Текст книги "Дикая охота. Полотно дорог (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 53 страниц)

Горячее влажное прикосновение вырвало из груди сиплый стон. Темнота, пахнущая дикими травами и костром, разливалась вокруг, словно воск, тягучая и мягкая. Тонкие пальцы Мары сминали ее бедра, оставляя следы на белой коже, и тут же гладили ее, нежно и с великою любовью. Внутри разгорался огонь, все ярче и ярче, заполняя всю Даэн и заставляя ее биться пойманной птицей в самых нежных и сильных руках, под прикосновениями самых горячих в мире губ. И оставалось лишь молиться, чтобы это не заканчивалось никогда.

Оставалось лишь растворяться без остатка вместе с ней.

Оставалось лишь считать удары сердца.

Раз.

Два.

Три!..

Безумная вспышка света, золотая дрожь, крик, замерший в груди. Пальцы, впившиеся до боли в белые плечи. Ее глаза со звездами и солнечными бликами на донышке.

Водопад смоляных волос скрыл за собой весь мир. Мара склонилась над ней вновь, дикая и красивая, и Даэн со стоном схватила ее, притягивая к себе и жадно сцеловывая с ее губ терпкую сладость. Ведьма, тихо смеясь, убрала с ее лба влажный локон, отводя его назад и запуская пальцы в ее волосы.

– Ты красивая, Птица, – она вновь поцеловала Даэн, и внутри солнечным мотыльком затрепетала нежность, ни с чем не сравнимая неземная нежность, – И никто не заберет меня у тебя.

Удар сердца.

Где-то на краю мира, как и прежде, продолжала бесноваться буря, и соленая вода острыми поцелуями впивалась в серые холодные глыбы. Даэн видела эту бурю в глазах своей ведьмы, хрипло дышащей, разгоряченной, и поцелуи ее были острыми и нежными одновременно. И плавленое золото медленно растекалось по венам обеих в такт сильных движений пальцев, в такт биений сплетенных сердец, в такт сбившегося дыхания – а шторм все швырял на берег соленые волны. Но миру дела до того не было – как и до двух безымянных женщин, наконец-то нашедших друг друга – теперь навсегда.

========== Глава 16. Решение ==========

Эхо ее шагов глушила толща светлого камня. Аллэивар металась от стены до стены, временами бросая рассеянный взгляд на причудливый узор, вырезанный в породе. Все эти завитки, острые лепестки волшебных цветов и вязи древних символов она видела уже тысячи раз – но это было гораздо лучше, чем смотреть в глаза королеве. Аллэи чувствовала на себе тяжелый взгляд владычицы Лореотта, неотрывно следившей за ней – и ощущение было не из приятных. Шедавар знала: в какой-то момент Ищущая просто не выдержит. И этот момент близился.

Молчание стало невыносимым. Выругавшись про себя, Аллэи развернулась на каблуках, в упор глядя на королеву.

– Шеда, это станет прецедентом.

Эльфийка лишь плечами пожала, слабо улыбнувшись.

– Что ж поделать. А уход эльфов в подземелья не стал прецедентом, а, Аллэи?

Аллэивар поморщилась: ну конечно, переспорить Шедавар было практически невозможно. Если королева принимала решение, то даже все Жрицы шести подземных городов не могли увещевать ее.

– Стал, – Аллэи подошла к ней ближе и уперлась руками о подлокотники кресла королевы, нависая над ней, – Только ты – не Инведаар.

Глаза Шеды опасно блеснули.

– Что ты хочешь сказать этим, Аллэивар?

– То, чего ты в упор видеть не хочешь, – голос уже срывался на рычание, но Аллэи было все равно, по большому счету, – У Инведаар не оставалось выбора. За ней шли на погибель те, кто выбрал медленную смерть. Они выжили лишь каким-то чудом, Шеда, и научились ценить жизнь. Сейчас никто не пойдет за тобой – у них-то есть выбор: остаться здесь, в подземельях, переждать какое-то время Излом и растить дочерей, или же выйти на поверхность, чтоб сражаться с самым страшным кошмаром, который только можно вообразить? Мы – Защитницы, Шеда. Это Воины покидают свой дом, а не мы. Со времен правления Инведаар женщины подземных городов оставались здесь…

– Как крысы в норах! – прошипела Шедавар, и Аллэивар невольно отшатнулась, – Даже когда беда была уже на самом пороге, мы продолжали сидеть в своих домах в твердой уверенности, что нас это не касается. Так, Аллэи? Нас не касался Аэль-Роадан, когда туда пришли дикие. Нас не касался общий враг, когда еще задолго до того началась война в племени. Теперь нас не касаются дети, пропавшие без вести. Наши же дети.

