Текст книги "Дикая охота. Полотно дорог (СИ)"

Автор книги: Aelah

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)

Атеа украдкой бросила взгляд на Меред. Девушка ехала с непроницаемым лицом, выпрямив спину и почти не мигая – разве что щеки слегка зарумянились, но это можно было списать на мороз.

– Я вот только никак в толк не возьму – как это вас отцы-то самих отпустили в даль такую, в такое-то время? Уж они понимать должны, что к чему, и что за час настал… Мало ли, какое лихо на дороге ждет? Ну что три молодки сделают против злого человека, али против духа? Ножички-то эти ваши вряд ли вам помогут – небось, и не знаете, как в руках их держать.

– Не знаем, батюшка, – не выдержав, захлопала ресницами Атеа, – Это так, чтоб спокойней было – авось, и беда не тронет. Да только нам шибко надо попасть за Железный Тракт – дело у нас в столице: женихов себе ищем. Батюшка у нас один, сестры мы, все в поре уже. Вон в котомках приданое везем, – она хлопнула по вещмешку, который совершенно не походил на котомку с приданым, – У нас там платья вышитые, нити да иголки, дары от матушки…

– А, ну то – дело хорошее, – одобрительно закивал мужичок, а потом окинул их всех придирчивым взглядом, – Несхожие такие все! Мамка, небось, гулящая… Ты вон хороша, конечно, ничего не скажешь, – он закряхтел, покивал сам себе, – За тобой и в столице табунами бегать будут! А тебя, девушка, я поначалу за паренька принял, не серчай уж. Такая ты… ну… такая. – Доверительно сообщил Меред их попутчик, заискивающе улыбаясь, – Но ты не переживай! И на тебя найдется купец. Видно, что крепкая, работу любишь.

Меред кисло искривила губы, натягивая улыбку на лицо с таким усилием, что Атеа стоило огромного труда не расхохотаться в голос. Перед внутренним взором живо предстала картина, как стриженая девушка в переднике одной рукой месит в огромной кадке тесто, во второй держит орущего младенца, а ногой еще елозит по полу мокрую тряпку, отмывая полы. Мужичонка между тем продолжал:

– А чегой-то третья ваша не разговаривает? Капюшоном закрылась, свету белому не показывается…

Атеа горестно вздохнула:

– Болеет она у нас, батюшка. Отродясь не говорила… Еще и косоглазенькая. Потому и прячется. Зато хорошая, добрая, ласковая! Мы, батюшка, перед отъездом всей деревней молились, чтоб и ее в руки хорошие отдать, чтоб нашелся человек с сердцем добрым. Мы с сестрицей все сделаем, чтоб наша младшенькая счастлива была! Правда, сестрица?

Мужичок повернулся к Меред, и девушка сдавленно кивнула, стараясь не смотреть на того. Впрочем, попутчик явно не заметил выражения ее лица. Потрепав по холке своего конька, он одобрительно фыркнул:

– Это правильно, так и надо. Хорошие вы девки, добрые, за семью стоите. Значит, тем более хорошо, что по пути нам – чтоб не попали в передрягу какую, буду вас, несмышленых, охранять. Авось, и на свадебку позовете! А коль кому-то из вас жениха не найдется – дык не расстраивайтесь: смело езжайте в Овражки, спросите Айлека. В нашей деревеньке меня каждая собака знает, а у меня сын. Холостой, между прочим. Вы все ладные… в принципе, – помедлив, добавил он, бросив короткий взгляд на Меред, – А в Овражках мы не привередливые. Кочевряжиться не будем!

– Ох, батюшка, спасибо – так успокоили! – воскликнула Атеа, прижимая ладонь к сердцу, – Теперь-то точно можем не волноваться! Если что – сразу же в Овражки.

Мужичок по имени Айлек важно закивал. Вид у него был такой, словно только что он по меньшей мере спас жизнь одной из них.

Разговор плавно сошел на нет, и Атеа наконец вздохнула с облегчением: за те несколько часов, что они провели в пути вместе с возницей, тот успел прожужжать им все уши. Айлек вез маленькую тележку, груженную кроличьими шкурками, куда-то в сторону соленого озера – Лебедь не помнила, как назывался городок на его берегах. Дорога была одна, а потому мужичок сразу же прибился к ним, нагнав их за версту от Лойнара. В общем-то, Атеа не слишком любила попутчиков, но этот ее откровенно забавлял.

