, когда смотришь…

Цыганка попыталась выяснить, что тут к чему, и ей рассказали, что менестрель – из людей, но они с Драконом пропали на целых десять лет, в башне или ещё где, а пото́м вернулись, вот только менестрель ничуть не изменился, будто даже моложе и краше стал. Кто-то припомнил, что менестрель болел тогда тяжко.

– Хороший господинчик, жалко его, – говорили крестьяне, – а уж Дракон за него так и вовсе на всё готов.

– Что ж вы меня надули! – запоздало возмутился Вайда, не вслушиваясь, так что и бабке дослушать не удалось.

– Чем объяснять да доказывать… – хитро сказал старый трактирщик. – Теперь знаешь, что к чему. А в башню не суйся. Не любит господин дракон, когда на его сокровища зарятся.

– Да кто… – начал Вайда и вдруг сообразил, что пуще золота Дракон стережёт именно этого зачарованного принца (или не принца).

Дракон на крестьян ничуть не сердился. Наутро, когда пришли плотники чинить изгородь, разговаривал с ними приветливо. Менестрель валялся на стоге сена, поглядывая по сторонам. К нему юркнула цыганочка, пришедшая извиняться за брата и принесшая подарочков обоим господам из запасников бабки. Дракон на неё внимания не обратил – дитя сущее, тревожиться не о чем, прогонять незачем, пусть развлечёт юношу болтовнёй.

Голденхарт ей улыбнулся. Ружа раскраснелась и повторила свои извинения, которые до этого Дракону наговаривала. Юноша только головой мотнул.

– А ведь дракон настоящий, – округлив губки, прошептала цыганочка менестрелю на ухо.

– Настоящий, – заулыбался Голденхарт. – Что, напугалась вчера?

– Страсть как перепугалась! – созналась она, дёргая менестреля за руку. – А вдруг съест?!

– Эмбер людей не ест, – возразил менестрель и с рассеянной улыбкой посмотрел в сторону изгороди, припоминая, как и сам в первое время выискивал в башне человеческие останки.

– А правда, что ты принц? – продолжала расспрашивать Ружа, продолжая дёргать руку юноши, пока та не вжалась ей в лиф.

Голденхарт осторожно руку высвободил, покачал головой, словно бы говоря, что не сто́ит ей пытаться его обольстить, и отрешённым взглядом продолжал скользить по двору башни, выискивая Дракона.

Но цыганочке очень хотелось ему угодить, так что она снова дёрнула руку менестреля к себе и предложила:

– А давай я тебе погадаю?

Взгляд юноши оживился.

– А ты умеешь?

– Все цыганки умеют, – немного обиделась Ружа и, притянув ладонь Голденхарта к себе и водя по неё пальцем, стала приговаривать: – Вот погляжу, да всё расскажу.

Но она отчего-то тут же осеклась и на менестреля взглянула едва ли не с ужасом.

– Что? – не понял тот.

Ружа соскользнула со стога и попыталась сбежать. Голденхарт был проворнее, он ухватил её за локоть и остановил.

– Что ты увидела? – спросил он, хмурясь.

– Счастливым будешь, – нервно отозвалась она, – брак долгий да счастливый, да детей двое, а то и трое.

Она явно лгала. Менестрель нахмурился ещё сильнее:

– Правду говори! Что увидела?

Цыганочка съёжилась, как цыплёнок перед коршуном, и робко проговорила:

– Ты… мёртвый?

Щёки юноши вспыхнули. Он невольно разжал пальцы, потрясённый этим вопросом, и Ружа ускользнула со двора, едва не сбив идущего к стогу Дракона.

– Что стряслось? – удивлённо спросил он. – Э, Голденхарт, да на тебе лица нет!

Менестрель взял себя в руки и отозвался:

– Да гадала мне по ладони. Счастливый брак нагадала и детишек кучу.

Эмбервинг засмеялся, подхватил юношу и шутливо опрокинул его в стог. Сено зашуршало.

– А что, может, мне на тебе и жениться? – предложил Дракон. То ли шуткой, то ли всерьёз – не поймёшь.

– Да как будто так можно, – со смехом возразил Голденхарт, – нет таких законов, чтобы это позволили.

– Я сам закон. Что хочу, то и делаю, – возразил Эмбервинг.

