Текст книги "Дикая охота. Полотно дорог (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 53 страниц)

Они вышли на широкую опушку, окруженную гигантскими древними елками, которые практически царапали небо своими кронами. Над ними стремительно проносились туманные валы облаков, и небо менялось каждую секунду, становясь совсем иным. Прямо напротив Аллэи возвышалась высокая сплошная стена из крепких, грубо обработанных бревен, и из нее вырастало несколько смотровых башен с четырехскатными крышами, накрытыми плетеной сеткой из ветвей, болотных трав и листьев. Как те листья еще не рассыпались прахом, оставалось загадкой. В башнях дежурили женщины – Аллэивар, прищурившись, рассмотрела их разукрашенные рожи и нечесаные лохмы. Красавицы, все как на подбор.

– Купена, открывай ворота – я привела гостью к Ревенке, – крикнула белобрысая, и женщина из центральной башни куда-то скрылась. Несколько мгновений стояла тишина, а затем раздался натужный скрип, и Аллэивар увидела, как медленно-медленно часть балок начинает плавно опускаться наземь, ровным пластом отделяясь от стены.

Механизм ничем не отличался от механизмов подъемных мостов надо рвами в человеческих городах, и Аллэи выругалась про себя: значит, здесь сбежать она не сможет. Слишком громоздко и слишком слышно. Перелезать через стену – тоже не дело; наверняка дежурные сидят в свои башнях и ночью, а потому ее попытки будут замечены сразу. Нужно было найти другой путь – вряд ли залески открывали ворота каждый раз, когда какой-нибудь захудалой разведчице нужно было уйти в лес. Значит, есть и другие ходы.

Когда проход был открыт, белобрысая обернулась к Аллэи, насмешливо взглянув на нее:

– Добро пожаловать в Залесье, подземка. А теперь – отдай мне оружие. И лучше не сопротивляйся.

– Не собираюсь я тебе ничего отдавать, – гадливо поморщилась Аллэивар, – Твои тонкие ручонки не выдержат веса даже простого кухонного ножа. Не хочу объяснять твоей Ревенке, или как ее там, почему у ее сестры переломаны руки. Поэтому давай-ка побережем тебя и целость твоих костей.

Одно движение – и женщина рывком схватила Аллэивар за запястье, в одно мгновение оказавшись совсем рядом. Эльфийка чудом успела расслабить кисть, прежде чем залеска выкрутила ее одним резким движением, заламывая руку Ищущей. Сил у нее оказалось достаточно, и Аллэивар, не ожидая этого, на секунду замешкалась, соображая, что предпринять. Оставалась еще свободная рука, и можно было бы выхватить клинок из ножен на поясе, ударить белобрысую в бедро…

– Не надо, – тяжело дыша, процедила сквозь зубы женщина, нависая над Аллэи, – Иначе подохнешь сразу же. Ты даже не представляешь себе, как же я этого хочу – но Ревенка велела привести тебя к ней. И мы приведем. Даже если для этого придется сломать тебе хребет и поддерживать твою никчемную жизнь чарами. Отдай оружие – по-хорошему. Третий раз я не буду просить.

Аллэивар чувствовала на себе чужие взгляды, слышала, как кто-то присвистывает и смеется – каркающее, хрипло. Словно воронье собралось вокруг и только и ждало, когда начнется расправа. Сгореть тебе в Подземельях, Шеда, во что ты меня втянула? И как мне возвратиться к тебе живой? Кикимора, держащая ее, встряхнула Аллэи, словно нашкодившего кота – разве что гораздо сильнее.

– Ну так что, подземка? Как с тобой говорить – по-хорошему аль по-плохому?

– Я не собираюсь отдавать оружие в городе, где мне явно добра не желают, – прорычала Аллэивар, готовясь к чему угодно – хоть к удару, хоть к стреле под ребро. Клинок был совсем близко, и она знала, что хоть одну – но успеет забрать. По крайней мере, попытается.

– Отпусти ее, Повилика, – раздался чей-то тихий голосок, и Аллэи инстинктивно вздернула голову, из-под упавшей на глаза челки разглядывая пришедшую.

