Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 54 страниц)

– Сердце тебе я отдать не могу, – вполне весело заключил Эмбервинг после, – ибо, как я и говорил, оно мне больше не принадлежит. Однако же и кровь драконов чего-нибудь да сто́ит. Пей, Драгдар, или я тебя силой напою.

Драгдар взял из его рук кубок и долго смотрел в него. Заключённая в серебро, единственный металл, который мог справиться с какими угодно чарами, алая жижа кипела и бурлила, готовая в любой момент выплеснуться через край. Сила у неё была неимоверная. Пожалуй, не меньшая, чем в только что вырванном из груди и бьющемся сердце.

– Пей, – повторил Дракон, и его глаза вспыхнули двумя янтарными огоньками.

Когда Драгдар поднёс кубок ко рту, Эмбервинг положил ему руку на плечо, намереваясь проделать со стариком то же, что проделал со старухой-сказительницей, – вернуть ему хотя бы отчасти молодость. Чары не подействовали. И то верно: драконьи чары и не должны были действовать на того, чей удел был лишать драконов жизни. Но кровь силу не потеряла: когда старик её испил, он начал стремительно молодеть. Вышло даже лучше, чем со сказительницей: выглядел Драгдар теперь так же, как сам Дракон тех времён, когда менестрель ещё не вернул ему имя. Ещё с полтысячи лет выдюжит, уж точно! Девушки разом вскрикнули и побежали обнимать вдруг помолодевшего деда.

У Дракона слегка кружилась голова. Это даже хорошо, что чары не подействовали. Сколько бы сил у него это отняло, а ему ещё и в обратный путь… Он покачнулся и сел на первый попавшийся камень, который оказался не камнем, а гигантским драконьим черепом.

– Куда о других заботиться, когда сам еле ноги волочишь! – укоризненно сказал Драгдар.

– Не забывайся, – предупредил Эмбервинг полусерьёзно. – Помни, с кем говоришь. Без моего на то согласия тебе со мной не сладить. Хватит и взмаха крыла.

– Знаю, – кивнул Драгдар, – что с твоей мощью не сравнится и тысяча витязей, а быть может, и драконов. Но безрассудства в тебе столько же. Приляг иди на золото, что в архиве хранится.

Эмбервинг отрицательно покачал головой и легко встал на ноги. Лицо его окрасилось румянцем.

– Меня нынче не золото лечит, – промолвил он и улыбнулся. Дурно ему сделалось не от потери крови, а от того, что уже порядочно времени находился вдалеке от Голденхарта. Как-то там сам менестрель! Пора возвращаться и не медлить.

– Прощай, Драгдар, – сказал он, поводя перед собой рукой.

Пространство вспыхнуло и разверзлось, Дракон вернулся в Серую Башню.

Голденхарт сидел у окна, накрывшись плащом из чешуи Дракона, и ждал его возвращения. Скрипнула дверь, вошёл Эмбервинг. Глаза юноши радостно вспыхнули.

– Эмбер! – воскликнул он, разворачиваясь.

– Устал я что-то, – сказал Дракон, подходя к постели и ложась головой менестрелю прямо на колени. – Долго меня не было?

Голденхарт положил ладонь ему на лоб, запустил пальцы в янтарные кудри. Дракон закрыл глаза.

– Безуспешное вышло путешествие? – спросил менестрель, гладя Эмбервинга по голове.

– Для кого как, – возразил Дракон, и его губы окрасились улыбкой. – Для меня, пожалуй, да, а вот для Хёггеля это было… познавательно.

– Расскажешь? – предложил Голденхарт.

– Однажды, – пообещал Эмбервинг.

Да, однажды он всё ему расскажет, а сейчас не время, да и сил нет. Дракон заворочался, перехватил охнувшего менестреля в охапку и прижал к себе.

– Я буду спать, – объявил он, – а ты позаботься о том, чтобы спалось мне крепко и сладко.

Руки юноши обвились вокруг его талии.

– Я тебе спою, Эмбер, – тихо сказал Голденхарт, – и ты заснёшь таким сном, каким и не засыпал никогда.

– Главное, чтобы рядом с тобой проснулся, – пробормотал Эмбервинг едва слышно.

Подумать только, как бесконечно слаба была целительная сила золота, если сравнивать с теплом тела, с биением сердца, с тихим дыханием… Хватило бы и минуты объятий, чтобы поставить Дракона на ноги.

