Текст книги "Дикая охота. Полотно дорог (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 53 страниц)

Она повернулась к Тэаргавар, когда ведьма сама окликнула ее.

– Нам нужно разделиться. Я тоже буду искать. Так вероятность того, что мы скоро найдем ведунов, возрастет.

– Ну… хорошо, – девушка даже опешила: она-то думала, что ведьма теперь не отвяжется от нее вообще никогда. Подозрение всколыхнулось в груди, и пришла мысль проследить за Тэаргой, однако она быстро одернула себя: у нее было задание от Лорелей, и прежде всего нужно было выполнить его. Повертев головой по сторонам, Меред вопросительно взглянула на нее, – Мы встретимся где-то вечером? Или пути расходятся?

Наверное, в голосе ее прозвучала надежда, потому как Тэарга едва заметно усмехнулась.

– Не надейся. Встретимся. Гляди, – она кивнула куда-то за плечо Меред, и Птица обернулась. Неприметный на первый взгляд, за рядами палаток виднелся небольшой трактир под узорной вывеской. Приглядевшись, девушка различила выжженную, чуть кривоватую надпись «Донышко». Хмыкнув про себя, Меред повернулась к ведьме.

– Хорошо. Тогда – удачи тебе в поисках.

Эльфийская колдунья чуть слышно ответила:

– И тебе, Птица Меред, – а затем она зашагала прочь, теряясь в толпе и ныряя куда-то в сторону, меж лотков и брезентовых провисших крыш. Меред проводила ее взглядом, покуда та не скрылась среди людей, и прикрыла глаза, чутко прислушиваясь к собственным ощущениям.

Ничего не менялось. Нахмурившись, Меред побрела вперед, по длинной улице, где протолкнуться было довольно-таки сложно, и попыталась уловить малейшие колебания струн, разошедшихся от самого сердца во все стороны. Они чуть заметно дрожали, напряженные и тонкие, и Птица понятия не имела, что это означало. Без ведьмы, тенью следующей за ней по пятам, тоже было странно: вроде бы и легче – девушка наконец смогла вздохнуть спокойно, а вроде бы и до того непривычно, что поначалу Меред чувствовала себя немного неуютно. Впрочем, скоро это ощущение пропало – осталась лишь тонкая сеть Дара Хартанэ. Интересно, так ли ощущают себя пауки, растягивающие паутину на ветвях и ждущие добычи? Мысль позабавила ее, и Меред начала озираться по сторонам, рассеянно разглядывая рыночную площадь.

Купчий Дол жил шумно, пестро и ярко. В глазах уже начало рябить от количества безделушек и цветастых платков, и потому Меред вздохнула свободно, когда наконец вышла на ряд, где торговали снедью. Здесь были круглые кренделя, сладко пахнущие печным духом и медом, толстые кольца колбас, соленья, румяные яблоки, снятые с ветвей лишь тогда, когда первые морозы тронули мир, а от того хрустящие и сладкие. Птица усмехнулась тихонько: пускай она и не любила атмосферу ярмарок и торговых кварталов, а здесь все же царил странный теплый уют жизни.

Впрочем, не только уют. То ли чутье, то ли случай заставили Меред скосить взгляд влево, и девушка увидела молодого мужчину, чуть заметно улыбающегося и щурящего глаза, словно кот. Неприметная городская одежда не привлекала внимания – ничего в нем не казалось странным. Птица нахмурилась: что-то ведь должно было зацепить ее взгляд… Мужчина неспешно брел вдоль прилавков, отвечая отрицательным наклоном головы на зазывания торговцев, и едва заметно крутил кистью так, словно в ладони его был зажат небольшой шарик. Меред знала: так тренировались жонглеры, плавно прорабатывая каждый жест и движение, держа в руках лишь воздух. Но мужчина не походил на жонглера. Внезапно в руке его откуда ни возьмись появилось спелое яблоко с ярко-алым боком, и Меред непонимающе сморгнула: она могла поклясться, что ни карманов, ни достаточно широких рукавов в темно-коричневой простой куртке не было. Мужчина неторопливо прошел мимо прилавка, на котором горкой лежали точно такие же яблоки, и Птица увидела, что в ровно сложенных рядах плодов не достает одного – в самом низу, там, откуда торговец смог бы достать яблоко лишь тогда, когда все верхние будут распроданы.

