Текст книги "Сапфир и золото (СИ)"

Автор книги: Джин Соул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 54 страниц)

Разумеется, кольцо до сих пор было у дракона на пальце, так что Алистер знал, что с ним всё в порядке. Пару раз он даже заглянул в волшебное зеркало, чтобы взглянуть, как там Хёггель – разумеется, тайком, когда никого поблизости не было! – но ничего примечательного не увидел: оба раза пришлись на время, когда дракон спал в логове.

– Ну хорошо, – вынужден был признать Алистер, – я просто-напросто по нему соскучился. Но не могу же я сказать об этом вслух? Нужно придумать благовидный предлог, чтобы наведаться в Извечный лес. И чтобы он даже не заподозрил об истинной причине! Должен же я сохранить королевскую гордость?

Он покивал сам себе, накинул на плечи королевскую мантию и открыл портал в Извечный лес.

Фею он застал за работой: она ткала осенний покров. Намётанный глаз эльфа сразу заметил, что она изменилась. Крылья у неё так и не отросли, но она похорошела какой-то внутренней красотой, природу которой Алистер понял безошибочно: Хельгартен была влюблена.

– Приветствую тебя, хранительница, – сказал король, выходя из портала.

Она, занятая работой или собственными мыслями, не заметила его и теперь вздрогнула, обернувшись и увидев возле себя эльфа в цветочной короне.

– Не стоит меня бояться, – поднял руку эльф, заметив, как исказилось её лицо. – Мы виделись прежде, да не было случая представиться. Я Алистер, король эльфов. Хёггель, конечно, обо мне рассказывал?

Василиск, в самом деле, поделился с феей историей своей относительно недолгой жизни: рассказал и про деда-дракона, и про «усыновление» эльфами. И лучше бы Алистеру не знать, как Хёггель о нём отзывался! Дракон всё ещё был сердит, что эльфы ему не помогли.

Алистер задумчиво потрогал растянутую на рамах ткацкого станка ткань, невольно вернулся мыслями в те далёкие времена, когда эльфийки ещё не покинули своих супругов. Он вздохнул и заложил руки за спину, делая несколько величественных шагов вокруг станка.

– Крылья, я вижу, так и не отросли? – спросил он, остановившись поодаль и разглядывая колодец, который несомненно был построен Хёггелем. – Если хочешь, можем воспользоваться эльфийскими чарами. Вероятно, толку от этого не будет, но…

– Зачем предлагать помощь бывшей ведьме? – прямо спросила фея.

– А, по ряду причин, – улыбнулся король эльфов. – Во-первых, конечно, потому что Хёггель – страшный упрямец. Переспорить его невозможно, как и всякого дракона, так что остаётся смириться. А отсюда следует «во-вторых»: я могу считать себя его приёмным отцом, потому что воспитал его, и, если верить моим предчувствиям, то мы вскорости породнимся.

Фея вспыхнула.

– Есть ещё и «в-третьих», – помолчав, добавил Алистер, – и, пожалуй, это «в-третьих» в значительной степени определяет моё к тебе отношение, даже несмотря на то, что ты бывшая ведьма, и что бы я там ни говорил Хёггелю.

Он приподнял волосы над ухом, и изумлённая фея увидела на ушной раковине шрам – грубый, рваный, изуродовавший ухо.

– Феи забывчивы, но мы с тобой встречались задолго до твоего перерождения, – сказал король, проведя по шраму пальцем. – Ты ведь выхаживала эльфов, пострадавших от изуверств охотников за ушами? Я был среди них. Ухо, как видишь, сохранилось, не успели отрезать, но если бы не твои чары, то, вероятно, я бы истёк кровью и умер, обессиленный, как все прочие. Не вспомнила меня?

Хельгартен медленно покачала головой.

– Ну, неудивительно. Не так уж и важно, помнишь ты меня или нет. Важно, что я помню… Ага, а вот и Хёггель, – заметил он, разворачиваясь. – Нет, не торопись откусить мне голову, мы всего лишь разговариваем о былом.

Василиск явно был не в восторге, что Алистер о чём-то разговаривал с феей. Он нахмурился, и его зелёные глаза стали на несколько тонов темнее.