– Не надо петь, – проговорил Дракон, погружаясь в сладкую дрёму, – просто назови меня по имени…

Имя долетело до него едва слышным шепотком, похожим на поцелуй ветра. Дракон заснул.

========== 31. Двое из Серой Башни и ночь полнолуния ==========

В тот вечер менестрель перебрал.

Наутро обещался наведаться Алистер, и Дракон решил побаловать гостя вином из своих запасов. Он выкатил несколько бочонков, чтобы решить, каким именно вином угощать короля эльфов. Эмбервингу вино было нипочём, он осушил все пять кубков и выбрал яблоневое. Голденхарт, пытавшийся последовать его примеру, свалился мертвецки пьяным уже после третьего кубка: не стоило недооценивать вино трёхсотлетней выдержки! Дракон сокрушённо покачал головой, взял юношу на руки и унёс наверх – отсыпаться.

Очнулся Голденхарт ночью. Чердак был залит лунным сиянием, светло было как днём. Дракон крепко спал на своей половине кровати. Голова смертельно болела, менестрель обхватил виски руками и какое-то время сидел так, а после вылез из постели и, подгоняемый иссушающей нутро жаждой, потихоньку спустился в трапезную.

Кувшин, в котором оставляли питьевую воду на ночь, оказался пуст. Было вино, но на него менестрель сейчас и смотреть не мог, не то что пить! Он поразмыслил и решил, что утолить жажду можно колодезной водой. Голденхарт взял ведро и вышел из башни.

Ночь была упоительно свежа. Похожая на монету и на головку сыра одновременно луна высоко стояла в небе, заливая двор бледным светом. Видно было каждую травинку, каждую песчинку. Менестрель полюбовался ночным светилом, подсчитывая количество пятен на лунном диске. Сегодня их было меньше обычного: наступила ночь полнолуния.

Юноша зачерпнул воды из колодца, вытянул ведро. Колодезная вода была такая ледяная, что от неё шёл едва заметный дымок, а трава, на которую выплеснулось немного, тут же подёрнулась инеем. Голденхарт наклонился над ведром. В воде колыхалась отражённая луна, его собственное лицо и ночное небо. Он почерпнул горстью, теперь маленькая луна была и в его ладони. Юноша поднёс ладонь к губам и пригубил лунное сияние. В висках заломило, он невольно поёжился всем телом, а пото́м вдруг всё закружилось, завертелось перед глазами, луна стала невероятно большой, просто огромной, и пропала. Будто на голову накинули мешок. Менестрель попытался выбраться неизвестно из-под чего, но сделать это было отчего-то невероятно сложно и не вышло. «Эмбер!» – хотел позвать он на помощь, но голос пропал. Начисто! Он не смог извлечь из себя ни ползвука. Оставалось только барахтаться, как мушке в паутине, но чем больше он трепыхался, тем тяжелее становилось это накинутое на него неизвестно что.

Дракон проснулся засветло и, ещё не открывая глаз, подумал, что сто́ит принести менестрелю кубок мятного отвара: у того должно быть знатное похмелье! Голденхарта в постели не оказалось. «Надо же, – удивился Дракон, – и как это я не заметил, когда он встал?»

Виновато было, разумеется, полнолуние. На драконов, как и на всех волшебных существ, оно действовало по-особенному. Эльфы, к примеру, в полнолуние страдали бессонницей и, как зачарованные, бродили по лугам или лесам, впитывая в себя лунный свет. Ведьмы – те нарочно не ложились спать, поскольку именно в ночь полнолуния удавалось сотворить впечатляющее по силе и сложность колдовство. Драконы спали как сурки.

Эмбервинг, несколько раздосадованный, что менестрель проснулся сам, не дожидаясь, когда он, Дракон, его разбудит, тоже спустился вниз.

Менестреля нигде видно не было. Дракон, проверив на случай каждый пролёт, вышел на улицу, полагая, что юноша отлёживается где-нибудь в тенёчке, наслаждаясь свежестью утра. Сам Дракон именно так бы и поступил, если бы у него было похмелье. Но Голденхарт не отыскался ни на сеновале, ни даже в стойле. Уж не отправился ли он в трактир? «Да нет же, – оборвал сам себя Дракон, – какой трактир? Разве только прогуляться решил». Эмбервинг развернулся к дороге, чтобы выглядеть или, вернее, вынюхать направление, но тут заметил у колодца… одежду менестреля, сваленную ворохом возле ведра с водой.