Дабы не терять слишком много времени, от Келерии они отправили лошадей галопом – и Тэарга даже помогла им, потоком ветра сметая снег с тропы и тем самым помогая животным. Более того, ухаживала за ними именно ведьма: вечерами она подходила к каждой лошади, гладила мощную шею, круп, прижималась лбом к конскому лбу, а затем лезла в карман, вынимала по пригоршням какую-то траву и давала ее животному. К удивлению Атеа, после этого лошади сразу же засыпали, а утром готовы были пройти любые расстояния. По горам провести их было невозможно, поэтому отряд двигался вдоль кромки леса, и на стоянках ведьма то и дело разгребала руками снег, под которым неизменно оказывались островки пожухлой травы. От Келерии до Перевала Химер селений по пути им не попадалось, зато вчера они впервые заночевали под крышей и смогли накормить лошадей зерном. Атеа предполагала, что на Железном Тракте ситуация будет несколько получше, и Тэарге не придется тратить свои силы, помогая всем им. Лебедю не хотелось становиться должницей эльфийки – даже после того, как Дамала и Тайиль заявили, что ей можно доверять.

Тэаргавар была молчалива и тиха – лишь иногда что-то рассказывала девушкам: легенды гор, короткие заметки о жизни и быте пещерных эльфов, истории о тех или иных травах. Ни Меред, ни Атеа не доверяли ей, но Дамала, зашедшая к ним за несколько часов до их отбытия из Гильдии, мрачно заявила, что ведьма идет с ними и будет им помогать. На попытку Атеа возразить Ласточка смерила ее таким взглядом, что девушка разом стушевалась и смирилась со всем. По словам Наставницы, ведьма стояла на их стороне, и причин сомневаться в ней у них нет. Однако Меред все так же угрюмо косилась на колдунью и деревенела всякий раз, когда Тэарга обращалась к ней – пусть даже по пустякам. Атеа пока не совсем понимала, что думает по поводу самой эльфийки и их совместного путешествия, а потому приглядывалась к ней, решая, доверять ей или нет, и не отказывая себе в удовольствии поглумиться над ней – как сегодня, например.

Айлек щелкнул поводьями, когда старенький мерин вдруг взбрыкнул, словно бы заявляя о себе.

– Тихо, тихо, дурной! Будешь мне еще тут танцевать… – конь фыркнул, тряхнув пегой гривой, но послушался и норов показывать перестал, – Вы сами-то откуда будете, молодки? А то я не спрошу никак – может, бывал я в ваших краях, и батюшку вашего знаю?

– Это вряд ли, – Атеа приняла крайне задумчивый вид, – Селеньице наше у самой границы с Тавранией.

– Нет, не бывал там, – мужичок почесал затылок, заодно вновь надвинув на кустистые брови съехавшую лохматую шапку, – А называется как? Может, слышал хоть?

Помедлив, Атеа уверенно брякнула:

– Гнилицы, – и, подумав еще немного, добавила, – У нас там болота, знаете ли. Вот и прозвалось так селение наше.

– Ааа, – глубокомысленно протянул Айлек, серьезно кивая, – Гнилицы, Гнилицы… Нет, не припомню.

– Оно и не мудрено, батюшка – место тихое, на отшибе самом, живем тем, что Светлый пошлет, – девушка чуть откинулась назад в седле, мечтательно глядя куда-то вдаль. Настроение становилось все лучше и лучше, – Мы его привечаем, уважаем, знамо дело – молитвы поем по вечерам, на праздники самые лучшие наряды одеваем и самые лучшие хлеба ему подносим. У нас вон даже традиция есть – в первый день лета гниличане празднуют рождение Светлого. Все мужики по домам запираются и пьют брагу, приглашая Светлого в дом. Бабы детей забирают и уходят в дальние комнаты – им надобно день весь в молчании провести, не тревожа глав семей, – Меред бросила на нее испепеляющий взгляд, но Атеа уже разошлась, – А все девушки молодые отмываются в банях, распускают косы да выходят в лес в чем мать родила.