– Я говорю не о том, Шеда… – начала было Ищущая, но королева снова перебила ее.

– Ну конечно, мы все говорим не о том. И смотрим не туда. Ты уж разреши мне немножко глаза тебе раскрыть. Мы – одно племя. И разделение на кланы не должно делать нас сторонними наблюдателями, когда речь идет о нашем будущем. Воины, конечно, пойдут против диких – как только появятся доказательства. Все мужчины старше двадцати лет покинут города, и под землей останутся одни мальчишки Ниир и Веон. И пока их отцы будут перебираться через горы, в подземелья проникнут дикие. Они выпьют все живое, до чего дотянутся, а через пару дней мертвые поднимутся. Все города соединены ходами – и как думаешь, где новообращенным духам будет проще всего полакомиться?

– А разве ты не предлагаешь то же самое? – Аллэи вновь принялась расхаживать перед королевой, лихорадочно ища хоть какой-нибудь аргумент, который смог бы вразумить Шеду, – Вывести женщин из подземелий, чтобы они шли в бой вместе с Птицами? Прекрасно! А как же дети? Девочки, которые останутся здесь, Шедавар? Самая легкая добыча. Ушедшие на поверхность, быть может, и выживут в бою – но тех, кто останется здесь, ждет тот самый кошмар, о котором ты говоришь. Мы погибнем, Шедавар. Подземные эльфы исчезнут так же, как исчезли наши морские братья и сестры, – голос почему-то затих. Внутри Аллэи болезненно билась тревога, и эльфийка морщилась, словно боль была настоящей.

– Ты так и не поняла, – Шедавар покачала головой, вздыхая и странно улыбаясь, – Здесь никого не останется.

Некоторое время смысл ее слов доходил до Аллэивар, а затем эльфийка замерла, с изумлением глядя на королеву.

– Что?..

– Здесь никого не останется, – твердо повторила королева, и у Аллэи мороз по коже пробежал, – Мы уведем эльфов на поверхность. В Аэль-Роадан. Там под защитой Знающих останутся дети – и та часть Защитниц, которая не захочет идти в открытый бой, но будет стоять на подступах к городу, чтоб оборонять его. А все, кто может держать оружие, выйдут против диких вместе с Небесными Дочерьми.

Воцарилось молчание. Аллэивар оторопело уставилась на королеву, которая была спокойна, словно скала. Спустя несколько мгновений к Ищущей все же вернулся дар речи.

– Ты с ума сошла? – слабым голосом поинтересовалась Аллэи, – Как ты это представляешь? Кто за тобой пойдет? Кто решится оставить все это?.. – она обвела взглядом стены пещер, – Мы слишком долго жили во тьме. Здесь – наша история, наша память, наше все… Ты предложишь им покинуть все ради неизвестного будущего? Ради чего они пойдут за тобой, Шедавар? Твое величество простит себе, если из-за тебя племя погибнет в самой кровопролитной войне за всю историю нашего народа? Да и то, погибнет в чужой войне…

– Это и наша война, Аллэи, – тихо заметила Шедавар, поднимаясь с кресла, – Нет того, что нас не касается. И мое величество, как ты выразилась, простит себе, если погибнет за детей своего племени – но никогда не простит себе бездействия.

Она стояла в центре зала, у белокаменного трона, крохотная фигурка в громаде камня. Златоглазая женщина, чей взгляд был полон решимости. Аллэи вполне понимала, почему ее выбрали королевой.

– Шеда, я… я понимаю тебя. Понимаю, что ты хочешь сохранить наш народ, – Аллэивар снова подошла к ней ближе, старательно подбирая слова, – Но никто из Жриц не поддержит тебя, ты же понимаешь это? Ты итак действуешь слишком… претенциозно…

– И создаю прецеденты, да-да, – отмахнулась королева, хмуря тонкие, с изломом, брови, – Мне плевать, что по поводу моих действий думают Жрицы. Как только Небесные Дочери найдут след диких, у меня будет еще один аргумент. Племя боится за свое будущее, а потому слово Жриц слабее моего слова.