Дракон тут же метнулся к колодцу, упираясь руками в края и заглядывая вниз. Первой мыслью было, что Голденхарт упал в колодец, но эту мысль он от себя сразу же отогнал: упал-то бы он в одежде, потому что кто станет раздеваться, перед тем как почерпнуть воды из колодца? Мысль о том, что Голденхарт снял одежду и отчего-то разгуливает по двору голышом, тоже была абсурдна. Менестрель мог бы снять рубаху, чтобы умыться над ведром, но чтобы полностью… «Нет, это на Голденхарта и вовсе не похоже», – покачал головой Дракон.

Ворох одежды зашевелился. Эмбервинг насторожился, опустился на одно колено и приподнял шевелящийся рукав. В одежде копошилась маленькая летучая мышка. Увидев, что к ней тянется рука, мышка в ужасе попыталась закрыть голову крыльями. Дракон осторожно взял зверька в ладони и сказал:

– Голденхарт?

Летучая мышка робко выглянула из-под крыльев. Глаза у неё были сапфировые.

Дракону не составило труда понять, что перед ним Голденхарт собственной персоной, но отчего-то превратившийся в летучую мышь. Сам менестрель к этому моменту, после долгой-долгой ночи, проведённой в безуспешных попытках выбраться из плена неизвестно чего (оказавшегося его собственной одеждой), уже осознал, что с ним приключилось что-то неладное. Должно быть, он стал маленьким-маленьким: рука, которая тянулась к нему, была просто огромной! Юноша даже не сразу понял, что это рука Дракона. Помимо того, что он, кажется, уменьшился до невероятных размеров, он начисто лишился голоса и не смог ответить на зов даже мысленно.

– Ох, что же с тобой приключилось? – вздохнул Эмбервинг, вставая и неся летучую мышку в горстях.

Голова у менестреля кружилась, глаза болели. Он снова спрятал голову под крылья и высунулся, только когда Дракон внёс его в башню и положил на стол. Здесь ему стало полегче, он несколько оживился. Эмбервинг поставил напротив летучей мышки зеркало, менестрель глянул в него и обмер. В зеркале отражался взъерошенный зверёк с сапфировыми глазами. «Я превратился в летучую мышь?!» – ужаснулся он, дёргая то одним крылом, то другим. Отражение проделало то же самое.

– Как это получилось, Голденхарт? – спросил Дракон, очень осторожно, одним только кончиком пальца гладя летучую мышку по голове.

Голденхарт беспомощно оглянулся. Сказать он ничего не мог. Как же объяснить Дракону, что произошло? Он, опираясь на крылья, подполз к кубку, из которого вчера пил, пото́м – к кувшину, где не было воды. Дракон следил за ним, но, кажется, не понимал, что мышка пытается ему сказать. Голденхарт собрался с силами и продолжал ползать туда-сюда, иногда со значением поглядывая на Дракона.

– А, – догадался тот, – ты вышел, чтобы напиться колодезной воды, потому что кувшин был пуст?

Голденхарт облегчённо кивнул.

– А пото́м?

Что было потом – Голденхарт и сам не знал, так что изобразил, как мог, недоумение и качнул головой из стороны в сторону. Дракон понял.

– Должно быть, – задумчиво предположил Эмбер, – ты попал под какое-то заклятье. Но кто его наложил?

Дракон первым же делом попытался его снять, ещё когда нёс мышку в башню, но чары не сработали. Требовалось, очевидно, выполнить прежде какое-то условие, но Эмбервинг не чувствовал, чтобы чары были наложены со злым умыслом: чёрной магией это точно не было.

– Ничего, – ласково сказал он вконец расстроенному менестрелю, – я пороюсь в книгах, авось что-нибудь да отыщется.

Он встал и пошёл к лестнице. Голденхарт, который оставаться один боялся – в таком-то обличье! – пополз за ним, пытаясь привлечь внимание Дракона шелестом крыльев, но не удержался и кувыркнулся со стола. Эмбервинг метнулся обратно, подставляя ладони, и летучая мышка упала в них. Оба облегчённо выдохнули.

– Одного тебя оставлять, пожалуй, опасно, – заметил Дракон.

