Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 54 страниц)

– Что поделать! Но уж лучше с крысами в подземелье, чем с этим ведьмачьим отродьем в замке!

– О чём это ты? – насторожился Голденхарт.

– Да невеста твоя, Хельга! – с ненавистью сказал Рэдвальд и презрительно сплюнул в угол. – Охмурила всех в замке, они на неё не надышатся. Король, отец твой, тоже… А неужто никто не видит её породы?

– А ты видишь, получается? – поинтересовался менестрель.

– Да тут и слепой увидел бы! Натащила в замок всякую пакость: Вигласта этого, чернокнижника, придворным чародеем сделала, когда наш загнулся. А по мне так она нашего и уходила! – кипятясь, рассказывал Рэдвальд. – А чёрные рыцари? Королевская гвардия – одно название, они только принцессу и слушаются. А под латами – ничего нет, пустое место! Сам видел: наткнулся рыцарь на стену, шлем свалился, а головы-то и нет!

– Хм, – недоверчиво произнёс менестрель.

– Да и это побоку, главное-то проглядели! – понижая голос, сказал Рэдвальд. – Какая была, такой и осталась, а ведь десять с лишним лет минуло с тех пор, как ты с венчания сбежал, Голденхарт. Как есть ведьмачья порода! Женят тебя на ней, Голденхарт, и придёт конец всему Тридевятому королевству!

– Не женят, – хмуро возразил Голденхарт. – Взгляни на меня повнимательней. Я, может, и сам теперь… Вот только до Тридевятого королевства мне никакого дела нет, хоть в тартарары пусть провалится. Скажи лучше: ключ от темницы достать сможешь?

– Куда там, – покачал головой Рэдвальд, – рыцари его Хельге отнесли. Нипочём не достать.

– Хм, что ж… Тогда, как начнётся, ты, Рэдвальд, спрячься поглубже в подземелье, – посоветовал менестрель.

– Что начнётся? – не понял тот.

– Дракон уже близко… – пробормотал юноша себе под нос, трогая грудь.

Тут на лестнице послышались шаги, и в темницу спустилась принцесса Хельга. Она несла поднос с золотым кубком. На Рэдвальда она глянула вполглаза, тот весь скукожился, поклонился и поспешил уйти.

Голденхарт сощурил глаза и взглянул на принцессу внимательнее, чем в их первую встречу. Нечеловеческую природу она умело прятала, надо признать: так с первого взгляда и не поймёшь, что ведьма. Но что-то тёмное и скверное словно бы окутывало всё её существо. Глазами не увидишь, а эльфийский камень почувствовал.

– Принц Голденхарт, – сладким голосом сказала Хельга, приседая в реверансе, – хоть и при столь печальных обстоятельствах, но я всё же рада тебя приветствовать.

– Ничего хорошего из этого не выйдет, – угрюмо возразил менестрель. – Я не женюсь на тебе, даже если мне голову снять пригрозят.

– Как знать, может, и передумаешь, – ещё слаще возразила принцесса. – Но я на тебя не в обиде. Король-отец меня ласково принял, я ему вместо дочери…

– Дочери ли? – уточнил Голденхарт.

Улыбка Хельги стала прямо-таки приторной. Она подвинула к решётке поднос:

– Выпей. С дороги горло, должно быть, пересохло. Магические путешествия много сил отнимают. Удивляюсь, как ты ещё на ногах держишься!

Менестрель сообразил, что от чужих чар ему ничего не сделалось – ровным счётом ничего! – но решил притвориться, что устал, и взял с подноса кубок. Он поднёс питьё к губам и тут заметил, что стоящий на лестнице Рэдвальд отчаянно мотает головой: не пей, мол! Голденхарт всё-таки выпил, краем глаза поглядывая на принцессу. У той на лице секундной вспышкой промелькнуло дикое торжество, исказившее её хорошенькие черты.

– Ну, – сказала принцесса, – а теперь, принц Голденхарт, мы пойдём к твоему отцу и скажем, что ты на мне охотно женишься.

