Текст книги "Дикая охота. Полотно дорог (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 53 страниц)

Атеа задумалась. На самом-то деле, и впрямь не изменилось ничего. Мир за окном стоял все такой же белый, застеленный снежной вуалью, небо по-прежнему давило на жесткие плечи гор, ложась на серые склоны серым одеялом. Она была все той же Атеа, Лебедем, занозой всей Гильдии. И ничего не изменилось.

– Маленькая нестыковка, госпожа Дамала. Ты говоришь, что мы отбросили все былое – так почему я возвращаюсь к этому былому спустя столько лет?

– Нынешнее время требует этого, – ответила ей Тайиль, чуть склоняя голову набок, – Подобное решение уже было принято однажды, во времена Второго Излома – тогда среди наших девочек была креасская принцесса, незаконнорожденная, как и ты. Она сумела вывести на линию фронта войско, и тогда дикие не прорвались за Железный Тракт. Сейчас все может быть гораздо серьезнее – а потому нужна всякая помощь. Все, что угодно.

– Вы еще скажите, что Даэн у нас тоже госпожа Эллоина. А Меред – андарская владычица, – буркнула Атеа, окончательно решившая ничему не удивляться, – То-то будет чудесно, а. Мы потом объединим наши королевства и по выходным будем наведываться друг к другу на балы.

– Нет, – уголками губ улыбнулась Тайиль, – Даэн – простая деревенская девчонка, Меред – сиротка из Паррена, чей отец был простым плотником. В вашей компании только ты высоких кровей.

– Замечательно, – мрачно подытожила Атеа, переводя взгляд с Дамалы на Тайиль и обратно, – И что мне с этим делать вообще? Как вы себе представляете мое явление тиннередскому королю? Допустим, мне поверят, а дальше-то что? Дескать, ваше величество, я ваша доченька, подыхайте тут спокойно, а я забираю войска и увожу их на север, воевать с чудищами, о которых вы только в байках читали и которые способны смести с лица земли наше славное королевство?.. Да как только прикажу войскам идти за мной, меня тот же час отравит какой-нибудь сердобольный дворянин. Это же безумие, чистой воды безумие.

– Безумие, – согласилась Дамала, – Но ты сама не лыком шита. Действуй. Приведи армию, любой ценой приведи. Уговаривай, запугивай, говори правду – все, что угодно, лишь бы за тобой пошли. А там – решай. После окончания войны можешь передать власть в руки выборному регенту, например, или совету дворян. А можешь оставить Крылья и примерить на себя роль мудрой правительницы. Если мы выстоим, все, что будет дальше, станет таким простым – сама удивишься.

Тишина, пахнущая горными травами, повисла в уютной комнате. Атеа почти механически протянула руку и взяла стеклянную чашечку со стола. Чай в ней уже давным-давно остыл, и на языке осталась травяная терпкая горечь. Девушка сделала несколько глотков, а затем осведомилась:

– Я могу взять Меред с собой? – помедлив, она не смогла сдержаться, – А то, раз такая ситуация, мне эскорт нужен. А то прибьют ее высочество в пути – и все, не будет вам славного войска Тиннереда.

– Некоторое время Меред будет следовать за тобой, – кивнула Тайиль, переводя взгляд на молодую Птицу. Та мигом напряглась – Атеа видела ее настороженные глаза из-под челки, упавшей на лицо, – А в Тиннереде вы разделитесь, у нее будет свое задание.

– Какое? – осторожно подняла голову Меред.

– При дворе короля – естественно, – есть Двор ведунов. Я предполагаю, что ведуны там не ахти – до нас доходили рассказы о том, что деревенские самоучки затыкают их за пояс во мгновение ока, – протянула Дамала, – Городские ведуны чванливы – обучение ворожбе стоит золота, простых смертных, хоть и с даром, туда не берут, если монет не отсыпешь. И ходят слухи, что по городам прячется незаконная… гильдия, своего рода. Туда приходят все ведуны, у кого есть дар – а золота нет. И учатся, сами. Прячутся, конечно – обученные колдуны устраивают настоящую травлю. И, по слухам, ведуны-самоучки гораздо сильнее, чем придворные. А посему, твоя задача – отыскать их и поговорить с ними. Отыщи хоть одну ниточку, хоть зацепку, найди их. Убеди в том, что грядет суровое время – и в том, что весь Бар-эс-Тиллад должен подняться и встать в этой войне против темноты. Какие бы пропасти нас не делили, сейчас – не до междоусобиц. Нас сожрет смерть, если мы будем встречать ее порознь.