Менестрель ласково погладил его по плечу и отрицательно покачал головой. Дракон спорить не стал, прижал лицо к предплечью юноши и, кажется, задремал на солнышке.

Беззаботное выражение тут же сползло с лица менестреля. В ушах всё ещё стоял вопрос, заданный цыганочкой: «Ты мёртвый?» – и его отзвуки расползались под кожей холодной дрожью. Цыганки, он знал, могли нагадать, когда человек умрёт: бабке его, вдовствующей королеве, нагадала цыганка, что умрёт та как раз на Свят-день, и аккурат в Свят-день королева и представилась. Так что и его смерть цыганочка легко могла на ладони разглядеть. «Ты мёртвый?» – вот и что бы это значило?

– Эмбер… – начал Голденхарт неуверенно.

Дракон открыл глаза, взглянул на него, мысленно нахмурился. Неладное что-то с юношей творилось, он это сразу почувствовал.

– Что? – вслух спросил он.

– Я… – с запинкой выдавил менестрель, – умер уже… однажды?

«Какую же я глупость говорю!» – подумал он в тот же самый момент, но лицо Дракона так переменилось, когда он этот вопрос услышал, что менестрель похолодел: правда!

– Ну и выдумал ты, – фыркнул Эмбер, тут же совладав с собой. – Умер… Когда люди умирают, они по округе не расхаживают, песни распевая, на солнышке не греются, не едят, не пьют, не смеются и не плачут. Они в земле лежат.

Но Голденхарт уже совершенно точно знал, что всё это ложь. Нет, он не просто проболел десять лет! Он умер десять лет назад! Потому и деревенские поначалу так ужасались его появлению. Но каким-то невероятным способом Дракону удалось вернуть его к жизни. Теперь всё складывалось: и обломанные рога – ими Дракон за чудодейственное лекарство расплатился, и гость-эльф – у них Дракон то лекарство покупал, и даже эти «десять шагов» – расстояние, должно быть, на котором они теперь друг от друга должны всегда находиться, чтобы не развеялись наложенные воскрешающие чары; и все метаморфозы с менестрелем происходящие. Он выдохнул, невольно дотронувшись до груди, где мерцало – иначе и не скажешь – запущенное волшебством сердце.

Дракон бы нипочём не сознался, Голденхарт это чувствовал.

– Не умер, так, верно, умру… однажды? – с трудом подбирая слова, спросил менестрель.

– Не умрёшь, – угрюмо возразил Эмбервинг. – Да что ты заладил: умер, умру! Не тверди, накличешь беду!.. Это всё цыгане, немочь их разбей!

Юноша приподнял брови: впервые слышал, как Дракон ругался.

– Выгнать их из Серой Башни, чтобы народ не смущали… – продолжал кипятиться Дракон, за нарочитой сердитостью пытаясь скрыть, что ему неуютно от этих разговоров.

Он не знал пока, как обо всём этом с Голденхартом говорить, не подготовился и теперь нервничал, боясь расспросов. Разговор этот неминуемо должен был однажды состояться, конечно, но не вот так скоро же!

– Эмбер, Эмбер, – ласково прервал менестрель, гладя Дракона по плечу, – не сердись на них. Я ни о чём больше не буду расспрашивать. Подожду, пока сам расскажешь, как всегда мы с тобой делаем. Скажи только: нечего мне бояться?

Эмбервинг порывисто привлёк юношу к себе, заключая в крепкие объятья:

– Нечего.

Менестрель выдохнул. Пожалуй, ему даже легче стало, когда он догадался о правде: из сердца выскочила тупая игла.

К разговору об этом они ещё нескоро вернулись.

Ружа шёпотом пересказывала бабке своё «гадание».

– Смотрю: а линии говорят, что он давным-давно умер! – волновалась цыганочка, комкая в руках платок. – Как же так-то?

– Волшба, – со значением ответила бабка, и обе притихли.

Цыгане прожили в Серой Башне до конца лета, пото́м собрали пожитки, свернули шатёр и отправились дальше колесить по Земле-матушке, догонять табор, от которого безнадёжно отстали ещё пару вёсен назад. Поехали прежней дорогой. Вайда выискал лавку, где про колдуна и «зачарованного принца» услышал, зашёл да и плюнул сначала на пол, а пото́м на прилавок. Лавочник вытаращил глаза:

– Ты что, такой-сякой, делаешь!