Напротив них, выйдя из рядов столпившихся вокруг женщин, стояла совсем молоденькая девчушка – лет двадцати от силы. Богиня, в этом змеином гнезде даже дети есть… Она ведь совсем еще дитя… Эта тоже была худющая, словно жердь, нечесаная, одетая в какие-то странные лохмотья. С разрисованным лицом и глазами испуганного олененка, девчушка смотрелась лишней среди хищных, кажущихся зверьми, залесок. Женщины вокруг, посмеиваясь, смотрели на нее с интересом и со странным снисхождением. Аллэивар почувствовала, что белобрысая за ее спиной пошевелилась.

– Отпустить? – в ее тоне послышалась насмешка – и еще что-то, что-то приторно-сладкое, отвратительное, словно она разговаривала с юродивой, – Маленькая наша Ива, в своем ли ты уме? Быть может, мне еще накормить ее перед этим да снарядить в дорогу, провести до самого дома?..

Послышался смех – залески поддерживали белобрысую кикимору. Девочка низко опустила голову, так, что волосы упали на лицо, скрывая ее глаза. В общем гомоне разобрать ее слова было неимоверно трудно, однако Аллэи все-таки сумела услышать едва различимое:

– Ревенка приказала привести ее немедля, без лишних разговоров и задержек. И дозволила войти на Луг с оружием. Отпусти ее.

Смешки смолкли, а Аллэи ощутила, что кикимора нехотя разжимает пальцы и отступает назад. Ощущая лопатками волны неведомой ненависти, исходящей от нее, Ищущая выпрямилась, с каменным лицом растирая запястье, а затем взглянула на девочку, которую назвали Ивой. Та стояла все так же тихо, опустив голову и не шевелясь, и ее сутулые плечи казались Аллэивар такими тонкими, словно ее кости были птичьими.

– Ты должна провести меня к вашей Ревенке? – мрачно бросила Аллэи, на всякий случай опуская ладонь на рукоять – так она ощущала себя гораздо надежней. Девчушка судорожно дернулась, будто от удара, но все же кивнула, – Замечательно. Тогда веди.

– Я тоже пойду, – сверля Аллэи взглядом, протянула белобрысая, – Так спокойней будет.

Не обращая внимания ни на нее, ни на шипящих, подобно разъяренным облезлым кошкам, женщин, Аллэи подошла поближе к девочке, глядя на нее сверху вниз. Она оказалась ниже Ищущей на голову и худее ее раза в два – такую ветер мог бы переломить пополам даже самым нежным касанием. Комкая в хрупких пальцах край шерстяного платка, она деревянно развернулась и направилась куда-то вглубь селения, не обронив ни слова. Аллэи, проклиная весь белый свет, пошла следом за ней, гадая, что же будет дальше.

Город со всех сторон окружала стена, и за то время, пока они шли меж приземистых длинных деревянных срубов, Аллэи не смогла углядеть нигде хоть малейшего намека на проход. Высокие елки росли даже здесь, подпирая пушистыми боками темные стены, на крышах лежали все те же шуршащие на ветру сети – из листьев, стеблей и мха. Над землей тянулась тонкая пелена, расступающаяся под ногами: это дым десятков костров стелился по воздуху, едва касаясь ковра из мха и иголок. Снег тоже лежал здесь – правда, его было гораздо меньше, чем в лесу. Наверное, залески разметали снежное покрывало, расчищая дорожки и тропки. Аллэивар видела криницы, обложенные каменными кладками. От воды, бьющей ключами, шел пар, и эльфийка невольно принюхалась: в горах близ Аэль-Роадана находились горячие источники, и пахло там до того погано, что эльфийка так и не сумела насладиться омовением. Здесь же запах серы был едва различимым – его забивал аромат хвои, снеди, человеческих рук, что строили город.