Меред внимательно слушала ее, изредка щуря льдисто-голубые глаза и хмуря красивые широкие брови. Когда Дамала закончила, девушка взлохматила волосы ладонью и уставилась в пол. Вид у нее был малость потерянный при этом.

– А хоть какие-нибудь зацепки есть, Наставница Дамала? Хоть что-то? Как я найду их?

– Возьмешь с собой эльфийскую ведьму, раз уж она за вами увязалась и отвязываться не собирается, – Дамала потерла подбородок, искоса поглядывая на Атеа, – Хотя, если я все верно поняла из того, что мне донесли, она должна быть твоей занозой, Лебедь.

Атеа демонстративно закинула ногу на ногу и скрестила руки на груди, ухмыляясь. Меред же вдруг снова нахмурилась, и лицо ее потемнело. Она отставила хрупкую стеклянную чашечку подальше и посмотрела на Дамалу.

– Старшая, она не нравится мне. Я подозреваю, что она вела диких за нами. Во время пути она постоянно оглядывалась назад, и…

– С этим мы разберемся, – отрезала Дамала, и Атеа прищурилась: слишком резко Наставница оборвала тему, – Ведьма будет лично говорить с Лорелей, и, если твои подозрения оправдаются, будем решать вопрос иначе. А пока – не распускай слухи, девочка, и мысли свои держи при себе. Вам обеим ясны задачи?

Обе девушки нехотя кивнули – каждая думала о своем. Информации было слишком много, и все это нужно было уложить в своей голове, осознать, принять. Дамала не стала давать им на это время и, хлопнув себя по коленям, поднялась с кресла.

– Тогда – марш отсюда. Нам еще идти на совет Наставниц, а вам – готовиться к долгому пути. В Птичьем Городке возьмете лошадей, иначе дорога затянется – а это непозволительная роскошь ныне. Лорелей дала вам три дня на отдых и подготовку, так что нечего рассиживаться. Наслаждайтесь, пока можете.

Меред что-то пробормотала, склонив голову и поднимаясь из кресла, и Атеа последовала ее примеру, направляясь за девушкой к двери. У самого порога она обернулась – Дамала подавала руку Тайиль, помогая женщине встать.

– Последний вопрос, Наставница, можно?

Дамала одарила ее тяжелым взглядом, а затем пожала плечами.

– Валяй.

– Где искать таких красивых женщин, как у тебя? Такую я бы точно своей королевой сделала, – она ухмыльнулась, наблюдая, как белеют тонкие губы Дамалы. Тайиль рядом с ней тихонько рассмеялась серебряным ручейком:

– Ищи рядом с собой, королевна Атеа.

========== Глава 34. Истины ==========

– Сегодня мы упиваемся, дорогая, – мрачно сообщила Атеа, выставляя на стол третью бутыль, оплетенную ивовыми прутьями. Еще две красовались рядом, выстроенные в одну линию, и мягкие отсветы огня лежали на округлых боках, делая их совсем уж рыжими. Помимо бутылей здесь же уже стояла плоская тарелка с длинными кусками солонины, грубо нарезанным сыром, хлебом, начавшим черстветь, и тройкой сморщенных яблочек.

Меред покачала головой: как Атеа умудрилась добыть столько вина, да еще и со снедью, оставалось загадкой. После ужина, во время которого Крылатые так и не сказали ничего вразумительного, златовласая Птица мурлыкнула на ухо подруге, чтоб та ждала ее в их общей келье, а сама умчалась боги знают куда. Пока Меред возилась с факелами, приводя их скромную обитель в более-менее надлежащий вид, Атеа, судя по всему, успела сбегать на кухню и уломать стряпух расщедриться. Видимо, уговоры Лебедя были очень убедительными, если женщины отдали ей столько вина, предназначенного разве что для Крылатых и старших Птиц…

– Я же не пью, – извиняющимся тоном молвила девушка, неловко пожимая плечами и придвигая поближе жесткий табурет. Атеа сбросила с плеч опостылевшую куртку и распустила шнуровку на горле, вальяжно усаживаясь на соседний стул.