– Нет, Шедавар. Не слабее – а то и сильнее. Ты – королева, а королевы приходят и уходят. Жрицы же несут волю Ниэннавар, вечную и непреложную. Кто ты против нее?

– Эльфийка из плоти и крови, которая хочет защитить свое племя, бес тебя забери! – рявкнула Шедавар. Впрочем, Аллэи и бровью не повела – королева никогда не отличалась спокойствием и терпеливостью, когда общалась с кем-то наедине, – Ниэннавар давным-давно прогуливается в небесных чертогах, а если совсем уж начистоту, гниет в земле. Вернее, уже прогнила, и теперь из ее тела растут цветы и трава, которых наши дети годами не видят!

– Не богохульствуй, Шедавар, – Аллэивар взглянула на свою королеву исподлобья, внимательно следя за каждым взмахом ее ресниц. Та ухмыльнулась, и на этот раз Ищущую передернуло – Шеда могла одним лишь жестом заставить впасть в оцепенение, если хотела.

– А Ниэннавар не богиня, Аллэи, так что богохульства в моих словах нет. Скажешь, не так? Я хочу, чтобы однажды моя дочь увидела солнце. Не просто на один миг, не мельком сквозь просвет – а по-настоящему. Чтоб она дышала ветрами, чтоб ее умывали дожди, чтоб она собирала цветы в предгорьях.

– У тебя нет дочери, – устало заметила Аллэи.

– У меня сотни дочерей, Аллэивар. И я хочу, чтоб они жили. Не существовали – жили.

– Шеда, им придется бросить все. Они вросли уже в эти пещеры – а сейчас ты предложишь им уйти? Бросить всю память, оставить привычный мир?.. – Аллэивар покачала головой, все еще не до конца понимая. Не до конца веря в сказанное ее королевой.

– Когда-то привычным для них было совсем иное, Аллэивар. К тому же, – она смотрела куда-то сквозь камень, вглубь гор, и глаза у нее были древними, – Тот, кто хочет родиться, должен разрушить былое. Дитя выходит из чрева матери, когда приходит срок. Если оно останется в утробе, то умрет, а вместе с ним погибнет и его мать. Наш срок пришел, Аллэи.

Пустота древних залов, пустота пещер и всех подземных ходов внезапно навалилась на Аллэивар. А вместе с ней – усталость и странное понимание того, что Шедавар права. И что все внутри Аллэи согласно с королевой. Последние ниточки обрывались, и все, чего она держалась всю свою жизнь, медленно осыпалось мелким крошевом со стен, по которым уже пробежали первые тонкие-тонкие трещины.

– А как же Лореотт, Шеда? – последняя попытка, даже не ее – крохотной части ее души зацепиться за что-то. Хотя бы за что-то. Шедавар покачала головой.

– Лореотт останется в нашей памяти и будет жить в ней до скончания времен. Но мы не должны остаться здесь и умереть вместе с ним. Ты держишься за стены, Аллэивар, которые рушатся от землетрясения. И тебя погребет под завалом, если ты не поймешь, что Дом – это вовсе не камни и кирпичи.

Ищущая потерла лоб. Пальцы прошлись по грубой ткани повязки, и Аллэи в который раз усмехнулась про себя. Видеть мир лишь наполовину… Она приспособилась давным-давно, так же, как ушедшие в пещеры эльфы приспособились к жизни в темноте. Но это ведь совсем не означало, что когда-то они не знали иного.

– Хорошо, – каменные стены запомнили слово, сорвавшееся с губ Ищущей, – Расскажи еще раз, чтоб я все уложила в голову. Мне нужно понимать, что делать.