Вопросов в голове меньше не стало, но Аллэивар решила, что задавать их вслух не стоит. Она хмуро озиралась по сторонам и отвечала мрачными ухмылками женщинам, глядящим на нее и переговаривающимися друг с другом, а те лишь скалились в ответ или просто отворачивались с таким высокомерным видом, словно в царский дворец притащили бездомную бродяжку. Только вот Аллэи прекрасно видела, что жили залески, мягко говоря, бедно. Хиленькие плодовые деревца перемежались с исполинскими хвойными, и света им явно не хватало в тени древних деревьев. За домами виднелись какие-то вскопанные участки, но Ищущая очень сомневалась, что земля в здешних местах была щедрой. Не удивительно, что они все как палки. Как еще сумели город-то отстроить? Это, пожалуй, было любопытнее всего: залески жили в изоляции, но все же умудрились и стену смастерить – даже приличную, и дома поставить, и осесть здесь, приспособившись к суровым условиям. Аллэи знала, что откуда-то они добывают металл и мастерят хитрые кинжалы, лезвия которых раскрываются на три лепестка, входя в плоть, те самые наконечники, больше напоминающие острые драконьи гребни, и еще массу такого, от чего волосы на затылке дыбом становились. Однако эльфийка даже понятия не имела, откуда они берут материал. В пещерах с рудой было гораздо проще, да и торговля между кланами шла вовсю – залески же жили отдельно от всего мира, словно отшельники, и никто представить себе не мог, что они делают здесь, за стеной.

Чем-то мы похожи… Они тоже вынуждены жить в вечной борьбе, доказывая небу свое право на клочок земли и какое-никакое будущее. Аллэи бросила взгляд на идущую впереди девчонку. Светлый подол ее платья, намокший от снега, стелился по земле, и Аллэи вдруг невесело подумала, что мелкая сбежала из-под венца. Впрочем, вряд ли – раз она здесь, то в руках ее лежит дар ворожей, а значит, семьи в Таврании быть у нее не могло. Что ты тут забыла, маленькая такая? Неужели и твое сердце такое же черное и злое?

Они вышли на своеобразную площадь – по крайней мере, так показалось Аллэи. Вытоптанная земля была усыпана скошенными травами, и под ногами шелестело и шуршало, когда они направились к большому темному дому в один этаж, окруженному покосившимися от сильного ветра елками. Под высокой двускатной крышей ютились птичьи гнезда, а в темных окнах, затянутых слюдой, плясали теплые отблески огня. Широкое крыльцо тоже укрывал лиственный ковер, а на ступенях две маленькие девочки играли с тряпичными кукленками без лиц. Аллэивар передернуло.

Белобрысая Повилика остановилась, не доходя до крыльца, и цокнула языком, глядя на детей:

– Беспокойное хозяйство… Полынь, Колывань!

Девочки разом вскинули головы, и Аллэи с трудом сдержала ругательство: на лицах детей уже сейчас красовались темно-зеленые полосы, которые теперь почему-то казались эльфийке неведомой хворью.

– Живо пошли с Луга – здесь вам не место для игр! Иначе уйдете следом за Льнянкой.

Дети как-то сразу побледнели, подскочили, словно ошпаренные котята, и, низко нагнув головы, пронеслись мимо Повилики, шурша листьями – даже куколок забыли на пороге. В груди у Аллэи заворочалось предчувствие чего-то совсем уж дурного, и она уставилась на женщину, словно впервые ее увидела.

– Кто эта Льнянка и что вы с ней сделали?

– Не твоего ума дело, – приподняв верхнюю губу, ощерилась залеска, – Ревенка велела привести тебя – мы привели. Если не войдешь в дом немедля, я заставлю твое сердце разорваться прямо в груди – все же, ты стоишь на Лугу, а к Ревенке не идешь. Значит, сопротивляешься. Значит, тебя можно убить, – последнее она вымолвила с улыбкой, и Аллэивар ощутила отвращение к ней, такое жгучее, что по венам словно огонь прогнали. Пересилив себя, она спокойно покачала головой:

– Да, не самая лучшая перспектива – даже если ты врешь мне. А я не сомневаюсь, что врешь – если бы ты хорошо владела ворожбой, то не стала бы использовать силу, выкручивая мне руки. Ты бы заставила меня упасть, вышибла мне из груди воздух, сделала все, что угодно, но меня бы не коснулась. Стало быть, больно бахвалишься.

С каждым ее словом щеки белобрысой алели все больше, а лицо искажалось гримасой злости. Аллэи, оглядев ее, сплюнула.