Мужичок, в этот момент припавший к фляге, поперхнулся и изумленно уставился на Атеа. Лебедь безмятежно продолжила:

– Считается, что если к какой из девок Светлый придет и благословит ее, всему ее роду счастье будет. Поэтому принято в лес уходить, там укромное местечко искать да наземь ложиться, ждать. Только вы же понимаете, батюшка, все молодки лгут – ой, лгут! Каждый год Светлый к нескольким приходит – то в образе кузнеца деревенского, то с ликом помощника конюха нашего. Он может в любом виде прийти, в каком захочет. И все наперебой о том рассказывают, я сама слыхала – мол, и к той пришел да благословил, и к той пришел да благословил, и к этой… – она обиженно надула губки, – Ко мне вон ни разу никто не пришел, а я уж так ждала! И наземь ложилась, и на коленях взывала-просила, в землю лбом уткнувшись – а не пришел.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихим поскрипыванием колышущихся на ветру ветвей да шорохом снега под копытами. Меред потирала висок пальцами, прикрыв глаза, Тэарга, едущая позади них, молчала. Мужичонка, разом побледневший, слабым голосом поинтересовался:

– А как благословляет-то, девица?

Атеа бросила на него лукавый взгляд и тут же потупила глазки, скромно опуская голову:

– Да по-всякому, батюшка. Как ему захочется – так и благословляет. Мы всякой благодати рады.

– Какое славное у вас селение, – пробормотал Айлек, невидящим взором впиваясь в дорогу, – В первый день лета, говоришь?

Атеа быстро закивала, хлопая длинными ресницами и очаровательно улыбаясь, и возница, пробормотав себе что-то под нос, надолго примолк, размышляя о чем-то своем. Лебедь чувствовала, как внутри теплым искристым огоньком зарождается озорное веселье. Меред, отняв руку от лица, то и дело бросала на нее красноречивые взгляды, и Атеа скалилась ей в ответ, давая понять, что может и продолжить развивать тему. Впрочем, Айлек пока не торопился заводить беседу, а потому Птица полностью расслабилась, отпуская мысли лепестками по ветру.

Небо вновь затянули тучи, и на мир мягким одеялом с гор скатывались зимние сумерки, укрывая собой долины и лесные дебри. Остро пахло морозом, холодом, и Атеа вспомнила, как в детстве выходила зимними вечерами во двор, чтоб поглядеть, как с неба падают пушистые снежные хлопья, запутываясь в темных переплетениях ветвей. Тогда ночи были чернее воронова крыла, небо и укрытые черепицей крыши – слишком далеко, а она топталась в снегу, упрямо не желая возвращаться к теплому камину, и все смотрела, смотрела, смотрела в холодную безмолвную высь. А потом ее кутали в шерстяные одеяла, и добрая кухарка тайком приносила ей сласти, чтоб мать не прознала.

Много позже зимние сумерки не отставали от нее в Келерии, когда она тайком покидала келью и вместо того, чтоб корпеть над толстыми книгами, бродила по открытым галереям, перебиралась на выступы тренировочных площадок и слонялась там до самой ночи. Она всегда возвращалась замерзшая, озябшая – но, когда бы Атеа ни заявилась в спальню, на столе возле кровати ее ждала высокая чашка горячего отвара. И внимательный взгляд Меред, следящей за ней, как следят верные псы. Лебедь никогда не брала ее с собой на такие прогулки, никогда не рассказывала, почему уходит – она сама того не понимала, а Меред и не спрашивала. Но верно ждала, пока Атеа не придет.

Нынешние сумерки принесли с собой ворох воспоминаний и запахов, которых здесь, на Тракте, попросту не могло быть. Она ощущала запах поленьев, мокрых березовых листьев и влажного дерева – так пахло в банях Птичьего Городка, сладковато-терпко, приятно. Она почти слышала треск огня в печи и веселые окрики добродушных женщин, служащих при обеденном зале, куда Птицы частенько захаживали, если бывали в Городке. В звенящем воздухе ей чудилась мелодия скрипки, а в том, как ветер играл с поземкой, ей виделся летящий танец тонких девушек в белых льняных юбках, и их смех едва различимо звучал в ее ушах. Атеа усмехнулась ощущению, наслаждаясь им и растворяясь в нем – кто знает, когда еще доведется упомнить это все.