– А в честь новоиспеченной королевны, Меред!.. – она покачала головой, укоризненно глядя на Птицу, – Нет, сегодня особый день. Пир на весь мир. Сегодня ты обязана осушить за мое здоровье как минимум вот это, – Атеа кивком головы указала на одну из бутылей, а затем нырнула куда-то под стол, кряхтя и ругаясь сквозь зубы. Меред знала, что там со времен их обучения у Лебедя остался тайник, где она прятала украденные откуда-то плохонькие деревянные кубки для особых случаев. Под особыми случаями птенцы понимали любой повод, лишь бы выпивка была – а Наставницы пресекали такие попойки как могли. Поэтому все пряталось с особой тщательностью.

Пока Атеа копалась под столом, Меред по привычке оглядывала их келью. Здесь ничего не изменилось за долгие годы: те же две узкие кровати у противоположных стен, застеленные старыми, но добротными, одеялами, те же расшатанные табуретки с ножками, украшенными резьбой – это Меред тренировалась. Тот же стол, изгвазданный чернилами, испещренный длинными царапинами, отполированный сотнями рук тех, кто жил здесь до них… Меред почему-то любила эту маленькую, донельзя узкую комнатку, сохранившую столько тайн, видевшую столько моментов их жизней. Когда-то здесь стояло еще две кровати, и места было совсем мало – но она всякий раз вспоминала то время с невероятным теплом. Сейчас Шиска работала в кузнице в Птичьем Городке, а зеленоглазую хохотушку Риму старались не вспоминать, как и всякую Птицу, ушедшую к Хартанэ.

Лебедь наконец выпрямилась, победно взирая на два пыльных старых кубка, выуженных откуда-то из-под камня. Меред глядела, как она вытирает их ветхой тряпицей, как берет круглую бутыль и рывком откупоривает ее, как разливает рубиновую жидкость – и ей почему-то было горько. В этом сейчас не ощущалось даже капельки счастья.

Атеа легко подцепила кубок двумя пальцами и, глядя поверх его края на Меред, криво ухмыльнулась ей:

– Ну, давай-ка, Меред. За королевну-Лебедя.

Ее глаза, жесткие, медовые глаза с огненными бликами по краешку радужек, завораживали и не давали даже шанса уклониться. Меред покорно протянула руку, осторожно хватаясь за кубок, и, зажмурившись, сделала несколько больших глотков. Вино – как и прочие напитки – она на дух не переносила: вкус у них был гадкий, и она искренне не понимала, как это можно вливать в глотку. Но окружающие ее Птицы довольно урчали всякий раз, когда поблизости оказывались заветные бутыли, и Атеа не была исключением. Девушка выпила все вино до дна и размашисто поставила кубок на стол, с наслаждением прикрывая глаза – Меред видела, как трепещут ее пушистые ресницы, золотящиеся на кончиках. Будто лучики солнца запутались…

– Вот же кретин, а, – Атеа вытянула длинные ноги, устраивая пятки на коленях у Меред, отчего к щекам девушки тут же подкатил предательский жар, – Мало ему своей бабы было, мало ему всего двора было – так нет же, позарился на княгиньку бес знает откуда… Сучий потрох.

Меред осторожно подняла взгляд на Атеа. Та хмурила тонкие брови, глядя куда-то сквозь стену, и лицо ее было сосредоточенным и серьезным, как никогда. Ее профиль, тоже золотистый в свете факелов, казался драгоценной камеей – Меред видела такие безделушки у знатных горожанок, искусно вытесанные из самоцветных камней. Девушка чуть прикрывала глаза, и молодой Птице подумалось, что на ее ресницах могла бы лежать звездная пыль – до чего длинные, до чего густые…

– …И маменька хороша, ничего не скажешь. Муженек отвернулся – а она уже под короля ложится, – Атеа хмыкнула, протягивая руку за бутылью. Меред попыталась было отказаться от вина, но Лебедь обожгла ее таким взглядом, что девушка тут же убрала ладонь, которой прикрывала свой кубок, и позволила подруге вновь его наполнить, – Тоже, видать, жизнь у нее скучная была. «Дай-ка прыгну в койку к его величеству, старому козлу – то-то все повеселимся!».

