Текст книги "Дикая охота. Полотно дорог (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 53 страниц)

– Не сплю, не сплю, не сплю… – горькая улыбка замерла на его лице, – Я никогда не сплю. Теперь – никогда. С самого первого черного дня, та-что-держит-мою-смерть, с самой первой ночи, когда они появились здесь.

– Ты говоришь о диких? – Даэн не сводила глаз с духа. Тот резко сел, подтянув колени к груди, и принялся раскачиваться взад-вперед, иногда пряча лицо в узких, почти светящихся ладонях.

– О тех-кто-не-знает-жизни. О них! – снова крик, поднявший волоски на затылке Даэн дыбом, – О тех-кто-идет-из-тьмы… О тех-кого-ведет-Она! Она и меня звала, знаешь? Звала… Звала – но я не пришел к ней, я просил того-кто-дал-мне-жизнь, и он спас меня от нее.

Дух всхлипнул, и тонкие плечи его задрожали.

– Но домой он меня не возьмет, он не может меня забрать… И я не могу заснуть, я не знаю сна, я не знаю отца своего, я забыл его! Тысячи лет, тысячи лет, тысячи ночей. А знаешь, как страшно, когда они просыпаются, знаешь? – тот-кто-играет-со-светом встал на колени, покачиваясь будто тростинка на ветру, и поднял голову, глядя на Даэн. Глаза его поглотили зеленое темное море, и в них Птица видела невыносимое страдание, – Они не трогают меня – не в их власти дать мне покой или забрать к себе, но я чувствую то, как гниет внутри них мой отец. А во мне… – тонкая рука духа взметнулась вверх и вновь опала. Существо низко опустило голову, и голос его звучал едва слышно, – А во мне мой отец обезумел. А с ним и я.

Скрипнули доски, вторя скулящему ветру. Даэн убрала Крыло в ножны и осторожно опустилась на колени рядом с духом, боясь спугнуть его. За спиной раздался испуганно-возмущенный громкий шепот:

– Что она делает, побери ее бес?!

– Тише, Атеа, – мягко остановила ее Меред, и Даэн в который раз ощутила благодарность к этой девочке. Впрочем, сейчас все было так неважно. Значение имели лишь печальные глаза духа, сошедшего с ума. Все в руках твоих, Хартанэ.

– Ты жил здесь до первого Излома?

Дух закивал, и Даэн показалось, будто цветной узор на его теле изменил свой цвет, переливаясь подобно радуге.

– На дне ручья, под деревянным колесом. На лугу, что за плетнем. В листве, что когда-то пела так сладко, так весело!.. Я жил всюду, и каждую зиму возвращался домой, к нашему отцу.

Даэн чувствовала, как внутри что-то чутко отзывается, ощущая эмоцию духа. Раньше такого не было, и женщина насторожилась: незнакомое чувство не походило на дар Хартанэ, но принадлежало ей. Казалось, будто еще чуть-чуть – и она начнет видеть то, о чем говорит дух. Словно он баял ей на языке видений.

Быть того не может! Даэн вспомнила, как Мара показывала ей чудеса, яркие и живые – и нынешнее чувство напоминало отголосок того, что возникло в каменной келье под сводами Лореоттских пещер. Там, где пахло земляничным чаем, разгоряченной под ладонями кожей и дикими травами. Птица недоверчиво тряхнула головой – и только ныне разглядела полупрозрачную пелену, занавесившую весь мир. Только дух оставался четким, ясным, настоящим – а все остальное куда-то ушло. Утекло, словно вода.

– Ты все верно чувствуешь, та-у-кого-солнце-в-глазах, – дух закивал, все так же нервно и быстро, – Это будет нашим с тобой секретом, хочешь?

Атеа за спиной что-то заворчала, но Даэн не было до того никакого дела.

– Это неважно. Расскажи мне, что случилось потом? Почему ты здесь? И где дикие? Они выбираются сюда из леса?

Дух качнулся в сторону, и лунный свет размыл серебро его волос влажной кистью, оставив во тьме тонкие полупрозрачные блики.