Ведун! Меред догадалась ровно в тот миг, когда ниточка Дара Хартанэ, слепо потянувшаяся следом за странным мужчиной, тоненько зазвенела, напряженно натягиваясь и дрожа. Вспомнив слова Тэарги о том, что ведуны, скорее всего, могут ощутить ее, она, воззвав к Богине, мягко загасила искорку Дара – так, чтобы тот едва заметно ощущался. Стараясь не привлекать внимание, Птица пошла за ним, изредка останавливаясь, словно бы разглядывала товары. Кажется, мужчина не заметил ее – по крайней мере, он ни разу не оглянулся, не запнулся, и Меред сделала вывод, что дела ему до нее нет. Не теряя из виду его каштановую макушку, девушка непринужденно брела за ним сквозь паутины улиц и переулков, лихорадочно размышляя, что же делать дальше. Возможно, это на самом деле не ведун, нужный ей, а всего лишь уличный вор, с помощью ворожбы промышляющий на улицах – и что тогда? Или он вообще не согласится слушать ее, даже говорить с ней? Или еще что-то?

Когда он свернул в неприметный уголок, Меред на миг заколебалась: вероятность того, что она ошиблась, была слишком высока. С другой стороны, никто не смог бы сказать ей, ошибается она или нет – оставалось узнать это самостоятельно. На всякий случай держа руку поближе к Крылу, Птица последовала за ним. Несмотря на ее промедление, мужчина никуда не делся и в воздухе не испарился, как она боялась – его спина виднелась впереди, чуть поодаль. Людей здесь практически не было, и редкие прохожие не обращали на нее никакого внимания, а потому Меред даже не пыталась держаться в тени. Сейчас основной ее задачей было не потерять эту единственную ниточку следа и надеяться на то, что он приведет ее к ведунам.

Вдруг мужчина остановился и обернулся, глядя прямо ей в глаза. Меред даже споткнулась – до того это было неожиданно. Его насмешливый взгляд скользнул по ее лицу, по руке, инстинктивно дернувшейся к сердцу, а затем он замер, разворачиваясь к ней полностью и скрещивая руки на груди. В ладони его было зажато надкушенное яблоко.

– И что нужно от меня молодой Птице? – голос у него был тихим, и Меред слышала слабое эхо, волнами расходящееся по воздуху. Такой голос был лишь у ведунов. Собираясь с силами и набираясь храбрости, Птица подошла к нему, вскидывая голову – тот был выше ее.

– Ты – ведун? – без обиняков спросила она, выдерживая почти презрительный взгляд. Меред поймала себя не том, что не может понять, сколько лет этому человеку – и вообще, человек ли он. В чертах его лица скользило что-то эльфийское, а еще – неуловимо знакомое, словно где-то она его видела.

– Положим, – он пожал плечом, растягивая губы в неприятной ухмылке, – И что с того?

– Ведун, которого не признают придворные колдуны, верно? – уточнила Птица, игнорируя его тон и собственное неудовольствие: общение с чужими людьми всегда давалось ей тяжело – а если уж человек был заранее неприятен ей… Успокойся: если он приведет тебя к ведунам, Лорелей получит то, что хочет.

– Ты очень проницательная девочка, малютка, – он вздернул бровь, и Меред еще больше уверилась в мысли, что перед ней – эльф-полукровка. Только они могли вести себя так паршиво, ничего, казалось бы, не делая, – Но я повторю свой вопрос: и что с того?

– Мне нужно поговорить с вашим главным, – Меред постаралась, чтоб в ее тоне никак не проявлялось нетерпение или досада. Мужчина сощурил темные кошачьи глаза.

– Зачем?

– Я прошла долгий путь от Келерийской Гильдии, чтобы просить ведунов о помощи, – холодно ответила она, – Но остальное мне бы хотелось обсудить с человеком, к которому меня и направили. К тому, кто имеет влияние на всех ведунов, которых признают отступниками. Если он согласится меня выслушать.