– О чём? – переспросил он.

– Да так, дела давно минувших дней… – пространно отозвался король эльфов. – Я предложил воспользоваться эльфийским волшебством, чтобы попытаться вернуть ей крылья.

– Не нужна нам твоя помощь, – буркнул василиск.

– Всё ещё злишься? – проницательно спросил Алистер.

– Нет. Но помощь не нужна. А ей крылья не нужны. У меня же есть. Одних хватит.

Король эльфов похлопал глазами, потом сообразил, что василиск имел в виду, и засмеялся:

– Ну что ж, может, оно и так. Знай только, что всегда можешь на меня рассчитывать. Но если уж устраивать свадьбу, то непременно в эльфийских чертогах. Я на этом принципиально настаиваю.

Хёггель только фыркнул носом, но уши у него покраснели. Хельгартен залилась краской. Алистер улыбнулся.

Когда король эльфов вернулся в свой мир, воцарилось неловкое молчание. Хёггель почесал кончик уха, сел прямо на землю, скрестив ноги – он всегда так сидел, пока фея ткала.

– Осталось только река, – сказал он, предпочитая не обсуждать визит Алистера. – Я над ней пролетел, глянул, что и как. Там запруда, выше по течению… – И, увидев, что она его не слушает, добавил: – Если он тебе что сказал, так ты внимания не обращай. Эльфы – они такие.

– Сколько же я зла причинила людям! – скорбно сказала Хельгартен. – Особенно принцу…

Она осеклась, задумавшись.

– Скажи, – спросила она после молчания, – а этот Голденхарт из Серой Башни на самом деле принц Голденхарт?

У неё сложилось впечатление, что он не совсем человек или даже совсем не человек. Память ведьмы перемежалась с её собственной, но впечатления были схожи. От него веяло чем-то неземным, не из этого мира – чем-то неведомым.

– Не знаю, – пожал плечами василиск, – но старикашка за него любому голову откусит!

– А почему ты называешь того дракона старикашкой? – с любопытством спросила Хельгартен. Она уже не в первый раз слышала от Хёггеля подобное.

– Ну, потому что он старый. Он как мой дед: от него веет древностью, – объяснил василиск.

– Пахнет? – не поняла фея.

Он сосредоточенно почесал за ухом, соображая, как бы понятнее объяснить:

– Да нет же, веет. Дракон дракона так воспринимает. Это как будто взглянул на гору и осознаёшь, что стоит она тут уже не одно тысячелетие. Веет от неё, понимаешь? Так же и с драконами. Я и сам не знаю, откуда это знаю, но – знаю. Он древний. Очень древний. Древнее эльфов. От тех тоже веет.

Хельгартен и не сомневалась, что Эмбервинг из древних. Его могущество, его величие, способные устрашить даже самоё тёмное существо на свете – ведьму, явно говорили о том, что ему не меньше нескольких тысяч лет. Не стоило обманываться вечной юностью. Хёггель прав: он был как горы, как сама земля.

– Извиниться перед ними, да и не думать больше, – сказал вдруг Хёггель.

– Нет! – в страхе воскликнула фея, выронив челнок. – Я ему на глаза попадаться не осмелюсь и через тысячу лет! Ты не осознаёшь, насколько он страшен! Потому что ты тоже дракон.

– Именно потому, что я тоже дракон, только я и знаю, насколько он страшен, – возразил василиск. – Но ведь ты не перед ним извиняться будешь, а перед принцем. За что тебе перед драконом извиняться?

Фея смутилась. Было за что! Драконы, всем известно, злопамятны, а ведь именно по приказу ведьмы Эмбервинга ранили той чёрной стрелой.

– Нужно подарить что-нибудь, чтобы умилостивить, вот и всё, – рассудительно заключил Хёггель.

– Подарить что-нибудь? – растерянно переспросила Хельгартен и обвела глазами поляну.

Чем она могла умилостивить гнев столь могучего существа? Причём, гнев вполне заслуженный? Золото она подарила Хёггелю, других драгоценностей у неё не было.

– Может, выткешь какую-нибудь полезную штуку? – предложил василиск, заметив её замешательство. – Уж такую получив, непременно смягчится! То, что ты ткёшь, не уступает драконьим сокровищам! – И он, довольно покраснев, погладил рукав рубахи, которую сшила ему фея.