– Потом… потом случилось что-то. Пришла она и выжгла нас до самого донышка. Она выжгла мой дом, она подвела ко мне за руку мою смерть, но смерть отказалась брать меня… Я помню Дом – и мне некуда идти отсюда. Знаешь, та-у-кого-солнце-в-глазах, здесь когда-то пахло такими, как ты. Люди были здесь, сеяли здесь зерно, которого не водилось в моем лесу – но я все еще помню этот запах, когда они перетирали его. Такой странный запах… – тот-кто-играет-со-светом склонил голову набок, задумчиво глядя в пустоту сквозь Даэн, – Он нравился мне. Потом людей не стало, и зерна того не стало, и вода в моем ручье стала ядом.

Дух повернулся к ней спиной, и вдоль его позвоночника Даэн увидела черную лозу, вьющуюся странным узором вниз. Приглядевшись, Птица тяжело сглотнула: на бесплотном теле духа остались глубокие черные борозды, словно кто-то лил раскаленное железо ему на спину.

– Этот яд выжег и меня, – существо снова рассмеялось – будто старое серебро крошилось, будто струна под пальцами рвалась, – Пропитал землю, ушел в травы и песок, в деревья, в кровь моих братьев и сестер, в кровь людей. Им ненавистно солнце, и летом они засыпают в своих норах под корнями, а порой и зимою спят – им голодно. Но та-что-хочет-разрушить-мир зовет их, и они просыпаются. Ищут. Бродят.

– Где их логово? Ты знаешь? – Даэн чуть склонилась над ним, и по коже прошлась странная колючая волна. Так бывает, когда где-то рядом бьет молния, и в воздух вонзаются тысячи крохотных иголочек. Дух отпрянул, испуганно закрываясь от нее руками.

– Нет! Тот-кто-играет-со-светом не знает, не знает!.. Они там, – полные ужаса глаза обратились к разлому окна, где острым черным частоколом виднелся иссушенный лес, – И даже отец не заставит меня идти туда…

– Сколько их? – Даэн ненавидела себя почему-то – ей казалось, что она допрашивает духа, перепуганного, словно ребенок. Но иначе нельзя было. Тот-кто-играет-со-светом судорожно затрясся – точно человек. Только вот Даэн ощущала в нем страх такой мощи, что ни один из смертных не смог бы выдержать этого чувства.

– Сотни, тысячи… Они – будто свора, бешеные гончие, которые подчиняются лишь безумной ее воле… Не ходи, не ходи в черный лес – не воротишься назад!..

– Уж мы-то, наверное, и без тебя разберемся, странный дух, – нервно рассмеялась Атеа, и именно сейчас Даэн захотелось убить ее. Дух вцепился в ее запястье тонкими холодными пальцами, и Птицу словно прошила дрожь: его прикосновение было странным – острым, жгучим и ледяным одновременно.

– Не ходи в черный лес, не ходи, не ходи!

– Я не позову тебя с собой, – тихо сказала Даэн, исподлобья глядя на духа. Тот, тихонько поскуливая, вновь припал к земле и затряс головой.

– Не ходи!

– Хартанэ, убереги от безумцев, – проворчала Атеа где-то за спиной. Меред что-то тихо шепнула ей на ухо – лишь эхо разошлось по комнате тихим шелестом. Но это подействовало: молодая Птица прекратила бурчать под нос.

– У нас есть долг, и мы обязаны выполнить его, – медленно проговорила Даэн, тщательно взвешивая каждое слово, – До рассвета путь в Мертволесье нам заказан – а ты сказал, что они боятся солнца. Днем нам ничего не угрожает, если так. К тому же, мы обучены сражаться с дикими, и в нашей груди поет светлая богиня, защищающая нас. Нас уберегут.

– Нет, нет, нет… – дух горестно вздохнул, а затем заломил тонкие руки – и тут же замер, расслабляясь. Что-то незримо изменилось в нем, и Даэн показалось, что перед ней – абсолютно спокойное разумное существо, не опутанное сетями безумия, – Вы не знаете, что ждет вас там. Мертволесье отравлено, и тут ваша богиня не сможет помочь тебе. Никому из смертных не помогают те-кого-вы-зовете-богами – не здесь. От этого края они давно отвернулись.