– С какой стати? – удивился менестрель, возвращая ей кубок. – Или ты меня в первый раз плохо расслышала? Так я повторю: жениться на тебе или оставаться в Тридевятом королевстве я не намерен. Скоро прилетит Эмбер…

Принцессу Хельгу затрясло. Она перестала притворяться, злоба проступила через каждую чёрточку на её лице, превращая его в физиономию отвратительной мегеры. Принцесса трахнула кубок об пол и буквально завопила:

– Почему не подействовало приворотное зелье?!

– Ах, вон оно что… – протянул менестрель и невольно дотронулся до груди. Кажется, эльфийское волшебство не давало никакому другому причинить ему вред.

– Ничего, сварю зелье покрепче, – прошипела принцесса.

– Послушай-ка меня, принцесса Хельга, – сказал Голденхарт, – ты это брось. Зелья твои на меня не подействуют. Колдовство тоже.

– Это мы ещё посмотрим, – злобно сказала Хельга, маршируя к лестнице (Рэдвальд благоразумно убрался, прежде чем она его заметила). – Не позже, чем к концу недели, обвенчаемся!

Голденхарт проводил её спокойным взглядом, сел на ложе и крепко прижал руку к груди. За время этого происшествия, кажется, Дракон стал ближе ещё на десять миль.

Принцесса Хельга вернулась в тронный зал. Вилгаст суетливо раскланялся, завертелся перед ней волчком. Она отвесила ему тяжёлую оплеуху:

– Не подействовало твоё зелье, олух! Так и знала, что придётся самой руки марать.

– Но ведь это было такое хорошее зелье? – изумился Вилгаст.

– Должно быть, на принца наложены какие-то защитные чары, – с неудовольствием предположила Хельга. – Сначала придётся с ними разделаться, а пото́м уже привораживать.

В этот момент с площадки, на которой король выступал перед подданными во время торжеств, послышался голос короля-отца. Он звал Хельгу. Принцесса досадливо сморщила лицо, тут же натянула на него сладкую маску и пошла на зов, хорошенько пнув Вилгаста на прощанье. Чернокнижник потащился следом, скрипя по камням концом своего посоха.

– Вы меня звали, ваше величество? – Голос принцессы журчал ручейком.

Король-отец сидел на каменном троне, позади стояли чёрные рыцари.

– Что Голденхарт? – спросил король-отец.

Хельга с трудом справилась с раздражением и ответила как можно беззаботнее:

– Нужно снять чары. Колдун, у которого жил принц зачаровал его. Вы ведь слышали, какую околесицу принц несёт? Будто бы за ним прилетит дракон. Дракон, вы слышали?

Король-отец скрипуче засмеялся:

– Дракон! Как будто мы не знаем, что драконов не существует! Верно, придворный чародей?

Вилгаст угодливо захихикал:

– Разумеется, ваше величество, нет никаких драконов. Это сказки.

В это время на площадку дохнуло ветром, разлетелись в стороны валяющиеся по углам прошлогодние листья, все трое невольно заслонили лицо руками. Сквозняки тут были делом обычным, но этот оказался настолько мощным и продолжительным, что впору удивиться.

Это был не сквозняк. Это была волна от крыльев Дракона, который подлетал к замку, заходя снизу. Следом за волной воздуха на площадку хлынуло янтарное сияние, похожее на всполохи пожаров, и в воздухе возник огромный силуэт дракона, окружённого клубами дыма. Дракон завис в воздухе, пригвождая присутствующих тяжёлым, страшным взглядом.

Король-отец выронил скипетр и широко раскрыл рот, как рыба, вытащенная из воды. Хельга обомлела и начала извиваться, как змея, – лезла наружу её истинная личина ведьмы, вспугнутая истинным волшебством. Чёрные рыцари не шелохнулись.

– Как смели вы, жалкие людишки, – раскатился в воздухе громогласный глас Дракона, – посягнуть на мою собственность? Я пришёл забрать то, что мне принадлежит.

– Стреляйте в него! – взвизгнула из-за трона принцесса.

Вилгаст опомнился, ударил об пол посохом. Рыцари тут же шевельнулись, натянули луки и выпустили стрелы в сторону Дракона. Чернокнижник махнул вдогонку посохом, стрелы объяло чёрное пламя. Эмбервинг дохнул огнём, стрелы посыпались вниз угольками, не достигнув цели. Но одна всё-таки долетела и вонзилась Дракону в правое плечо. Чёрное пламя тут же въелось в янтарное сияние, расползлось уродливой кляксой по золотой чешуе и поползло змеей вверх, по шее и боковой стороне морды Дракона, подбираясь к глазам. Правый глаз Дракона стал чёрным и мёртвым.