Он попытался посадить Голденхарта на плечо, но тот не мог удержаться и сваливался: этим новым телом управлять он мог с трудом. Эмбервинг, поразмыслив, положил его себе на голову. Летучая мышка вцепилась коготками в волосы. Теперь не свалится!

Был среди книг в библиотеке Дракона и магический гримуар. Интуиция подсказывала ему, что искать нужно именно там. Эмбер сел за стол, положил перед собой книгу и погрузился в чтение. Голденхарт внимательно следил за переворачиваемыми страницами. Эту книгу он как-то прежде не приметил. В гримуаре были гравюры, иллюстрирующие магические тексты: дымящиеся кубки с какими-то зельями, пучки трав, на удивление детально прорисованные птицы и звери. Сами тексты были на человеческом языке, но довольно древнем, так что менестрель понимал их с трудом. У Дракона, кажется, язык затруднений не вызывал: он ведь тогда уже существовал, значит, и язык тех времён знал.

На очередной странице Голденхарт увидел чашу с водой, в которой отражалась луна. Он поспешно выпутал коготки из волос Дракона и кувыркнулся с его головы прямо на книгу. Нос он ушиб пребольно!

– Голденхарт? – испуганно воскликнул Эмбервинг.

Голденхарт заползал кругами по странице, беспрестанно поглядывая на Дракона. Тот осторожно сдвинул летучую мышку со страницы и воззрился на гравюру.

– Ага! – сказал он. – Так вот оно что…

Текст Дракон прочёл вслух. На этой странице рассказывалось о заклинании, которое можно было сотворить лишь в полнолуние. Им часто пользовались колдуны и ведьмы, но, кажется, под силу оно было вообще любому, только нужно было в точности следовать рецепту. А рецепт гласил: «В ночь полнолуния набрать воды в сосуд, поставить его так, чтобы луна отразилась в воде, и отпить из него». «Ну да, – подумалось Голденхарту, – именно так я сделал». Дальше было написано, что отражённый в воде превратится в того, чьё отражение перекроет его собственное. Для этих случаев колдуны держали наготове кошку или птицу. Менестрель сообразил, что, пока он пил, над ним пролетела летучая мышь и – заклятье сработало. Эмбервинг тоже об этом догадался.

– Понятно, – сказал Эмбервинг, – так ты и превратился в летучую мышь. Кто бы мог подумать… Ничего, не волнуйся, – ободряюще сказал он, – сейчас прочитаем, как снять это заклятье. Если его так просто наложить, то и снять легче лёгкого!

Дракон воодушевлённо перевернул страницу гримуара, но… На следующей уже рассказывалось, как правильно собирать колдовские травы во время солнцестояния. Он перелистал всю книгу, но рецепта, как снять это оборотническое заклятье не нашёл.

– Вот так-так, – огорчённо крякнул Эмбервинг.

Летучая мышка съёжилась и опять закрыла голову крыльями, погружаясь в неописуемое отчаяние. Дракон поспешно взял её в ладони и ласково сказал:

– Я обязательно отыщу способ тебя расколдовать, не волнуйся. Есть и другие гримуары.

Чтобы отвлечь Голденхарта, он предложил позавтракать, уже совершенно забыв, что ждал короля эльфов в гости. Нужно было подумать, чем и как кормить летучую мышь, то бишь Голденхарта. Но, когда Дракон спустился вниз, неся мышку в ладонях, то обнаружилось, что эльфы уже тут. Алистер расхаживал по трапезной, то и дело взмахивая руками, будто дирижируя невидимым оркестром. Возле наполовину уже исчезнувшего портала стоял Талиесин.

– А, это вы… – озадаченно проговорил Эмбер.

– Прекрасный, прекрасный день! – певучим голосом объявил Алистер, оборачиваясь и глядя на Дракона. – А где же твой прекрасный спутник? Я собирался предложить перенести трапезу в мои луга. Мы будем любоваться прекрасными, прекрасными цветами в этот прекрасный день!

– С Голденхартом приключилась… небольшая неприятность, – уклончиво ответил Эмбервинг, – так что присоединиться мы к тебе в этот раз не сможем. Перенесём на другой… прекрасный день.

Талиесин, услышав, что с менестрелем случилась какая-то беда, страшно встревожился. Алистер воззрился сначала на Дракона, пото́м на его руки.