– Не болтал чтобы пустого: нет никаких колдунов в Серой Башне, – сказал Вайда и ещё раз плюнул, уже на порог. – Дракон в Серой Башне живёт, а не колдун, настоящий дракон.

Но лавочник ему, конечно, не поверил. Потому что в колдунов поверить гораздо легче, чем в драконов.

========== 12. Баллада о (не)последнем драконе ==========

– Эмбер, а откуда драконы берутся?

Дракон поперхнулся, менестрелю даже пришлось его по спине похлопать. Эмбервинг откашлялся, несколько смущённо взглянул на собеседника. Спрашивать у дракона, откуда берутся драконы? Да это всё равно что у человека спросить, откуда дети берутся! Но сапфировые глаза Голденхарта глядели невинно, хоть и с любопытством, и Дракон подумал, что вопрос неверно истолковал. И точно.

– Ведь у тебя были родители, Эмбер? – продолжал расспрашивать юноша. – А то я слышал, что горы драконов порождают. Глупо ведь, правда, полагать, что гора может дракона родить?

– Если только мышь, – согласился Дракон, припоминая древнюю присказку.

Однако же на вопрос менестреля он толком ответить не мог: не помнил. Так-то, если рассуждать, то должны быть и у драконов родители. Но как Эмбервинг ни старался вспомнить своего детства – если оно у него было, – не смог. Он всегда помнился сам себе взрослым, вот же странно.

– А в книгах твоих об этом ничего нет? – с надеждой спросил менестрель, видя, как замялся с ответом Дракон. Драконий язык он потихоньку осваивал и мог уже разбирать некоторые тексты.

– Не припомню таких книг, – покачал головой Эмбервинг, погружаясь в ещё большую задумчивость.

– А других драконов не осталось на свете? – не отставал юноша.

– Должно быть, не осталось. Уже несколько веков ничего не слышал о драконах, – опять покачал головой Дракон. – Стало быть, я последний дракон.

Менестрель отчего-то расстроился, а на расспросы Дракона ответил:

– Так ведь тяжко же, когда один-одинёшенек остаёшься на всём белом свете!

Дракон улыбнулся. Он-то был не один.

Менестрель на несколько раз перебрал все книги в библиотеке и убедился, что Дракон прав: о происхождении драконов были исключительно легенды, в которых драконов порождали горы, моря, даже облака, а то и вовсе человеческая алчность (мол, одержимые златом короли превращались в чудищ огнедышащих). Верилось с трудом.

Зато отыскалась среди прочих книжка, где описывались виды драконов, когда-либо существовавших на земле (те же сведения и в Драконьей книге, но здесь – изложены попроще, да ещё и с картинками, так что менестрель тут же за книжку ухватился). Голденхарт сразу же нашёл Эмбервинга. Нарисовано было, конечно, плохонько. Думается, автор драконов никогда не видел или видел мельком, от этих самых драконов улепётывая, но хотя бы раскрашено было в верные цвета. Эмбервинга именовали золотым драконом, самым редким из всех существующих, а их было не меньше двух десятков: чёрный, зелёный, каменный, морской… И никого не осталось!

Голденхарт невольно поёжился: мысль о том, что мог исчезнуть и Эмбер, наполнила сердце холодом и страхом, которые даже эльфийский камень оказался не в силах прогнать. А ведь он тогда почти исчез, и не останови его тогда менестрель… Юноша отпихнул книгу и упёрся локтями в стол, роняя лицо в ладони.

– Что случилось, Голденхарт? – всполошился вошедший и увидевший, что на менестреле лица нет, Дракон.

Менестрель, ничего не говоря, крепко обнял его.

Эмбервинг пробежался взглядом по столу, увидел раскрытую на странице с драконами книгу и безошибочно понял, о чём подумал юноша, читая её.

– Ну, – ласково сказал он, проводя рукой по волосам Голденхарта, – нечего об этом расстраиваться! Я-то остался.