– Впрочем, небо с тобой, поддержу твою игру, если тебе станет от того легче. Авось, и крыситься перестанешь, – и с этими словами эльфийка поднялась на крыльцо, шагая мимо брошенных детьми куколок, мимо птичьих гнезд и темных фигурок, вырезанных на дверных широких балках. Прошелестела ткань за спиной, и Ищущая обернулась: за ней по пятам шла девчушка-Ива, а за ее спиной маячила пунцовая от злости Повилика. Поймав взгляд Аллэи, девочка вновь опустила голову и прошептала:

– Иди. Не заставляй ее ждать. Иначе быть беде.

Аллэивар хмыкнула, отворачиваясь от нее. В сенях было темно и стыло, но от дверного проема впереди тянуло печным теплом и запахом каких-то пряностей. В носу зачесалось, и Ищущая поморщилась: резкие запахи сбивали нюх, путали следы, маскировали истину. Вдохнув поглубже и задержав на одно мгновение дыхание, эльфийка ощутила сквозь сладкий аромат что-то иное, от чего мелкие мурашки поползли вниз по позвоночнику. Так пахли темные духи, и ни один смертный не смог бы описать этот запах – но Аллэи хорошо знала его. Неужто вы спутались с ними? Как же так… В голове не укладывалось ровным счетом ничего, словно все происходящее ныне было сном, который происходил вовсе не с ней, а с кем-то другим, и она лишь наблюдала со стороны.

Комната была просторной, широкой, хорошо прогретой. У стены напротив входа притулилась громадная печь, которая протапливала все помещение, а от печи по сторонам от нее куда-то вглубь тянулось два узких коридора, заполненные темнотой – теплый отсвет слюдяных ламп с пойманными под полупрозрачный купол огоньками не мог разогнать полумрак в дальних углах. Перед печью от угла до угла протянулся узкий стол с целой кучей длинных ветвей, ровных ошкуренных прутиков, решетки с крошкой руды, какие-то колбы из мутного стекла. Резкий запах заморских трав кружил голову, но Аллэивар согнала мутную пелену с разума и заставила себя смотреть прямо в глаза женщине, что только что подбросила поленьев в печь и теперь, разогнувшись, разглядывала ее.

Ревенка оказалась уже немолодой, худощавой женщиной с полностью седыми волосами и тонкой шеей, испещренной сетью морщин. Лицо ее было полностью покрыто все той же краской, и казалось, будто на ней – безобразная маска, скрадывающая истинные черты. Глаза, бездонно-черные, смотрели внимательно и абсолютно осознано, оценивающе, и что-то в ее взгляде было нечеловеческое, слишком древнее и мощное, чтоб Аллэи сумела это понять. В ладонях, тоже выкрашенных в темно-зеленый, она держала несколько прутов, напоминающих древки стрел.

– Так значит, это тебя к нам послала королева Шедавар, правительница Лореотта? – голос ее, ласковый и на удивление мелодичный, на один миг вогнал Ищущую в странное оцепенение, будто кто-то влил в нее дурманового зелья. Перед глазами поплыло, и Аллэи чудом устояла на ногах, едва ли не схватившись за стену. Ревенка, сочувственно оглядев ее, покачала головой, – Ах, прости, посланница. Мой дар слишком многого требует… Ничего с этим я не могу поделать, так что не серчай. Я не могу контролировать его.

Каждое слово этой женщины въедалось в разум Аллэи, как капля раскаленного жидкого металла въедается в податливое дерево, разъедая древесину и прожигая ее насквозь. Ищущая никогда не слышала и не видела ничего подобного, и от этого становилось еще более не по себе. Ревенка ничего не делала, даже пальцем не шевелила, а Аллэивар казалось, что ее сознание выворачивают наизнанку, комкают в руке, разрывают и вновь связывают – но только неправильно, не так, как было раньше. В голове стало гулко от шепота, вдруг зазвучавшего со всех сторон; слов Аллэи не могла разобрать, но что-то в ней кричало – там-то и прячется беда, таится и ждет. Стиснув зубы, эльфийка выпрямилась, исподлобья глядя на залеску.