– Ага! – ликовал чернокнижник, приплясывая и то и дело оглядываясь на свою хозяйку. – Как тебе чёрная магия?

Эмбервинг развоплотился, шагнул на каменную площадку уже в человеческом обличье. Вытаскивать стрелу у него не было времени, он просто махнул ладонью, обломив её.

– Использовать против меня магию, смертный? – с усмешкой спросил он, хватая Вилгаста за горло и приподнимая его в воздух. – Я и есть магия.

Он чуть напряг волю, чернота с его лица пропала, скатываясь обратно к обломку стрелы, зато драконьи черты проступили отчётливее. Чернокнижник хрипел, дрыгал ногами, но Эмбер не отпускал. Пальцы его сжались сильнее, шея Вилгаста хрустнула и сломалась. Дракон отшвырнул бездыханное тело, обвёл взглядом площадку, размышляя, не сто́ит ли дохнуть огнём и сжечь всех присутствующих. А в первую очередь, принцессу: от неё смердело чёрным колдовством, которое Дракону было противно. Короля, может, тоже стоило убить: как хороша его корона, ей самое место в драконьей сокровищнице. Рыцари… в них он не чувствовал жизни, скорее всего, марионетки. Выжечь всё это осиное гнездо разом! Он уже приоткрыл рот, но тут опомнился: Голденхарт! На какой-то момент он забыл, зачем сюда явился, настолько сильна была сейчас драконья жажда разрушения. «Что это я?» – тут же рассердился на себя Эмбервинг.

Он отшвырнул ногой мешавший пройти труп, отыскал взглядом дверной проём и пошёл в замок, не обращая более внимания ни на хрипящего в ужасе короля, ни на скорчившуюся за троном принцессу-ведьмачку. Чутьё снова обострилось, и он безошибочно знал, куда ему идти, чтобы отыскать похищенное сокровище.

Нужную лестницу Эмбервинг нашёл сразу же. Он быстро сбежал по ней в подземелье, разметав по дороге встретившихся ему стражников, завертел головой, принюхиваясь.

– Эмбер! – радостно воскликнул Голденхарт из своей темницы.

Дракон быстро подошёл к решётке, взялся за неё и одним махом выдернул. Раздался гул, по стенам пошли трещины. Он швырнул решётку в сторону, протянул руки юноше, и тот оказался в его объятьях. Эльфийский камень успокоился, наполнил всё его существо умиротворением. Драконий зуд тоже пропал.

– Ты пришёл за мной, – едва сдерживая слёзы, пробормотал менестрель.

Дракон только хмыкнул и, примерившись, подхватил Голденхарта на руки, чтобы вынести его из подземелья, которое уже начало рушиться. Юноша заметил обломок стрелы, охнул:

– Ты ранен?!

– Пустяки, – поморщился Дракон. Для него это было всё равно что занозу в палец загнать.

Он вынес менестреля из замка, приостановился на площадке, одарив короля-отца и принцессу прежним страшным взглядом и сказал, чётко разделяя слова:

– Слушайте же, смертные! Если кто-нибудь хоть когда-нибудь снова посмеет хотя бы даже взглянуть на Голденхарта, я вернусь. Прилечу и сожгу этот замок дотла, разрушу до основания, пожру всех его обитателей. Если его отстроят, то я прилечу снова и снова его сожгу. И так будет продолжаться, пока из человеческой памяти не сотрётся даже мимолётное упоминание о том, что было некогда Тридевятое королевство. Запомните это, смертные: никому не дозволено шутить с драконом, тем паче его обворовывать.

Сказав это, Эмбервинг шагнул с края площадки вниз, тут же взмыл уже драконом и улетел, унося Голденхарта.

Король-отец ещё нескоро опомнился, у него едва не отнялся язык. Хельга кое-как поднялась, злобно посмотрела улетающему Дракону вслед, но возразить даже мысленно не осмелилась: древнее волшебство было в тысячу раз сильнее. Принцесса посмотрела на полумёртвого от страха старика и хмыкнула. Трон Тридевятого королевства можно было получить и без наследного принца.