На Серую Башню между тем надвигалась осень. Деревья разоделись в любимый менестрелем янтарный цвет. Дракон начал готовиться к ежегодному сбору податей: вместе с менестрелем собрал в бочки сброшенные чешуйки, выставил их к изгороди, накрыв плетёными из ивовых ветвей крышками. Вечерами из окна башни было видно, что чешуя в бочках испускает слабый свет и на него слетаются привлечённые всполохами ночные мотыльки. Но до сбора податей дело так и не дошло: на другое утро пришли в Серую Башню пастухи из предгорных деревень – жаловаться. Вид у них был изнурённый, измученный, и менестрель даже, грешным делом, подумал, что только в знакомой ему деревне крестьянам хорошо живётся, а в других, выходит, не очень. На деле же пастухи были измучены дорогой: так спешили к Дракону, что не останавливались ни днём, ни ночью.

– Беда у нас случилась, господин дракон! – простонал старший пастух.

– Что за беда? – нахмурился Эмбер. Бед в его краях уж лет пятьсот не случалось! Лесные пожары – не в счёт.

– Житья не стало от дракона, – пожаловался второй пастух. – Каждый, почитай, день налетает и ворует овец. Сторожи, не сторожи – уносит. А теперь ещё и повадился поля с пшеницей жечь да вытаптывать. Когда овец от него попрятали…

– От кого житья не стало? – поразился Дракон.

– От дракона. Прилетает с гор откуда-то, – перебивая друг друга, заговорили пастухи. – Поначалу только приглядывался да раз в неделю овцу воровал, а теперь каждый день повадился пакостить. Которую и сожрёт, а какую и бросит. Забавляется, гадина!

– От драко-она, значит? – протянул Эмбервинг, и менестрель заметил, что на скулах его заиграли желваки, а зрачки вытянулись и стали уж совсем змеиными, а не драконьими. Видно, крепко осерчал.

– Ты полегче, Эмбер, – с тревогой тронул его за рукав менестрель.

– Уверены, что это дракон? – хмуро спросил Эмбервинг у пастухов, тихонько похлопав юношу по руке. Мол, нечего волноваться, сам знаю, что горячиться не сто́ит.

– А то! – опять наперебой заговорили пастухи. – Ростом, пожалуй, с корову. С рогами. Серый сам, как камень. На хвосте шипы. Крылья кожистые. И огнём дышит.

– Гранитный дракон? – предположил Голденхарт, вспомнив то, что недавно читал.

Эмбер сделал неопределённый жест. Чувства он сейчас испытывал противоречивые. С одной стороны, это ещё один дракон, живой, настоящий. Стало быть, не последний он дракон на свете, и это, пожалуй, даже могло бы порадовать. Могло бы, если бы этот самый «другой дракон» не покусился на чужое добро – на его, Эмбервинга, территорию посягнул самым бессовестным образом. А ведь не мог не заметить, что территория другим драконом отмечена! Значит, намеренно. А если намеренно, то задумал ссору затеять, чтобы его, Эмбервинга, территорией завладеть. А уж драконьи инстинкты в этом случае были однозначны: пойти и свернуть шею непрошеному захватчику, чтобы другим неповадно было. Вот только, быть может, других-то и нет.

Дракон досадливо прищёлкнул языком и встрепал волосы на виске:

– Принесла же нелёгкая… Ладно, полечу, гляну, что за гость в моих землях объявился.

– Эмбер! – ещё больше встревожился менестрель.

Эмбервинг улыбнулся:

– Не о чем волноваться. Гляну да пристращаю маленько, чтобы на чужое добро рот не разевал. Надо же, после стольких лет – дракон. И мародёр. Просто самое воплощение дракона… Того гляди ещё и людей есть начнёт.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевали через плечо пастухи. – Какие страсти господин дракон рассказывает! Да нешто ему овец мало?!

Дракон расхохотался, некрепко обнял менестреля на прощанье и улетел к горам.

На сердце у Голденхарта было неспокойно и тоже весьма противоречиво. Ещё один дракон – это, конечно, хорошо: пусть и вида другого, но всё же драконьей породы. Что бы там Эмбер ни говорил, а, верно, несладко ему знать, что один остался, что перевелись драконы на белом свете. Может, и сдружатся с этим неизвестным драконом. А с другой стороны… что в том хорошего? Юноша даже от одной этой мысли взревновал. Вдруг драконьи инстинкты верх возьмут да…

– Тьфу-тьфу-тьфу! – сердито плюнул он через плечо, уподобляясь пастухам, которые взирали на него с любопытством.