– Я пришла просить Залесье о помощи – но вместо этого меня скрутили и силком приволокли к тебе, словно я – враг или предвестник горя…

– Конечно, – кивнула Ревенка, не став дослушивать. Аллэи даже оторопела, забыв все, что хотела сказать. Женщина мягко улыбнулась ее, блеснув черными, как смоль, глазами, – Ты и есть враг, ты и есть предвестник горя. Твоя стезя – стезя страданий, дорога самых величайших ошибок за всю историю нашего мира. Ты – одна из тех, кого следовало бы убить незамедлительно, чтобы все стало на свои места… Однако я попросила своих сестер смилостивиться над тобой и привести ко мне – возможно, я еще сумею спасти тебя.

– Только попробуй – и я выпущу тебе кишки, – не выдержав, зашипела Аллэи. Она уже знала, как будет двигаться, как будет бить – и как будет умирать: не от чужой руки или стрелы. Свою жизнь она сама поднесет Ниэннавар.

– Я прощу тебе твою горячность, дитя мое, – Ревенка подошла к столу и принялась аккуратно раскладывать прутики на льняном полотнище, присыпанном какими-то травами. Выглядела она при этом такой умиротворенной, словно грелась на теплом летнем солнце и слушала, как в травах поют цикады, – Все же ты юна, и тебя ввели в заблуждение такие же юные, как ты. Молодости свойственна глупость и поспешность. Вы не всегда можете разглядеть истину и все ее великолепие, весь ее масштаб и всю глубину. Нужно, чтобы кто-то донес это до вас.

Ее слова горячим свинцом вливались в Аллэи, но эльфийка сопротивлялась вязкому липкому колдовству, что ощущалось кожей, изо всех сил. Почему-то она знала, что если потерять концентрацию хоть на миг, эта сила поглотит ее, выпьет до самого дна, подчинит, и тогда битва будет проиграна. Ревенка между тем безмятежно продолжала:

– Мы все живем в мире, рожденном по воле земли и неба, воды и огня. Великий хаос сотворил нас, переплел корни деревьев с глубинами земными, переплел облака, камни и реки… Все здесь подчиняется бесконечному циклу жизни и смерти, радости и печали, ночи и дня. Когда солнце заходит за горизонт, наступает ночь – время тишины и забвения, безмыслия и бездвижия. И никто и ничто не может изменить это. С самого начала времен этот неписаный закон властен над нами, и мы счастливы подчиняться ему. Колесо совершает оборот, мы возносимся на его спицы и обращаемся одной из звезд на нем. Колесо замирает, а с ним должно замереть и нам, так как в этом – великая тайна всего мира. Все, что происходит – должно произойти так или иначе, и никто из нас не может переломить ход времени и событий. Мы – часть этого мира, моя подземная сестра. Когда приходит время, всем нам нужно уходить вместе с ним. Это время приближается, оно уже на самом пороге наших домов, а потому прими это достойно и помоги свершиться тому, что должно свершиться. Не пытайся мешать великому божественному замыслу, который гораздо древнее тебя. Ты – ничто, крохотная песчинка в море судеб, и ты ничего не сможешь изменить, как не смогут и сотни, и тысячи. Так плыви по течению и смотри, как боги вершат Излом, как все мы уходим в пустоту, из которой мы родом, ибо в этом – величайшая благость.

Она говорила, и глаза ее лихорадочно блестели, а на окрашенных краской губах бродила едва различимая в полутьме улыбка. Она говорила, и Аллэи ощущала, как что-то внутри нее рвется и лопается, расходясь болью по жилам. С каждым ее словом эльфийке все больше хотелось припасть к ее ногам, чтоб ощутить прикосновение ее благостной руки, чтоб ее обнял тот покой и та пустота, о которых рассказывала женщина. Но где-то за всеми словами и ощущениями, где-то за гулом мыслей билось что-то иное, настоящее и живое, и оно кричало, звало. Той частью своего сознания, которая еще не была затуманена, Аллэивар тянулась к нему как к последнему щиту, что остался у нее. Она боролась, дрожа от напряжения, какого никогда еще не испытывала, боролась из последних сил, продираясь через густую пелену, что заполнила ее разум – и в конце концов все же дотянулась до той самой крохотной, зовущей искорки. Дым разошелся эхом шагов по воде, и Аллэивар будто вынырнула из ледяной волны, что вот-вот должна была начать заливать ее легкие и жечь изнутри, умертвляя навсегда. Хватая ртом воздух, женщина, не отводя взгляда, почти по слогам произнесла:

– Ты лжешь.