Тот-кто-играет-со-светом поднялся на ноги. Он был ниже Даэн примерно на голову, тонкий и хрупкий, не похожий ни на одно живое существо. Осторожно, словно во сне, он с минуту разглядывал ее, обходя по кругу – и Птица поворачивалась за ним. Она ненавидела, когда кто-то оказывался за ее спиной – особенно кто-то из тех, в чьих жилах течет не кровь. Меред и Атеа смотрели на него настороженно, иногда бросая быстрые взгляды на Даэн, чтоб иметь возможность повторить ее действие.

– Они могут прийти сюда ночью?

Дух остановился, покачиваясь с пятки на носок. Воздух вокруг него дрожал и бликовал, мелко-мелко рябил, и Даэн почему-то это казалось красивым.

– Нет – дела им нет до моего разрушенного дома. Разве что вас учуют. Но они-то далеко, в самом сердце мертвого леса… Поэтому – здесь вам безопаснее будет, чем где-то еще. Впрочем, едва ли тут безопасно.

Даэн кивнула – скорее себе, чем тому-кто-играет-со-светом. Расслабляться нельзя, это уж точно.

– С твоего позволения, мы останемся тут до солнца. А потом уйдем.

– Лучше бы вам уйти прочь, не в сторону леса, – покачал головой дух, а затем вновь что-то изменилось, и движения его стали резкими, дерганными, а взгляд – рассеянным, – Тот-кто-играет-со-светом может уйти, если та-у-кого-в-глазах-солнце попросит.

– Это было бы очень кстати, – снова подала голос Атеа, складывая руки на груди и сверля духа тяжелым взглядом, – Не люблю, когда рядом спят бесплотные.

– У тебя в глазах нету солнца, та-у-кого-золотые-волосы, – пропело существо, бросая на нее ничего не означающий взгляд, – Потому я спрашиваю не тебя.

Атеа открыла было рот, но Даэн подняла руку, останавливая девушку, и кивнула.

– Не уходи. Это твой дом, кем бы ты ни был. Мы в нем гости, не ты.

Дух рассмеялся – почти что счастливо. А потом вдруг замер, прислушиваясь к чему-то. Даэн интуитивно погрузилась в дар Хартанэ, высвечивая весь мир на версту вокруг, но диких поблизости не почуяла.

– В чем дело? – тихо спросила Коршун у того-кто-играет-со-светом. Дух, отсвечивая серебром и лунным светом, плавно опустился на пол, вновь обнимая собственные колени и укладывая голову на них, словно ребенок.

– Скоро гости будут здесь. Они летят быстрее ветра, быстрее тени. Спешат прямо сюда, по вашим следам! – он покачал головой и улыбнулся, как-то светло и доверчиво, – Вам бы встретить их – все равно они и сюда выберутся, если понадобится. А гостей у порога должно встречать, неужто не знаете?

Атеа грязно выругалась и злобно зыркнула на Даэн.

– Вот, пожалуйста! Пока этот невесть кто заговаривал нам зубы, его дружки учуяли нас, и сейчас твоими молитвами и глупостью сюда сбежится все Мертволесье!

Дух снова рассмеялся, мечтательно глядя сквозь пространство. Даэн подошла вплотную к Лебедю и буквально прорычала в лицо девочке:

– Закрой рот, Атеа из Эглеира. Прекрати разглагольствовать и паниковать. Это раз. Два – я являюсь старшей твоего отряда. Поэтому изволь подчиняться моим приказам.

– Изволь сначала отдать приказ, – огрызнулась Лебедь, не отступая ни на шаг. Боги, наступит день, когда я упрошу Наставницу Найю дать мне самые крепкие розги и высеку эту дрянь перед всей Гильдией!

– Замечательно. В таком случае – немедленно заткнись и спускайся следом за нами. И только попробуй сказать еще хоть слово в сторону этого духа, – предупредила ее Даэн. Девчонка гордо вздернула подбородок, и Коршун улыбнулась ей – недобро так улыбнулась, – Не шути со мной, Атеа. Не надо. Я терпелива – но до поры. И ты прекрасно это знаешь.

– Даэн, мне кажется, сейчас есть дела и поважнее, – тихо заметила Меред, как бы ненароком втискиваясь между ними и заслоняя широким плечом Атеа, пронзительно глядя Коршуну в глаза, – Поставишь ее на место позже.

По сути, Меред была права. Даэн развернулась и направилась к дыре в полу, откуда удобнее всего было перебраться на балки, бросив через плечо:

– За мной. Обе.