Вдруг ее лошадь тоненько заржала, затанцевав на месте, а следом всхрапнула кобыла Тэарги. Атеа мгновенно очнулась, выходя из приятной полудремы. Возница пытался унять своего конька, который прядал мохнатыми ушами и пятился назад, кося темным глазом. Все лошади разом взбеленились, явно не желая идти дальше по дороге, словно там было что-то, пугающее их. Или кто-то.

Меред быстро глянула на нее, и девушка, кивнув, распустила узелок Дара Хартанэ в груди, направив его во все стороны от себя, но прежде всего – вперед. В груди тревожно зазвенела тонкая струна, натягивающаяся все больше с каждым мгновением, и Атеа, решив больше не медлить, спрыгнула с лошади, ухватывая ту за поводья и подводя ее к Тэарге.

– Держи зверей, не давай им вырваться, – отрывисто бросила она, передавая в руки ведьме поводья. Та кивнула, не проронив ни слова. Меред сделала то же самое, и они вдвоем, не обращая внимания на вопли недоумевающего Айлека, вышли вперед, обнажая Крылья.

– Девки, вы совсем сдурели, что ли? Куда лезете?! Мало ли, чего скотине привиделось, а вы и ножички свои уже повынимали, не смешите! Садитесь, да будем дальше ехать!.. Уже недолго до ночлега-то, чего стопорите?..

И тут он резко смолк, вглядываясь куда-то вдаль. Впереди маячила темная точка, что рывками приближалась к ним, медленно обретая контуры и очертания. Лошади храпели, пятились назад, но Тэаргавар удерживала их, не позволяя животным броситься в рассыпную. Струна в сердце звенела все громче, и Атеа уже почти ощущала присутствие темного существа.

– Что это за бесовщина… – только успел вымолвить возница, как вдруг его конек, которого била крупная дрожь, попытался вырваться из упряжи и удрать куда-нибудь подальше. Айлек с криком осадил его, но мерин не слушался, мотая тяжелой головой, испуганно ржал, и ноги его подгибались, словно двинуться с места он не мог. Тэарга, подъехавшая поближе, протянула тонкую руку к нему, и конек чуть притих, покорный воле ведьмы. Атеа услышала испуганный голос возницы:

– Да что же это происходит?.. – он притих на миг, пока еще темное пятно впереди не обрело четких контуров – но вскоре ни расстояния, ни снежная дымка, стелющаяся над землей, не смогла путникам помешать разглядеть того, кто шел к ним навстречу, – Светлый помоги, дикие!..

Возница сорвался на хриплый крик, и только рука Тэарги, удерживающая поводья, не дала ему опрометью кинуться прочь вместе со своей телегой. Атеа не обращала на возню позади никакого внимания – гораздо больше сейчас ее занимал дух, стремительно приближающийся к ним. Он был один – по крайней мере, присутствия других Лебедь не ощущала, да и в поле зрения никого не было. Сделав шаг вперед, она бросила короткий взгляд на Меред:

– Потанцуем, дорогая?

Меред резким движением головы отбросила со лба челку, становясь плечом к плечу с Атеа.

– Потанцуем.

Он стал почти что тенью, но за рваной темной дымкой, окутавшей его, Атеа различила черные глаза падальщика, что, не мигая, смотрели прямо на нее. Этот не мог наслать на них страшные мороки, заполнить их сознание свистящим шепотом – но менее опасным от того он не становился. Его движения сливались в одно, и если бы не Хартанэ, смотрящая на мир через Атеа, девушка вряд ли смогла бы увидеть его – и вряд ли смогла бы успеть. Но Шестикрылая была с ней, и на этот раз Лебедь не боялась.

Они с Меред двинулись одновременно, когда он оказался в нескольких прыжках от них. Меред ушла в сторону, стремясь оказаться поближе к нему и отвлечь на себя, а Атеа бросилась вперед, прикрывая горло левым Крылом и раскручивая в руке правое. Падальщики не отличались особым умом, а потому дух резко развернулся к Меред, кидаясь на нее, словно дикий зверь, и пытаясь добраться до нее острыми когтями. Девушка уклонялась, совершая короткие ответные атаки – но и дух отскакивал в самый последний момент, когда казалось, что железо вот-вот коснется его. Атеа видела все так, словно время всего мира замедлилось, а вместе с ним растянулись и движения дикого, до того казавшиеся немыслимо быстрыми. В тот самый момент, когда она уже занесла Крыло, дух обернулся к ней.