Хельгартен задумалась, припомнила, как суров был дракон к прочим и как трепетно нежен к Голденхарту – кем бы он ни был.

– Пожалуй, – сказала она, зардевшись, – я знаю, что для них выткать. Если поможешь мне.

Хёггеля два раза просить не нужно было. Он кликнул пауков, и они несколько дней сучили солнечные и лунные лучи, наматывая нити на еловые шишки. Когда мотков набралось достаточно, фея принялась за работу. Выходило что-то лёгкое, прозрачное, искрящееся, василиск ничего подобного не видел. Оставшиеся солнечные нитки фея пустила на вышивку по краям.

Но всё же решиться на то, чтобы отнести дар в Серую Башню, Хельгартен долго не могла. Смелости она набралась, только когда осень тронула верхушки деревьев золотом. Фея тогда с помощью василиска раскинула над лесом сотканный осенний покров и уж после дала согласие на то, чтобы Хёггель открыл портал в Серую Башню.

В Серой Башне было далеко за полдень. Эмбервинг уже успел слетать к горам и вернуться обратно. Голденхарт спал, провалившись в стог сена, накрытый плащом из драконьей чешуи: хотел дождаться возвращения Дракона, да не дождался и задремал, а потом и вовсе погрузился в глубокий сон, исполненный сияющих золотом полуэльфийских, полудраконьих иллюзий. Будить его Эмбер не стал. Он выпустил лошадей попастись на лужку, подмёл двор, набрал яблок, чтобы после испечь их на обед, и только-только вытащил ведро воды из колодца, как в дворике открылся портал. Дракон поставил ведро на землю и стал ждать, кто появится из портала. Пахло оттуда незнакомо, в тех краях Эмбервинг точно не бывал прежде.

Первым появился Хёггель. Вышел он, как-то нелепо расставляя руки, точно хотел казаться больше или толще, чем есть на самом деле. Он прятал за собой фею (которую Дракон сразу же заметил – почуял, просто виду не подал, что заметил), рассудив, что для начала следует поприветствовать Дракона и выступить посредником. Василиск кашлянул и извлёк из себя длинное приветствие на драконьем языке. Вышло внушительно и оглушительно: Голденхарт тут же проснулся и, никем не замеченный, высунул голову из сена, потрясённо озираясь.

– Сдурел, что ли? – шикнул на василиска Эмбервинг. – Говори нормально, как все люди! Ты мне лошадей распугал!

Лошади, действительно, заметались по лугу, и Эмберу пришлось их успокаивать. Хёггель несколько смутился:

– Хотел, чтобы как полагается. В Драконьей книге сказано, что драконы друг друга должны приветствовать на драконьем языке.

– В Драконьей книге сказано, что я тебя отсюда должен вышвырнуть с переломанной шеей, не дожидаясь приветствия, – парировал Эмбервинг. – Ну, что на этот раз?

Хёггель шумно засопел носом и посторонился, чтобы Хельгартен вышла вперёд. Фея казалась насмерть перепуганной и белыми от напряжения пальцами прижимала к груди какой-то свёрток. В глаза Дракону она смотреть не решалась.

– Ты, я вижу, боишься меня? – спросил Дракон, выгнув бровь. – Или это память ведьмы заставляет тебя бояться?

– Хельгартен больше не ведьма, – раздражённо прервал его василиск и ощетинился.

– Я и не говорил, что ведьма, – возразил Эмбер и легонько щёлкнул Хёггеля по лбу пальцами. Василиск переступил ногами, покачнулся, но устоял – только за лоб схватился обеими руками.

– Ведьма пыталась тебя убить, – сказала фея безжизненным голосом. – Как мне загладить вину перед тобой, о дракон?

– Пореже попадаться мне на глаза, – честно ответил он. – Я, видишь ли, не так злопамятен, как ты думаешь, но обстоятельства стычки с ведьмой были возмутительные, а такое нескоро забывается. Верно ли я понял, что ты пытаешься принести извинения? Они приняты.

– Нам бы принца твоего повидать, – вмешался Хёггель, продолжая шумно сопеть. – У Хельгартен для него подарок, правда, Хельгартен?