Спуститься оказалось гораздо сложнее, чем взобраться наверх. Для Даэн-то это не составило большого труда – Птица привыкла к долгим тренировкам, когда они балансировали на узком бревнышке, перекинутом через ледяной узкий ручей. За годы упорной работы тело легко находило точку равновесия и словно само знало, куда поставить ногу или перенести вес. А вот молодые Птицы за спиной Даэн были гораздо более напряжены. Спускались они медленно, осторожно, долго примеряясь перед прыжками, и Коршуну казалось, будто одна из них вот-вот точно свалится. Это не дело. Если они спустя несколько лет столько навыков растеряли, то по-настоящему умелых воинов у Гильдии не так-то и много. Молодые не видели диких, те, кто постарше, ведут себя так, словно тренировок в юности им хватит на всю жизнь… Что же будет, Хартанэ?

Даэн спрыгнула на пол, бесшумная, словно кошка. Спустя некоторое время рядом двумя тенями встали Меред и Атеа. Пылинки, потревоженные движением, танцевали в сумрачном свете, льющемся из окон и щелей, и холодный ветер качал их, сталкивая друг с другом, снова разгоняя порознь и заплетая узорными вихрями. Даэн дышала глубоко и медленно, любуясь эти странным танцем – и обнажив лезвия Крыльев. Она слышала стук сердец девочек, и, кажется, все остальные звуки ушли и растворились. Осталось лишь это трепетное, едва различимое биение.

Приближение незнакомца она скорее ощутила, чем услышала или увидела. Легкое колебание – словно маятник качнул воздух, словно маленький камешек упал в воду, и круги побежали во все стороны. Подобно пузырькам воздуха, поднимающегося от этого камешка на поверхность, к ней шло ощущение, безымянное чувство. Ладонь лежала на рукояти привычно, и Даэн ждала, замерев и лишь дыша. Глубоко и мерно.

Волна докатилась до нее, разбежавшись мурашками по коже. Скрипнула половица снаружи, сиплый вдох разогнал тишину, и Птицы синхронно вскинули Крылья – каждая по-своему, каждая – так, как не сможет повторить другая, каждая – к своему имени.

Бить в зависимости от того, сколько их. Слушайте меня, ясно? Без фокусов.

Ответ пришел от обеих девушек, и Даэн легко различила голос-ощущение, идущее от каждой. Ядовитая Атеа и спокойная, тихая Меред. Впрочем, обе были собраны – и то хорошо.

Лунный свет высветил силуэт женщины, распахнувшей дверь, высветил острый взгляд, пронзающий насквозь. Даэн уставилась на нее, не до конца веря своим глазам. У диких не было глаз со звездным колесом на донышке – стало быть, все было действительно так, и на пороге и впрямь стояла Мара. Первой от шока отошла Атеа.

– Твою же прародительницу, поганая ведьма! Совсем уже одурела, что ли? Ни стыда, ни совести у тебя нет! Мы уж было подумали, что дикий, а ты тут прогуляться вздумала…

– Язык придержи, девочка – не то я его вырву, – миролюбиво ответила ведьма, и Даэн почему-то не сомневалась: уж она-то точно вырвет.

– Что ты здесь делаешь? – напряжение все никак не хотело отпускать плечи Даэн. Женщина опустила оружие, наблюдая, как ведьма заслоняет за собой дверь, – Ты ведь собиралась к Сестрам… И как ты нашла нас? Как добралась сюда так быстро?

– Я попыталась ощутить тебя – и не сумела, – ведьма подошла к ней, бесцеремонно развязывая ворот рубахи. Что она делает?.. Щеки Даэн вспыхнули – благо, в темноте никто не заметил, – но тут Мара вытащила на свет кристалл, подаренный ею же, и сжала его в ладони, прикрыв глаза. Некоторое время ведьма хмурилась, перекатывая камешек в ладони, а потом покачала головой, – Ничего не понимаю. Он холоден, словно и не касался тебя…

– Камни вообще-то не нагреваются – настоящие, по крайней мере, – язвительно пробормотала Атеа, упирая руки в бока.