– Вот оно как? – ведун потер подбородок, и взгляд его на миг стал задумчивым. Меред ждала, пытаясь держаться как можно более непринужденно. У Атеа точно бы получилось. Вот у нее – получилось бы все и сразу, быстро и легко… Боги, я надеюсь, что у тебя все в порядке, Лебеденок. Тебе-то тоже сейчас вряд ли сладко. Выдержав долгую паузу, мужчина бросил короткий взгляд куда-то за плечо Меред и небрежно позвал, – Ладно. Идем-ка, маленькая Птица. Самый главный, как ты выразилась, ведун нынче слишком далеко, но умные люди тебя выслушают. Не отставай.

Он развернулся, двигаясь легко и мягко, и направился куда-то вглубь города. Меред нагнала его, не оглядываясь по сторонам. Сердце ликовало: она нашла ведунов! Лорелей получит их поддержку – придется еще немножко постараться, но Меред почему-то не сомневалась в том, что все получится. Она привыкла идти по одному шагу за раз, и сейчас нужно было сделать последний, самый сложный для нее шаг. Меред не могла бы стать дипломатом, не умела договариваться – да и вообще говорить с людьми, однако нужно учиться всему. И она была намерена держать удар.

Не зря ведь когда-то меня учил Агар, правда, Хартанэ? Все ведь не зря? Теперь нужно вспомнить все и рассказать так, чтоб они пошли за Лорелей хоть за самый край мира. Помоги мне, милостивая! Мысленно коснувшись губами холодного лезвия Крыла, Меред вдохнула морозный зимний воздух, успокаивая собственное сердце, ныне зачастившее. У нее получится обязательно. Атеа сейчас вела куда более сложную игру, и Меред не могла опозорить годы их долгой дружбы собственной неудачей и подвести Лебедя, а вместе с ней и всю Гильдию.

Мужчина, казалось, не обращал на нее никакого внимания – лишь вел ее меж закоулков и домов, изредка похрустывая яблоком. Меред он не нравился: она вообще не любила таких людей – мнящих о себе слишком много, самоуверенных, насмешливых, убежденных в собственном превосходстве. Однако сейчас приходилось терпеть, и это, в общем-то, было не более сложным, чем терпеть присутствие ведьмы. Вспомнив о Тэарге, Меред понадеялась, что та дождется ее в трактире, или каким-нибудь немыслимым образом найдется, если Птица задержится среди ведунов. Да и в принципе, если она уйдет, плакать и скучать Меред точно не станет.

Очередной переулок вильнул петлей, ужом закручиваясь среди темных неприметных домов с закрытыми ставенками, и дорога уперлась прямо в шаткие деревянные ступени длинного крыльца. Двухэтажное здание, за мутными стеклами которого плясали отблески света, казалось давно заброшенным – и таким ветхим, что резкий порыв ветра вполне мог бы развалить его. Меред нахмурилась: из конюшни, такой же разбитой и грязной, слышалось лошадиное ржание, а на небольшом пятачке промерзшей земли перед крыльцом стояли скоморошьи фургоны.

Быть не может… Птица оторопело заморгала, когда мужчина, поднявшись по скрипучим деревянным ступеням, широко распахнул дверь и, усмехаясь, шутливо поклонился ей.

– Добро пожаловать, госпожа, в наш славный дом. Не споткнись – здесь высокий порог.

Меред, не особо прислушиваясь к нему, буквально взлетела на крыльцо, ныряя в темноту дверного проема. В сенях было тепло, а потому щеки сразу же закололо иголочками, но девушка не обращала на это внимание. Ведун затворил дверь, непринужденно проскользнул мимо нее ко второй двери, за которой слышался гул голосов и изредка – чей-то смех. Потянув за металлическое кольцо, он заглянул внутрь, и навстречу ему тут же ринулся луч света и шум.

– Хей, Трисс пришел!..

– И даже не один, – мужчина усмехнулся кому-то – Меред видела его профиль, высвеченный отсветами огня, – А привел юную госпожу, желающую поговорить с мудрыми людьми.

За дверью загудели, и в общем тоне она уловила нотки любопытства, одобрения, искры веселья, настороженность. А еще – Меред ощущала запах. Он был особенным, знакомым ей с детства, родным и верным, хоть она и отказывалась признавать его. Судьба не могла так шутить. Просто не могла. Мужчина взглянул на нее, отступая на шаг, и Птица, тяжело сглотнув и натянув на лицо маску спокойствия, прошла к двери и шагнула внутрь.