Фея медленно кивнула, не видя ничего, кроме сияющих золотом глаз Дракона, которые начали нехорошо поблескивать, стоило василиску упомянуть принца Тридевятого королевства.

– Для меня? – не сдержался Голденхарт и полез из стога, шурша сеном.

Эмбер, подойдя, стал вытаскивать из его волос застрявшие соломинки и былинки.

– Тебя вопль василиска разбудил? – поинтересовался он.

Хёггель засопел ещё шумнее:

– Приветствие! Это было приветствие.

Голденхарт невольно засмеялся. Василиск был до комичного серьёзно настроен, но от этого, взъерошенный, почти сердитый, походил на котёнка, который промок под проливным дождём и пытался пыжиться.

– Да я сам проснулся, – ответил он, пытливо глядя на фею. – И мне извинения собираешься принести? Необходимости в том нет, ведьма в некотором роде мне даже подсобила: если бы ни вся эта история с Треклятым королевством, так просто я бы от престолонаследования не избавился. Конечно, с её подачи меня похитили, да и приворотным зельем она меня попыталась опоить…

– Что?! – протянул Эмбервинг.

– Не сработало заклятье, – поспешно добавил менестрель. – Твои чары оказались сильнее.

И он на минуту примолк, размышляя, не были и Дракона чары отчасти тоже «приворотными». Губы его тронула улыбка.

– В общем, раз уж всё хорошо закончилось, то нечего и вспоминать, – заключил он. – Приветствую тебя, фея Хельгартен, и искренне радуюсь, что злые чары удалось разрушить.

На глазах феи показались слёзы. Хёггель заметался. Суетливость безошибочно выдавала его. Менестрель и Дракон переглянулись, невольно заулыбались.

– Прими… те в дар, – справившись с собой, сказала Хельгартен, протягивая Голденхарту свёрток.

Они с Драконом развернули свёрток, подхватили выскользнувшую ткань, расправляя её, чтобы полюбоваться узором.

– Что это? – спросил менестрель.

– Хельгартен сама выткала, – хвастливо объявил василиск.

– Это покров на ложе, – пояснила фея несколько смущённо. – Обереги лесных фей приносят добрые сны.

Голденхарт невольно вспыхнул румянцем, но поблагодарил со всей цветистостью, на какую был способен в данный момент. Хёггель развесил уши, пытаясь запомнить хоть половину из сказанного юношей: Алистер тоже любил витиевато выражаться, приходилось переспрашивать по нескольку раз, но менестрель превзошёл и короля эльфов!

– Выразить… чего? – переспросил он, сосредоточенно морщась.

– Проще говоря, спасибо, – объяснил Голденхарт.

– А, понятно, – кивнул василиск и успокоился.

Дело, кажется, кончилось миром. Эмбервинг даже вынес кубки с вином, чтобы угостить василиска и фею.

Несколько успокоенная, Хельгартен вернулась в Извечный лес.

– И почему это я ничего не знал о приворотном зелье? – спросил Эмбер, когда портал закрылся.

Голденхарт смущённо пожал плечами:

– Не вышло ведь, зачем и упоминать?

– А если бы вышло? – настойчиво спросил Дракон.

– Не вышло бы, – твёрдо возразил менестрель и, покраснев, отвёл взгляд.

Фея и василиск вернулись в Извечный лес.

– Ох, – сказала Хельгартен облегчённо, – как камень с души свалился! Думаешь, стоит выткать подарочный покров и для эльфов?

– Начинай лучше ткать свадебное платье, – прямо предложил василиск.

Фея залилась краской, всплеснула руками.

– И не вздумай сказать, что дракон и фея пожениться не могут, – предупредил Хёггель несколько сварливым тоном. – В Драконьей книге ничего об этом не сказано.

– Только что из этого выйдет? – неуверенно возразила она.

– Вот и посмотрим, – категорично отрезал василиск.

Свадьбу сыграли через несколько недель – в эльфийских чертогах, Алистер постарался на славу и устроил роскошное пиршество. Эмбера и Голденхарта тоже пригласили.

– Хорошая пара, – заметил Алистер. – Хотя… фея и василиск? Неслыханно. Правда, господин Дракон?

