Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 54 страниц)

– Если только на минутку, – сказала она, беспокойно поглядывая в сторону башни.

«Мне в любом случае достанется за шишку на лбу, – подумала она рассудительно, – так почему бы и не заглянуть в гости к эльфам?»

Талиесин открыл портал. Порталами Сапфир ещё не доводилось путешествовать. Эмбер говорил, что она ещё маленькая, чтобы ими пользоваться, и не спешил её учить. На самом деле Дракон с этим не торопился, поскольку безошибочно мог предугадать, что случится после: уследить за ней станет ещё сложнее!

Эльфийский принц подал ей руку, и они вместе вошли в мир эльфов.

– Ничего себе, – сказала девочка, оглядываясь по сторонам. – Целый мир – и неизвестно где? Какая удобная штука эти порталы!

– Пойдём, – ещё больше воспрянул Талиесин, – я покажу тебе наш дворец.

Он повёл её к дворцу из виноградных лоз, не замечая, что эльфы, видя их, почему-то бросают работу, вернее, у них всё валится из рук. Алистер появился прямо перед ними, не успели они сделать и нескольких шагов.

– Талиесин! – укоризненно сказал он. – Я же предупреждал, чтобы ты не приводил сюда Сапфир. Посмотри, что ты наделал!

Талиесин недоумённо обернулся и увидел, что эльфы или стоят на месте, как пришибленные молнией, или стягиваются к ним, будто ведомые неслышимым зовом, – в общем, происходило что-то из ряда вон выходящее.

– Она тут ни при чём! – поспешно сказал он.

– Ещё как при чём, – возразил Алистер. – Раскрой глаза пошире и взгляни.

Талиесин поспешно перевёл взгляд на Сапфир и вздрогнул всем телом от неожиданности. Рядом с ним стояла не маленькая девочка, но прекрасная дева.

– Почему она… – задохнулся эльфийский принц.

– Эльфийское волшебство вокруг слишком сильно для столь юной девы-дракона, – объяснил Алистер, – поэтому истинный облик проявился. Теперь понимаешь?

– Мог бы сразу сказать, – рассердился Талиесин. – Поди пойми твои недомолвки!

Алистеру на самом деле было интересно взглянуть, что изо всего этого получится, если Сапфир окажется в мире эльфов, поэтому он ничего толком сыну и не сказал. Разумеется, эльфы были ошеломлены её появлению. Им даже показалось, что это первая из вернувшихся беглянок-эльфиек. А может, они просто очаровались её красотой и потеряли голову. В общем, охмурились без какой-либо сторонней помощи!

– Что ж, – сказал Алистер с довольной улыбкой, – нужно спасать бедных эльфов.

– А ты, я гляжу, под её чары не попал? – хмуро спросил Талиесин.

Король эльфов пожал плечами и улыбнулся ещё шире.

– Ну что, дитя моё, – сказал он, обращаясь к Сапфир, – насколько я вижу, ритуальным боданием лбами вы уже с Талиесином обменялись?

– А что, есть такой обряд? – чрезвычайно заинтересовалась Сапфир, прикрыв лоб ладонью.

– Отец! – возмутился Талиесин, который прекрасно знал, что отец опять дурачится.

Алистер нисколько не смутился:

– Может, и есть. Кто выиграл? А впрочем, зачем я спрашиваю, – пробормотал он с улыбкой, увидев торжествующий взгляд Сапфир. – Ладно, дети мои, пора спасать бедных эльфов от сокрушительного очарования драконьей девы. Есть предложения?

– Можно их заморочить, чтобы они забыли, что очаровались, – немедленно предложила Сапфир.

– Увы, дитя моё, с эльфами этот фокус не пройдёт, – возразил Алистер, развеселившись. – Талиесин?

– Никогда больше не приводить Сапфир, – буркнул эльфийский принц, – и тогда лет через тысячу само забудется.

– А я должен, по-твоему, целую тысячу лет вместо весёлых песен слышать заунывные стенания страдальцев? – возмутился король эльфов.

Сапфир фыркнула и засмеялась. Она поначалу старалась держаться величественно, как и подобало деве-дракону в истинном облике, но сделать это, когда вокруг происходят такие интересные вещи, да к тому же когда у тебя такая внушительная шишка на лбу, не так-то просто!