Эмбервинг отлетел не так уж и далеко. Едкая боль в раненом плече мешала махать крыльями как следует, он летел зигзагами, то и дело заваливаясь набок.

– Голденхарт, – мысленно сказал Дракон менестрелю, – держись.

Он упал вниз, в лес, на полпути к земле превращаясь в человека и поворачиваясь так, чтобы упасть спиной и тем самым оградить юношу от последствий удара. Еловые лапы смягчили падение, Эмбер грохнулся навзничь на мох, крепко прижимая к себе Голденхарта.

– Эмбер? – разволновался тот.

Эмбервинг поморщился, разжал руки, позволяя юноше слезть с него, и ухватился за раненое плечо. По нему опять начала расползаться чернота и добралась уже почти до самого лица.

– А, скверная же штука – чёрная магия, – сквозь зубы ругнулся Дракон.

Чтобы избавиться от чужих чар, нужно было прежде выдернуть стрелу. Он поковырял рану пальцами, но самому выдернуть не получилось. Тогда он обратился за помощью к Голденхарту. Тот испуганно воскликнул:

– Тебе будет больно!

– Выдерни стрелу, – повторил Дракон, – иначе я не смогу залечить рану.

Менестрель шмыгнул носом, собрался с духом и попытки с третьей выдернул стрелу из плеча Дракона. Тот не издал ни звука, но заметно побледнел. Из раны хлынула чёрная кровь. Голденхарт попытался было зажать рану, но Эмбер отвёл его руки и позволил крови течь. Нужно было дождаться, когда кровь очистится от скверны, пото́м уже накладывать чары. Вскоре кровь просветлела, тогда Дракон прижал ненадолго к ране ладонь, а когда отвёл – остался лишь беловатый шрам, рана исчезла. Сил у него это отняло порядочно, так что он рассудил:

– Отдохнём немного, а пото́м уже в путь отправимся.

Только сейчас Дракон осознал, как измотан: ведь он пролетел полсвета всего за несколько часов, подгоняемый яростью! В другой раз добирался бы неделю. Да и обратный путь, видимо, будет неблизкий, с прежней скоростью не получится лететь, да и нельзя: менестрель не выдержит.

Обратный путь занял у них три недели, и Дракон пото́м ещё несколько месяцев недужил, почти не выходя из башни. В драконьем обличье он зарылся в золото своей сокровищницы и отсыпался, восстанавливая силы после изнурительного полёта и после ранения. Но пото́м драконья натура взяла своё, силы вернулись, и Эмбервинг выздоровел.

Жизнь в башне потекла своим чередом, и никто более не осмеливался оспорить у Дракона его сокровище.

Что же до короля Айрена, то, вернувшись домой, он узнал, что у него родилась шестая дочка! Король сокрушённо покачал головой и решил: в следующий раз будет просить, чтобы Флёргана родила ему ещё одну дочь, и уж тогда вздорная королева – ему наперекор! – непременно родит наследника.

========== 14. Беглый принц Тридевятого королевства ==========

Кудреватый юноша весело прыгал через ступеньки дворцовой лестницы, иронично кланялся встреченным придворным и крутил головой, заглядывая пытливым взором в потаённые уголки коридоров, известные только ему самому и тому, кого он искал. Паж Рэдвальд искал «потерявшегося» принца Голденхарта, друга детства.

– Немедленно его отыщи! – приказал пажу король-отец, обнаруживший, что младший сын манкировал высочайшее повеление и на обед в королевскую трапезную не явился. – Мы желаем сообщить ему важную новость.

Паж поклонился, обронив, впрочем, что поиски могут занять порядочно времени, поскольку он даже не представляет, где принц может быть. Кронпринц Айрен при этих словах фыркнул себе под нос. Ну конечно, не имеет не малейшего представления! Младший брат и этот паж были, невзирая на придворный этикет, закадычными друзьями с самого детства, ещё с тех времён, когда Рэдвальд был мальчиком для битья, и весьма сомнительно, чтобы один не знал, где другой.

– А не следует ли поискать принца в королевском саду? – предложил кронпринц пажу напоследок и улыбнулся со значением.