– Ты думаешь, им есть дело до подобных пустяков? – пожал плечами Эмбервинг, и все посмотрели на жениха с невестой.

Фея в сияющем облаке свадебного платья и василиск в венке из виноградной лозы – всё-таки воспитанник эльфов, а у эльфов так полагалось, – выглядели восхитительно и, держась за руки, никого вокруг не замечали, кроме друг друга.

========== 40. Крестовый поход Нидхёгга… не удался ==========

Хоть Огден говорил на языке людей, но ни читать, ни писать по-человечьи он не умел. Прежде чем убить последнего воина, он заставил его прочесть ему книгу сказок Мальхорна. Память у него была драконья, запомнил от слова до слова после первого же прочтения. Сказка о золотом драконе привела его в исступление. Он заметался по логову, взревел, разрывая на части уже застывшие трупы конунгов и воинов, растаптывая их в ледяное кровавое месиво лапами. Золотой дракон погиб в сражении с людьми в королевстве Серая Башня, его сокровищницу разграбили, а тушу дракона освежевали, чтобы из шкуры выделать волшебные доспехи – вот о чём была сказка.

– Я им отомщу! – взревел дракон. – Жалкие людишки должны поплатиться!

О том, что сказки обычно бывают всего лишь вымыслом, или о том, что с момента написания книги могли пройти века и века, Нидхёгг не подумал. К книгам он относился однозначно: они как Драконья книга, всё, что в них ни написано, – непреложно. А время для него шло иначе, чем для людей.

Трупы он всё-таки не пожрал. Он сбросил останки в воду – они не заслужили достойного погребения! – и лишь Мальхорна похоронил как полагается.

Впервые за тысячелетия он решил покинуть остров и отправиться на материк, о котором хранил довольно смутные воспоминания. Сокровища он зарыл в логове так глубоко, что до них не добрались бы и через сто тысяч лет, решив, что они могут прекрасно дождаться его возвращения тут. Он ведь не знал, сколько времени займёт его крестовый поход. Не тащить же сокровища с собой? Ему пришлось бы сшить огромный мешок, размером с дракона, чтобы вместить туда золото. Он бы попросту не взлетел с такой ношей!

Немного золота он всё же взял с собой: слышал, что в землях людей без золота не обойтись, да и вообще в качестве оберега, чтобы по дороге не пасть жертвой Безумия.

Перед отлётом Огден наведался на Сторм. Он опустился прямо посреди городища скондов и страшно взревел. Люди выскакивали из домов, заметались по улицам.

– Людишки! – громогласно объявил Нидхёгг, и не осталось ни единого человека, кто бы его не услышал. – Вы разгневали меня. Я убил ваших воинов, всех до единого, потому что они пришли меня ограбить. Я пощажу вас ради вашего маленького оракула, Мальхорна, которого они гнусным образом убили, потому что он им воспротивился. Но я больше не буду защитником вашего острова: я улетаю из этих земель навсегда. Ритуал никогда больше не будет проводиться.

Чёрный дракон взревел ещё раз, уже нечленораздельно, поджёг – для острастки – несколько сараев и улетел.

Он решил отыскать те края, о которых было написано в сказке, и отомстить живущим там людям за смерть золотого дракона. Это меньшее, что он мог сделать, чтобы почтить его память. Быть может, он встретит других драконов и объединится с ними, как это бывало в прежние времена. О том, что драконов практически не осталось на свете, он, разумеется, не знал.

Отыскать нужное место оказалось непросто: люди его чурались. Он хотя бы додумался являться в их города в человеческом обличье, но вид высокого человека, облачённого в медвежью шкуру, страшил их, пожалуй, больше, чем устрашил бы дракон. Его голос был гортанен и громок, лицо сурово, густые брови походили на сосновые ветки, белые глаза сверкали. Когда он наклонялся к кому-нибудь из людей, чтобы задать вопрос насчёт Серой Башни, те обмирали или пускались наутёк, приходилось ловить их за шиворот, встряхивать и переспрашивать. Диалогу это явно не способствовало, и люди разбегались, едва его завидев: слухи расползались по королевствам быстро.