– Всего-то и нужно объявить, что это твоя наречённая, – объяснял Алистер сыну, а тот опять стремительно начал краснеть. – Королевское вето накладывается автоматически. Никому и в голову не придёт заглядываться на невесту наследного принца.

– Это волшебство? – поинтересовалась Сапфир. – Вроде как драконьи чары?

– Почти, – кивнул Алистер. – Давай, Талиесин, представь её подобающим образом.

Вокруг между тем едва ли не всё ушастое королевство собралось. Талиесин, кое-как справившись со смущением, вытянул вперёд руку. Сапфир об этикете эльфов не знала ровным счётом ничего, но в книжках читала, что полагается делать в таких случаях. Она с торжественным видом, который не вязался ни с лукавым блеском в её глазах, ни с упомянутой шишкой на лбу, возложила руку поверх руки эльфийского принца, приведя его в ещё большее смущение.

– Сапфир – наречённая эльфийского принца, – сказал Алистер громко, видя, что сын не способен сейчас сказать хоть что-нибудь вразумительное. – Полагаю, однажды она станет вашей королевой.

Волнение эльфов тут же улеглось, но на лицах многих ещё оставалось смятение, будто они не понимали, что происходит с ними или вокруг них.

– Может быть, Сапфир, скажешь им что-нибудь? – предложил Алистер. – Или споёшь?

– О нет! – запоздало ужаснулся Талиесин.

Но Сапфир уже грянула драконью песню! Как будто она упустила бы такую возможность – попрактиковаться в пении перед столь колоссальным количеством слушателей!

Бедные эльфы, ещё не опомнившееся от первого потрясения, буквально полегли, как хилые деревца после урагана.

– Что ж, – сказал Алистер, придя в себя от ошеломления, – пожалуй, смело можно сказать, что чары развеяны. Никогда не слышал…

– Отец! – предупредительно сказал Талиесин.

– …такого восхитительного пения, – после паузы докончил Алистер. – Клин клином вышибает, если вы понимаете, о чём я. Только, дитя моё, – несколько нервно попросил он, беря Сапфир за руку, – никогда, никогда больше не пой эту песню в присутствии эльфов. И вообще ни в чьём присутствии не пой.

– Чтобы опять не зачаровались? – с пониманием кивнула Сапфир и вздохнула. Такая песня – и пропадёт!

– А если вполголоса? – поинтересовалась она на всякий случай.

– Нет, – однозначно ответил Алистер.

– А шёпотом?

– Нет.

– Арргх, – огорчилась Сапфир.

– «Арргх»? – не понял Алистер.

– Это… выражение сожаления по-драконьи, – поспешно сказал Талиесин.

– Хм… звучно, – выдавил из себя улыбку король эльфов и сунул палец в ухо, чтобы вытрясти оттуда остатки драконьей песни.

Сапфир опять расплылась в улыбке, довольная, что произвела такой фурор на соотечественников будущего супруга. Этим, пожалуй, стоило гордиться: по рассказам, она знала, что впечатлить эльфов весьма непросто!

========== 60. Король Волчебора. Народные драконьи средства в действии ==========

Люди, драконы, да и, должно быть, эльфы друг от друга отличаются разительно, и дело не только во внешнем облике, а вообще в самой их природе. Но стоит произойти чему-то из ряда вон выходящему – и все они: и люди, и драконы, да и, должно быть, эльфы, – реагируют одинаково. Только драконы быстрее берут себя в руки, поскольку драконья рассудительность ковалась тысячелетиями.

Когда Лучесвет грохнулся на пол без признаков жизни, оторопели все. Хмель с них махом слетел.

– Лучесвет! – воскликнул Голденхарт, бросившись к сыну.

Юноша казался мёртвым: по его лицу расползлась землистая бледность, глаза закатились, конечности нелепо подломились. Из разжавшихся пальцев левой руки выпала на пол хрустальная шкурка, которая теперь походила на рыбью чешую: мясо с неё соскоблили, а скорее всего, сгрызли.

Голденхарт и Рэдвальд разом воскликнули:

– Он подавился мясом полоза и умер!

– Он отравился мясом полоза и умер!

– Отставить панику! – сказал Дракон, тут же собравшийся с мыслями (впрочем, он был встревожен не меньше остальных, просто старался это скрыть).