– Хм, и как это его угораздило? – удивился эльф. – Какое впечатляющее по силе волшебство.

– Колдовство? – уточнил Дракон.

– Да нет, волшебство, – качнул головой король эльфов, – не вижу ничего дурного ни в способе исполнения, ни в результате. Магия природы, я бы сказал.

– Снять можешь?

– Да проще простого! – беспечно отозвался король эльфов. – Нужно собрать три росы: утреннюю, в которой отражается восходящее солнце, вечернюю, алеющую закатом, и ночную, пестрящую звёздами, – и выкупаться в ней.

– Слышишь, Голденхарт? – обрадовался Дракон.

Летучая мышка явно приободрилась.

Алистер пообещал заглянуть на другой день, чтобы узнать, как всё прошло, выпил – не без удовольствия – предложенный Драконом кубок, воздав цветистую красноречивую хвалу винным запасам хозяина башни, и вернулся к себе, прихватив и Талиесина.

– Его ведь расколдуют? – взволнованно спросил сын у отца.

– Так или иначе, – отмахнулся король эльфов. – Ах, как жаль, что это произошло не с нами! Я бы мог потратить не одну сотню лет, разгадывая секрет этого заклятья!

– Летучие мыши сто лет не живут, – мрачно возразил Талиесин. – Если ты знаешь, как им помочь…

– Понятия не имею, – беззаботно ответил Алистер. – Но обычно штуку с тремя росами проделывают в первую очередь. Если не поможет, вот тогда уже сто́ит призадуматься. Не нам, Талиесин, а им.

– Отец! – укоризненно воскликнул Талиесин. – Как можно быть таким беспечным!

– Я эльф, – кажется, даже несколько оскорбился король эльфов, – а эльфы и должны быть беспечны. Не принимай событий того мира слишком близко к сердцу, иначе можешь переродиться…

– Да уж лучше переродиться, чем валять дурака, когда можешь помочь, – сердито возразил Талиесин.

– Я ведь сказал, что не могу? – приподнял брови Алистер.

Талиесин раздражённо отвернулся.

Короля эльфов, признаться, слова сына задели. Дурака он не валял. По крайней мере, не в этот раз. Про три росы он рассказал со всей серьёзностью, на которую только был способен, но к чему тревожиться, если это волшебство безвредное? Не получится – посмеяться и попробовать что-нибудь другое. К чему сердиться или впадать в отчаяние?

А между тем Голденхарт и Дракон уже были близки к отчаянию. Эмбервинг, как и советовал король эльфов, набрал три росы в большую чашу и окунул в неё летучую мышку. Ничего не произошло. Голденхарт отфыркивался и тряс головой, потому что залилось в уши, но как он был летучей мышью, так и остался.

– Не помогло, – выдохнул Дракон.

Менестрель, которого он тщательно вытер полотенцем и положил на кровать, залез под лежавший на кровати плащ из чешуи дракона и отказался оттуда вылезать, даже чтобы поесть. Дракон приподнял край, заглянул. Летучая мышка лежала, накрыв голову крыльями.

Голденхарт был не просто в отчаянье – в совершенном ужасе. «А что, если мне придётся навсегда остаться в этом обличье? – холодея, думал он. – Теперь даже и словом с Драконом не перемолвиться».

Дракон был мрачнее тучи. Аппетита у него не было, он через силу съел какой-то наспех приготовленный бутерброд и начал крошить в миску хлеб – для менестреля.

Появился Алистер.

– Ну, что? – спросил он с интересом и тут же понял, что ничего не вышло: выглядел Дракон так, словно съел в один присест дюжину незрелых лимонов. – Хм, значит не на росе завязано. Тогда попробуй поцелуй истинной любви, – предложил он.

– Это ещё что? – нахмурился Эмбервинг.

– Как, разве не слышал никогда? О том, как снимают заклятье с заколдованных в лягушек людей? – удивился король эльфов. – Летучая мышь не лягушка, конечно, но принцип тот же. Наверное. Иди попробуй, а я тут подожду. Может, ещё что вспомню.

Эмбервинг смерил эльфа долгим взглядом. Бравурный тон короля Дракону не нравился. Никогда с этими эльфами не поймёшь, серьёзно говорят или шутки шутят, а Алистер в особенности.