– Я говорю не о том, дитя. И не с тобой, – Мара отпустила камень, и Даэн тут же спрятала его под рубаху. Ощущение кристалла, прикасающегося к телу, почему-то нравилось ей, – Энергетического тепла не было. Так бывает лишь в смерти, – она покачала головой, – Потому-то я и решила, что у вас случилась беда. И пошла за вами. Шла следом, по Мостам, – поймав непонимающий взгляд Даэн, Мара уточнила, – Расстояние между энергиями, от одной точки до другой, называется Мостом. Так можно переходить быстро, сливаясь с той или иной силой, и преодолевать огромные расстояния – хоть и я крайне редко пользуюсь таким способом передвижения.

– Почему? Так бы ты добралась туда, куда тебе нужно, гораздо быстрее, – Даэн все еще хмурилась, глядя на женщину – хоть внутри все пело, тянуло тревогой и нежностью, желанием поскорее увести ее отсюда в безопасное место, спрятать от всех бед и хранить ее покой там, где кошмары не найдут ее. Только перед ней стояла ее Мара, которая вряд ли согласится на такой исход. Ведьма пожала плечами.

– Ну, во-первых, я не знала, куда мне идти. Невозможно мигом переместиться из одной энергии в другую – Мосты соединяют лишь родственные им силы. Грубо говоря, между точками огня – огненный мост, между точками воды – водный. Это если грубо. И нужно постоянно переходить с Моста на Мост – а мне моя дорога неведома. А во-вторых – я пробовала так делать лишь однажды, и тогда это отняло много сил. Сейчас же у меня был четкий след – энергии запоминают тех, сквозь кого они прошли, и кто прошел сквозь них. Так что я шла на вас и ошибиться не могла.

– Замечательно, – Атеа чуть сощурилась, – Значит, это о тебе говорил тот чудак… Ну, все лучше, чем стая темных духов у двери.

– Какой чудак? – Мара склонила голову к плечу, внимательно глядя на нее.

– Здесь живет дух – не дикий. Он наверху – это он сказал нам, что скоро здесь будет гость. Почуял тебя, видать, – Даэн задрала голову, но наверху не слышалось ни шороха.

– Дух? – Мара ошеломленно покачала головой, – Быть того не может! В Ночь Сна все духи, кроме диких, уходят к Бессмертному и…

– А этот не ушел, – пожала плечами Лебедь, – Ишь, какая находка. Самовольничает, негодяй. Бормочет чушь какую-то все время, то хохочет, то скулит. В общем, ты бы потолковала с ним, госпожа колдунья, а то он подозрительный уж больно. Спать не хочет, в лес нас не пускает, глупости какие-то все время говорит – а дальше-то все может еще хуже обернуться! Кто же их, юродивых, знает…

Ярость Даэн, так долго и тщательно сдерживаемая, уже готова была выплеснуться, когда тихий смешок откуда-то сверху привлек их внимание. Тот-кто-играет-со-светом мягко спускался с балки на балку, чуть покачиваясь и двигаясь то плавно, то резко.

– Веселая та-у-кого-золотые-волосы. Не смотри на нее, та-у-кого-наша-кровь. Она всего лишь играет, – дух спустился вниз и медленно подошел к Маре. Долго смотрел ей в глаза, долго-долго, и не шевелился – и ведьма так же замерла рядом с ним, не отводя взгляда. Эти минуты растянулись в вечность, пока дух вдруг не упал ей на руки, вцепляясь в ее рукава и сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Мара осторожно поймала его, прижав к себе, а тот-кто-играет-со-светом плакал и тихо-тихо просил, – Забери меня, отведи меня домой. Отведи меня домой… Пожалуйста, забери…

Ведьма посмотрела на Даэн, и в глазах у нее Птица увидела такую боль, что горло будто невидимым кулаком сжали. Даже Атеа притихла, как-то мгновенно изменившись в лице и ныне испуганно глядя на Мару круглыми глазами.

– Побудьте здесь до рассвета, – Мара бережно подняла духа на руки и направилась к потоку тусклого света, тоненькими ниточками тянущегося из разбитого окна, – Ночью там опасно – как и всюду за пределами этих стен. Какими бы ветхими они ни были. А утром я пойду с вами. Покуда же – не мешайте мне.

Даже Лебедь не посмела возразить ей. В доме что-то изменилось, и Даэн знала – сейчас будет твориться волшебство. Тихое, невообразимо сложное – и в то же время настолько незаметное, что завтра никто уже о нем и не вспомнит. Разве что душа, сейчас лежащая в светлых тонких руках, укрытых темно-зелеными рукавами.