Эмбервинг поднял юношу и отнёс в комнату, где уложил на кровать и наклонился над ним, сосредоточенно вслушиваясь и внюхиваясь. Чешуйки проступили на его висках. Голденхарт и Рэдвальд топтались рядом, ожидая вердикта Дракона.

– Очень глубокий обморок, – заключил Эмбер, выпрямляясь и трогая лоб Лучесвета ладонью. – И страшный жар к тому же. Похоже на отравление.

Дракон смутно понимал, что надо бы избавить желудок Лучесвета от той дряни, что в нём оказалась, но зубы юноши были плотно сжаты. Разжать их Эмбер даже когтем не смог. Тогда он зашёл с другой стороны: ткнул Лучесвета под солнечное сплетение, а потом, приподняв, хлопнул по спине. От удара рот юноши разжался, засочилась из края рта слюна, только и всего. Эмбервинг предположил, что мясо полоза, будучи субстанцией волшебной, растворилось, едва оказавшись в желудке.

– Что за арргх ты притащил! – раздражённо сказал Дракон Рэдвальду. – И что теперь делать?

Рэдвальд хватался за голову, рвал на себе волосы, – в общем, здравых предложений от него ждать не стоило. Голденхарт, хотя и был вне себя от беспокойства, сохранил трезвость суждений.

– Если это отравление, нужно напоить его молоком, – сказал он, рывком поднимаясь на ноги. – А жар можно сбить колодезной водой.

– Я сам принесу, – возразил Эмбервинг. Не хватало ещё, чтобы менестрель, расстроившись, свалился в колодец!

– Это я виноват, – скорбно стенал Рэдвальд.

– Не в чем тебе себя винить, – покачал головой менестрель, похлопав приятеля по плечу. – Я должен был догадаться, что Лучесвет выкинет что-нибудь в этом духе. Видишь ли, он… А вот и Нидхёгг.

В дверь со страшным треском вломился Огден. Кажется, даже верхние петли слетели, не справившись с его могучим плечом. «И как он так быстро чует, что с Лучесветом что-то случилось?» – невольно подумал Голденхарт. Ещё ведь и десяти минут не прошло, а дракон уже тут как тут!

– Что с ним стряслось? – грубо спросил Огден, отметая людей в сторону и нависая над Лучесветом.

– Думается мне, это из-за того, что он съел мясо хрустального полоза, – ответил Голденхарт.

– Чьё-чьё? – переспросил Нидхёгг.

– Кто знает… Русалки Рэдвальду подарили.

Белые глаза Нидхёгга вперились в Рэдвальда. Тот почувствовал, что по телу, начиная от затылка, раскатилась мелкая холодная дрожь. Именно эти глаза он видел в пещере! Дракон! Но теперь это были совершенно точно глаза разъярённого дракона. Рэдвальд мысленно распрощался с жизнью.

– Рэдвальд не виноват, – сказал вернувшийся Эмбервинг. – Лучесвет взял без спроса и съел. Посторонись-ка… – И он отодвинул дракона плечом, чтобы заняться юношей: положил на его лоб холодный компресс, влил в приоткрытые губы капельку молока. – Если молоко не поможет, заварю травы.

– А может, ядом… – начал Огден по обыкновению.

– Нет! – хором возразили Голденхарт и Эмбервинг, уже не удивляясь его предложению: Нидхёгг полагал, что драконий яд – панацея от всего на свете, – а вот неподготовленный Рэдвальд вздрогнул.

Нидхёгг настаивать не стал. Он деловито навесил дверь обратно на петли, демонстративно приставил стул к кровати и сел на него – кряк!

– Ну и что за дрянь этот хрустальный полоз? – спросил он угрюмо, не отрывая глаз от бледного лица Лучесвета. – И зачем Лучесвет его съел?

– Якобы дарует бессмертие, – ответил Голденхарт. – Лучесвет просто… Ну, ты и сам знаешь.

Огден помрачнел и проворчал себе под нос:

– Сказал же, что придумаю! Не мог подождать немного…

– Когда люди загнаны в угол, они начинают делать отчаянные глупости, – только и сказал Голденхарт. И добавил после паузы: – И драконы тоже.

– Да, и драконы тоже, – со вздохом согласился Эмбервинг.

Рэдвальд только хлопал глазами. Он давно перестал понимать, о чём они говорят, но чутьё подсказывало, что здесь скрывается тайна, в которую ему лучше не влезать.