– Небесные Дочери направятся по следу диких. Мэгавар говорила, что где-то там должно быть логово – они все ближе подходят к Мертволесью. Ледяная Звезда все еще поднимается, а значит, время пока не пришло. Но им нужно быть ближе к хозяйке, когда та позовет. Птицы найдут диких – а я убеждена в этом – и вернутся сюда с доказательствами. Как только это произойдет, я отправлю гонцов в подземные города и в Аэль-Роадан. Туда поедешь ты, Аллэи – мне нужна твоя помощь. Донеси до королевы клана Эсс мою волю, – Шедавар подошла к ней ближе, внимательно глядя на нее, – С кланом Даар проблем быть не должно, Айэдаар – женщина умная, и взгляды у нас во многом сходятся. Кланы мужчин, по идее, тоже должны стать на мою сторону. Проблемы могут возникнуть с Иан и Рель, они и знать не хотят ничего о том, чтоб встать с насиженных мест. Поэтому мне нужно, чтоб Жрицы Лореотта были за меня. Если и они, и Знающие пойдут за мной, племя объединится, и мы сможем выступить вместе против Дикой Охоты. Выйдем из подземелий, оставим детей под защитой ведьм в Аэль-Роадан – и будем сражаться за право жить под этим небом.

– Это звучит совершенно безумно, – Аллэивар затрясла головой, потирая пальцами висок, – Совершенно безумно. Ты понимаешь, что все это держится на волоске? Дальше пропасть – или мы спасемся и начнем новую жизнь, или навсегда канем в лету. И в обоих случаях нас поведешь за собой ты, Шедавар.

– Так помоги мне не упасть, сестра, – теплая тяжелая ладонь Шеды легла на плечо Аллэи. Несколько секунд они глядели друг другу в глаза, а затем Аллэивар кивнула.

– Сделаю все что смогу. Когда отправляться в Аэль-Роадан?

– Повремени пока. Как только Небесные Дочери вернутся, выслушаем их. И только тогда, не раньше. Запомни, Аллэи – любой ценой убеди Реанэсс.

Аллэи поморщилась: королева клана Эсс уделяла ей слишком много внимания, прозрачно и не очень намекая на возможность близкого общения. Даже очень близкого. От Шедавар не укрылось выражение ее лица – королева понимающе ухмыльнулась, чуть сжав пальцы на ее плече.

– Да, и это тоже – если понадобится. Она хорошенькая, очень хорошенькая, – пропела королева, чуть растягивая гласные, – Так что в крайнем случае – не кривись. Ты ведь понимаешь, что тебя я посылаю в Аэль-Роадан именно потому, что ты у нас, как бы так выразиться, мастер переговоров?

– Да иди ты к бесам, – хмуро отозвалась Аллэи, – Мне не нужно это. Но сделаю все, что будет нужно.

Шедавар мигом посерьезнела, и озорные искры, знакомые Аллеивар с самого детства, исчезли из золотых ее радужек, в которых плавилась лава.

– Спасибо тебе, Аллэи. Спасибо, что ты со мной.

– Служу тебе, моя королева, – Аллэи поклонилась ей, не обращая внимание на укоризненный вздох. Шедавар не любила, когда кто-то близкий напоминал ей о том, что она стоит выше практически любой пещерной эльфийки, – И не говори, что терпеть не можешь церемониальности. Ты действительно королева, и сейчас ты – королева, решившая взвалить на себя ответственность за жизнь не клана, но всего народа. Привыкни к тому, что с тебя спрашивают не меньше, чем ты сама на себя берешь. И веди себя подобающе.

– Ну вот в таком случае, Ищущая Аллэивар, – губы королевы растянулись в ехидной ухмылке, – Не смей порицать свою королеву. И давай-ка, стрелой – в казармы. Кажись, без тебя девочки заскучали. Я позову тебя, когда придет время.

– Как прикажешь, моя королева, – Аллэи развернулась на каблуках, лопатками чувствуя взгляд сестры. Внутри безумными птицами метались мысли, и слова Шеды не шли из головы, многократным эхом отдаваясь где-то в черепе. Тот, кто хочет родиться, должен разрушить былое. И все былое, все настоящее и все будущее племени горных эльфов сейчас лежало в руках Шедавар.

– Был у меня сон – во сне стоит дом…

Ее мягкая рука, присыпанная золотой пылью света факелов, лежала под сердцем Птицы. Даэн видела изгиб ее бедра, уходящий под тяжелую теплую ткань, которой Мара укрыла ноги, тонкое плечо со скользящими по нему прядями смоляных волос и тени ресниц на ее щеках.

– …А в доме идет дождь, и тянется вверх рожь…

Даэн прикрыла глаза и коснулась губами лба ведьмы, наслаждаясь звуком ее голоса. Миг, растянувшийся на сотни веков, медленно заканчивался – но Даэн было все равно. Некуда было больше спешить. Не существовало времени. Не существовало ничего, кроме ее руки на груди Даэн и мягкой переливчатой песни.