Паж ничуть не смутился, раскланялся вторично, как паяц на ниточках, – ни капельки уважения в этом поклоне не было! Разумеется, Рэдвальд знал, что ни в каком королевском саду принца Голденхарта и быть не может: сад кишел расфуфыренными придворными, а любивший уединение принц вряд ли избрал бы своим убежищем место прогулок столь пустой, кичливой компании.

– Мой сын – это сплошная головная боль! – пожаловался сам себе король-отец, когда паж отправился восвояси.

Голденхарт не проявлял никакого интереса к делам королевства, ссылаясь на то, что он всего лишь младший принц (наследником был Айрен, старший сын короля), и прилюдно объявил, что хочет стать менестрелем. Он всюду таскал с собой золотую лютню, которую отыскал в сокровищнице, пытался сочинять баллады и петь их. Бесспорно, талант у него на самом деле был, но не пристало королевскому сыну заниматься балаганными делами! Король-отец категорически запретил сыну даже думать о подобном, но, разумеется, Голденхарт его наказам не внял. Тогда король-отец распорядился отнять у сына лютню, но тот – не без помощи верного Рэдвальда – так её запрятал, что замок перевернули вверх дном на три раза, а лютню так и не нашли. Король-отец пробовал и запирать сына в королевской опочивальне под присмотром строгих наставников, которые должны были вдалбливать в голову принца королевские уставы и эдикты, предварительно отобрав у юноши перья и пергамент, чтобы он не измарал их своими стишками, но кто мог запретить Голденхарту сочинять баллады мысленно?

При каждой встрече отец с сыном ссорились. Однажды, когда принц Голденхарт в очередной раз парировал умозаключения отца, что Талиесин, известный менестрель, стал королём и был в чести даже у эльфов, но это не мешало ему оставаться менестрелем, король-отец вспылил:

– Вот когда у тебя будет лютня этого твоего Талиесина, тогда и будешь волен делать что хочешь, а пока изволь слушаться!

Красивое лицо принца залила краска.

– Тогда я разыщу и принесу тебе лютню Талиесина, – объявил он отцу.

Король-отец хмыкнул и ехидно пообещал, что тогда отпустит принца на все четыре стороны, хоть с бродячими артистами. Талиесина считали всего лишь всего лишь выдумкой бардов, а стало быть, и лютни такой не существовало. К тому же Голденхарту было запрещено покидать замок, так что на поиски он никак не мог отправиться.

Плохо же король-отец знал своего сына!

Как раз тогда, когда его ожидали в королевской трапезной, принц Голденхарт, забравшись на чердак отдалённой башни королевского за́мка, планировал побег. Он уже припас сухарей на дорогу, стащил из сокровищницы кошель с золотыми монетами, раздобыл походное платье и теперь выжидал удобного момента, чтобы покинуть королевство навсегда.

Была ранняя осень, и принц полагал, что побег устроит во время Праздника урожая. В этот день в за́мке всегда было людно: приезжали и торговцы, и челобитчики, и дальние родственники, о существовании которых до того момента вообще никто не знал, – в общем, самый подходящий момент, чтобы затеряться в толпе и беспрепятственно покинуть за́мок. Оставалось подождать всего три дня.

– Голденхарт? Так и знал, друг мой, что ты тут! – обрадовался паж, заглянув на чердак.

Бесцеремонный оклик вырвал принца из размышлений, юноша вздрогнул слегка, повёл сапфировыми глазами по сторонам и проронил:

– А, это ты, Рэдвальд…

– Отец тебя зовёт, – корча рожицы, доложил паж, – говорит, что должен сообщить тебе что-то важное.

Голденхарт состроил страдальческое лицо, запихнул мешок обратно под лавку и поднялся:

– Важное, ну конечно. Отчитает за что-нибудь – как всегда.

– А есть за что? – с интересом спросил паж.

Голденхарт задумался. В последнее время он избегал попадаться отцу на глаза, а время проводил на кухне, где появились не так давно две хорошенькие кухарочки, которые совсем были не прочь угодить красавчику-принцу по первому его требованию. Разве только отец прознал об этих похождениях, обычно заканчивающихся в стоге сена на королевской конюшне, а больше вроде бы и не за что… Принц ухмыльнулся и пожал плечами:

– Да нет, пустяки сплошные, не стоящие даже упоминания.