– Он у меня больше глупостей делать не станет, не дам, – мрачно пообещал Нидхёгг. – Вот так и знал, что с него глаз сводить нельзя, арргх! И надо же было мне заснуть!

– Выходим как-нибудь, не впервой, – сказал Эмбер, похлопав дракона по плечу. – Не переживай.

Не так-то просто это оказалось сделать!

Жар никак не спадал, колодезная вода оказалась бесполезной: она моментально испарялась, стоило положить компресс на горящий лоб Лучесвета. Тогда Нидхёгг слетал на север и притащил оттуда ледяную глыбу. Лёд держался несколько дольше, но и ледяные компрессы сбить жар не смогли.

Юноша был в полубессознательном состоянии, так что поить его молоком и травяными отварами получалось через раз, вот только и это не помогало. Эмбервинг даже драконьи чары пробовал наложить – не сработало.

– Вот же дрянь! – через слово ругался Нидхёгг, подразумевая хрустального полоза.

Эмбервинг, немало встревоженный, что драконьи чары оказались бессильны, – сразу вспомнилось то, что приключилось с менестрелем, – пытался разыскать в книгах хотя бы упоминание об этом самом полозе: свои перерыл, у сказительницы расспрашивал, даже в Чернолесье к чародейке слетал, – но об этом существе ни в одной книге ни полсловечка не нашлось. Нидхёгг на тот же предмет прошерстил Волчебор – тоже безуспешно.

Рэдвальд предложил наведаться в Русалочью заводь и вытрясти из русалок всё, что они знают. Он очень переживал. Голденхарт заметил, что для начала неплохо было бы и у эльфов спросить, прежде чем тащиться в такую даль. Эльфы могли что-то знать. Увы, Алистер ни о каких полозах никогда не слышал. Узнав о недуге воспитанника, он страшно встревожился, явился в Серую Башню самолично, притащил с собой разных снадобий, но и эльфийское волшебство оказалось бессильно: недуг не отступал.

– Завтра же к русалкам! – решили они на общем совете.

Нидхёгг ничего на это не сказал, но ночью, когда все спали, прокрался в башню, вытащил Лучесвета из кровати, завернул его в волчью шкуру и утащил в Волчебор. Пора брать дело в свои руки! Ведь ответ же напрашивается сам собой: если от всех вместе взятых нет никакой пользы, значит, надо лечить народными драконьими средствами! А они пусть ищут каких-то там русалок, арргх их знает, что это такое.

Дракон притащил Лучесвета в сокровищницу, разрыл золото, положил туда юношу (прямо в волчьей шкуре) и зарыл его по самую шею, сосредоточенно прихлопывая ладонями, как дети утрамбовывают кучку песка, чтобы не разваливался куличик. Золото любые недуги вылечит, в этом Нидхёгг нисколько не сомневался, а если и не вылечит, то хотя бы жар собьёт. А когда Лучесвет на секунду пришёл в себя, Нидхёгг напоил его ядом, смешанным с собственной кровью. Откуда в его драконью голову пришло это знание – он не имел ни малейшего представления, но драконьи инстинкты подсказывали, что нужно сделать именно так. И всякий раз, как к юноше возвращалось сознание, а случалось это раз или два в сутки, Огден поил его изобретённым снадобьем. Вреда, кажется, это Лучесвету никакого не причиняло. Оставалось только дождаться, когда на пользу пойдёт.

Драконьи инстинкты Нидхёгга не подвели. Жар вскоре спал: золото вытянуло хворь из хрупкого человеческого тела, – но в сознание Лучесвет толком не приходил, не считая кратких вспышек, которыми Огден пользовался, чтобы напоить его.

Нидхёгг не отходил от Лучесвета ни на шаг. Он сидел и ждал. Он не ел, не пил и даже не помышлял о том, чтобы полететь охотиться. Он порядком исхудал, если сравнивать то, чем он стал, с ним прежним, но драконья мощь никуда не делась. Пожалуй, в своём отчаянье он стал ещё сильнее, чем раньше.

В его сознании произошёл значительный перелом, пока он сидел там, в темноте логова, освещая сокровищницу лишь собственными глазами. Нидхёгг не хотел ни тюленей, ни медведей, ни лишней толики золота в сокровищницу. Он хотел Лучесвета. Только бы Лучесвет был рядом с ним. Всегда. И это «всегда» подразумевало вообще всегда: вот как он, Нидхёгг, всегда был и всегда будет, вот так же и Лучесвет должен, и арргх на то, что он из людей.