Меред осторожно взяла Атеа за локоть и отвела ее к дальней лавке. А Даэн так и стояла, ощущая, как в сердце натягиваются тонкие струны, отзываясь на пока еще невидимую ворожбу. А потом Мара начала петь. И даже во мгле на границе Мертволесья стало легче дышать.

========== Глава 20. Цена Крыльев ==========

За окном заунывно плакал ветер, и как бы Атеа ни пыталась не обращать на это внимание, а на душе с каждой минутой становилось все паршивей. Треклятая Даэн запретила разжигать даже лучинку, а потому темнота наползала со всех сторон, грозя раздавить их собой. Возможно, в этом запрете и был смысл – но Атеа очень уж хотелось, чтоб именно Коршун была причиной ее дурного настроения, а потому оправдывать старшую не собиралась.

Вспомнив о Даэн, Атеа в который раз подняла взгляд и посмотрела на нее из-под насупленных бровей. Та сидела на полу, скрестив ноги и не шевелясь, и во все глаза глядела на ведьму, словно зачарованная. Колдунья у окна что-то тихо напевала под нос, и мелодия эта заставляла Атеа ежиться: звуки вливались друг в друга, плавно перетекали, будто вода, и каждая нота цепляла какую-то тонкую струну внутри Лебедя. Неведомый покой теплой волной расходился в каждой ее частичке, и сладость тишины так и норовила захлестнуть ее. Это было очень странно, непривычно и чуждо ей, а потому девушка бежала от ощущения как могла. А вот Даэн, судя по всему, не собиралась прятаться от ведьмы – вон как слушает, даже не моргает. На лице Коршуна застыло незнакомое Атеа выражение, которое молодая Птица прочесть не могла, сколько бы ни билась. Лишь одну эмоцию она все-таки разгадала: меж бровей Даэн всякий раз пролегала тревожная болезненная морщинка, когда она опускала взгляд на духа, дремлющего на руках ведьмы.

Атеа тихонько фыркнула про себя: ладно уж. Из всех Птиц, известных Лебедю, Даэн была одной из лучших. Ее уважали старшие Наставницы, среди Разведчиц, закаленных в боях, она была своя в доску – ни одно серьезное задание не обходилось без тавранки. Коршун умудрялась выживать в самых тяжелых схватках с дикими, отгоняла смерть от молодых Птиц и Танцевала при этом так, что у Атеа дыхание перехватывало, когда удавалось полюбоваться этим. Всякий раз, заплетая узор Хартанэ, Даэн сливалась с богиней, отдавая ей всю себя целиком, так, будто ее самой не было. Для того чтоб так танцевать, нужно было отказаться от чувств, рассказывали Наставницы. Отказаться от всего земного, что только может быть. Ни боли, ни тоски, ни сострадания, ни жалости к тому, против кого ты выходишь. Иначе он точно победит.

Конечно, сейчас в заброшенной мельнице не было диких – лишь полубезумный странный дух, бормочущий невероятную чушь. Такой нападать-то не станет – однако Атеа не верила в то, что он безвреден. Как и не верила в то, что одна из самых сильных Птиц Келерии прониклась к духу каким-то теплом. Богиня не терпит даже минутной слабости, и Коршун хорошо это знает. Вряд ли Даэн действительно чувствовала сострадание к странному существу – скорее так, перед ведьмой своей рисовалась. Такая, как она, не стала бы рисковать благосклонностью Хартанэ. Птиц с самого детства учили, что бестелесных созданий нужно опасаться – они вероломны, они чужие, и к ним невозможно относиться так, как к людям. Духи были так же далеки от смертных, как небо от земли, как снега северных гор от золотых песков пустынь, как Келерия от Тиннереда.

При мысли о Тиннереде спящая где-то у сердца кошка с острыми коготками тут же проснулась и принялась запускать их глубже и глубже, довольно урча. Атеа нахмурилась еще сильнее, придушивая внутреннего зверя, чтоб неповадно было – да только не слишком помогло. За все годы, проведенные в Келерии, она так и не сумела полюбить суровые горные пейзажи, стылые ветра и высокие башни Гильдии. Здесь все было иным – жестким, чужим, каменным и незнакомым, хоть и по-своему притягательным. Совсем как Даэн.