Он спустился с чердака и неохотно отправился в королевскую трапезную. Обедать Голденхарт предпочитал в одиночестве, где-нибудь в саду: прилечь на мягкую травку под яблоневое дерево и нюхать кусок свежего, ещё тёплого хлеба, украденного на кухне у делающего вид, что этого не замечает, главного повара, а пото́м полить его мёдом или вареньем, которое стащил из кладовки, и с удовольствием есть, пачкая пальцы и украдкой слизывая с них сладкие капли… а не сидеть за длинным столом в трапезной и скучать, выполняя чопорные обеденные ритуалы, начиная с подвязывания салфетки и погружения рук в полоскательницу и заканчивая непременной отрыжкой в конце обеда – как знак уважения к мастерству повара. И после всего этого они говорят, что облизывать пальцы – неприлично!

На этот раз ему повезло: трапеза уже закончилась. Король-отец сидел не за столом, а на маленьком троне у окна, и придворный цирюльник вычесывал у него из бороды застрявшие крошки. Голденхарт поморщился: бород он терпеть не мог, – и решил для себя, что ни усов, ни бороды ни за что отращивать не станет!

– А, явился наконец, – сказал король-отец довольно миролюбиво.

Голденхарт насторожился. Обычно, если отец заговаривал с ним подобным тоном, ни к чему хорошему это не приводило. В прошлый раз, к примеру, после подобного послеобеденного разговора король-отец запер сына в комнате и заставил вызубрить наизусть генеалогическое древо семьи. Стало быть, королю-отцу опять что-то нужно было от сына.

Кронпринц Айрен стоял возле отца, и по физиономии брата Голденхарт понял, что его ждёт что-то чрезвычайное, доселе неслыханное и, должно быть, препротивное.

С братом они не то чтобы не ладили, но и близки не были: у них были разные матери, Айрен был рождён от королевы, а Голденхарт – от её фрейлины. В те времена женщины родами умирали часто, едва ли не каждая первая, но мать Айрена продержалась как раз до того момента, когда пришло время родиться Голденхарту. Поговаривали, что её хватил удар от ревности. Ну, а мать Голденхарта умерла уже родами, и его сразу отдали кормилице. Верно, именно её и следовало благодарить за то, что голова принца была забита всякой ерундой: кормилица знала немало сказок, могла складывать баллады и, поговаривали, вообще была немножко колдуньей и умела наговаривать и заговаривать недуги, потому-то принц Голденхарт в детстве и не болел не разу. Сплетни, конечно.

Голденхарт изобразил сыновний поклон и хмуро ждал, когда король-отец скажет, зачем позвал его.

Король-отец начал издалека. Он помянул добрым словом короля-предка, день памятования которого приходился как раз на Праздник урожая и в честь которого назвали собственно Голденхарта, пересказал всем известное и давно набившее оскомину предание о его доблестном походе в Восточное королевство, откуда он привёз в Тридевятое королеву-прародительницу Эленгарден. Он помянул, правда, уже недобрым словом короля-прадеда Айрена Третьего, в честь которого был назван кронпринц и который был сумасброден настолько, чтобы посадить на трон вместо старшего сына младшую дочь, Эленгарден, названную в честь, соответственно, королевы-прародительницы…

Голденхарт перестал слушать. Это была довольно занудная история, навевавшая дремоту, и он слышал её уже раз триста за всю свою недолгую жизнь. Он зевнул и уставился в окно сквозным взглядом. Там ещё держалась на ветках листва, стремительно меняющая цвет с зелёного на жёлтую или красную, в зависимости от сорта деревьев, ещё чирикали какие-то птички… Король-отец громко кашлянул. Принц неохотно перевёл на него взгляд и попытался вслушаться.

– Голова в облаках, – строго сказал король-отец, – пора тебе уже повзрослеть, Голденхарт. И мы решили принять меры.

– Какие ещё меры? – с подозрением спросил принц. Нет, ничего хорошего этот разговор не предвещал, он не ошибся!