Пожалуй, подсказавшие ему напоить юношу ядом с кровью драконьи инстинкты впервые проснулись в Огдене в полной мере именно сейчас. Он был дитя этой земли, проживший тысячелетия интуитивно: если хотел есть – летел и охотился на медведей, если хотел спать – прятался в логово, если находил золото – тащил его к себе в сокровищницу, – как было заложено в него природой и драконьей породой. Но встреча с людьми, а вернее, с Мальхорном и Лучесветом, выгрызла в драконе неведомые до сих пор грани его существа – или сущности.

Нет, не про Огдена будет сказано, он нисколько не очеловечился. Он не золотой дракон, который носится со своими людьми и пылинки с них сдувает. Нидхёгг в любой момент мог бы свернуть любому из волчеборцев шею, если бы захотел и было бы за что. Просто не хотел, вот и всё.

И Лучесвету, когда тот очнётся, он задаст хорошую трёпку, непременно задаст! Больше не станет в рот всякую дрянь тащить – вот какую он ему трёпку задаст!

– Арргх! – сказал Огден и, насупившись, потрогал Лучесвету лоб, чтобы проверить, не вернулся ли жар. Нет, не вернулся.

Отшелестела листьями осень, намела снегов зима, весна прожурчала ручьями, потянуло цветочным ароматом лета, а Нидхёгг всё из логова и носа не казал! Волчеборцы даже нескольких смельчаков выслали на разведку: уж не помер ли дракон? Огден их почуял, но из пещеры не вышел, рявкнул только, чтобы не испытывали судьбу, тогда отстали. Дракон добавил, впрочем, что если им зерно на посев нужно, то они могут прийти и взять, первый проход налево и не путать с первым направо, где его сокровищница, – но волчеборцы заходить в драконье логово не рискнули: и впрямь, нечего судьбу испытывать!

К разгару лета, как раз в день солнцестояния, Лучесвет очнулся от беспамятства и, разумеется, ровным счётом ничего не увидел вокруг: Нидхёгг как раз задремал и глаза закрыл, а значит, в логове стояла кромешная тьма. Воспоминания о случившемся у юноши были довольно смутные, как это всегда бывает с людьми после долгой болезни или сна, и первой мыслью было, что он, должно быть, умер, поэтому так и темно вокруг. Лучесвет не знал, куда люди отправляются после смерти, но свято верил, что там должно быть непременно темно: их ведь зарывают в землю. То, что он не мог пошевелиться (ведь дракон его в золото зарыл!), лишь подтверждало его мысли. Он умер, и его закопали в землю. Правда, непонятно, почему он до сих пор дышит и почему воздух пахнет не могильной сыростью земли, а звериной шерстью. Лучесвет не сдержался и чихнул, послышался звон, точно осыпалось что-то металлическое, а потом гулкое эхо. Тотчас же в темноте загорелись два белых огонька, совсем рядом с ним!

– Огден? – обрадовался Лучесвет, который сразу же понял, что это глаза дракона. А если это глаза дракона, то, значит, он не умер, а всего лишь находится в драконьем логове. Правда, почему-то темно и пошевелиться не может, но от сердца у юноши тут же отлегло: раз уж дракон здесь, то всё в порядке!

Белые огоньки переместились ещё ближе, опять послышался звон осыпающегося металла.

– Очнулся? – с долей свирепости спросил Нидхёгг.

– Где я? – спросил Лучесвет, пытаясь вытянуть шею в направлении белых огоньков. – Мы в твоём логове, Огден? А что так темно?

Белые огоньки подались в сторону, в темноте что-то плюхнуло – безошибочно узнавался плевок дракона, – загорелась плошка с медвежьим жиром, неровные отсветы огня разбежались в разные стороны, кромсая темноту, и Лучесвет понял, что находится в сокровищнице. Зарытый по самую шею в золото.

– Зачем ты меня в золото зарыл, Огден? – поразился юноша, ещё не замечая, как изменился Нидхёгг внешне. Медвежья шкура скрывала худобу мужчины, а слабый свет мешал разглядеть лицо.

– А кто тебя просил жрать всякую гадость? – сварливо сказал Нидхёгг.