– Может, она любила его, – рассудительно предположила Меред, стараясь не встречаться глазами с Атеа – слишком ядовитой сейчас она была. И слишком красивой, – Или он был молод, когда они встретились.

– Не смеши меня, – фыркнула Лебедь, – Я помню этого выродка, когда он приезжал в Эглеир с торговым визитом. Я предполагаю, какого рода был визит на самом деле… Так вот он еще тогда был развалиной древней – не думаю, что пять-десять лет играли особую роль. Мерзкая скотина, – она поморщилась и тут же осушила свой кубок, даже не кривясь.

Меред лишь пригубила кислый напиток и сразу же отставила кубок в сторону, стараясь не привлекать к этому внимание. Если уж Атеа решила ее споить, вряд ли ее что-то остановит. Но Птице не хотелось так – ей хотелось смотреть на эту несносную девушку, слушать ее, хотелось хоть чем-то помочь обычной, хоть и зазнавшейся девчонке, на которую вдруг свалилась такая странная, почти невероятная правда. Она – королевская дочь. Единственная законная наследница престола Тиннереда, правительница огромной, сильной страны, за которую готовы драться соседние державы… Атеа – дочь короля.

Это было до того странно, до того… удивительно, что Меред до сих пор не понимала, как ей к этому относиться и как себя вести с ней. С одной стороны, это меняло все. Теперь Атеа была выше ее, гораздо выше, теперь по этикету ей должно было кланяться в ноги и испрашивать разрешения поднять на нее взгляд. Теперь Меред не могла просто так осадить ее, мягко, но настойчиво остановить поток ее колкостей, направленный на все и всех вокруг. Отныне все должно быть иначе – это логично, это правильно, это так, как прописано во всех книгах, что Меред прочла за свою жизнь.

Но с другой стороны, перед ней сидела все та же Атеа – та самая Атеа, что могла одной своей ухмылкой взбесить даже мудреца, та Атеа, что постоянно нарывалась на неприятности и умудрялась выпутаться из самых тяжелых переделок. Та девушка, которую знала вся Гильдия – от мала до велика, и та, которую вся Гильдия хотела. И сейчас она развалилась на старенькой табуретке в каменной крохотной комнате, наполняя свой кубок в третий раз, и ее ноги лежали на коленях у Меред, как и десять лет назад. Ничего не изменилось. И для Птицы по-прежнему не существовало других женщин – была лишь она, девушка с водопадом золотых кудрей, ехидная, колкая, ядовитая, невыносимая… Любимая.

В груди золотым цветком распустилась мягкая нежность – словно тугой клубок развязался, и теперь Меред дышала полной грудью, чуть ли не захлебываясь в этом потоке света, вдруг расплескавшемся здесь. Она не знала, что там будет завтра, не знала, куда еще повернет их тропка, такая размытая и неясная – но знала одно: она будет рядом со своей королевной, что бы там ни случилось. Здесь и сейчас они замерли во времени и пространстве, и ничто больше не терзало ее, не тревожило, и слова в ее голове наливались тяжестью, готовые вот-вот сорваться с губ. Там уж сама решай, оттолкнешь ли меня или приветишь… Только сил моих нету больше. Помогай, Хартанэ.

– Что ты будешь делать, Атеа? – молчание нужно было забить хоть чем-то – слишком сильно страх сотрясал все ее существо, и Меред готовилась к самому сложному в собственной жизни испытанию, почему-то оттягивая момент, что должен был наступить неизбежно.

– Напьюсь, – девушка покачивала в руке кубок, и Меред видела, как алая жидкость перетекает в нем, поблескивая в рыжих отсветах пламени.

– Нет, я не о том… Позже, когда это все закончится, – Меред осторожно опустила руку на тонкую щиколотку, мимоходом подумав о том, что ножка Атеа помещается у нее в ладони. Лебедь пожала плечами, все так же глядя куда-то мимо нее.