А затем что-то случилось, и гул разом затих, словно и не было его, и стало спокойно и правильно, и сердце в груди отозвалось привычным четким ритмом, как и всегда. Аллэивар выпрямилась, ощущая, как все фальшивые слова, оплетающие ее подобно паутине, медленно опадают наземь ветхими лохмотьями, так похожими на те, из которых был сплетен платок на плечах Ревенки. Залеска моргнула, и глаза ее сверкнули удивлением, словно она не ожидала такого.

– Что?..

– Ты лжешь, – повторила Аллэивар еще четче, выпрямляясь во весь рост. Пропало все – предательская слабость, чужие желания, правда, которая правдой и не была. Развеялся пряный запах дурманящих трав. Мысли стали четкими и ясными, словно в полынью окунули и смыли всю грязь. Аллэи сделала шаг вперед, направляясь к Ревенке, – Ты считаешь правдой самую большую ложь, которую только можно себе представить. Ты говоришь, что наше предназначение – покорившись судьбе, умереть следом за всем миром, позволить Охоте затопить все земли на тысячи верст вокруг. Ты говоришь, что в этом благость – но ты лжешь, и у тебя нет ничего, кроме этой лжи. Моя правда и правда моего народа – в том, что смерти нет. Есть лишь будущее, что оживает в наших детях, в их счастье, в их возможности видеть мир перед собой чистым и вечно юным… Таким, какой он есть на самом деле, – Аллэи усмехнулась, качая головой, – Что ты придумала себе, Ревенка? Неужели ты не видишь, что твоими устами говорит кто-то другой?

Вдруг женщина, до того внимательно глядевшая на нее, тихонько рассмеялась.

– Ты обличаешь меня в том, что я не могу чего-то разглядеть – но и сама не желаешь видеть правды, – она тоже выпрямилась, и тени упали на ее плечи, скрадывая и без того тонкий силуэт, – Мы желаем этого. Желаем все, так как мы понимаем суть вещей, и понимаем этот мир. Он замер – он хочет уйти к богам. По своей воле мы стали на сторону Той, Что Свершит Предназначение Мира, и по своей воле мы будем стоять с ней до конца. Ибо она совершает благость, хотя все вы, все смертные кричат о том, что с ней идет беда. Нет! Беда идет с вами, беда – насильно совершать оборот Колеса, и уж поверь мне, – глаза ее сузились, и теперь она походила на живую тень, – Мы сделаем все, чтобы помешать вам. Когда Охота начнется, мы будем расчищать ей дорогу, и никто не сумеет нас остановить. Я надеялась, что ты, дитя, еще не потеряна. Что я смогу отпустить тебя с нашей волей, чтоб ты донесла ее своему народу, чтобы вы увидели истину так, как видим ее мы…

– Я лучше брошусь на собственный меч, – холодно перебила ее Аллэи, ощущая, как в груди крепнет странная, суровая и надежная уверенность: ее не оставят. Ей поможет само небо. Ревенка наиграно вздохнула, подпирая узкой ладонью щеку.

– Я дам тебе другую участь, дитя. Ты, быть может и не заслужила ее, но природа велит нам одаривать тех, кто лишен гармонии. Ты, я вижу, из таких.

Внезапно Аллэи ощутила, как все тело сковывает судорогой, и мышцы каменеют. Она не могла двинуть ни рукой, ни ногой – лишь смотрела, как Ревенка приближается к ней и снимает с ее пояса ножны с клинком, отстегивает перевязь с ножами, проверяет карманы, ища оружие. Как только острая железная шпилька, запрятанная за голенищем сапога, оказалась в руках Ревенки, тело начало оживать – но слишком медленно, и Аллэивар по-прежнему не могла контролировать свои движения. А женщина, отступив обратно к столу, коротко хлопнула в ладони, а затем подбадривающее улыбнулась Ищущей.

– Не бойся, дитя. Когда Охота начнется, ты будешь первой, кто ощутит благостное прикосновение покоя. Мы отдадим тебя тем, кто принесет миру вечность. Повилика, Ветренница! Возьмите нашу гостью, отведите-ка ее в подвалы – все равно ей придется немного подождать.