– …Ветер в печной трубе, и звезды в окне звенят…

Ее теплое дыхание скользнуло по ключице Даэн, и женщина, не сдержавшись, прижала к себе крепче хрупкую фигурку. От нее пахло дождевым ветром.

– …У дома гуляет смерть, но ей не достать тебя.*

Кожа ведьмы под рукой была прохладной и казалась такой тонкой, что надави Даэн чуть-чуть сильнее, остались бы темные полосы там, где лежали ладони Птицы.

– Что это за песня?

– Ты не знаешь. Она старее тебя и меня, старее этого города.

– Красиво.

– Да, наверное.

На шее Мары Даэн углядела созвездие семи родинок – песочные часы мира, летом проплывающие вдоль самого горизонта и лишь к рассвету меркнущие. Теперь она соединяла звездочки-родинки, ведя пальцем от одной к другой. Серый взгляд, наполненный плавленым старым серебром, был прямо напротив, близко-близко, на расстоянии вдоха.

– Что же теперь, Мара? Что же теперь с нами будет?

Ведьма тонко улыбнулась, устраиваясь поудобнее на плече Даэн, и вопрос как-то сам собой сошел на нет. Какая разница, Птица? Теперь все будет как должно.

Над горными хребтами плыл рассвет. Бирюзовые мазки облаков постепенно светлели, поглощая в себя цвета поднимающегося солнца, скрытого за тонкой дымкой. Даэн чувствовала, как утро наползает на заснеженные склоны – словно бы сама видела бледнеющее небо.

– Рассвет, – тихонько шепнула ведьма, подтверждая ее мысли.

Тихо. Тихо-тихо.

Я бы хотела видеть, как утро касается тебя, гладит линии твоего тела. Смотреть, как ты умываешься ледяной водой, и капли стекают по твоему лицу, блестят на волосах. Как ты ходишь босая по травам и неприметным тропкам, и лепестки цветов касаются твоих ног. Хотела бы вечерами брать тебя на руки, сидя с тобой на деревянном крылечке нашего дома, и смотреть с тобой на закаты. Долгими зимними ночами любить тебя до изнеможения, пока ты не уснешь в моих объятиях. Я бы хотела смотреть, как ты ворожишь над своими котлами, поешь своему богу и своим духам – и быть рядом с тобой, покуда этот мир не исчезнет в конце концов в вечном пространстве. Я бы пошла с тобой хоть на дно морское, к соленым травам и влажным пескам, камням и подводным сокровищам, хоть на небо, к самым облакам. Я бы…

Мара приподнялась на локте, и в полутьме ее профиль, освещенный тусклым светом, отпечатался на внутренней стороне век Даэн. Вот золотая линия ее шеи с изломом ключицы, переходящая в плавный скат красивой груди. Вот рыжий теплый блик, легким отсветом лежащий на ее подбородке. Вот тонкая прядь, черная – но золотая. Вся ты – из темноты и золота.

– Сегодня мы вновь расстанемся, северянка, – ее губы изогнулись в улыбке, такой тонкой, едва заметной – но от нее Даэн стало тепло и трепетно, – Ты представляешь? По крупице, по крупице для нас с тобой. Три капли в море.

– Мы не расстанемся, – Даэн рывком поднялась, ловя ее ладони и поднося их к губам, целуя нежные и в то же время жесткие руки, – Никогда больше. Я пойду за тобой к Сестрам и…

– Нет. – Слово ее было едва слышным, но Птица замерла, забыв все, что хотела сказать, – Ты пришла сюда для того, чтоб помочь племени – так помоги. Это гораздо важнее. Чем я, чем ты, чем кто-либо другой. Мы безымянные, Даэн, помнишь?

– Дождись меня, – ладони ее осторожно скользнули вниз, по позвоночнику ведьмы, бережно оглаживая ее спину, – Я вернусь через несколько дней, с вестями для Шедавар. Отправлю Птиц в Гильдию с докладом для Лорелей. Меред скажет, что я осталась, чтоб выяснить больше информации, все что угодно скажет – а я пойду с тобой. Я разделю с тобой твою дорогу, только позволь мне сделать это…

– Поцелуй меня.