– Не имею ни малейшего понятия, Меред, дорогая. Постараюсь выжить, въехав в Тиннеред, – она ухмыльнулась, – Знала бы ты, какое там змеиное гнездо. Все эти жеманные куры ощипанные, прикрывающие свои телеса шелками, обмахивающиеся костяными веерами и улыбающиеся так, словно им рыбья кость поперек горла стала… Богиня, даже вспомнить противно.

– Ты же говорила, что при дворе хорошо, – мягко напомнила ей Меред, – Тогда, еще в детстве, помнишь?

– Дурой была, – отмахнулась Атеа, досадливо кривя губы, – Видишь ли, дети все иначе видят. Смотрят будто бы сквозь, – она помолчала, думая о чем-то своем и давая Меред еще одну возможность насладиться этим моментом: в задумчивости Атеа становилась совсем уж неземной, – Ребенок видит красивую обертку, играет с ней, как с самой чудесной в мире игрушкой, радуется этому так чисто и искренне… Я тоже радовалась и видела только цветную мишуру. Сейчас, если обернуться, если вспомнить все эти взгляды, все слова, брошенные будто бы вскользь, все станет простым и понятным. Все, сокрытое для детей, явится взрослым, как божий лик является деревенскому пьянчуге – кристально ясно!

Она подлила еще вина Меред, и на этот раз девушка даже не стала протестовать. Быть может, так будет легче? Впрочем, в голове было ясно и светло, словно сама Хартанэ высветила ее изнутри, укрывая солнечными лучами все старые раны, сшивая грубые рубцы и залечивая их, и Меред ощущала, что еще чуть-чуть – и страх совсем сгинет, и тогда можно будет. Наконец-то можно будет.

– Давай, Меред, – Атеа отсалютовала ей, переводя на нее взгляд, и что-то в груди Меред оборвалось – никогда она не видела ее так ясно, как сейчас, – За разбитые детские иллюзии и за правду, которая всем нам однажды надает добрых таких оплеух. Рано или поздно – но каждому из нас.

– За тебя, Атеа, – тихо ответила ей Меред, выпивая вино и не заедая его. Пусть так. Пускай, пускай так – может, это и впрямь придаст мне смелости…

Лебедь отставила кубок и, скрестив руки на груди, уставилась прямо на Меред, и от этого взгляда нельзя было ни спрятаться, ни скрыться. Она умела смотреть так, словно раздевала – только в этот раз она сдирала с Меред не одежду, а слои ее собственной души, под которыми оставалось крохотное зернышко, единственно-верная, настоящая искорка, которая и была самой Птицей. Девушка ощущала, как она остается наедине со всем миром, наедине с Атеа, совсем лишенная своих щитов, своей защиты, которая так надежно оберегала ее все эти годы от других… И это было хорошо.

– Не знаю, Меред. Вот честно – бес его знает, что там дальше будет. Мне… – ее голос вдруг изменился, стал мягкой рекой, теплой и ласковой, и слова, словно вода, омывали Меред, – Мне не нужно это все. Такая шелуха… – она покачала головой, усмехаясь, – Короны, титулы, границы… Мне плевать. Я не просила этого, и оно мне вообще не сдалось. Сделаю то, чего от меня Гильдия ждет – по крайней мере, постараюсь, – а там уж посмотрим. В конце концов, организую королевский бордель при дворе и буду отсылать девок к тем же эльфам. Оно и казне хорошо – эльфы платить будут, и им удружу – а то совсем скучно живут, ходят все, угрюмые, злые какие-то…

Меред ощутила, как смех впервые за долгое время рвется наружу, и вскоре их хохот стоял в комнате, озаряя мрачное помещение перезвоном весенних колокольчиков. Просто вдруг стало так легко, так радостно, так светло, что уже и не важно было, так ли действительно наполнены смехом ее слова. А потом последний узел развязался, и распущенная нить золотым канатом опала куда-то в вечную пустоту.

– Пойдешь со мной, а, Меред? – ее глаза блеснули искрами, ехидная улыбка на до боли любимом лице полыхнула ярче летних звезд, и Меред поняла, что больше тянуть не может.

– Я пойду за тобой куда угодно, как и всегда, – хрипло шепнула она, глядя голодным волком прямо ей в глаза, и улыбка слетела с уст Атеа, словно ее и не было, – Как была готова идти за тобой с тех самых пор, когда ты впервые подошла ко мне.