Аллэивар ощутила, как ее грубо хватают под руки и куда-то волокут, пиная по ногам, чтоб она даже не пыталась упираться. Стылый холод обнял ее, словно свою сестру, но не смог согнать заклятие Ревенки, и Ищущая не могла шевельнуть даже пальцем. Она ощущала чей-то взгляд и краем глаза все-таки сумела выхватить лицо Ивы: девочка смотрела на нее так, словно впервые увидела, и в ясных огромных глазах испуганного олененка читался страх, а еще – что-то, похожее на решимость.

========== Глава 38. Верь мне ==========

В темных сырых подземельях, где стояла гулкая тишь, время текло как-то иначе. Час ли прошел, день, неделя – Аллэивар не знала. Кости и мышцы выстудило окончательно, и теперь тупая ноющая боль волнами расходилась по усталому телу, а предательская слабость заплеталась в ногах всякий раз, когда женщина поднималась с вороха сухих листьев и травы, служившего ей постелью. Руки тоже ослабли, но Ищущей было, по большому счету, плевать. Сдаваться даже в такой ситуации она не собиралась.

Ива, приносившая ей скудную пищу, не раз заставала Аллэи у двери. Эльфийка изо всех сил пыталась выбить ее, расшатать петли, но покуда ничем, кроме синяков на руках и ободранных в кровь пальцев, похвастаться не могла. Когда девчонка пришла первый раз, Аллэивар даже попыталась вырваться, однако Ива оказалась куда быстрее и юркнула за дверь, захлопывая ее прямо перед носом Ищущей, в тот самый миг, когда ладонь эльфийки уже коснулась шершавой поверхности двери. Аллэи думала, что в следующий раз Ива не придет, побоится, однако залеска через какое-то время принесла ей воды, а еще чуть позже – черствого пресного хлеба, противно скрипящего на зубах и оставляющего во рту привкус плохой муки. Впрочем, выбирать не приходилось, и Аллэи ела все, что несла ей девочка: ей нужны были силы, а потому она не перебирала.

Здесь было темно, но на Аллэи это никак не влияло: глаза пещерных эльфов видели даже в самой непроглядной мгле, а потому она не чувствовала себя ослепшей и не сходила с ума. Ива, приходя к ней, всякий раз приносила свет – видимо, думала, что Аллэивар ничего не видит, и ждала, пока та не поест. Затем девочка уносила свечу, всякий раз бросая на Ищущую какие-то странные, долгие взгляды. Аллэи казалось, что маленькая залеска сочувствует ей – слишком внимательно она глядела, слишком живо и трогательно. И совсем не боялась.

Аллэивар обдумывала это, привалившись спиной к стене, от которой тянуло холодом – впрочем, ей уже было все равно: как ни крути, а если она выберется отсюда, придется идти в Дом Знающих, чтоб вылечили. Сон и усталость давили на нее гранитным камнем, но эльфийка не могла заснуть, как бы ни старалась. Было зябко и сыро, а от того – холодно; одежда тоже отсырела, стала тяжелой, и Аллэи почти что физически ощущала, как лихорадка медленно расползается по телу, чернильным пятном растекаясь во все стороны. Это было нехорошо – при таком раскладе вряд ли залески станут ее лечить, а слабость ей вовсе не на руку. Единственное оружие, которое сейчас у нее оставалось – это она сама, и позволить себе болезнь Аллэи не могла.

Послышались шаги, приглушенные землей и древесиной, звякнуло, скрипнуло, а затем дверь отворилась, и в подвал вошла Ива – сегодня свечи в ее руках не было. Оглядев Аллэи с ног до головы, девочка шагнула в ее камеру, притворяя за собой дверь и подходя поближе. Это было что-то новое – обычно она оставляла дощечку с едой на полу и сразу же отступала к двери, чтоб захлопнуть ее при первой же попытке Аллэи сбежать. Эльфийка со слабым интересом смотрела, как девочка почти что крадется к ней, периодически отступая в сторону, словно проверяя, видят ли ее. В конце концов, Аллэивар, не выдержав, хмыкнула:

– Вижу я тебя, вижу. Можешь не танцевать.