Эмбервинг за каких-нибудь полчаса уже долетел до края земель Серой Башни – туда, где горы отрезали его владения от других королевств, – приземлился на краю деревни, оборотился человеком, глянул по сторонам. Выглядело удручающе: горелые проплешины точно лишай покрывали поля; сгубленные колосья – те, что были притоптаны, не сожжены, – силились подняться, но сил у них уже недоставало. Гниющие останки овец, которые люди не решились собрать, дополняли невесёлую картину. Дракон нахмурился и какое-то время стоял и смотрел на всё это, не двигаясь, не говоря ни слова, и слушал жалобы набежавших к нему пастухов и вообще крестьян.

– Сегодня не прилетал ещё? – спросил Эмбервинг у пастухов.

– Ближе к обеду прилетает, – ответили те, – когда жрать захочет.

Мужчина вздохнул, отправил крестьян по домам, пообещав разобраться с напастью, а сам сел на камень, торчавший у края поля, и стал ждать. В памяти миражами проносились те времена, когда драконов на белом свете было ещё много и за территорию приходилось драться, пожалуй, едва ли не раз в год. Это ещё не считая набегов рыцарей. Сам Эмбервинг другого дракона ни разу не убил: был достаточно силён, чтобы отогнать да отбить охоту возвращаться, – но слышал о тех, что убивали соплеменников. Зачастую это были как раз гранитные, или каменные, драконы. И почему изо всех должен был объявиться именно этот!

Небо над вершинами гор между тем затянуло сероватыми тучами, не осенними – предвестниками появления дракона. Вскоре на поля легла тень, и откуда-то с горных каскадов слетел дракон. Он был в точности такой, каким описывали его пастухи: ростом с корову, кряжистый, усеянный шипами и каменными бородавками, с длинным хвостом и с кожистыми крыльями. Бухнулся на поле он как-то неловко, точно не рассчитал приземления, расставил лапы и упёрся в землю хвостом. Не обнаружив на поле овец, которых предусмотрительные пастухи уже успели угнать в деревню, дракон рассердился и издал рык, достаточно грозный, чтобы перепугать насмерть людей. Эмбервингу, разумеется, эта угроза была нипочём: слышал рёв и погромче.

Эмбервинг встал с камня и не спеша пошёл в сторону каменного дракона, размышляя, как к нему подступиться. Угрозы для себя он в нём не видел: если бы сам оборотился, то мог был легко одной лапой прихлопнуть, даже не прилагая особых усилий. Но он всё же предпочёл бы дело решить мирно: пообещал ведь менестрелю.

Каменный дракон, увидев приближающегося к нему незнакомца, раскрыл пасть и прорычал:

– Где мои овцы? Я голоден!

– Твоих овец тут и вовсе никогда не было, – спокойно ответил Эмбервинг. – Прочь, прочь отсюда, это не твои земли.

Каменный дракон сердито дохнул огнём, выжигая траву возле своих лап:

– Тогда настало время отведать человечинки! Ты вызываешь меня на бой, жалкий смертный?

– Не вызывал вообще-то, – приподнял и опустил плечи Дракон, – но ты уж прямо нарываешься на неприятности. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе есть моих людей, как ты ел моих овец? Повторяю: прочь отсюда, это не твои земли.

Говорил, а сам удивлялся: неужели этот незваный гость ещё не понял, что имеет дело с другим драконом? С каменными Эмбервинг доселе ни разу не встречался, но предполагал, что у всех драконов должно быть отличное обоняние, да и вообще драконьи инстинкты. Отчего же этот обращается к нему как к человеку?

Каменный дракон между тем рассердился окончательно и пошёл на Эмбервинга, разинув пасть, очевидно, намереваясь разорвать его и пожрать, как поступал с овцами. Эмбер уклонился, отступил в сторону и, размахнувшись, ударил тыльной стороной ладони дракона по макушке – в качестве предупреждения, не прикладывая особой силы, просто чтобы показать, что не человек, – пойми уже! Каменный дракон грохнулся оземь. Такого даже Эмбер не ожидал: ну и слабак!

– А, вот ты как! – завопил каменный дракон, кое-как поднимаясь на лапы и делая ещё одну попытку сцапать Дракона.