Даэн осеклась, глядя ей в глаза. Ведьма моя. Сердце билось рваным ритмом, пока Птица исступленно целовала ее, крепко сжав в объятиях самую дорогую и нужную в мире женщину. Тени на стене сплелись в плавном танце, мягко перетекая друг в друга. Рывком Даэн усадила ее к себе на колени, позволив ткани упасть на пол, и отблеск огня за спиной колдуньи казался крыльями, сотканными из света.

– Вот так, – Мара отстранилась, тихо и светло улыбаясь, спокойная и удивительно легкая, – А теперь иди. Должно делать то, зачем мы здесь.

– Я не хочу уходить, Мара.

Это не мой голос.

– Я знаю.

Она лежала на мягких шкурах, нагая, теплая – и дикая, совершенно не на своем месте, чужая среди этих стен. Взгляд ее скользил вдоль белых шрамов, оставшихся у Птицы, касался россыпи веснушек на ее груди и плечах. Даэн ощущала этот волчий взгляд, полный тоски, нечеловеческой силы и еще чего-то, чему даже имени не было. И только боги знали, сколько сил ей нужно было на то, чтоб не броситься к ее ногам.

– Знаешь, море набирается по капле, – голос ее был задумчив и тих, – А пустыня – по песчинке, – взгляд ведьмы затягивал – как в том видении, что она показала Даэн. Птица знала, что звездное колесо в ее радужке навсегда врезалось в память.

– Дождись меня тут. Прошу тебя, Мара, дождись меня, а дальше – хоть на край света, хоть в саму смерть. Только позволь мне идти рядом с тобой.

Ведьма подошла к ней вплотную, так, что сквозь одежду Даэн ощущала тепло ее тела. Мягкое прикосновение – Мара надела на ее шею тонкий шнурок с серым камнем, в глубине которого посверкивали прозрачные грани. Кристалл холодил кожу – и в то же время грел ее, словно живой уголек.

– Ты ведь сама все знаешь, Даэн. Мне нет нужды обещать тебе то, что не в моих руках.

– Все в руках твоего великого бога, да? – горькие слова обожгли глотку. Птица дотронулась до камешка, кончиками пальцев огладив холодную поверхность. Если бог ведьмы и давал благость, то едва ли эта благость была тем, чего Даэн желала.

Мара обняла ее, мягко и бережно заключив ее в кольцо своих рук. Тихо поглаживая Даэн по волосам, ведьма тихонько пропела:

– Но все в руках великого вечного бога, имя ему – Любовь и Пустота, – она сделала шаг назад, – Мы еще встретимся, Даэн. Может быть, и здесь. Может, где-то на пороге неба, может, в иной жизни – но встретимся.

Птица шумно втянула носом воздух. Самое жестокое слово было сказано, и самая жестокая правда не станет мягче, если ее отрицать. Даэн кивнула, отводя взгляд. Рука сама собой потянулась к мешочку с тремя сокровищами, хранимыми у сердца.

– Кое-чего я тебе не сказала, Мара, – тонкие пальцы бережно распутывали шнурок, – Здесь я храню тот камешек со дна ручья, и ягодку земляники с дальних полян. Тогда пахло земляникой, когда я тебя встретила, – голос не срывался, а на душе было так тихо, спокойно… – А еще здесь есть цветок. Самый красивый цветок из всех, что я видела.

На белую ладонь выпал засохший стебелек с хрупкими лепестками, каким-то чудом сохранившими густой синий цвет.

– Это обережница. Мне так кажется, – Даэн усмехнулась, прикрывая глаза, – Она должна хранить любимых – так мне сказала Аллэи, а эльфийки уж точно разбираются в подобных вещах. Пускай будет у тебя. У меня здесь еще есть, так что ты возьми, пожалуйста, возьми…

А затем слов не стало. Даэн не знала, нужны ли они – богиня всегда насмехалась над ней, играла с ней, так и не научив ее тому, что верно. Птица никогда не знала, как нужно поступить, что нужно говорить – вот и сейчас было так же. Внутри вширь и вглубь раздавалась бесконечная пропасть, в которую сама она падала, и с каждой секундой падение это становилось все быстрее и все необратимее.

– Спасибо.

– Не за что. Береги себя.

Шаг дался с огромным трудом. Еще сложнее было улыбнуться напоследок и сказать – да так, чтоб голос был веселым:

– И помни, ведьма: я тебя отыщу. Где бы ты ни была, куда бы от меня не сбежала. Хоть к самим Сестрам, хоть к Ярис, хоть к своему Бессмертному. Я тебя отыщу и верну домой, и никуда ты от меня не денешься.