Его шаг оказался неуловимым, и Атеа крутанулась волчком, боковым зрением улавливая движение. Дикий попытался было броситься к вознице, в ужасе застывшем подле Тэарги, но ведьма, чьи губы были сжаты в напряженную линию, что-то зашептала, и вспышка огня высветила мир, на миг ослепив Атеа. Лошади тут же попытались вырваться, и ведьма вновь сконцентрировалась на них. Пламя погасло, и Птица поняла, что Тэаргавар не может помочь им – впрочем, даже этой короткой вспышки хватило. Дух взвыл, отпрыгивая в сторону и пятясь назад – ему обожгло лицо, и ровно на несколько секунд он замешкался, пытаясь оправиться. Но Лебедю и не нужно было больше времени.

Она ударила его со спины, чуть не упустив – в последний миг дух ощутил ее близость и попытался уйти из-под клинка. Железо вошло в его плоть с тихим свистом, и дух завопил, забившись в судороге, мягко оседая в снег. Его ненавидящие глаза прожигали Лебедя насквозь, и он все еще делал слабые попытки ударить ее когтистой серой рукой. За спиной что-то происходило, слышался свист стали, рассекающей воздух, и хриплое рычание. Медлить было нельзя. Девушка провернула лезвие Крыла, с отвращением глядя на темное существо, и тот, последний раз дернувшись, затих.

Атеа обернулась, чтоб увидеть, как Меред добивает еще одного падальщика, одним точным движением вгоняя клинок меж острых, обтянутых тонкой кожей, ребер. Хрип, клокочущий в его горле, застыл, и на мир опустилась такая тишь, что можно было различить, как ветер играет нежную колыбельную на крохотных иголочках инея. Атеа чутко слушала Дар Хартанэ, но тот улегся где-то у сердца, как и прежде, и Лебедь сделала вывод, что вокруг все чисто.

– Чувствуешь что-нибудь? – она взглянула на Меред. Та отрицательно качнула головой.

– Нет. Пока нет. Но, пожалуй, лучше поторопиться… Если здесь двое, то почему бы остальным не застать нас где-то на дороге ночью?

Отряхивая клинки, они направились к лошадям, сбившимся в кучку вокруг Тэарги и мелко дрожащим. Атеа забрала из ее рук поводья, и ведьма тихо молвила:

– Простите – я не смогла бы удерживать два потока одновременно. Лошади слишком испугались, а до того мне не приходилось контролировать сознание живых существ.

– Да ты не кори себя особо сильно, – отмахнулась от нее Атеа, преувеличенно легко пожимая плечами, – Ты итак помогла неплохо. Спасибо.

Мышцы, скованные напряжением, медленно отпускало, и Лебедь ощутила, как ритм сердца начинает нехотя выравниваться, становиться тише. Внутри все дрожало, а чувство было таким, словно все ее тело выкрутили да так и оставили на холоде, однако показывать это окружающим она не собиралась. Она взобралась на свою лошадь, которую все еще била нервная дрожь, и только тогда бросила взгляд на возницу. Айлек сидел, прижав к груди поводья – Тэарга уже выпустила их из рук, как только все закончилось, и во все глаза смотрел на них, оторопело моргая.

– Кто вы такие? – справившись с заплетающимся языком, мужчина все-таки сумел задать вопрос. Атеа обаятельно улыбнулась ему.

– Я же уже все рассказала тебе, батюшка. Давай-ка поживее пойдем – негоже нам в поле ночевать: мало ли, какая еще напасть там бродит. А ты видишь, мы слабые, страшно нам. Да и к тому же, – скосив взгляд в сторону, она свесилась с лошади и размашисто шлепнула по ягодице Меред, как раз ставшую на стремя, – Нам непотребства пора всякие творить, время-то позднее. Вот сейчас тебя проводим – и начнем.