Тем не менее Эмбер кивнул и пошёл на чердак к менестрелю. Тот по-прежнему прятался под чешуйчатым плащом и, надо заметить, пребывал в ещё большем унынии. На оклик Дракона он не отозвался. Эмбервинг решительно запустил руку под плащ и вытащил упирающегося Голденхарта на свет. Летучая мышка отчаянно цеплялась коготками за постель и за плащ, но Дракон победил. Он взял её на ладони и поднёс к губам, чтобы поцеловать. Нет, и после поцелуя ничего не изменилось. Сапфировые глазки летучей мыши внимательно глядели на Дракона. Тот нашёл в себе силы улыбнуться и промолвил:

– Соскучился. Принесу тебе поесть. И не спорь.

Голденхарт, однако, догадался, что поцелуй этот был с умыслом, недаром же был менестрелем: о заколдованных принцессах и принцах в балладах пелось немало. «Не вышло», – почти обречённо подумал он и полез обратно под плащ. Дракон в который раз вздохнул.

Алистер, как и говорил, поджидал его внизу. Он спросил, вышло ли, и получил отрицательный ответ. И тут-то бы надо королю эльфов примолкнуть, но эльфийская натура взяла верх. Алистер спросил:

– Если не вышло с поцелуем истинной любви, так, быть может, и любовь не любовь, а одна видимость?

Эмбервинг вспылил. Меньше всего ему сейчас хотелось слушать, как сыплет глупыми шуточками король эльфов. На лице его, однако, оставалось прежнее спокойствие, Алистер ничего не заподозрил, потому и спастись не успел. Дракон вдруг оказался прямо перед ним – в долю секунды – и сжал пальцы на горле короля. Не так, чтобы шею сломать, но чтобы придавить в назидание.

– Ты, Алистер, забавляешься, или мне почудилось? – ровным и оттого ещё более ужасающим голосом спросил Эмбервинг.

Алистер только выкатывал глаза и пытался схватить воздух ртом, но горло ему Дракон пережал так, что и не вздохнуть. Решив, что достаточно, Эмбервинг разжал пальцы. Король эльфов раскашлялся, отпрыгнул от Дракона с небывалой проворностью.

– Уж и пошутить нельзя, – сипло сказал он, растирая горло.

– А я ведь предупреждал, что драконы шутить не любят, – напомнил Эмбер. – Если нечего сказать, так молчи и не лезь не в своё дело. Что такие вертопрахи, как эльфы, могут знать о любви, тем более об истинной! Уйти бы тебе, Алистер, король эльфов, с глаз моих, пока я окончательно не рассерчал.

Алистер не замедлил это исполнить. Вернуться в мир эльфов со сломанным хребтом ему вовсе не хотелось.

Несколько дней прошло в тягостном ожидании неизвестно чего. Дракон всеми силами старался поднять менестрелю настроение.

– Голденхарт, – предложил он, – раз уж у тебя сейчас есть крылья, может, поучишься летать? Когда ещё представится такой случай?

Учиться летать Голденхарт наотрез отказался. Он ещё глубже забился под плащ и спрятал голову под крыльями. Кормить его тоже приходилось едва ли не силой. В общем, пал духом юноша основательно.

Дракон со вздохом лёг на кровать и перебирал в памяти разные заклинания. Увы, ни одно из них не годилось. У каждого вида драконов был собственный арсенал чар, которыми они могли пользоваться, и даже золотой дракон, коим являлся Эмбервинг, выше своей головы прыгнуть не мог. С колдовскими штуками могли справиться только собственно колдуны. Или ведьмы. Эмбервинг даже, грешным делом, подумал, не слетать ли в Тридевятое королевство, чтобы вытряхнуть из Хельги толику ведьминых знаний…

– Постой-ка! – воскликнул он с озарением, подскакивая на кровати. – Так ведь и чародейка из Чернолесья тоже в известном смысле ведьма?

Летучая мышка высунула мордочку из-под плаща, разбуженная воплем Дракона. Тот сиял.

– Голденхарт, – сказал он, наклоняясь к летучей мыши, – ты подожди меня тут. Я слетаю в Чёрный лес. Чародейка непременно должна знать!

Сапфировые глаза мышки вспыхнули надеждой. Менестрель изобразил кивок и полез обратно под плащ.

Дракон помчался в Чёрный лес. Чародейки дома не оказалось, Эмбервинг сел на скамью и стал дожидаться.

Вернулась та через час с большой корзиной, доверху наполненной травами.