В огромной комнате почти не было мебели – широкий стол с длинными лавками вдоль и целая куча свободного пространства. Там, негромко переговариваясь и не отрывая взглядов друг от друга, упражнялись молодые мальчишки и девчонки – они танцевали с лентами, перебрасывая из рук в руки цветную ткань и кружась в такт. Им подыгрывала на скрипке женщина, сидящая на самом краю лавки. Остальные люди, собравшиеся вокруг стола, как один смотрели на Меред, улыбались ей, и Птица видела разрисованные красками лица и цветные одежды скоморохов. В груди защемило, и девушка, тряхнув волосами, просипела, поднимая взгляд на приведшего ее сюда мужчину:

– Ты говорил, что приведешь меня к ведунам, а не к балаганным фокусникам…

В ответ мужчина лишь усмехнулся, вытягивая руку к ней. Миг – и на его ладони затанцевал огонь, превращаясь в силуэт пляшущей женщины. Меред видела шесть крыльев за ее спиной и клинки, зажатые в крохотных ладонях.

– Все ведуны – балаганные фокусники. И наоборот, – он одарил ее насмешливой улыбкой, – Ты нашла то, что искала, малютка.

– Это правда, Птица Меред, – раздался до боли знакомый голос, и Меред едва не подскочила от неожиданности: у стены, притаившись в тени и сложив руки под грудью, стояла Тэарга, как всегда спокойная и расслабленная. Птица покачала головой, недоверчиво глядя на эльфийку:

– Как ты… почему ты здесь?.. Как ты нашла это место…

– Случай, – ведьма пожала плечами, отталкиваясь от стены, – Тот же случай, что привел сюда тебя. Видишь, как все заплетается по воле Неба?

Меред не верила. Все не могло быть… так. Просто не могло. Мужчина-ведун неторопливо прошел к лавкам, коснувшись кончиками пальцев волос какой-то молодой женщины, нежно улыбнувшейся ему, а затем опустился рядом со скоморохами, оборачиваясь к Птице, что так и замерла столбом у порога.

– Проходи, молодая Птица. Келерийские женщины разумны, если решили объединиться – а это значит, что диалог у нас должен сложиться. Время Изломов – сложное время, и мы понимаем это. Не бойся. Мы готовы выслушать тебя.

Все еще не веря истине – такой простой, лежащей на ладони перед ней, Меред втянула носом этот запах красок и пепла, запах тканей и жженного масла, а затем сделала шаг вперед.

========== Глава 57. Вокруг да около ==========

За окном брезжил рассвет – тихий и нежный, словно перышко. Розоватое марево повисло над крытыми черепицей крышами, затерялось меж островерхих башенок, растаяло над заснеженными кронами садов. За стеклом разливалось утро, и над королевским дворцом плыл колокольный перезвон, звонкий и переливчатый. Под ветром колыхались синие знамена, разрезая полотнами дрожащий воздух, что почти звенел, пронизанный морозом. Раннее утро, колючее и свежее, врывалось в распахнутые настежь ставни, оцарапывая стекла прозрачными узорами льда и делая витражи еще более сложными. Солнце отражалось в них, и отсветы падали на снег, переливаясь всеми цветами радуги. Светлые стены домов, окруженных заиндевевшими ветвями тонких деревьев, тоже казались бледно-розовыми, рыжеватыми, золотистыми. Расфаль просыпался, кружевной и морозный, и под сапогами дворников, трудящихся снаружи, поскрипывал снежок – Атеа слышала, как они ходят под окнами, слышала, как жесткие прутики старых метел скребут каменные ступени крыльца. И это было хорошо.

Рассветная нежность и тишь была и в ней самой – где-то возле сердца. Ей не спалось, ей было беспокойно – и вместе с тем как-то странно и светло. Дом Виаллы, еще тихий и сонный, пока даже не думал просыпаться, и Атеа, завернувшись в плед из тонкой шерсти, умостилась на подоконнике и разглядывала город за окном. Под пальцами шероховатым теплом чуть заметно кусался край пергаментного листа, но пока Лебедь не знала, как завершить письмо – то, которое она поклялась себе никогда не писать. Но Хартанэ решила по-другому.