Поначалу поиски его были безуспешны: в тех местах ни о Серой Башне, ни о золотом драконе никто никогда не слышал. Всё больше говорили о каком-то Треклятом королевстве и непременно плевали через левое плечо, когда говорили. Потом ему удалось выяснить, что следует забрать восточнее, чтобы отыскать требуемое: нищий, которому он показал золотую монету, прежде чем тот успел сбежать, рассказал, что бывал в тех местах на заре своего нищенствования, и начертил на куске коры некое подобие карты. Но поскольку Огден не умел читать – а карты тем более! – то забрал в противоположном направлении и оказался вовсе не в Серой Башне, а в Чернолесье.

Дракон решил приземлиться и отдохнуть. В лесах, он знал, водились медведи, а он уже проголодался. Но сколько Нидхёгг ни бродил по лесу, не только медведя, но и ни единой пташки не встретил! Мало того, он осознал, что не может из этого леса выбраться: он ходил кругами, будто все тропки в лесу вели к одному и тому же месту. Огден рассердился и, выдрав крайнее дерево, так грохнул им по остальным, что несколько рядов разлетелись в щепки и ещё столько же полегли от ударной волны. Тут же он вытаращил глаза: чёрные деревья наползли откуда-то из чащи и закрыли прореху монолитной стеной. Он проделал то же самое несколько раз, изумлённый, и всё повторялось. Лес будто только гуще становился.

– Арргх! – громогласно выругался Огден и выворотил с корнями ещё одно дерево.

– Что это ты делаешь? – раздался сзади чей-то недовольный голос.

Он обернулся. Сзади стояла женщина в чёрном платье. Она хмурилась и, кажется, нисколько его не боялась: она на него сердилась.

– Ты ещё кто такая? – спросил Нидхёгг, опираясь на вырванное дерево, как на палицу.

– Хозяйка этого леса, – ответила ворожея. – Кто тебе дал право бесчинствовать тут?

– Он не пожелал меня выпускать, – сказал дракон и примерился к следующему ряду деревьев. – Я уж его усмирю! Будет знать, как шутить с Нидхёггом Огденом!

– Это твоё имя? – поинтересовалась женщина. – Из каких ты краёв? Никогда не видела тебе подобных.

– Я дракон, – со значением объявил Огден и подбоченился. И опять удивился, что она не выказала никакого страха.

– Драконы в Чернолесье редко забредают, – заметила чародейка, разглядывая его и невольно дивясь его мощному телосложению, а ещё больше тому, что одет он был в одежду из медвежьих шкур: в такую-то жару! – Что понадобилось дракону в Чёрном Лесу?

Огден порылся в складках шкуры и вытащил оттуда кусок коры:

– Ищу это место. Ты знаешь, где оно находится?

Чародейка критическим взглядом посмотрела на каракули, повертела кору и так и сяк, потом неуверенно спросила:

– Что это?

– Это карта, – свирепо сказал Огден, – разве не видишь, что это карта?

– Пожалуй, вижу, – согласилась чародейка, не обращая внимания на то, как засверкали глаза дракона, – вот только понять не могу, где у неё верх, а где низ.

– А какая разница? – беспокойно спросил Нидхёгг. То, как она это произнесла, навело его на мысль, что это, в самом деле, имело значение – с какого краю на карту смотреть!

Чародейка протянула ему кору обратно:

– Название у этого… чем бы оно ни было… есть?

– Серая Башня, – сказал Огден и смял кору в кулаке в труху. Глаза его засверкали ещё свирепее.

– О, Серая Башня? – невольно оживилась чародейка. – В гости или как?

Она решила, что этот брутальный дракон – приятель Эмбервинга. Хотя он нисколько не походил на утончённого янтарного дракона, но, верно, драконы разные бывают.

– Это крестовый поход, – ответил Огден и клацнул зубами, и выпустил пар из ноздрей, и ощетинился. – Я вырежу всех живущих там людей.

– Вот как? – отчего-то не удивилась она. – Желаю всяческих успехов. Хотелось бы мне на это поглядеть.

Она представила себе, как его встретит Эмбервинг, если он заявится в Серую Башню с подобным заявлением, и фыркнула. Нидхёгг недовольно нахмурился:

– А ты из людей? Что-то я никак к тебе принюхаться не могу.