– Пора тебе жениться, вот какие, – ответил король-отец. – Твоя свадьба через три дня. Невеста вот-вот приедет в замок.

Голденхарт вытаращил на отца глаза:

– Что-о? Какая свадьба? Я впервые в жизни слышу, что у меня есть невеста.

– Я давным-давно пообещал моему другу, королю Варгоду, что женю моего сына на его дочери.

– Почему бы тогда кронпринца не женить? – нервно предложил Голденхарт.

Айрен расцвёл и пояснил:

– Потому что я отправляюсь в Крестовый поход.

Жениться кронпринцу, разумеется, не хотелось, так что он использовал поход как оправдание.

– К тому же, – продолжал король-отец, – кронпринц должен наследовать мой трон, а Варгод хочет, чтобы супруг его дочери наследовал трон Южного королевства. Так что после свадьбы вы отправитесь…

– Я не собираюсь жениться на какой-то там принцессе, которую и в глаза не видел, – отрезал принц.

– Женишься, ещё как женишься, – возразил король-отец с угрозой в голосе. – Довольно с меня твоего сумасбродства! Позор королевского рода, а не принц. Когда женишься, забудешь о глупостях. Уж я отпишу Варгоду, чтобы он тебя в ежовых рукавицах держал!

Голденхарт сузил глаза, но на этот раз ничего не ответил. Король-отец махнул рукой – аудиенция, мол, окончена – и повернулся к Айрену, чтобы обсудить с ним детали будущего Крестового похода.

Принц покинул трапезную, клокоча от гнева. Последняя капля переполнила чашу, и он твёрдо решил, что сбежит сегодня же, не дожидаясь Праздника урожая: король-отец может приказать стражам запереть сына в опочивальне или в темнице, а может и устроить свадьбу сразу по приезду невесты, не дожидаясь праздника. Нет, бежать нужно немедленно!

Верный Рэдвальд дожидался принца за дверями трапезной и, думается, подслушивал, поскольку лишних вопросов другу задавать не стал, спросил только:

– И что будешь делать?

– Хм, – тряхнул золотыми кудрями Голденхарт, – если ему надо, пусть сам женится. Ты подумай, а? Да он просто мечтает сплавить меня этому Варгоду, вот и выдумал какое-то мхом покрытое обещание поженить детей, когда придёт срок.

– А может, она хорошенькая? – мечтательно предположил паж. – Принцессы ведь бывают хорошенькими.

– А бывают и нет, – мрачно возразил Голденхарт. – В любом случае сдалась мне эта невеста! Сегодня же сбегу из за́мка. Торговцы уже начинают прибывать, в такой толпе стражники меня не заметят.

– И куда пойдёшь? – с тревогой спросил Рэдвальд. За друга он переживал больше, чем за себя. Ему хотелось, чтобы Голденхарт наконец-то обрёл свободу, о которой мечтал, но паж боялся, что принц не выдюжит испытаний, которые непременно подстерегут его в пути. Ведь Голденхарт не знал другой жизни, кроме как за высокими стенами за́мка.

– Куда-нибудь, – пространно ответил принц.

Отчасти он не был уверен, отчасти не хотел рассказывать Рэдвальду, но собирался он идти в восточные королевства, о которых ему в детстве пела кормилица: там были зачарованные страны, там жили сказочные существа, драконы и эльфы, там пели красивые песни. Голденхарт понимал, конечно, что бо́льшая часть сказок – именно сказки, особенно что касается эльфов и драконов: первых вообще не существует, все это знали, а о вторых уже тысячу с лишним лет никто не слышал, – но хотелось хотя бы своими глазами увидеть те места, о которых так тепло, едва ли не со слезами вспоминала кормилица. Да и вообще увидеть хоть что-нибудь, кроме крепостной стены, которая окружала за́мок. Кронпринцу Айрену везло: он хотя бы иногда выезжал в крестовые походы, – а младший принц безвылазно торчал в за́мке и чах со скуки.

– Если меня выдашь, голову тебе оторву, – пообещал принц на полном серьёзе пажу.

Рэдвальд подцепил передний зуб пальцем:

– Я могила, зуб даю. Когда уйдёшь, я запрусь в твоей спальне и потяну время, чтобы никто не догадался, что тебя нет в за́мке. Я ведь хорошо умею твоему голосу подражать, помнишь?