Поболтав перо в руке, Атеа откинулась назад, прижимаясь спиной к широкому откосу, и прикрыла глаза. Под веками было светло – сияние поднимающегося из-за холмов солнца заливало комнату, касалось ее ресниц и оставалось на них тонкими иголочками. Лебедь вздохнула, улыбаясь чему-то теплому, угнездившемуся в груди. Покой скоро ей будет только сниться. Он уже сейчас оставлял ее по крупице, утекал сквозь пальцы, и ей мучительно не хотелось ввязываться в придворную суету и суматоху, так не хотелось…

– Надо же, впервые утро по-настоящему не паршивое, вот дела… – тихо выдохнула она, не открывая глаз. Через несколько часов свою гордую задницу сюда принесет господин Тэаран, посол от Верданора, и придется разбираться еще и с ним – но покуда в этой комнате не было никого, кроме нее самой, и утро казалось действительно славным.

Повертев еще немного тонкий стержень пера в пальцах, Атеа вздохнула снова, выныривая из мягкого ощущения неимоверного ровного покоя, и подняла пергамент, перечитывая в третий раз аккуратные ровные строки.

Дорогая матушка.

Уж не знаю, испытаешь ли ты радость, когда получишь от меня весточку, или перебьешь весь фарфор в доме по случаю того, что твоя любимая дочурка все-таки не сгинула где-то там бес знает где. Впрочем, это не так уж и важно. Довожу до твоего сведения: я жива-здорова. Быть может, ты не знала – мало ли, вдруг за тринадцать лет ты не добралась с визитом в Расфаль, или тебе никто не доложил о том, что я пропала, – но знай: я благополучно закончила обучение в Келерийской Гильдии, получила Крылья – это такие специальные ножички, и возвратилась туда, откуда меня с такой радостью выпихнули.

Не беспокойся за меня, дорогая матушка – я нахожусь в добром здравии и хорошем расположении духа. Надеюсь, ты тоже не слишком-то тосковала без меня. И батюшка – тоже. Я бы и дальше не беспокоила вас, если бы не случай, занесший меня в Расфаль – а также некоторые интересные факты, открывшиеся мне совсем недавно. Они связаны с теми гребешками, которые ты так любезно подарила мне в день моего отбытия из Эглеира. Мне бы хотелось побеседовать с тобой об этом лично – думаю, ты сможешь рассказать мне много чего интересного. Да и к тому же, ситуация складывается таким образом, что мне совсем неожиданно, абсолютно внезапно – веришь ли! – понадобилось то, что причитается мне по праву, как хозяйке тех самых чудесных гребешков. И, сдается мне, вы с батюшкой можете мне подсобить. Хотя, конечно, вы уже очень много сделали для меня, обеспечив мне юность в столице среди чудесных людей, совсем поблизости от королевского трона, за что я безмерно вам благодарна. Однако, ныне я вновь наберусь наглости просить вашей помощи.

Помнится, любезный мой батюшка имел поддержку среди дворян Эглеира и некоторую связь с Советом. Да-да, матушка, я помню, что связь эта была косвенной. Однако, этого вполне было достаточно для того, чтоб Правители Востока плясали перед ним на задних лапках. Посему я прошу вас, моя дорогая семья, похлопотать о том, чтобы Восток узнал о том, кто по праву является наследником драгоценного подарка – и в нужный момент поддержал этого доброго человека. Полагаюсь на твой живой ум, матушка, ибо ситуация сложная и щекотливая – и все же я убеждена, что выход ты найдешь, и сумеешь объяснить все так, чтобы ничье доброе имя не опорочить.

В общем-то, больше ей сказать было нечего. Все детские обиды остались позади – хотя яду от этого меньше в ней не стало, а выспрашивать дорогих родственников о том, как они жили все это время, ей не особо хотелось. Атеа прекрасно осознавала, что давным-давно дела ей нет до них, а посему… Поразмыслив еще немного, Лебедь обмакнула кончик пера в чернила и вывела последние строки.

Настоятельно прошу вас, матушка и батюшка, поторопиться – дело отлагательств не терпит. У меня не больно-то много времени, ибо, если моя затея провалится, придется мне возвращаться на север немножко раньше, дабы светлую мою головушку к вашим ногам не поднесли. Ежели вы не сумеете мне помочь – хотя бы отправьте ответное письмо, чтобы я знала, что вы помните меня и вспоминаете. И, повторюсь, – не затягивайте, любезные мои!