– Отыщи, – Мара не улыбалась. Спокойная зыбь в ее глазах полнилась птицами, улетающими на север, осенней дымкой и сталью океана, в котором спали утонувшие корабли, – Отыщи меня, Даэн. Я буду ждать.

Еще один миг Даэн позволила себе тонуть в ней, а затем с легкой улыбкой вышла из ее комнаты, тяжело печатая шаг.

Она смеялась, черпая руками прозрачную воду из весеннего ручья, и серебро лилось из ее ладоней. Тихий вечер плыл над их домом вместе с сизым дымком, растворяющимся меж деревьев. Косые лучи заката сквозь сосновые мягкие иглы падали в густую траву у крыльца, и сияние охватывало ее силуэт. Мара напевала песню о доме, набирая в глиняный кувшин студеную воду, и золотые блики-рыбки плясали в ее глазах…

Медленно и как-то надрывно-тяжело билось сердце.

Они сидели на склоне холма, кажется, июньским ранним утром. Мягкие ковыли волнами стелились над землей, белым покрывалом укрывая склон. Пахло чабрецом и шалфеем, васильками, ромашкой. В волосах Даэн путались лепестки, и Мара осторожно выпутывала их, отпуская по ветру.

Меред и Атеа мирно спали, каждая на своей лежанке. Лебедь что-то бормотала во сне, то и дело смешно посапывая носом. Совсем еще ребенок.

Метель бродила за окном, и дом тихонько поскрипывал, дыша морозным воздухом. Под боком Даэн свернулась теплым клубочком ведьма, а Птица, спрятавшая Крылья в сундук и навсегда забывшая о войне, берегла ее сон.

Птица устало прижалась спиной к стене, вдыхая поглубже, всей грудью, и закрывая глаза. Во всех этих видениях не было войны, не было ледяной звезды, не было диких… Ничего, кроме их дома, заполненного светом и любовью. Ничего, кроме них двоих.

А реальность была совсем другой.

– Эй, Птицы, – звук собственного голоса показался ей слишком громким, – Подъем! Солнце уже наверняка встало.

Девушки заворочались, сонные, не совсем понимающие, в чем дело. Даэн преувеличенно бодро захлопала в ладоши, прохаживаясь по комнате.

– Встаем, встаем, хватит валяться. Отдохнули – и хватит. Шедавар ясно сказала: каждая минута дорога.

Лебедь, всклокоченная, с безумным ворохом кудрей, села на постели, недовольно воззрившись на Даэн:

– То-то я смотрю, ты хорошо отдохнула под боком у своей ведьмы, и тебе теперь неймется. Да, Даэн?

– Отдыхала я в своей постели, глупое ты создание, – Даэн гадко ухмыльнулась ей, молясь Хартанэ о том, чтоб ни одним жестом не выдать, как все болело где-то у сердца, – И отдохнула. Чего ожидала и от вас. Так что довольно разглагольствовать. Быстро встали – и в путь. У вас есть время, пока я доложу королеве о том, что мы выдвигаемся сегодня. Приводите себя в порядок.

Холодный ветер забрался за шиворот, вцепившись острыми клыками в загривок. Воздух, пахнущий снегом и, едва заметно, горечавкой, ворвался в легкие. Птица дышала как в последний раз, оглядываясь назад, на темный свод пещеры, где осталась Мара, и просила: дождись. Дождись меня, пожалуйста, дождись. Не вздумай пропасть – все равно отыщу. Где бы ни была, я тебя отыщу, у всех богов тебя отвоюю, проклятая ведьма, так и знай.

* – строки из песни “Ведьмина колыбельная”, группа Немного Нервно.

========== Глава 17. Серый камешек ==========

– За высоким небом, опустившимся на склоны холмов, за острыми вершинами древних гор, за еловыми черными скелетами, чьи сухие ветви скребут костьми седые животы облаков…

Мара ощутила подкатывающую к горлу тошноту. Это скоро кончится. Только Бессмертный знал, сколько невыносимо долгих минут – или уже часов – она провела в каменной обители старухи Мэгавар, и только Бессмертный знал, что все это время женщина молилась: пускай эта пытка прекратится. Пускай тени наконец отступят в дальние углы и темные норы, откуда выползли по зову эльфийской ведьмы, и сгинут там. Пускай видения нечеловеческой силы больше не коснутся ее разума, который, казалось, уже воспалился от количества образов и их свирепой мощи.