С чародейками он прежде не встречался, о колдовстве не знал практически ничего, поэтому никак не мог определить, что она из себя представляет. Женщина фыркнула вторично и указала пальцем в сторону:

– Туда. Выйдешь из леса, лети в том же направлении, прямиком в Серую Башню и попадёшь. Если выживешь, то возвращайся: интересно будет узнать, как это тебе удалось.

Деревья будто расступились, пропуская его. Огден сделал пару недоверчивых шагов, потом обернулся. Чародейка исчезла.

Нидхёгг обернулся драконом и полетел на восток, размышляя над странной ремаркой, которую обронила женщина напоследок. «Если выживешь…» Неужто люди, живущие там. Настолько сильны? Верно, золотого дракона они ведь убили… Огден самодовольно плюнул ядом вниз, поглядел, как на поле образовалось выжженное мёртвое пятно. Пусть только попробуют к нему сунуться! Он с ними разделается быстрее, чем медведь чихнуть успеет!

Когда он пересёк границу Серой Башни, то всем телом ощутил пронзивший его импульс – раскинутые драконьи чары. Да, сказка не врала: здесь когда-то жил дракон. Огден принюхался, хорошенько принюхался, втянув в ноздри порядочно облаков вместе с воздухом. Драконье чутьё подсказало, что нужно спускаться: где-то внизу, останки золотого дракона где-то внизу, он чувствовал! Прежде чем свершить отмщение, Нидхёгг решил взглянуть на них, почтить память павшего дракона и, быть может, насыпать над ними курган.

Огден приземлился на бескрайнем лугу, превратился в человека – сподручнее будет собирать кости дракона и складывать их в кучу – и широкими шагами пошёл туда, куда вело его чутьё. Прямиком к менестрелю, который бродил по лугу, облачённый в плащ из золотой чешуи, поскольку Эмбер ещё с утра улетел в горы, и собирал травы для чая, и которого Нидхёгг принял за останки золотого дракона.

Голденхарт был слишком занят сбором трав, чтобы заметить приближающегося дракона, так что увидел он его уже в человеческом обличье, когда Огден преградил ему путь. Юноша задрал голову, изумлённо глядя на высоченного мужчину в меховой одежде. Выглядело внушительно, но менестрель первым делом подумал то же, что и чародейка: «В мехах в такую жару?»

Огден, увидев, во что одет юноша, рассвирепел ещё больше. Он решил, что это плащ из шкуры дракона, как и было написано в сказке, а значит, этот жалкий человечишка и есть тот, кто убил золотого дракона! Вены на его лице и шее взбухли, как у разъярённого быка, белки глаз покраснели.

– Готовься к смерти, – прорычал он, обращаясь в дракона и вставая на задние лапы, чтобы передними затоптать врага, – убийца драконов! Я отомщу за его смерть! И сдеру с тебя шкуру, так же, как ты содрал её с убитого тобой дракона!

Голденхарт изумился ещё больше, отчасти, что видел перед собой столь внушительное существо, отчасти, что его обвинили в том, чего он, естественно, не делал. Но раздумывать или возражать было некогда: страшные когтистые лапы уже были готовы обрушиться ему на голову. Он мог бы метнуться в сторону или упасть и покатиться по траве, но не успел. Сзади пронеслось золотое сияние – стремительное, раскалённое, неистовое – и сшибло чёрного дракона навзничь. Огден грохнулся на землю, не успев отреагировать на удар. Голденхарт испуганно вскрикнул: в такой ярости Эмбера он ещё не видел. Золотой дракон был в два раза меньше нидхёгга, но неистовство, с которым он на него накинулся, компенсировало разницу в размерах: он рвал чёрного дракона зубами и когтями, бил крыльями и хвостом. Рык его раскатился по Серой Башне от края до края, менестрель невольно зажал уши. Огден был ошеломлён настолько, что даже не сопротивлялся в первые минуты. Золотой дракон! Настоящий золотой дракон! Тот же самый или другой? Он опомнился, когда клыки янтарного дракона впились ему в яремную вену. Он поспешно отпихнул дракона лапой, превратился в человека и воскликнул:

– Стой! Это всего лишь недоразумение!