– Что-то зачастил ты ко мне, господин дракон, – увидев нежданного гостя, усмехнулась женщина. – Или влюбился?

Дракон шутку не оценил. Довольно с него было на сегодня шуток!

– Дельного совета пришёл спросить, – суховато отозвался он, вставая, чтобы помочь чародейке с корзиной.

Когда чародейка выслушала его, она высоко вскинула брови и воскликнула:

– Это же надо было додуматься – в ночь полнолуния идти пить колодезную воду! Да это всё равно что самому напроситься на заклятье!

– Ладно, ладно, делать-то что? – несколько сварливо прервал её Дракон. – Я уже всё на свете испробовал, ничего не помогает.

– Так уж и всё? – рассмеялась чародейка. – Ну хорошо, хорошо, без шуток. Заклятье силой не снять, это магия самой природы. Нужно переждать полнолуение и проделать всё то же самое: набрать воды из колодца, взглянуть в неё… Тогда и чары рассыплются.

– Только и всего? – недоверчиво спросил Дракон.

Чародейка порылась в своих запасах и вытащила небольшую ладанку, туго набитую какими-то травами.

– Вот, – сказала она, протягивая ладанку Дракону, – пусть наденет и не снимает. Верно, ему несладко придётся от этих трав, да пусть терпит. Они колдовскую силу заклятья значительно ослабят, тогда легче снимется, когда время придёт.

Эмбервинг настороженно понюхал ладанку. Пахло горько, терпко, раздражающе. Была в мешочке, верно, и мята, и полынь, и белладонна, и невесть что ещё. Дракон не удержался и чихнул, даже в ушах зазвенело, и поспешил вернуться в Серую Башню.

Голденхарт выслушал рассказ Дракона внимательно, но по его виду было ясно, что особых надежд на благополучный исход дела он не питает. Ладанку он на себя надеть позволил и тут же расчихался.

– Придётся потерпеть, – жалостливо сказал Эмбервинг. – Ну, не так уж и долго осталось.

На самом деле до нового полнолуния был едва ли не целый месяц. Прошёл он абы как. Менестрель всё больше отсиживался под плащом, потому что дневной свет причинял ему боль, как и всякой летучей мыши, а ночью он вообще высовываться не решался, боясь и лунного. Дракон старался вести себя как ни в чём не бывало, заводил разговоры о каких-то пустяках и непременно желал юноше доброго здоровья, когда тот чихал. А тот чихал постоянно. Самому́ Голденхарту уже даже начало казаться, что он вычихал из себя все мысли: голова была неимоверно пустой. Или он превращался в летучую мышь окончательно, не только внешне? Это пугало.

Наконец наступила ночь полнолуния. Эмбервинг вынес летучую мышку на улицу. Менестрель с опаской взглянул на круглую огромную луну и опять прикрыл голову крыльями. Дракон набрал воды из колодца, взял Голденхарта в руки и поднёс к ведру. Луна колыхалась в отражении. И они стали ждать, когда чары развеются. Ждали, ждали, ждали, ждали, ждали, да так и не дождались.

«Конец!» – обречённо подумал Голденхарт. Дракон никак не мог найти подходящих слов утешения. Он и сам был исполнен безграничного отчаянья. Если уж и знающая чародейка помочь не смогла…

– Пойдём спать, – выдавил наконец Дракон. – Завтра я непременно что-нибудь придумаю, вот увидишь.

Крылья летучей мышки поникли, свисали из ладоней Дракона, как увядшие в полуденный зной листочки. Эмбервинг отнёс безутешного Голденхарта на чердак, положил на кровать. Тот уже собирался, по обыкновению, полезть под плащ, но опять расчихался и кубарем покатился с кровати. Дракон его подхватить не успел и очень встревожился, что тот расшибся. Летучая мышка откатилась едва ли не до стены, чихнула особенно громко и… превратилась в менестреля. Эмбер вскрикнул и, не обращая внимания на наготу юноши, подхватил его и прижал к себе крепко-накрепко.

– Как же ты меня напугал! – выдохнул Дракон с облегчением.

Голденхарт поначалу ничего не соображал. Вид у него был потерянный, ошеломлённый. Пото́м до него дошло, что он опять стал человеком. Юноша надрывно выдохнул и крепко обхватил Дракона в ответ.