Ваша единственная (как мне помнится) и горячо любимая (как мне думается),

Атеа.

Витиевато закрутив хвостик последней буквы, Лебедь удовлетворенно кивнула самой себе, еще раз бегло оглядывая письмо. Если отправить птицу сегодня, то уже ночью ее послание окажется в Эглеире. Осторожно скрутив пергамент в тугую скатку и перетянув его несколько раз шнуром, Атеа отложила письмо в сторону и вновь выглянула за окно. Там начинался вовсю новый день, там просыпался мир, свежий и чистый, и дела ему, этому миру, не было до нее – внебрачной королевской дочери, которая всеми правдами и неправдами решила заполучить законный престол.

Это было уже пятое утро, которое она встречала в Расфале. Все это время Виалла плела при дворе золотые сети слухов, раскидывая их ровно там, где было нужно – среди молодых языкатых служанок, среди своих девчонок, с которыми она прогуливалась в зимних садах дворца. Пока еще вести не заползли в королевские покои, однако вчера вечером окрыленная Виалла заявилась к ней в комнату, чтоб сообщить, что посол Тэаран, эльфийский князь и представитель Верданора, хотел бы нанести ей визит. Атеа всполошилась было – такое желание посла, возникшее ни с того ни с сего, могло стоить ей жизни. Однако Виалла заверила ее, что эльф всерьез заинтересовался ею, и что визит будет тайным.

Доверия к нему, естественно, этот факт не добавил, однако Лебедь все же немножко расслабилась – ровно настолько, чтоб начать рассуждать взвешенно и здраво, продумывая все возможные исходы беседы с послом. Если бы он хотел избавиться от нее, то не медлил бы – а по словам Виаллы, впервые интерес к ее персоне Тэаран проявил дня два назад. За прошедшие сутки возможность убить ее у эльфа была – Птица шаталась по городу в свое удовольствие, и ныне даже не сомневалась, что все это время за ней следили. Но руки на нее никто не поднял – значит, и в доме приближенной ко двору короля Виаллы этого делать не станут. Женщина в случае чего подняла бы шум, и смерть Атеа не осталась бы незамеченной, а убийство дворянки из Эглеира – пока еще не королевы – вряд ли спустили бы с рук иноземному послу.

Конечно, это не слишком-то что-то меняло: Атеа по-прежнему была настороже и не собиралась расхолаживаться. Наверняка она знала одно – Тэаран хотел посмотреть на нее, понять, представляет ли она опасность и может ли составить конкуренцию двору Верданора. И действовать он будет в зависимости от того, что именно перед собой увидит: подменыша, возжелавшего власти, или законную наследницу престола.

Еще Атеа не сомневалась в том, что ее истинную кровь эльф почует – хотя крови той, в общем-то, в ней было не шибко-то много, и полукровкой Лебедь могла бы зваться с большой натяжкой. Ее бабку, чистокровную эльфийку, когда-то увез из Верданора слишком амбициозный дворянин откуда-то с севера Тиннереда. Рожденная в том союзе Кеарата, мать Птицы, получила в наследство несколько лишних годков жизни и просидела в девках шестьдесят лет, прежде чем на нее положил глаз господин Ровенн, молодой правитель Эглеира. Поскольку в ту пору мать выглядела лет так на двадцать, ее истинный возраст не остановил батюшку, и он увез ее в свое поместье, назвав своей нареченной. Приданного у Кеараты не было – все земли отошли второму ребенку сбежавшей эльфийки, мальчику, но отца даже это не остановило. Их брак нельзя было назвать счастливым – мать никогда не скрывала своей холодности к отцу, и прошло долгих десять лет, прежде чем родилась Атеа. При поместье она считалась поздним ребенком, а Ровенн не проявлял к дочери особого интереса – и теперь Лебедь начинала догадываться, почему. Возможно, он знал все о интрижке Кеараты с королем, а потому видеть Атеа, такую непохожую на него, ему было несколько неприятно. Впрочем, по-своему он заботился о ней и любил ее, и пару раз проявлял нежность к ребенку – обычно это выражалось в скупой улыбке или в обращении к ней по имени. Чувства к матери у него, судя по всему, сохранились, раз он не избавился от нее…