А Слепая Мэг все продолжала звать к себе темные жгуты энергий, которые льнули к ее сухим ладоням. Знающая все время перебирала пальцами невидимую нить, словно пряха, и колесом ее прялки было звездное колесо, медленно плывущее где-то в необъятной черной пустоте мира.

Из темноты на нее смотрело что-то жуткое. Безобразное, с белыми глазами-плошками, где расстилалась зимняя стужа. Мара знала – существо затаилось далеко-далеко отсюда, за тысячи верст, но его взгляд, наполненный ненавистью и голодом, прожигал ее насквозь, заставляя сильнее вжиматься в каменную лавку. Темное создание, чьего облика ведьма так и не смогла рассмотреть, лежало у каменного трона, обросшего кристаллами векового льда – и время тоже застыло в жестком пространстве, не имеющем плавной мягкости жизни, нежного перехода тонких линий и хотя бы одной искорки солнечного тепла.

– …За поседевшими бесплодными полями, за пустынными заброшенными городами, за дорогой, вдоль которой черной рекой тянутся остовы мертвых деревьев…

Кто-то сидел на троне, кто-то, на кого Мара даже глаз поднять не могла. Ведьма видела лишь тонкий женский силуэт, то появляющийся, то снова исчезающий. Тени лениво тянулись к ней, разглядывали ее, позволяя Слепой Мэг проникнуть в самые далекие уголки мира – а Мара знала: если она начнет вглядываться, то уже никогда не вернется из плена образов и видений. Женщина поймает ее разум, захватит контроль над ним, и тогда уже ни один смертный не сможет помочь ей. Разве что Бессмертный – да у того итак забот достаточно. Какое уж ему дело до глупой ведьмы, которая сама-то справиться не смогла?

Маре было больно и плохо. Голова нещадно гудела, словно кто-то надел на нее котел да теперь что есть силы колотит по нему ухватом. Колени дрожали, на лбу выступила испарина. Стареешь, ведьма. Или не доросла еще. Слепые глаза Мэгавар впились цепким взглядом в Мару, и скрыться от острых игл ее зрачков было невозможно – Знающая запретила лесной ведьме выставлять даже самую простую защиту. Мир не рассыпался на крохотные цветные камешки, чтоб в следующий миг обернуться сплошным безумием красок и световых пятен – его медленно и тягуче поглощала мгла первых энергий.

– …Есть древняя твердыня, вся в копоти и пепле, с промерзшими до самых подземелий пустынными залами, где гуляет ветер и души, которым никогда покоя не будет… Они ждут ее повеления, само время ждет ее повеления, как покорный зверь. Вот она поводит рукой – смотри, девочка! – и они падают к ее ногам, искалеченные, напуганные. А она улыбается, она знает – нет той силы, которая сможет ее навеки изгнать. И однажды она сломит Колесо.

Нить в костлявых пальцах тянулась к Маре, протягивалась от виска до виска внутри болезненно раскалывающегося черепа и дрожала натянутой струной. Больше всего женщине сейчас хотелось упасть в теплое забытье без цвета и звука и мягко покачиваться на волнах бесконечного покоя сна. Но засыпать нельзя было. Ни в коем случае нельзя было засыпать.

– Она чует тебя, она чует, что ты идешь, чтоб помешать ей. Не боится – пока наблюдает, смотрит сквозь сон, ничего не может сделать – не время еще, не время! У ее ложа, больше похожего на саркофаг изо льда – другая, темная, мертвая давным-давно, обрученная со смертью и смерти обещанная. И смерть смотрит из ее глазниц.

Больно-больно-больно. Так больно, что руки немеют. Сосуды и вены, казалось, сейчас разорвутся – Мара видела их синюю вязь на собственном запястье. Сейчас они выпирали, будто неведомая сила вытягивала их из нее целиком. Невероятное напряжение сводило с ума, и ведьма молилась Бессмертному, думая о теплых его руках и благостной его пустоте. Помогало, да только не слишком – белые глаза Мэгавар и густая пелена, сквозь которую краски едва проступали, были гораздо ближе, чем нежность тишины.