– Эмбер… – всхлипнул он, – как же тяжко было! Эмбер! Эмбер…

Опомнившись немного, Голденхарт пожелал одеться: сквозняки недвусмысленно пощипывали за бока. Дракон подождал, пото́м взял менестреля за руку и надел ему на палец кольцо с сапфиром.

Голденхарт вздохнул, погладив палец с кольцом и улыбнулся.

– А знаешь, – сказал он, – зря я не стал учиться летать. В другой раз непременно попробую.

– Да тьфу-тьфу-тьфу, чтобы ещё что-нибудь приключилось! – воскликнул Дракон. И даже постучал по деревянному подоконнику, чтобы уж наверняка.

========== 32. Дракон короля Алистера. Сватовство василиска ==========

– То есть как это ты не собираешься снимать с меня чары? – опешил Хёггель.

Король эльфов смотрел на него без улыбки, и его красивое лицо было непривычно строго.

– А вот так, – сказал Алистер, – оба заклятья останутся ровно столько, сколько я сочту нужным. Быть может, вообще навсегда.

К скулам дракона начала подбираться краска негодования. Он сжал кулаки, его глаза разгорелись малахитовыми огнями.

– Мало того, что ты запечатал мой рот… Ещё и глаза! Ты ведь сказал, что это только чтобы попасть в Драконье городище? Ты меня обманул! – гневно воскликнул Хёггель.

– Эльфы – обманщики, – спокойно напомнил Алистер. – Это в нашей природе – обманывать. Поверь, для тебя же стараюсь. А если ты снова выйдешь из себя?

– Запечатать мой рот, чтобы я не смог дышать огнём, – это я понимаю, – согласился дракон. – Но глаза? Я ни единой причины не вижу запечатывать и моё зрение, Алистер. Что, у меня есть какая-то невероятная способность исторгать молнии взглядом или что-то в этом роде? – хохотнул он и осёкся, потому что король эльфов хоть и продолжал смотреть спокойно, но невольно вздрогнул при этих словах. – Да быть не может! Я Драконью книгу наизусть знаю: никаких таких способностей у гранитных драконов нет.

Алистер досадливо прикусил кончик пальца:

– Хёггель, ну почему обязательно нужно выведывать то, что было бы лучше забыть и не вспоминать?

– Потому что я дракон, – едва ли не свирепо ответил Хёггель, – и я драконьим нутром чую, что ты что-то от меня скрываешь!

– Для твоего же блага, – сделал ещё одну попытку король эльфов.

Хёггель смотрел на него несговорчиво. Алистер тяжело вздохнул:

– Ну хорошо. Я не снимаю с тебя чары, потому что ты не гранитный дракон, а василиск.

Глаза Хёггеля округлились. Он недоверчиво засмеялся:

– Что? Василиск? Я – василиск? Я – мерзкая злая тварь, способная убивать одним только взглядом?

– Хёггель…

Хёггель фыркнул:

– Глупости! Дед-дракон ведь мне рассказывал…

Взгляд его дрогнул и замер, зрачки стали необыкновенно узкими. На оклик Алистера дракон не отреагировал. В его голове вдруг зазвучали голосом деда-дракона воспоминания: «Василиск – необыкновенно опасное существо, Хёггель. Его страшатся даже драконы. С ним лучше не встречаться взглядом. Люди убивают его без промедлений. Других уже и не осталось на белом свете. Поэтому, Хёггель, запомни хорошенько мои слова. Никогда, никогда, никогда, никогда…»

– …никогда не говори, что ты василиск, – безжизненным голосом проговорил Хёггель.

Он покачнулся и закрыл лицо руками.

– Хёггель? – встревожился король эльфов, беря воспитанника за плечо.

Хёггель всё ещё был во власти воспоминаний. И как это он умудрился забыть? «Я наложу на тебя чары, – сказал дед-дракон тогда, – чтобы никто никогда не догадался о твоей истинной личине». Заклятье, должно быть, действовало, пока дед-дракон был жив, и ослабло с его смертью. А он, оставшийся один, перепуганный, голодный, беспомощный, начисто позабыл, что когда-то был превращён из василиска в гранитного дракона, и только лишь в мире эльфов, где волшебство особенно сильно, дедовские чары развеялись окончательно, превратив его обратно в чудовище. Он потому и не почувствовал чёрной магии в том лесу, что сам был тёмным существом.