Лучесвет смутился, припомнив, что под шумок стащил и съел мясо хрустального полоза. А вот что было дальше – он уже припомнить не смог, как ни старался.

– Я что же, занемог? – осторожно спросил он.

– «Занемог»? – ядовито переспросил Огден. – Скажи лучше, не помер едва, арргх тебя побери!

Лучесвет смутился ещё больше и стал соображать. Вероятно, он отравился или разболелся, а Нидхёгг его… лечил. Зарыв в золото по самую шею.

– Ты бы меня вырыл, а? – попросил юноша, делая безуспешную попытку пошевелиться.

– Пей, – велел дракон, подталкивая к его губам бурдюк.

– Что это? – закашлялся Лучесвет. Вкус питья казался знакомым, но юноша не мог понять, откуда. Он-то не знал, что каждый день пил драконью кровь с ядом, пока был в полузабытьи. На вкус было как жидкий огонь.

– Лекарство, – сварливее прежнего ответил Нидхёгг и заставил Лучесвета выпить всё, что оставалось в бурдюке.

– Так зачем ты меня в золото зарыл? – спросил Лучесвет, допив.

– У тебя жар был, – ответил Огден и, подумав, стал неспешно разрывать золото вокруг юноши. – Когда жар – первым делом в золото зарыться надо, все это знают.

– Все драконы? – уточнил Лучесвет. – Но я-то не дракон.

– Дракон или не дракон, а помогло, – отрезал Нидхёгг и сверкнул глазами на юношу. – Выдрать бы тебя, чтобы неповадно было доставлять драконам беспокойство!

Золото, осыпаясь под его пальцами, звенело. Лучесвет почувствовал, что, кажется, способен пошевелить плечами. Дышать стало легче. Он набрал в грудь воздуха, грудная клетка поднялась, ничем не сдавленная.

– И долго ты меня тут держал? – спросил Лучесвет, надышавшись вволю.

Огден несколько раз клацнул зубами, размышляя. Ему казалось, что он просидел в темноте целую тысячу лет, хотя прошёл-то всего неполный год. О настоящем течении времени он мог судить только по запахам снаружи: прелая сырость означала прошедшую осень, колючая свежесть – зиму, невнятное что-то – весну, а цветочный запах – пришедшее лето.

– Вот из логова выйдем, тогда и узнаем, – ответил он, хватая волчью шкуру, в которую был завёрнут Лучесвет, и ставя его на ноги.

Лучесвет качнулся и непременно упал бы, если бы дракон его не подхватил: за время болезни он ослаб, едва на ногах держался, да и вообще в этой темноте (плошка с медвежьим жиром выгорела и погасла) с трудом мог определить, стоит он на ногах или на голове, настолько был дезориентирован. Но рука Нидхёгга крепко держала его за плечо, он не упал.

– Сам не сможешь пойти, так я тебя дотащу, – предложил дракон. – И глаза прикрой: с непривычки после темноты ослепит.

Из логова Лучесвет всё-таки вышел на своих двоих (Нидхёгг, правда, сзади держал его за шиворот, как детей держат, когда они ходить учатся) и тут же заслонился от ударившего в глаза солнечного света. Глаза, как и предрекал дракон, от солнца отвыкли, смотреть было больно, даже слёзы покатились по щекам. Но спустя несколько минут Лучесвет обвыкся и отвёл руку от лица.

– Лето? – воскликнул он, оборачиваясь к дракону. – Сколько же я про…

Он осёкся, заметив произошедшую в Нидхёгге перемену, и сообразил, что дракон, должно быть, всё это время сидел рядом с ним и бдел.

– Ты что, всё это время ничего не ел? – воскликнул Лучесвет. – Огден, оставь меня тут и лети.

– Куда? – сварливее некуда спросил Нидхёгг.

– Охотиться на медведей. Тебе непременно нужно что-нибудь съесть! – взволнованно говорил Лучесвет.

Огден поморщился. Мысли о том, что нужно лететь куда-то, ловить медведя, свежевать его, вызывали отвращение. Зная его прежнюю любовь к медвежатине, можно было предположить, что перелом в драконе случился разительный.

– Не хочу медвежатину, – сказал Нидхёгг.

– Ну тогда пусть волчеборцы тебе пригонят стадо баранов, – не унимался Лучесвет. – Баранина после длительной голодовки самое то!