– Повесят, – предупредил принц.

Паж только ухмыльнулся, уверенный, что сумеет выкрутиться. А на случай можно и в окошко сигануть.

Голденхарт действовал осторожно. Весь день он шатался по за́мку, то и дело попадаясь придворным на глаза, к вечеру изобразил мигрень и добился разрешения от придворного лекаря провести все праздники в опочивальне. Король-отец даже обрадовался и приказал приставить к дверям спальни принца стражу, чтобы те отконвоировали его венчаться, когда приедет принцесса-невеста. Но пока распоряжение короля-отца выполнялось, принц Голденхарт уже успел поменяться с пажом местами и сбежал на чердак, чтобы переодеться в дорожное платье. В плаще с надвинутым на глаза капюшоном он стал совершенно неузнаваем и свободно выбрался из за́мка, затесавшись в толпу.

Когда принц пробирался через сновавших туда-сюда торговцев по мосту, мимо проехала карета, запряжённая четвёркой вороных лошадей. Краем глаза он заметил в окошечке лицо девушки. Это приехала принцесса-невеста. Она показалась принцу надменной, больше он ничего не успел заметить, да его это и не интересовало. Свободен!

Принцесса-невеста въехала в за́мок, её встретили пышно и торжественно, но, к удивлению придворных, сопровождение было весьма странное: с нею приехала толстая уродливая старуха-фрейлина, лошадьми правил какой-то подозрительного вида чародей в мешковатой хламиде. Король Варгод не приехал, как выяснилось: его свалил приступ подагры.

Король-отец встретил будущую невестку ласково. Девушка была красивая, даже очень. «Грех Голденхарту жаловаться, – подумал он. – Увидит её и забудет свои глупости!»

– Принцесса Хельга, – представилась принцесса-невеста.

Король-отец несколько озадачился: разве дочку Варгода звали Хельгой? Кажется, Варгод называл какое-то другое имя, или он просто запамятовал?

– А где же мой жених? – спросила принцесса, поводя плечиками и оглядывая капризным взглядом толпу разряженных придворных. – О нём по всем королевствам идёт слава, как о самом прекрасном принце на свете. Так ли он хорош собой, как о нём говорят? Будто бы и солнце способен затмить своей красотой?

– У него мигрень, – ответил король-отец, – так что его приведут прямо на свадьбу. Не волнуйся, он хорош собой. А это кронпринц Айрен, твой будущий деверь.

Принцесса Хельга присела в книксене. Айрен сухо приветствовал будущую родственницу. Она ему не понравилась отчего-то, и он подумал: «Голденхарт её ни за что не полюбит». Сложно сказать, отчего кронпринц так решил. Он и проницательным-то не был, и в людях не слишком разбирался, всё больше в доспехах да в лошадях. Да и принцесса была прехорошенькая: у неё была ослепительно белая кожа, так что в её благородном происхождении сомневаться не приходилось, и странные тягучие глаза, которые то были тёмными, то вспыхивали какими-то малахитовыми искрами. От этого взгляда так и хотелось поскорее отделаться.

Голденхарту доложили, что приехала принцесса-невеста, и паж из-за двери ответил голосом принца, что он передаёт ей всяческие добрые пожелания, но не может её приветствовать лично, потому что мигрень разыгралась так сильно, что он едва может поднять голову от кровати, не то что уж идти в тронный зал, но к свадьбе ему непременно полегчает. И ему «полегчало» настолько, что паж за пару часов до венчания разодрал простыню, связал верёвку и выбрался из спальни через окошко, а там по крыше перебрался на чердак, откуда благополучно спустился в людскую и завёл тары-бары с кухарочками, зарабатывая себе алиби на всякий случай. Кухарочки были расстроены предстоящей свадьбой, так что ухаживания пажа принимали весьма благосклонно.

Наступил самый торжественный момент – венчание… и тут-то обнаружилось, что принца Голденхарта и след простыл! Вместо жениха в часовню принесли связанную пажом верёвку из простыней. Король-отец страшно разгневался, принцесса-невеста начала рыдать, придворные засуетились, забегали по за́мку, пытаясь разыскать беглого принца, но, разумеется, не нашли.