Эмбервинг вздохнул и наградил его ещё одной оплеухой, на этот раз посильнее. Дракон снова хлопнулся навзничь и… превратился в человека. Нет, «в человека» – это громко сказано. Превратился он всего лишь в тощего грязного мальчишку со встрёпанными волосами.

– А, вот ты как… – начал было мальчишка, тут же осёкся, услышав писклявый голос, и с каким-то непонятным ужасом уставился на собственные руки.

Эмбервинг с интересом ждал, что будет дальше. И отчего бы этому дракону пугаться собственного обличья?

– А ну немедленно расколдуй меня! – завопил мальчишка, подлетев к Дракону и схватив его, где достал, за воротник. – Как смел ты меня превратить в одно из этих жалких смертных созданий?!

– «Превратить в одно из этих жалких смертных созданий»? – машинально повторил Эмбер, с удивлением глядя на мальчишку, всё ещё прыгающего возле него. – Ты это сейчас серьёзно?

Судя по гневному виду мальчишки, имел он в виду именно то, что говорил. И Дракон сообразил, что этот каменный дракон, вероятно, никогда прежде не обращался, жил исключительно в драконьей форме, поэтому внезапное превращение в столь слабое существо его и рассердило, и напугало до смерти. Стоило предположить, что мальчишка ничего не знает о собственных силах или возможностях.

– Имя у тебя есть? – спросил Эмбервинг, поймав мальчишку за шиворот и держа перед собой, как котёнка.

Тот вертелся, извивался и всё норовил выцарапать Дракону глаза. Эмбервинг опять вздохнул и, швырнув мальчишку на траву, в мгновение ока обратился и рыкнул на него – вполголоса. Этого хватило. Не обмочился хоть, но затрясся в таком страхе, что и смотреть на него было жалко. Эмбер опять принял человеческое обличье и наклонился к мальчишке.

– Ну? – спросил он. – Понял теперь, с кем говоришь?

– Живой дракон… – пролепетал тот.

Эмбервинг фыркнул:

– А сам-то кто?.. Имя у тебя есть, я спрашиваю?

– Хёггель, – кое-как выдавил мальчишка-дракон.

Имя было явно северное, от него прямо-таки дышало Нордью или окрестными королевствами. Дракон поморщился.

– Хёггель? – повторил он. – Ну, Хёггель, верно ли я понял, что ты не знал, на чьи земли прилетел и чьих овец ел?

– Земли – они ничьи, и овцы ничьи, – буркнул мальчишка, – дед говорил, что они всеобщие.

– «Дед»? – выгнул бровь Дракон. – Хм… значит, ты живёшь с дедом-драконом?

– Сгинул дед, – вытирая сопли под носом, ответил Хёггель.

– Как это: «сгинул»? – удивился Эмбервинг.

– Улетел за овцами и не вернулся. Пришлось самому себе пропитание добывать.

– Покажи мне ваше логово, – потребовал Дракон.

– Ограбить меня задумал? – завопил мальчишка, но Эмбер опять ухватил его за шиворот и встряхнул, так что пришлось замолчать и пальцем указать направление.

Ходить мальчишка умел кое-как, то и дело заваливался набок, его прямо-таки тянуло встать на четвереньки. Пришлось Эмбервингу вести его перед собой, держа за шиворот.

– В человека, поди, в первый раз обратился? – поинтересовался Эмбервинг между делом.

Хёггель насупился и проворчал:

– А покажу моё логово, расколдуешь?

Эмбер в который раз вздохнул, но начал терпеливо объяснять, что это не колдовство, что все драконы могут превращаться в людей, потому что это довольно удобно.

– И чем же?! – опять завопил мальчишка-дракон.

– Да хотя бы тем, что не требуется каждый день по овце убивать. Человеку немного нужно, чтобы наесться.

В ответ Хёггель выдал длиннющую цитату из Драконьего кодекса на стародраконьем языке о том, что должны делать истинные драконы, и Эмбервинг догадался, что дед-дракон учил мальчишку старым порядкам: принцесс похищать, рыцарей на бой вызывать, поля выжигать, овец живьём глотать, а то и человеком не брезговать, и прочее, и прочее.

– Теперь другие порядки, – возразил Дракон на эти слова и опять попытался объяснить мальчишке, что к чему в нынешнем мире.

Хёггель только хмыкнул, и Эмбервинг понял, что повозиться с ним придётся порядочно, прежде чем вдолбит в его голову хоть толику смысла.