Она плавным движением опустилась к ее ногам, глядя на Лебедя снизу вверх с какой-то безумной мольбой, с неозвученной просьбой, которая так глухо и мощно колотилась в ее сердце. Атеа замерла, и в ее золотых кудрях путался свет, и она сейчас была прекраснее, чем все богини мира, и дороже, чем все сокровища в небесных закромах. Меред подалась к ней, жмурясь от страха, и выдохнула ей в лицо.

– Поцелуй меня.

И ведь когда-то давным-давно так уже было.

Вся Гильдия гуляла в Птичьем Городке на летней ярмарке, и до Келерийского Замка едва-едва долетала музыка, подхваченная теплым ветром, словно шелковая лента. Лишь в одной келье горел свет в столь поздний час – да слышался перезвон девичьего смеха.

До них никому дела не было. Они сбежали ото всех вдвоем, дождавшись, пока Рима и Шиска уйдут вместе со всеми смотреть скоморошьи пляски да есть сладкие яблоки в меду, а сами заперлись в своей келье, прихватив с кухни початый бутылек с чем-то крепким, горьким и дурманящим. Меред чувствовала себя так, словно тренировочной дубиной по голове огрели, но ей было плевать – они лежали на одной кровати, заливаясь смехом, и кожей она ощущала тепло разгоряченного девичьего тела, и ее руки щекотали мягкие кудри, и напротив были блестящие глаза и алые, влажно поблескивающие губы. Сейчас Атеа была нестерпимо хороша, и Меред так хотелось смотреть на нее, смотреть еще, и еще, и еще…

Атеа распустила ворот форменной рубахи, и Меред видела такую манящую ложбинку в ее вырезе, которую хотелось целовать – но это было слишком запретно. Меред никогда такого не делала, Меред не знала, как, и оставалось только любоваться ею, каждую секунду умирая от этой сладкой пытки.

Потом стало совсем нестерпимо – Атеа придвинулась совсем близко, и Меред ощущала жар ее дыхания на своих щеках. Все случилось неожиданно для нее самой: она прижала хрупкую девушку к постели, утопая в ее медовых глазах, нависая над ней, и выдохнула ей в губы:

– Поцелуй меня.

Глаза напротив были шалыми, а губы оказались мягкими и горячими. Атеа целовала жадно, и Меред не понимала, что происходит, не понимала, что делает, но все растворилось где-то за гранью реальности, а ей вдруг стало так горячо… Ее ладонь уже гладила под тканью рубахи плоский живот с твердым рельефом мышц, когда издалека послышались звонкие голоса – знакомые, а от того ненавистные. Меред метнулась в сторону, усаживаясь на свою кровать и утыкаясь взглядом в пол, чтоб птенцы, вошедшие в их келью, ничего не заподозрили. Щеки горели огнем, и весь вечер она ощущала на себе взгляд хищника – хищника с золотыми волосами, который беззаботно щебетал вместе с девчонками, подливал им меда в кубки и вел себя так, словно ничего и не произошло.

На следующий день она тоже вела себя так, словно того сладостного мига не было. И все последующие дни – так же. А потом все забылось, заплелось и поросло быльем, и сама Меред позабыла о том вечере, и уже и не знала, был ли он вовсе.

Сейчас внутри гулко и как-то отрывисто стучало сердце, и Меред ждала, каждой своей частичкой ждала – оплеухи или теплой руки, что уж там пошлет Богиня. Тонкие теплые пальцы коснулись ее щек, а затем мягкие губы невесомым касанием обожгли кожу. Атеа поцеловала ее в лоб.

Когда ощущение прикосновения исчезло, Меред дернулась, заморгав и не понимая. Атеа смотрела на нее – но совсем иначе, совсем не так, как смотрела на других. Птица впервые видела в этих глазах не насмешку – но мягкое тепло, ласковую тихую любовь, и – почти что – грусть.

– Ты… ты не хочешь? – вопрос прозвучал по-детски, но слова резали глотку так, словно Меред стекло глотала. Почему? Что не так, королевна? Чем я хуже их?.. Мысли вертелись в голове, словно мельничные лопасти в бурю, но ни одну из них девушка не озвучила, лишь жадно глядя на женщину, которую она любила всю жизнь. Атеа наклонилась к ней, и Меред вдруг ощутила, как Дар Хартанэ разгорается в груди маленьким солнышком.