Даже в сумерках девушка видела, как заалели щеки Меред. Вот богиня, всегда так: скажешь пакость какую – и так спокойно становится, так хорошо, словно бы и не было ничего. Айлек все так же таращился на них, словно впервые увидел. Устроившись поудобнее в седле, Атеа вновь бросила на него взгляд:

– Ну так что, батюшка, с нами поедешь – али сам, своей дорогой?

– С вами, с вами, голубушка, – забормотал тот, кое-как удерживая в дрожащих руках поводья и старательно отводя взгляд.

Атеа, ни слова больше не говоря, тронула лошадь каблуками. Несмотря на то, что все закончилось, на душе было неспокойно – до города оставалось еще около двух верст, и кто знает, что ждало их на пути дальше. Пока что Дар Хартанэ молчал, но она не могла позволить себе расслабиться полностью. Ярис еще не взошла на самую высь, но дикие уже рыскали вокруг, поджидая путников, нападали на деревни, не обнесенные оборонительными стенами, и только боги видели, сколько их могло быть здесь. И с каждым днем тревога в сердце Атеа нарастала, хоть и никаких внешних признаков того она не подавала. Никто понятия не имел, сколько времени осталось до того, как Дикая Охота начнется, и Лебедь очень боялась, что они могут не успеть. Оставалось только, как и всегда, бороться со своими страхами так, как стало привычно за долгие годы, и Атеа знала: уж в чем-чем, а в этом она преуспела.

Холодные звезды усыпали небо мелким крошевом сияющего стекла, когда на горизонте показался силуэт города. Теплый свет окошек призывно мерцал в темноте, и Атеа ощутила, как от сердца отлегает. Издалека слышалась едва различимая музыка, а это означало, что диких здесь нет, и что город не настигла судьба Серой Топи. Воспоминания о той полузаброшенной деревеньке до сих пор приходили к Птице кошмарными снами, от которых она бежала прочь со всех ног, но покуда сбежать не сумела.

Ехали они в полном молчании, и встретивший их у городских ворот страж долго с сомнением оглядывал их. Впрочем, Атеа наплела ему с три короба вранья, примерно такого же, какого наплела Айлеку, и вскоре их впустили за стену. Возница тут же поспешил распрощаться с девушками, ретировавшись куда-то вместе со всей своей поклажей, и отряд неспешно побрел к городскому постоялому двору, откуда и долетала музыка.

– Зачем ты рассказывала старику весь этот бред? Какие еще Гнилицы, богиня? Какие обряды?..

Атеа, успевшая забыть о некоторых пикантных деталях своего рассказа, с полминуты соображала, о чем идет речь, а затем фыркнула:

– А что, надо было ему выложить историю нашей с тобой жизни? Чтоб он поплакал? Забудь, Меред – мы не увидим его больше никогда, и он нас, даст богиня, тоже. Вон, прислушайся лучше: кажется, в городе скоморохи – слышишь, какой гвалт из едальни? Пойдем скорее, может, там твои приятели детства. Помилуетесь.

И, провожаемая тяжелым взглядом подруги, Атеа направила лошадь прямиком к конюшням, ютившимся сбоку от постоялого двора. Из головы не шло странное чувство: Лебедь поняла, что впервые в жизни была готова к нападению, и сейчас смотрела на все произошедшее со стороны. Словно это было не с ней, а с кем-то другим, а она лишь холодно наблюдала за тем, как от ее руки умирают дикие. Лебедь знала – так бывает, когда привыкаешь к постоянным стычкам с духами. Разве что проблема была в том, что она еще не привыкла и не могла даже помыслить о том, что однажды привыкнет. На сердце почему-то стало тяжело. Впрочем, знать об этом не следовало никому.

========== Глава 41. Разбитый цветок ==========

Молодые пареньки в пестрых разномастных плащах перебрасывали друг другу шары из цветного стекла, умещавшиеся на ладони, и отблески пламени плясали на круглых полупрозрачных боках. Зеваки, обступившие невысокую сцену у камина плотным кольцом, всякий раз хором охали, когда один из шаров взлетал слишком высоко, по немыслимой траектории отправляясь в руки другого жонглера – и всякий раз мальчишки умудрялись поймать хрупкую фигурку и не дать ей разбиться. Меред, с минуту наблюдавшая за ними, покачала головой: оба скомороха работали грубо, неряшливо, и допускали оплошности, которые могли привести к провалу номера. Впрочем, пока что судьба благоволила ребятам – да и толпа не разбиралась в таких тонкостях. Для людей все происходящее казалось детской ожившей сказкой, капелькой радости, и никто бы и слова не посмел сказать о том, что мальчишки халтурят – даже если бы и заметил то.