– И баранину не хочу, – повторил Огден, шебарша в медвежьей шкуре пятернёй, чтобы определить, не набились ли туда блохи. Ни к какому определённому выводу он не пришёл, но всё же снял медвежью шкуру с плеч и хорошенько её выбил. Поднялось облако пыли.

Лучесвет пришёл в ужас: Огден отказывался есть! Да когда такое было! Может, и сам Нидхёгг занедужил? Присмотревшись, юноша заметил, что левый рукав дракона испачкан засохшей бурой кровью.

– Ты ещё и ранен? – разволновался Лучесвет ещё больше, прыгая возле дракона и пытаясь схватить его за руку, чтобы посмотреть на рану. Огден исхудал, конечно, но исполинский рост никуда не делся, да и увёртывался он довольно ловко, будто не хотел, чтобы Лучесвет смотрел.

– Поцарапался, – неохотно сказал Нидхёгг, поднимая руку выше головы, чтобы уж точно не достать. На локте у него было несколько свежих и старых порезов, из которых он сцеживал кровь в бурдюк. Пожалуй, и то, что он выглядел исхудавшим, было вызвано не продолжительной голодовкой, а кровопотерей. Но Лучесвету об этом знать не обязательно.

Лучесвет же решил, что именно поэтому дракон и не летит охотиться.

– Тогда я тебе подстрелю оленя, – объявил он и пошёл в логово за луком, вернее, попытался, но не сдвинулся с место: рука Огдена держала его за воротник. – Огден!

– Я не голоден, – сказал Нидхёгг, и это было правдой: голода он не испытывал. – Драконы, знаешь ли, могут лет по сто не есть и ничего.

Дракону нужно было хорошенько отоспаться, чтобы восстановить силы, но он и об этом говорить не стал. Сначала нужно позаботиться о Лучесвете. Он хорошенько оглядел юношу, пару раз потянул носом воздух. Ни следа, ни духа прежнего недуга! Нидхёгг удовлетворённо ухмыльнулся: что ни говори, а драконьи народные средства работают безотказно. Для профилактики, пожалуй, стоило бы подержать Лучесвета зарытым в золото по шею ещё недельку, но это можно будет сделать в любой момент, не обязательно сейчас.

– Нужно тебя вернуть в Серую Башню, – сказал Нидхёгг, встрепав волосы за ухом. – Получается, я тебя похитил.

Лучесвет пожал плечами:

– Для драконов это в порядке вещей.

========== 61. Король Волчебора. Проклятие хрустального полоза ==========

– Я сам вернусь в Серую Башню, а ты спи, – сказал Лучесвет.

Нидхёгг очень пристально на него посмотрел. Юноша смутился.

– Да ладно, – пробормотал он, краснея, – что может произойти…

– В другой раз, если опять что-нибудь выкинешь, я тебя выхаживать не стану, – предупредил Огден, который нисколько не сомневался, что Лучесвет способен ещё на какую-нибудь глупость, стоит той подвернуться ему под руку.

– Да нет же, честное слово, – начал было обещать юноша.

– Честное драконье, – перебил его Огден.

– Но я ведь не дракон, чтобы давать честное драконье слово, – возразил Лучесвет.

– Оно нерушимо, кто бы его ни давал. Ну? – потребовал дракон.

Лучесвет вздохнул и послушно повторил:

– Честное драконье слово.

Нидхёгг удовлетворённо кивнул и только после этого позволил Лучесвету покинуть Волчебор. Сам он залез в сокровищницу, зарылся глубоко в золото, не меняя обличья, и продрых целых два месяца! Проснувшись, он подумал, что чувствует себя преотлично. Дракон выбрался из золота, вытряхнул из-за пазухи набившиеся туда монетки и выкинул руки в стороны, потягиваясь. Суставы громко захрустели, Огден удовлетворённо крякнул.