– Меред, – мягко молвила Атеа, и все внутри затрепетало и сжалось, – Послушай. Ты слишком дорога мне, чтобы… чтобы вот так. Я люблю тебя.

Меред моргнула. Смысл слов Атеа доходил до нее, словно через толщу облаков, что не пропускали ни лучика света, и понять девушку она почему-то не могла.

– Если так… если любишь – почему нет? Почему?

Как ни старалась она, а горечь все же просочилась сквозь ее слова, и Меред опустила голову, по привычке отводя взгляд, как и всегда. Все те же теплые руки поймали ее подбородок и приподняли лицо, заставляя ее смотреть в глаза Атеа.

Она улыбалась. Не так, как всегда, без ехидства и насмешки, без вечного своего презрения к миру – просто улыбалась, и Меред ощутила, как щеки обжигают слезы. На нее сейчас невозможно было смотреть. Прекрасная моя. Светлая моя.

– Именно потому, что действительно люблю, – она выпрямилась, все так же глядя в глаза Меред, и девушке вдруг захотелось прижаться лбом к ее маленьким ступням, исцеловать их – каждый пальчик, каждую впадинку, каждый изгиб. Атеа мягко погладила ее по щеке, стирая слезинку с кожи, – Ты поймешь это однажды, Меред. То, что меж нами, и есть любовь. Настоящая, не знающая предательств и глупых нелепых ссор по пустякам, не знающая границ. Это ведь совсем не дружба – это любовь, которая может быть меж двумя родными до самого донышка людьми, – она отстранилась, светлая и золотистая, воздушная – будто весенний ветерок, и Меред ощутила, как волны боли опадают, затихают и наконец растворяются в безвременной пустоте, – Я не та, кто сможет разделить с тобой ложе. Я не та, кого ты назовешь своей нареченной. Зато мой дом – твой навеки, за тебя я встану горой, как и ты за меня. Я дала тебе всю свою любовь, которую только могла дать. Не проси меня о большем – большего и нет.

Меред смотрела на нее во все глаза, а Атеа медленно опускалась на колени перед ней, улыбаясь ей и находя ее ладони.

– А как же все… – она не сумела вымолвить то, что назойливым колоколом стучало в голове, но того и не потребовалось: Атеа мягко качнула головой.

– Плевала я на всех, Меред, если честно. Я не верю в сказочное «долго и счастливо». Долго и счастливо не бывает. Бывает коротко и хорошо, бывает как угодно – но только не так, как в балладах и песнях. Я верю в то, что нам с тобой дано великое счастье – знать друг друга до скончанья времен. Богиня вряд ли может одарить нас большим – но я бесконечно благодарна ей за этот дар, Меред. Бесконечно.

С каждым словом сердце Меред болезненно билось о грудную клетку – и с каждым словом оно затихало в этих ласковых и теплых руках. Она видела, как все вокруг становится светлее, легче, как с камней вокруг сходит серая их кожа, обнажая душу, мерцающую эльфийским стеклом. И все вдруг стало таким простым, и она вдруг осознала, что Атеа, ее сумасшедшая Атеа с ветром в дурной голове, права. Что она – вот такая, и иной быть не может, и иную она никогда бы не полюбила. И что обладать ею и любить ее – это совсем иные вещи.

И, покрывая кроткими поцелуями ее ладони, Меред наконец-то поняла, что действительно любит ее.

Потом было еще вино, которое вдруг оказалось сладким и приятным.

За тебя, любимая. Меред осушила бокал до дна, наслаждаясь летним вкусом, горечью полевых цветов и терпкостью налитой солнцем ежевики. В комнате пахло андарской степью и северными склонами, поросшими вереском и полынью, в комнате пахло ею, и она говорила, без конца говорила, вспоминая самые забавные и нелепые случаи в их жизни, и Меред смеялась, любуясь такими красивыми чертами бесконечно родного лица.

Потом Меред пела, на ходу заплетая слова, глядя ей прямо в глаза, и знала, что эта песня – о ней. Как и все песни, как и все стихи, как и все строки, коими были исписаны страницы ее ветхой тетради и страницы ее собственной души. Атеа смотрела, слушала так внимательно, а потом долго-долго молчала, хмуря тонкие брови – как и всегда.