Девочка вздрогнула, замерла, потом сделала несколько робких шагов к Аллэи. Для нее темнота была слишком густой, судя по всему, и видела она лишь очертания – иначе бы не шла на ощупь. Оказавшись рядом с Аллэивар, Ива осторожно опустилась перед ней на корточки и неловко протянула ей что-то. Ищущая опустила взгляд на ее ладонь: девчонка вновь принесла ей хлеб.

– Опять эта пресная дрянь, – вздохнула эльфийка, все же забирая из рук Ивы ломоть. Тишина давила на нее, и ей так хотелось хоть с кем-то поговорить… Аллэи надкусила сухой хлеб, заставляя себя пережевать и проглотить черствый кусок, а затем подняла взгляд на Иву, – Я не жалуюсь, конечно, и на том спасибо. Но нельзя ли для разнообразия похлебки мне какой-нибудь, с корешками хотя бы, или что вы там едите… Или мясца. Я даже на холодное соглашусь.

Во тьме спектр цветов был иным, и Аллэи видела ее так, словно девчонка была вытесанной из серого камня. Тишина вновь затопила помещение – то ли Ива боялась, то ли говорить с пленницей запрещали, но с ответом она не торопилась. Пожав плечами, Аллэивар принялась за хлеб, ожидая, когда залеска уйдет – вот только та все так же сидела рядом, пытаясь разглядеть хоть что-то в темноте, а затем тихонько выдохнула:

– Мясо мы не едим, нет его здесь. А похлебку нельзя. Хлеб тоже нельзя, но я в карманы прячу, говорю, что иду проверить тебя. Меня увидят, если я… – она осеклась, опуская голову, – Накажут.

Аллэи замерла, обдумывая услышанное. Значит, получалось, что сама-то Ива вовсе не желала ей зла и, возможно, даже думала над тем, как бы протащить ей побольше еды.

– Хм. Ну что ж, благодарю тебя… Хм, – она замялась, соображая, что же сказать девчонке, что у нее спросить. Пока что Ива явно уходить не собиралась. Зацепившись за это, Аллэи как бы невзначай поинтересовалась, – А не накажут за то, что замешкалась здесь?

– Ночь на дворе, все спят. Дозорные на постах только сменились. Если спросят, откуда иду – скажу, что от Ревенки. Я при ней стою, мне верят, – ответила девочка, усаживаясь на землю. Голос у нее был тихим, но выросшая в пещерах Аллэи привыкла слушать внимательно, а потому различила за словами Ивы твердую уверенность в том, что дозорных, по крайней мере, она сумеет обвести вокруг пальца. Немного помолчав, она вдруг добавила, – Тебе, наверное, совсем уж паршиво тут одной…

Ищущая ощутила, как внутри медленным огоньком разгорается надежда. Возможно, если все сделать правильно, выбраться она все же сумеет – с помощью этой девочки.

– Да, не дворец, конечно, – протянула она, усаживаясь прямо и облокачиваясь на собственное колено, – А ты что ль пришла беседой меня потешить?

Ива не ответила – лишь сильнее опустила голову, будто прячась от всего мира за волосами, что скрыли ее лицо, упав на лоб. Аллэивар уже собиралась было спросить что-нибудь нейтральное, ничего не означающее, как вдруг залеска едва слышно выдохнула:

– Мне жаль тебя. Так… так не должно быть.

Некоторое время Аллэи разглядывала ее, силясь понять, что же творится в ее голове. Девочка сжимала в руке края старенького, ветхого платка, который укрывал ее плечи, и Ищущая видела, что ладонь у нее совсем нежная, не знающая тяжелой работы и оружия. Наверняка до прихода в Залесье Ива жила не так уж и бедно.

– Почему ты ушла в Залесье? Ты же маленькая совсем, жила бы себе… – она покачала головой, – И ведь зажиточная семья у тебя была, верно? Не похожа ты на деревенскую.

Ива вся как-то сжалась, но все-таки голову подняла – Аллэивар смогла более-менее разглядеть черты ее лица, тонкие и аккуратные. У нее был странный разрез глаз, такой нетипичный для тавран, и эльфийке подумалось, что в девчонке течет кровь дриад или, что совсем уж маловероятно, речных людей – у тех тоже глаза огромные. В остальном Ива напоминала обыкновенного человека, разве что забитого да исхудавшего.