Атеа так и замерла, невидящим взглядом уставившись куда-то за стекло. До сего дня ей в голову не приходила мысль о том, что сослать доченьку подальше вполне мог сам отец. И возможно, именно с его легкой руки она попала в Келерию. С другой стороны, мать не слишком-то подпускала его к себе, посему наследница у славного рода была лишь одна. По крайней мере, некоторое время назад. С третьей стороны, в таком случае – даже если Ровенн в действительности не пытался избавиться от чужой крови – нужно было, чтоб письмо принесли именно матери и отдали лично в руки. Сейчас поддержка со стороны Эглеира пригодилась бы ей пуще всего иного, и Лебедь до последнего надеялась, что ей удастся заполучить желаемое. И отцовская возможная неприязнь в ее планы совершенно не входила.

Восток был нужен ей. Ровенн умудрился подмять под себя всех местных правителей, включая заседающего в Совете при короле господина Хагарда, представляющего весь регион. По праву силы и крови отец не мог занять его место, однако ему это и не было нужно: достаточно было управлять Хагардом, заставляя его принимать выгодные для самого Ровенна и для Востока в целом решения, и правитель Эглеира отлично справлялся с этим. Хагард, будучи крупным должником отца, делал то, что от него требовали, беспрекословно – а одно его слово на Совете стоило едва ли не столько же, сколько слово всего простого народа Тиннереда. Если Восточный регион поддержит ее внутри самого Совета, бороться станет гораздо легче.

Восток имел сильное влияние на южные земли. Те издревле были самым слабым регионом Тиннереда во всех сферах, а потому местные дворяне охотно прятались за спины своих сильных соседей. Сейчас по словам Виаллы Юг активно заигрывал с Вотоком, и Ливарн, правитель от тамошних земель, во всем поддакивал Хагарду. И при удачном стечении обстоятельств Атеа могла получить поддержку половины Совета. Оставались еще Запад и Север – однако сейчас ей нужно было играть с тем, что имелось. И прояснить ситуацию с Верданором.

Лебедь откинула голову назад, задумчиво разглядывая пейзаж за стеклом. Уповать на то, что Тэаран поддержит ее лишь благодаря тому, что в ней течет эльфийская кровь, не стоило. То, что где-то в ее роду пробегали эльфы, подтверждал лишь скверный характер, который она сама считала качеством приобретенным, а не врожденным. От бабки-эльфийки ей не досталось ничего – ни сил крови, ни эльфийской стати, ни долгих лет жизни. В идеале она, конечно, собиралась дожить до дремучей старости, однако с учетом быстротечности человеческой жизни ей оставалось от силы лет семьдесят бегать под солнцем и нарываться на неприятности. И то, если ее не пристукнут где-нибудь еще до первых седых волосков. Эльфы – по крайней мере, лесные – годами не старели, их свежие чистые лица не прорезала ни единая морщинка, да и убить их было не так-то просто. В этом плане даже подземные эльфы казались Атеа более живыми: она хорошо помнила, как тонкая сеточка мелких морщин разбегалась от уголков глаз королевы Лореотта, когда та ухмылялась, и как ходило ее горло, когда она отхлебывала тягучий вересковый мед из своего кубка, чуть прикрыв золотые глаза. Где уж там эльфийская утонченность…

Вспомнив королеву подземного города, Атеа довольно заурчала, чувствуя, как в груди разгорается что-то жгучее, азартное. Шедавар зацепила ее – действительно зацепила: своей опасной грацией дикого зверя, голосом с хрипотцой, мощной силой, волнами расходящейся во все стороны, огнем в глазах. Да всем, в общем-то – раз уж эта женщина не шла из ее головы так долго. Непривычно долго – Лебедь в последние годы своей жизни не особо-то зацикливалась на ком-то. Шеде же она хранила в некотором роде верность – моральную, естественно. Покуда речь шла лишь о таком ее аспекте. В дальнейшем, возможно…