Ты правда думаешь, что я нашла все, что искала?

Да.

Меред постаралась все запомнить – и точно знала: если однажды она решится переписать эти слова в блокнот, вспомнит все до единого. Просто знала – и все.

Ты снова ищешь дорожки-тропинки

К златым вратам своего королевства,

Босые ноги щекочут травинки,

Как в милом далеком детстве.

Ты – снова принцесса, я – шут-скоморох,

Которых свела колдунья-судьба…

Твой жемчуг рассыпался в мягкий мох,

На месте том появилась вода.

Ты пахнешь лотосом и васильками,

А я – полынью и дымом,

Но зато я буду всегда молодым,

И я знаю, о чем шепчутся камни.

Ты знаешь, что снится бессмертным лесам

На пересечье иных миров,

И воды миров тех – твоя кровь,

И волосы тянутся травами к небесам.

Она пела и пела, и ночь была длинной, и глаза Атеа были похожи на солнце, замершее в янтаре, и ее волосы напоминали вызолоченные солнцем пушистые облака на рассвете. А потом она рассказывала Меред о городах высоко в небе, устроившись у нее на плече, и Меред, как и раньше, неуверенно говорила ей, что она не права. Королевна-Лебедь жарко спорила, рассказывая ей о звездах, что на самом деле были огоньками в окошках, и что такие упрямые бараны, как Меред, не понимают этого. И Меред готова была согласиться с ней – ведь она и впрямь много не понимала до этой ночи.

Пусть будет так, любимая. Пусть будут на самом деле не звезды, а города. Может, ты и это видишь во сто крат лучше, чем я.

========== Глава 35. Вечное “сейчас” ==========

С ветвей серебристо-белой узорной куделью свисали схваченные морозом листья, больше похожие на диковинные драгоценности. Узорные края поблескивали на ярком солнце, все же выползшем из-за плотной завесы облаков, и теперь даже дышать стало легче – впервые за долгое время мир увидел ослепительный небесный диск, расцветивший снежный простор и прогнавший стылую серость к самым подножиям хмурых гор. Видать, ребятня в деревеньках радуется – вот уж раздолье, вот уж настоящая зимняя сказка. Небось, выпустили их наконец из теплых приземистых домишек, и теперь гомон детских голосов разносится над всеми поселениями окрест…

Одинокая птица вспорхнула с насиженного места, и с ветки сорвалась белоснежная пороша, просыпаясь на и без того выбеленный метелями куст орешника. Мара краем глаза заметила темное крыло, мазнувшее длинным пером шершавый ствол высокой сосны, да и отвернулась сразу – это всего лишь ворона. Стало быть, нет нужды тревожиться.

Железный Тракт петлял меж холмов, но дорога неумолимо тянулась к югу, и вскоре пронзительный северный ветер, исхлеставший щеки до обветренной кожи, сменился легким ветерком, изредка сбрасывающим капюшон с головы – да и только. Двигались они уже седьмой день, стараясь подгадывать расстояния так, чтоб на постой останавливаться в одном из семнадцати пограничных селений. Благо, Шедавар отдала им карту Ищущих, и это значительно упрощало жизнь. Впрочем, Даэн вела лошадь уверенно – так, словно знала эти края вдоль и поперек, а потому Маре оставалось лишь следовать за ней, изредка сверяясь с картой, да поглядывать на шапки могучих сосен. Те тоже не лгали: ветки, укрытые снежными мехами, указывали вперед. И им лесная ведьма доверяла едва ли не так же сильно, как Даэн и карте вместе взятым.

Лошади, взятые в лойнарских конюшнях, оказались выносливыми и послушными, не норовистыми. Судя по всему, пещерные эльфийки периодически бывали в человеческом городе – их провожатая, сухая и жилистая женщина с целой кучей длинных кос разной толщины, привела их прямиком к заправляющему конюшней, перемолвилась парой слов с ним, и тот беспрекословно провел их к стойлам, позволив женщинам выбрать себе коней. И при том ни гроша с них не взял – лишь честное слово, что за животными будет надлежащий уход, и что они вернутся домой.