Голденхарт вцепился в Эмбервинга куда достал:

– Эмбер, Эмбер! Довольно!

Эмбервинг был ослеплён яростью и едва воспринимал хоть что-то. Неслыханно! Он дёрнул переднюю лапу вверх, чтобы полоснуть по распластанному на земле мужчине, но менестрель повис на его лапе, обхватывая её руками.

– Эмбер, да что с тобой! – испуганно восклицал он. – Эмбер!

Эмбервинг опомнился, осторожно поставил лапу на траву, но в человека обращаться покуда не стал. Его янтарные глаза, рассечённые напополам тёмными стрелками зрачков, уставились на Огдена. Взгляд у него, как показалось Нидхёггу, был таким же пустым, как и в их первую встречу, и он решил, что золотой дракон до сих пор ничего не осознаёт, а этот человечишка, который столь бесцеремонно гладит дракона по холке, будто собаку какую или лошадь, им владеет. Он слышал, есть такие штукари, что могут подчинить себе волю даже диких зверей, не говоря уже о драконах, сознание которых так и не пробудилось. Да, его надо было первым делом убить и освободить золотого дракона от унизительного рабства! Он шевельнулся, но тут же замер, потому что лапа дракона приподнялась снова и грохнулась в землю в паре дюймов от его головы, как бы намекая, что одно неверное движение – и ему конец.

– Это недоразумение, – повторил Огден, облизнув губы.

– Недоразумение? – к его изумлению, переспросил золотой дракон и обратился человеком.

У Нидхёгга не осталось сомнений: это был тот самый, первый золотой дракон, рождение которого он видел.

– Недоразумение… – с непередаваемой интонацией повторил Эмбервинг. – Заявился в мои земли без спросу, посягнул на мою территорию и на мою собственность и говорит, что это «не-до-ра-зу-ме-ни-е»?

– Эмбер, – с тревогой окликнул Голденхарт, заметив, что по скулам Дракона поползла чешуя.

– Я думал, что тебя убили, – поспешно сказал Огден. – Решил отомстить за твою смерть. Как же рад я, что ты жив!

– Почему ты говоришь со мной так, будто мы знакомы? – раздражённо оборвал его Эмбервинг.

– Так ты не помнишь меня? – изумлённо воскликнул Нидхёгг. – Я ведь был при твоём рождении, ты должен меня помнить. Меня и тех, первых, драконов, которые пытались тебя обуздать.

– При моём… рождении? – медленно повторил Эмбервинг, и они с менестрелем переглянулись.

Огден воспользовался заминкой, чтобы встать на ноги.

– Ты видел, как родился Эмбервинг? – поразился Голденхарт.

Чёрный дракон взглянул на него, как на букашку:

– Молчать, жалкий смертный! Я не с тобой разговариваю.

Менестреля это покоробило, тем более что Нидхёгг перешёл на драконье наречие, которое, впрочем, Голденхарт понимал, но не подал виду. Эмбервинг совершенно точно нахмурился:

– Манерам ты, я вижу, не обучен, кто бы ты ни был. Придержи язык, если не хочешь остаться без него.

Сказал он это тоже на драконьем языке. Огден свёл мохнатые брови к переносице, оценивая ситуацию. Золотой дракон был силён, сильнее него, он бы с ним не справился даже в человеческом обличье – это Нидхёгг почувствовал ясно. Драконы хорошо такие вещи чувствуют. Но этот золотой дракон отчего-то принял сторону людей. Его сразили, победили и подчинили?

– Значит, – продолжал Эмбервинг, – ты утверждаешь, что видел моё рождение? И от кого же я появился на свет и каким образом?

Спросив это, они с менестрелем опять переглянулись. Возможно, сейчас они получили бы ответ на мучащий их вот уже порядочно вопрос: откуда берутся драконы? Огдену это переглядывание не понравилось. Они явно что-то замышляли, этот человечишка и золотой дракон!

– Ты родился из золотой жилы, – всё же ответил он и увидел на лице золотого дракона неподдельное разочарование, – и принёс с собой Драконье Безумие. Вероятно, ты ничего не помнишь, потому что Безумие владело тобой с самого начала.