Атеа вновь скосила взгляд на Коршуна, разглядывая ее из-под полуприкрытых ресниц. Ее профиль чуть сиял, озаренный невидимым светом, шедшим будто бы прямо изнутри – а может, так на кожу лег слабый отсвет из окна. Черный локон, выбившийся из толстой тугой косы, падал на лоб женщины, как-то по-особенному оттеняя линии ее лица. Она была расслаблена и спокойна, дышала мерно – Атеа видела, как ровно вздымается и опускается высокая грудь под толстой кожей форменной куртки. Руки ее лежали на коленях, ладонями вниз, и расслабленные кисти тоже будто светились – с тонких ее пальцев скатывался свет, падая в полупрозрачную темноту и растворяясь в ней. Тавранка не отводила темных глаз от ведьмы и напоминала статую – холодную и задумчивую.

Девушка чуть улыбнулась, вспоминая, как впервые увидела тренировку Разведчиц, среди которых Танцевала и Даэн – сильная, поджарая, по пояс нагая – лишь полотно, перетягивающее грудь, прикрывало ее тело. Коршун не была невероятной красавицей, но то ли гордый ее взгляд, то ли ее отчужденность от всего мира, то ли сила, волнами расходящаяся от нее во все стороны, привлекла Атеа, и молодая Птица так и замерла, любуясь мощной грацией ее движений. Даэн плела Узор сама, не взяв в пару никого и Танцуя с собственной тенью, и это тоже показалось Атеа странным: остальные разведчицы разбились по двое и скрещивали Крылья, иногда весело переговариваясь меж собой. А эта – нет. Плавная, медленная – а в следующий миг быстрая, резкая и стремительная, она завораживала каждым движением. Тогда Атеа дернула за рукав стоящую рядом с ней молоденькую разведчицу и восхищенно поинтересовалась:

– Кто это? Вон та, с черной косой, которая сама?

Девушка сощурилась, разглядывая тренирующихся Птиц, а потом как-то странно ухмыльнулась.

– Это? Ох. Это – Коршун. Одна из лучших. Говорят, только вернулась с отрядом из Прилеска.

Атеа присвистнула, с уважением глядя на незнакомую женщину. В Прилесок отправили отряд около месяца назад – в маленькой деревеньке под Гарварнским лесом дикие выпили все население, обратив всех от мала до велика. Говорили, что Лорелей, старшая в Гильдии, выслала туда десятерых лучших Птиц. Если Коршун тоже была среди них, то это говорило само за себя.

Эта встреча случилась года три назад – Атеа только-только закончила полное обучение и все пыталась сообразить, куда же ей теперь податься. С одной стороны, каждую ночь она просыпалась с неизменным ощущением затаенной горечи и тоски, такой острой, что выть хотелось. Длинные спины холмов под высоким южным небом Тиннереда всякий раз таяли с рассветом, и трава, стелющаяся по ветру, обращалась холодным сквозняком, тянущим из оконных щелей. Ей отчаянно хотелось домой – Атеа казалось, будто что-то важное она там забыла, не завершила, и это что-то тянуло ее на себя с невероятной силой.

С другой стороны, здесь, в Гильдии, была вся ее жизнь. В тринадцать лет Атеа из Эглеира впервые увидела высокие тонкие башни, залитые солнцем и пронзающие острыми шпилями необъятную синь неба. В тринадцать лет ей сказали, что совсем скоро она позабудет семью, дом, друзей и все былое, и на протяжении следующих десяти лет иной жизни у нее не будет – если она сделает шаг вперед. Тогда маленькая Атеа впервые принимала самостоятельные взрослые решения, и это было страшно. Очень страшно было делать этот шаг, выпрямив спину и подняв подбородок, как учили при дворе. Лишь потом, когда высокие створчатые двери громадных ворот захлопнулись, когда ее провели в пустую комнату, уставленную простыми кроватями, Атеа разревелась, упав возле одной из кроватей на колени и комкая в руках простынь. Она еще никогда не чувствовала себя преданной – до этого дня.