За стойкой, вытянувшейся вдоль одной из стен, расположилась пестрая компания артистов, наблюдающих за своими товарищами и тихонько переговаривающихся меж собой. Музыканты – невысокая полная женщина с флейтой и мальчишка с рыжими вихрами, бренчащий на лютне в такт, – сидели поближе к сцене, и городские жители, собравшиеся здесь, пританцовывали, наблюдая за выступлением жонглеров. В зале негде было и стать – народу собралось действительно много, и Меред, неловко продираясь через толпу за золотой косой Атеа, чувствовала себя не в своем гнезде. Атеа же, напротив, легко лавировала меж людьми, изящно обходя их и рассыпаясь в извинениях, если случайно задевала кого-то, и раздобревшие от присутствия скоморохов люди таяли от одной ее улыбки, пропуская ее к хозяину едальни. На Тэаргу, шедшую за ними, Меред даже не оглядывалась – ведьма могла быть совсем незаметной, когда хотела.

Когда они наконец добрались до стойки, жонглеры уже размашисто кланялись людям, щедро разбрасывая улыбки и золото веселого смеха. Мальчишкам, судя по всему, еще не было двадцати, а потому они грелись в лучах этой минутной славы с искренней восторженностью детей. Меред знала это чувство – оно было сладким, смеющимся и до того приятным, что после выступлений ей порой и вовсе не хотелось спать, и только старшие Ранлу или Энья могли загнать ее в фургон. Старый Агар тогда лишь усмехался, щуря хитрые ясные синие глаза, и говорил – пусть играет. Пускай поет, играет, пускай делает все, что ей заблагорассудится – только пускай остается живой. Тогда она еще не понимала, что имеет в виду наставник – а вот сейчас, глядя на этих двух парней в цветных плащах, поняла.

Играйте, дети холмов и дорог. Будьте всегда легки и светлы, несите людям радость – что еще вам, бездомным, остается?

Атеа, перегнувшись через стойку, о чем-то беседовала с хозяином постоялого двора, но в здешнем шуме разобрать слов Меред все равно не могла. Мимо них ужом юркнул седовласый мужчина в синем кафтане с широкими рукавами, и Птица заинтересованно проводила его взглядом: синий был цветом сказителей. И точно – человек легким прыжком взобрался на сцену, и в общий гвалт вплелся одобрительный свист и радостные окрики.

– Сказание о походе короля Эндара!

– Троллева царевна!..

– «Море забрало их»!

Мужчина широким жестом призвал толпу к молчанию, поднимая руки и разводя их в стороны, и васильковая ткань мягкими волнами заструилась по воздуху. Люди затихли, и Меред ощутила их молчание почти что на вкус: они ждали чудо, маленькую сказку, и взрослые сердца трепетали от предвкушения, дрожа в едином ритме и наполнившись единой мольбой. Человек оглядел зрителей, почему-то задержав взгляд на Птице, а затем загадочно улыбнулся, чуть склонив голову набок.

– Как много знакомых названий я слышу – стало быть, здешние люди чтят свое прошлое, – народ вновь одобрительно загудел, и на этот раз сказитель не стал их останавливать. Дождавшись тишины, он деланно нахмурил широкие брови, подпирая рукой щеку, – И я даже не знаю, должен ли предлагать вам новую историю…

– Отчего же и нет? – выкрикнула какая-то молоденькая девчушка, и люди поддержали ее: мол, всем известные сказания они и сами сбаять могли, а коли уж есть неизвестная никому легенда, то лучше ее пускай менестрель расскажет. Мужчина покивал головой, щуря ясные хитроватые глаза, а затем вздохнул:

– Ну что ж, коль вы и впрямь хотите услышать… – он неуловимым движением достал из-за пазухи перевязь крохотных узких, словно трубочки, колокольчиков и вытянул ее так, чтоб все смогли разглядеть. Выражение его лица стало задумчивым, почти что печальным, – Никто и не знает, что это – новая байка, родившаяся на рассвете нового дня, или забытая всеми быль, которую теперь никто и не упомнит. Эту сказку напел мне ветер, когда я прогуливался по стеклянным садам забытого эльфийского города Эредана. Лишь туман нынче бродит по белокаменным дорожкам среди полуразрушенных беседок из фигурного стекла и сонных, навеки уснувших деревьев. Там я блуждал в одиночестве, и печаль покинутой земли текла по моим венам, смешиваясь с моей кровью. Сумерки ступали следом за мной, и последние лучи солнца танцевали внутри цветных стеклянных колонн, расцвечивая дорогу под моими ногами. Тогда была осень… Птицы летели прочь, за моря – я слышал их хриплый клекот в вышине, и тоска заполнила все мое сердце. Но в том безмолвии я вдруг услышал тихий-тихий, едва различимый звук. Вот этот, – во второй его руке, выскользнув из рукава, появилась тонкая металлическая палочка с узорной резьбой на полых боках, и сказитель легонько тронул ею один из колокольчиков. Тихий нежный перезвон разнесся по залу, и Меред невольно пригляделась повнимательней к перевязи: простая скоморошья безделушка не могла издавать такой звук – молодая женщина хорошо знала, как поют колокольцы бродячих артистов. Неужто и впрямь эльфийская? Мужчина между тем продолжил, – Музыка ветра. Раньше, еще до того, как люди научились строить города и корабли, эльфы уже творили такие колокольчики и развешивали их в своих садах, поднося их песнь в дар небу. Ветви деревьев были украшены перевязями, и волшебная музыка лилась из каждого уголка заповедных эльфийских земель. Говорят, в Аларисе, что за лесами и горами, до сих пор звучат эти напевы – но вряд ли люди услышат их вновь… Быть может, только в покинутом, опустевшем Эредане – да еще здесь, в этом зале. Мы с вами счастливцы, любезные мои друзья.

Он тонко улыбнулся, прикрывая глаза, а Меред про себя восхитилась: сказитель отлично играл. Невозможно было усомниться в его искренности, невозможно было отвести глаз от дивных хрупких колокольцев, на чьих длинных боках танцевал свет. И Птице вдруг стало очень интересно, что же расскажет менестрель. Судя по всему, сказание будет эльфийское – но не «Море забрало их», и наверняка не «Королева Осени», и не «Песнь о Леаре-Незабудке». Что же тогда?

В тишине тихонько пела лютня, наигрывая дивную мелодию – не печальную, но пронизывающую до самых глубин. Собравшаяся толпа молчала, и в блеске их глаз Меред видела почти детскую жажду чуда. Менестрель вновь тронул колокольчики – на этот раз тонкими длинными пальцами, и те отозвались нежной песней, сплетающейся с перезвоном струн.

– Я взял их с собой, но ночь настигла меня прямо на руинах Эредана, и мне пришлось заночевать там, в тиши древнего города, – продолжал мужчина, глядя в пространство перед собой. Если бы Меред не знала, как учат скоморохов, то точно поверила бы, что он вспоминает, – И был у меня сон – из тех, что и не сны вовсе. Память Эредана – вот что это было! – он вытянул руку, удивительно изящную, и отблеск колокольчиков лег в его ладонь так, словно он поймал свет, – Эредан рассказал мне то, что расскажу вам сейчас я.

Казалось, и свет в зале померк, будто кто-то чуть притушил огонь в очаге. Меред бросила взгляд в сторону огня и увидела, что два паренька-жонглера затянули камин черной плотной тканью, и сквозь нее пламя едва-едва видно. Но по потолку танцевали крохотные пятнышки света, и люди в толпе, заметившие это, восхищенно охали и негромко переговаривались друг с другом, указывая вверх. Меред невольно улыбнулась: она очень любила такие фонарики. В их сплошных граненых боках прорезали маленькие отверстия, силуэты сказочных существ, пейзажей, а внутрь ставили свечу. Скоморохи медленно крутили фонарики в руках, и тень играла со светом на стенах, создавая перед глазами смотрящих сказку. Сейчас все в зале видели звезды, волшебным образом вдруг оказавшиеся в тесной комнатушке. Мужчина смотрел на зрителей, и глаза его отсвечивали лазурью.