Выйдя из пещеры, Нидхёгг огляделся. Стояла ранняя осень: золото чуть тронуло верхушки деревьев, трава ещё была зелена, хоть уже и не так сочна, как летом, воздух был прозрачен и свеж. Оглядев окрестности и определив, что Лучесвета в Волчеборе нет, Огден решил наведаться в Серую Башню и глянуть, как он там. Но прежде дракон хорошенько оглядел себя. Порезы на локте затянулись бесследно, золото отлично его подлатало. Рукав был вымаран запекшейся кровью. Поразмыслив, Нидхёгг отыскал озеро и хорошенько в нём выплескался, не снимая одежды. Двух медведей одной лапой: и сам освежился, и одежду почистил. Правда, оглядев себя после купания, Огден всё-таки решил, что в таком виде являться в Серую Башню не стоит: вставки из медвежьей шкуры, намокнув, превратились в сосульки, запахло мокрой шерстью. Он вернулся в логово, переоделся и старательно вычесал волосы, а мокрую одежду развешал сушиться возле пещеры на ветках деревьев. Есть ему по-прежнему не хотелось, он равнодушно разгрыз найденную в логове кость, высосал костный мозг и припрятал остатки до лучших времён.

– Ну вот, – сказал он довольно, поскрёбши влажные волосы на затылке, – самое время размяться.

И дракон полетел в Серую Башню, хотя мог бы воспользоваться и порталом. Хвост у него только-только начал отрастать, летел он всё ещё не слишком уверенно. Но он мог себе позволить потратить немного времени на полёт: он нисколько не волновался, он чуял, что с Лучесветом всё в порядке.

Когда Лучесвет вернулся в Серую Башню, Голденхарт выдохнул с облегчением.

Как же они все всполошились, когда обнаружили его исчезновение! Эмбервинг, правда, тут же определил, что это дело лап Нидхёгга.

– И что будем делать? – спросил менестрель. – И что Огден будет делать?

– Ну, что будет Нидхёгг делать – это я себе очень даже хорошо представляю, – заметил Эмбер, поиграв бровями. – Думаю, напоит его ядом. Как знать, может, и вылечит. Он бы не стал похищать Лучесвета, если бы не был уверен в собственных силах. Ты ведь прекрасно знаешь, что вреда он ему не причинит. За Лучесвета можно не волноваться.

– А с русалками как быть? – спросил юноша.

Дракон поморщился. Голденхарт с Рэдвальдом так и рвались в Русалочью заводь расспрашивать о хрустальном полозе, и это Эмберу нисколько не нравилось. Он подозревал, что менестрелю просто хочется поглазеть на русалок, о которых так живо и красочно рассказывал Рэдвальд. Нет, к этим распутницам он менестреля ни за что не отпустит!

– Никаких русалок, – однозначно сказал Дракон.

Голденхарт разочарованно вздохнул. Рэдвальд ухмыльнулся мысли, что хоть в чём-то да обставил принца!

Выволочку вернувшемуся Лучесвету они устраивать не стали. Эмбервинг сказал только:

– Думай, прежде чем глупости делать. В другой раз может и не обойтись.

Лучесвет густо покраснел и торжественно пообещал, что на волшебные артефакты теперь и не взглянет, хоть они у него под ногами валяйся.

– Ну-ну, – только и сказал Дракон.

Лучесвет отправился домой, и уж там-то взбучку ему устроили знатную! Чтобы не тревожить людей почём зря, трактирщице сказали, что Лучесвет сбежал с драконом на поиски приключений. Всё лучше, чем рассказывать о неизвестном недуге, причиной которого стал волшебный артефакт непонятного происхождения!

Трактирщица хорошенько отвозила вернувшегося сына мокрым полотенцем по спине – обычное наказание провинившихся детей, которых любят слишком крепко, чтобы использовать розги. Муж трактирщицы хотел отвесить пасынку подзатыльник, но не решился, ограничился только тем, что запретил Лучесвету покидать подворье и отрядил его помогать матери по хозяйству: чистить в конюшне, колоть дрова, носить воду из колодца и всё в том же духе. Лучесвет к физической работе был непривычен, давались эти поручения ему нелегко, особенно рубка дров. Был бы у него лук, он бы эти полена, как орехи, перещёлкал, но лук остался в Волчеборе, и юноша тяжело вздыхал, волоча по двору неподъёмный топор.

Несколько дней назад Лучесвет вдруг всё бросил и заперся в своей комнате. Выходить он отказывался, от еды тоже, а потом и вовсе перестал отзываться, только мычал что-то нечленораздельное, будто у него зубы все разом заболели. Ни уговоры, ни угрозы не помогали: дверь он родителям так и не отпер. Перепуганная трактирщица бросилась в башню за подмогой. Муж трактирщицы продолжал ворчать: «Задурили мальчишке голову! Выпороть разок – и никаких драконов звать не пришлось бы». Может, он был и прав.