Логово Хёггеля оказалось в горном ущелье. Настоящее драконье логово: глубокая нора, расширяющаяся в пещеру; лаз довольно узкий, с трудом протиснуться дракону размером с корову, и будь Эмбер в своей истинной форме – попросту застрял бы. Пахло внутри премерзко, Дракон прикрыл нос рукавом и огляделся. Не мешало бы этому мальчишке-дракону тут и прибраться: валялись клочки овечьих шкур, кости с остатками мяса, засохший помёт летучих мышей, которые копошились где-то под потолком… Хёггель юркнул в угол, ухватил одну из костей и стал её грызть, полушёпотом ругаясь на колдовство и жалуясь на голод. Есть в человеческом обличье он тоже не умел: ошмётки мяса потекли со слюной по подбородку. Оставь одного – так и с голоду помрёт, если не сообразит, как обратно в дракона превратиться!

«Сокровища» в пещере тоже нашлись. Во-первых, Драконья книга. Эмбервинг верно предположил: по ней дед-дракон учил мальчишку драконьим премудростям. Во-вторых, горшок с плесневелыми монетами старой чеканки. Даже Эмбер не помнил, когда такие ковались, значит, дед-дракон был ещё древнее самого Эмбервинга.

– Не трогай сокровища! – завопил мальчишка-дракон, кидаясь к горшку и падая на него всем телом.

– Да не нужны мне твои «сокровища», – усмехнулся Дракон и, покрутив головой, спросил: – Давно твой дед пропал?

И тут же понял, что Хёггель счёту не обучен. Тот промямлил что-то невразумительное.

– И что дальше будешь делать? Когда я тебя «расколдую»? – спросил тогда Эмбервинг.

– Что прежде делал, то и буду, – проворчал Хёггель. – С другой стороны гор тоже деревни есть. Подавись ты своими овцами!

Дракон поскрёб затылок. Мальчишка грозил нарваться на неприятности и, пожалуй, причинить неудобства самому Эмбервингу. Набеги на стада овец, а то и вовсе на людей, ничем хорошим для Хёггеля не закончатся, уж точно: люди обозлятся, возьмут колья да вилы, а то и рыцарей наймут, и пойдут убивать мародёра. А там прознают, что за горами, в Серой Башне, ещё один дракон живёт, да не простой, а с богатейшей сокровищницей. Возвращения старых времён, когда приходилось едва ли не каждый месяц сражаться с рыцарями, Эмбервингу не хотелось. Уж точно не теперь, когда было о ком заботиться.

– Сиди тут, – хмуро приказал он Хёггелю, – а я посмотрю по округе, что тут, в горах, делается.

Мальчишка-дракон завопил что-то ему вслед, но Эмбервинг не стал слушать. Прежде нужно было выяснить, отчего сгинул дед-дракон.

Эмбер выбрался из логова, отряхнулся, превратился в дракона и облетел горы, зорко поглядывая по сторонам. По ту сторону гор тоже были людские поселения, но названия королевства Эмбервинг не знал, да и не собирался выяснять. Он сделал круг над горами и спустился на другой конец ущелья, где прежде приметил белеющие останки чего-то колоссального – должно быть, дракона.

Так и оказалось: кости принадлежали громадному дракону, пожалуй, раза в два больше самого Эмбервинга. По осыпавшейся чешуе, которая ещё блестела тут и там, Дракон понял, что дед-дракон каменным драконом не был. Чешуя была лазоревого цвета, похожая на внутреннюю сторону морских ракушек, и отливала перламутром. Это были останки морского дракона, но с какой стати морскому дракону жить в горах, да ещё и заботиться о каменном драконыше? Насколько Эмбервинг знал, два разных вида вместе не уживались никогда. Стоило предположить, что дед-дракон нашёл драконыша где-то в горах, пожалел и решил выходить, оттого и остался жить в этих самых горах, далеко от собственного логова (Эмбервинг все горы облетел, другого логова не обнаружилось, значит, морской дракон прилетел издалека). И не долетел однажды: упал в этом ущелье вместе с добычей (коровьи кости лежали чуть поодаль) и умер, вероятно, от старости. А может, потому что долго жил вне естественной среды обитания: морские драконы должны у моря жить, так уж заведено.