Спустя десять лет упорной учебы она прошла Второе Посвящение, получила птичье имя – и теперь предстояло сделать еще один шаг, после которого назад идти уже нельзя. Тогда Атеа стояла на распутье: остаться здесь, в Гильдии, и всю свою жизнь посвятить вечной борьбе, в которую едва ли кто-нибудь верил из простых людей, живущих за тысячи верст отсюда – или же уйти, с позором уйти, отдав Крылья и навсегда отказавшись от теплого огонька Дара Хартанэ в груди. Она металась, словно безумный стриж по весне, и совершенно не понимала, что ей делать теперь. И вот тогда-то Атеа увидела, как на тренировочном плато Танцует Даэн.

Когда Коршун спрятала Крылья в ножны и накинула на плечи форменную рубаху, Атеа не выдержала. Она хорошо помнила, как подошла к Даэн и, совершенно по-кошачьи ухмыляясь, попросила ее потренироваться вместе. Тогда тавранка окинула ее цепким взглядом, скривила губы в усмешке и нахально ответила, что желающих Потанцевать с Атеа итак хоть отбавляй, и она не будет забирать у них эту честь. Ее полунасмешливое «красавица», обращенное к Лебедю, еще долго звучало в ушах девушки – и от одного воспоминания на щеках Атеа всякий раз вспыхивал румянец. То ли от злости и обиды, что ей впервые в жизни отказали, то ли от низкого, чуть хрипловатого голоса, который будто обволакивал шелком. И вопрос с тем, что делать дальше, отпал сам собой. Атеа, глядя вслед Даэн, сама для себя уже все решила – она остается.

Еще спустя год безуспешных попыток затащить Даэн в постель или хотя бы на тренировочное плато, Атеа успокоилась, прекратив вздыхать по неприступной женщине. Коршун оставалась единственной, на кого не действовали ее чары, и вскоре тавранка уже всерьез раздражала Лебедя. Кроме того, именно из-за нее девушка и осталась в Гильдии, решив, что будет добиваться звания самой сильной Птицы Келерии, положит свою жизнь на алтарь Хартанэ и однажды придет к тому, чтоб учить следующие поколения девочек. Вот только никаких заданий ей не давали, посылая ее периодически с простыми разведотрядами куда-нибудь поближе к Гильдии. Она ездила в Птичий Городок, сопровождала обозы, соблазняла всех привлекательных юных Птиц, дослуживающихся до Второго Крыла – и понимала, что жизнь ее так и пройдет здесь. Даже в вечную войну с дикими она уже не верила: Белая Смерть закончилась почти полвека назад, и новый Излом вряд ли случится на ее веку. И вместо того, чтоб убраться из Гильдии да жить припеваючи, она добровольно отдала себя высокой идее, которая никому-то, кроме безумцев, и не нужна. И все из-за Даэн. Из-за ее проклятого Танца, когда-то поразившего Атеа до глубины души. Из-за наглой ухмылки этой черноволосой суки и задумчивого блеска в глазах, когда она вскидывала Крылья.

А потом раздражение сменилось чем-то другим, спокойным и безразличным, и Атеа начала играть. В Даэн не было чванства, присущего молодым и сильным Птицам, она не бахвалилась перед Гильдией, оставалась одной из лучших – но ее молчаливый отказ Атеа так и не сумела простить. Два года девушка при каждой удобной возможности цепляла старшую Птицу – та же умело отбривала всякое острое слово, брошенное Лебедем. Лишь усмехалась уголком рта при этом, да так ядовито, что Атеа невольно восхищалась, и уходила, демонстрируя девушке красивые изгибы сильной спины и подтянутые бедра. И наконец богиня свела их вместе в один отряд, когда Ярис взошла.

Мечты начали сбываться: им дали настоящее задание. Да не просто задание – нужно было подхватить Коршуна и двигаться дальше вместе с ней, под ее руководством. Теперь бесить Даэн было вдвойне приятно – Атеа видела ее каждый день, и сбежать от нее Коршун не могла. Лебедь методично дергала ее, от всей души веселясь, когда такая спокойная и холодная Даэн начинала скрипеть зубами. Глаза ее темнели от злости, и Атеа почти физически чувствовала, как же сильно тавранке хочется навешать оплеух ей, молодой заносчивой девице – а она все сдерживалась, как могла, упорно и долго. Это по-своему восхищало Атеа, но довести Коршуна до белого каления теперь стало делом принципа.