Богиня, ты можешь хотя бы в такой ситуации не думать о чьих-то там глазах, руках, бог весть еще о чем? У внутреннего голоса были интонации Меред, недовольные и укоряющие, и Лебедь отмахнулась от него, растягивая губы в улыбке. Ей хотелось еще однажды побывать в Лореотте, чтоб поиграть в подземном городе с его хозяйкой, чтобы таки выиграть у нее танец с мечами, или поцелуй, или ночь. А еще – что было вообще новым для нее – хотелось просто поглядеть на нее, такую живую среди белых высоких сводов и древних залов, полюбоваться ею хотя бы несколько мгновений, получить от нее короткую усмешку, ту самую – особенную, с прищуром, поймать взгляд, брошенный из-под ресниц. Внутри предательски затрепетало у сердца что-то нежное и мягкое, и Атеа недовольно нахмурилась: вот только этого ей не хватало. Что-то подобное она когда-то давно испытывала к Даэн, которая, хвала Богине, так и не позволила ей эти чувства взрастить. И ныне похожая болезненная и живая нежность звенела в ней, сплетаясь с тишью зимнего рассвета и превращаясь в череду образов.

Стоять, дорогуша, а ну-ка попридержи коней. Всего-то золотые глазки да крепкие плечи, а ты уже поплыла. Города тебе белые подавай, прогулки в свете кристаллов, поцелуи на мостах… Не о том тебе думать сейчас надо, Лебедь! Не о том! К тому же, эта проклятущая все равно собиралась уводить своих из пещер, а потому – замолчи-ка ты и закатай губу. Как-нибудь навестишь ее в свободное от борьбы за собственную жизнь время, угу. Насладишься и глазками, и всем прочим. Только не надо вот этого всего, не надо.

Завершив внутренний монолог, Атеа удовлетворенно кивнула, когда дрожащее мотыльковым крылом на ветру ощущение затихло и улеглось. Сейчас совершенно точно необходимо было сосредоточить внимание на другом, и она не собиралась подставлять саму себя. Выжить и жить птице в змеином гнезде – сложно, практически невозможно для тех, кто привык к иному, однако Дамала верно выразилась: Атеа была достаточно безумна и достаточно умна для того, чтобы хотя бы попытаться. Дальше загадывать покуда не стоило, однако она не могла не признать: эта игра действительно увлекала ее.

Лебеди тоже умеют кусаться, и ядом плюются на версту. Поглядим еще, кто кого. Хартанэ, я на тебя надеюсь: уверенна, ты тоже там развлекаешься, наблюдая за всем этим – а потому защити уж меня, иначе заскучаешь совсем. Давай, родная, помогай!

Утро быстро разгорелось, растеклось по темным улицам, и вскоре за окнами уже вовсю шумел город, да мелькали разноцветные платки. Птица с ее письмом улетела в Эглеир – Атеа сама выпустила ее, серьезно предупредив, что если пернатая не принесет ответ, у нее будут большие проблемы. Девушка понятия не имела, понял ли ее молодой сокол, однако с рук ее он сорвался стрелой, и Лебедь еще долго видела в льдисто-голубом высоком небе его силуэт, удаляющийся прочь. Когда птица наконец исчезла из виду, Атеа покинула птичник, направляясь к дому Виаллы и поднимая высокий меховой ворот. Мороз стоял крепкий, холод почти что звенел в воздухе, и Лебедь порадовалась тому, что надела с утра келерийскую форму. Платья, пускай даже шерстяные, не грели так, как добротные штаны да куртка – и все равно хотелось поскорее укрыться за надежными стенами, в тепле у камина. Она уже была на крыльце, когда у ворот послышалась какая-то возня, чьи-то голоса, а затем – едва различимый скрип петель, схваченных морозом, и чьи-то шаги, царапающие выметенную наледь, что сковала каменные дорожки. Атеа обернулась, невозмутимо оглядывая высокого мужчину, неторопливо идущего прямиком к ней. Тот только-только откинул глубокий капюшон, и теперь она видела его высокий лоб, резкие острые скулы, прямой нос и холодные зеленые глаза, не выражающие ровным счетом ничего. Он смотрел на нее прямо, не отводя взгляда, и во взгляде том не было ни намека на любопытство – лишь что-то сухое, словно старый мох, выдранный с корнем, колючее, словно хвойные иголки, и абсолютно пустое. С ним нельзя вести себя как дура. Он должен понять, кто перед ним. Понять – и поверить мне. Она выпрямилась, чуть приподнимая бровь, и стала ждать, когда тот приблизится к ней.